Предыдущая          Следующая

 

Глава 16. Годрикова Лощина

 

Когда Гарри проснулся на следующее утро, ему потребовалось несколько секунд на то, чтобы вспомнить, что произошло. Его охватила совершенно детская надежда, что это все был сон, что Рон по-прежнему здесь и никогда не уходил. Однако, повернув голову на подушке, он увидел пустую койку Рона. Она притягивала его взгляд, как будто это было мертвое тело. Гарри спрыгнул со своей койки, изо всех сил стараясь не смотреть на Ронову. Гермиона уже возилась на кухне; она не пожелала Гарри доброго утра, но поспешно отвернула от него лицо, когда он проходил мимо.

Он ушел, сказал самому себе Гарри. Он ушел. Он все продолжал думать об этом, пока умывался и одевался, словно повторение могло приглушить шок. Он ушел и больше не вернется. И это, Гарри знал, была чистая правда, поскольку из-за их защитных заклятий Рон просто не сможет найти их, как только они покинут это место.

Завтрак прошел в полном молчании. Глаза Гермионы были красные и заплывшие; судя по ее виду, она вообще не спала. Они собрали вещи, причем Гермиона все время копалась. Гарри знал, почему она хотела протянуть подольше их время здесь, на берегу реки; несколько раз он заметил, как она вскидывается, и он не сомневался, что она обманывала себя, думая, что сквозь ливень слышит шаги, – но рыжеволосая фигура так и не мелькнула среди деревьев. Всякий раз Гарри повторял ее движения, оглядывался (поскольку и сам все время чуточку надеялся), но не находил ничего, кроме залитых дождем деревьев, и всякий раз в нем взрывалось очередное облачко ярости. В ушах его стояла фраза Рона «Мы думали, что ты знаешь, что делаешь!», и он снова приступал к сборам, стараясь не замечать узла, образовавшегося у него в животе.

Уровень грязной воды в речке стремительно повышался, и вскоре она должна была залить их берег. Они протянули на целый час дольше, чем им понадобилось бы в обычное время на то, чтобы покинуть бивак. В конце концов, в третий раз полностью перепаковав свою бисерную сумочку, Гермиона явно не смогла найти еще повода для задержки: взявшись за руки, они с Гарри Дезаппарировали, вновь возникнув на открытом всем ветрам, заросшем вереском склоне холма.

Едва они прибыли, Гермиона выпустила Гаррину руку и отошла в сторону. Она уселась на большой валун и уронила лицо в колени, сотрясаясь в рыданиях. Гарри смотрел на нее, предполагая, что ему следует подойти и попытаться ее успокоить, но что-то удерживало его на месте. Внутренности его вновь заледенели и завязались узлом: перед глазами в который раз встало презрительное лицо Рона. Гарри отошел от Гермионы, продираясь через вересковые заросли, и двинулся по большому кругу с поглощенной горем Гермионой в центре, производя защитные заклинания, которые обычно накладывала она.

На протяжении следующих нескольких дней они вообще не обсуждали Рона. Гарри был твердо нацелен никогда более не упоминать его имени, и Гермиона, похоже, знала, что давить по этому поводу бесполезно, хотя иногда, по ночам, когда она думала, что Гарри спит, он слышал, как она плачет. В то же время Гарри начал иногда извлекать Карту Мародера и изучать ее, освещая волшебной палочкой. Он ждал, когда точка, помеченная именем Рона, вновь появится в коридорах Хогвартса; это означало бы, что он, защищенный своим статусом чистокровного волшебника, вернулся в уютный замок. Однако Рон на карте не появлялся, и через некоторое время Гарри понял, что достает ее просто чтобы смотреть на имя Джинни в женской спальне и размышлять, не проникнет ли его упорный взор в ее сон – может быть, она каким-то образом будет знать, что он думает о ней, что он надеется, что с ней все в порядке.

В дневное время они занимались тем, что пытались определить возможное местонахождение меча Гриффиндора; но чем больше они рассуждали о местах, где Дамблдор мог бы его спрятать, тем более буйными и неправдоподобными становились их предположения. Сколько ни напрягал Гарри свой мозг, ему не удавалось припомнить, чтобы Дамблдор вообще упоминал когда-либо место, где он мог что-либо спрятать. В некоторые моменты он сам не мог понять, на кого он сердит больше – на Рона или на Дамблдора. Мы думали, что ты знаешь, что делаешь… Мы думали, что Дамблдор рассказал тебе, что делать… Мы думали, что у тебя есть настоящий план!

Гарри не мог лгать самому себе: Рон был прав. Дамблдор оставил его практически ни с чем. Они обнаружили один Хоркрукс, но у них не было никаких средств уничтожить его; прочие оставались такими же недосягаемыми, как и прежде. Ощущение безнадежности все чаще окутывало его. Время от времени он думал о том, что не имел права принимать предложение своих друзей сопровождать его на этом извилистом, бесцельном пути. Он ничего не знал, у него не было идей, и он все время мучил себя, выискивая признаки того, что Гермиона тоже собирается сказать, что с нее хватит и она уходит.

Многие вечера они проводили практически в полном молчании, и Гермиона завела привычку вытаскивать портрет Файниса Найджелуса и устанавливать его в кресле, словно он мог отчасти закрыть зияющую дыру, оставленную ушедшим Роном. Несмотря на предыдущее заверение, что он никогда больше к ним не придет, Файнис Найджелус явно не мог удержаться от искушения попытаться выяснить побольше о том, что собирается делать Гарри, и появлялся со своей повязкой через каждые несколько дней. Гарри был даже рад его видеть, потому что это был собеседник, хоть и ехидный и любящий поиздеваться. Он и Гермиона с наслаждением впитывали любые новости о происходящем в Хогвартсе, хотя Файнис Найджелус оказался не самым идеальным источником информации. Он очень высоко ценил Снейпа, первого директора-слизерина после него самого, и им приходилось воздерживаться от критики и нетактичных вопросов в адрес Снейпа – в противном случае Файнис Найджелус немедленно покидал картину.

Однако отдельные кусочки информации он все-таки выдавал. Снейп, похоже, встретился с постоянным, хотя и не переходящим в открытый конфликт сопротивлением со стороны некоего студенческого ядра. Джинни запретили посещать Хогсмид. Снейп восстановил старый декрет Амбридж, запрещающий собрания трех и более студентов и все неофициальные студенческие общества.

Из всего этого Гарри сделал вывод, что Джинни, а с ней, вероятно, и Невилл с Луной, делали что могли для продолжения работы Армии Дамблдора. От этих обрывочных новостей Гарри испытывал настолько сильное желание увидеться с Джинни, что оно жгло его, как боль в животе; но в то же время эти новости заставляли его снова думать о Роне и о Дамблдоре, и о самом Хогвартсе, по которому он скучал почти так же сильно, как и по своей бывшей девушке. Когда Файнис Найджелус рассказывал о жестоких мерах, принимаемых Снейпом, Гарри на какое-то мгновение словно обезумел, просто представив себе, как он возвращается в школу и участвует в расшатывании режима Снейпа. Быть накормленным, спать в мягкой постели, и чтобы другие принимали все решения – в то мгновение такая перспектива казалась ему самой замечательной на свете. Но тут же Гарри вспомнил, что он – Враг общества номер один, что за его голову назначена награда в десять тысяч галлеонов и что в эти дни зайти в Хогвартс было для него так же опасно, как зайти в Министерство Магии. На самом деле, Файнис Найджелус, сам того не желая, подчеркивал это обстоятельство, задавая время от времени как бы невзначай наводящие вопросы о местонахождении Гарри и Гермионы. Всякий раз, когда он это делал, Гермиона сразу же запихивала его обратно в бисерную сумочку, и в течение нескольких дней после таких бесцеремонных прощаний Файнис Найджелус упорно отказывался появляться заново.

Погода становилась все холоднее и холоднее. Гарри и Гермиона не осмеливались оставаться в одном регионе слишком долго, поэтому, вместо того, чтобы все время бродить по югу Англии, где худшей из их проблем были заморозки на почве, они продолжали мотаться по всей стране, отваживаясь на остановки в горах, где по их палатке молотил град, в бескрайних болотах, где палатку заливало холодной водой, а один раз – на крошечном островке посреди шотландского озера, где снег за одну ночь засыпал палатку до половины.

Они уже видели нарядные новогодние елки в окнах некоторых гостиных, когда Гарри, наконец, набрался решимости вновь предложить единственный, как ему казалось, путь, который они еще не исследовали. Они только что необычайно хорошо поужинали: Гермиона наведалась в супермаркет под плащом-невидимкой (перед уходом педантично оставив деньги в открытой кассе) – и Гарри подумал, что ее легче будет уговорить, когда их животы полны болоньезского спагетти и консервированных груш. Кроме того, у него было предчувствие, что сейчас подходящий момент, чтобы предложить ей хоть на несколько часов сделать перерыв в ношении Хоркрукса, который в данный момент свисал с койки рядом с ним.

– Гермиона?

– Хм? – она свернулась калачиком в одном из продавленных кресел со «Сказками барда Бидла» в руках. Гарри совершенно не представлял себе, что еще Гермиона могла извлечь из этой книги, которая, в конце концов, была не такой уж толстой; но, очевидно, она все еще что-то в ней расшифровывала, поскольку на ручке кресла рядом с ней лежало открытое «Руководство Руноведа».

Гарри прокашлялся. Он чувствовал себя в точности как однажды несколько лет назад, когда он спросил у профессора МакГонагалл, нельзя ли ему пойти в Хогсмид, несмотря на то, что он не смог убедить Дурслей подписать ему листок с разрешением.

– Гермиона, я тут подумал, и…

– Гарри, ты не мог бы мне помочь кое с чем?

Очевидно, она его не слушала. Она наклонилась поближе к нему и протянула «Сказки барда Бидла».

– Глянь на этот символ, – сказала она, показывая на самый верх страницы. Там, над названием сказки (по крайней мере, Гарри так предположил; не разбираясь в рунах, он не мог быть уверенным), было изображение, похожее на треугольный глаз, зрачок которого пересекала вертикальная линия.

– Я никогда не учил Древние Руны, Гермиона.

– Я знаю, но это не руна, и в «Руководстве» ее тоже нет. До сих пор я думала, что это изображение глаза, но теперь не думаю! Это чернила, видишь, кто-то нарисовал его здесь, этого на самом деле не было в книге. Подумай, тебе не случалось видеть его раньше?

– Нет… нет, погоди минуту, – Гарри присмотрелся получше. – Это не тот ли самый символ, который отец Луны носил у себя на шее?

– Вообще-то и мне тоже так показалось!

– Тогда это знак Гринделвальда.

Что?

– Крам мне рассказал…

Гарри пересказал историю, которую Крам поведал ему во время свадьбы. Гермиона была в остолбенении.

– Знак Гринделвальда?

Она переводила взгляд с Гарри на странный символ и обратно.

– Я никогда не слышала, чтобы у Гринделвальда был свой знак. Это нигде не упоминается, ни в одном месте, где я про него читала.

– Ну, как я уже сказал, Крам думает, что этот символ выбит на стене в Дурмштранге и что туда его нанес Гринделвальд.

Она вновь откинулась в старое кресло и нахмурилась.

– Это очень странно. Если это символ Темной магии, то что он делает в книге детских сказок?

– Угу, странно, – согласился Гарри. – И, пожалуй, тогда Скримджер его бы узнал. Он был Министром, он должен был быть экспертом по Темным делам.

– Я знаю… Наверное, он решил, что это глаз, так же как и я. У всех других сказок есть маленькие картинки над названиями.

Она замолчала, лишь продолжала упорно смотреть на странный знак. Гарри предпринял новую попытку.

– Гермиона?

– Хм?

– Я тут подумал. Я… я хочу пойти в Годрикову Лощину.

Она подняла глаза, но смотрела куда-то в пространство, и он был уверен, что она по-прежнему думает о таинственном знаке в книге.

– Да, – наконец произнесла она. – Да, я тоже об этом думала. Я тоже считаю, что нам нужно туда пойти.

– Ты меня хорошо расслышала? – переспросил он.

– Разумеется, хорошо. Ты хочешь отправиться в Годрикову Лощину. Я согласна, я считаю, что нам следует это сделать. Я имею в виду – я тоже не могу придумать, где еще он может быть. Это, конечно, будет опасно, но чем больше я думаю, тем более вероятным мне кажется, что он там.

– Э… кто там? – спросил Гарри.

При этих словах она посмотрела на него так же изумленно, как он себя чувствовал.

– Да меч же, Гарри! Дамблдор наверняка знал, что ты захочешь туда вернуться, и, при этом еще, Годрикова Лощина была родиной Годрика Гриффиндора…

– Правда? Гриффиндор родился в Годриковой Лощине?

– Гарри, ты хоть раз вообще открывал «Историю магии»?

– Э… – протянул он и улыбнулся, казалось, впервые за последние несколько месяцев; мышцы его лица задеревенели и плохо слушались. – Может, и открывал… Знаешь – когда покупал ее… Один раз…

– Вообще-то, поскольку деревня названа в его честь, можно было бы предположить, что ты заметишь связь, – съехидничала Гермиона. Она вела себя совсем как та, прежняя Гермиона, не как нынешняя; Гарри даже показалось на секунду, что сейчас она объявит, что идет в библиотеку. – Об этой деревне есть кусочек в «Истории магии», подожди-ка…

Она открыла бисерную сумочку и, порывшись в ней некоторое время, извлекла наконец свой экземпляр старого учебника по Истории магии Батильды Бэгшот и быстро пролистала его, пока не нашла нужной страницы.

– «После подписания Международного статута секретности в 1689 году волшебники навсегда укрылись от мира муглей. Вероятно, было лишь естественным, что они образовывали свои собственные маленькие сообщества в обществе. Многие маленькие деревни и хутора привлекли сразу несколько семей волшебников, объединившихся для взаимной защиты и поддержки. Такие деревни, как Тинуорт в Корнуолле, Верхний Флагли в Йоркшире и Оттери Сент-Кэтчпол на южном берегу Англии, стали известными обиталищами целых общин семей волшебников, живших рядом с либерально настроенными муглями и иногда Запутывавших их. Наиболее известным из таких полуволшебных поселений, вероятно, является Годрикова Лощина, деревня на западе страны, где родился великий волшебник Годрик Гриффиндор и где волшебных дел мастер Боумэн Райт создал первый Золотой снитч. На кладбище можно найти множество имен древних семейств магов, и это, несомненно, объясняет истории о привидениях, столетиями появлявшихся в местной церквушке». Тебя и твоих родителей здесь нет, – сказала Гермиона, захлопнув книгу, – потому что профессор Бэгшот описывала события только до конца девятнадцатого века. Но теперь ты видишь? Годрикова Лощина, Годрик Гриффиндор, меч Гриффиндора; тебе не кажется, что Дамблдор ожидал, что ты найдешь связь?

– О, да…

Гарри не желал признавать, что совершенно не думал о мече, когда предложил направиться в Годрикову Лощину. Его в эту деревню тянули могилы родителей, дом, в котором он едва избежал смерти, и личность Батильды Бэгшот.

– Помнишь, что сказала Мериел? – с показным равнодушием спросил он.

– Кто?

– Ну ты знаешь, – он заколебался, не желая произносить имени Рона. – Двоюродная бабушка Джинни. На свадьбе. Ну та, которая сказала, что у тебя тощие лодыжки.

– О, – произнесла Гермиона.

Это был важный момент; Гарри знал, что она чувствует впереди упоминание имени Рона. Он торопливо продолжил:

– Она говорила, что Батильда Бэгшот до сих пор живет в Годриковой Лощине.

– Батильда Бэгшот, – пробормотала Гермиона, водя указательным пальцем по имени Батильды на обложке «Истории магии». – Ну, я думаю…

Она ахнула настолько драматично, что внутри Гарри все перевернулось; он выхватил волшебную палочку и обернулся в сторону входа, почти ожидая увидеть руку, отдергивающую полог, – но там было пусто.

– Что? – со смешанным чувством облегчения и раздражения спросил он. – Зачем ты это сделала? Я подумал, ты увидела как минимум Упивающегося Смертью, вламывающегося в палатку…

– Гарри, а что если меч у Батильды? Что если Дамблдор доверил его ей?

Гарри обдумал эту возможность. Батильда к этому моменту должна была быть чрезвычайно старой женщиной, и, согласно Мериел, она была «сдвинутая». Насколько вероятным могло быть то, что Дамблдор спрятал меч Гриффиндора у нее? Если это было так, Гарри чувствовал, что Дамблдор слишком уж положился на случай: Дамблдор никогда не говорил, что он заменил меч на подделку, и также он ни разу не упомянул о своей дружбе с Батильдой. Сейчас, однако, был не самый удачный момент подвергать сомнению гермионину теорию – только не теперь, когда эта теория столь удивительным образом вписалась в самое сокровенное желание Гарри.

– Точно, запросто мог! Значит, собираемся в Годрикову Лощину?

– Да, только нам надо хорошенько все продумать, Гарри, – теперь она сидела прямо, и Гарри видел, что перспектива снова действовать по составленному плану подняла ей настроение так же, как и ему. – Нам нужно отработать Дезаппарирование вдвоем под плащом-невидимкой, это для начала, и Дезиллюзорные чары, наверно, тоже будут нелишними, если только ты не считаешь, что нам надо подойти к этому основательно и использовать Многосущное зелье. В таком случае нам потребуется достать чьи-то волосы. Я лично думаю, именно так нам и надо сделать, Гарри, чем надежнее наша маскировка, тем лучше…

Гарри позволил ей говорить в свое удовольствие, кивая и поддакивая всякий раз, когда она делала паузу, но мысли его были далеки от темы разговора. Впервые с того времени, как он узнал, что меч в Гринготтсе поддельный, он был взбудоражен.

Он пойдет домой, он вернется туда, где жила его семья. Если бы не Волдеморт, именно в Годриковой Лощине он бы вырос и проводил все каникулы. Он мог бы приглашать к себе друзей… У него даже могли бы быть братья и сестры… И торт к его семнадцатилетию испекла бы его родная мать. Никогда раньше жизнь, которой Гарри лишился, не представлялась ему столь явственно, как в эти минуты, когда он знал, что в ближайшее время навестит то место, где эту жизнь у него отобрали. Когда Гермиона ушла спать, он тихо вытащил свой рюкзак из ее бисерной сумочки, а из рюкзака достал фотоальбом, который когда-то, столько лет назад, подарил ему Хагрид. Впервые за многие месяцы он листал старые фотографии своих родителей, улыбающихся и машущих ему со снимков, – все, что у него от них теперь осталось.

Гарри с радостью отправился бы в Годрикову Лощину уже на следующий день, но у Гермионы было иное мнение. Столь же убежденная, как и раньше, что Волдеморт ожидает возвращения Гарри к месту гибели его родителей, она решительно настаивала, что они отправятся, лишь обеспечив себя наилучшей возможной маскировкой. Так что прошла целая неделя – в течение которой они незаметно добыли волосы ничего не подозревавших муглей, делавших рождественские покупки, и отточили свои навыки Аппарирования и Дезаппарирования вдвоем под плащом-невидимкой – до того момента, когда Гермиона наконец согласилась отправиться в путь.

Аппарировать в деревню Гарри с Гермионой должны были под покровом темноты, так что они дождались сумерек, чтобы наконец принять Многосущное зелье и превратиться (Гарри – в плешивого мугля средних лет, Гермиона – в его маленькую незаметную жену). Бисерную сумочку со всеми их вещами (за исключением Хоркрукса, который был у Гарри на шее) Гермиона засунула во внутренний карман своего пальто и застегнулась на все пуговицы. Гарри накинул на них обоих плащ-невидимку, после чего они в который раз ввинтились в удушающую темноту.

С сердцем, колотящимся где-то в районе глотки, Гарри открыл глаза. Они стояли, рука в руке, на заснеженной улочке под темно-синим небом, в котором уже слабо мерцали первые звезды. По обе стороны от узкой дороги стояли коттеджи, из их окон подмигивали рождественские украшения. Немного впереди располагалась освещенная уличными фонарями центральная площадь деревни.

– Проклятый снег! – прошептала под плащом Гермиона. – Почему мы не подумали о снеге? После всех наших мер предосторожности – мы будем оставлять следы! Нам придется от них избавляться – ты иди первым, я займусь…

Гарри не хотелось входить в деревню, изображая комическую лошадь, в попытках одновременно оставаться невидимыми и магически уничтожать свои следы.

– Давай снимем плащ, – предложил Гарри и, когда она испуганно взглянула на него, добавил. – Ох, да ладно тебе, мы совершенно непохожи на нас, а вокруг никого нет.

Он засунул плащ себе под куртку, и они смогли без каких-либо помех двигаться вперед. Ледяной ветер впивался им в лицо, пока они проходили мимо коттеджей; любой из них мог быть тем самым, где когда-то жили Джеймс и Лили, или где в настоящее время жила Батильда. Гарри глазел на парадные двери, на заваленные снегом крыши и крыльца, размышляя, не мог ли он помнить какой-либо из этих домов, сознавая в глубине души, что это невозможно, что ему был всего лишь год, когда он покинул это место навсегда. Он даже не был уверен, что вообще сможет увидеть этот дом, – он не знал, что происходит, когда умирают те, кто защищен чарами Фиделиус. Тут улочка, по которой они шли, слегка изогнулась влево, и перед ними открылась маленькая площадь – сердце деревни.

В центре, освещенный со всех сторон разноцветными огнями, стоял, как им показалось, военный памятник, частично заслоненный качающимися под ветром ветвями елки. Вокруг располагались несколько магазинов, почтовое отделение, бар и маленькая церковь, витражи в окнах которой сверкали подобно драгоценным камням.

Снег здесь был хорошо утоптан: люди ходили по нему весь день, и он стал твердым и скользким. Жители деревни сновали туда-сюда, на короткое время оказываясь под светом уличных фонарей и снова пропадая в темноте. До них донесся обрывок смеха и поп-музыки, когда открылась и вновь закрылась дверь бара. Затем они услышали, как в церквушке завели рождественский гимн.

– Гарри, я думаю, сегодня Сочельник! – воскликнула Гермиона.

– Думаешь?

Он потерял счет времени; газеты им не попадались уже несколько недель.

– Наверняка Сочельник, – кивнула Гермиона, не отрывая взгляда от церкви. – Они… они должны быть там, да? Твои мама и папа? Я вижу кладбище за церковью.

Гарри ощутил приступ чего-то большего, чем просто возбуждение, чего-то более близкого к страху. Теперь, когда он был так близко, он не был уверен, хочет ли он вообще это видеть. Вероятно, Гермиона знала, что чувствует Гарри, поскольку она взяла его за руку и впервые за все время взяла на себя лидерство, потащив его за собой. Однако, дойдя до середины площади, она остановилась как вкопанная.

– Гарри, смотри!

Она показывала на военный памятник. Когда они проходили мимо него, он преобразился. Вместо обелиска с выбитыми на нем именами там была скульптура трех человек: мужчины со встрепанными волосами и в очках, длинноволосой женщины с красивым и добрым лицом и младенца, лежащего на руках у матери. Снег лежал на их головах наподобие пушистых белых шапок.

Гарри подошел поближе, вглядываясь в лица своих родителей. Он никогда не думал, что им поставили памятник… Как странно было видеть самого себя увековеченным в камне, счастливого ребенка без шрама на лбу…

– Пошли, – сказал Гарри, насмотревшись вдоволь, и он с Гермионой снова направились в сторону церкви. Когда они пересекли улицу, он оглянулся; статуя снова превратилась в военный памятник.

Звуки пения усиливались по мере того, как они приближались к церкви. Гаррино горло сжалось, эти звуки так сильно напомнили ему о Хогвартсе, о Пивзе, распевающем неприличные версии гимнов внутри доспехов, о двенадцати новогодних елках в Большом Зале, о Дамблдоре в чепчике, который ему достался из хлопушки, о Роне в свитере домашней вязки…

Вход на кладбище был через маленькую калитку. Гермиона приоткрыла ее так тихо, как только смогла, и они просочились внутрь. По обе стороны от скользкой тропинки, ведущей к дверям церкви, снег лежал толстым нетронутым слоем. Гарри и Гермиона двинулись сквозь снег, оставляя позади себя глубокие траншеи; они шли в обход здания, держась в тенях под сверкающими окнами.

Позади церкви они увидели ряды и ряды заснеженных надгробий, торчащих из-под бледно-голубого одеяла, испещренного яркими пятнами красного, желтого и зеленого в тех местах, где на снег падал свет, прошедший через витражи. Крепко сжимая рукой свою волшебную палочку в кармане куртки, Гарри направился к ближайшей могиле.

– Глянь сюда, это Эббот, возможно, какой-то дальний родственник Ханны!

– Потише говори! – умоляюще прошептала Гермиона.

Они все больше уходили в глубь кладбища, оставляя дырочки следов в снегу, наклоняясь, чтобы разобрать слова на древних надгробиях, и поминутно бросая взгляды в окружающую тьму, чтобы быть абсолютно уверенными, что их никто не сопровождает.

– Гарри, смотри!

Гермиона была от него в двух рядах надгробий; Гарри пришлось пробираться к ней, в то время как его сердце, казалось, было готово выскочить из груди.

– Это?..

– Нет, но смотри!

Она указала на темный камень. Гарри наклонился и увидел на замерзшем, усыпанном лишайниками граните, слова «Кендра Дамблдор» и, чуть ниже дат ее рождения и смерти, «и ее дочь Ариана». Там же была выбита цитата:

 

Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше[1].

 

Стало быть, Рита Скитер и Мериел кое-что говорили верно. Семья Дамблдора действительно жила здесь, и некоторые из них здесь умерли.

Видеть эту могилу было хуже, чем слышать о ней. Гарри не мог удержаться от мыслей, что и он, и Дамблдор имели свои корни на этом кладбище, и что Дамблдор должен был ему это рассказать; и в то же время Дамблдор никогда не думал о том, чтобы разделить с Гарри эту связь. Они могли бы навещать это место вдвоем; Гарри представил себе, как он приходит сюда вместе с Дамблдором, какие узы между ними это могло бы создать, как много это бы для него значило. Но, судя по всему, для Дамблдора тот факт, что их семьи были рядом друг с другом на одном кладбище, являлся несущественным совпадением, не имеющим, вероятно, никакого отношения к работе, которую он поручил Гарри выполнить.

Гермиона не отрываясь смотрела на Гарри, и он был рад, что его лицо было скрыто в тени. Он снова прочел слова на надгробии. Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше. Он не понимал, что означают эти слова. Несомненно, их выбрал Дамблдор, как старший в семье после смерти матери.

– Ты уверен, что он никогда не упоминал?.. – начала Гермиона.

– Нет, – коротко ответил Гарри. – Давай продолжим, – и он двинулся прочь, жалея, что увидел этот камень: он не хотел, чтобы его возбужденное, тревожное ожидание смешивалось с возмущением.

– Здесь! – снова крикнула из темноты Гермиона несколькими мгновениями позже. – О нет, прости! Мне показалось, тут написано «Поттер».

Она терла искрошенный, заросший мхом камень, глядя на него с чуть нахмуренным лицом.

– Гарри, вернись на минуточку.

Гарри не хотелось опять отвлекаться, и он с большой неохотой пошел к ней назад через слой снега.

– Что?

– Посмотри сюда!

Надгробие было невероятно старым и выветренным, так что Гарри едва мог различить имя. Гермиона показала ему на символ под именем.

– Гарри, это тот знак, из книги!

Он уставился на то место, куда она показала: камень был настолько истерт, что было чрезвычайно трудно разобрать, что же там было выбито, но тем не менее – похоже, там действительно был треугольный знак под практически неразличимым именем.

– Ага… Возможно, он…

Гермиона зажгла свет на своей волшебной палочке и поднесла ее к имени на камне.

– Здесь написано «Иг…» «Игнотус», кажется…

– Я продолжу искать родителей, хорошо? – сообщил ей Гарри, добавив чуть-чуть раздражения в голос, и снова пошел вперед, оставив ее согнувшейся над древней могилой.

То тут, то там он натыкался на фамилии, которые, как и Эббот, он встречал в Хогвартсе. Иногда на этом кладбище были представлены сразу несколько поколений семей волшебников; по датам Гарри мог сделать вывод, что то или иное семейство либо полностью вымерло, либо ныне живущие члены семей покинули Годрикову Лощину. Все глубже и глубже он уходил мимо могил, и всякий раз, подходя к очередному надгробию, он ощущал маленький укол беспокойства пополам с предвкушением.

Внезапно тьма и тишина, казалось, стали еще глубже. Гарри встревоженно огляделся, думая о дементорах, затем понял, что песнопения закончились, что звуки беседы прихожан удалялись по мере того, как они возвращались на площадь. А только что кто-то в церкви выключил свет.

Затем из темноты в третий раз послышался голос Гермионы, отчетливо донесшийся с расстояния в несколько ярдов.

– Гарри, они здесь… Вот они.

И по ее голосу он понял, что на сей раз это были его мать и отец; он двинулся к ней, чувствуя что-то тяжелое у себя на груди – то же чувство, которое он испытал сразу после гибели Дамблдора: горе, физически давившее на его сердце и легкие.

Надгробие было всего в двух рядах позади могилы Кендры и Арианы. Оно было из белого мрамора, совсем как гробница Дамблдора, и это облегчало чтение, поскольку камень словно сиял в темноте. Гарри не пришлось вставать на колени и даже приближаться вплотную, чтобы разобрать выбитые на нем слова.

 

Джеймс Поттер, родился 27 марта 1960, умер 31 октября 1981

Лили Поттер, родилась 30 января 1960, умерла 31 октября 1981

 

Последний же враг истребится – смерть[2].

 

Гарри медленно прочел эти слова, словно у него был лишь один шанс впитать их значение, и последнюю фразу он прочел вслух.

– «Последний же враг истребится – смерть»… – ужасная мысль мелькнула у него в голове, и он испытал что-то вроде паники. – Разве это не идея Упивающихся Смертью? Почему это здесь?

– Это не означает победу над смертью в том смысле, в каком это понимают Упивающиеся Смертью, Гарри, – мягко ответила Гермиона. – Это означает… ну ты понимаешь… жить, невзирая на смерть. Жить после смерти.

Но они не жили, подумал Гарри, они были мертвы. Эти пустые слова не могли заслонить того, что разлагающиеся останки его родителей лежат под снегом и камнем, безразличные, ни о чем не знающие. И слезы набежали, прежде чем он смог остановить их, кипящие и затем мгновенно замерзающие на его лице, и какой смысл был их стирать или пытаться скрыть? Он дал им течь, крепко сжав губы, глядя вниз на толстый слой снега, скрывающий от его глаз то место, где лежали останки Лили и Джеймса, ставшие наверняка просто костями или пылью, не знающие и не волнующиеся о том, что их живой сын стоит так близко, что его сердце по-прежнему бьется, что он жив благодаря их жертве, и что в этот момент он почти желает лежать под снегом вместе с ними.

Гермиона снова взяла его за руку и крепко сжала. Он был не в силах взглянуть на нее, но сжал ее руку в ответ. Он начал делать сильные, глубокие вдохи, пытаясь привести себя в чувство, вернуть контроль над собой. Он должен был что-то принести с собой, чтобы подарить им, и он не подумал об этом раньше, а все растения на кладбище были замерзшими и безжизненными. Но тут Гермиона подняла волшебную палочку, описала в воздухе круг, и перед ними расцвел венок из рождественских роз. Гарри поймал его и положил на могилу своих родителей.

Как только Гарри встал, он захотел уйти: ему казалось, что ни секунды больше здесь он не выдержит. Он положил руку на плечо Гермионы, а она своей рукой обняла его за пояс, и они молча развернулись и пошли сквозь снег, мимо матери и сестры Дамблдора, прямо к темной церкви и невидимой сейчас калитке.

 

Предыдущая          Следующая

 


[1] Цитата из Евангелия от Матфея, 6:21

[2] Снова библейская цитата. 1 послание к Коринфянам, 15:26

Leave a Reply

ГЛАВНАЯ | Гарри Поттер | Звездный герб | Звездный флаг | Волчица и пряности | Пустая шкатулка и нулевая Мария | Sword Art Online | Ускоренный мир | Another | Связь сердец | Червь | НАВЕРХ