Глава 28. Пропавшее зеркало
Ноги Гарри коснулись дороги. Он увидел до боли знакомую центральную улицу Хогсмида: темные фасады магазинов, очертания черных гор позади деревни, изгиб дороги, ведущей в сторону Хогвартса, свет, изливающийся из окон «Трех Помельев», – и Гаррино сердце сжалось, когда он вспомнил с пронзительной ясностью, как приземлился здесь же, почти год назад, поддерживая ужасающе слабого Дамблдора; все это он вспомнил за секунду, прошедшую после приземления, – и тут, едва он ослабил хватку рук Рона и Гермионы, это случилось.
Воздух разорвал вопль, похожий на крик Волдеморта, когда тот узнал, что кубок украли: он впился в каждый нерв Гарриного тела, и Гарри мгновенно понял, что это вызвано их появлением. Пока он глядел на своих спутников под плащом, дверь «Трех Помельев» распахнулась и на улицу, держа волшебные палочки наготове, высыпало с дюжину закутанных в плащи с капюшонами Упивающихся Смертью.
Гарри схватил за запястье Рона, поднявшего свою палочку. Их было слишком много, чтобы оглушать; сама попытка выдаст их местонахождение. Один из Упивающихся Смертью взмахнул волшебной палочкой, и вопль оборвался, лишь эхо продолжало доходить от отдаленных гор.
– Accio плащ! – проревел один из Упивающихся Смертью.
Гарри ухватился за полы плаща, но тот не сделал попытки сбежать: Призывающие чары на него не действовали.
– Значит, не прячешься под своей простынкой, э, Поттер? – крикнул Упивающийся Смертью, только что испробовавший чары, после чего обратился к остальным. – Рассеяться. Он здесь.
Шестеро Упивающихся Смертью побежали в их направлении; Гарри, Рон и Гермиона как можно быстрее попятились в глубину ближайшего переулка, и Упивающиеся Смертью пронеслись в нескольких дюймах от них. Они ждали в темноте, прислушиваясь к звукам бегущих шагов, глядя на лучи света от волшебных палочек Упивающихся Смертью, осматривающих улицу.
– Давайте уйдем! – прошептала Гермиона. – Дезаппарируем, сейчас же!
– Отличная мысль, – отозвался Рон, но прежде чем Гарри смог ответить, один из Упивающихся Смертью прокричал:
– Мы знаем, что ты здесь, Поттер, и тебе не уйти! Мы тебя найдем!
– Они были к нам готовы, – прошептал Гарри. – Они повесили это заклинание, которое сказало им о нашем приходе. Думаю, они что-то сделали, чтобы удержать нас здесь, в ловушке…
– Что насчет дементоров? – спросил другой Упивающийся Смертью. – Пускай прогуляются, они его очень быстро найдут!
– Темный Лорд хочет, чтобы Гарри Поттер погиб от его руки и ни от чьей больше…
– …а дементоры его и не убьют! Темному Лорду нужна его жизнь, не душа. Его будет легче убить, если сперва его поцелуют!
Раздались звуки одобрения. Ужас наполнил Гарри: чтобы отбросить дементоров, им придется вызывать Патронусов, что выдаст их немедленно.
– Мы должны попытаться Дезаппарировать, Гарри! – шепнула Гермиона.
Уже когда она это говорила, Гарри ощутил неестественный холод, расползающийся по улице. Из пространства был высосан весь свет, включая звездный – они тоже исчезли. В кромешной тьме он ощутил, как Гермиона взяла его за руку, и они вместе крутанулись.
Воздух, сквозь который они должны были двигаться, словно стал твердым: они не могли Дезаппарировать. Упивающиеся Смертью наложили свои чары качественно. Холод все глубже и глубже впивался в Гаррину плоть. Они с Роном и Гермионой отступили дальше по переулку, нашаривая путь вдоль стены, стараясь не издавать звуков. Затем из-за угла бесшумно выскользнули дементоры, десяток или больше, видимые, ибо состояли из более плотной тьмы, чем все окружающее, со своими черными плащами и гниющими, покрытыми струпьями руками. Могли ли они чувствовать страх поблизости? Гарри был в этом уверен: теперь, казалось, они двигались быстрее, испуская протяжное, хриплое дыхание, которое он так ненавидел, распространяя в воздухе отчаяние, приближаясь…
Он поднял волшебную палочку: что бы там ни случилось позже, он не хотел, не мог подвергнуться поцелую дементора. Рон и Гермиона – вот что было у него в мозгу, когда он прошептал: «Expecto patronum!»
Серебряный олень вырвался из его волшебной палочки и атаковал; дементоры рассыпались, и откуда-то из темноты раздался вопль триумфа.
– Вон он, там, вон там, я видел его Патронус, это был олень!
Дементоры отступили, звезды вновь появились на небе, и шаги Упивающихся Смертью звучали все громче; но прежде чем Гарри смог, преодолев панику, решить, что делать, поблизости раздался скрип задвижки, дверь по левую сторону переулка отворилась, и грубый голос произнес: «Поттер, сюда, быстро!»
Он подчинился без промедления: все трое поспешно нырнули в дверной проем.
– Наверх, не снимай плащ, и тихо! – пробормотала высокая фигура, пройдя мимо них к выходу на улицу, и захлопнула дверь.
Сперва Гарри не имел ни малейшего понятия, где он оказался, но теперь он увидел в неверном свете единственной свечи грязный, устланный опилками бар «Кабаньей Головы». Они пробежали за стойку и сквозь вторую дверь к шаткой лестнице, по которой и поднялись так быстро, как только могли. Лестница привела их в гостиную с потертым ковром и маленьким камином, над которым висела единственная картина с изображением светловолосой девочки, смотревшей в комнату с отсутствующе-ласковым выражением лица.
Крики с улицы внизу достигли их ушей. Все еще не снимая плаща-невидимки, троица пробралась к грязному окну и выглянула наружу. Их спаситель, в котором Гарри узнал теперь бармена «Кабаньей Головы», был единственным, чье лицо не было закрыто капюшоном.
– И что? – кричал он в одно из закрытых лиц. – И что? Вы послали дементоров по моей улице, я послал на них Патронуса! Я не люблю их возле меня, я это вам уже говорил, я это не люблю!
– Это не был твой Патронус! – ответил Упивающийся Смертью. – Это был олень, это Патронус Поттера!
– Олень! – взревел бармен и извлек свою волшебную палочку. – Олень! Ты, идиот – expecto patronum!
Что-то огромное и рогатое вырвалось из волшебной палочки; нагнув голову, оно бросилось в сторону главной улицы и пропало из виду.
– Я не это видел… – заявил Упивающийся Смертью, хотя и с меньшей уверенностью в голосе.
– Кто-то нарушил комендантский час, ты слышал звук, – сказал один из его спутников, обращаясь к бармену. – Кто-то был на улице вопреки постановлению…
– Если я хочу выпустить свою кошку, я это сделаю, и к черту этот твой час!
– Это ты запустил Воющие чары?!
– И что если я? Хочешь отправить меня в Азкабан? Убить меня за то, что я высунул свой нос из своей собственной двери? Ну давай тогда, если хочешь! Но я надеюсь, что ты, для твоей же пользы, не нажал этот свой маленький Темный Значок и не вызвал его. Ему вряд ли понравится быть вызванным сюда ради меня и моей старой кошки, как думаешь, а?
– Ты о нас не волнуйся, – произнес один из Упивающихся Смертью, – волнуйся о себе! Нарушил комендантский час!
– А где вы, ребята, будете доставать зелья и яды, когда мой бар закроется? Что будет с вашим маленьким побочным бизнесом, э?
– Ты угрожаешь?..
– Я держу рот на замке, потому-то вы ко мне и ходите, разве нет?
– Я по-прежнему говорю, я видел Патронуса-оленя! – закричал первый Упивающийся Смертью.
– Оленя? – проревел бармен. – Это коза, идиот!
– Ну ладно, мы ошиблись, – сказал второй Упивающийся Смертью. – Еще раз нарушишь комендантский час, и мы не будем столь добры!
Упивающиеся Смертью удалились обратно в направлении главной улицы. Гермиона издала стон облегчения, выскользнула из-под плаща и села в шатающееся кресло. Гарри плотно задернул шторы, после чего снял плащ с себя и Рона. Они слышали, как бармен внизу запирает дверь на задвижку и карабкается вверх по лестнице.
Внимание Гарри было привлечено предметом, стоящим на камине: маленьким прямоугольным зеркалом, установленным прямо под портретом девочки.
Бармен вошел в комнату.
– Вы, чертовы дураки, – угрюмо произнес он, глядя на каждого из них по очереди. – О чем вы думали, когда сюда шли?
– Спасибо вам, – сказал Гарри, – мы просто невыразимо вам благодарны. Вы спасли нам жизнь.
Бармен что-то проворчал. Гарри приблизился к нему, глядя прямо в лицо, пытаясь проникнуть взглядом сквозь длинные, жесткие, седые волосы и бороду. Он носил очки. Глаза за грязными линзами были пронзительными, ярко-синими.
– Это ваш глаз я видел в зеркале.
В комнате повисло молчание. Гарри и бармен смотрели друг на друга.
– Вы послали Добби.
Бармен кивнул и огляделся в поисках эльфа.
– Думал, он с вами. Где вы его оставили?
– Он мертв, – ответил Гарри. – Беллатрикс Лестренж его убила.
Лицо бармена осталось непроницаемым. Несколько секунд спустя он произнес:
– Мне жаль это слышать. Я любил этого эльфа.
Он отвернулся и начал зажигать лампы своей волшебной палочкой, не глядя ни на кого из них.
– Вы Аберфорт, – обратился Гарри к спине бармена.
Тот не подтвердил, но и не возразил – просто нагнулся, чтобы зажечь огонь.
– Как оно к вам попало? – спросил Гарри, подходя к зеркалу Сириуса, близнецу того, которое он разбил почти два года назад.
– Купил его у Данга с год назад, – ответил Аберфорт. – Альбус рассказал мне, что это. Пытался за вами приглядывать.
Рон ахнул.
– Серебряная оленуха! – возбужденно воскликнул он. – Это тоже были вы?
– Это ты о чем? – спросил Аберфорт.
– Кто-то послал к нам Патронуса-оленуху!
– С твоими мозгами тебе бы в Упивающиеся Смертью, сынок. Или я только что не показал, что мой Патронус – коза?
– О, – произнес Рон. – Ага… вообще-то я есть хочу! – оправдывающимся тоном добавил он, ибо в желудке у него в этот момент громко заурчало.
– У меня есть еда, – сказал Аберфорт и боком вышел из комнаты. Несколько секунд спустя он появился вновь, неся большой батон хлеба, немного сыра и оловянный кувшин с медовухой, и положил все это на стол пред камином. Гарри, Рон и Гермиона жадно принялись за еду, и на некоторое время в комнате установилось молчание, если не считать треска огня, звона кубков и жующих звуков.
– Значит, так, – заявил Аберфорт, когда они наелись и Гарри с Роном устало откинулись на своих стульях. – Нам надо придумать лучший способ вывести вас отсюда. Ночью это никак – вы слышали, что бывает, если кто-то ходит снаружи в темноте: сработают Воющие чары, и они на вас налетят, как Подветочники на доксьи яйца. Не думаю, что мне второй раз удастся оленя выдать за козу. Погодите до утра, когда можно будет выходить, тогда сможете надеть обратно ваш плащ и уйти пешком. Выбирайтесь из Хогсмида, в горы, там сможете Дезаппарировать. Может, увидите Хагрида. Он вместе с Гроупом прячется в пещере там наверху с того дня, как его пытались арестовать.
– Мы не уйдем, – покачал головой Гарри. – Нам нужно попасть в Хогвартс.
– Не будь идиотом, парень.
– Мы должны, – повторил Гарри.
– Что вы должны, – наклонился вперед Аберфорт, – так это убраться отсюда как можно дальше.
– Вы не понимаете. У нас немного времени. Мы должны пробраться в замок. Дамблдор – в смысле, ваш брат – хотел, чтобы мы…
От света камина грязные линзы Аберфортовых очков сделались на мгновение непрозрачными, ярко-белыми, и Гарри вспомнил слепые глаза гигантского паука Арагога.
– Мой брат Альбус хотел много вещей, – произнес Аберфорт, – и людям свойственно было страдать, пока он проводил свои великие планы. Убирайся подальше от этой школы, Поттер, и вообще из страны, если можешь. Забудь о моем брате и о его умных схемках. Он сейчас там, где его ничто уже не заденет, и ты ему ничего не должен.
– Вы не понимаете, – вновь повторил Гарри.
– О, неужели? – тихо ответил Аберфорт. – Ты думаешь, что я не понимаю собственного брата? Ты думаешь, что знал Альбуса лучше, чем я?
– Я не это хотел сказать, – Гаррин мозг работал медленно и неохотно от усталости и избытка еды и вина. – Просто… он поручил мне работу.
– Вот как? И хорошую работу, я надеюсь? Приятную? Легкую? Что-нибудь такое, на что можно рассчитывать, что это сделает недоучившийся волшебник и не перенапряжется при этом?
Рон испустил мрачноватый смешок. Гермиона была напряжена.
– Я… нет, она не простая, – сказал Гарри. – Но я должен…
– «Должен»? Почему «должен»? Он же мертв, так? – грубо заявил Аберфорт. – Оставь это, парень, пока ты не отправился туда же! Себя спасай!
– Я не могу.
– Почему?
– Я… – Гарри был ошеломлен; он не мог объяснить, поэтому сам решил перейти в атаку. – Но вы тоже сражаетесь, вы в Ордене Феникса…
– Был, – отрезал Аберфорт. – Ордена Феникса больше нет. Сам-Знаешь-Кто победил, все кончено, и каждый, кто думает, что это не так, обманывает сам себя. Для тебя здесь никогда не будет безопасно, Поттер, слишком уж он хочет тебя достать. Так что уходи за границу, скройся, спасай себя. Этих двух лучше тоже возьми, – он дернул большим пальцем в сторону Рона и Гермионы. – Они тоже в опасности, теперь все знают, что они работают с тобой.
– Я не могу уйти. У меня есть работа…
– Поручи ее кому-нибудь другому!
– Не могу. Это должен быть я. Дамблдор это все объяснил…
– О, все объяснил, правда? Неужели он все тебе рассказал, был ли он полностью честен с тобой?
Гарри всем сердцем желал ответить «да», но каким-то образом простое слово не желало срываться с губ. Аберфорт, казалось, знал, о чем Гарри думает.
– Я знал своего брата, Поттер. Он впитал таинственность с молоком матери. Секреты и ложь, вот как мы росли, а Альбус… У него это от рождения.
Взгляд старика перебежал на портрет девочки над камином. Это была, как заметил Гарри, внимательно осмотрев комнату, единственная картина здесь. Ни фотографий Альбуса Дамблдора, ни чьих-либо еще не было.
– Мистер Дамблдор? – мягким голосом спросила Гермиона. – Это ваша сестра? Ариана?
– Да, – хрипло ответил Аберфорт. – Читали Риту Скитер, правда, мисси?
Даже в розовом свете огня было заметно, что Гермиона покраснела.
– Элфиас Доудж упоминал ее в разговоре, – пришел на выручку Гарри.
– Этот старый баран, – пробормотал Аберфорт, делая очередной глоток медовухи. – Он думал, что у моего брата солнце светило из каждой дырки. Вообще-то так думали многие, вы трое тоже, судя по всему.
Гарри молчал. Он не хотел высказывать все связанные с Дамблдором сомнения и непонятности, которые уже несколько месяцев терзали его. Он сделал свой выбор, когда копал могилу Добби; он решил продолжить тот извилистый, опасный путь, который ему указал Альбус Дамблдор, он решил принять то, что ему было сказано не все, что он хотел бы знать – но просто верить. У него не было ни малейшего желания начинать сомневаться снова, он не хотел слышать ничего, что отклонило бы его от цели. Он встретился со взглядом Аберфорта, так невероятно похожим на взгляд его брата: ярко-синие глаза создавали то же самое ощущение, что они насквозь просвечивают объект, на который смотрят. Гарри показалось, что Аберфорт знает, о чем он сейчас думает, и презирает его за это.
– Профессор Дамблдор заботился о Гарри, очень сильно, – тихо сказала Гермиона.
– Заботился, вот как? – повторил Аберфорт. – Забавная вещь: очень многие из тех, о ком мой брат заботился очень сильно, оказались в худшем положении, чем если бы он их оставил в покое.
– Что вы имеете в виду? – почти неслышно прошептала Гермиона.
– Не имеет значения.
– Но это очень серьезное утверждение! – сказала Гермиона. – Вы… вы говорите о вашей сестре?
Аберфорт уставился на нее; его губы двигались, словно он пережевывал слова, пытаясь их сдержать. Затем он разразился монологом.
– Когда моей сестре было шесть, на нее напали, внезапно напали, три мальчика-мугля. Они видели, как она производит магию, они подсмотрели через ограду заднего садика. Она была ребенком, она не могла ее контролировать, в таком возрасте ни одна ведьма или волшебник не может. То, что они увидели, их напугало, я думаю. Они проломились через забор, а когда она не смогла показать им, в чем фокус, они немного перестарались, пытаясь заставить маленькую ненормальную прекратить это делать.
В свете огня глаза Гермионы казались огромными; Рона, казалось, тошнит. Аберфорт встал, высокий, как Альбус, и неожиданно страшный в своем гневе и в своей боли.
– Это уничтожило ее, то, что они сделали; она никогда уже не была в норме. Она не могла использовать магию, но и избавиться от магии тоже не могла. Магия включалась внутри нее, и она становилась безумной, магия прорывалась из нее, когда она не могла ее удерживать; в некоторые моменты она была не в себе и опасной. Но в основном она была милой, безвредной и напуганной.
И мой отец нашел тех ублюдков, что сделали это, и напал на них. И за это его упекли в Азкабан. Он никогда не говорил, почему он это сделал, потому что если бы в Министерстве узнали, во что превратилась Ариана, ее бы заперли в больницу св. Мунго на всю жизнь. Они бы нашли в ней серьезную угрозу Международному статуту секретности, поскольку она была нестабильна и магия вырывалась из нее в те моменты, когда она не могла ее в себе удерживать.
Мы должны были держать ее в безопасности и никому о ней не говорить. Мы переехали, пустили слух, что она больна, и моя мать присматривала за ней, чтобы она всегда была спокойна и счастлива.
– Меня она любила больше всех, – произнес он, и когда он это говорил, неопрятный школьник словно выглянул из-под морщин и спутанной бороды Аберфорта. – Не Альбуса, он, когда был дома, всегда сидел наверху, в своей спальне, читал свои книжки, считал свои призы и переписывался с «самыми заметными магическими именами дня», – Аберфорт презрительно усмехнулся. – Он не хотел, чтобы его беспокоили из-за нее. Меня она больше всех любила. Я мог уговорить ее поесть, когда моя мать не могла, я мог ее успокоить, когда у нее был очередной приступ, а когда она была нормальна, то часто помогала мне кормить коз.
Затем, когда ей было четырнадцать… Понимаете, меня там тогда не было, – сказал Аберфорт. – Если б я там был, я, может, сумел бы ее успокоить. У нее был один из приступов, а моя мать была уже не так молода, и… это вышло случайно. Ариана не могла удерживать себя. Но моя мать была убита.
Гарри ощущал кошмарную смесь жалости и отвращения; он не хотел больше слушать, но Аберфорт продолжал говорить, и Гарри подивился, сколько времени прошло с того момента, когда он в последний раз говорил об этом; да и говорил ли когда-нибудь вообще, на самом-то деле.
– Вот, это убило Альбусу его путешествие вокруг света с маленьким Доуджем. Они оба пришли на похороны моей матери, а затем Доудж отправился один, а Альбус остался как глава семьи. Ха!
Аберфорт плюнул в огонь.
– Я бы за ней присмотрел, я ему сказал, школа меня не волновала, я бы остался дома и все бы сделал. Он мне ответил, что я должен закончить образование, и что он продолжит то, что делала моя мать. Кое-какое понижение для мистера Великолепного, присматривать за полубезумной сестричкой и следить, чтобы она не взрывала весь дом раз в два дня, за это призов не дают. Но он нормально справлялся несколько недель… пока этот не появился.
Теперь выражение лица Аберфорта было угрожающим.
– Гринделвальд. И наконец-то мой братец нашел равного себе, чтобы поговорить, кого-то такого же блестящего и гениального, как он. И присмотр за Арианой отошел назад, пока они рожали всякие свои планы нового волшебного мира, и искали Реликвии, и что там еще они делали, что им было интересно. Великие планы ради всех волшебников, и если об одной маленькой девочке забывали, какое это имело значение, если Альбус трудился во имя большего блага?
Но через несколько недель мне это надоело, да. Мне уже почти пора было возвращаться в Хогвартс, так что я сказал им обоим, лицо в лицо, как вам говорю сейчас, – Аберфорт посмотрел вниз на Гарри, и не требовалось богатого воображения, чтобы представить себе его подростком, худым и сердитым, противостоящим старшему брату. – Я сказал ему, тебе бы лучше это прекратить, сейчас же. Ты не можешь ее перевозить, она не в таком состоянии, ты не можешь взять ее с собой, куда вы там планируете пойти, когда толкаете ваши умные речи, пытаясь разжечь своих сторонников. Ему это не понравилось, – глаза Аберфорта на краткий миг были заслонены отблеском огня на линзах очков; они вновь засияли слепым белым светом. – Гринделвальду это совсем не понравилось. Он рассердился. Он начал рассказывать мне, каким маленьким глупым ребенком я был, пытаясь стоять на пути его и моего блестящего братца… Неужели я не понимаю, мою бедную сестру не нужно будет прятать, когда они изменят мир, и выведут волшебников из укрытия, и научат муглей знать свое место?
И тогда началась ссора… и я вытащил свою палочку, а он свою, и я получил проклятие Круциатус от лучшего друга моего брата – и Альбус попытался его остановить, и тогда мы все трое дрались, и вспышки и грохот ее включили, она не могла сдержаться…
Лицо Аберфорта стремительно бледнело, словно он получил смертельную рану.
– …и я думаю, она хотела помочь, но она сама не знала, что она делает, и я не знаю, кто из нас сделал это, это мог быть любой из нас… и она была мертва.
Его голос осекся на последнем слове, и он рухнул в ближайшее кресло. Лицо Гермионы было мокрым от слез, Рон был почти так же бледен, как Аберфорт. Гарри не чувствовал ничего, кроме отвращения; он желал, чтобы он никогда этого не слышал, чтобы он мог вымыть это из памяти.
– Мне так… так жаль, – прошептала Гермиона.
– Ушла, – прохрипел Аберфорт. – Ушла навсегда.
Он вытер нос о манжету и прокашлялся.
– Конечно, Гринделвальд свалил. У него уже был списочек преступлений в его родной стране, и он не хотел, чтобы к нему добавилась еще и Ариана. А Альбус стал свободен, не так ли? Свободен от обузы, от своей сестры, свободен, чтобы стать величайшим волшебником…
– Он никогда не был свободен, – сказал Гарри.
– Не понял? – переспросил Аберфорт.
– Никогда. В ту ночь, когда ваш брат погиб, он выпил зелье, которое свело его с ума. Он начал кричать, умолять кого-то, кого там не было. «Не делай им больно, пожалуйста… Делай мне больно».
Рон и Гермиона уставились на Гарри. Он никогда не углублялся в детали касательно того, что произошло на островке посреди озера: события, произошедшие после их с Дамблдором возвращения в Хогвартс, заслонили это полностью.
– Ему казалось, что он снова был там, вместе с вами и Гринделвальдом, я знаю это, – произнес Гарри, вспоминая, как Дамблдор хныкал, умолял. – Ему казалось, что он видит, как Гринделвальд причиняет боль вам и Ариане… Это было для него пыткой, если б вы его тогда видели, вы бы не говорили, что он был свободен.
Аберфорт, казалось, углубился в изучение собственных узловатых, оплетенных венами рук. После долгой паузы он сказал:
– Как ты можешь быть уверен, Поттер, что мой брат не был более заинтересован в большем благе, чем в тебе? Как ты можешь быть уверен, что ты не разменная монета, какой была моя сестра?
Осколок льда словно пронзил Гарри сердце.
– Я не верю в это. Дамблдор любил Гарри, – вмешалась Гермиона.
– Почему тогда он не сказал ему спрятаться? – выплюнул в ответ Аберфорт. – Почему он не сказал ему, позаботься о себе, вот что нужно, чтобы выжить?
– Потому что, – проговорил Гарри, прежде чем Гермиона успела ответить, – иногда человек должен думать не только о собственной безопасности! Иногда надо думать о большем благе! Сейчас война!
– Тебе всего семнадцать, парень!
– Я совершеннолетний. И я собираюсь продолжить драться, даже если вы прекратили!
– Кто сказал, что я прекратил?
– «Ордена Феникса больше нет», – повторил Гарри. – «Сам-Знаешь-Кто победил, все кончено, и каждый, кто думает, что это не так, обманывает сам себя».
– Я не говорю, что мне это нравится, но это правда!
– Это неправда. Ваш брат знал, как прикончить Сами-Знаете-Кого, и он передал это знание мне. Я намерен продолжать, пока не сделаю это – или пока не умру. Не думайте, что я не знаю, чем это может кончиться. Я уже многие годы это знаю.
Он ждал, что Аберфорт начнет высмеивать его или спорить, но тот не стал. Он просто сердито смотрел на Гарри.
– Мы должны попасть в Хогвартс, – снова произнес Гарри. – Если вы не можете нам помочь, мы подождем до утра, оставим вас в покое и попытаемся найти способ сами. Если вы можете помочь – ну, сейчас чертовски подходящий момент, чтобы это упомянуть.
Аберфорт неподвижно сидел в своем кресле, взирая на Гарри своими глазами, так удивительно похожими на глаза своего брата. Наконец он прокашлялся, поднялся на ноги, обогнул маленький столик и подошел к портрету Арианы.
– Ты знаешь, что делать, – сказал он.
Она улыбнулась, развернулась и пошла прочь, не так, как обычно уходят люди на портретах, через края своей рамы, а вдоль того, что казалось длинным тоннелем, нарисованным за ее спиной. Они смотрели на ее удаляющуюся хрупкую фигурку, пока наконец она не была полностью поглощена темнотой.
– Э… что?.. – начал Рон.
– Сейчас туда есть только один вход, – произнес Аберфорт. – Вы должны знать, что они закрыли с обоих концов все старые секретные проходы, дементоры повсюду на внешних стенах, все время патрули внутри самой школы, судя по моим источникам. Школа никогда еще так строго не охранялась. Как вы собираетесь что-либо делать после того, как проберетесь туда, когда там Снейп директором и Кэрроу заместителями… Впрочем, это ваша забота, верно? Вы сказали, вы готовы умереть.
– Но что?.. – начала было Гермиона, нахмуренно глядя на портрет Арианы.
Маленькая белая точка появилась в конце нарисованного тоннеля, и вот уже Ариана возвращалась к ним, вырастая все больше и больше. Но теперь с ней был кто-то еще, кто-то более высокий, чем она; он, прихрамывая, возбужденно шагал рядом с ней. Его волосы были длиннее, чем Гарри на нем когда-либо видел; на лице его, похоже, было несколько порезов, а одежда была во многих местах порвана. Обе фигуры все росли и росли, пока в портрете не оказались лишь их головы и плечи. Затем вся картина откинулась вперед, словно маленькая дверь, и за ней обнаружился вход в настоящий тоннель. И из этого тоннеля, со своими отросшими волосами, порезанным лицом и в порванной одежде, выбрался совершенно настоящий Невилл Лонгботтом. Он испустил восторженный вопль, спрыгнул с камина и заорал:
– Я знал, что ты придешь! Я знал, Гарри!