Предыдущая          Следующая

 

18 МАЯ (ПОНЕДЕЛЬНИК)

 

Сминая в руках обертку от умайбо со вкусом говяжьего языка, я оглядел класс. Мои одноклассники уже не особо на меня сердились. В основном они нервничали из-за того, что завтра начинаются промежуточные экзамены.

– Йей, Кадзу-кун!

– Ай!

Коконе, здороваясь, тюкнула меня по голове ребром ладони.

– …Доброе утро.

– Знаешь, я ведь просто гуляла. В Сибуе[1].

– Э?

Внезапно Коконе заговорила с торжествующим видом:

– Я всего лишь захотела заглянуть в Маруй[2] или послушать музыку в HMV[3]. Но, похоже, мир просто не может пройти мимо моей красоты! И мимо моего размера «Е»!

Теперь они еще на размер больше…

Она положила мне на парту модный журнал и ткнула пальцем. Там была фотография улыбающейся Коконе на фоне городского пейзажа.

– Аа, ни фига себе!

Мое восхищение было искренним. Коконе возликовала еще сильней.

– Хо-хо-хо, кстати, за те всего лишь два часа со мной заговорили пять раз, включая попытки флиртануть. Я всех отшила, но потом мне предложили стать моделью… Эхх… общество просто не желает меня отпускать. Ну, и как тебе эта фотка? Как тебе?

– …Это, классная, по-моему?

– Ты тоже так считаешь? И глянь только мой комментарий! «Я просто приняла шнурки от моей парки за наушники и воткнула их в уши!ó» Шикарный комментарий неловкой девочки-симпатяшки. Настоящая моэ.

– Моэ, точно.

Если я брякну что-нибудь лишнее, это может затянуться надолго, так что я отвечаю коротко.

Тут Коконе недовольным тоном спросила Харуаки, который наблюдал за нами, приопустив веки:

– …Чего, Хару?

– Не, ничего. Я просто сижу и думаю, что хвастаться самой собой – противно.

– …Парни, у которых дома нет ничего, кроме футболок, – вот кто противен.

– Что?! А ну кончай издеваться над моими адидасовскими футболками!

– Я не над Адидасом издеваюсь. А над тобой.

Слушая эту пикировку, я невольно улыбнулся.

Счастливчик я. Ведь моя повседневная жизнь снова вернулась, так что я могу слушать подобные перебранки.

На самом-то деле я был очень близок к тому, чтобы потерять шансы видеть и слышать это все. «Неделя в трясине», может, и развалилась, но все, что произошло в те дни, никуда не исчезло. Мое признание Коконе никуда не исчезло.

Лишь благодаря уму Марии нам удалось вернуть прежние отношения.

Я вспомнил ту рискованную операцию, проведенную в больничной палате Моги-сан.

 

✵

 

Это было 9 мая, днем.

Моги-сан сидела на своей белой койке, одетая в пижаму, которую я столько раз видел на фотке в своем мобильнике. Коконе стояла рядом; на сей раз она свои волосы распустила.

Обе сердито смотрели на меня.

Разумеется, я чувствовал на себе эти взгляды, так что сам смотрел на матрас, стараясь не встречаться глазами с кем-то из них. В самом углу моего поля зрения виднелись ноги Марии.

…Это и есть то, что называют «полем брани»?

– Я была бы крайне признательна, если бы получила объяснение, Хосино-кун.

Я сжался, услышав голос Моги-сан, острый как бритва и в то же время холодный.

– Ты признался Коко-тян, хотя твоя девушка – Отонаси-сан? Что все это значит? Я и не знала, что ты такой безбашенный?..

Коконе рассказала о признании своей подруге Моги-сан.

В результате та вызвала нас всех к себе, и вот мы здесь.

– Коко-тян уже рассказала, что ты дружишь с Отонаси-сан… но, судя по тому, что я слышала, я могу сделать вывод, что вы уже встречаетесь, я права?

– Эээ…

– …Если ты с ней встречаешься, почему просто не рассказал всем?.. Я такая дура, что думала, что в последнее время мы стали ближе…

Резкость постепенно исчезла из голоса Моги-сан. По лицу ее пробежала тень.

– Объясняйся давай, Кадзу-кун! – сердито воскликнула Коконе.

– Н-нуу, это… в-во-первых, мы не вст-тречаемся.

– Вы не тыкались друг в друга[4]?! Я вовсе не об этом спрашивала! Как эротично…

– Что за избитая игра слов! Все не так!

– Я тебе больше не верю! Я в шоке, что ты можешь говорить такое при Отонаси-сан! И это несмотря на то, что вы зовете друг друга по имени!

Из-за поднятого нами шума на нас обратились взгляды со всех сторон – все-таки мы были в больнице. Но даже медсестры не решались подойти к нам – лишь следили с почтительного расстояния. …Пожалуйста, кто-нибудь, подойдите и отругайте нас!

Коконе сделала глубокий вдох и с серьезным лицом повернулась к Марии.

– …А у тебя с ним разве нет проблем? Почему ты остаешься такой спокойной, ведь Кадзу-кун мне признался?

– Мм… Это…

В ответ на слова Коконе Мария скрестила руки на груди. Затем кинула на меня быстрый взгляд, и уголки ее губ чуть изогнулись. …У меня плохое предчувствие.

– Беспокойство из-за его признания Кирино. Нет никакого беспокойства, разумеется.

– …Но почему?

– Потому что именно я заставила его это сделать.

Все в шоке. Включая меня, конечно.

Эммм, что Мария только что ляпнула?

– …Чего? Отонаси-сан уговорила Кадзу-куна, чтобы он мне признался?

– Именно так.

– …К-кадзу-кун, какого черта?! – Хосино-кун, что все это значит?!

Да нет же, я и сам хотел бы это знать.

– Поскольку Кадзуки все равно не способен объяснить нормально, объясню я.

Уголки губ Марии по-прежнему оставались приподняты.

Она явно наслаждается ситуацией…

– Во-первых, я сразу должна сказать: Кадзуки меня отшил.

Коконе и Моги-сан уставились на меня во все глаза. Н-нет, правда, я тоже ничего не понимаю!

– Насколько я помню, он тогда сказал что-то вроде «не нужны мне младшеклассницы вроде тебя».

Да в жизни я бы такого не сказал, ведь правда?!

– Какого… ну и самомненьице! Кадзу-кун, смерть тебе за это.

– Д-даже я, пожалуй, присоединюсь.

– Да нет, эээ…

Я хотел как-то оправдаться, но, поскольку не понимал, что затевает Мария, сказать мне было нечего.

– Я не могла так легко принять такой жестокий отказ. Но, в общем… если бы он любил кого-то другого, я бы, конечно, не смирилась, но по крайней мере приняла бы отказ. Поэтому я спросила. Влюблен ли он в кого-нибудь.

– И, и тогда он заявил о своей Л-Ю-Б-В-И ко мне!

– Ну, в общем, да, он долго мялся, но потом назвал твое имя.

Слушая Марию, Коконе медленно заливалась краской, бормоча «э, ээ…» Сидящая рядом с ней Моги-сан, напротив, постепенно зеленела. …Прямо как светофор, типа того.

– Но слушайте дальше; когда я услышала имя Кирино, я сразу не поверила. Потому что, на мой взгляд, они были просто друзьями. И тогда я потребовала у него признаться ей у меня на глазах, и что если он это сделает, я все приму.

– И поэтому Хосино-кун признался Коко-тян… – прошептала Моги-сан; казалось, она вот-вот расплачется. Коконе, все еще красная, кинула на нее тревожный взгляд.

…Эй, Мария, ты что затеваешь?..

– Да, но Кадзуки только что взял назад свои слова, что он влюблен в Кирино.

– ИЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭ! – завизжала Коконе.

– Коконе, мы в больнице!

– А ну заткнулся, флюгер хренов!

– …

– Короче. В итоге то, что он любит Кирино, оказалось враньем, которое он состряпал на месте, чтобы избавиться от меня. Но я заставила его признаться, и отступать ему было уже некуда.

– Ммм… вроде поняла. Но… но, но! Я все равно думаю, что это свинство по отношению ко мне!

– Разве это не показывает, насколько он тебе доверяет? Разве он не был уверен, что ты, его хорошая подруга, простишь его, если он извинится?

– Ммммммм…

– А может, он даже был не против, если бы ты его вдруг поняла неправильно?

– Э?!

Коконе вновь залилась краской.

…Не, ну правда, зачем было добавлять эту ненужную фразу, Мария?

– Но это нисколько не меняет того, что мы впутали тебя во все это, Кирино. Мы с Кадзуки очень сожалеем, что мы это сделали. Прости нас, пожалуйста.

– Я, я очень, очень сильно извиняюсь…

Я наконец-то понял, что мне представился шанс попросить прощения. Щеки Коконе все еще были розоватыми, когда она, прищурив глаза, посмотрела на меня.

– …Ты хорошенько подумал над своим поведением?

– Д-да. Прости меня.

Видя, как я каюсь, Коконе поджала губы и произнесла:

– Ладно! Я тебя прощаю. Но не вздумай это повторить! Я, конечно, привыкла, что мне все признаются, но даже меня можно застать врасплох, знаешь ли! Я так сильно беспокоилась, что мне делать, что я тогда всю ночь не спала!

– Стало быть, ты привыкла к признаниям.

– Ха! С того времени, как я в этой школе, я за год двузначное число набрала! …А, какое это теперь имеет значение! Ты как следует подумал?!

– П-прости. Я как следует…

К Коконе вновь вернулся ее громкий голос, она улыбалась с облегчением.

Коконе тоже хотела, чтобы наши старые отношения вернулись.

Если мы все вместе защищаем и бережем нашу повседневную жизнь, ее не так-то просто уничтожить.

– Ну ладно, я домой пошел.

С этими словами я встал, подмигнул Марии и попытался сбежать. …Сказать по правде, мне хотелось побыстрее свалить отсюда, потому что под этими многочисленными взглядами чувствовал я себя неуютно.

– Погоди минуточку.

– …Что такое, Моги-сан?

– Эмм, эээ… ты отказал Отонаси-сан, верно? Тогда не понимаю, почему вы по-прежнему вместе?.. Вы же правда не встречаетесь?

Голос Моги-сан дрожал.

– Эээ… ну, в общем, да.

Она посмотрела на меня, потом на Марию и, наконец, опустила глаза.

– …Уух, ну смотрите! Меня уже совсем скоро выпишут! Я должна вернуться в школу как можно быстрее. Мне неспокойно… очень неспокойно…

– Н-не бойся, Касуми! Я за ним присмотрю!

Услышав слова Коконе, Моги-сан надулась.

– …Коко-тян. У тебя был очень счастливый вид, когда она сказала «может, он даже был не против, если бы ты его вдруг поняла неправильно».

– Н-неправда!

Моги-сан сердито уставилась на меня; в глазах у нее почему-то стояли слезы.

– Хосино-кун, ты болван!

– Э…

– Ну почему ты понарошку признался Коко-тян, а не мне?!

Ээээ… а что, в этом проблема?

 

✵

 

Обеденный перерыв.

Мы с Марией сидели друг напротив друга за столом в школьной столовке. Мария без всякого выражения ела рамэн[5], напоминающий вкусом жвачку.

А ведь она была такой счастливой, когда мы уплетали клубничный торт. Мда, правда, когда я попытался ее сфоткать, она меня крепко стукнула и продолжала есть уже с гримаской на лице.

– Кадзуки, сегодня ты тоже ко мне придешь?

Школьник, сидевший рядом с ней, закашлялся, и рис вылетел у него изо рта.

– Сегодня я собираюсь в библиотеку пойти. Как считаешь?

– Не возражаю.

Я ходил домой к Марии последние два дня. Вовсе не ради развлечения – она натаскивала меня к предстоящим экзаменам; она ведь по-прежнему лучшая ученица школы.

Но все же – второклассник, которого натаскивает первоклашка…

– Мм, но она так и не придет, хех. Ничего не поделаешь, придется мне самой доесть остатки рагу, хоть это и многовато.

– …Оно было вкусное, правда.

– Я не спрашивала твоего мнения.

Голос ее был холоден, хоть я и похвалил ее только что.

– Но все же…

Отправиться в комнату к Марии; если бы «она» услышала наш разговор, уверен, она бы приуныла.

Если вспомнить – «она» всегда обедала вместе с Марией до тех событий двухнедельной давности.

Все почти как прежде. Моги-сан начала дуться на меня в своей больнице, и Дайя со мной по-прежнему не разговаривает, но, думаю, в целом моя спокойная жизнь вернулась.

Но ни Рико Асами, ни Рюу Миядзаки в этой повседневной жизни больше нет.

Золотую неделю нам продлили на четыре дня, так что уроки начались лишь 11 мая. А все из-за того, что в нашей школе учился подозреваемый в убийстве. Мы отдыхали, а директор школы выступал по телеку и чего-то вещал про то, что Миядзаки-кун был успевающим и прилежным учеником.

В первый день после каникул здесь творилось нечто. Был такой бардак, что некоторые девушки даже начали плакать; повсюду носились журналисты со своими камерами. Обстановка даже близко не напоминала ту, какой полагается быть в классе.

Но прошла неделя, и все стало, как прежде.

Упоминание имени «Рюу Миядзаки» стало для одноклассников негласным табу. Его имя неизбежно ассоциировалось с убийством, а это приводило к нежелательным последствиям. Так что во имя сохранения повседневной жизни даже имени его не позволено было существовать.

Конечно же, я буду помнить Миядзаки-куна. Не смогу забыть. И все же его имя никогда не будет упомянуто в разговорах учеников нашего класса.

Миядзаки-кун не вернется больше в нашу повседневную жизнь.

И то же самое относится к его сестре Рико Асами.

Как только о происшествии стало известно, она потеряла свое место здесь. Раньше даже их одноклассники не знали, что Рико Асами – сестра Рюу Миядзаки; но теперь это известно всей стране. Ее фотография и адрес были опубликованы, и ее просто завалили журналисты и обычные любопытствующие, хотя вообще-то она была членом семьи жертв убийства.

Асами-сан ушла из школы раньше, чем мы об этом узнали.

– Кадзуки, что случилось? Ты смотришь куда-то в никуда, – поинтересовалась Мария, прикончив свой рамэн.

– А, не, ничего…

– Ты вспомнил Асами, да? …Боже, одни девчонки на уме.

– Только не говори об этом с таким намекающим видом…

Глядя, как я засмущался, Мария радостно улыбнулась. Теперь я точно уверен. Она — сверхчеловек. Хотя нет, это я знаю уже давно.

– За Асами можно не волноваться. Да ты и сам это знаешь, верно? – сказала Мария с улыбкой.

Я в ответ тоже улыбнулся и кивнул.

Да, я за нее не волнуюсь.

Я достал мобильник и открыл последний по дате голосовой файл.

«Доброе утро, Кадзуки Хосино-кун. Или следует сказать “добрый день”?»

В точности такое же приветствие, как то, первое. Только голос теперь принадлежал девушке, а не Кадзуки Хосино.

Голос Рико Асами.

В свойствах файла значится время создания – 6 мая, 2:00. Как раз когда мы с Марией вышли из семейного ресторана. Не знаю, когда именно Мария сперла у меня телефон, но она вручила его Асами-сан по собственной инициативе.

Чтобы та могла оставить мне это сообщение.

«Что же мне тебе сказать? Может быть: прости за все неприятности? Если, чтобы заслужить твое прощение, достаточно слов, я скажу столько, сколько ты захочешь. Но, думаю, это невозможно. Ты не простишь меня, я зашла слишком далеко».

Это совсем не так. Вечная обида ведь только мешает повседневной жизни.

«Грех брата тоже, думаю, ему никогда не простится, какое бы наказание он ни понес. Он может отсидеть в тюрьме десять лет, двадцать лет, может, даже больше, но, когда он выйдет, его грех все еще не будет прощен. То, что он сделал, хоть и было ради меня, все-таки было неправильно. Уверена, он постепенно ощутит тяжесть своего греха. И я думаю, его сердце разорвется, и не один раз. Но знаешь? С ним все будет нормально! Ведь брат сказал “я успел вовремя”, хотя прекрасно знал все это!»

Голос ее звучал радостно, и у меня совершенно не было впечатления, что она притворяется.

Несомненно, это были истинные чувства Асами-сан.

«У меня тоже все нормально. Наконец-то я это поняла. И я не заблужусь больше».

Она знала, что ей предстоят тяжелые времена. Она уже тогда знала, что не вернется больше в нашу школу.

И все же она заявила:

«Я – Рико Асами».

На этом сообщение заканчивалось.

Не знаю, какую боль ей предстоит перенести. Но она никогда больше не скажет «я никто».

А значит, у нее все будет нормально.

Я уверен.

Асами-сан никому не сказала, куда отправляется, – даже Марии. Так что слух, который до меня донесся несколько раз, не основан ни на чем.

Если верить этому слуху, Рико Асами живет и работает на ферме где-то на Хоккайдо.

Надеюсь, что это правда. Надеюсь, там она создает место, куда сможет вернуться Миядзаки-кун.

Может, я оптимист, если думаю, что ей это удастся. Но все же – я могу верить.

Я могу верить, что они снова вернут себе жизнь, в которой будут весело смеяться, стоя рука об руку.

 

– А, так ты с Отонаси.

Услышав эти слова, я вновь спустился с небес на землю. Я поднял голову к обладателю этого голоса, по которому скучал.

Передо мной стоял Дайя.

Несмотря на то, что он не разговаривал со мной с того самого дня, когда он меня ударил, сейчас он сел рядом с Марией как ни в чем не бывало.

…Интересно, в чем дело. Может, он хочет помириться? Надеюсь, что так, только вот вряд ли он способен это сказать прямо.

– Кадзуки.

– Д-да?

– Я узнал причину твоего необъяснимого поведения!

Может, ему Коконе рассказала, о чем мы говорили в больнице?

Дайя ухмыльнулся, глядя на обалдевшего меня. Вдруг я заметил кое-что. Раньше у него серьги были только в левом ухе, а теперь одна появилась и в правом[6].

И тут Дайя произнес:

– Ты как-то связан с «О», верно?

 

Предыдущая          Следующая