СЦЕНА 1. Прощай навсегда
Возле гостиницы, вечер
Гостиница довольно большая, похожа на бизнес-отель. Уже стемнело, но еще не полная чернота.
Гостиничный номер
Обычная комната без особой меблировки. Приличного размера. КОДАЙ КАМИУТИ, ученик второго класса средней школы, привел сюда МИЮКИ КАРИНО. Она окружена мужчинами с откровенно похотливыми ухмылками. Ее лицо белое от страха. На заднем плане двуспальная кровать.
МИЮКИ
К-ко-тян!
Не обращая внимания на МИЮКИ, КОДАЙ выходит и закрывает за собой дверь. МИЮКИ тут же пытается сбежать. Один из мужчин перегораживает ей дорогу. Ища, куда бы спрятаться, она вбегает в ванную.
К счастью, на двери ванной есть замок. МИЮКИ запирает дверь и садится перед ней. Она часто, прерывисто дышит. За полупрозрачной дверью видны силуэты мужчин.
МУЖЧИНА 1
Выходи, милая Миюки-тян!
МУЖЧИНА 2
Не бойся! Выходи, давай вместе позабавимся!
МУЖЧИНА 3
Ты хоть знаешь, сколько мы за тебя заплатили?!
Мужчины стучат в дверь; губы МИЮКИ дрожат. Она обхватывает себя руками. Пытается открыть школьную сумку, руки несколько раз срываются. Наконец МИЮКИ удается расстегнуть молнию, и она достает мобильник, с которого свисает множество разных шнурочков.
Она начинает дрожащими пальцами набирать текст.
Экран мобильного телефона
«Помоги! Какие-то психи хотят…». Бледная МИЮКИ набирает текст на мобильнике. Внезапно она замирает. Камера наезжает на самый конец сообщения, где написано просто: «Помоги».
Дома у Рино (флэшбэк)
ДАЙЯ ОМИНЕ треплет по волосам порозовевшую от смущения, улыбающуюся МИЮКИ младшего школьного возраста.
Рядом с ней и с ДАЙЕЙ стоит КОКОНЕ КИРИНО. У нее обеспокоенное выражение лица.
Ванная комната
Со слезами на глазах МИЮКИ продолжает набирать текст. Камера наплывает на дисплей мобильника. «Помоги, Дай-кун!» МИЮКИ нажимает на кнопку. «Сообщение отправлено».
♦♦♦ Дайя Омине – 9 сентября, среда, 08.10 ♦♦♦
Если бы кто-нибудь захотел снять фильм о моей жизни, он бы сразу обнаружил, что нет смысла ждать, пока сам собой напишется новый сценарий; история моих попыток прыгнуть выше головы, конечно, оригинальна, но зритель вряд ли ее хорошо примет. Такие темы, как «шкатулки» и «О», чересчур сложны для среднестатистического посетителя кинотеатра.
Если что-то и может привлечь внимание зрителей, так это моя прошлая любовная жизнь. А, но если так, им придется прикрутить хэппи-энд. Допустим, я умираю от неизлечимой болезни; Кири вынуждена примириться с моей смертью и продолжает жить. Как вам такая концовка? Несколько десятков лет назад это был бы хит.
К сожалению, в реальности я не умер. Жизнь продолжается даже после того, как трагедии оставляют в душах неизлечимые шрамы.
История Дайи Омине давно уже завершилась.
Занавес опущен.
Поэтому я должен закончить все, что еще осталось от моей человеческой жизни.
Для этого я пришел в школу.
– Эй, Кадзу-кун… почему бы тебе просто не признаться, что ты очарован моей красотой?
– Пришла пора открыть ей глаза, Хосии! «Нет. Я смотрел на тебя исключительно потому, что принял тебя за гигантскую навозную муху».
Перед началом уроков Кири и Харуаки дурачатся в своей обычной манере.
Я пытаюсь вклиниться, сидя за партой.
– Я всегда использовал выражение «жажда крови», не особо задумываясь над его значением, но благодаря тебе, Кири, я наконец понял его истинный смысл. Я никогда больше не использую его неправильно. Спасибо.
– Э? Аа, это мое сияние заставило тебя понять, что ты не в силах вынести собственной убогости, и ты жаждешь собственной крови? Отлично!
Насквозь фальшивый разговор. Все равно что пытаться воспроизвести популярную песенку, просто глядя в ноты.
Больно смотреть, как они продолжают и продолжают все в той же фальшивой манере.
Я исчез, и надолго. Более того, я заполучил «шкатулку» и изменился. Некоторые из нашего класса вполне могли видеть те кадры из Синдзюку и узнать меня в главной роли. И вот под конец летних каникул я вдруг ни с того ни с сего возвращаюсь. Для меня просто невозможно всего за один день влиться в нормальную школьную жизнь.
От теплой атмосферы, которой так жаждала Кири, не осталось и следа. Еще одно доказательство этому – некоторые из девушек ее явно избегают.
Вероятнее всего, обычная школьная жизнь развалилась бы независимо от того, пришел бы я или нет. Появление Марии Отонаси и различные «шкатулки», в которые вляпывался Кадзуки Хосино, делали в ней маленькие, еле заметные трещинки. Кадзу все равно сумел бы сохранить мир, если бы захотел, – но теперь, когда он превзошел «Игру бездельников», он не будет больше заниматься такой бессмыслицей.
Фальшивая повседневная жизнь подходит к концу.
И я нанесу ей последний удар.
Вчера я взял под контроль несколько десятков учеников. Школа станет отправной точкой в моем плане.
Если все, что затрагивает «шкатулка», «искажается», то я «искажу» весь мир.
В своем мобильнике я набираю сообщение некоей убийце. Один из учеников, уже подчиненных мной, дал мне ее координаты.
«Это Дайя Омине. Я хочу поговорить, давай встретимся на крыше школы на большой перемене. Дверь будет открыта».
Председатель студсовета Ироха Синдо согласилась на мою просьбу. Сейчас большая перемена, и она поднялась на крышу.
– Давно не виделись, Омине-кун. Хмм? А, неправильно сказала. Полагаю, мы вообще впервые общаемся по-настоящему? – говорит она. – Ты не мог выбрать более подходящее место для своих признаний? Я здесь страшно потею.
Я ожидал, что она все еще отходит от «Игры бездельников», но… у этой девушки хватает смелости общаться с человеком, который был ее противником в смертельной схватке. Такая она, Ироха Синдо.
Это лишь говорит в пользу моего решения вызвать ее.
– Ты помнишь, как убивала меня, верно?
От моего прямого вопроса ее глаза на долю секунды расширяются, но она тут же отшучивается:
– Ты выглядишь чертовски живым, если тебя интересует мое мнение!
– Похоже, ты помнишь.
Синдо поджимает губы и скребет в затылке. Может, она и кажется спокойной, но именно кажется. Одного взгляда на ее лицо достаточно, чтобы понять: она притворяется.
– Что ж, позволь мне подпитать твою плохую память. Ты, думаю, достаточно умна, чтобы понимать: то, что было, – не сон и не галлюцинация. Но, полагаю, помнишь ты не все. Ты помнишь, кто был виновником всего, что случилось?
Синдо, чуть поколебавшись, надменно отвечает:
– …Камиути, да?
– Правильно. А раз ты это помнишь, уверен, ты наверняка думала, каким образом Кодаю Камиути удалось сделать такое, – говорю я. А затем произношу некое слово. – У него была «шкатулка».
Синдо ждет, что я продолжу. Однако я держу рот на замке; уверен, я сказал достаточно.
Видя, что я молчу, она скребет в затылке.
– Эмм… тебе не кажется, что твое объяснение немного коротковато?
– По-моему, я сказал достаточно, чтобы ты поняла по крайней мере часть того, что происходит.
– А по-моему, ты меня переоцениваешь. Мне не очень удается делать выводы и всякое такое, знаешь? …Но «шкатулка», хех. Судя по твоим словам, это и есть устройство, которое породило ту игру в убийство? Или же мне следует воспринимать ее как устройство, которое умеет много чего и в том числе может создать такую игру?
Как я и предполагал, Синдо смогла извлечь уйму информации из всего лишь нескольких фраз.
Более того, она уже рассуждает дальше:
– И что дальше? Может, ты тоже обзавелся одной из таких «шкатулок», Омине-кун?
Хех, и кому тут «не очень удается делать выводы»?
– Совершенно верно. Она не приспособлена для создания игр-убийц, но она у меня сейчас есть. Ну, полагаю, тебе не очень трудно было догадаться, раз я поднял эту тему сразу после того, как позвал тебя сюда.
– Мм, ну, я просто почувствовала, что ты изменился как-то, так что явно что-то произошло.
Я «изменился как-то»?
Неудивительно, полагаю, после всего, что я сделал, став «владельцем».
– И что конкретно это за «шкатулка»?
– Это предмет, который исполняет любое желание.
– Любое желание? Звучит неплохо. Но, как правило, такие вещи нельзя понимать буквально, верно? Наверняка это какая-то проклятая вещица. Как в какой-то известной ролевушке – предмет снаряжения, который нельзя снять. А, позволь мне выразить свою мысль: мне хватает здравого смысла, чтобы не верить в ту «шкатулочную» историю. Но, поскольку такая позиция нас никуда не приведет, я буду исходить из предположения, что они существуют, – так заявила Синдо, а потом пренебрежительно добавила: – Ну ладно, а каково твое желание, Омине-кун? Взаимная любовь? Ах ты милашка!
– Мировая революция.
Синдо резко замолкает.
– …Ты это серьезно?
– Да.
Не зная, как на это реагировать, Синдо отвечает без всякого выражения на лице:
– Хах… ну ладно. Поверю на слово. Это значит, ты хочешь воспользоваться этой силой, чтобы вести за собой весь мир в лучшее будущее? Послушай, Омине-кун – я не верю, что ты собираешься взять на себя эту работу, и не думаю, что ты вообще для нее годишься.
Да, она не смягчает выражений.
Однако ее мнение совершенно естественно – ведь она знает меня только по «Игре бездельников».
Когда я был NPC, все, что я делал, – избегал контактов с другими. Я не был ни на чьей стороне. Человек, который собирается «вести за собой», должен был защищать других игроков, как это делала Синдо.
Если спросить именно тогда, кто из нас двоих стал бы лучшим лидером, любой проголосовал бы за Синдо.
Но именно по этой причине я должен одолеть ее.
Вот почему я позвал ее…
…на солнечную крышу, где я отбрасываю густую тень.
– Давай я расскажу тебе, как я собираюсь изменить мир.
– Да ну? – вяло отвечает Синдо. – Знаешь, мне, честно говоря, не очень интересно. Я тебя послушаю, если ты настаиваешь, но, может, хотя бы в кафешку зайдем? Я сейчас расплавлюсь.
– Нет.
– Понятно. Ну тогда пока. Мой е-мэйл ты знаешь, так что черкани пару строчек. И обязательно укажи в теме письма «Мой *шикарный* план по переобустройству мира». Пфф. Ты явно пересмотрел аниме, Омине-кун. Если ты пошлешь мне такой мэйл, я его даже открывать не буду, не то что читать.
Она отворачивается, но я тут же снова становлюсь перед ней.
– Эй. Я знаю, что я настолько очаровательна, что ты не хочешь меня отпускать, но девушки не любят слишком назойливых парней, ты в курсе? Юри на моем месте поплакалась бы перед своими поклонниками и сделала бы так, что они тебя поколотили бы.
Синдо обходит вокруг меня.
Но это уже неважно. Я уже добился своего.
Я заставил ее наступить на мою тень.
Поэтому –
Грех убийства перетекает в меня.
До чего злой грех…
Мне с трудом удается устоять на ногах.
Когда я разбирался с той девочкой из средней школы, там была просто сильная ненависть, но этот грех – остр как бритва. Для меня это мощнейший стимулятор. Стоит чуть-чуть зазеваться, и этот грех искромсает мои внутренности в клочья.
Но даже такой грех я поглощаю.
– Синдо, – я обращаюсь к ее спине. – Утони в собственных грехах.
Я хватаю тень греха, который я только что принял, и…
– !..
…проглатываю ее.
– Уу… ах, ААА!
Уже почти дотянувшись до дверной ручки, Синдо вдруг издает стон. Ее лицо искажается от боли, и она опускается на пол, словно ее сердце раздавили. Она вся в холодном поту. Сейчас Синдо ощущает точно такую же режущую боль, как и я.
Страдай. Это твой грех.
Я смотрю на нее сверху вниз. Она сердито глядит на меня, съежившись на полу.
– Что… ты… сделал?!
– Ты хоть и была такой спокойной, но, похоже, все еще не оправилась. Ты просто научилась это хорошо скрывать, ха.
– Я спросила, что ты сделал!
– Я просто заставил тебя вспомнить свою вину.
– …Хаа?
– Ах, да. Позволь мне объяснить кое-что насчет моей «шкатулки»; она называется «Тень греха и возмездие». Эта «шкатулка» позволяет мне по своей воле подчинять себе людей и управлять ими. Когда я проглатываю чью-то «тень греха», он вспоминает тот момент своей жизни, когда совесть грызла его сильнее всего. Точнее сказать, он вспоминает свои тогдашние ощущения. В твоем случае – это убийства, которые ты совершила внутри «Игры бездельников».
– …Эти ч… чувства из того… времени? Неудивительно… что они показались мне знакомыми, – выдавливает она со слезами на глазах.
– Ты [подчинена]. Теперь я могу управлять тобой.
Держась за грудь, она поднимается и враждебно смотрит на меня.
– Думаешь, если ты вот так меня [подчинил], это доказывает, что ты весь из себя супердостойный, или что?
– Это доказывать нет смысла, по-моему?
Синдо морщит бровь.
– …Т-тогда чего ты добиваешься?
– Сила «Тени греха и возмездия» включается с помощью теней. Видишь мой силуэт на земле? Это она и есть. Моя тень, она уже чернее черного из-за всех грехов, которые в нее впитались; это и есть моя «шкатулка». Но эта «шкатулка» не принадлежит мне одному. Она разделена между всеми, чьи грехи я впитал.
– …Значит…
– Значит, ты тоже можешь ей пользоваться.
Глаза Синдо округляются.
– Погоди-ка. То есть это значит, ты позвал меня сюда, чтобы?..
Схватывает на лету, как всегда.
Уже угадав, что я собираюсь произнести, она продолжает:
– Ты хочешь сделать меня своим союзником?
Вместо ответа я вызывающе приподнимаю уголок губы.
Я хочу увеличить свои шансы на победу над Кадзуки и его приятелями. Для этого мне нужна несгибаемая воля Ирохи Синдо.
– Кстати говоря, если ты не разделяешь моих намерений, то и сотрудничать ты не будешь. Поэтому я сперва объясню, каковы мои планы.
– …Да, да. Поняла уже. Только сделай что-нибудь с этой болью!
– Невозможно. Эта боль твоя с самого начала. Я ее всего лишь разбудил. Делай с ней что-то сама. Иначе ты недостойна моей силы, и я буду пользоваться тобой просто как слугой.
– Ах ты засранец!.. Пфф, да-да, поняла! Не надо меня недооценивать, ясно? Раз я знаю, откуда это чувство, взять его под контроль – раз плюнуть, блин! Погоди чуток, сейчас я прочищу себе мозги. Я этот твой план разорву на кусочки несколькими словами!
Прошипев все это, она начинает глубоко дышать, словно только что проделала комплекс сложнейших упражнений.
После нескольких вдохов-выдохов она постепенно успокаивается.
– Ладно, продолжай, – приглашает меня Синдо, полностью восстановив самообладание.
Совсем неплохо. Признаться, я не ожидал, что она действительно прочистит себе мозги всего за несколько секунд.
– Хорошо. Я намереваюсь выправить моральный компас человечества. Для этого я создам новую сущность, которая будет смотреть на мир сверху вниз.
– Аа, ага… ты меня полностью запутал, но продолжай.
– Смотри. Предположим, ты собираешься осквернить статую Христа. Даже если ты знаешь, что это безжизненная каменная глыба, тебе все равно непросто будет убедить себя сделать это. Пусть даже ты атеистка – все равно ты выросла в обществе, где принято преклоняться перед богом, и вполне естественно опасаться, что на тебя падет нечто вроде проклятия.
– Ага, думаю, ты прав.
– Будда, бог, общество, что угодно: в любом случае совершить проступок труднее, если все верят, что есть некая общность, которая наблюдает за тобой и судит твои дела. С помощью «Тени греха и возмездия» я создам нового вездесущего наблюдателя.
– Как?
– Ты слышала про «людей-собак»?
– Конечно. А… так это твоих рук дело? Но зачем тебе такой окольный путь, если у тебя есть «шкатулка», которая умеет делать что угодно? Почему бы тебе с самого начала не пожелать, чтобы все люди вели себя этично?
– Я реалист, так что мои желания ограничены.
– Хмм? Бедный мальчик. О, кстати, если другие тоже могут пользоваться этой силой, чтобы управлять людьми, обязательно найдется кто-нибудь, кто будет ей злоупотреблять, я права?
– Возможно, но сейчас такая проблема не стоит.
– Ты так думаешь?
– Я не собираюсь создавать [повелителей] направо и налево. Силу подчинять других невозможно заполучить без согласия кого-то, кто уже [повелитель]. Сейчас я единственный [повелитель]. Вообще-то ты первая узнала, что «Тень греха и возмездие» может быть разделена.
– О, какая честь, – саркастично заявляет она. – Но это означает, что я смогу создавать новых [повелителей], если ты сделаешь меня [повелителем], так? А ты не потеряешься, когда число пользователей начнет расти по экспоненте?
– [Повелители] не будут передавать эту силу всем подряд. Когда сама ее получишь – поймешь, почему.
– Пойму, почему, хех… ну, даже если и так, ты все равно меня не убедил, что этой силой никто не будет злоупотреблять.
– Ты связана с другими через чувство вины. Если ты сама сознаешь, что злоупотребляешь «шкатулкой», ты будешь чувствовать вину. И эти чувства передадутся другим – особенно [повелителям].
– Хуууу. Стало быть, все вроде как под колпаком друг у друга.
Она вновь поджимает губы. Аа, вспомнил – это у нее привычка такая.
– Ну, кажется, поняла. Но, Омине-кун, скажи мне, зачем ты потратил свою «шкатулку» на это? По-моему, ты был бы гораздо счастливее, если бы был честен с собой насчет собственных желаний.
– …
Хотел бы я, чтобы мне не пришлось ей рассказывать, но мне нужно ее сотрудничество.
Я открываю рот и дотрагиваюсь до одной из своих серег.
– Я ненавижу людей, у которых нет мозгов.
– Ну, я их тоже не люблю, и, полагаю, любой, у кого мозги есть, согласится.
– До определенного момента в своей жизни я верил, что судьбы рушит осознанное зло. Думал, что злодеи виновны в бедствиях хороших людей. Но я ошибался. Счастье других крадут безмозглые идиоты, именно они рушат чужие судьбы. Не злые люди – а дураки, ходячее дерьмо, которое не понимает, насколько сильную боль их эгоизм причиняет другим.
Возьмем, к примеру, обычного магазинного воришку. Из-за убытков, которые причиняет его воровство, магазин может закрыться. Кто-то из персонала может не найти новую работу, и его или ее семья развалится от безденежья. Если вор думал обо всем этом, но продолжает воровать, значит, он злой человек. Но к большинству воров это не относится. Они смутно догадываются, что воровать плохо, но все равно воруют, чтобы ублажить себя. Они даже не думают, какой вред наносят другим своими действиями, и потому с легкостью уничтожают жизни людей.
– Омине-кун, – сейчас у Синдо очень серьезный вид. – Твое собственное счастье тоже кто-то так вот украл, да?
У меня нет желания отвечать на этот вопрос.
– Когда «Тень греха и возмездие» повлияет на мир достаточно сильно, люди будут лучше сознавать свои грехи. По этой причине я и вожусь так с «людьми-собаками». Когда все будут думать над смыслом понятия «вина», они станут этичнее. Массы начнут думать о последствиях своих поступков. Они перестанут совершать преступления. И тогда трагедий станет меньше.
– Ты думаешь, все будет так гладко?
– Кости брошены. Пути назад нет.
Синдо глядит на меня оценивающе.
– Но скажи… правда твое… – тут она обрывает себя. – …Не, забудь. Ммм, на мой взгляд, эта «Тень греха и возмездие» – довольно умная система, и то, что ты делаешь, очень интересно, но, как я уже упоминала, мне не кажется, что ты подходишь для этой работы.
– В таком случае как насчет оценить меня?
– Мм?
– Я собираюсь дать тебе силу [повелителя] прямо сейчас. Чтобы [управлять] [рабом], ты должна полностью принять на себя его грех. Я передам тебе… да, десять грехов, в том числе грехи некоторых твоих одноклассников.
– Значит, ты дашь мне право [управлять] этими десятерыми? Не вполне понимаю, как эта сила поможет мне «оценить» тебя.
– Скоро поймешь.
– …Пфф. А ты уверен? Я ведь еще с тобой не согласилась, так что даже после получения этой силы могу отказаться сотрудничать?
– Если даже после того, как ты оценишь меня, ты по-прежнему будешь считать, что я не достоин твоего сотрудничества, я не буду возражать. Но если ты меня признаешь, ты будешь сотрудничать – никаких «если», «и» и «но».
Синдо кивает и провокационно улыбается – словно имеет дело с избалованным ребенком.
– Ладно, договорились! Я решила. Если я тебя признаю, я буду помогать тебе с твоим планом!
– Не забудь этого обещания!
– А, но только не пытайся читать между строк, хорошо? У меня уже есть мальчик, который мне нравится.
Она продолжает отпускать глупые шуточки; я не могу удержаться от смеха.
Последний раз, когда она связалась со «шкатулкой», ее довели до убийства – и тем не менее она сейчас так спокойна.
Думаю, она уверена, что не признает меня. Наверняка она считает, что не может проиграть моей «шкатулке».
– …Хех.
Не задирай нос, Синдо!
Я заставлю тебя пожалеть, что ты так самонадеянно приняла эту сделку. Я одолею тебя, я покажу тебе, кто из нас двоих достойнее! Я возьму тебя под контроль в буквальном смысле, ты мне еще будешь ноги лизать.
Легкая улыбка появляется у меня на губах. Я закрываю глаза.
И в то же время я закрываю себя.
Я шарю среди множества мыслей, дремлющих внутри меня.
Стать [повелителем] – значит, еще и приручить этих монстров, «тени греха» моих [рабов], которым никогда не надоедает бесноваться и пробовать разорвать тело своего хозяина на части.
Синдо, способна ли ты на это?
– Синдо.
– Да?
– Никогда не теряй веру в людей.
Я хватаю ее за голову и просовываю ей в рот указательный и средний пальцы – вместе с «тенью греха».
Проглотить грех – все равно что проглотить самый грязный кусок человеческой души, да еще смаковать его.
Когда я впервые проглотил чужой грех, мне показалось, что моя кровь вся стала зеленой и страшно смердит. У меня даже было ощущение, будто от этой грязной крови, текущей по моим жилам, мои клетки начинают гнить. Средь бела дня я галлюцинировал, что разлагаюсь, точно зомби. Кончики пальцев воняли дерьмом; я боялся, что на меня слетятся навозные мухи. Вот как сильно я страдал.
Но, может, Синдо удастся проглотить такой грех без особых проблем.
Вдруг только слабые чувствуют эту боль; а Синдо сильная, так что, может, на нее это и не повлияет.
Если так, то я проиграл. Придется оставить все попытки привлечь ее на мою сторону.
Конечно, мой план все равно будет выполняться, но это поражение будет иметь тяжелые последствия. Мало того, что я лишусь ее силы; хуже другое – я начну сомневаться, действительно ли я гожусь на эту роль.
Поэтому…
– Уу, аа, АААААААААААААААААААААА!!!
…от ее душераздирающего вопля у меня камень с души свалился.
– Аа, угг, АААА! НЕЕЕТ! Прекрати, какого черта! Грязь-грязь-блин-аййй-АЙЙЙ-АААРРРР-мерзость-блин, что за мерзость, сдохни, сдохни, такие не имеют права жить!
Но главная истина, которую она сейчас узнала, еще хуже даже, чем эта ненависть.
– Но! Но! …Человек. Это просто… обычный… человек…
Да, вся эта гадость исходит от обычного человека, который живет за углом. Он не преступник, не злодей – самый обычный человек, которого Синдо, может, даже знает и с которым она в хороших отношениях.
Люди совершают грехи, просто живя.
Большинство из нас привыкли к этим грехам, сами того не сознавая. Все мы по натуре эгоисты и индивидуалисты, и потому мы прощаем себя. Со стороны наши грехи выглядят просто ужасно, но мы с готовностью принимаем их и не жалуемся – мы привыкли к нашей собственной мерзости. Если без обиняков: каждый, абсолютно каждый человек ужасающе снисходителен к самому себе.
Мы, люди, просто отвратительны.
И потому мы раним других, просто живя.
Глядя с прищуром на корчащуюся Синдо, я бормочу:
– Еще девять.
Я снова хватаю ее за голову и собираюсь заставить ее проглотить следующую тень, но Синдо внезапно хватает меня за волосы; ее лицо совершенно багровое.
– Отвали от меня! Ты… что ты хочешь со мной сделать?
– Ты хочешь, чтобы я прекратил?
Синдо яростно смотрит на меня сквозь слезы в глазах.
– Конечно, хочу! ДЕВЯТЬ?! Да я и одного больше не вынесу!
– Но у меня их девятьсот шестьдесят семь, – ошарашиваю я ее. – Говорю тебе: на мне уже девятьсот шестьдесят семь грехов.
Синдо лишилась дара речи.
– Т-… – тут ее прерывает приступ кашля. Все еще враждебно глядя на меня, она наконец продолжает: – Ты взял девятьсот шестьдесят семь этих штук?
Затем она, рассмеявшись, мотает головой.
– Ха-ха, не может быть! Твой рассудок просто не вынес бы такого! Если только ты не готов уничтожить самого себя!
– Да. Ты все правильно поняла.
– Чего?
– Я знаю, что мое уничтожение неизбежно. Я могу сойти с ума, откусить себе язык и умереть в любой момент. Ко всему этому я готов.
Меня ждет жалкий конец. Никто меня не будет хвалить, никто не будет уважать, я получу лишь брань. Люди будут отворачиваться от моих кошмарных останков, зажимать носы от вони. Может, пинком сбросят меня в канаву. Вот и все.
Но я готов к этому.
Чего бы это мне ни стоило, я сотру с лица земли всех идиотов.
Синдо медленно разжимает руки.
– Я не против умереть, если мне удастся продвинуться хоть немного. Тогда мою работу продолжат мои союзники. Вот почему я создавал «шкатулку» так, чтобы ее можно было делить с другими. Даже если я умру, я завещаю «Тень греха и возмездие» другим. Пока я не откажусь от «шкатулки», система будет работать. Когда система запустится на полную мощность, не страшно будет, даже если я умру.
– Что…
– Ну как? – фыркнул я. – Мой калибр больше твоего?
Глядя мне прямо в глаза, она выпускает мои волосы.
Быстрым движением руки вытирает глаза, делает глубокий вдох и успокаивается.
Ее глаза вновь смотрят остро. Приподняв уголок губы, она заявляет:
– …Я приму еще девять. Я ведь обещала.
– Тебя это устраивает?
– Разумеется, нет! Но я держу свои обещания, и я верю, что могу сделать все.
Ее ухмылка просто пугающая.
– Прими мое уважение, Дайя Омине! Я буду поддерживать твой план до последнего вздоха!
♦♦♦ Дайя Омине – 11 сентября, пятница, 16.13 ♦♦♦
Так.
Это неожиданный поворот событий, так что давайте для начала разложим факты по полочкам.
В какую ситуацию я угодил?
Я заточен в кинотеатре.
Меня зашвырнуло в кинотеатр. Здесь все так стерильно и безжизненно, что даже воздух кажется странным; естественно, я чувствую себя не в своей тарелке, мне даже страшновато.
– …
Вспомним, что привело меня к моему нынешнему положению.
Вместе с Синдо я начал брать под контроль школу.
Синдо как-то спросила меня, есть ли в этом смысл. Да, никакого стратегического преимущества мы не получим от того, что возьмем школу под контроль и сделаем ее своей базой. Однако этот шаг был абсолютно необходим с психологической точки зрения: раз я не в силах окончательно порвать со своей слабостью, мне нужна некая церемония, во время которой я навсегда сделаю ручкой моей «повседневной школьной жизни».
Победить Отонаси, которая умеет чувствовать «шкатулки»; победить Кадзуки Хосино, злейшего врага «шкатулок»; и расстаться с Коконе Кирино, символом моей повседневной жизни – вот ритуалы, которые мне необходимо выполнить. Я даже уже решил, в каком порядке я буду их выполнять. 999-м человеком, которого я возьму под контроль, будет Мария Отонаси, тысячным – Кадзуки Хосино и тысяча первым – Коконе Кирино.
После этого я начну массовое производство «людей-собак».
И тогда я с помощью своей «шкатулки» изменю мир.
Мы брали школу в свои руки в хорошем темпе; все шло настолько гладко, что даже немного пугало.
Странно было, что Кадзу и Отонаси, прекрасно зная, что я «владелец», ничего не предпринимали. Естественно, я ожидал, что они будут препятствовать мне с того момента, когда я вернулся в школу.
Но они этого не делали.
Я видел их вместе, но они лишь смотрели на меня издалека. Кадзу меня просто игнорировал; Отонаси, хотя и вроде как беспокоилась обо мне, ничего не предпринимала. Возможно, ее Кадзу удерживал.
Он подошел ко мне лишь после того, как я сделал 998-м [рабом] Юри Янаги.
– А ты не торопился.
Уроки закончились, мы были в библиотеке.
Я только что сделал [рабом] Юри Янаги на глазах у всех. Ничего страшного, поскольку Синдо перекрыла вход в библиотеку, а тех, кто здесь находился, я уже подчинил.
Янаги из-за греха убийства просто места себе не находила. Кадзу кинул на нее короткий жалеющий взгляд и хмуро уставился на меня.
К моему удивлению, он прятался в библиотеке один.
Впрочем, если подумать, это совершенно логично.
Кадзу больше не полагался на Отонаси. Он бы ей даже приблизиться к «шкатулке» не позволил. Должно быть, он как-то сумел убедить ее оставаться в роли пассивного наблюдателя.
– Дайя, – обратился он ко мне и улыбнулся. – Надеюсь, ты готов?
При виде его улыбки я не смог скрыть удивления.
Она была так похожа на чарующую улыбку «О».
Это вывело меня из равновесия. Я принялся размышлять о значении этого сходства. А Кадзу тем временем подошел вплотную.
Мягким, сладким голоском, словно соблазняя девушку, Кадзуки Хосино прошептал мне на ухо:
– Я раздавлю тебя.
И как только я услышал эти слова, я очутился внутри кинотеатра.
Совершенно необъяснимое явление.
Я сразу понял:
…это «шкатулка».
Чья?
– …Только не говорите мне, что…
Рассмотрев ситуацию, я с легкостью пришел к выводу. Более того, я уже думал о таком сценарии.
И все же не могу заставить себя его принять.
Ведь Кадзу всегда презирал «шкатулки». Больше всех он ненавидел «О», которым восхищаются практически все остальные.
Способен ли он прибегнуть к помощи «шкатулки», чтобы противостоять мне?
– Нет…
Я неправ.
Он не пытается противостоять мне.
Атакуя мою «шкатулку», он защищает Марию Отонаси.
И для этого Кадзуки Хосино сам воспользовался «шкатулкой».
И он бросил меня в эту кинотеатроподобную «шкатулку».
В кинотеатре, где я очутился, несколько экранов. Сдается мне, это «мультиплекс». Он здорово напоминает мультиплексы, какие есть в каждом крупном торговом центре, – возможно, из-за того, что «владелец» – Кадзуки.
Несмотря на уверенность, что это бесполезно, я все же поискал выход. Но, разумеется, не нашел. Коридор, выстланный идеально чистой красной ковровой дорожкой, изгибался бесконечной дугой. Если бы у меня был план этажа, думаю, я бы обнаружил, что коридор имеет форму идеального кольца. В стенах коридора я обнаружил четыре двери, ведущие в зрительные залы. Все залы абсолютно одинаковы: размер экрана, размер самого зала, количество сидений – вообще все.
И ни души.
Я пришел к выводу:
Я пленник этой кинотеатроподобной «шкатулки».
Итак, я разобрался со своими мыслями, и сразу возникли новые вопросы.
Что делает эта «шкатулка»? Что должно произойти дальше?
Гляжу на цифровое информационное табло передо мной. На табло написано, какие фильмы идут, когда и в каких залах.
ЗАЛ №1. «Прощай навсегда» (16.30 – 18.00)
ЗАЛ №2. «В 60 футах и 6 дюймах друг от друга» (18.30 – 20.00)
ЗАЛ №3. «Повтор, сброс, сброс» (20.30 – 22.00)
ЗАЛ №4. «Пирсинг в 15 лет» (22.30 – 24.00)
Каждый фильм идет полтора часа, перерыв между фильмами 30 минут. Это значит, что начинаются они ровно через два часа один после другого. Последний фильм заканчивается сегодня, 11 сентября, в полночь.
Значит ли это, что я должен посмотреть их все?
Кидаю взгляд на часы. 16.24. Достаю мобильник (сигнала, кстати, нет) и проверяю время еще раз. На дисплее те же цифры. Впрочем, я же в «шкатулке»: время – весьма гибкая штука, оно может вовсе не соответствовать тому, что творится в реальном мире.
Однако вполне разумно предположить, что первый фильм, «Прощай навсегда», начнется именно тогда, когда на моих часах будет заявленное время.
– …
Что мне делать?
Кадзу, думаю, рассчитывает, что я посмотрю фильмы.
С другой стороны, если я их не посмотрю, то так и не пойму, что он затевает. Я не смогу выработать встречную стратегию, а это пойдет на пользу плану Кадзу.
Смотреть ли мне фильмы, чтобы получать информацию? Или же игнорировать их в попытке сопротивляться «шкатулке»?
Моя внутренняя борьба в итоге оказалась совершенно бессмысленна.
Раз – и я сижу перед экраном.
Меня вновь телепотировало. При мысли о чрезмерном увлечении столь сверхъестественными явлениями я вздохнул.
Ситуация, в которую я угодил, становится яснее. Меня не принуждают смотреть фильм. Если я захочу, то смогу встать и уйти.
Только я не хочу.
Нахлынувшая на меня апатия не имеет никакого отношения к моей силе воли. Скорее всего – да нет, наверняка – это работа «шкатулки».
Для начала попробуем посопротивляться силе, приковывающей меня к креслу. Нельзя сказать, что я не могу двигаться. Я вполне могу встать. Однако, встав, я тут же ощущаю ужасающую вялость – почти как если бы у меня был жар. Стоять долго просто невозможно – никаких сил не хватает.
Сопротивляясь навалившейся летаргии, я оглядываюсь.
…
Что происходит?
Вокруг меня люди.
И не просто несколько человек – понятия не имею, откуда они взялись, но зал набит битком, как любой нормальный кинозал во время вечернего сеанса.
Харуаки тоже здесь.
И Кодая Камиути я вижу, хотя он уже мертв.
Всех здесь я не знаю – некоторых я раньше только видел, других даже и не видел никогда.
…Что здесь делает Камиути? Почему выбрали всех этих людей? Если «шкатулка» собирает моих знакомых, почему некоторых из присутствующих я совершенно не знаю?
Их лица неподвижны, как маски. Скорее всего, это безжизненные болванчики. Кадзу явно перестарался с этими своими устрашающими спецэффектами. Сперва я действительно немного испугался, но именно потому, что Кадзу переборщил, я быстро успокоился и понял, что это все дым и зеркала.
Я продолжаю наблюдать за ними с близкого расстояния, пытаясь найти какой-то общий знаменатель,– но взамен обнаруживаю нечто новое и непонятное.
– Это еще что за хрень?
В последнем ряду, в правом углу зала сидит нечто… нет, неправильно говорю. Не нечто там сидит, а ничто.
В кресле сидит – непроглядно-черная дыра в форме человека.
Абсолютная чернота.
Эта дыра совсем не такая, как тень.
Если пытаться дать ей имя – самым подходящим будет «бездна».
Страшненькая штука; невольно я морщу бровь – и теряю волю сопротивляться апатии, приковывающей меня к креслу.
– !..
Наконец я замечаю ее…
…девушку, сидящую рядом со мной.
– …Рино.
Миюки Карино.
Бывшая девушка убитого мной Кодая Камиути.
Моя подруга детства, жившая со мной по соседству.
Подруга детства, с которой я никогда уже больше не заговорю.
– …Уггг…
Как и все остальные безжизненные куклы, она сидит с пустым лицом и никак на меня не реагирует. Но я не могу убедить себя, что она такой же объект, как и остальные. Из-за того, что я сижу рядом с ней, я поневоле вспоминаю прежнего себя.
Прежде чем я успеваю взять свои чувства под контроль, раздается звонок, оповещающий о начале фильма.
Наполовину машинально я поворачиваюсь к экрану.
Я вижу совершенно непримечательную гостиницу.
Быть может, именно из-за того, что жертва того ужасного происшествия сидит рядом со мной, я сразу узнал это здание?
К Рино, ученице средней школы, приближаются похотливо улыбающиеся мужчины. Белая как мел, она убегает в ванную, достает мобильник и начинает дрожащим руками набирать сообщение.
Несколько секунд спустя она отсылает мэйл – мне.
Сцена меняется.
Черноволосый парень сидит за письменным столом у себя дома и занимается.
Камера фокусируется на «мне» времен средней школы.
Мой мобильник вибрирует, я его открываю. Перед моими глазами мэйл, который только что послала Рино.
Аа, вспоминаю, что тогда произошло.
Сначала я ей не поверил. В первую очередь из-за того, что Рино вечно что-то откалывала. Но главное – я тогда был наивен и просто представить себе не мог, чтобы моя подружка стала жертвой такой гнусности. Я не верил, что преступления, совершаемые в мире, когда-нибудь коснутся меня лично; преступления были только в телевизоре и ко мне ни малейшего отношения не имели.
«Да наверняка это розыгрыш. Но что если она и правда в беде?» – так я-на-экране бормочу и набираю ее номер.
«Эй, Рино?»
«Д-дай-тян, помоги…»
Голос Рино дрожит, а на заднем плане я слышу мужские голоса.
«Эй! С кем это ты там разговариваешь?!»
Удар – звон разбитого стекла – вопль Рино.
Разъединение.
Только тогда я понял, что наделал. Своим бездумным звонком Рино я только ухудшил ее положение. Отчаянно стараясь сохранять спокойствие, я сразу позвонил в полицию.
Наконец мне позволено оторвать взгляд от этого отвратительного фильма и взглянуть на фальшивую «Миюки Карино» возле меня.
Нечего и говорить, что ее лицо по-прежнему бесстрастно.
Но все в ней выражает немой укор.
Лишь тут до меня доходит, что общего у всех зрителей в зале.
Они актеры. Харуаки и Камиути – оба играют свои роли. Аа, кажется, те типы, что набросились на Рино на экране, тоже здесь.
Мы с Рино – главные звезды, разумеется.
На сидящей рядом со мной Рино незнакомая школьная форма. Видимо, форма старшей школы, куда она сейчас ходит.
…Понятно. Значит, она смогла поступить в старшую школу.
Когда я пошел в старшую школу и начал жить один, я порвал со всеми среднешкольными связями, за исключением Харуаки и Кири. Вот почему я был даже не в курсе, смогла ли Рино стать старшеклассницей после той травмы, что она получила.
Я снова отвожу от нее взгляд.
Я хочу отвести взгляд от всего, что я вижу.
Но сила этой «шкатулки» заставляет меня смотреть.
Против воли мой взгляд возвращается к экрану.
–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––…
Рино плачет и отчаянно бьется на кровати гостиничного номера.
От каждого кадра мне хочется реветь белугой.
Это не фильм – это всего лишь эпизоды моего прошлого.
Моего прошлого глазами Рино.
То, что ее бросили в гостинице; то, что мы с Харуаки приехали ей на выручку слишком поздно; то, что все с того дня начало рушиться, – жестокая реальность, которую я принужден видеть.
Это –
Это – теперь понимаю –
Это демонстрация мне моих грехов.
Едва я это осознал, как моя совесть впилась в меня.
Моя «Тень греха и возмездие» готова взбунтоваться.
– Гннх!
Понятно, Кадзу! Вот, значит, каков твой план!
Ты хочешь, чтобы я уничтожил сам себя.
Он зашвырнул меня в этот кинотеатр, который показывает мое прошлое, чтобы я сломался под тяжестью собственных грехов. Из-за того, что мне приходится выносить «Тень греха и возмездие», я и так уже на пределе. И, поскольку мое положение довольно шаткое, Кадзу может меня раздавить, не подвергая себя опасности. Ему надо только чуть-чуть меня подтолкнуть, и я сам свалюсь с каната, по которому иду.
Бесчисленные «тени греха» во мне словно с цепи сорвались. Они надеются, что я сломаюсь. Они облизывают губы, предвкушая, как я сорвусь в пропасть. Они хотят разгрызть мои кости и сожрать меня, когда я попаду к ним в зубы.
Блин, хоть это и моя собственная сила, но все же – что за сборище тупых шавок. Не понимают, кто их хозяин.
Пока я тру раскалывающиеся от боли виски, в моем поле зрения появляется фальшивая Рино.
По идее, она должна быть безжизненной куклой, однако сейчас она смотрит на меня не мигая.
В упор.
В упор.
Она смотрит на меня в упор.
– …Что?
Я спрашиваю, хотя прекрасно знаю, что она не ответит.
– …
Рино смотрит на меня. Не мигая. Не произнося ни единого слова.
Я знаю. Она предмет. Ловушка, созданная «шкатулкой».
И все же я не могу удержаться от того, чтобы заговорить с ней.
– Ты хочешь сказать мне, что ненавидишь меня, или что?
– ……
Рино смотрит на меня. Не мигая. Не произнося ни единого слова.
– Конечно, ненавидишь, правда же? А я совершенно искренне желаю, чтобы я тогда не пришел к тебе на выручку! Чтобы я не обращался с тобой так ласково! Чтобы ты покончила с собой после того, как тебя изнасиловали те подонки!
– ………
Рино смотрит на меня. Не мигая. Не произнося ни единого слова.
– Да, ты меня слышала! Почему бы тебе не покончить с собой? Как ты смеешь жить так бесстыдно? Разве я тебя не учил, что таким, как ты, должно быть слишком стыдно, чтобы продолжать жить?
– …………
Рино –
Нет, все до единого в зале смотрят на меня. Не мигая. Не произнося ни единого слова.
…Смотрят осуждающе.
«Перестань уже».
Слова, которые я только что услышал, произнес актер на экране.
«Перестань придумывать оправдания, перестань убеждать себя, что она заслуживает, чтобы ей причиняли боль!»
С Рино говорю я-из-того-времени.
Переход к следующей сцене.
Рино пишет на фотографии красной ручкой.
«Сдохни, Коконе Кирино! Сдохни! Сдохни!»
Уже вся фотография усилиями Рино стала красной, словно Коконе в крови.
– …
Я едва удерживаюсь от того, чтобы сдаться.
Но тем временем – я и не заметил, когда – «бездна» в зрительном зале подобралась чуть ближе.