Глава 20. Ксенофилиус Лавгуд
Гарри не рассчитывал, что гнев Гермионы утихнет за ночь, и потому не был удивлен тем, что на следующее утро она общалась, главным образом, посредством уничтожающих взглядов и ядовитого молчания. Рон в ответ держался неестественно серьезно, выказывая тем самым свое непрекращающееся раскаяние. Фактически, когда все трое оказывались вместе, Гарри испытывал такое чувство, словно он единственный нескорбящий посетитель каких-то похорон. Однако в те редкие минуты, когда Гарри был наедине с Роном (когда они шли за водой или искали грибы в подлеске), тот становился бессовестно веселым.
– Кто-то нам помог, – все время повторял он. – Кто-то послал эту оленуху. Кто-то на нашей стороне. Одним Хоркруксом меньше, приятель!
Подстегнутые уничтожением медальона, они принялись обсуждать возможное местонахождение других Хоркруксов, и даже несмотря на то, что они так часто обсуждали эту тему раньше, Гарри чувствовал оптимизм, он не сомневался, что за первым прорывом последуют другие. Надутый вид Гермионы не мог омрачить его радостного настроения: внезапная полоса удачи – появление таинственной оленухи, обретение меча Гриффиндора и, главное, возвращение Рона – сделала Гарри таким счастливым, что он с трудом сохранял серьезное лицо.
Позже, во второй половине дня, они с Роном вновь сбежали от ядовитого присутствия Гермионы и, делая вид, что обшаривают голый ежевичник в поисках несуществующих ягод, продолжили свой непрерывный обмен новостями. Гарри наконец-то сумел поведать Рону полную историю своих и Гермиониных похождений, вплоть до детального рассказа о том, что произошло в Годриковой Лощине; теперь Рон вываливал на Гарри все, что узнал о большом волшебном мире за недели своего отсутствия.
– …а как вы узнали про Табу? – спросил он у Гарри после рассказа о многочисленных отчаянных попытках муглерожденных избежать Министерства.
– Про что?
– Вы с Гермионой перестали называть Сами-Знаете-Кого по имени!
– А, да. Ну, это просто стало привычкой, – пожал плечами Гарри. – Но у меня нет проблем с тем, чтобы называть его В-…
– НЕТ! – проревел Рон, отчего Гарри отпрыгнул в сторону, прямо в колючий куст, а Гермиона (уткнувшаяся носом в книгу у входа в палатку) сердито покосилась на них. – Прости, – сказал Рон, вытаскивая Гарри из ежевичника, – но на этом имени сглаз, Гарри, так они и выслеживают людей! Использование имени снимает защитные заклятья, оно вызывает что-то типа магического возмущения – так они и нашли нас на Тотенхем Корт Роуд!
– Потому что мы произнесли его имя?
– Точно! Надо отдать им должное, это выглядит разумным. Только те, кто серьезно хотели встать против него, как Дамблдор, смели его произносить. А теперь они наложили на него Табу, всякого, кто его произносит, можно выследить – быстрый и простой способ ловить членов Ордена! Они чуть не поймали Кингсли…
– Серьезно?
– Ага, его окружила куча Упивающихся Смертью, так мне Билл рассказал, но он пробился. Теперь он в бегах, совсем как мы. – Рон задумчиво почесал подбородок кончиком волшебной палочки. – Ты не думаешь, что Кингсли мог нам послать ту оленуху?
– Его Патронус – рысь, мы его видели на свадьбе, помнишь?
– Ах да…
Они немного прошли вдоль кустарника, подальше от палатки и Гермионы.
– Гарри… ты не думаешь, что это мог быть Дамблдор?
– Что Дамблдор?
Рон казался несколько смущенным, но тихо произнес:
– Дамблдор… оленуха? То есть, – Рон искоса смотрел на Гарри, – у него ведь был настоящий меч, так?
Гарри не стал смеяться над Роном, он слишком хорошо понимал тоску, стоящую за этим вопросом. Мысль, что Дамблдору удалось вернуться к ним, что он наблюдал за ними, невыразимо согрела бы их всех. Гарри покачал головой.
– Дамблдор мертв. Я видел, как это случилось, я видел тело. Его точно нет больше. И в любом случае, его Патронусом был феникс, не оленуха.
– Но Патронусы могут меняться, разве нет? – возразил Рон. – У Тонкс поменялся, помнишь?
– Да, но если бы Дамблдор был жив, почему он не показался? Почему он просто не дал мне меч?
– Фиг его знает, – ответил Рон. – По той же причине, почему он не дал его тебе, пока был жив? По той же причине, почему он оставил тебе старый снитч, а Гермионе – книжку детских сказок?
– И что же это за причина? – Гарри повернулся и взглянул Рону в лицо, изо всех сил надеясь на ответ.
– Нинаю, – сказал Рон. – Иногда я думал, когда я был малость не в себе, что он просто прикалывался или… или просто хотел сделать это потруднее. Но теперь я так не думаю, больше нет. Он знал, что делал, когда отдал мне Делюминатор, верно? Он… ну, – уши Рона покраснели, и он начал внимательно изучать пучок травы у себя под ногами, ковыряя его большим пальцем, – он наверняка знал, что я от вас сбегу.
– Нет, – поправил его Гарри. – Он наверняка знал, что ты будешь хотеть вернуться.
Эти слова явно принесли Рону облегчение, но не избавили его полностью от неловкости. Отчасти чтобы сменить тему, Гарри произнес.
– Кстати о Дамблдоре, ты слышал, что Скитер про него написала?
– О да, – тотчас ответил Рон. – Люди об этом очень много говорят. Конечно, если бы все было по-другому, это стало бы первой новостью, Дамблдор приятель Гринделвальда, ну а сейчас это просто повод поржать для тех, кто не любил Дамблдора, и пощечина для всех, кто считал, что он такой хороший парень. Я лично не думаю, что это так уж много значит. Он был очень молод, когда они…
– Нашего возраста, – перебил Гарри, точно так же как он возразил Гермионе, и что-то в его лице, похоже, намекнуло Рону, что продолжать эту тему не стоит.
Большой паук сидел в центре замерзшей паутины в ежевичном кусте. Гарри нацелил на него волшебную палочку, которую Рон дал ему минувшей ночью; Гермиона снизошла до того, чтобы осмотреть ее, и пришла к выводу, что она из терна.
– Engorgio.
Паук слегка задрожал и покачнулся в своей паутине. Гарри попытался снова. На этот раз паук чуть подрос.
– Прекрати, – резко произнес Рон. – Извини, что я сказал, что Дамблдор был молод, окей?
Гарри совсем забыл о ненависти Рона к паукам.
– Прости – reducio.
Паук не уменьшился. Гарри посмотрел на терновую палочку. Каждое простейшее заклинание, которое он производил этой палочкой в течение сегодняшнего дня, казалось менее мощным, чем те, которые он делал своей фениксовой палочкой. Новая волшебная палочка казалась назойливо незнакомой, словно чья-то чужая кисть, пришитая к его запястью.
– Тебе просто надо тренироваться, – сказала Гермиона, бесшумно приблизившаяся к ним сзади и обеспокоенно наблюдавшая, как Гарри пытается увеличить и уменьшить паука. – Все дело в уверенности, Гарри.
Гарри знал, почему Гермиона хочет, чтобы все было в порядке: она все еще чувствовала свою вину в том, что его палочка сломалась. Он проглотил ответ, вертевшийся у него на языке, – что если она думает, что это не играет роли, то пусть возьмет себе терновую волшебную палочку, а Гарри отдаст свою. Однако, стараясь снова сделать всех троих друзьями, он согласился; но когда Рон осторожно улыбнулся Гермионе, она сердито удалилась прочь и снова исчезла за книгой.
Когда стемнело, они вернулись обратно в палатку, и Гарри заступил на дежурство первым. Сидя у входа, он пытался заставить терновую палочку поднимать в воздух маленькие камешки у своих ног; но его магия по-прежнему казалась более неуклюжей и слабой, чем раньше. Гермиона лежала на своей койке и читала, а Рон, время от времени нервно посматривавший на нее, наконец вытащил из рюкзака маленький деревянный радиоприемник и начал его настраивать.
– Есть одна программа, – тихо сказал он Гарри, – которая рассказывает новости, как они есть на самом деле. Все остальные на стороне Сам-Знаешь-Кого и повторяют линию Министерства, но эта… Погоди, еще послушаешь ее, это просто круто. Только они не могут это делать каждую ночь, им приходится все время менять местонахождение на случай рейда, и еще, чтобы на них настроиться, нужен пароль… Проблема в том, что в последний раз я его пропустил…
Рон принялся легонько барабанить по крышке приемника своей волшебной палочкой, бормоча себе под нос наугад какие-то слова. Время от времени он незаметно кидал в сторону Гермионы осторожные взгляды, явно опасаясь нового взрыва ярости, но она обращала на него столько же внимания, сколько обращала бы на пустое место. На протяжении примерно десяти минут Рон тюкал и бубнил, Гермиона перелистывала страницы книги, а Гарри продолжал тренироваться со своей терновой палочкой.
Наконец Гермиона сползла со своей койки. Рон немедленно прекратил стучать.
– Если тебя раздражает, я перестану, – нервно сказал он Гермионе.
Гермиона, не снизойдя до ответа, подошла к Гарри.
– Нам надо поговорить.
Гарри взглянул на книгу, все еще зажатую в ее руке. Это была «Жизнь и ложь Альбуса Дамблдора».
– Чего? – опасливо спросил он. В мозгу его мелькнула мысль, что там есть глава, посвященная ему; он не был уверен, что чувствует в себе достаточно сил, чтобы услышать Ритину версию его взаимоотношений с Дамблдором. Ответ Гермионы, однако, стал для него полной неожиданностью.
– Я хочу пойти поговорить с Ксенофилиусом Лавгудом.
Он уставился на нее.
– Не понял?
– Ксенофилиус Лавгуд. Отец Луны. Я хочу пойти поговорить с ним!
– Э… почему?
Она сделала глубокий вдох, словно собираясь с силами, и произнесла:
– Это из-за знака, того знака в «барде Бидле». Смотри сюда!
Она сунула «Жизнь и ложь Альбуса Дамблдора» прямо под Гаррины протестующие глаза, и он увидел фотографию оригинального письма, которое Дамблдор написал Гринделвальду своим знакомым, тонким, косым почерком. Он ненавидел это изображение, абсолютное доказательство того, что Дамблдор действительно написал эти слова, что это не была выдумка Риты.
– Подпись, – пояснила Гермиона. – Посмотри на подпись, Гарри!
Он послушался. В первый момент он совершенно не понимал, о чем она говорит, но, присмотревшись повнимательнее с помощью своей зажженной палочки, он заметил, что Дамблдор заменил букву «А» в слове «Альбус» на миниатюрную версию того же треугольного знака, нарисованного в «Сказках барда Бидла».
– Э… что ты?.. – осторожно попытался вмешаться Рон, но Гермиона заткнула его одним взглядом и снова повернулась к Гарри.
– Он все время возникает, тебе не кажется? Я знаю, Виктор говорил, что это знак Гринделвальда, но он точно был над той древней могилой в Годриковой Лощине, а даты на надгробии были намного более старые, чем когда Гринделвальд вообще появился! А теперь еще это! Ну, Дамблдора или Гринделвальда мы не можем спросить, что он означает, – я даже не знаю, жив Гринделвальд или уже нет, – но мы можем спросить мистера Лавгуда. Он носил этот знак во время свадьбы. Я уверена, что это важно, Гарри!
Гарри ответил не сразу. Он посмотрел в ее сосредоточенное, полное энтузиазма лицо и отвернулся в окружающую темноту, размышляя. После паузы он произнес:
– Гермиона, нам не нужна еще одна Годрикова Лощина. Мы сами себя уговорили на то, чтобы пойти туда, и…
– Но он же все время возникает, Гарри! Дамблдор оставил мне «Сказки барда Бидла», неужели ты думаешь, от нас не ожидалось, что мы выясним про этот знак?
– Ну вот, опять! – Гарри ощутил легкое раздражение. – Мы все пытаемся убедить себя, что Дамблдор оставил нам секретные знаки и намеки…
– Делюминатор оказался чертовски полезным, – вмешался Рон. – Я думаю, Гермиона права, думаю, нам надо пойти найти Лавгуда.
Гарри метнул в него мрачный взгляд. Он был абсолютно уверен, что Ронова поддержка Гермионы имела очень мало общего с желанием узнать значение треугольной руны.
– Это не будет как в Годриковой Лощине, – добавил Рон. – Лавгуд на твоей стороне, Гарри, «Квибблер» все время был за тебя, он постоянно говорит всем, что они должны тебе помогать!
– Я уверена, что это важно! – искренне повторила Гермиона.
– Но не кажется ли тебе, если это действительно важно, что Дамблдор рассказал бы мне об этом до своей смерти?
– Ну, может… может, это что-то, что тебе обязательно надо узнать самому, – Гермиона явно хваталась за соломинку.
– Ага, – льстиво поддакнул Рон, – это не лишено смысла.
– Совершенно лишено, – отрезала Гермиона, – но я все равно думаю, что нам надо поговорить с мистером Лавгудом. Символ, который связывает Дамблдора, Гринделвальда и Годрикову Лощину? Гарри, я уверена, мы должны об этом знать!
– Я думаю, нам надо за это проголосовать, – предложил Рон. – Кто за то, чтобы навестить Лавгуда…
Его рука взлетела в воздух, опередив Гермионину. Когда она поднимала руку, ее губы подозрительно задрожали.
– Большинством голосов, Гарри, прости, – заявил Рон, хлопнув его по спине.
– Отлично, – сказал Гарри, чувствуя веселье пополам с раздражением. – Только когда мы повидаемся с Лавгудом, давайте попробуем поискать еще Хоркруксы, ага? Кстати, а где живут Лавгуды? Кто-нибудь из вас знает?
– Ага, это недалеко от моего дома, – ответил Рон. – Не знаю, где конкретно, но мама с папой всегда показывают в сторону холмов всякий раз, как упоминают их. Вряд ли будет трудно найти.
Когда Гермиона вернулась на свою койку, Гарри понизил голос.
– Ты согласился, только чтобы попытаться снова оказаться в ее списке хороших мальчиков.
– В любви и на войне все средства хороши, – весело произнес Рон, – а это немножко и то, и другое. Не кисни, сейчас рождественские каникулы, Луна будет дома!
На следующее утро они Дезаппарировали на продуваемый ветрами склон холма близ Оттери Сент-Кэтчпол, откуда они смогли насладиться отличным видом на деревню. С их высокой наблюдательной точки она выглядела набором игрушечных домиков в огромных косых столбах солнечного света, протянувшихся к земле через бреши в облаках. Минуту или две они, прикрыв глаза от солнца руками, стояли и смотрели в сторону Берлоги, но различить им удалось лишь высокие изгороди и деревья во фруктовом саду, предоставляющем маленькому кривому домику защиту от муглевых глаз.
– Так странно – быть поблизости, но не зайти, – произнес Рон.
– Ну, не то чтобы ты так уж давно их не видел. Ты был там на Рождество, – холодно заметила Гермиона.
– Я не был в Берлоге! – воскликнул Рон, издав смешок и всячески показывая, что не верит своим ушам. – Ты правда думаешь, что я собирался вернуться туда и рассказать им всем, что я от вас ушел? Ага, Фред и Джордж много хорошего об этом бы сказали. И Джинни, она бы мне так сочувствовала.
– Но тогда где ты был? – удивленно спросила Гермиона.
– В новом доме Билла и Флер. Ракушечный Коттедж называется. Билл всегда ко мне прилично относился. Он… он был не в восторге, когда услышал, что я натворил, но он не прохаживался на эту тему. Он знал, что я очень сожалел. А больше никто из семьи не в курсе, что я был там. Билл сказал маме, что они с Флер не придут домой на Рождество, потому что хотят провести его вдвоем. Ну знаете, первые каникулы после свадьбы. Не думаю, что Флер возражала. Вы же знаете, как она ненавидит Селестину Уорбек.
Рон повернулся спиной к Берлоге.
– Давайте попробуем подняться здесь, – предложил он, первым направляясь к вершине холма.
Они шли несколько часов, причем Гарри, по настоянию Гермионы – под плащом-невидимкой. Скопление невысоких холмов казалось необитаемым, за исключением одного маленького коттеджа, да и тот выглядел пустым.
– Как вы думаете, может, это их дом, и они ушли куда-то на Рождество? – спросила Гермиона, заглядывая сквозь окно в маленькую опрятную кухню с геранью на подоконнике. Рон хрюкнул.
– Послушай, у меня такое подозрение, что ты сразу сможешь определить, кто живет в доме, как только ты заглянешь в окно Лавгудов. Давайте попробуем следующую кучку холмов.
Они Дезаппарировали на несколько миль к северу.
– Ага! – прокричал Рон, в то время как ветер дергал их за волосы и одежду. Рон показывал наверх, в сторону вершины холма, на который они прибыли. Там на фоне полуденного неба возвышался исключительно странного вида дом, большущий черный цилиндр, а прямо за ним висела призрачная луна. – Это наверняка дом Луны, кто еще будет жить в таком месте? Он смахивает на огромную ладью!
– Ничего общего с лодкой[1] не вижу, – возразила Гермиона, хмуро глядя на башню.
– Я имел в виду шахматную ладью, – пояснил Рон. – Для тебя это тура.
Рон, как самый длинноногий, достиг вершины холма первым. Когда Гарри и Гермиона поравнялись с ним, глотая ртом воздух и держась руками за бока, они увидели на его лице широкую ухмылку.
– Это их дом, – сказал Рон. – Смотрите.
Три написанных от руки таблички были прибиты гвоздиками к покосившимся воротам. На первой было написано: «Квибблер. Редактор: К.Лавгуд», на втором – «Приходить со своей омелой», на третьем – «Избегайте Дирижаблых Слив[2]».
Ворота скрипнули, когда они их открыли. Извилистая дорожка, ведущая к парадному входу, заросла множеством странных растений, в том числе кустиками, усыпанными оранжевыми редископодобными плодами, которые Луна носила иногда в качестве сережек. Гарри показалось, что он узнал Плетегруб[3], и он обошел морщинистый пень по широкой дуге. По обе стороны входной двери стояли подобно стражам согнутые ветром старые дикие яблони, лишенные листвы, но обремененные множеством красных фруктов размером с ягоду и густыми коронами белых бусинок омелы. Маленькая сова с чуть приплюснутой, похожей на ястребиную головой смотрела на них сверху вниз с одной из веток.
– Ты лучше сними плащ-невидимку, Гарри, – произнесла Гермиона. – Это тебе мистер Лавгуд хочет помогать, не нам.
Гарри сделал, как она посоветовала, и передал Гермионе плащ, чтобы она его спрятала в бисерную сумочку. Затем она взялась за дверной молоточек в форме орла и трижды резко стукнула в толстую черную дверь, усеянную железными шляпками гвоздей.
Прошло не более десяти секунд, когда дверь распахнулась и на пороге появился Ксенофилиус Лавгуд, одетый, судя по всему, в покрытую пятнами ночную рубашку и босой. Его длинные белые волосы, похожие на сахарную вату, были немыты и непричесанны. Определенно на свадьбе Билла и Флер Ксенофилиус был куда более опрятен, чем сейчас.
– Что? Что такое? Кто вы? Что вам надо? – прокричал он высоким жалобным голосом, посмотрев на Гермиону, затем на Рона и, наконец, на Гарри, после чего его рот открылся в идеальном комическом «О».
– Здравствуйте, мистер Лавгуд, – произнес Гарри, протянув руку. – Я Гарри, Гарри Поттер.
Ксенофилиус не взял Гаррину руку, хотя тот его глаз, который не был завернут к носу, скользнул прямиком к шраму на Гаррином лбу.
– Ничего, если мы войдем? – поинтересовался Гарри. – Мы кое-что хотели бы у вас спросить.
– Я… я не уверен, что это разумно, – прошептал Ксенофилиус. Он сглотнул и быстрым взглядом окинул сад. – Немного удивлен… Мое слово… Боюсь… боюсь, я не думаю, что должен…
– Это не займет много времени, – заверил Гарри, несколько разочарованный таким не очень-то радушным приемом.
– Я… ох, ну ладно. Заходите, быстро. Быстро!
Едва Гарри, Рон и Гермиона успели шагнуть за порог, как Ксенофилиус захлопнул дверь. Они стояли в самой необычной кухне из всех, какие только видел Гарри. Комната была идеально круглой, так что они чувствовали себя словно внутри гигантской перечницы. Все вокруг было искривлено, чтобы вплотную прижиматься к стенам: плита, раковина, буфеты – и все это было ярко разукрашено цветами, насекомыми и птицами. Гарри показалось, что он узнает стиль Луны: эффект в столь замкнутом пространстве был несколько ошеломляющим.
В центре комнаты располагалась витая лестница из кованого железа, ведущая на верхние этажи. С потолка доносилось непрерывное громкое клацанье и стук; Гарри подивился, что бы там такое могла делать Луна.
– Пойдемте лучше наверх, – предложил Ксенофилиус, по-прежнему с чрезвычайно сконфуженным видом, и первым пошел к лестнице.
Комната этажом выше казалась сочетанием гостиной и рабочего места и потому была еще более загромождена, чем кухня. Хотя и гораздо меньшая и идеально круглая, она чем-то напомнила Гарри Насущную Комнату[4] в тот незабываемый момент, когда она трансформировалась в колоссальный лабиринт, веками складывавшийся из скрываемых там предметов. Высоченные стопки книг и бумаг возвышались на каждой поверхности. Тщательно сделанные модели животных, которых Гарри не мог распознать, свисали с потолка, хлопая крыльями и щелкая челюстями.
Луны здесь не было: штукой, производившей весь этот грохот, оказался некий деревянный предмет, весь утыканный магически вращающимися шестернями и колесиками. Он выглядел, словно чудной гибрид верстака и старой этажерки, но мгновение спустя Гарри пришел к выводу, что перед ними был древний печатный станок; Гарри мог судить об этом по тому, что он со страшной скоростью выплевывал «Квибблеры».
– Извините, – сказал Ксенофилиус, подходя к машине. Он выдернул грязную скатерть из-под огромного количества книг и бумаг (которые сразу же все посыпались на пол) и накинул ее на станок, немного приглушив громкий стук и клацанье. Затем он повернулся к Гарри.
– Зачем вы сюда пришли?
Однако, прежде чем Гарри успел сказать хоть слово, Гермиона испустила негромкий вопль ужаса.
– Мистер Лавгуд – что это?
Она показывала на огромный серый спиралевидный рог, немного напоминающий единорожий. Рог был прикреплен к стене, протянувшись на несколько футов внутрь комнаты.
– Это рог Складчаторогого Храпстера, – заявил Ксенофилиус.
– Нет, это не он! – воскликнула Гермиона.
– Гермиона, – ощущая неловкость, пробормотал Гарри, – сейчас не самый удачный момент…
– Но Гарри, это же рог Измерга[5]! Это Торговый Объект Класса Б, и его просто невообразимо опасно держать в доме!
– Откуда ты знаешь, что это рог Измерга? – спросил Рон, отодвигаясь подальше от рога с максимальной скоростью, которую ему позволяла развить невероятная загроможденность комнаты.
– Я видела описание в «Фантастических животных и где их найти»! Мистер Лавгуд, вы должны избавиться от него немедленно, неужели вы не знаете, что он может взорваться от малейшего касания?
– Складчаторогий Храпстер, – отчетливо проговорил Ксенофилиус с упрямым выражением лица, – пугливое и в высшей степени волшебное создание, и его рог…
– Мистер Лавгуд, я узнала бороздки у его основания, это рог Измерга, и он очень опасен – не знаю, где вы его достали…
– Я купил его, – так же упрямо продолжил он, – две недели назад у одного замечательного молодого волшебника, который знал о моей заинтересованности великолепным Храпстером. Рождественский сюрприз для моей Луны. А теперь, – добавил он, поворачиваясь к Гарри, – зачем конкретно вы пришли сюда, мистер Поттер?
– Нам нужна ваша помощь, – ответил Гарри, прежде чем Гермиона успела начать по новой.
– А, – произнес Ксенофилиус. – Помощь. Хм, – его здоровый глаз снова метнулся к Гарриному шраму. Ксенофилиус казался одновременно напуганным и загипнотизированным. – Да. Только вот… помогать Гарри Поттеру… это довольно-таки опасно…
– Разве не вы тот, кто постоянно всем говорит, что их первая обязанность помогать Гарри? – сказал Рон. – В этом вашем журнале?
Ксенофилиус оглянулся назад, на укрытый печатный станок, по-прежнему стучащий и клацающий под своей скатертью.
– Э… да, я выражал такую точку зрения. Однако…
– …это для всех остальных указание, не для вас лично? – перебил Рон.
Ксенофилиус не ответил. Он все время сглатывал, его взгляд метался между ними троими. У Гарри сложилось впечатление, что внутри него шла какая-то незаметная, но болезненная борьба.
– А где Луна? – спросила Гермиона. – Давайте посмотрим, что она думает.
Ксенофилиус сглотнул. Похоже, что он пытался вернуть себе самообладание. Наконец, он произнес дрожащим, едва различимым сквозь шум печатного станка голосом:
– Луна внизу у ручья, ловит Пресноводных Плимпов. Она… она будет рада вас видеть. Я схожу позову ее, и потом – да, хорошо. Я попытаюсь вам помочь.
Ксенофилиус скрылся вниз по витой лестнице, и они услышали, как открылась и захлопнулась входная дверь. Они посмотрели друг на друга.
– Старый трусливый прыщ, – заявил Рон. – У Луны характера вдесятеро больше, чем у него.
– Он, наверно, беспокоится о том, что с ними случится, если Упивающиеся Смертью узнают, что я был здесь, – сказал Гарри.
– Что ж, я согласна с Роном, – произнесла Гермиона. – Старый мерзкий лицемер, который всем говорит, что тебе надо помогать, а сам пытается увильнуть. И ради бога, держитесь подальше от этого рога.
Гарри подошел к окну на противоположной стороне комнаты. Он мог разглядеть ручей – тонкую, сверкающую ленту, лежащую у подножия холма далеко под ними. Они были очень высоко; птица пролетела мимо окна, пока он смотрел в сторону Берлоги, совершенно не видимой за цепью холмов. Где-то там была Джинни. Сейчас они были ближе друг к другу, чем когда-либо после свадьбы Билла и Флер, но она и подумать не могла, что он сейчас смотрит в ее сторону, думает о ней. Гарри предположил, что ему следует радоваться этому; каждый, с кем он приходил в контакт, был в опасности, поведение Ксенофилиуса это хорошо доказывало.
Гарри отвернулся от окна, и его взор упал на еще один странный предмет, стоящий на захламленном изогнутом стенном шкафчике: каменный бюст красивой, но строгой на вид ведьмы в совершенно фантастическом головном уборе. Два искривленных объекта, напоминающих золотые слуховые рожки, торчали по бокам. Крошечная пара сверкающих синих крылышек была прикреплена к кожаной ленте, проходящей вокруг верхней части головы, в то время как одна из оранжевых редисок была прицеплена ко второй ленте, идущей вокруг лба.
– Гляньте на это, – сказал Гарри.
– Просто неотразимо, – прокомментировал Рон. – Удивительно, что он не надел это на свадьбу.
Они услышали, как хлопнула входная дверь, и мгновением позже Ксенофилиус взобрался в комнату по витой лестнице, обутый на этот раз в сапоги. В руках у него был поднос с разнокалиберными чашками и чайником, исходящим паром.
– А, вы нашли мое любимое изобретение, – сказал он, впихнув поднос в руки Гермионе и присоединяясь к Гарри возле статуи. – Смоделировано, и вполне неплохо, на голове красивейшей Ровены Рэйвенкло. Ум без меры – ценность кавалера![6]
Он указал на объекты, похожие на слуховые рожки.
– Это Долбоструйные сифоны – чтобы удалять все источники отвлечения поблизости от думающего. Это, – показал он на крылышки, – пропеллер Билливига, чтобы вызывать повышенный размах мысли. И наконец, – он указал на оранжевую редиску, – Дирижаблая Слива, чтобы усиливать способность воспринимать экстраординарное.
Ксенофилиус отошел обратно к подносу, который Гермионе удалось примостить (хотя и неустойчиво) на один из заставленных столиков.
– Позвольте предложить вам настойку Стражекорня, – произнес Ксенофилиус. – Мы ее сами делаем, – Начав разливать напиток, оказавшийся глубокого фиолетового цвета, словно свекловичный сок, он добавил: – Луна спустилась за Нижний мост, она просто в восторге от того, что вы пришли. Она не задержится надолго, она поймала почти достаточное количество Плимпов, чтобы сварить суп на нас всех. Так что присаживайтесь и берите сахар.
– Ну а теперь, – он убрал рыхлую стопку бумаг с кресла и уселся, скрестив свои обутые в сапоги ноги, – чем я могу вам помочь, мистер Поттер?
– Ну, – сказал Гарри и глянул на Гермиону; та ободряюще кивнула, – это касается того символа, который вы носили на шее во время свадьбы Билла и Флер, мистер Лавгуд. Мы хотели бы узнать, что он значит.
Ксенофилиус поднял брови.
– Вы имеете в виду знак Реликвий Смерти?
[1] Игра слов. Слово rook, использованное Роном, обозначает одновременно шахматную ладью и грача. В оригинале Гермиона сказала «он не похож на птицу».
[2] Dirigible Plums, дословно «сливы-дирижабли».
[3] Snargaluff. Snarl – спутанные нити, gruff – грубый, сердитый.
[4] Room of Requirement – дословно «Комната Необходимости»
[5] Erumpent. В названии можно усмотреть слова erupt (извергаться) и serpent (змея).
[6] Лозунг Рэйвенкло: Wit beyond measure is man’s greatest treasure. Дословно: ум без меры – величайшее сокровище мужчины (или человека вообще, слово Man можно перевести и так, и так).