27756-Й РАЗ
Я должен покончить с «Комнатой отмены» и вернуть себе повседневную жизнь.
Что худшее может случиться и помешать мне достичь этой цели?
Какое-то серьезное препятствие? Скажем, необходимость пройти по тонкому тросу от одного здания до другого? Или необходимость прожить один и тот же день миллион раз?
Не думаю. В смысле – тогда я знал бы, как это преодолеть. Какой бы трудной задача ни казалась, за отведенную мне почти вечность я смогу овладеть нужными навыками и решить ее.
Нет, думаю, хуже всего – не знать, в чем именно заключается препятствие.
Если я не знаю, что делать, – я просто в растерянности. Время здесь стоит на месте. Значит, время не решит моих проблем.
И я как раз – наткнулся на этот худший вариант.
– Что с тобой, Хосии? Какой-то ты странный сегодня.
Перемена после первого урока. Харуаки обращается ко мне со смешком.
Урок только закончился, никто еще не вышел из класса. Моги-сан тоже сидит на своем месте. Да – все 38 моих одноклассников здесь.
Я пытаюсь думать, почему все, кто был «отменен», вернулись, но я забыл почти все, что было в прошлый раз. У меня такое ощущение, что мы что-то нашли, но я ничего не помню.
Но это нормально. Это все-таки нормально.
Если мы нашли что-то важное, мы найдем это снова, раз плюнуть. Загадка – почему все мои одноклассники вернулись; но она никак не повлияет на то, что мне надо сделать.
Это не проблема.
– Но все-таки скучно сегодня… Совсем ничего интересного не происходит!
Ничего интересного не происходит.
От реплики Коконе тупая боль пронзает мою грудь.
Не хочу в это верить. Не хочу принимать это.
– Дайя, – умоляюще обращаюсь я к сидящему позади меня однокласснику. Тот поворачивает голову, ожидая, что я спрошу.
– Ты сегодня ничего не слышал о новенькой? – спрашиваю я с хрупкой надеждой, что он кивнет. Но в ответ на мой вопрос…
– Хааа? О чем это ты?
…он лишь хмурит брови, как и ожидалось.
Верно – Ая Отонаси больше не «переводится» сюда.
И поэтому я в растерянности.
Найти «владельца». И что потом? Извлечь «шкатулку»? Уничтожить «шкатулку»? Как я это сделаю?
Я собирался найти решение вместе с Марией. Но я просто опирался на нее. Я полностью полагался на нее, и теперь, когда ее нет, я не знаю, что делать.
✵
– Но слушай, какая вообще разница, это наша обычная жизнь или «Комната отмены»? – так Харуаки отвечает на мой вопрос.
Я советовался с ним на всех переменах, потому что был в полной растерянности. Этот ответ я получил на заднем дворе школы во время обеденного перерыва, когда рассказал Харуаки все.
Я знаю Харуаки. Он сказал это не потому, что не верит в мою абсурдную историю.
– Какая разница?..
– А, нет. Нельзя сказать, что я тебе не верю, правда. Просто, ну, предположим, мы реально внутри «Комнаты отмены». Чем это отличается от той повседневной жизни, к которой ты стремишься?
– Чем отличается? Они же абсолютно…
– …одинаковые, правда ведь? Все, кто вроде как исчез, включая меня, вернулись обратно. Ая Отонаси все равно с нами не училась. Все вернулось ровно туда, где было изначально. Или я неправ?
Все вернулось ровно туда, где было?
…Может, и так.
В конце концов, без «Комнаты отмены» и с ней я бы не познакомился.
Никто не знает о Марии. И это абсолютно естественно. Создание по имени «Ая Отонаси» изначально не принадлежит к классной комнате 1-6.
Может, это все был сон? Может, Ая Отонаси была лишь моей иллюзией?
…Не знаю. Но сегодня по-прежнему «2 марта».
– Но, знаешь, если мы в «Комнате отмены», то сегодняшнее «2 марта» никогда не кончится. И ты по-прежнему считаешь, что это то же самое, что повседневная жизнь?
Я уверен, Харуаки со мной согласится. Но…
– Вообще-то я об этом уже думал, – говорит он неожиданно для меня, склонив голову набок.
После такого уверенного его ответа у меня язык прилип к небу. Глядя на мое изумленное лицо, Харуаки смущенно чешет в затылке и продолжает.
– Знаю, что ты хочешь сказать. Но смотри, разве это неприятное ощущение у тебя не оттого, что ты сам знаешь, что это цикл? Что если, скажем, вся твоя обычная жизнь до сегодняшнего дня тоже состояла из таких длинных повторов? Ты ведь не заметил бы, верно? И да, я тоже сейчас ничего такого не чувствую. Я абсолютно уверен, что в данный момент живу обычной повседневной жизнью. Даже если, чисто ради спора, мы в этой самой «Комнате отмены».
Он… прав.
Это ощущение неловкости и отвращения у меня именно потому, что я знаю о повторах. Если бы не знал, то ничего не имел бы против.
Я даже и не разрывался бы сейчас на части, если б не знал о «Комнате отмены». Даже если бы все время повторялся один и тот же день, я просто наслаждался бы той повседневной жизнью, которая у меня есть. Проводил бы время, знать не зная о кое-чьей трагической судьбе. Жизнь была бы счастливой и удобной.
Разрушить все это – не более чем самоудовлетворение.
– Похоже, ты понял, Хосии. И что ты собираешься делать?
– Да. Я знаю, что мне надо сделать.
– Правда? Ну тогда…
Харуаки внезапно замолкает. Я удивленно оборачиваюсь – у меня за спиной стоит Касуми Моги.
– Что случилось? – спрашиваю я.
– Я хотела бы позаимствовать Кадзуки. Можно?
Мы с Харуаки переглядываемся.
– Эмм, Хосии. Мы достаточно поговорили? Если ты хочешь еще что-то сказать, валяй, я выслушаю.
– Ага, спасибо, Харуаки.
Со словами «всегда пожалуйста» Харуаки удаляется.
Интересно, что ей от меня надо. Она специально меня искала?
Я смотрю ей в лицо. Какое красивое у нее лицо. Продолжать смотреть невыносимо, я отвожу глаза.
– …
Моги-сан глядит хмуро, хотя это она меня искала.
– …Разреши спросить тебя кое о чем. Может, звучать будет странно, но, пожалуйста, не удивляйся и просто ответь.
– А, ага…
Несмотря на мой кивок, Моги-сан продолжает хмуриться, словно не знает, с чего начать. Наконец она, похоже, решается и заглядывает мне прямо в глаза.
– Я – Касуми Моги?
…Хэээ?
Такого вопроса я совершенно не ждал; поэтому я даже не удивлен – просто стою с серьезной физиономией.
Моги-сан смущенно отводит взгляд.
– …Эээ, Моги-сан? Ты что, потеряла память или что-то типа того?
– …Я тебя понимаю. Но, пожалуйста, ответь на мой вопрос.
– Ну разумеется, ты Касуми Моги, Моги-сан…
Ух ты, в норме я бы ни за что такого не сказал.
– Вот как…
Почему-то эти слова Моги-сан произносит с унылой ноткой.
– Хорошо. Это, может, звучит невероятно, но приготовься слушать. Я…
И затем Касуми Моги, девушка, которую я люблю, заявляет нечто совершенно немыслимое.
– …Ая Отонаси.
– …Э? Ая Отонаси?.. Моги-сан – Мария? Что это значит?
Я ничего не соображаю от изумления; Моги-сан тем временем продолжает.
– Да, я Ая Отонаси. Я уже сама чуть не разуверилась, потому что абсолютно все зовут меня «Касуми Моги», хотя это абсурдно – я совсем по-другому выгляжу и по-другому себя веду; но я точно «Ая Отонаси».
Вообще-то девушка, которая стоит передо мной – «Касуми Моги». Должен признать, у меня есть такое ощущение, что эта внешность и эта речь очень похожи на «Аю Отонаси», как я ее помню, но…
– Эээ… ну да, а еще бывает раздвоение личности, оно все время в мангах попадается, знаешь? Может, ты сейчас просто в другой личности?..
Тоже полный бред, конечно, но хоть как-то уживается со здравым смыслом.
– Я и об этом думала. Но в таком случае ты скорее удивлялся бы моему странному поведению, а я не знала бы имени «Ая Отонаси». Верно?
Ну да, я ведь никогда вслух не произносил имени Аи Отонаси при ней.
– Для начала, почему ты ни с того ни с сего вдруг превратилась в Моги-сан?
– …Не надо говорить так двусмысленно. Я всего лишь заняла место «Касуми Моги». Нельзя сказать, что я превратилась в нее. В общем… черт, как же это объяснить… Так – ты согласен, что здесь, в этом 27756-м повторе не может быть «Касуми Моги», если я «Ая Отонаси», согласен?
Я киваю.
– «Касуми Моги» исчезла. Ее место опустело. Ты помнишь, я говорила тебе, что стала новенькой не по собственной воле? Скорей всего, на этот раз меня поместили на свободное место, вместо того чтобы делать новенькой.
Это малость… натянуто.
– Но нереально же, чтобы я, нет, весь класс принял тебя за Моги-сан!
– Да, для меня это тоже был вопрос. Но зато я получила ответ на кое-какой другой. «Владелец» «Комнаты отмены» прожил все 27755 повторов. Конечно же, она тоже должна была измениться. Но этого никто не заметил.
Да, возможно, это так и было.
– Разумно предположить, что в «Комнате отмены» действует правило, которое не дает прочим замечать, как меняется «владелец». Более того, изменение «владельца» никак не сказывается на его взаимоотношениях с другими. Касуми Моги и была «владельцем», но почему-то исчезла. И я ее заменила. Правило работает, поэтому никто ничего не замечает, хотя у меня, «Аи Отонаси», и внешность другая, и характер.
Пока что объяснение Моги-сан выглядит разумным.
Если она правда Мария, я могу радоваться. Должен радоваться. В смысле, сам по себе я понятия не имел, что делать. Но раз тут Мария, она сможет направить меня куда нужно.
Однако…
– Я не верю.
…я не могу это принять.
Моги-сан распахивает глаза, она явно удивлена тем, как решительно я ей противлюсь.
– …Я знаю, это звучит невероятно, но это еще не повод так на меня рычать.
Я закусываю губу.
– Ааа, вон оно что. Ты просто не хочешь это принять. Если ты согласишься, значит, ты согласишься заодно, что Моги и есть «владелец». А этого ты не хочешь принимать, насколько возможно. Что вполне логично. Ты ведь влюблен в Мо-…
– Прекрати! – внезапно для самого себя выкрикиваю я.
Ты попала в яблочко! Я абсолютно не желаю это принимать. Но я говорю не о том, что она «владелец». Не могу я принять другое…
– …Я люблю Моги-сан, – выдавливаю я.
– Я знаю.
Моги-сан поднимает бровь, давая понять, что говорить это ей вовсе не обязательно.
– А значит – ты не можешь быть Марией!..
Я сжимаю кулаки. При виде моих дрожащих кулаков она наверняка поняла, что я хочу сказать. Она распахивает глаза и захлопывает рот.
Я люблю Моги-сан.
Это чувство не изменилось, даже сейчас.
Это чувство не изменилось – даже сейчас, когда Моги-сан ведет себя точь-в-точь как «Ая Отонаси».
Если все, что говорит Моги-сан, – правда, то я безнадежный идиот. Не заметить, что моя любимая изменилась. Не заметить, что мою любимую подменила Мария. Проблема не в ней, проблема в том, что я не могу управиться с собственными чувствами.
Говорят, любовь слепа. Но это уже за гранью.
Фальшивка.
Любовь, которую я чувствовал так невероятно долго, оказывается фальшивой.
Именно поэтому я не могу принять. Я не могу принять, что она – «Ая Отонаси». Как только я это приму, любви придет конец.
– Я люблю Моги-сан! – заявляю я; для нее это, должно быть, звучит как объявление войны.
Она молча опускает глаза.
Это сейчас было худшее признание в любви, какое только может быть. Признаваясь, я даже не думал о партнерше. Я думал лишь о том, чтобы отрицать то положение, в котором очутился.
Я сжимаю кулаки еще сильнее. И все же – я обязан это сказать.
– Если ты настаиваешь, что ты Мария, – докажи!
Какое-то время она продолжает смотреть в землю.
Потом решительно поднимает голову и заявляет:
– Кадзуки. Даже если ты сдашься «Комнате отмены», моя миссия не изменится. Поэтому сперва я собиралась тебя отпустить. Но в конечном итоге я все-таки не хочу этого делать. Не хочу, чтобы ты упал на колени из-за такой ерунды.
Она хватает мою правую руку. Мой взгляд, блуждая, утыкается в ее лицо. Она смотрит мне прямо в глаза.
– Поэтому сейчас ты поймешь, что я – не кто иная, как «Ая Отонаси».
Она ведет мою руку к своей груди.
– Ч-что ты?..
– Я «шкатулка», – презрительно выплевывает она. – Поэтому я не то же, что человек по имени «Касуми Моги».
– Твое «желание» по-прежнему исполняется, так ведь? Если так, то у Касуми Моги то же самое! Даже если ты покажешь мне твою «шкатулку», это еще не доказательство, что ты «Ая Отонаси»!
Она качает головой.
– Во многих сказках есть феи, которые выполняют единственное желание, помнишь? Когда ты слышал такую сказку, у тебя никогда не возникала мысль: «Почему бы не пожелать просто бесконечное число желаний?»
Я киваю. Если так сделать, действительно получишь неограниченные желания. Я об этом думал уже.
– Немного неловко об этом говорить, но мое желание похоже на это, – говорит она таким тоном, словно смеется сама над собой. – Мое желание было – «Хочу исполнять желания других». Я стала созданием, исполняющим желания.
– Это же…
Совсем как «шкатулка».
Но, по-моему, это очень благородное «желание». Почему же она так насмешливо улыбается?
– Но я не смогла полностью поверить в то, что оно сработает. «Шкатулка» не смогла выполнить мое «желание» полностью. Всякий, кто использовал меня, «шкатулку», исчезал. Потому что «шкатулка» угадала мое сомнение, мою мысль, что «желания не могут так просто исполняться в реальном мире».
У меня нет слов. Сколько же «шкатулкам» надо играть с нашими жизнями, пока они не насытятся?
– Кадзуки, я позволю тебе прикоснуться к моей «шкатулке». И тогда ты не сможешь больше задавать идиотские вопросы вроде «кто я такая».
Она разжимает мой кулак и прикладывает ладонь к своей груди.
Я ощущаю биение ее сердца.
И вдруг…
– Ах…
Я опускаюсь на морское дно. Хотя здесь вроде как морское дно, но светло так, словно солнце тоже сюда погрузилось. Красиво. Я заворожено смотрю на воду. Но здесь холодно. И я не могу дышать.
Все счастливы. Все счастливы. Все счастливы. На морском дне. Они резвятся вместе с рыбами. Они задыхаются, раздуваются, замерзают, плющатся под тяжестью воды и улыбаются. Ничто здесь не имеет смысла. Ничего важного не существует. Повсюду кукольные спектакли. И люди, играющие в дочки-матери. И шоу картинок. И комические представления.
Трагедия, в которой все счастливы.
Кто-то среди них плачет.
Лишь один кто-то плачет, окруженный другими, которые хохочут: «А-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!»
Я мотаю головой. Мне это кажется. Мне это просто кажется. Ничего здесь не вижу!
Но этого мне достаточно, чтобы понять одно. Понять чувства одного человека, которые вряд ли уже меня отпустят.
Полное одиночество.
Я выбираюсь со дна моря и возвращаюсь туда, где был.
Она выпустила мою руку.
Я медленно отвожу руку от ее груди и в полном опустошении падаю на колени.
При этом замечаю, что мои щеки мокры от слез.
Я не могу отрицать. Увидев это – я не могу больше отрицать.
– Это и есть моя «шкатулка» – «Ущербное блаженство».
Она – «Ая Отонаси».
«У Моги-сан тоже есть “шкатулка”»? Это не имеет значения. Это не тот аргумент, который позволит отвергнуть Марию. И не нужно искать логических объяснений. Мне хватило касания, чтобы понять. Понять, что передо мной Мария.
Уверен, она никому не хотела это показывать. И все-таки показала мне.
Чтобы я не проиграл «Комнате отмены».
– Мария, прости меня…
Мария с улыбкой качает головой.
– …
Я ненавижу мои собственные чувства.
Я осознал. Я осознал, что она «Ая Отонаси». И все же мои чувства к ней не изменились. Ее улыбка невероятно милая. Остатки моей любви продолжают водить меня за нос, не желают уходить.
Я в таком ужасе от того, насколько крепко я повязан этой любовью, что слезы все никак не останавливаются.
– Кадзуки.
Мария произносит мое имя.
– Э?
И тут она делает нечто невероятное.
Она обнимает меня.
Я знаю, что она делает, но совершенно не могу понять.
Она обнимает меня не так, как можно было бы ожидать от Марии, – ее движения робки.
– Ты единственный, кто вспомнил мое имя.
Мария говорит загадками.
– Если бы не ты, я была бы совсем одна. Мне трудно это признавать, но ты поддерживал меня. Даже тогда, когда я считала тебя «владельцем». Поэтому…
Наконец я понял, что ей движет.
– …по крайней мере сейчас я буду поддерживать тебя.
Я в ее объятиях. Вопреки своим словам, она не сжимает меня со всей силы, она скорее окутывает, чем поддерживает.
– Я буду ласкова к тебе по крайней мере сейчас, когда ты чувствуешь ко мне любовь.
Не знаю.
Не знаю, к кому обращено мое чувство – к «Касуми Моги», к «Ае Отонаси» или к ним обеим.
Знаю я лишь одно: я на седьмом небе.
– Ах.
Может быть…
Может быть, Мария позволила мне прикоснуться к ее «шкатулке» не только ради меня самого. Мария не хотела, чтобы я звал ее «Касуми Моги». То есть – она хотела, чтобы я признал ее существование.
Лишь секунду покрутив эту мысль в голове, я вынужден был признать, что слишком уж глубоко лезу. Меня разбирает смех.
✵
– Хосии, о чем вы с Касуми говорили, когда я ушел?
Уроки остались позади. Харуаки тычет меня пальцем в грудь, ухмыляясь до ушей.
– Она тебе призналась! Или что-то в этом роде?
– А… не…
Вообще-то она призналась, что она «Ая Отонаси», так что в широком смысле он прав.
– О? Да ты скрытничаешь! Подозрительно! Неужели я попал в яблочко?! Блин, я ревную! Касуми стала такая красивая!
Ааа, вот что.
Глядя на весело тараторящего Харуаки, я понимаю наконец, что должен делать.
Хотя мое воссоединение с Марией очень обнадеживает, но я все равно был в растерянности, потому что исчез «владелец», Касуми Моги.
«Если ты сделаешь Кадзуки Хосино своим врагом, против тебя встанет бессмертный. Я!»
Я вспоминаю слова, которые Харуаки когда-то сказал Марии. Правда, это было уже давно, так что не уверен, что вспомнил их в точности.
Да. Я должен заручиться его поддержкой, чего бы это ни стоило.
– Харуаки. Как насчет продолжить тот наш разговор?
Какое-то мгновение после этой неожиданной просьбы он в растерянности, но тут же кивает с улыбкой.
– Я тебе говорил уже, что решил, что буду делать, помнишь? Хочу рассказать теперь, к какому выводу я пришел.
Глядя Харуаки в глаза, я выкладываю ему свое объявление войны.
– Я собираюсь драться против «Комнаты отмены».
При этом резком заявлении он распахивает глаза.
– Эммм, послушай… разве я тебе не объяснил уже? Даже если мы в этой твоей «Комнате отмены», это не страшно, если только мы об этом не знаем.
– Да, но я просто не могу! Я не могу допустить эту повседневную жизнь, где я не могу попасть в завтра, потому что все повторяется!
– Почему?
– Потому что – я-то знаю об этом, здесь и сейчас.
Возможно, все шло бы без проблем, если б я просто забыл о том, что сижу в «Комнате отмены».
Но я знаю. Я знаю, что эта повседневная жизнь – не более чем фальшивка.
И я не могу не обращать на это внимания.
Может, это всего лишь самоудовлетворение. Как бы там ни было, я уверен, что прав и что иначе поступить не могу.
– …Ну, дело твое. Но кстати, есть ли какая-то причина, почему ты такой упертый?
Харуаки спрашивает чисто из интереса.
Причина?.. Причина, почему я так настаиваю, что повседневная жизнь должна быть настоящей? Я уже думал об этом. И да, моя тяга к сохранению моей повседневной жизни какая-то ненормальная.
– Похоже, эта причина связана как-то с жизнью и смертью… – прошептал Харуаки.
Ах, верно. Так и есть. Все так просто.
– Это – причина жить.
Харуаки таращит на меня глаза, такого ответа он явно не ожидал.
– Причина жить? Это что? Что это значит?
– Мне трудно это ясно сформулировать, но… вот скажем, ты получил сто баллов за контрольную, к которой совсем не готовился, ты ведь не будешь этому особо радоваться, верно? Ты счастлив, когда получаешь стольник, ради которого учишься, готовишься изо всех сил. Или я ошибаюсь?
– Ну да, то, что тебе досталось большим трудом, конечно, ценнее того, на что ты не тратил усилий.
– Я считаю, стремиться к чему-то – это и значит жить. Не думаю, что это преувеличение. В смысле, все мы умрем когда-нибудь. Результат жизни – смерть! Гнаться только за результатом – просто страшно.
– Все мы умрем когда-нибудь. …Конечно.
– И если я в «Комнате отмены», где ничего не имеет значения, – черта с два я с этим смирюсь. Я должен вернуть повседневную жизнь, чтобы сохранить причину жить. Именно поэтому я отвергаю «шкатулку», которая отвергает повседневную жизнь.
Харуаки прислушивается к моим искренним словам с явным интересом.
…Может, мне даже и не надо было все это ему говорить. Скорей всего, Харуаки согласился бы мне помочь и так.
– Харуаки, ты мне поможешь?
Он без колебаний поднимает большой палец.
✵
По предложению Харуаки мы решили посвятить в свои дела еще и Коконе с Дайей. Впятером мы собрались вокруг кровати в том шикарном отеле, куда я раньше приходил с Марией.
Я объяснил положение дел Коконе и Дайе.
По правде сказать, я ожидал, что Мария будет жаловаться, что я зря теряю время, но она слушала молча и лишь время от времени дополняла мои слова. Может, она хотела услышать какие-то новые мнения со стороны.
– Эмм… то есть ты хочешь сказать, что Касуми – на самом деле Ая Отонаси, а не Касуми, а настоящая Касуми – «владелец», она создала эту «Комнату отмены», а сейчас она неизвестно где… И теперь ты ищешь решение?.. Ничегоооо не понимаю! Все тааак сложно!
И Коконе бухается на кровать.
– Ааа, какая шикарная кроватка.
– Только я не спрашивал твоего мнения о кровати.
– Да знаю я! – сердито отвечает она на мое шутливое замечание. Скорее всего, Коконе серьезно обдумывает происходящее, хоть и строит из себя дурочку.
– Можно спросить?.. – вмешивается Дайя. – Если мы в «Комнате отмены», значит, эта предположительно неизбежная авария случится снова, так?
– Должна случиться, да, – кивает Мария.
Э? Дайя настроен серьезно, что ли?
– Что за глупый взгляд, Кадзу? Ты похож на карпа, который торчит перед крючком с наживкой и хлопает ртом.
– Эээ, нет – я просто удивился, что ты так легко поверил нам насчет «Комнаты отмены».
– Как будто я могу поверить в такую ерундень! – пренебрежительно заявляет Дайя.
– …Ээ… чего?
– Я бы слова не сказал, если б это только у тебя шарики за ролики заехали, но сейчас даже Моги несет черт знает что. Наверно, за этим что-то стоит, но мне сейчас лень об этом думать. Так что я решил пока что принять эту «Комнату отмены» и прекратил сомневаться.
Короче говоря, он согласен нам помогать?
– И что, Дайян? Авария может случиться снова. И что?
Харуаки приглашает Дайю продолжить свою мысль.
– А. Если авария снова произойдет, кто будет жертвой? Моги ведь здесь нет, так?
– Скорей всего… это буду я. Логично предположить, что если мне навязано ее место, то и эту ее роль тоже возьму я.
– А всегда под грузовик попадала Касуми? – спрашивает Харуаки.
– Нет, бывало, что другие попадали, когда пытались ее спасти. Я, Кадзуки, Моги и даже ты, потому что ты пытался спасти меня, когда я пыталась спасти Моги. И не один раз. Ты несколько сотен раз это делал.
– Уааа! Кроме шуток? Погоди, несколько сотен раз – это же типа невозможно? …А, не, не обязательно, хех. Вполне логично, что один и тот же человек в одной и той же ситуации будет вести себя одинаково.
– Хуже того, как правило, перед тем ты мне признавался, – и Мария вздыхает.
– Мужчина жертвует собой, спасая женщину, которую он любит… ух ты! Ай да я!!!
– Говоря откровенно, тебе вообще не следовало совать нос не в свое дело.
– Злая ты.
– Ну попробуй мысленно поменяться со мной местами. Представь, каково это – видеть, как кто-то жертвует собой ради тебя, потому что в тебя влюблен… Мне было больно, потому что на фоне твоих поступков мое высокомерие в попытках заполучить «шкатулку» просто сияло. Это был самый надежный способ разбить мне сердце.
– Нуууу…
Харуаки скорчил гримаску.
Вряд ли он изменит точку зрения, ведь его действия сами по себе не были чем-то неправильным.
– Ну раз уж мы об этом заговорили – сколько раз я тебе признавался, Ая-тян?
– Ровно три тысячи раз.
– К-круто, какой я настойчивый…
– Зато тебя три тыщи раз отшили! Это беспрецедентный рекорд по количеству обломов! Ты потрясающе безнадежен, Хару!
– Заткнись уже, Кири!
Все-таки смешные эти двое.
– Моги… а, нет, я пока что буду звать тебя Отонаси. Отонаси, почему Моги шла на место аварии всякий раз, хотя знала, что она случится?
Мария приподнимает бровь и отвечает Дайе:
– Потому что таковы правила «Комнаты отмены». Омине, я думаю, ты уже меня понимаешь, но все же скажу: я множество раз пыталась предотвратить эту аварию.
– Ну разумеется, вряд ли ты пошла жертвовать собой сразу же. Естественно подумать, что ты вышла на этот путь некоторое время спустя. Хотя лично я ни за что не выбрал бы угодить под машину самому.
– Эй, а чего вы всё про аварию? Ничего ведь не решится, пока мы не найдем Касуми, верно? – перебивает Коконе, склонив голову набок. Дайя отворачивается с недовольным видом.
– Этот человекоподобный шумоизлучатель действует мне на нервы.
– А-ха-ха. Можно подумать, это тебя грузовик переехал 20000 раз, правда?ó
– Мне просто интересно, Кири, как ты найдешь нам Моги?
– Это… понятия не имею. И вообще, сам-то знаешь?
– Тоже без понятия.
– Ого… Я просто балдею, как тебе удается изображать невинную овечку и при этом меня обзывать шумоизлучателем. Почему бы тебе не стереть свою фамилию «Омине» и не назвать себя «мистер Невинный»? Дайя Невинный. Ух ты, тебе здорово подходит!
– И не только я не знаю. Остальные тоже. Верно?
Мы с Харуаки переглядываемся. В общем-то, он прав. Если б мы что-то знали, сразу предложили бы.
– Таким образом, нам надо искать другое решение. И, следовательно, я обратился к аварии с грузовиком – это явно особое событие в данном повторе. Абсолютно естественная мысль. Мисс Человекоподобный Чушеизлучатель, доходит ли до вас мое объяснение?
– Угг…
Коконе с досадой скрипит зубами, раздавленная словами Дайи.
– Короче, мы можем чего-то добиться, если предотвратим аварию. Стало быть, стоит попробовать. Ты это имеешь в виду, да, Дайян?
Дайя кивает в ответ на резюме Харуаки.
– Именно. Но смысла нет никакого, если мы не можем ее предотвратить.
– Да нет… – качает головой Мария. – Попытаться стоит. Я мало что могла, когда была одна, но сейчас нас много, что-то может получиться.
– А имеет ли значение количество народу? Ноль есть ноль, на сколько его ни умножай. Разве наша проблема не из таких же невозможных вещей? – возражает Дайя.
– Я поняла твой аргумент, но думаю, что возможность все же есть. Ведь условия изменились. Я не Моги, я «Ая Отонаси». Шансы, возможно, уже ненулевые. А значит, уже не бессмысленно улучшать шансы, увеличивая количество народу, верно?
Дайя скрещивает руки на груди и какое-то время размышляет. Наконец он кивает.
– Да, смысл есть.
– Аатлично! Решено, будем пытаться! Как-нибудь да предотвратим ту аварию! Есть возражения?
Возражений на эту реплику Харуаки не последовало.
Да. Что-то, возможно, из этого и выйдет.
✵
Раннее утро. До еще не случившейся аварии остается час.
Мы с зонтами стоим на месте происшествия, на перекрестке.
Наша с Харуаки задача – спасти Марию, если потребуется. Опасная задача, если авария все же случится, но мы оба вызвались добровольцами.
Мария должна была отыскать грузовик и залезть в него. Она высказала мнение, что ее шансы угодить под колеса минимальны, если она будет сидеть за рулем этого самого грузовика.
Я нервничаю. Оплошать нельзя. Всю прошлую ночь я не сомкнул глаз. От тревоги, а также из желания кое-что подтвердить я несколько часов проговорил с Марией по телефону.
Кидаю взгляд на стоящего рядом Харуаки.
Он, в отличие от меня, вроде не нервничает. Его лицо такое же, как обычно. Лицо, которое я всегда видел в «Комнате отмены».
В этот раз, возможно, нам удастся ее уничтожить.
…Независимо от того, случится авария или нет.
– Харуаки, я хотел бы с тобой поговорить, пока мы ждем. Ты не против?
– Чего так формально? Разумеется, не против!
Слушая стук дождевых капель по зонту, я невольно поднимаю глаза.
– Насчет Моги-сан.
– Касуми? Эмм, ты не про Отонаси-сан, а про настоящую?
Я киваю.
– Я тебе не рассказывал, что она… убила нас, нет?
– Это еще что за страшная история? – Харуаки поднимает бровь.
Не то чтобы я держал это от него в секрете. Я просто не помнил, пока не осознал, что Моги-сан – «владелец».
И едва я вспомнил, кто «владелец», с меня словно оковы свалились – ко мне вернулись все воспоминания предыдущего раза.
– Меня, Марию, Коконе и, скорей всего, даже тебя – нас всех убила она.
– …Она нас убила? Касуми? Но зачем? Для чего?
– Она это делала, чтобы «отменять» других! Изначально ничто в «Комнате отмены» не имеет значения. Так что даже если ты кого-то убьешь, все вернется обратно. Но, похоже, Моги-сан может «отменять» других, если убивает их собственными руками. Думаю, она это делает, потому что тогда она может всем сердцем желать никогда больше не встречать этого человека.
Харуаки кивает с серьезным видом. Я уже объяснял ему, что такое «отмена». Что «отмененного» никто никогда уже не помнит.
– Наша Касуми, хех… просто невероятна. Но… ну, неудивительно, думаю, что даже Касуми стала такой, пережив почти 30000 повторов. Логично.
– Ты правда так считаешь? – спрашиваю я.
– Мм? Я имею в виду, это, конечно, трудно вообразить, но кто угодно сдвинется, застряв в таком болоте, верно?
– Конечно. Но знаешь что? Даже если ты свихнешься, ты все равно не будешь убивать. Эта мысль в норме просто не возникает!
– Ты думаешь? А не слишком ли ты зациклен на собственной точке зрения?
Возможно. Но я не верю. В смысле – убийство стало хорошим средством «отмены», потому что она чувствовала вину. Не могу поверить, что такой человек может самостоятельно подумать о столь бесчеловечном злодеянии.
– …Ты 3000 раз признавался Марии и несколько сотен раз попадал под грузовик вместо нее, да?
– Похоже на то. Только сейчас я это все не помню.
– Мда. Но в конечном итоге твои действия все-таки причинили ей боль, правда?
– А… ну не нарочно же.
На лице Харуаки появляется горькая улыбка.
– Ей было так больно из-за того, что любое послание, даже самое абсурдное, набирает вес, если его повторять много раз. Например: ты можешь сколько угодно считать себя красавцем, но если кто-то тысячу раз скажет тебе, что ты урод, ты потеряешь уверенность. Даже если этот кто-то просто шутит.
– Мда, наверно, так.
– Поэтому Мария просто не могла не обратить на тебя внимания, когда ты 3000 раз ей признался. И это ведь Мария. Поверь мне, ей было не все равно, когда ты объявил, что она твой враг.
«Если ты сделаешь Кадзуки Хосино своим врагом, против тебя встанет бессмертный. Я!»
Я снова вспоминаю эти его слова.
– …О? Я лично направил Аю-тян?
Я слегка улыбаюсь и пропускаю его шутку мимо ушей.
– Так вот. Что если был кто-то, кто тысячу раз предложил Моги-сан совершить убийство? Не могло ли это заставить Моги-сан поверить, что другого способа нет? В конце концов, она ведь ни на кого не могла положиться, она уже почти свихнулась.
Харуаки кивает.
– Согласен, ей было бы тяжко. И это реально возможно. Ведь тот, кто с ней говорил, находился бы тоже в цикле. Его действия, его мнения не менялись бы. Вполне естественно, что он бы говорил одно и то же снова и снова. Если он один раз что-то сказал, скорей всего, сказал бы это и несколько тысяч раз.
– Все правильно говоришь. Но это была бы еще не проблема. Это скорее несчастный случай, согласен? Но смотри…
Наконец я отвожу взгляд от мрачного неба.
– …Что если этот кто-то специально выбирал слова и действия, чтобы загнать ее в угол?
И – перевожу взгляд на Харуаки.
Харуаки даже под моим пристальным взглядом не выказывает признаков беспокойства.
– Мм? Но это же невозможно, да?
Его лицо по-прежнему самое всегдашнее.
– Возможно! К примеру, это было бы возможно для нас с Марией, если бы мы захотели. Короче, это возможно, если рядом с Моги-сан был кто-то, кто притворялся, что ничего не помнит!
Харуаки слушает молча, не пытаясь возражать.
– Способность сохранять память – суперсила… так я всегда думал. В конце концов, естественно думать, что чем больше информации, тем лучше, верно? Только это не так. Постоянно сохранять память – значит еще и постоянно быть под ударом тех, кто ее не сохраняет, и тех, кто притворяется, что не сохраняет. Те, кто без памяти, сидят в укрытии. И могут спокойно атаковать оттуда нас, кто стоит на линии огня.
Я тоже испытал на себе такую атаку, когда девушка, которую я люблю, отвечала на мое признание словами «пожалуйста, подожди до завтра». Она, правда, не была в укрытии.
– Что если был кто-то, кто нарочно атаковал Моги-сан из своего укрытия? Кто-то, кто знал ее боль, кто сделал все, чтобы она не нашла выхода, кто приготовил для нее ответ «убийство». Если так…
– Если так, можно сказать, что этот тип управлял Касуми и был соучастником убийств, – спокойным тоном заканчивает фразу Харуаки.
Он не пытается возражать.
– Но не факт, что Моги-сан была единственной целью.
– …Да?
– Я имею в виду, она была не единственной, кто стоял на линии огня. Мы с Марией тоже. Все зависит от целей этого человека, но, возможно, нами с Марией он тоже пытался управлять. Нет… мы, возможно, уже более или менее под его контролем.
«…Не хочешь попробовать меня убить?»
Я вспоминаю кем-то когда-то произнесенные слова.
И правда, я ведь не единожды их слышал. Он говорил их мне черт знает сколько раз. Эти слова застряли у меня в голове, словно какое-то проклятье.
И это еще не все. Мне показывали трупы.
Марии признавались в любви, и ей приходилось смотреть, как другой жертвует собой ради нее.
Это все важная информация, которую я наскреб в своей обрывочной памяти. Может, были и более мелкие ловушки, которые я пропустил.
Он постоянно атаковал из укрытия, ничем не рискуя. Даже если результат выходил не тот, которого он ожидал, атаку можно было повторять неограниченное число раз.
– Если предположить, что наши действия в той или иной степени управлялись этим человеком…
Я сглотнул.
– …то нашу нынешнюю ситуацию он наверняка тоже спланировал.
Харуаки молчит. Его лицо скрыто под зонтом, так что я не вижу его выражения.
Молчание все тянется. Звук дождя кажется странно громким. Раздается тихий голос. Сперва я не понимаю, что это, но когда напряг слух, до меня дошло – это подавляемый смех.
Харуаки сдвигает зонт и показывает лицо.
Он весело смеется, глядя на меня.
– Эмм, Хосии. Что это еще за шутка или, может, супергипотеза? Во-первых, это просто невозможно. Управлять другими не так-то легко, правда? История забавная, да. Но, честно говоря, я даже не знаю, смеяться или нет, у тебя такое серьезное лицо… погоди-ка, я же уже смеялся, ну очень это было смешно.
– Мда, думаю, я слишком окольно все это говорил.
– …Окольно? И вообще, я просто не понимаю, что этому типу нужно. Но что бы это ни было, наверняка есть более простой путь.
Харуаки по-прежнему говорит беззаботным голосом.
– Угу. Я тоже не знаю его мотивов. Поэтому я хочу спросить тебя.
– …Спросить меня?
Когда я это произнесу, пути назад уже не будет.
– Харуаки…
Но я давно уже отбросил всякое намерение отступать.
– …Зачем ты нас загнал в эту ловушку?
Нет ответа.
Его лицо вновь скрыто за зонтом.
Он ничего не говорит. Наверно, он и не собирается что-либо говорить.
– Я уже не помню, что именно было, но мы подружились вскоре после того, как я поступил в школу. И благодаря тебе я смог подружиться с Коконе и с Дайей. Думаю, если бы не ты, моя школьная жизнь была бы малость скучнее. Все благодаря тебе.
Раз он молчит, значит, говорить за него должен я.
– Мы подружились меньше года назад, но…
– Стало быть, ты хочешь сказать, что не можешь судить, могу ли я что-то подобное сделать?
Я качаю головой. Правда, Харуаки меня, скорей всего, не видит.
– Я много чего о тебе не знаю. Но кое-что я знаю абсолютно точно. По крайней мере, одно я могу сказать наверняка.
И я заявляю.
– Харуаки Усуй ни за что так не поступил бы, не стал бы загонять нас в ловушку.
Наконец-то я вижу его лицо.
Харуаки смотрит на меня, распахнув глаза.
– Так что…
Наконец я это произношу.
– Так что… кто ты такой?
«О? Да ты скрытничаешь! Подозрительно! Неужели я попал в яблочко?! Блин, я ревную! Касуми стала такая красивая!»
Такие легкомысленные слова Харуаки произнес.
Но я кое-что заметил.
У «Комнаты отмены» есть свои правила. Окружающие не замечают изменений Моги-сан. Они ничего не замечают, даже когда на ее месте появляется «Ая Отонаси». Поэтому – как? Ну как?
…Как он мог сказать, что Касуми стала красивая?
И не только это подозрительно.
Харуаки был «отменен».
Даже я про него забыл. Но мне удалось снова его вспомнить.
«Я вспомнил, потому что он мой близкий друг». Так я рассуждал. Но все же: почему я смог его вспомнить, когда не вспомнил больше никого из «отмененных»?
Это всего лишь предположение, но, думаю, я не забыл его окончательно, потому что в Харуаки вселился кто-то еще.
И то, и другое не тянет на доказательства. Нет, оба аргумента дырявы, как решето.
Но это все уже не имеет значения.
Потому что я вспомнил.
Потому что я вспомнил что-то, что не должен был вспомнить.
«У тебя есть желание?»
«Это “шкатулка”, которая исполняет любое желание».
Слова кого-то, кто может становиться кем угодно, но и никем тоже может становиться.
– Говори, что тебе нужно!
И я называю его имя.
Я называю имя того, кто раздает «шкатулки», того, кого я не помнил все это время.
Его имя –
– …«О».
И как только я произношу имя…
– Хе-хе…
…Харуаки исчезает с лица Харуаки.
Не то чтобы у него форма головы изменилась. Просто в улыбке на этом лице больше нет Харуаки. Остается фальшивка, которая маскировалась под Харуаки.
Образ, который все это время нас преследовал, наконец проясняется.
…«О».
– Черт побери. Знаешь, это имя никто не должен был знать, кроме нынешнего «владельца». Странно.
– Ты был неосторожен в словах.
– Неосторожен?
«О» хихикнул, он откровенно забавляется происходящим.
– Я вовсе не был неосторожен. Мне вообще не нужно быть осторожным. Это ты аномален, если смог узнать меня по таким намекам!
– Ты так думаешь?
– Ну скажи тогда: вот ты видишь, как кто-то ведет себя не совсем обычно; ты что, сразу думаешь «Это кто-то другой. Кто-то в него вселился»?
Должен признать, он прав. Как бы подозрительно человек себя ни вел, это совершенно не повод считать его кем-то иным.
– И тем не менее ты меня отыскал. Это значит, что ты знал обо мне как о возможной причине всех этих случаев. Хотя помнить о самом моем существовании не должен был никто.
– Если я не должен был, почему же вспомнил?
– Кто знает? Загадка. Может, на тебя повлияла Ая Отонаси? Хотя вообще-то всего лишь из-за того, что тебя кто-то обучал, ты все равно не должен был меня заметить.
«О» говорит дружелюбным тоном. Но сейчас мне на подобные вещи наплевать.
– …Ааа, ты хочешь знать мои намерения? Отлично! Мне нечего скрывать. Я – всего лишь хотел понаблюдать за тобой с близкого расстояния.
Услышав эти слова, я вновь почувствовал.
Аах – опять.
То же самое неприятное чувство, как тогда, в первый раз, когда я его встретил. Снова оно же.
Что это? Напомните-ка мне, что это за чувство?
– …Не понимаю! Почему для этого тебе понадобилось загонять в угол Моги-сан?
– Зачем я так поступил с «владельцем»? Я же уже сказал – я хотел понаблюдать за тобой. Впрочем, пожалуй, попробую объяснить проще.
«О» начинает говорить веселым голосом.
– Я хотел посмотреть, как ты реагируешь на чью-то еще «шкатулку». Когда исполнилось искаженное «желание» Касуми Моги вернуть прошлое, я, не подумавши, обрадовался. Я был рад, потому что мог наблюдать за тобой, оказавшимся в этой «шкатулке», довольно долго. …Но вскоре я понял, что это была ошибка. Потому что я, разумеется, хочу наблюдать за тобой в самых разных ситуациях. Но в «шкатулке», которую вы, люди, называете «Комнатой отмены», я не могу этого делать. Все всё время ведут себя одинаково, ты, разумеется, не исключение. Как бы ни сохраняли память Касуми Моги и Ая Отонаси, это совершенно неинтересно, если самый главный, ты, ее теряешь.
Я обхватываю себя руками, пытаясь защититься от этого неприятного чувства.
– Поэтому я решил вмешаться. Я превратился в Харуаки Усуя – он играл важную роль, с его места я мог легко влиять на вас троих. В общем, я позволил себе создать подходящие условия, пользуясь Харуаки Усуем, Аей Отонаси и Касуми Моги, плюс я ввел в систему сохранение тобой памяти. И благодаря этому я мог за тобой наблюдать просто великолепно!
– Так неужели ты подбил Моги-сан убить меня, потому что ты хотел?..
– Да, я хотел посмотреть, как ты отреагируешь на смертельный удар со стороны девушки, которую любишь.
…И вот ради этого Моги-сан пришлось столько страдать.
– А, кстати, по этой же причине я возбудил в тебе эту любовь, конечно же.
– Какого…
Мои чувства были вызваны искусственно?..
– О? А я-то был уверен, что ты заметил. А, понятно. Значит, ты не хотел замечать. Хе-хе… вот ради таких моментов и стоит находиться рядом с тобой. Сказать по правде, мне вовсе не нужно было самому быть в «шкатулке», чтобы за тобой наблюдать. Но тогда я мог бы проглядеть вот такие случаи, как этот. Смотреть снаружи «шкатулки» очень неудобно, да, примерно как заглядывать в окуляр суперэффективного телескопа, но с огромного расстояния. Видеть можно. Но фокусироваться неудобно. Примерно такое ощущение и здесь. Так что, хоть это и побочный эффект, но то, что я мог смотреть на тебя с такой близости глазами Харуаки Усуя, оказалось очень удачно!
Наконец-то я понял, что это за неприятное чувство, которое я все время испытываю.
Да. Это – ужас.
Не то чтобы я до сих пор не испытывал ужаса. Но это чувство ужаса слишком отличается от обычной формы, потому-то я и не смог распознать его сразу.
– Ну ладно, Кадзуки Хосино-кун. Что ты теперь собираешься делать?
Я стою без слов.
Осознав испытываемый мной ужас, я не в силах раскрыть рот.
– Ты думал, все образуется, если только все узнают, что «я» внутри Харуаки Усуя? Разумеется, сейчас я выгляжу как человек. А поскольку я еще и убийца, ты можешь просто сдать меня полиции и сказать, что дело сделано. Но это ведь не так, верно? Твоя цель ведь – вернуть себе повседневную жизнь, верно? Одни разговоры ничего не решат!
Он опасен. Опаснее всего, с чем я встречался в жизни.
– Кроме того, есть причина, почему я не скрываю больше необходимого свое превращение в Харуаки Усуя. Да, «шкатулка» сейчас у меня, потому что я забрал ее у «владельца». Я могу показать ее тебе, прямо сейчас. Но нет нужды. Равно как нет нужды отдавать ее тебе всего лишь потому, что ты меня вспомнил. И заставить меня отдать ее ты тоже бессилен.
Я ему интересен. Но только как подопытный. Не больше, не меньше. И, конечно, я совершенно без понятия, как иметь дело с человеком, который обращается со мной так.
Поэтому…
– …Бессилен, ну конечно.
…Я никогда бы не стал говорить таким неуважительным тоном.
– Кадзуки в одиночку бессилен, да.
«О», однако, смотрит на меня, пытаясь понять, откуда идет голос.
Он угадал. Голос доносится из моей сумки.
Сигналит машина. Ревя двигателем, к нам приближается грузовик. «О» переводит взгляд на него и чуть хмурится. Летящий в нашу сторону грузовик выглядит ужасающе знакомым.
А за рулем сидит – Мария.
– Я скучала по тебе, «О»!
Голос доносится из мобильника в моей сумке, который был включен все время, что мы разговаривали.
Грузовик несется прямо на нас. Мы стоим неподвижно. Визг тормозов. Из-за дождя тормоза работают хуже, чем должны. Грузовик все ближе и ближе. Но «О» не отступает. И поэтому я тоже не отступаю. Я инстинктивно закрываю глаза.
Визг тормозов смолкает.
Я открываю глаза. Грузовик застыл перед самым моим носом – буквально.
– И чего ты хотела добиться этим блефом?
«О», слабо улыбаясь, обращает вопрос к фигуре на водительском сиденье.
– Просто небольшое приветствие. Как удачно, что тебя не переехало вместо Касуми, а?
Голос доносится и спереди, и из моей сумки. Выбравшись из грузовика, Мария наконец снимает блютус-гарнитуру и обрывает звонок.
«О» не отводит глаз от Марии, стоящей перед нами без зонта.
– Стало быть, ты слушала весь наш разговор. Значит, вы двое не волновались об этой стратегии изначально. Жаль – хотелось бы мне посмотреть, как Кадзуки будет удручен ее результатом.
– Я всерьез рассматривала эту стратегию, когда ты ее предложил. Но, судя по всему, Кадзуки тебя вычислил, сегодня ночью он меня просветил.
В общем-то, я не собирался рассказывать ей именно ночью. Я просто не знал, когда ей рассказать, что я обнаружил.
Однако именно я выбрал время для разговора с Харуаки, после того как скооперировался с ним.
– Но в итоге это оказался правильный выбор. Потому что если бы я была рядом с ним, ты продолжал бы изображать дурачка.
– И ты угнала грузовик только для того, чтобы притвориться, что тебя тут нет? Ну, спасибо за усердие. Только зачем бы мне изображать дурачка, когда ты здесь? Может, ты и «шкатулка», но это не значит, что ты что-то можешь.
– Так ты что, не знал? Похоже, мои усилия пропали даром. Что ж, давай я спрошу: ты знаешь про мое «Ущербное блаженство», верно?
– Да, я о нем знаю. И я знаю, что с его помощью ты не можешь причинить мне вреда.
Мария рассмеялась.
– Хе-хе, тебе никогда не понять нас, людей. Может, ты поймешь, если я сформулирую это так: «Я все подготовила для того, чтобы стереть тебя».
«О» на эти ее слова лишь криво ухмыляется.
– Ты можешь только запихивать других в эту твою «шкатулку», разве нет? И как ты собираешься это сделать?
– Похоже, ты до сих пор не знаешь, почему я была так сосредоточена на Кадзуки.
Внезапно она произносит мое имя. «О» оглядывается на меня. Взгляд у него добрый, но все равно он меня пугает. Примерно таким вот взглядом человек смотрит на кусок свинины, раздумывая, как ее приготовить.
– …Вот оно что.
«О» улыбается.
– Наконец-то ты понял. У Кадзуки талант обращаться со «шкатулками». Он, наверно, даже мое «Ущербное блаженство» сможет подчинить. А пожелает он наверняка, чтобы его повседневная жизнь шла своим чередом. Его повседневная жизнь, без всего, что ей угрожает. Без «шкатулок». Без тебя.
Мария выкладывает все это, сверля «О» сердитым взглядом.
«О» эти слова не ошарашили, не удивили, не позабавили. Он лишь печально опускает глаза.
– Понятно. Значит, ты совсем не изменилась, – отвечает он.
Это он говорит той, кто превосходит нас всех, хоть и выдержала 27755 временных петель.
– Если так случится, такая мелкая «шкатулка», как ты, тоже разрушится.
Мария отвечает, глазом не моргнувши.
– Я знаю.
– Да я уж понял.
«О», однако, по-прежнему смотрит печально. Его, похоже, совершенно не тревожит то, что его могут стереть.
– Ты по-прежнему не можешь жить ради себя самой? Ты можешь делать что-то только ради других? Мне искренне жаль тебя, что ты проживаешь такую никчемную жизнь!
– Твоя жалость даже вместо червяка на рыбалке не сгодится.
– Сперва мне было интересно это твое довольно редкое качество, но оно пустое. Человек, у которого нет собственных желаний, ничем не отличается от машины. С равным успехом я мог бы наблюдать за пылесосом. Ты для меня – самое скучное создание, какое только может быть!
Мария слушает «О», скрипя зубами от злости. Неудивительно. Вместо того, чтобы обращаться с ней как с противником, враг ее жалеет.
– Ладно. Я не хочу, чтобы меня стерли, поэтому предлагаю сделку. Я отдам вам «шкатулку». Взамен я хочу, чтобы вы меня не трогали. Что вы думаете?
– …Пфф, довольно нахальные условия, если учесть, что ты можешь оказаться стерт.
– Тебе бы благодарить меня, что я вообще ответил на твое весьма сомнительное требование. Не факт, что Кадзуки Хосино согласится воспользоваться твоей «шкатулкой». И я даже пытаться представить себе не хочу, насколько низки шансы, что я исчезну, если он ей воспользуется. Я иду на это совершенно необязательное примирение исключительно чтобы выразить уважение Кадзуки-куну, который меня отыскал.
– Примирение? Ты всего лишь отдашь нам старую клетку, в которой ты держал Кадзуки. Ты можешь мастерить новые клетки сколько тебе заблагорассудится, так ведь? Тебе ведь эта «шкатулка» уже надоела, и ты все равно собирался скоро заменить ее на другую, так?
– Не буду комментировать твое воображение.
– Пфф… Кадзуки, тебя это устраивает?
Мария спрашивает мое мнение. Я киваю. Меня устраивает – главное, что мы разберемся с «Комнатой отмены».
– Кадзуки Хосино-кун. Можно я дам тебе совет?
Ну и вопросики задает «О».
– Ты из тех, кто не хочет перемен. Но большинство «владельцев» желают прямо противоположного, когда к ним в руки попадает «шкатулка». Одни хотят что-то приобрести. Другие хотят кем-то стать. Третьи хотят от чего-то избавиться. Все они хотят воплотить в жизнь подобные желания. Следовательно, ты совершенно не вписываешься.
Я хмурю брови – никак не пойму, к чему он ведет.
– Кадзуки Хосино-кун. Ты не думаешь, что ты ненормален? – спрашивает он.
– …Я нормальный.
Услышав мой ответ, он улыбается.
– Понятно. Но, боюсь, ты все же ненормален! Однако ты можешь не беспокоиться, если тебе это не нравится. Оставаться ненормальным ты сможешь очень недолго. Рано или поздно людей вроде тебя либо выталкивают из общества, либо они адаптируются и теряют свою ненормальность. Не беспокойся! Ты из последних, не сомневаюсь в этом.
Все это он произносит, не прекращая улыбаться.
– И именно поэтому – ты действительно несчастен.
У него ну очень довольный вид.
– Вот что я имею в виду: ты теперь знаешь, что такие лазейки существуют. Всякий раз, когда ты столкнешься с чем-то плохим, ты будешь думать: «Если бы только у меня была “шкатулка”…» Как бы ты ни старался забыть, к сожалению, «шкатулки» существуют. «Шкатулки», исполняющие любое желание, существуют. Ты никогда не забудешь о том, что есть такой выход. И рано или поздно обязательно придет время, когда тебе понадобится «шкатулка»!
Он по-прежнему улыбается.
Ааа, понятно…
Я отказался от «шкатулки». Но это было бесполезно. «О» уже связал меня своим проклятием.
– Когда тебе понадобится «шкатулка», ты, возможно, уже утратишь свою ненормальность. Если так, ты не сможешь больше подчинить себе «шкатулку». А это будет для меня уже не так интересно. Поэтому я собираюсь и дальше понемногу вмешиваться в жизнь твою и окружающих – чтобы заинтересовать тебя «шкатулками».
Что же я мог сделать, чтобы избежать этого проклятия?
…Скорей всего, избежать его было невозможно.
Я… нет, мы проиграли в тот момент, когда впервые повстречали «О».
– Естественно, я дам тебе «шкатулку», даже если ты утратишь свою ненормальность. Я не против – если только ты позволишь мне слушать твой звук.
– …Звук?
– Да, я люблю все звуки, которые вы, люди, издаете, но один из них я люблю больше всего. Если можно, я хотел бы, чтобы ты позволял мне слушать этот звук. …Мм? Что это за звук, спрашиваешь? Мои вкусы совершенно ординарны, так что, думаю, ты уже знаешь. Это…
Улыбнувшись, он произносит:
– …скрежет сердец.
С этими словами «О», выглядящий точь-в-точь как Харуаки Усуй, исчезает.
На землю там, где он только что стоял, падает маленькая шкатулка. Когда я протягиваю к ней руку, она начинает разбухать.
И тотчас весь окружающий пейзаж начинает складываться. Я вижу стены этого мира. Белые обои начинают рассыпаться в пыль. Сладость, прилипшая к моей коже, исчезает, оставляя после себя тупое ощущение дискомфорта. Мой вестибулярный аппарат сходит с ума, все начинает кружиться. Звук разрушения. Звук разрушения. Звук чьего-то разрушения. Все заполнено отчаянием. Несомненным отчаянием.
Фальшивые декорации стерты, мы стоим в темной камере. Маленькая-маленькая камера, меня бы стошнило, если бы я хоть полдня здесь провел.
Это, похоже – внутренность «шкатулки».
И в этой подобной тюрьме комнатушке, скорчившись, сидит она. Сидит, прижавшись лбом к коленям и обхватив ноги руками.
Девушка, которую я любил.
– …Моги… сан.
Услышав мой голос, она медленно поднимает лицо.
– Ах…
Ее глаза, только что казавшиеся почти мертвыми, начинают слабо сиять.
– Не верю! Не может все вдруг так хорошо пойти!
Слезы текут по ее щекам.
Сначала мне это кажется очень странным, но тут же я понимаю, почему.
– …Ты правда пришел меня спасти.
Понимаю.
Ты вновь можешь плакать.
– Моги-сан, прости меня. Но я собираюсь уничтожить «Комнату отмены».
– …Ага.
Моги-сан кивает, вся в слезах.
– Я собираюсь дать тебе умереть в аварии.
– …Ага.
Она утирает слезы.
– Ты можешь разрушить «шкатулку». И ты можешь прекратить мою жизнь. Но, пожалуйста, погоди чуть-чуть. Я хочу тебе кое-что сказать.
С этими словами Моги-сан принимается рыться у себя в сумке. Найдя что-то, она достает это и прячет за спиной.
Мария хмурится, глядя на ее действия.
– Моги… только не надо снова…
Не обращая внимания на Марию, Моги-сан подходит ко мне, держа руки за спиной.
– …Стой, Моги! Прекрати уже…
– Это не то, что ты думаешь, Мария, – укоряю я ее. Я не вижу, что прячет Моги-сан. Но уже знаю, что это.
Мария в ответ на мои слова смотрит скептически и обходит Моги-сан. Увидев, что у Моги-сан в руках, она от изумления лишь криво улыбается.
– Кадзу-кун, как ты думаешь, есть чувства, которые не меняются? – спрашивает Моги-сан.
Я знаю ответ. Только ей этот ответ не понравится.
Поэтому мне нелегко его выговорить.
Думаю, мой ответ был бы другим, не доведись мне пережить «Комнату отмены». Но я ее пережил. Я испытал на себе этот мир, похожий на вечность. Поэтому я не могу думать иначе. Неизменные чувства –
– …Таких не бывает, мне кажется.
Моги-сан стоически слушает мой ответ.
Затем она улыбается.
– Да, я тоже так считаю.
Не подумавши, я заглядываю ей в глаза. Она словно ждала этого; по-прежнему с улыбкой на лице продолжает:
– Мои чувства к тебе все время менялись. Ты перестал быть для меня дорог. Ты начал меня раздражать. Я ненавидела тебя, я считала тебя занозой. Один раз я даже собиралась убить тебя. Но знаешь? Это все значит, что я полагалась на тебя все это время. Потому что я всегда верила, что ты спасешь меня отсюда. Всегда, всегда… Я просто не могла тебя игнорировать. Я знаю, это худшее, самое эгоистичное чувство, какое только может быть. Но знаешь? Я ничего не могла поделать. Хотя и знала, что я эгоистка. Я знаю, как называется это чувство. Даже если ты не веришь в неизменные чувства, пожалуйста, поверь в одно это. Все то время, что я провела в «Комнате отмены»…
Моги-сан обнимает меня, очень скованно.
И дает мне то, что прятала за спиной.
Ее губы дрожат возле самого моего уха.
– …я любила тебя, Кадзу-кун.
Ее губы приближаются к моим. Но когда они вот-вот уже должны соприкоснуться, она замирает. Постояв так чуть-чуть, она мирно отодвигается, так и не поцеловав меня.
Я хотел было спросить, почему она остановилась, но решил, что не стоит.
Из-за того, что она мне передала.
– А…
В руках у меня – причина, почему она ничего не могла сделать.
Я все понял и закусил губу.
Это не совсем то, чего я ожидал.
Это умайбо.
Это-то я ждал. Но только это не мое любимое, со вкусом кукурузного супа. Оно со вкусом Тэрияки-бургера. Такое я люблю меньше всего. Более того…
…это то самое, которым Моги-сан угостила меня изначально.
Почему Моги-сан обняла меня так скованно? Почему не поцеловала?
Это не было признание той Касуми Моги, которая уже признавалась мне бессчетное число раз, которая уже целовалась со мной, которая уже пережила «Комнату отмены».
Это было первое признание Касуми Моги, когда по ней еще не проехалась «Комната отмены», когда она могла звать меня только «Хосино-кун».
«Я хочу заново прожить второе марта».
Величайшее сожаление, которое она испытала в тот день.
И вот сейчас она все исправила.
Значит – мне надо ответить так, словно сейчас настоящее 2 марта?..
Я смотрю на Моги-сан.
Моги-сан мягко улыбается. Она ждет с этой мягкой улыбкой на губах, зная уже, что я отвечу.
– Это…
Это слишком жестоко!
Я не хочу такое произносить.
В смысле, я же любил Моги-сан. Даже если эти чувства мне внушил «О», сами они не были фальшивыми.
Почему же у меня нет выбора, кроме как произнести слова, которые причинят ей боль?
Ааа, ну конечно.
Я «отменил» эту «шкатулку». Я отверг желание Моги-сан. Я собираюсь дать ей погибнуть в аварии. Я не имею права говорить ей добрые слова.
Я раскрываю рот.
И все же выговорить это довольно трудно. Я колеблюсь, открываю и закрываю рот; потом вдруг ощущаю на языке какую-то соленую жидкость и вздрагиваю.
Не могу придумать, какие еще слова можно ей сказать.
– Пожалуйста, подожди до завтра.
Моги-сан печально опускает глаза.
Конечно, от этих слов ей больно. И все же – ее лицо меняется почти мгновенно. Она говорит мне:
– Спасибо.
…с улыбкой.
С улыбкой, идущей от самого ее сердца.
Аах…
Увидев эту улыбку, я наконец вспомнил.
Старый наш разговор.
Разговор, который влюбил меня в нее.
Разговор, послуживший толчком к нашей эфемерной любви.
Драгоценное воспоминание.
«Хосино-кун. Могу ли я попросить тебя звать меня Касуми?..»
«Э? Ч-чего это, так вдруг?»
«Может быть, тебе кажется, что это вдруг, но, знаешь, я все время хотела, чтобы ты так ко мне обращался».
«Вот… как».
«Ну… тебе это нормально?»
«Н-нормально…»
«И, и еще, это, в общем… можно я буду тебя звать “Кадзу-кун”?»
«Эээ… ну да, я не против».
«Л-ладно, попробуй меня позвать».
«…Касуми».
«…Пожалуйста, еще раз скажи».
«Касуми».
«…Спасибо».
«Уаа!.. Ч-чего ты плачешь?!.»
«Мм? Я плачу?»
«Еще как!..»
«Это… это из-за того, что я так счастлива, Кадзу-кун».
И Касуми рассмеялась, все еще со слезами в глазах.
Я никогда раньше не видел подобной улыбки.
Улыбки, полной чистого счастья.
Впервые в жизни я принес кому-то столько счастья. Это ощущение было совсем новым для меня, и я тоже почувствовал, что счастлив до краев.
Принести кому-то счастье – само по себе счастье.
Я был очень рад, что открыл в себе такую сторону, и Касуми, научившая меня этому чувству, стала для меня особенной.
Может, я примитивен.
Но та улыбка изменила меня, сомнений нет.
Я собираюсь стереть это воспоминание.
Я собираюсь стереть это заново узнанное чувство.
По-моему, это слишком жестоко. Мне кажется, в таком препятствии в самый последний момент совершенно не было нужды. Слишком жестоко – заставлять меня уничтожать такое своими собственными руками.
И все же – выбор уже сделан.
Выбор сделан давным-давно.
Я что хочу сказать, ведь даже это сожаление будет сразу стерто «Комнатой отмены», верно?
– Мария, могу я тебя кое о чем попросить?
Я хочу всего лишь, чтобы кто-то меня чуть подтолкнул, когда я колеблюсь.
– Давай.
– Ты знаешь, что я сейчас собираюсь сделать.
– Угу, я ведь наблюдала за тобой дольше, чем кто-либо в этом мире.
– Что я сейчас собираюсь сделать? Просто скажи мне.
Мария серьезно кивает. Конечно же, она знает, почему я спрашиваю.
– Ты собираешься растоптать эту штуку!
Но Мария не подбирает мягких слов.
– Ты собираешься растоптать неуклюжее «желание» другого человека во имя своего собственного «желания»! И это то, что ты не оставишь никогда и ни за что, Кадзуки!
Да. Я убежден, что прав.
– И поэтому ты – уничтожишь «шкатулку».
Я киваю Марии.
Всей левой рукой, от пальцев до локтя, провожу по лицу, стирая слезы.
– Все правильно говоришь.
Я подхожу к стене.
Серая стена, которая нас окружает, тонкая, словно бумажная. У «шкатулки» нет больше власти. Она всего лишь хранит в себе мои воспоминания и оттягивает момент, когда они исчезнут.
Мне хочется оглянуться и посмотреть, какое сейчас лицо у Касуми.
Но я чувствую, что не должен.
Я поднимаю правую руку.
Чтобы уничтожить «шкатулку», «желание» Касуми и мои воспоминания.
– Спасибо тебе. В конце концов все же именно ты спас меня, Кадзу-кун.
Пожалуйста, прекрати!
Тебе не за что меня благодарить. Я лишь разбиваю. Всего лишь разбиваю твое дефектное «желание».
Прости меня.
Пожалуйста, прости меня за то, что не сумел тебя спасти.
И поэтому я не обращаю внимания на ее голос.
Но – спасибо.
Ты в итоге улыбнулась, и благодаря этому я все-таки смог поверить в себя.
– УАААААААААААААААА!
Завопив во всю мощь своих легких, я со всей силы бью в стену кулаком.
Стена разваливается с громким треском, легко, как стеклянная.
В одном из опадающих осколков я вижу нас с Касуми. Мы радостно улыбаемся друг другу.
Осколок падает и рассыпается в пыль.
Снаружи начинает вливаться белый свет. Чем бОльшая часть стены разрушается, тем сильнее темнота поглощается светом. Все, кроме нас, исчезает в белизне.
Так слепит; я ничего не вижу.
Но – это жестоко – Касуми здесь. Изначальная Касуми здесь.
Касуми лежит на мостовой. Вся в крови. На нее так больно смотреть, что хочется отвести взгляд.
Но Касуми улыбается. Из последних сил улыбается, глядя на меня.
Ее губы начинают шевелиться.
– Прощай.
А затем нас окутывает белое сияние, и мы исчезаем.
Свет проникает в мое тело. Он отыскивает во мне прорехи и жестоко вторгается в них. Он окрашивает белым мои внутренности, мою кровь, мое сердце, мой мозг. Свет вторгается в мою память, и она тоже становится белой. Фальшивые, но драгоценные воспоминания. Новое чувство, которое я познал. Слова, которыми мы обменивались.
Все становится белым и исчезает.
Все становится белым и исчезает.
Все становится белым и исчезает…