ГЛАВА 5. АПРЕЛЬ 5
1
Третья неделя апреля (вторая неделя нового триместра) прошла без каких-либо серьезных проблем. По крайней мере, по моим ощущениям.
При поддержке одноклассников и учителей я молча продолжал исполнять обязанности «того, кого нет». Юйка Хадзуми, последовав моему совету, тоже была хорошей «той, кого нет» и добросовестно игнорировала меня в школе. Это сперва приносило облегчение.
Похоже, Хадзуми разделяла и мою точку зрения, что «тем, кого нет» и вне школы безопаснее не общаться с одноклассниками. …Разделяла, однако я замечал, что по пути в школу и из школы она, как обычно, болтает с другими девушками из 3-3. Все-таки, видимо, полностью посвятить себя роли «той, кого нет» даже вне школы оказалось для нее слишком трудно.
Несколько раз Хадзуми звонила мне по телефону. Каждый раз я подбадривал ее фразами типа «Давай, у тебя получится нормально сделать «контрмеру»», но чего-то большего уже не говорил. Потому что чувствовал, что наставления «то не делай, это не делай» лишь усилят прессинг и в перспективе принесут больше вреда, чем пользы.
Я еще раз встретился с Хадзуми – это было в пятницу, 20 апреля, немного в другое время, чем в день церемонии открытия, но тоже утром, до школы. Мы спустились с набережной реки Йомияма к воде и прошлись вдвоем по тротуару у самого берега.
Там Хадзуми рассказала немножко о себе.
Когда она возвращается домой из школы, там, как правило, никого нет – это из-за работы ее родителей. Не то чтобы она была с родителями в плохих отношениях, но в жизнь дочери они предпочитают не вмешиваться.
– Если говорить в плохом смысле, то они мной пренебрегают; но меня это вполне устраивает.
С этими словами Хадзуми беззаботно улыбнулась, но мне подумалось: а что там происходит на самом деле? Вот если бы эту фразу произнесла Мей Мисаки, то наверняка никаких сомнений у меня бы не возникло.
Она рассказала, что у нее есть брат на пять лет старше.
В прошлом году он окончил школу, переехал из Йомиямы в Токио и там поступил на юрфак какого-то университета. Похоже, это упорный парень, собирающийся в будущем стать юристом. По словам Хадзуми, от меня у нее ощущения в чем-то похожие на те, что от брата…
– Со-кун, а у тебя братья или сестры есть?
На ее вопрос я ответил нарочито безразличным тоном:
– Есть сестренка, она в начальной школе. В Хинами живет.
У нас с ней разные отцы, она родилась во втором браке моей матери – эти детали я сознательно опустил.
– А зовут как?
– А?
– Твою сестру как зовут?
– А… Мирей.
– Она милая?
– …Так себе.
Если подумать… хотя тут и думать не стоит: с позапозапрошлого лета я не видел Мирей ни разу. Наша мать Цкихо за эти без малого три года, насколько мне известно, приезжала в Йомияму трижды, но Мирей не взяла с собой ни разу.
– Со-кун, ты сейчас живешь в одном доме с Акадзавой-сан, да? – внезапно спросила она тогда же, в пятницу.
– Так оно сложилось, и это ненадолго, – тут же ответил я. – Планируется, что еще до лета я вернусь к дяде.
– Но сейчас вы с ней в одном доме, да? Я слышала, что и квартиры у вас на одном этаже, это правда?
– Ээ, ну да.
Интересно, от кого она это услышала. От кого-то из подруг, с которыми близко общается вне школы? Или же… хотя какая вообще разница. Это не та информация, которую стоит скрывать.
– Со-кун, значит, ты с Акадзавой-сан разговариваешь каждый день?
– Аа… Ну… не сказал бы, что прямо-таки каждый день.
– Хотя вне школы тоже лучше общаться с одноклассниками как можно меньше, а?
В словах Хадзуми мне на миг почудился маленький, но острый шип.
– Просто Акадзава – моя кузина.
Ответив, я посмотрел сбоку на лицо идущей рядом со мной Хадзуми. Она по-прежнему смотрела вперед. Произнесла «хмм» нарочито холодным голосом, а потом…
– У тебя к ней какие-то особые чувства? – поинтересовалась она.
– Чего? – удивился я и снова глянул в профиль на Хадзуми. – Что ты имеешь в виду?
– Ну… это… – промямлила она, поглаживая свободной от сумки рукой спадающие на грудь волосы. – Там, нравится она тебе, не нравится…
– Эээ… Ну, если так ставить вопрос, то ответ, наверное, «нравится».
Я, естественно, пытался понять, что творится в голове у собеседницы, запустившей в меня таким прямым вопросом. Честно говоря, в этой области я был слаб и обладал микроскопическим опытом. И еще, честно говоря, для меня сейчас этот вопрос вообще не стоял, так что я об этом просто не думал.
– Но слушай, я, конечно, сказал «нравится», но Акадзава же моя кузина. Так что это не в каком-нибудь странном смысле.
Добавив это, я попытался поставить точку в этой теме. Однако Хадзуми явно ставить точку не собиралась…
– Кузены вполне могут друг на друге жениться, – сказала она. При этом она по-прежнему смотрела вперед, но – возможно, мне это показалось – в ее голосе вновь появился тот же шипик.
«Ох, блин…» – вздохнул я, но молча, не показав это ни голосом, ни лицом.
Слаб я. Прилично, нет, чертовски слаб по части такого рода разговоров с девушками.
Как вообще в таких ситуациях реагирует обычный третьеклассник средней школы? Скажем, Ягисава? Скажем (хотя вряд ли это пример для подражания) Сюнске Кода? Скажем, Коити Сакакибара три года назад…
Мои раздумья вылились в несколько секунд неестественного молчания. После чего Хадзуми чуть заполошно выдала «А, э…», остановилась и повернулась ко мне.
Щеки ее немножко покраснели, взгляд стал нервным. Несмотря на по-взрослому красивые черты лица, его выражение вроде как утратило баланс и стало как у растерянного ребенка. «Отлично. Сейчас эта тема уйдет в сторону», – подумал я, и в этот самый момент…
– Знаешь, Со-кун.
Ее черные глаза с длинными ресницами смотрели прямо на меня.
Выражение лица совершенно изменилось, теперь на нем играла озорная улыбка. Озорная, но несколько более подходящая к ее взрослому облику.
– Когда ты добровольно вызвался быть «тем, кого нет», я…
– Ух ты, зимородок! – воскликнул я в этот самый момент, и Хадзуми смолкла. Я указал рукой в сторону реки и, сделав пару шагов к воде, продолжил: – Смотри, вон там. Летит.
Чуть ближе середины реки. Метрах в трех над поверхностью воды виднелась птичка, усердно работающая крыльями.
Ярко-лазурные крылья, оранжевая грудка. Довольно длинный для такого маленького тельца клюв. …Да, это точно зимородок. Так он охотится на водную добычу.
Эта красивая птичка – неперелетная, обитает во всех регионах страны; однако вот так летящей над рекой здесь, в Йомияме, я ее видел впервые. Машинально я сложил из больших и указательных пальцев воображаемый видоискатель. Спокойно шагая вперед, несколько раз щелкнул воображаемым затвором фотоаппарата.
– Ох, ну блин… – послышался сзади голос Хадзуми.
Зимородок нырнул в воду и тут же вынырнул, держа превосходно пойманную рыбку. Снова щелкнув воображаемым затвором, я мысленно сказал ему (…скорее всего, это «он». Судя по черному клюву) «спасибо».
2
На следующий день, 21 апреля, в субботу, незадолго до полудня.
Уведомив школу об отсутствии по уважительной причине, я направился в «клинику» при городской больнице. Прием на прошлой неделе был все-таки отменен и перенесен на неделю вперед, то есть на сегодня.
Это больница общего профиля с обширной территорией близ Юмигаоки. Диагностический корпус, где с прошлого года ведется масштабная реконструкция, расположен впереди, к нему примыкает больничный стационар, и все это вместе называют «главным зданием». Позади и чуть в стороне стоит маленькое и очень старое здание, «флигель». Отделение, куда я хожу, находится именно там.
Сейчас оно носит имя «психоневро», но еще лет десять назад, кажется, называлось просто «психиатрическим». В прошлом его, видимо, не хотели размещать на видном месте. Душевнобольные, как правило, вызывают у мира туманные предрассудки. Даже сейчас они еще остаются; уж не потому ли Цкихо называет это место «клиникой»? «Психологическая клиника» звучит приятнее, чем «психоневрологическое отделение больницы».
Своего первого мужа, то есть моего отца, Цкихо потеряла из-за самоубийства. «Смерть в результате психического заболевания» – так я слышал. Потом еще и случай с Тэруей-саном три года назад. «Только не это опять»… такое рассуждение я вполне мог себе представить. Я сам, кровный родственник их обоих, об этом особо не парился. Тем не менее…
Иногда, когда я стоял перед флигелем, меня охватывало какое-то свинцовое чувство.
Четырехэтажная железобетонная коробка безо всяких изысков. Железные решетки на маленьких окнах, даже тех, что выше второго этажа. По грязноватым стенам то тут, то там ползет плющ; в целом атмосфера создается унылая и какая-то зловещая.
Однако, насколько я знаю, в палатах флигеля сейчас не держат психоневрологических пациентов. Главная причина – здание слишком ветхое. Тяжелобольных, которым необходима госпитализация с ограничительными мерами, уже переправили в новую частную больницу в другом регионе. Само это здание в скором будущем, похоже, снесут.
– Здравствуй, Со-кун. Ты уже в третьем классе, – своим всегдашним вежливым тоном сказал мой врач Усуй-сэнсэй, войдя в смотровой кабинет. – В прошлый раз мы виделись, кажется, в начале февраля? – он опустил глаза на мою карту, лежащую на столе. – Как у тебя дела? За эти два месяца что-нибудь изменилось?
С этим психиатром я консультировался с самого переезда в Йомияму.
Ему было, похоже, под сорок. Телосложение дзюдоиста, крупное квадратное лицо. На щеках, на подбородке, вокруг рта – черная борода. С первого взгляда впечатление создается очень злодейское, но его маленькие глазки всегда смотрят на меня спокойно и ласково…
– Никаких особых изменений. Проблем, думаю, тоже никаких, – ответил я.
– По ночам спишь хорошо?
– Да.
– В снотворных не нуждаешься?
– Нет. Обычно у меня и без них все нормально.
– Плохие сны бывают?
– Ну… время от времени.
– Но реже, чем раньше?
– Да.
Изначально я стал наблюдаться у этого врача сразу же, как только переехал в Йомияму к Акадзавам; меня с ним познакомил муж Цкихо, то есть мой отчим, Сюдзи Хирацка. Потому что из-за потрясения, испытанного мной от того происшествия три года назад, мое душевное состояние вполне можно было назвать неустойчивым.
Я считал, что с головой у меня уже все в порядке, но по факту, меня одолевали всяческие расстройства. Бессонница. Кошмары. Даже наяву накатывали приступы тревоги и страха, замешательства, беспомощности. Это сопровождалось частым сердцебиением, потливостью, одышкой.
Посттравматическое стрессовое расстройство.
Хоть Усуй-сэнсэй и отказался использовать этот термин, но диагноз был именно такой. Впрочем, эта патология не такая серьезная, как о ней говорят, поэтому беспокоиться незачем.
«Главное, Со-кун, ты уже пытаешься восстановиться самостоятельно». Эти его слова я отлично помню до сих пор. «Я тебе лишь чуть-чуть помогаю».
Поскольку нас познакомил Хирацка, я изначально относился к Усую-сэнсэю с немалой настороженностью. Но постепенно между нами стали строиться отношения типа «ему можно доверять»… В результате уже год спустя мое состояние заметно улучшилось. Сперва я принимал множество всяческих лекарств, но сейчас уже почти ничего не принимаю.
– Мама с тобой в последние дни связывалась? – поинтересовался врач. Этот вопрос он задавал каждый раз, и я осознавал, что каждый раз моя реакция была совсем не позитивной.
– Время от времени. …В этом месяце – один раз.
– По телефону?
– Да.
– Вы с ней как следует поговорили?
– …Нет. Я прослушал на автоответчике.
– Со-кун, а ты ей звонишь?
– …Не звоню.
– Не хочешь с ней разговаривать?
– Да… наверное. Не особо…
– Ты не думаешь, что хотел бы с ней встретиться?
– …
– Ты ведь на самом деле хочешь?
– …
– Ты можешь быть со мной откровенным. Почему?
– …Не знаю.
– Вот как. …Угу.
Врач поморгал своими маленькими глазками, повторив «угу, угу».
– В общем и целом я тоже знаком с особыми обстоятельствами семьи Хирацка. И, учитывая твое нынешнее положение, ничего удивительного, что тобой владеют ужасно противоречивые эмоции по отношению к матери. Это само по себе не должно быть поводом для тревоги. Хорошо?
На эти слова я покорно ответил «да» и кивнул.
3
Похоже, сегодня я был у Усуя-сэнсэя последним пациентом. Выйдя из кабинета, ни одного другого пациента я не обнаружил, но…
– Вот, держи.
Знакомая медсестра по имени Кикути-сан протянула мне бумаги, которые нужно было передать в кассу. И в этот самый момент, прошмыгнув мимо меня, к двери кабинета кинулась крохотная человеческая фигурка.
Удивленно всмотревшись, я понял, что это маленький ребенок. Начальная школа, и, скорее всего, младшие классы. Судя по короткой стрижке, одежде и цвету ранца – девочка. Пока я крутил эту мысль…
Обернувшись в мою сторону, девочка пискнула «здравствуйте», а затем, не постучав в дверь кабинета, распахнула ее. И вбежала внутрь.
– Дочка Усуя-сэнсэя, – глядя на озадаченного меня, пояснила Кикути-сан. Негромко хихикнула и продолжила: – Каждую субботу приходит из школы – и непременно сюда. Они с сэнсэем вместе обедают, и потом она утаскивает его домой. Со-кун, ты с ней раньше не встречался?
– Сегодня впервые, – ответил я, представляя себе, как расплывается в улыбке бородатое лицо Усуя-сэнсэя, как только в кабинет врывается дочка. – Они друг с другом очень близки, да?
– Мать рано умерла, – пояснила Кикути-сан. – С тех пор, я слышала, он растит ее один. Похоже, против этого солнышка сэнсэй не может устоять. А она в самом деле и милая, и умная…
Позже я узнал, что девочку зовут Киха и что она ходит во второй класс муниципальной начальной школы поблизости.
4
Сегодня с утра было пасмурно, а к тому времени, когда я вышел из флигеля, с неба прилично лило. Касса располагалась в холле на первом этаже диагностического корпуса, и обычно я огибал корпус и заходил через главный вход, но сейчас, чтобы не промокнуть, я воспользовался крытым переходом (точнее, дорожкой, снабженной стенками и крышей) и вошел в корпус сзади. Главное здание и флигель соединены таким же переходом на уровне третьего этажа.
Я шел по настоящему лабиринту из коридоров, появившемуся, видимо, из-за огромного количества перестроек и переделок. «Кстати говоря…» – вдруг вспомнилось мне.
Три года назад примерно в это же время здесь лежал Коити Сакакибара.
Сразу же после того, как он переехал сюда из Токио, насколько я слышал. Вечером накануне того дня, когда он должен был впервые пойти в Северный Ёми, у него произошел спонтанный пневмоторакс, и его срочно госпитализировали. Вот такая ему выпала неприятность.
Когда я с ним познакомился, он вроде бы был совершенно здоров, я не мог поверить, что у него дырка в легком. Могу представить себе, какая была адская боль и удушье, когда это случилось.
«В какой палате он лежал?..» – гадал я, идя по тускло освещенному коридору и рассеянно глядя по сторонам. Как вдруг…
Раздалось тихое «щелк», и на мгновение мир погрузился во тьму. Но в самом деле лишь на мгновение.
Кстати о госпитализации: в связи с этим словом в памяти всплыл один факт.
С начала месяца из-за состояния здоровья в школу не ходит один из учеников, и именно в классе 3-3. Детали мне неизвестны, но от Идзуми я слышал, что этот ученик на какое-то время лег в больницу, поэтому посещать школу ему тяжело. Его – точнее, ее – имя – не то Макино, не то Макисэ…
Добравшись наконец до холла диагностического корпуса, я услышал звонок мобильника, лежащего в кармане куртки.
В мыслях тут же всплыло лицо Хадзуми – возможно, меня беспокоил наш с ней вчерашний разговор. Следующим всплыл Ягисава. Следующей, хотя едва ли это могла быть она, – Мей Мисаки. Но…
Взглянув на дисплей, я не сдержал вздоха. Звонила Цкихо.
Естественно, я сразу вспомнил последний разговор с Усуем-сэнсэем и, хотя и слегка растерявшись, все-таки нажал кнопку «Ответить».
– А… Со-тян?
Давно я не слышал голоса матери в реальном времени.
– Я жив-здоров, – ответил я прежде, чем она успела что-то продолжить. – И исправно хожу в клинику.
– …Прости, Со-тян.
– Не извиняйся. Хватит уже.
– Со-тян, я правда тебя…
– Дядя и тетя Акадзавы очень хорошо ко мне относятся. Так что у меня все в порядке.
– А… но…
– Не беспокойся.
– …
– Ладно, пока. Я отключаюсь.
Я в самом деле собрался отключиться, но, тут, словно пытаясь меня остановить, Цкихо сказала:
– Я хочу в следующем месяце с тобой увидеться. Со-тян, я уже так давно не видела твоего лица, и с Саюри-сан и ее мужем тоже надо поздороваться… Поэтому в следующем месяце непременно.
Да ничего, нормально, можешь и не приезжать.
В первый момент у меня возникло желание так ответить, но я сделал паузу, а потом передумал. Мне вспомнились недавние слова Усуя-сэнсэя:
«Учитывая твое нынешнее положение, ничего удивительного, что тобой владеют ужасно противоречивые эмоции по отношению к матери».
– Угу, – снова вздохнув, коротко ответил я. – Понял. Пока.
Затем я заплатил в кассу и покинул больницу с каким-то мрачным, унылым чувством, от которого никак не мог избавиться. Тем не менее, выйдя через автоматическую дверь, я остановился и задрал голову, чтобы посмотреть на дождь. Как вдруг…
Мое внимание привлекла женщина средних лет, которая, закрывая на ходу полупрозрачный пластиковый зонт, медленно шла к больнице. «А», – подумал я и попытался снова посмотреть на это лицо, но, когда обернулся, видел уже только спину. Однако…
Эта женщина, которая меня, похоже, не заметила, это…
…Кирика-сан?
«Кирика» – это псевдоним мастера-кукольника; настоящее ее имя, кажется, «Юкиё». Юкиё Мисаки. Мама Мей.
Она плохо себя чувствует, раз пришла в больницу? Я видел ее лицо всего мгновение, но выглядела она, кажется, неважно…
Я забеспокоился, однако мы были не в таких близких отношениях, чтобы мне сейчас ее догонять и осведомляться.
Мей Мисаки, которую я впервые за два месяца встретил в минувшее воскресенье в «Пустых глазах…». Сейчас мне почему-то вспомнилась ее фигура, левый глаз которой, как когда-то, скрывала повязка. И почему-то медленно, но верно меня стала заполнять тревога…
Я в одиночестве вышел под непрекращающийся дождь.
5
Прошло почти две недели с тех пор, как я поселился в квартире Е-9 во «Фройден Тобии».
Перед школой я заглядывал к Акадзавам и завтракал – это стало уже привычным делом. Тетя Саюри сперва каждый раз с беспокойством спрашивала: «Тебе одному не скучно?» Она же каждый день делала мне бэнто. Из школы я возвращался к себе в квартиру, а на ужин снова шел к Акадзавам. Заодно прихватывал одежду для стирки. Такой стиль жизни, по-моему, нельзя громко назвать «живу один».
В родовом особняке семьи Акадзава начался ремонт. Похоже, он шел медленнее, чем планировалось, однако часть старой деревянной постройки уже снесли, и это место закрыли синей тканью. Комната, где я жил до переселения, стала временным хранилищем мебели и прочих вещей, которые мешали ремонту.
Шум от ремонта будет в дневное время по будням, поэтому незачем меня оттуда «эвакуировать», правда? …Так я подумал, когда услышал разговоры, но, когда ремонт начался вот таким образом, я понял, что во всем доме не будет покоя. Мне предстояло важное время, подготовка к старшей школе, поэтому, пожалуй, мне следовало бы быть благодарным тете и дяде за заботливость.
Четвертая неделя апреля близилась к концу, когда я в родовом особняке наткнулся на Идзуми. Похоже, она вместе с матерью, Маюко-сан, пришла навестить дедушку Хиромунэ. И в это же время, по совпадению, пришел я.
С конца прошлого года дедушкино здоровье стало ухудшаться.
Для своего семидесятилетнего возраста он выглядел вполне бодро, но однажды случайно упал с лестницы и, хотя его жизни ничто не угрожало, сломал правую лодыжку и бедро. Месяц он провел в больнице, но от реабилитации там же упорно отказался, предпочтя поправляться дома. Похоже, в больнице ему было так невыносимо, что он не находил в себе силы для реабилитации.
В результате сломанные лодыжка и бедро, особенно бедро, срастались небыстро… Он не мог свободно вставать и ходить, почти все время лежал. В этом состоянии он оставался и сейчас. Вердикт врачей был: если так пойдет и дальше, он до конца жизни будет прикован к инвалидной коляске.
Из-за этого и пошли разговоры, не сделать ли в этом старом здании масштабный ремонт: здесь слишком узкая входная дверь, слишком много ступенек и так далее.
– Кажется, дедушка не в духе, – прошептала мне на ухо Идзуми.
Она вышла из комнаты, где был дедушка, оставив там тетю Саюри и Маюко-сан, и обнаружила меня в передней гостиной.
– Увидел внучку, с которой давно уже не встречался, и сразу: «Почему ты здесь?» Ужасно, согласен?
– Ну… да.
– С ним давно уже тяжело, с дедушкой, – и Идзуми, источая грустное настроение, опустила уголки губ. – О брате он всегда заботился, а ко мне то ли сух, то ли равнодушен.
– Может, он просто всегда плохо умел обращаться с девочками? – я попытался поддержать беседу, но Идзуми, по-прежнему с унылым лицом, ничего не ответила. Тяжело вздохнула и сделала пару глотков чая из стоявшей на столе пластиковой бутылки.
Да, дедушку, пожалуй, можно назвать капризным человеком. После перелома, по-моему, он стал еще капризнее, а иногда бывают ситуации, заставляющие заподозрить, что у него начинаются проблемы с головой. Тетя Саюри ухаживала за ним без единой жалобы, но Маюко-сан, хоть и жила совсем рядом, в доме этом почти не показывалась. Потому что, видимо, ей, как и Идзуми, с дедушкой было тяжело.
Если спросить меня – на меня дедушка не производил такого уж плохого впечатления. Это, видимо, еще с первой нашей встречи после моего переезда сюда, два с половиной года назад…
– Со… Сынок Фуюхико, да? – с искренним интересом спросил он, глядя мне прямо в лицо; этот взгляд был очень печальным и в то же время очень ласковым.
Тогда, да и позже тоже, дедушка со мной мало разговаривал, но я видел, что в его сердце по-прежнему оставались тоска и горе по рано ушедшему из жизни младшему сыну. При виде моего лица эти эмоции, естественно, его переполняли… хотя, может, мне это только казалось. Так или иначе, сколько я себя помню, такого взгляда не испытывал ни разу.
В гостиную вошел черный кот Куроске и вспрыгнул Идзуми на коленки. А вот со мной он так вел себя редко. Идзуми принялась гладить его по спине уже с не таким недовольным видом.
– Слушай, Со-кун, – произнесла она, чуть понизив голос. – Я хотела бы попозже с тобой поговорить.
– О чем… о делах класса?
– Угу.
– Какие-то… проблемы?
– Небольшие. …Ты в последнее время беседовал с Хадзуми-сан?
– А… ну… – туманно ответил я.
– В каком она состоянии? С твоей точки зрения.
– Эмм… ну…
Я запутался в словах, но тут как раз вошли тетя с дядей и прервали наш разговор. Идзуми наклонилась над столом и прошептала мне на ухо:
– Ладно, позже договорим.
27 апреля, пятница. Следующий день будет четвертой субботой месяца, а значит, в школе выходной. Вместе с 29 и 30 – три выходных подряд. Вот что произошло этим вечером.
6
Может, как-нибудь зайдешь?
Скажем, часов в десять.
Вернувшись после ужина во «Фройден Тобии», я обнаружил эту записку, налепленную на дверь моей квартиры. Почерк Идзуми.
Идзуми жила в квартире Е-1 на том же этаже, что и я, но, хотя она ко мне в гости иногда забегала, обратного движения не было ни разу. Мы, конечно, с ней кузены, но все-таки она девушка… Можно ли так, размышлял я в некоторых сомнениях, но…
Когда пришло назначенное время, я позвонил-таки в звонок квартиры Е-1.
– Идууу, – раздался голос Идзуми, и она действительно вышла. После душа или ванны волосы все еще были влажными и пахли так же, как шампунь, который я одолжил у нее на второй день. Она была в трениках и водолазке.
– Заходи, Со-кун, не стесняйся.
Ее квартира была просторнее моей Е-9 – трехкомнатная с отдельной кухней.
На стойке, расположенной между кухней и гостиной, шумела кофеварка. Аромат шампуня сливался с плывущим ароматом кофе и исчезал.
Пригласив меня на диван в гостиной, Идзуми подала мне чашку кофе.
– Спасибо, – поблагодарил я и, добавив сахара и молока, сделал глоток. Идзуми, отпив своего черного кофе, удовлетворенно кивнула.
– Хорошие зерна, правда?
– Ты разбираешься в кофе?
– Немножко, под влиянием брата, – ответила Идзуми и обратила взгляд в кухню. – У меня была любимая смесь, но она стала старой. А это – я вчера пополнила запасы, это гавайский кона. Первоклассная вещь.
Я в целом равнодушен к вкусу кофе, как и вообще всяких напитков и еды, поэтому ответил подходящим «угу» и пробежался взглядом по комнате.
Она выглядела как-то проще и недружелюбнее, чем «комната третьеклассницы средней школы» в моем представлении. «Девочковых» украшений и мебели совсем не было.
Пол покрывал простой белый палас. На окнах не было занавесок, только кремового цвета ставни. Возле окна стоял шкаф со стеклянными дверцами, и кое-что из его содержимого привлекло мое внимание. Там стояло довольно много фигурок динозавров. Хм. Вот, значит, какое у нее хобби?
– А в той комнате у меня фортепиано, – сообщила Идзуми. – Она звукоизолированная, так что даже ночью можно играть.
– Круто. Ты профи, да?
– Я с детства училась, так что, ну, более-менее. …Это, конечно, был повод, чтобы устроить тут комнату с фоно и отдать эту квартиру мне.
Мда. Роскошная история.
Идзуми все жаловалась, что для ее родителей «брат самый особенный», однако же и она сама явно им очень дорога, разве нет? «Папочка и мамочка к моим эгоистичным желаниям обычно прислушиваются», – говорила она, но это, наоборот, должно вызывать смешанные чувства – недовольство, напряжение? …Эти мысли я высказывать вслух не стал, а взамен спросил:
– Ты, наверное, хочешь стать пианисткой, да?
Идзуми на это натянуто улыбнулась и ответила:
– Не-не. В последнее время я совсем не играю. И, раз я давно не играла, инструмент немножко расстроился.
– Аа…
– В итоге, сдается мне, эта квартира больше используется для индивидуальных репетиций драмкружка.
– А, угу.
Вставляя междометия, я допил свой кофе. «Еще чашечку?» – предложила Идзуми, но я воздержался, и она налила добавку только себе. После чего наконец…
– К нашему недавнему разговору, – она решительно вцепилась в главный вопрос. – В каком состоянии Хадзуми-сан в последнее время? С твоей точки зрения.
7
– Ну…
Я растерялся.
С того случая на берегу реки неделю назад у нас не было возможности так вот побеседовать наедине… Нет, или на самом деле я изо всех сил старался, чтобы этих возможностей не появлялось? Пару раз мы говорили по телефону, но лишь коротко обменивались дежурными фразами.
– По-моему, особых изменений нет? Вроде все в порядке?.. – ответил я, не вдаваясь в детальные объяснения.
По крайней мере, в классе, насколько я видел, Хадзуми играла роль «той, кого нет», исправно. В пределах школы она ко мне не подходила и по телефону не звонила, так что…
– Думаю, проблем нет.
Идзуми, однако, пробормотала «вот как» несколько сдувшимся голосом и принялась за вторую чашку кофе. Потом подняла глаза и сказала:
– Я как безопасник ежедневно слежу за ситуацией в классе… Думаю, апрель в целом прошел гладко. Осталось три дня, но это выходные. И ваше с Хадзуми-сан поведение, и то, как держались остальные и учителя, – норм.
Да. «Контрмеры», по идее, работали гладко. Это было видно по тому, что месяц уже почти закончился, а ни одной «катастрофы» не случилось.
– Но… – продолжила Идзуми. – Сегодня я услышала один разговор, который меня слегка обеспокоил. И я решила, что тебе, Со-кун, тоже стоит об этом знать.
Что?..
Из контекста я предположил, что этот «разговор» как-то связан с Хадзуми.
– Мы с Хадзуми-сан до третьего класса знакомы не были, и я толком не знаю, какая она по характеру. Поэтому пока что не решила, насколько сильно следует волноваться.
– Что у нее случилось?
Возникла какая-то проблема, о которой я не в курсе?
– У Хадзуми-сан ведь есть несколько близких подруг, да? В школе она прилежно играет «ту, кого нет», но вне ее… По пути в школу и домой она обычно болтает с этими подругами.
– Аа, это… да. Я говорил ей, чтоб вела себя осторожно, но не настаивал, чтобы она этого не делала ни в коем случае.
– Вот как, – Идзуми кивнула, но тут же продолжила: – Но. Это само по себе не проблема. Все-таки постоянно быть в классе «той, кого нет» очень трудно, поэтому ей хочется общаться с подругами вне школы. Это обычный ход мыслей, и нет повода ее винить. Но вот сегодня я от Цугунаги-сан кое-что узнала.
Цугунага… староста от девочек, да? И что же такого она сказала?
– Сперва на этой неделе в понедельник, похоже, пострадала Симамура-сан.
Симамура – подруга Хадзуми из нашего класса.
– Это было по пути из школы домой. Она была с Хадзуми-сан и еще с Кусакабе-сан. Шли втроем по тротуару, как вдруг сзади в них въехал велосипедист, врезался прямо в Симамуру-сан.
– И поранил ее? Сильно?
– Всего лишь ободрал ей колено и руку, но она, когда упала, ударилась носом, и кровь сильно пошла. Долго не могли остановить, большая суматоха поднялась.
– А велосипедист?
– Вроде как мужчина средних лет. Он даже не извинился и сразу уехал.
– Бегство с места ДТП, да?..
– С Симамурой-сан на этом все, – сказала Идзуми, помолчала немного и продолжила: – На следующий день – Кусакабе-сан.
– Она тоже поранилась, или что? – на автомате спросил я, но Идзуми покачала головой.
– На этот раз дело в другом…
24 числа, во вторник, вечером этой Кусакабе, похоже, позвонила Хадзуми. И они устроили свою обычную дурацкую беседу. Но…
Посреди этого разговора в доме Кусакабе произошло нечто непредвиденное. Живущей вместе с ней прабабушке внезапно стало плохо, и ее на «скорой» увезли в больницу; все это вызвало большой переполох.
– И тогда… – собравшись с духом, нахмурился и спросил я, – она умерла? Ну, прабабушка Кусакабе-сан.
На мой робкий вопрос…
– Похоже, угрозы жизни нет, – ответила Идзуми. – Я слышала, она поправится и выпишется из больницы. Но… – она откинулась на диван и, слабым движением руки зачесав наверх челку, приложила ладонь ко лбу. Как будто проверяла, нет ли у нее температуры. – По словам Цугунаги-сан, поскольку это произошло подряд, Симамура-сан и Кусакабе-сан сильно испугались.
– Испугались?
– Потому что обе связаны с Хадзуми-сан. Симамура-сан шла с ней вместе, Кусакабе-сан говорила с ней по телефону…
…И что из этого следует?
Я смутно мог себе это представить. То есть… А, но это…
– Это значит, что мишень их «испуга» – Хадзуми-сан, – дала Идзуми именно тот ответ, который я себе представил. – Даже вне школы с ней, «той, кого нет», общаться нехорошо. Быть может, и травма Симамуры-сан, и болезнь прабабушки Кусакабе-сан случились из-за этого?.. Быть может, это предвестники «катастроф»?
8
– Что за глупости, – пробормотал я, чувствуя смесь раздражения с досадой. – Что еще за «предвестник катастроф», я о таком и не слышал никогда.
Симамура просто неудачно столкнулась с велосипедистом и поранилась. А у Кусакабе с ее прабабушкой вообще третья степень родства. Опасность подвергнуться «катастрофе» грозит «кровным родственникам в пределах второй степени», значит, прабабушка выпадает. Даже если бы она умерла до больницы, это не имело бы отношения к «катастрофам» – просто несчастливая случайность.
Это правило работы «катастроф» Идзуми как безопасник, конечно, должна была знать. Мне лишний раз объяснять не требовалось.
– Я сказала то же самое. То, что произошло с ними обеими, никакого отношения к «катастрофам» не имеет, – ответила Идзуми, по-прежнему держа руку на лбу. – Цугунага-сан – это прям девочка-девочка, она по этому поводу нервничает больше всех; я ей это втолковывала, но все равно ей было трудно поверить. Но вроде как она все же согласилась. Беспокоят меня Симамура-сан и Кусакабе-сан.
– В смысле?
– По словам Цугунаги-сан, они обе с тех пор Хадзуми-сан избегают. Даже вне школы предпочитают к ней не приближаться, по телефону не говорить, вроде как чувствуют, что… дружить с ней опасно. Не знаю, заметила это Хадзуми-сан или нет, но, если заметила, думаю, для нее это будет шок.
– А…
– Если она окажется в такой вот странной изоляции, будет плохо. Потому что она не такая сильная, как ты, Со-кун.
После этих слов у меня как-то само вырвалось:
– Сильный? Я?
Я был озадачен. Слово «сильный» применительно к себе я услышал впервые.
– Ну… мне так видится?
Отмахнувшись от моего вопроса, Идзуми выпрямилась, серьезно посмотрела мне в лицо и продолжила:
– Поэтому я думаю, что слухи вроде «дружить с Хадзуми-сан опасно» необходимо остановить. «Катастрофы» подчиняются определенным законам, и, пока мы подчиняемся правилам, все будет хорошо. К этому должны подключиться и безопасники Это-сан и Тадзими-кун, и Ягисава-кун тоже.
– …Угу.
– Если она окажется в полной изоляции, то может заявить, что не будет больше «той, кого нет», и тогда наша «контрмера» рухнет. Ты согласен?
Ее лицо и слова были предельно серьезны с начала и до конца.
Я вспомнил точку зрения Мей Мисаки, что, даже если такое случится, достаточно мне одному исправно быть «тем, кого нет», и проблем не будет, но, конечно, лучше по возможности не отклоняться от плана «контрмер» с самого начала. Тоже разумный взгляд.
– Поэтому, Со-кун, – не отводя глаз, сказала Идзуми, – если Хадзуми-сан будет советоваться с тобой по этому поводу, не давай ей страдать и впадать в отчаяние…
– Как-то успокоить ее, да?
– Мм. Именно так.
– …Понял, – послушно ответил я, но при этом почувствовал себя немного виноватым.
Вчера вечером Хадзуми мне звонила на мобильник. Однако я ей не перезвонил. Поводом стало то, что она ничего не оставила на автоответчике.
– Слушай, можно вопрос? – страшно колеблясь, я все-таки собрался с духом и обратился к Идзуми. – Хадзуми-сан, эээ… что она обо мне думает?
– Что? – Идзуми посмотрела озадаченно, но, похоже, тут же поняла смысл вопроса. – А, это, – она приняла отрешенный вид и кивнула. – Ну, как сказать. Я с самого начала подозревала.
– Подозревала?
– Недавно и Ягисава-кун мне это сказал. Ну, обычно это именно так и выглядит. Со-кун, ты ей нравишься.
Хоть она и сказала это с такой легкостью…
Мне показалось, что ее это как-то беспокоит. Каких-то особых чувств вроде «не нравится» или «раздражает», по-моему, не было, но, думая, что сказать, я в итоге остановился на откровенном «Да нет, не может быть».
– Кстати, она тебе случайно не призналась? – в этот самый момент поинтересовалась Идзуми с очень дружеским выражением лица.
– Ээ, нет, не было такого.
Уже отвечая, я отвел глаза от смотрящей на меня собеседницы. Идзуми скрестила руки на груди и произнесла:
– Хмм. Со-кун, а ты сам что думаешь?
– Эээ…
– Хадзуми-сан – красивая девушка… Ну, с симпатией к ней относишься?
– …Да не особо, – ответил я, и это было совершенно искренне.
– Значит, она тебе не нравится?
– …Да не особо.
– То есть ты к ней равнодушен, выходит?
– Ну, похоже, так.
«Нравится девушка», «не нравится девушка» – подобные так называемые «любовные эмоции» меня до сих пор всерьез не увлекают. «Хочу обладать» – подобные мысли, скорее всего, во мне тоже поселяются реже, чем в среднестатистическом человеке. В связанных с этим тонкостях я, третьеклассник средней школы, естественно, абсолютно не разбираюсь…
Пока я так себе объяснял, Идзуми смотрела с прищуром на мое сконфуженное состояние и кивала: «Ага, ага». Потом подняла ноги на диван, села по-турецки и, одним движением рук закинув длинные волосы за плечи, четко заявила:
– В таком случае мне можно особо не волноваться, да? Ситуация странная, конечно, но, если ты силой навяжешь ей свои чувства, думаю, ни к чему хорошему это не приведет.
9
Последние три дня апреля миновали без происшествий. По крайней мере, насколько мне было известно.
Я за эти дни один раз сходил в библиотеку «Рассветного леса», а после этого, помимо перемещений между «Фройден Тобии» и родовым особняком Акадзавы, почти что не выходил из дома. Естественно, и с одноклассниками не встречался, кроме живущей в том же доме Идзуми.
Так я и сидел практически все время, читая книги в одиночестве, и меня даже посещали мысли, что хорошо бы эти выходные так вот и длились. Хотя после переезда в Йомияму мое состояние прилично улучшилось, все-таки умение держать равновесие среди большого количества людей не стало моей сильной стороной… Поэтому – да, если покопаться в самой глубине моей души, наверное, там можно найти затаившееся желание бросить все к черту и сбежать отсюда.
Может, воспользоваться Золотой неделей, чтобы действительно сбежать?
Даже такие мысли вспыхивали у меня в голове. Хотя бежать мне некуда и места для меня нигде нет.
Лицом к лицу я ни с кем не встречался, но один раз говорил по телефону с Ягисавой.
– Салют, Со, ты там в порядке? В порядке, наверно, – сказал он в обычной своей пофигистичной манере. – Апрель почти закончился, давай и в следующем месяце продолжать в том же духе.
– Ага, давай, – ответил я, и Ягисава тут же затараторил:
– Если тебя слишком достанет одиночество из-за того, что тебя типа «нет», просто прыгай ко мне в душу. Вне школы – никаких проблем. Если хочешь, давай вместе создадим группу.
– Чего?
– Со, ты на чем-нибудь играешь? Если ни на чем, ну, хоть на ударных попрактикуйся. Начни с бубна или кастаньет.
– …Я воздержусь.
– Правда? А по-моему, это лучше для психики, чем вечно сидеть в четырех стенах и читать книжки.
Похоже, Ягисава, видя, как я каждый день в классе играю роль «того, кого нет» и не подаю виду, что стрессую от этого, в своем стиле за меня беспокоится. С одной стороны, я ему за это благодарен, с другой, это не его дело абсолютно… В такие моменты я всегда слегка раздражаюсь.
Хадзуми не позвонила ни разу. История, услышанная, от Идзуми, меня беспокоила, но сам я связываться с ней в итоге не стал…
И вот – тридцатое. Вечер последнего дня апреля.
В одиннадцатом часу, сев за стол в гостиной, я включил ноутбук. Пришло три мейла.
Первый – от Сюнске Коды. Как обычно, кое-какая информация о биологическом кружке.
На минувшей неделе пришли трое первоклассников, желающих записаться в кружок. Двое парней и одна девушка. Поскольку на их плечах лежит будущее кружка, если подвернется возможность встретиться с ними в кружке, обращаться надо мягко и вежливо… Стоп, чего это он мне такие наставления дает?
Взамен недавно скончавшейся У-тян в кружке поселился другой аксолотль, на этот раз самец. Его, похоже, принес один из новичков, но у него уже было имя, и надо же – оно снова «У-тян».
На Золотой неделе Сюнске планирует бывать в кружке каждый день. «Со, если захочешь, тоже забегай» – этим приглашением письмо заканчивалось.
Второй мейл был от Мей Мисаки.
От нее я не получал мейлов со дня накануне церемонии открытия, кажется? Едва я обнаружил, что имя отправителя «Mei M», у меня чуть сильнее забилось сердце. Я его открыл, и…
Похоже, апрель прошел успешно.
Надеюсь, и в следующие месяцы все будет гладко.
Как всегда, лаконично. Однако, прочитав это, я испытал хоть слабое, но облегчение.
Выдохнув, я закрыл глаза и представил себе Мей все с той же повязкой, что и в прежние времена. Кстати говоря, ведь две недели назад, когда я с ней встретился в «Пустых синих глазах»…
«Со-кун, можно мне разок наведаться к тебе в гости?»
Вот так она сказала. Интересно, она действительно этого хотела? Или, может, ей просто пришло в голову.
Третий мейл – все тот же е-мейл-журнал «Новости Йомиямы». Он выходит дважды в месяц, и второй апрельский номер пришел неделю назад, а сегодняшний снабжен подзаголовком «Спецвыпуск ЗН».
Впрочем, содержание было совершенно обычным.
Сообщение о недавнем «открытии» от репортера, увлекающегося местной историей. Колонка с разнообразной информацией о празднике в связи с Днем мальчиков 5 мая. Вдобавок – расписание различных мероприятий, которые будут проходить в разных местах Йомиямы во время Золотой недели. Благотворительная распродажа в парке «Рассветный лес», распродажа подержанных книг на площади перед мэрией, «концерт самодеятельности» где-то там, и так далее, и тому подобное…
Я быстренько пробежал выпуск глазами, но ничего особо интересного не обнаружил.
Только лишь…
В самом конце была маленькая строка: «Письма в редакцию». А под ней было это. Я рассеянно прочел, и у меня вырвалось: «Хм?» Но в тот момент ничего больше моего внимания не привлекло.
Непосредственно перед выходом этого номера к нам поступила печальная новость.
Мы желаем душе Такаюки Накагавы-куна счастья в следующей жизни.