ГЛАВА 10. ИЮНЬ 3
1
– …Да?
Ее голос, который я так давно не слышал.
– Аа, эээ… сколько лет, сколько зим.
Подавляя в душе неловкость, я держал мобильник в руке. Собеседница после небольшой паузы коротко произнесла:
– Со-кун.
– Я несколько раз звонил. Наконец-то дозвонился.
– А… это, я… – тут Юйка Хадзуми снова сделала небольшую паузу и наконец выдавила: – Извини.
– Ничего. Я понимаю, тут ничего не поделаешь. Ты не хотела идти в школу, думаю, это вполне естественно.
– Мм… А, но сейчас я уже в порядке. Я здорова, – неожиданно веселым голосом заявила Хадзуми. – Я видела входящие на мобиле. Но только тогда я ни с кем из класса не хотела общаться. С тобой в том числе. Но сейчас я уже в порядке.
– Правда?
– В школу ходить мне пока что не хочется. Но с Камбаяси-сэнсэй я один раз встречалась, мы поговорили. Она сказала, чтоб я не перенапрягалась.
– Понятно. Тогда, значит…
Насчет ее посещаемости, выпуска из средней школы и поступления в старшую – не мне беспокоиться. Более важный вопрос…
– Ты в курсе про Цугунагу-сан и маму Таканаси-сан в том месяце? – спросил я, думая, что, по идее, должна быть в курсе. – А на этой неделе сперва умер Сюнске… брат Кейске Коды из нашего класса, а потом сам Кейске и их родители…
Про двоих в прошлом месяце она знала. Про Сюнске и Кейске – пока нет. Так она мне ответила. Но тут от ее ответов у меня возникло ощущение, будто она отмахивается от дел, касающихся других людей.
– Так что, – испытывая несколько неуютное ощущение от реакции собеседницы, с нажимом заговорил я, – в общем, «катастрофы» начались. «Контрмеры», которые мы принимали с апреля, в итоге не сработали.
– Из-за меня, ты хочешь сказать? – спросила Хадзуми. Как и я, с некоторым нажимом в голосе. – Из-за того, что я не смогла как положено сыграть роль «той, кого нет»? Все моя вина, хочешь сказать?
– Мм, нет. Сейчас я вовсе не хочу ничего такого сказать.
Я растерялся. Даже сейчас я звонил ей вовсе не с намерением обвинить или отчитать ее за ее поступки.
– В тот день я поняла, что больше не могу этого вытерпеть, и сбежала из класса, но… после этого я же в школе вообще не появлялась. Значит, я стала идеальной «той, кого нет», ведь правда? Со-кун, ты ведь после этого тоже продолжал быть «тем, кого нет»? И тем не менее…
Хадзуми говорила с сожалением, с горечью, но в то же время с какой-то отстраненностью. Даже если я сейчас попытаюсь объяснить все последние обстоятельства, вряд ли она меня внимательно выслушает.
– Эээ, это… это не проблема, – воспользовавшись короткой паузой, сказал я. – Хадзуми-сан, я просто хотел тебе сказать – береги себя. И всё.
– …
– Ты можешь сколько угодно не ходить в школу, но ты остаешься членом класса 3-3. Начавшиеся «катастрофы» могут затронуть кого угодно из «причастных». Вот поэтому.
Я хотел так вот ее предупредить, я чувствовал, что должен это сделать. Я и сам не мог избавиться от некоторого чувства вины из-за того, что она отказалась от роли «той, кого нет» и сбежала. Но…
– Ты, конечно, говоришь «береги себя», хмм, – ответила она вопреки моим ожиданиям. – Но знаешь, я не особо верю.
– Эээ… Что…
– Ну слушай, все эти проклятия, заклятия, прочая ненаучная фигня.
– Что? Но люди же по правде умирают…
– Чистая случайность, – ясно и четко заявила она. А потом еще добавила: – Люди же всегда от чего-нибудь умирают, скажешь нет? Наша жизнь полна всяческих рисков. Поэтому да, бывает, что случайные совпадения накладываются друг на друга, и тот или иной человек умирает. Наше общество изначально состоит из таких случайностей, так что это никакое не проклятие и не заклятие. Так говорит Накагава-сан, братик Накагава…
Накагава?
Такаюки Накагава из старшей школы Йоми-1, разбившийся на мотоцикле в конце апреля. Речь о его брате? Он дружил со старшим братом Хадзуми.
– Аа… ты его близко знала. Ну, старшего брата Накагавы-сана, – сказал я, вспомнив, как мне об этом кто-то рассказал. И Хадзуми без капли стеснения, скорее даже с гордостью ответила:
– Ага, точно. Накагава-сан классный и страшно башковитый. В универе физику изучает. Братик говорит, он правда очень способный и классный парень.
Этот ученый талант и «феномен», и «катастрофы» Северного Ёми отвергает как «ненаучные». И Хадзуми попала под его влияние… так выходит?
…Несмотря на то, что он ни черта не знает.
Незнакомый мне старший брат Накагава. Мне захотелось выругаться в адрес его силуэта, всплывшего в воображении.
Он ни черта не знает о реальности, которая у нас тут есть.
– Послушай, Хадзуми-сан, – сдерживая чувства, сказал я. – То, что говорит Накагава-сан, абсолютно разумно, точнее, полагаю, здравая точка зрения. Но знаешь? «Феномен» и «катастрофы» класса 3-3 Северного Ёми – это другое. Объяснять это наукой и здравым смыслом бесполезно…
– Накагава-сан говорит все правильно, – с еще большим нажимом произнесла Хадзуми. – Если как следует подумать – это слишком странно, слишком аномально. «Мертвый» проникает в класс, и из-за этого люди умирают – ну что за бред.
– Говорю же, это…
– Когда Накагава-сан узнал про эту «контрмеру» в виде «того, кого нет», он страшно рассердился, сказал, что это просто издевательство. Если б там правда было такое проклятие, школа и совет директоров этого бы так не оставили.
– Это…
Дальше слова не шли.
Ей уже бесполезно объяснять? С этой мыслью я отодвинул телефон от уха. И тихо, чтобы не слышала собеседница, вздохнул.
Сбежав из класса, она нашла покой с братом Накагавой… и сейчас она полностью в его сфере притяжения, можно сказать. В какой-то степени, возможно, это прилив чувств типа любви? Насколько это влияет на ее суждения? …Что там реально происходило, я толком не понимал.
– Так или иначе… в общем, береги себя, – в конце концов произнес я. – И если будет возможность, лучше выберись из Йомиямы…
Она не ответила ни слова и положила трубку до того, как это сделал я. …Это произошло вечером четверга, 28 июня.
2
Насколько я помню, в этот день атмосфера в классе была мрачная.
На парте Кейске Коды, погибшего накануне в аварии, лежал букет белых лилий. На парте умершей ранее Цугунаги цветов уже не было. Пустых парт вместе с этими двумя было четыре. Еще две принадлежали по-прежнему прогуливающей школу Хадзуми и лежащей в больнице Макисэ…
«Контрмеру» в виде «того, кого нет» отменили, надобность в старых партах и стульях, принесенных из кабинета в нулевом корпусе, где когда-то был класс, тоже отпала. Стул и парта, которыми я пользовался с апреля, сегодня убрали и заменили на новые.
Завершение «контрмер» означало, что я могу учиться, как все, и учителям это сообщили; в результате сегодня на уроке японского меня впервые за все время, что я был в третьем классе, вызвали и велели зачитать текст из учебника. «Встать – поклон – сесть» и перекличка в начале урока тоже возобновились. …Обычная школьная рутина, как прежде, когда я не был «тем, кого нет».
Но чем более нормальной становилась жизнь, тем более мрачной становилась атмосфера в классе. Это чувствовалось.
«Катастрофы» начались.
В мае и июне лишились жизни семеро «причастных», включая умершего от болезни Дзёкити Камбаяси-си. И тем не менее ничего нельзя было поделать, мы ничего не могли. Ничего нельзя поделать. Чувства досады и беспомощности. И не желающая уходить паника, страх.
На переменах я неестественным тоном разговаривал с одноклассниками, с которыми с апреля не перекинулся ни словом (с Аонумой, другом детства Тадзими, с Накамурой из футбольной секции, с Фукути, бывшей подругой Цугунаги…). Безобидные, мелкие разговоры, однако каждый их ответ вызывал у меня все большее уныние… По-моему, играть роль «того, кого нет» было проще.
На классном часе Камбаяси-сэнсэй объявила, что погребальная церемония семьи Кода назначена на завтра, но она будет только для их родных.
– Поэтому, ребята, с Кодой-куном попрощайтесь каждый сам, в душе…
Пока она это говорила, у нее на глазах выступили слезы, а закончив, оперлась на учительский стол и заплакала вслух. Даже с задней парты, где сидел я, было видно, как трясутся ее плечи и колени.
3
– Не зайдешь ко мне кофе попить? – предложила по телефону Идзуми вскоре после того, как я закончил говорить с Хадзуми. Я не решался ответить на это неожиданное приглашение, и тогда она добавила: – Мама испекла яблочный пирог, как насчет вместе его съесть? В общем, минут через пятнадцать приходи. Жду.
Итогом этого стремительного разговора стало то, что через пятнадцать минут я пришел в квартиру Идзуми Е-1.
– Со-кун, с тех пор, как умер Кода-кун, ты стал совсем неприветливым и каким-то нездоровым. Ты с первого класса был с ним в биологическом кружке и сильно дружил, так что это естественно, я думаю… а тут еще и то происшествие в день похорон Коды-куна…
В комнате витал аромат кофе из «Инои», которым я уже угощался прежде. Наливая кофе из кофейника в чашку, Идзуми продолжила:
– Это уже как-то слишком. Вся семья, подумать только.
Ее голос звучал грустно и немного возмущенно.
– Каким бы это ни было «сверхъестественным природным явлением», сколько бы ни говорили, что тут нет ничьей злой воли, но на это непохоже.
– Ты чувствуешь чью-то злую волю?
– Как-то даже не знаю. Со-кун, а ты?
Я молча покачал головой. Чувствую я ее или нет, но я не хочу признавать «чью-то злую волю», хочу отрицать – вот что я вложил в эту свою реакцию.
Идзуми не успела поставить кофе на стол в гостиной, как раздался звонок. «Идууу!» – отреагировала Идзуми и направилась в прихожую. Это была Маюко-сан, мама Идзуми. Принесла свежеиспеченный яблочный пирог.
– …Лифт, по-моему, издает какие-то неприятные звуки, – послышался из прихожей разговор матери с дочерью. – Сейчас, если его вызвать наверх, он не приезжает. Я спускалась по лестнице, но была занята подносом с пирогом и чуть не оступилась… Я так испугалась!
– Ох уж! Ты осторожнее, мам! – ответила Идзуми. Ее голос дрожал от напряжения и опасений. – Нельзя спешить на лестнице. А насчет проблем с лифтом – сейчас же свяжись с производителем.
– Конечно, конечно, – ответила Маюко-сан и повернулась ко мне, стоящему в гостиной. – Добро пожаловать, Со-кун.
– Прошу прощения за вторжение. Эээ, это, спасибо за яблочный пирог.
– Они мне хорошо удаются. Кушай сколько захочешь.
– Большое спасибо.
– У вас в школе много всякого плохого происходит, но ты не унывай, не опускай руки.
– А… ага.
– Ну, я пошла, – сказала Маюко-сан и вновь повернулась к Идзуми. – Придет еще один друг, да? Вы слишком допоздна не засиживайтесь.
– Хорошо. …Спасибо, мама.
– Спокойной ночи.
С этими словами Маюко-сан вышла из квартиры, после чего…
– Еще один, это кто? – сразу же поинтересовался я у Идзуми.
– А? Разве я не говорила?
– Я не слышал… Ягисава?
– Конечно, – тут же ответила Идзуми и улыбнулась. – Со-кун, сегодня ты опять весь день ходил мрачный, будто крутил в голове что-то. Ягисава-кун тоже беспокоится. Он сказал, что хочет с тобой немножко поговорить.
– Тогда мог бы и сам мне позвонить.
– Говорю же, Со-кун, – Идзуми посмотрела на меня чуть насупленно. – И вчера, и сегодня особо не похоже было, что с тобой можно говорить. Пожалуй, ты выглядел «тем, кого нет» еще сильнее, чем когда реально был «тем, кого нет»? Или, если уж на то пошло, тебя окутывала негативная аура, типа «не хочу ни с кем разговаривать», «отстаньте все от меня»?
– …
– Я эти чувства отлично понимаю. Я сама, исходя из результата, полностью провалилась как безопасник… Но слушай, если просто повесить нос, точно ничего хорошего не выйдет. …Возьми кофе. А с пирогом подождем, когда придет Ягисава-кун.
Идзуми, держа свою чашку обеими руками, точно обнимая ее, сделала глоток. Кофе был вкусный, но легкая горчинка, разошедшаяся по моему языку, как будто просочилась внутрь, в самую душу…
– Это… насчет слов тети, – изучая выражение лица Идзуми, произнес я. – Ну, что она чуть не оступилась на лестнице… Там был риск, что случится еще одна «катастрофа».
Очевидно, именно поэтому Идзуми так строго предостерегла Маюко-сан.
– Раньше бывали и аварии с падающими лифтами, – легонько кивнув, ответила Идзуми. – В том числе три года назад, когда твоя знакомая, Мисаки-сан, училась в 3-3.
Что в 98 году была такая авария, в которой погибла одна из «причастных», я тоже знал – от Тибики-сана. Кажется, это произошло в больнице Юмигаоки…
– Поэтому надо беречься. «Катастрофы» грозят на только нам, ученикам 3-3, но и нашим семьям, – сдавленным тоном подтвердила Идзуми то, что и так было ясно. Я, по-прежнему глядя ей в лицо, молча кивнул.
Сейчас, когда начавшиеся в апреле «контрмеры» провалились, мы чувствовали себя совершенно бессильными. Когда и кто столкнется с непредсказуемой «катастрофой»? Нам оставалось только бдить и бояться, и так день за днем…
– Может, ненадолго в ту комнату зайдем? – поставив чашку на стол, неожиданно предложила Идзуми. «Та комната» – это звукоизолированная комната с фортепиано. Я там еще ни разу не был.
– Заходи, – пригласила меня Идзуми, отойдя от стола и открыв дверь комнаты. – Почему-то захотелось поиграть на фоно. Составишь мне компанию?
4
В комнате на десять татами, оформленной в западном стиле, стоял шикарный рояль. Но крышка его была закрыта, и на ней небрежно лежала всякая всячина – журналы и тетради, блоки для заметок, пеналы и прочее. Похоже, обычно на нем не играют.
– Давно не играла, может, совсем разучилась, – предупредила Идзуми и, сев на стул перед роялем, мягко подняла крышку клавиатуры. Медленно раскрыла ладони, опустила пальцы на клавиши. И потекла печальная, но красивая мелодия…
– Ты знаешь эту вещь? – не переставая играть, спросила у меня Идзуми.
– Думаю, я ее слышал. Эээ…
– Суперзнаменитая вещь. «Лунная соната» Бетховена, часть первая.
– «Лунная соната»…
– «Траурный марш» Шопена я не умею.
Она собирается оплакать всех умерших?
– Во втором классе средней школы я читала роман, там была сцена, где мертвых провожают под эту музыку. Она меня очень впечатлила, поэтому…
Музыка продолжалась.
Я слушал ее, то глядя на фигуру Идзуми, то лениво закрывая глаза, и незаметно для себя подошел к окну со шторой. И там вдруг ощутил слабый неприятный запах, от которого зачесалось в носу…
Запах пыли?
На миг у меня возникло ощущение, будто я вошел в дом, где долгое время никто не жил. Будто, если изо всех сил зажмуриться, под веками всплывает картина заброшенного здания…
…Щелк.
Тихий звук. Где-то за пределами зоны слышимости. Это…
Это что? Однако миг спустя этот вопрос начисто исчез из моего сознания… Рядом послышался звук закрываемой крышки рояльной клавиатуры. Идзуми прервала игру на середине, лицо ее было слегка меланхоличным.
– Что случилось? – спросил я. – Почему ты перестала?
– А ты не заметил? – вопросом на вопрос ответила Идзуми. – Одна клавиша неправильно звучит.
– А, вот как.
– Оно совсем расстроено. Потому что на нем так редко играют… Но так дело не пойдет. Мне жалко это фоно. Я должна попросить маму.
Сделав глубокий вдох, Идзуми встала и вернулась в гостиную. Я последовал было за ней, но тут мой взгляд упал на один предмет, лежащий на крышке рояля.
– Эй, погоди, – окликнул я Идзуми. Подобрал это и показал ей. – Это… когда была сделана эта фотка?
Обернувшись и кинув взгляд на фотографию в моих руках, Идзуми рассеянно пробормотала «А, это…», затем ответила:
– Это в день вступительной церемонии. В классе.
Вступительная церемония – то есть 10 апреля? На следующий день после церемонии открытия; тогда «контрмера» уже началась, поэтому мы с Хадзуми, «те, кого нет», в школу не пошли…
– В тот день на классном часе Камбаяси-сэнсэй предложила сделать фото класса на память. Похоже, она как классрук решила сделать это общее фото в начале триместра.
Объясняя, Идзуми с серьезным видом скрестила руки на груди.
– Видимо, такое фото всегда делают в день церемонии открытия, но, когда стало понятно, что этот год «такой», снимать вместе со всеми вас двоих, «тех, кого нет», было нельзя. Раз на следующий день, когда была вступительная церемония, вы не пришли, то тогда и…
Групповое фото учеников класса 3-3, сделанное в кабинете. …Ну конечно же. Я и Хадзуми в тот день в школу не пошли, потому и не снимались. Макисэ, которая тогда уже была в больнице, тоже, по идее, не должна была. Камбаяси-сэнсэй не было видно – похоже, она и снимала.
– У нас будет и выпускной альбом, так что как-нибудь мы еще раз должны собраться и сфотографироваться. Тогда, Со-кун, ты тоже будешь со всеми, – сказала Идзуми, и тут ее лицо застыло, и она смолкла. С протяжным вздохом опустила глаза, закусила губу. Обеими руками зачесала вверх челку и прижала ладонь ко лбу.
Я до боли отчетливо понимал весь хаос, который творился у нее в душе и который она сама не вполне осознавала. Не я один испытывал растерянность под тяжестью нынешней ситуации.
5
Ягисава пришел как раз тогда, когда мы вернулись в гостиную.
С вечера шел легкий моросящий дождик, и сегодня Ягисава, похоже, приехал на велике. Сняв в прихожей ярко-оранжевый дождевик и вытираясь принесенным Идзуми полотенцем, он прошел в гостиную. Увидев меня, он приветственно поднял руку и сказал:
– Оу. Сейчас у тебя вид немного лучше.
После этих слов он нахмурился и продолжил:
– Я тоже в страшном шоке от того, что случилось с семьей Сюнске. Я же с обоими братьями в одну началку ходил. Твое уныние, Со, я ааатлично понимаю, но если постоянно ходить как в воду опущенный, ничего хорошего не выйдет, согласен?
– Аа… ну да.
Даже в этой ситуации Ягисава пытался сохранить прежнее поведение и манеру речи. Он явно был в таком психологическом состоянии, что не мог изображать оптимиста.
– Однако такой вот недодождь я не люблю. Хотя если бы был ливень, я бы сдался.
– Как именно сдался бы?
– Со слезами на глазах отклонил бы приглашение на кофе и яблочный пирог, – и Ягисава шутливо пожал плечами. – Ого, уже так поздно? Если я не поеду на велике, придется возвращаться на автобусе.
– На обратном пути будь осторожнее. Аварии там, мало ли… – на автомате предостерег я. У Ягисавы мгновенно исчезла с лица улыбка.
– Да знаю я. Поэтому и надел самый яркий дождевик, а на велик поставил дополнительную фару…
Идзуми приготовила кофе на Ягисаву, и мы втроем приступили к яблочному пирогу Маюко-сан. Тут Ягисава заметил фотографию класса, принесенную из комнаты с фортепиано и лежащую сейчас на краю стола.
– Аа, эта фотка, – пробормотал он. – Апрельская же, да?
– Как насчет добавки кофе?
– Да, пожалуйста.
– Со-кун?
– Мне тоже.
– Со, давай тебя тоже сфотографируем, – неожиданно формальным тоном обратился ко мне Ягисава. Я уставился на него, сказав лишь «А?».
– Ну, фото на память. Давай? Ты вроде хорошо фотографируешь.
– Угу, в общем…
И пленка, и ее проявка стоят денег, так что особых возможностей поснимать по-настоящему у меня не было. Обычно я ограничивался тем, что делал из пальцев виртуальный видоискатель и – щелк! Но…
– Только между нами.
– Это совместное фото должен сделать я?
– Мм… эмм, нет, не так.
Ягисава выглядел немного растерянным, хотя он сам же это и сказал. Легонько покачал головой, потом наконец кивнул.
– Вполне можно не всем классом, скажем, только я, Со и Акадзава, мы втроем. На память о годе «катастроф».
При этих словах его выражение лица сменилось на небрежную улыбку.
– Конечно, мы выживем и позже будем смотреть на эту фотку и беседовать… верно?
– Ты все такой же оптимист, а?
– Иначе я просто не сдюжу.
– Ну…
– Ребят, ребят, держите, – произнесла вернувшаяся с кухни Идзуми и вручила нам кое-что. «Что там?» – Ягисава недоуменно склонил голову набок и первым взял это, и у него вырвалось «Аа!». Следом взял и я, и у меня тоже вырвалось «А!».
– Подарок от меня, – сказала Идзуми и ослепительно улыбнулась. – Давайте на летних каникулах вместе сходим посмотрим. Давайте?
Билеты на премьеру «Парка Юрского периода 3», которая будет в начале августа. …Да, когда мы в прошлый раз собрались втроем в этой комнате, был у нас такой разговор.
В этот момент завибрировал мобильник в кармане кофты. Достав его и глянув на дисплей, я тихонько вздохнул, чтобы эти двое не заметили. Не стал отвечать, молча вернул телефон в карман.
– Это ничего, что ты не ответил? – спросил Ягисава.
– Ничего.
– Это случайно не она? Ну, Мисаки-сан? – поинтересовалась Идзуми. Я замотал головой.
Это была Цкихо. Даже не взяв трубку, я знал, зачем она звонила. Хочет в воскресенье приехать вместе с Мирей, скорее всего.
Если бы я сейчас взял трубку, то как мне лучше ответить, как мне хочется ответить? Я этого сам толком не понимал, поэтому… поэтому не взял. Не смог взять. Сбежал.
– Скажи, Со-кун, – обратилась ко мне Идзуми. От недавней улыбки не осталось и следа. Она смотрела мне прямо в глаза. – Насчет того, что сегодня в школе сказала Камбаяси-сэнсэй… что один раз «катастрофы» начались, но на полпути прекратились.
– …Угу.
– Это было три года назад, да?
– Да. Вроде бы три года назад тоже.
– Прекратились – это факт, но вот почему прекратились – неизвестно. Я у Это-сан тоже спрашивала, чтобы убедиться. Три года назад в 3-3 училась ее кузина, она ее спрашивала почему, но та тоже не знает. …Но.
Продолжая глядеть прямо на меня, Идзуми спросила:
– Может быть, что-то знает Мисаки-сан?
При этих словах ее раскосые глаза прищурились.
– Если она тоже была тогда в 3-3, то она в том же положении, что и кузина Это-сан, но, может, она знает что-нибудь, чего не знают другие…
– Мисаки… Со, так зовут твою знакомую, которая выпустилась из Северного Ёми? Кажется, ты когда-то мне про нее рассказывал.
– Угу, это она, – кивнул я Ягисаве, потом повернулся к Идзуми. – Я тоже так думал, но… Я несколько раз пытался ее расспросить, что же там такое произошло. Но Мисаки-сан всякий раз отвечала что-нибудь туманное. Впечатление такое, будто ей то ли трудно отвечать, то ли она очень не хочет.
– Вот как? – склонив голову набок, произнесла Идзуми. Я, вспомнив лицо Мей, продолжил:
– Думаю, там какие-то очень сложные обстоятельства. Что-то, что просто невозможно объяснить коротко…
– В таком случае нам просто необходимо услышать эту историю, включая сложные обстоятельства, – жестко заявила Идзуми. – Если это даст нам хоть крохотную зацепку… Послушай. Это же лучше, чем так и сидеть сложа руки и только бояться «катастроф».
Идзуми могла этого и не говорить, я и сам все понимал. Я и сам так же считал.
Но только с того понедельника, когда я увидел умирающего Сюнске, я просто не знал, что говорить; мое сознание заледенело, и не было сил смотреть вперед… Поэтому сейчас я не связывался с Мей.
Я вспомнил звонок Мей в день погребальной службы по Сюнске. Я не ответил, но она оставила сообщение на автоответчике. Последние слова этого сообщения, кажется, были такими:
«Хоть «контрмера» и не сработала, всё еще…»
Всё еще… есть способ, возможно. Уж не это ли она хотела сказать?
– …Я понял, – приняв серьезный взгляд Идзуми, ответил я. – Я позвоню Мисаки-сан прямо завтра.
6
– В твоей школе опять случилось несчастье, да?
Смотровой кабинет в «клинике» во флигеле больницы Юмигаока.
– На этой неделе скончались двое третьеклассников?
На вопрос Усуя-сэнсэя я чуть кивнул и рассказал, что один из умерших – председатель биологического кружка, где занимался и я, а второй – мой одноклассник.
– На этот раз это кто-то из твоих близких друзей, да, Со-кун?
– …Да.
Я поколебался, но все-таки откровенно рассказал, что первым был на месте происшествия, когда умер Сюнске, председатель биокружка. И тот ужас, и смятение, и горе… ничего скрывать не стал.
– Хмм…
Усуй-сэнсэй, явно не ожидавший, что мой рассказ зайдет так далеко, смотрел на меня удивленно. Тем не менее ответил он своим всегдашним вежливым тоном:
– Это было для тебя тяжело… Думаю, все передать словами ты не можешь. Ты тогда был в шоке и, возможно, ярко вспомнил события трехлетней давности?
– А, ага. И тогда я в итоге, ну…
Я без утайки рассказал и о том, что от потрясения у меня закружилась голова, и я потерял сознание.
– Угу, угу. Вполне естественная реакция, – все тем же тоном произнес Усуй-сэнсэй, кивая. – Это был единственный раз, когда ты потерял сознание?
– Да.
– С того дня ты по ночам спишь нормально?
– …Нет. Не очень.
– Когда просыпаешься, у тебя бывают яркие флешбэки?
– …
Когда я ничего не ответил, сэнсэй что-то написал в мой медкарте и сказал:
– Попринимай пока что снотворное. А то у тебя так и будет продолжаться бессонница, будут сниться кошмары… И да, если в повседневной жизни тебя будут охватывать приступы тревоги, не стесняйся прийти ко мне. Можно даже без записи. Прямо в отделение позвони, и мы разберемся.
– Ага. Спасибо большое.
Усуй-сэнсэй закрыл карту и, поглаживая усы, промычал: «Хмм». Потом, чуть понизив тон, сказал:
– В любом случае, опасные, нет, печальные инциденты будут продолжаться. Непредвиденные происшествия могут происходить и дальше…
Нахмурившись, он добавил: «Ну, в общем…»
– Это те самые мифы, да? – перехватив инициативу, спросил я. – Сэнсэй, вы какую историю услышали? Странный миф, связанный со «смертью», так, кажется, вы говорили?
– Нет, просто то тут, то там проскакивают всякие глупые слухи. Проклятия и подобная антинаучная ересь.
Антинаучная ересь?
Вспомнив неприятный осадок от позавчерашнего разговора с Хадзуми, я опустил глаза.
– Аа, нет, – Усуй-сэнсэй еще больше понизил голос. – На самом деле это моя дочка немного беспокоится.
– Ваша дочка…
Та девочка, на которую я наткнулся в апреле после консультации. Кажется, да, ее зовут Киха.
– Киха-тян?
– Ух ты. Я вас разве знакомил?
– Не. Я один раз ее встретил – здесь, возле смотрового кабинета. Она мне сказала «Здравствуйте».
– А, вот как? Она на удивление застенчивая, – Усуй-сэнсэй с улыбкой кивнул, погладил усы, но тут же остановил руку. – Однажды она вдруг сказала: «Сама не пойму, где и как я это услышала, но в той средней школе умрет еще больше народу».
– Она сама еще в младших классах начальной, да?
– Сейчас во втором.
Усуй-сэнсэй сжал губы, его маленькие глаза заморгали. Потом немного задумчивым тоном продолжил:
– Она… всегда была немного странная. Она… Ох, нет, такие разговоры просто бессмысленные. Я слишком разболтался.
Медленно качнув головой, сэнсэй посмотрел мне в глаза.
– Так или иначе, не забивай себе голову городскими легендами о проклятиях и прочем, сколько бы ты их ни слышал. Со-кун, тебе в первую очередь нужно выровнять свои чувства, дистанцироваться от произошедшей рядом с тобой смерти…
30 июня, суббота, около полудня. Все-таки тогда я не мог поднять в разговоре с Усуем-сэнсэем тему «феномена» класса 3-3.
7
В этот же день я увидел в больнице женщину, похожую на Кирику-сан.
Когда консультация закончилась, я снова прошел из флигеля в главное здание коридором и направился в холл на первом этаже диагностического корпуса, где находилась касса. И на полпути…
Она, похоже, не заметила меня и потому не поздоровалась, но, кажется, это была Кирика-сан. По сравнению с предыдущим разом, когда мы с ней встречались и беседовали (в начале февраля в «Пустых синих глазах…») у нее стал более изможденный вид. Все-таки у нее какие-то проблемы со здоровьем, и поэтому она ходит в больницу?
Хоть меня это и интересовало, я все же заплатил по счету, получил в аптеке лекарства и направился в холл. После чего…
– Со-кун?
Сзади раздался совершенно неожиданный голос – голос Мей. Я обернулся, и да, там стояла она, в форме Йоми-один.
– А, э… это…
Я был полностью ошеломлен и сбит с толку.
Что Мей тут делает?
Сопровождает Кирику-сан? Или – неужели у нее самой какие-то проблемы со здоровьем, и она пришла на прием?
– Эммм, это… это…
В голове царила пустота, слова наружу не шли. Мей смотрела на меня как-то угрюмо, что ли.
– Со-кун, ты обещал во второй половине дня зайти в магазин, но…
Повязки, в отличие от прежних времен, на Мей Мисаки не было. Слегка прищурив левый глаз – не «глаз куклы», а обычный искусственный глаз, – она подошла ближе ко мне и продолжила:
– Но мы встретились сейчас. Что будем делать?
Ощущение угрюмости никуда не ушло.
– Поговорим здесь?
– Это… эээ…
Слова по-прежнему не шли, но именно в этот момент в кармане брюк неромантично завибрировал мобильник.
– А, прости… телефон.
Я достал мобильник – игнорировать нельзя было. На дисплее, как я и думал, было имя и номер Цкихо.
Невольно я вздохнул. Сколько это уже было за последние несколько дней? Поймав краем глаза Мей, вопросительно склонившую голову набок, я какое-то время колебался…
В итоге не стал брать трубку. Не проверяя, осталось ли что-нибудь на автоответчике, убрал телефон обратно в карман.
– Это ничего? – спросила Мей. Таким тоном, будто видела, от кого звонок.
– Ничего, – ответил я, сдерживая саднящую боль в сердце. Сделал глубокий вдох. – Мисаки-сан, у тебя сейчас есть время?
– В смысле?
– Ну, в больнице ты свои дела уже?..
Мне было как-то трудно говорить, что я только что видел Кирику-сан, так что об этом я промолчал. Спросить, нет ли проблем со здоровьем у самой Мей, я тоже был не в состоянии.
– Тогда пойдем? – вдруг предложила Мей.
– Ээ… а?
– Здесь много народу и шумно. Безлюдных уголков нет, беседовать трудно. А вот, скажем, на крыше больницы…
8
Как я и обещал Идзуми и Ягисаве позавчера вечером, вчера я собрался с духом и позвонил Мей.
Я рассказал, что со смертью Сюнске и его родных стало ясно, что «катастрофы» продолжаются, и «контрмеру» в виде «тех, кого нет» прекратили. Потом в очередной раз попытался спросить насчет прекращения «катастроф» три года назад, но Мей снова ответила туманно.
– Почему три года назад, в девяносто восьмом, «катастрофы» прекратились? – упрямо повторил я.
– Потому что… – произнесла Мей и запнулась. Я молча ждал продолжения. Несколько секунд, нет, несколько десятков секунд длилось молчание, и наконец вновь раздался ее голос: – Думаю, это не телефонный разговор. Лучше встретимся и поговорим.
Вот что она предложила:
– Давай ты придешь ко мне завтра во второй половине дня, скажем, часа в четыре? Я буду ждать в подвале магазина. Там я расскажу все, что могу. Не уверена, насколько хорошо мне удастся это передать, но…
Поэтому сегодня я вышел из дома вот с какими планами. После больницы зайти в библиотеку «Рассветного леса», там убить время, а потом направиться в кукольный магазин в Мисаки. Однако мы с Мей неожиданно встретились уже здесь…
Вероятно, эта случайная встреча более-менее удивила и Мей тоже.
Когда мы поднялись на лифте на крышу больницы, ливший с самого утра дождь уже прекратился. Небо, однако, все еще было закрыто низкими свинцовыми тучами. В такие мрачные, пасмурные дни думаешь, что сезон дождей будет длиться вечно.
Ветер задувал нещадно. Теплый и влажный, как бы сильно он ни дул, пот с кожи убрать был не в состоянии.
Мей зашагала вдоль стенки машинного отделения лифта, располагавшегося на крыше; я поспешил за ней.
Ветер встрепал ее короткие волосы. В какой-то момент они вдруг успокоились, повисли. И Мей тоже остановилась, обернулась и прислонилась к стенке. Именно в этом месте машинное отделение прикрывало от ветра.
– Ты здесь впервые? – спросила Мей. Я ответил:
– В палатах не бывал. Меня в больницу никогда не клали.
– А Сакакибара-кун три года назад лежал здесь дважды.
От внезапного упоминания имени «Сакакибара-кун» я слегка напрягся и насторожился… вроде как.
– У Сакакибары-сана, кажется, разрыв лег-… спонтанный пневмоторакс?
– Да. Когда я его навестила во второй раз, мы вместе поднялись на крышу. Погода была ясная, вся Йомияма как на ладони.
– Вот… как.
С Коити Сакакибарой я много раз встречался и беседовал за несколько месяцев до его и Мей выпуска из Северного Ёми. Обычно при этих встречах присутствовала и Мей, но иногда мы разговаривали один на один.
Специфику моего состояния и моих домашних обстоятельств Коити понимал, поскольку заранее узнал от Мей, поэтому всегда обращался со мной деликатно. Не с каким-то странным сочувствием, а вполне естественно. …В те дни, по правде сказать, я был психологически глубоко ранен и потому слаб, и его присутствие рядом с Мей, думаю, мне здорово помогло. Даже сейчас я ему был очень благодарен.
Закончив Северный Ёми, Коити вернулся в Токио, где жил с детства, и поступил там в старшую школу. Я сам как раз тогда поступил в среднюю и время от времени рассказывал ему по телефону, что здесь происходит, но со временем это происходило все реже…
Однако Мей, несмотря на то что после выпуска они с Коити оказались далеко друг от друга, продолжала поддерживать с ним дружеские отношения. Я это видел и осознавал всякий раз, когда она поднимала его тему. Ведь Коити для Мей был «особым другом», прошедшим вместе с ней год «катастроф». И тем не менее…
Иногда, слыша от Мей имя Коити, я ощущал в груди странную боль, которую не мог толком понять. Откуда она? Почему? …Нет, так не пойдет. Нельзя на этом зацикливаться.
– Почему три года назад «катастрофы» прекратились на полпути? – медленно спросила у самой себя Мей, прислонясь к серой стене. Ей ответил свист ветра над крышей.
– Это было в самом конце летних каникул, да? – уточнил я, хотя уже знал ответ. – В августе класс поехал на выезд, но все равно жертв «катастроф» было много… Но в сентябре и дальше – как отрезало. Может быть, на выезде произошло что-то особенное?
– Да, это… – произнесла Мей и запнулась. Как и в том вечернем телефонном разговоре. – …«Катастрофы» закончились, это факт, – после небольшой паузы сипло заговорила она. – Не только три года назад – раньше, в восемьдесят третьем тоже так было. Тогда тоже был выезд на летних каникулах, в то же самое место.
– Значит, все-таки что-то на выезде?..
– Что-то… да. Что-то тогда произошло, точно. Что-то…
Пока Мей произносила эту фразу, ее голос слабел. Она хлопнула себя правой рукой по лбу и медленно, тревожно покачала головой.
– Что произошло? Пожалуйста, расскажи, – попросил я, подойдя к Мей на шаг. – Что произошло? Почему «катастрофы» прекратились? Мисаки-сан, если знаешь, пожалуйста, расскажи…
– Я знала, – убрав руку ото лба, ответила Мей. – По идее.
– …По идее? – Не в силах понять смысл ее слов, я уставился на лицо Мей, которое даже в дневном свете выглядело каким-то кукольным, белым, словно ночью. – Что ты имеешь в виду?..
Снова засвистел ветер.
Направление ветра изменилось, и стена от него больше не защищала; на нас, стоящих лицом друг к другу, ветер налетал сбоку. Мой голос стал абсолютно не слышен, волосы и одежда Мей яростно затрепетали.
Словно нарочно выбрав этот момент…
В кармане моих брюк завибрировал мобильник.
Наверняка это опять Цкихо. …Тут мои мысли разделились. И чувства разделились.
Сегодня 30 июня. Цкихо говорила, что собирается приехать вместе с Мирей 1 июля, это уже есть завтра. Вот она и звонит – хочет обсудить, когда они приедут, куда приедут, что будут на обед. …Это я понимал. Понимал, но в то же время…
– Телефон, – послышался голос Мей.
Ветер, только что дувший с такой силой, вдруг стих. И тоже – будто нарочно выбрав момент. Именно из-за этого звук вибрирующего мобильника достиг ее ушей.
– Что если это твоя мама звонит? – спросила Мей и легонько улыбнулась. В направленном на меня правом, не видящем глазу мне почудилась тень грусти… Она продолжила: – Ничего, что ты не отвечаешь? Разве можно так?
Да, подумал я.
Мей всегда права.
Сейчас на этот телефонный звонок я должен ответить. …Да. Нельзя убегать. Больше я убегать не могу.
Достав мобильник и кинув взгляд на дисплей, я нажал на кнопку ответа.
– Да. Это Со.
9
– Аа, Со-тян? Со-тян, это ты? Я звонила, но ты не брал трубку, и я стала волноваться…
Примерно такой фразы я от Цкихо и ожидал. Примерно такого голоса, таких интонаций. …Пытается взывать к моим чувствам, но при этом такая далекая. Так я воспринимаю.
– …Ты в порядке, Со-тян? Может быть, ты чем-то болен?
– В порядке, – изо всех сил задавив эмоции, ответил я. – Я здоров.
– Ох, слава богу.
Повторив «слава богу» с искренним облегчением, Цкихо перешла к делу.
– Как обещала, я завтра приеду вместе с Мирей. Пообедаем вместе где-нибудь в городе. Хорошо? Со-тян, если ты на обед чего-нибудь хочешь…
Завтра – приедет – Цкихо. И Мирей – возьмет – с собой. Сюда. В Йомияму.
– …И конечно, надо будет поздороваться с Саюри-сан и ее супругом…
Дослушав до этого места, я наконец решился и открыл рот. Сделал глубокий вдох и, постепенно выпуская воздух, отчетливо произнес:
– Не приезжай.
И сразу крепко зажмурился. Послышалось удивленное «А?» Цкихо, а затем…
– Почему, Со-тян? Что стряслось?
– Не приезжайте в Йомияму.
– А? А? Почему?
По ее дыханию я почувствовал, что она в жутком смятении.
– Почему… так…
– Потому что я не хочу, чтобы вы приезжали.
Я сжал телефон, и мой голос слегка окреп. …Краем глаза я видел лицо молча наблюдающей за мной Мей. Взгляд ее был спокойным и, да, немного печальным.
– Я не хочу с вами встречаться, – еще более сильным голосом продолжил я. – Ни с тобой, ни с Мирей – не хочу. Поэтому не приезжайте.
– Почему, Со-тян? – растерянно спросила Цкихо. – Почему ты так? Почему так внезапно?
– Не внезапно, – оборвал я ее. Еще более окрепшим голосом я словно разом вбил в собеседницу все свои эмоции. – «Хочу встретиться», «Хочу, чтобы ты приехала» – хоть раз я такое говорил? Ты пыталась когда-нибудь представить, что я чувствовал и чувствую с тех пор, как сюда переехал?
– К-как же… – слабым голосом отозвалась Цкихо. Мой отказ, о котором она даже не думала, выбил ее из колеи, и, конечно, сейчас она была в шоке. Вероятно, с того происшествия летом три года назад подобные слова я швырнул в нее впервые. – Не говори так… Со-тян, я… я, знаешь, правда всегда хотела, чтобы когда-нибудь… если только возможно, у нас с тобой все опять стало как раньше…
– И достаточно. В любом случае, не приезжай!
К этому времени мой голос уже почти перешел на крик. Истинные материнские чувства Цкихо, конфликты, возможно, всегда разрывавшие ей душу, – я соврал бы, если бы сказал, что все это меня вовсе не волнует; однако сейчас, в нынешней ситуации это было второстепенно, если не третьестепенно. Я…
Я уже выжал из своего сердца честный ответ. Поэтому…
– Ни за что не приезжай! – снова зажмурившись, проорал я. – Ни завтра, никогда!
– Со-тян…
– Я, слушай, я твое лицо больше не хочу видеть. У меня и в мыслях нет такого, чтоб хотеть встретиться, хотеть слышать твой голос.
– Со-тян… Это же неправда…
– Ненавижу!
– Со…
– Забыла, что было три года назад? А я помню. Как я мог забыть? С Тэруей-саном такое произошло, а вы с Хирацкой-саном… так гадко…
– …
– Я вам мешал, и вы меня выставили из дома. Хирацка-сан и его дом для тебя был важнее собственного ребенка, так? Ваша с Хирацкой-саном дочь Мирей была важнее, так? Так? И после всего, что я пережил, ты все еще думаешь, что я люблю свою мать? Думаешь, я ее не ненавижу?
Цкихо лишилась дара речи.
Думаю, при таком внезапном заявлении сохранить спокойствие просто невозможно. Вместо ответа в трубке слышались только всхлипывания.
И тем не менее я, словно добивая, повторил:
– Поэтому – не приезжай. И больше никогда не подходи ко мне. И сюда, в Йомияму – ни ногой.
Нет ответа. Только всхлипывания. После паузы – наконец «Прости» совершенно убитым голосом.
– Все, я отключаюсь.
Вдруг снова задул ветер. Не обращая внимание на то, что он растрепал мне волосы, я, снова тихим голосом, добавил:
– Не звони мне больше.
10
Закончив разговор, я, все еще сжимая мобильник в правой руке, поднял глаза к хмурому небу. Чтобы собравшиеся в глазах слезы не полились. Чтобы расшатавшиеся чувства не заставили меня расплакаться.
– Твоя мама, Цкихо-сан, собиралась приехать и встретиться с тобой, да? Это было назначено на завтра? – спросила Мей, шагнув ко мне. – Ты с ней уже давно не виделся? С Цкихо-сан.
Я опустил глаза.
– Не виделся… года два.
– Вот как. …Угу.
Кивнув, Мей взглянула на меня. Не желая, чтобы она увидела мои слезы, я отвернулся. Ветер взвыл. Где-то дальше, чем в прошлый раз.
Я как следует высказал Цкихо все, что должен был высказать. И все равно мое сердце продолжало саднить…
– …Ты ее любишь. Со-кун, все равно ты любишь Цкихо-сан, – наконец произнесла Мей. – И тем не менее злишься, вплоть до «ненавижу».
Аа, ну точно, перед Мей моя душа как на ладони.
Я… вероятно, да, вовсе не ненавижу Цкихо, как сказал только что.
Разнообразный негатив в моем сердце – думаю, это на самом деле… следствие того, как ужасно со мной поступили после того происшествия три года назад. Печаль, страдание – эти чувства никуда не делись. Оставался и гнев. Но при всем при этом нельзя сказать, что я дожил до сегодняшнего дня, всем сердцем ее «ненавидя» или «презирая».
– Люблю или нет, я и сам толком не понимаю, – произнес я. Разбушевавшиеся эмоции постепенно утихали. – Но сейчас, думаю, если она приедет в Йомияму, да еще прихватит Мирей, ничего хорошего не будет. Так что мои слова «Не хочу, чтобы ты приезжала», они искренние.
– Потому что начались «катастрофы», да?
На вопрос Мей я энергично кивнул.
– Да, именно.
– И Цкихо-сан, и Мирей-тян – твои родственники в пределах второй степени, а значит, «причастные».
– …Да.
– Цкихо-сан о «катастрофах» ничего не знает?
– …Скорее всего.
Возможно, когда-то знала. Четырнадцать лет назад, когда вместе с Тэруей-саном всей семьей покинули Йомияму, она хоть в какой-то степени об обстоятельствах должна была слышать. Но, вероятно, за прошедшие годы воспоминания о тех днях стерлись. По крайней мере, я так думал.
– Ты очень добрый, Со-кун, – произнесла Мей и приблизилась ко мне еще на шаг. – В Хинами они «вне зоны», но, как только приедут в Йомияму, на них обеих могут обрушиться «катастрофы», и поэтому…
Словно пытаясь сбежать от взгляда Мей, я опустил голову. Слезы наконец-то полились из глаз, потекли по щекам. Я изо всех сил старался удержать в себе хотя бы голос.
Мей молча отодвинулась от меня и, прислонясь спиной к стенке, обратила взгляд на хмурое небо. Ветер опять стих. В повисшей странной тишине послышался протяжный вздох Мей.
11
– Обо всем по порядку, – спустя несколько минут произнесла Мей. – Продолжим тот наш разговор.
– А, ага.
Надо переключить мысли. О приезде Цкихо и Мирей в Йомияму можно не беспокоиться. Так что сейчас пора вслушиваться в слова Мей.
– Во время выезда на летних каникулах произошло что-то. Что именно, я, по идее, знала. …Это я тебе уже сказала.
– …Да.
– «По идее» означает, что я не уверена.
– Не уверена?
– Да. Не уверена в своей памяти. Иными словами… – растерянно склонив голову чуть набок, сказала Мей, – я не могу ясно вспомнить. Прошло меньше трех лет, но эта часть моих воспоминаний абсолютно туманная.
– То есть… – до меня дошло, но я все равно переспросил: – Это из-за «феномена»?
– Да, – кивнула Мей, но лицо ее было нехарактерно тревожным. – Одна из «проблем с памятью», сопровождающих «феномен». Но, думаю, из всех случаев этот особенный.
– Особенный?
– Когда в класс проникает «лишний», он же «мертвый», для устранения нестыковок все воспоминания и документы изменяются и подделываются. Когда «феномен» заканчивается и «мертвый» исчезает, воспоминания и документы полностью возвращаются. Потом все воспоминания о том, кто был «мертвым» в этом году, постепенно тускнеют, люди забывают. …Это обычная форма, однако из нее есть одно исключение – досье Тибики-сана.
– А, ну да.
– В этом досье указаны имена «мертвых» каждого года, когда происходит «феномен»; они не исчезают, остаются. Поэтому, заглянув туда, мы можем выяснить, кто в прошлые года проникал в класс в качестве «мертвых». Со-кун, ты ведь тоже видел это досье, верно?
– Да.
О специфике содержащейся в дополнительной библиотеке «тетради Тибики» я уже был в курсе. Самые разные воспоминания и документы, касающиеся «мертвого», появившегося в «такой год», по завершении «феномена» обычно размываются, истончаются, исчезают, и лишь записи в той тетради почему-то остаются – так я слышал.
– Тем не менее кое-что оказалось не записано даже в эту тетрадь Тибики-сана. Имена «мертвых» в те года, когда «катастрофы» прекратились на полпути.
Тут Мей смолкла. Прижала руки ко лбу и погрузилась в задумчивость. Потом…
– Обо всем по порядку, – снова произнесла она, словно подстегивая себя. – Это было на летних каникулах три года назад. Когда каникулы только начались, мы узнали странную историю одного человека. Парня по имени Мацунага-сан. Он закончил Северный Ёми в восемьдесят третьем и учился в классе 3-3.
– Восемьдесят третий… Тоже год, когда «катастрофы» прекратились, да?
– Да, – медленно кивнула Мей и начала рассказывать. Своим всегдашним спокойным голосом. Но говорила так, будто тщательно отмеряла каждое слово.
– Три года назад мы тоже думали, нет ли способа остановить начавшиеся «катастрофы», и, как и ты сейчас, искали хоть какую-то зацепку. И тут нам попалась история Мацунаги-сана…
Три года назад, в 1998, Имярек Мацунага уже четырнадцать лет как закончил Северный Ёми и был каким-то офисным клерком. Как-то раз, будучи мертвецки пьяным, он заявил: «Это я спас весь класс 3-3 в восемьдесят третьем». Однако, протрезвев и снова обретя здравый рассудок, не помнил, что наговорил. В общем, похоже, он полностью забыл то, что пережил во времена средней школы. Но…
Судя по словам пьяного Мацунаги, он когда-то оставил что-то в классе, чтобы передать кохаям какую-то важную информацию о «катастрофах». Хватаясь за соломинку, ребята отчаянно искали это «что-то», и кое-кто нашел…
– Они нашли кассету с записью голоса самого Мацунаги, – глядя в какую-то точку в пространстве между нами, продолжила рассказывать Мей. – На пленке он рассказывал, как остановил «катастрофы»… Я тоже ее слушала, эту пленку. Во время выезда на летних каникулах.
– Значит, Мисаки-сан, ты тоже? – от возбуждения я даже перебил ее своим вопросом. – Ну, знала, как остановить «катастрофы»?
– По идее, должна была, – и Мей вновь сконфуженно склонила голову набок. Я, однако, не утратил возбуждения и спросил:
– Но этот способ применили три года назад, и поэтому «катастрофы» прекратились, да?
– Полагаю, да. По идее, так должно было быть, но…
– Но ты этого не помнишь? Не получается вспомнить?
– …
– Почему «катастрофы» прекратились? Кто сумел как-то их остановить? Ну хоть что-нибудь…
– Пятнадцать лет назад, в год Мацунаги-сана, и три года назад выезд на летних каникулах был в одно и то же место. Это точно.
– Сам выезд, он что, имеет какое-то особенное значение?
– Цель выезда была – всем вместе помолиться в синтоистском храме Йомиямы.
– Что-то типа экзорцизма?
– Но три года назад молитва в итоге так и не состоялась…
– А Мацунага-сан и его одноклассники в храме помолились, да?
– Да. Но, похоже, эта молитва никаких результатов не дала…
– …
– «Тем, кто после нас столкнется с необъяснимыми бедами…»
– Что это?
– Слова, сопровождающие кассету Мацунаги-сана. Он, похоже, считал, что и сам это забудет, поэтому и записал ту пленку. Значит, наверняка это имело какое-то отношение к «мертвому» того года… И то, что моя память стала такой туманной за столь короткое время, пожалуй, можно считать доказательством.
Мей смолкла и вновь погрузилась в задумчивость. Опять приложила руку ко лбу, медленно качая головой, но вскоре…
– Как бы это сказать… я как будто вижу туманные контуры. И внутри какой-то образ… Эх, но все-таки отчетливо не выходит. Не могу уловить смысл. Отдельные слова и картины всплывают. Но насколько в них можно быть уверенной, я сама сомневаюсь.
– Ээ, Мисаки-сан… Эмм, это состояние у тебя постоянно? Когда пытаешься вспомнить, но оно не вспоминается.
Мей молча кивнула, потом продолжила:
– Поэтому… поэтому, сколько бы ты меня ни расспрашивал, я уходила от ответа. Нельзя же говорить глупости, полагаясь только на туманные образы в голове.
– А… вот оно как… – пробормотал я, но вдруг осознал кое-что. – Да, а что с кассетой, где записан рассказ Мацунаги-сана? Она ведь где-то лежит?
– Похоже, что – уже нигде, – медленно покачала головой Мей. – Три года назад там был большой пожар, здание полностью сгорело. Скорее всего, и пленка сгорела вместе с ним.
– Кроме тебя, Мисаки-сан, пленку слушали и другие? Может быть, они?..
– Я с ними уже связывалась. Но никто не помнит, что было на пленке, – ответила Мей, потом добавила: – Кстати. В то время я иногда пыталась вести дневник. О том, что случилось на выезде, по идее, должна была тоже записать. Я позже попыталась выяснить, но строки, которые вроде как были записаны, либо исчезли, либо так испачкались, что прочесть невозможно…
Слушая, я ощутил легкое головокружение.
Подделка записей… нет, или в данном случае стирание? Уничтожение?
В связи с «феноменом» класса 3-3 Северного Ёми случаются и настолько аномальные вещи? Ощущение такое, будто прямо-таки чья-то злая воля тут работает…
– Итак, – произнес я и протяжно вздохнул. – Ты говоришь, вариантов никаких нет? Что бы мы ни делали, уже…
Я сник. Устремленный на меня взгляд Мей был спокойным и в то же время печальным.
– …В то время… – вдруг заговорила она. Вдали засвистел ветер. И в этот звук вплелось воронье карканье. – В то время в центре событий был Сакакибара-кун.
У меня вырвалось «Ээ…», и я уставился на Мей.
– В смысле?
– Это будет звучать очень туманно, – заранее предупредила Мей. – Три года назад во время выезда что-то было сделано, чтобы «катастрофы» прекратились, это факт. Что это были за действия, я сейчас с уверенностью сказать не могу, точно не помню, но… тогда там был Сакакибара-кун. Он был в центре этого чего-то – в центре событий… Это я помню.
Коити Сакакибара.
Я вспомнил его лицо, которое не видел больше двух лет. Фразы, которыми мы с ним довольно активно обменивались несколько месяцев, всплывали у меня в памяти и накладывались на это лицо.
– Поэтому, – продолжила Мей, – может быть, именно Сакакибара-кун все еще не забыл. Такое у меня ощущение. Он совершил ключевое действие, поэтому его память об этом должна быть крепче, чем моя. И потом, после выпуска Сакакибара-кун уехал из Йомиямы и постоянно жил в Токио.
– За пределами Йомиямы, «вне зоны», воздействие на память ослабевает?
– Возможно. Поэтому…
Поэтому Мей пыталась связаться с Коити в связи с этим вопросом. Особенно в прошлом месяце, когда погибла Цугунага и стало ясно, что «катастрофы» начались, и много раз потом. Но…
– Мне ни разу не удалось, – угрюмо нахмурившись, призналась Мей.
– Почему? – спросил я. – Разве Сакакибара-сан не в Токио?
– Я так думала, но, похоже, он с весны вообще не в Японии.
– За границей? И до сих пор? Затянулось его путешествие.
– Похоже, это не какая-то короткая поездка. Отец Сакакибары-куна ученый, много работает в поле и по работе часто ездит туда-сюда за границу. И берет сына с собой.
– Туда-сюда… значит…
– По мобильнику связаться не удалось; я позвонила на домашний, и домработница сообщила мне, что их нет. И что в Японию они вернутся только осенью.
Мей нахмурилась еще больше и грустно вздохнула.
– А по мейлу? Ты пробовала?
– Пробовала, но тоже безрезультатно. Возможно, какая-то проблема с компьютером.
– Хмм.
– Есть разные возможные варианты. Но в любом случае, если ты хочешь поговорить как можно скорее, если тебе необходимо его расспросить… то попроси домработницу, очень убедительно. Если с ней свяжется или Сакакибара-кун, или его папа, пускай сразу свяжется со мной…
… Ко-и-ти Са-ка-ки-ба-ра.
Мысленно бормоча это имя, я поднял голову. Пасмурное небо было таким же низким и мрачным, как когда мы сюда поднялись.
Чтобы как можно скорее связаться с ним, с Коити. Чтобы он вспомнил, что именно совершил три года назад. …Сейчас мне оставалось только молиться. Это меня чрезвычайно раздражало, даже бесило.