ГЛАВА 15. СЕНТЯБРЬ 2
1
– Страшный туман был в тот день. В среду. С того дня никто не знал, где Курой-кун, а вчера…
– Нашли его тело. …Но мусороперерабатывающий завод?
– Персонал обнаружил его вчера утром в груде доставленного мусора. По одежде и как-то еще поняли, что это ученик средней школы, в той же горе мусора нашли его сумку. Сообщили в полицию и, видимо, сразу связались со школой. Родители опознали Куроя-куна. В руках он сжимал разбитый мобильник.
Мей Мисаки слушала мой рассказ, нахмурив одну бровь. Больше никаких изменений в выражении ее лица не было. Бесстрастное лицо, как у куклы.
– Все кости были переломаны, внутренние органы порваны. Он умер около двух дней назад. Наверняка в то самое утро среды…
– …
– Среда – день вывоза домашнего мусора, в том числе, по идее, и там, где жил Курой-кун. Я не хочу себе это представлять, но…
Но не мог не представить.
Утро среды пятого сентября, когда город окутал густой туман. Курой выбежал из дома намного позже обычного, но по пути в школу наткнулся на машину, собирающую мусор. Тогда, видимо, и произошел какой-то несчастный случай. К примеру…
Мое воображение нарисовало картину.
Мусоросборщик стоит, у него открыты задние дверцы. На него, ни о чем не подозревая, сзади натыкается Курой. По инерции роняет в мусороприемник свой мобильник, который зачем-то держит в руке. В спешке и от неожиданности Курой задевает переключатель на панели управления, и включается механизм, проталкивающий или прессующий мусор. Курой, то ли заметив это, то ли нет, поспешно тянет руку, чтобы достать мобильник. Но случайно – возможно, споткнувшись – теряет равновесие и падает туда сам. И его затягивает в работающий механизм…
В обычных условиях, думаю, это было бы невозможно. Но в тот день был очень густой туман. И то, что Курой наткнулся на мусоросборщик, и то, что из-за неверной оценки ситуации его туда затянуло, и то, что работники не заметили столь серьезное происшествие… Всё из-за тумана. Не только зрение, но и слух, и другие чувства, и даже внимательность и здравомыслие – все в этом тумане могло не работать как положено.
Попав в машину, Курой не смог вырваться, как ни дергался, и в итоге его раздавило. Вероятно, в тот момент он уже лишился жизни. Он даже на помощь не мог позвать. Только сжал и не выпускал подхваченный мобильник. И…
Никто из работников так и не заметил случившегося; машина завершила работу и повезла тело Куроя к мусороперерабатывающему заводу. Могли бы заметить, когда выгружали собранный мусор из машины, но даже там то ли опять-таки из-за тумана, то ли по какой-то другой причине допустили невероятную оплошность. Прошел четверг, и лишь вчера утром наконец-то…
Как, блин, такое могло произойти? Вопросы на каждом углу. Тем не менее, однако…
Результат – мертвый Курой на мусороперерабатывающем заводе. Необычайный туман и цепочка трагических случайностей привели к такому вот происшествию. С этим можно только смириться.
– Ужасный случай, да? – пробормотала Мей и медленно закрыла глаза. – Обычно такие ужасы не происходят…
Восьмое сентября, суббота, вторая половина дня. Я посетил «Пустые синие глаза в сумраке Ёми» и в том самом подвале встретился с Мей Мисаки.
Смерть Камбаяси-сэнсэй в собственной ванной. Трагическая гибель Юдзи Танаки, брата Синъити Танаки, свидетелем которой я был по пути из школы. Смерть из-за аномального поведения Симамуры, сидевшей дома с простудой. И обнародованная вчера смерть Куроя.
В общих чертах об этой серии событий я рассказал Мей вчера вечером по телефону. И мы решили сегодня встретиться. Чтобы я детально все рассказал и выслушал ее мысли по этому поводу…
– В каком состоянии был вчера класс? – спросила Мей.
– Конечно, в полном раздрае, – ответил я после небольшой паузы.
С утра первым делом сообщили о смерти Симамуры, днем – о смерти Куроя, между одним и вторым разошлась информация, что погибший накануне ребенок – это младший брат Танаки… Естественно, класс был в полном раздрае. Многие рыдали, было даже, пожалуй, мгновение чистой паники.
– А что Тибики-сан? – спросила Мей. Я ответил:
– Тибики-сан… он, по-моему, тоже очень растерян. Типа, «не знаю, что происходит, это против всякого смысла».
– …
– Вчера шестым уроком было естествознание. Поскольку Камбаяси-сэнсэй не было, нам назначили самообразование, но Тибики-сан пришел в класс и все разложил по полочкам. Думаю, это для того, чтобы информация не искажалась и не утекала. Но ребят это ничуть не успокоило, и в классе стал полный хаос…
– …
– Стали говорить, что это «катастрофы». С начала сентября прошла всего неделя, а умерло уже четыре человека, связанные с классом – как ни посмотри, а это странно. Аномально. Поэтому…
– Со-кун, ты тоже так думаешь?
– Мисаки-сан, а ты? – ответил я вопросом на вопрос. Мей вновь слегка нахмурила бровь. Как и в тот раз, почти никаких других изменений в выражении ее лица не было. Но, в отличие от того раза, сейчас ее лицо не казалось «бесстрастным лицом куклы».
2
Вчера, естественно, я тоже был в диком шоке, потрясении и замешательстве… но если позавчера я смог провести самоанализ и осознать, что я «в состоянии ступора», то тут не смог и этого. От все новых извещений о смертях я весь дрожал, у меня кружилась голова, а потом ее заполняли самые разные эмоции и бурлили там. Что я думал, с кем и о чем разговаривал – сейчас совершенно не помнил.
Вернувшись домой, я связался с Мей, договорился встретиться сегодня и лег в кровать, но, хоть время было позднее, заснуть не мог. Принял выписанное лекарство – и все равно толком не заснул… Короткий сон чередовался с неприятными пробуждениями, и так до самого утра.
Я сам сейчас живой или мертвый? Этот вопрос кипел во мне при пробуждении. И мной овладела сильнейшая тревога… В полном замешательстве я позвонил в «клинику» городской больницы. Но амбулаторные консультации Усуя-сэнсэя на сегодня были уже расписаны. Мне сказали, что окно есть ближе к вечеру, но…
– Все в порядке, – ответил я, изо всех сил стараясь задавить тревогу.
Все в порядке, попытался я убедить самого себя.
Днем я обещал встретиться с Мей. И без колебаний решил, что эта встреча важнее консультации с Усуем-сэнсэем.
Магазин в Мисаки я посетил впервые с того раза в августе, после совместного просмотра кино о динозаврах. Прошло три недели… нет, уже почти четыре?
За большим столом у входа, как всегда, сидела бабушка Аманэ. «Добро пожаловать, Со-кун, – поприветствовала она меня. – Если ты к Мей, то она внизу».
После июльского ремонта первый этаж стал выглядеть немного по-другому.
Витрин стало меньше, и изменилось их расположение. В целом стало казаться просторнее, включая уголок с диванами. Поэтому в до сих пор не использовавшемся верхнем пространстве стало больше необычных предметов. По всей высоте стены располагались полки, похожие на балкончики из прозрачного материала, с потолка свисали футляры, похожие на яйца из этого же материала… И на полках, и в футлярах находились куклы в позах, предназначенных для просмотра снизу, и освещение было соответствующим.
Несмотря на дневное время, атмосфера была сумрачная – это не изменилось. И музыка играла такая же, как прежде. Тихая, меланхоличная, вполне подходящая для тайного собрания кукол…
– …Странно, да?
– Что странно? – переспросил я, и Мей, чуть помолчав, объяснила:
– Четверо «причастных» умерли подряд, один за другим, это нетипично. Необычно, мне кажется.
По-прежнему с одной нахмуренной бровью, Мей легонько качнула головой. Я вдруг понял, что лицо Мей бесстрастное не потому, что лишено эмоций, а потому, что она во власти некоей эмоции.
– Что в классе паника, это естественно. Как людей ни успокаивай, от тревоги не избавиться.
– Значит, Мисаки-сан, ты думаешь…
Я знал, что мой голос сейчас прозвучал неестественно, без интонаций. Потому что я сам был во власти некоей эмоции.
– Думаю, это «катастрофы», – сказала Мей и тихо вздохнула. – Хотя и не хочу в это верить.
– Но, Мисаки-сан…
– Никакого смысла?
– Так Тибики-сан…
– Со-кун, а ты что думаешь?
– Я… – попытался я ответить, однако голос застрял в горле. Я чувствовал, что, если признаю это вслух, возврата назад уже не будет. Но все-таки… – Думаю… да.
Все-таки не признать было невозможно.
– Отрицать бесполезно. Вариантов нет, кроме «катастроф». Но…
– Но?
– Почему, за что это с нами происходит?
– Почему… за что…
– Ну правда ведь?
Мей наверняка и без моих слов все отлично понимала. Но, даже думая так, я не мог не повысить голос.
– В тот вечер в июле мы вернули к «смерти» «мертвого», Идзуми Акадзаву, и на этом «катастрофы» должны были прекратиться. Все, кроме нас с тобой, потеряли воспоминания о ней из этого года, все документы про нее вернулись к тому, что было. И в августе от «катастроф» не погибло ни одного человека. И тем не менее…
– И тем не менее почему? Почему опять умирают люди? – спросила Мей будто саму себя, закрыв глаза, и тихо покачала головой. – Может быть, «катастрофы» от этого не прекратились? Или временно прекратились, но снова начались? В любом случае, почему? – при этих словах Мей снова покачала головой. – …Я не знаю.
Она открыла глаза и посмотрела на меня.
– Такое совершенно точно происходит впервые. Не удивительно, что Тибики-сан в растерянности.
Мей поникла плечами и глубоко вздохнула.
Мне было до боли ясно, что она и сама в растерянности, и я отвел глаза от ее лица, на которое смотрел все это время.
3
Какое-то время я не раскрывал рта, Мей тоже молчала… Струнная музыка тоже вдруг смолкла. Бабушка Аманэ наверху ее остановила, а может, с техникой возникла какая-то проблема?
Я осознанно втянул холодный, застоявшийся воздух угрюмого подвального помещения. Куклы, выставленные напоказ в этом похожем на погреб месте. Внезапно накатило чувство, будто я должен дышать за них… Такое, кажется, я испытал впервые за все время, что хожу в этот подвал.
Я ждал, что, возможно, Мей что-нибудь скажет.
Возможно, и Мей ждала, что я что-нибудь скажу… Нет, похоже, она просто погрузилась в задумчивость. Сидя на стуле абсолютно неподвижно, она снова зажмурилась… Я был озадачен: что она?..
Молчание продолжало длиться. И наконец…
– Ээ… что? – спросил я, когда Мей открыла глаза. Мей вопросительно склонила голову набок. – Не, ну я, в смысле…
– Не понимаю, – пробормотала Мей и, как и до того, глубоко вздохнула. – Почему «катастрофы» не прекратились? Почему снова начались? Абсолютно не понимаю.
Как и до того, она покачала головой. Однако затем…
– Но кое-что меня немного цепляет, – продолжила Мей.
– Цепляет? Что же?
– Немного странное, дискомфортное ощущение, – сказала Мей и приложила к правому виску кончики среднего и безымянного пальцев. – Где-то в начале мая, когда девушка по имени Хадзуми-сан отказалась быть вторым «тем, кого нет». Тогда я сказала, что думаю, что все будет в порядке. Даже если «тех, кого нет» станет на одного меньше, тебя, Со-кун, будет вполне достаточно. Если оставшийся будет правильно выполнять свою работу, «катастрофы» не начнутся.
Да, верно…
Тогда Мей ясно это сказала, и я попытался в это поверить. Но в итоге ближе к концу мая погибла Цугунага, в тот же день умерла мать Таканаси, и стало ясно, что «катастрофы» начались.
– Тогда я вовсе не пыталась изображать оптимизм. Я так говорила не для того, чтобы тебя успокоить, Со-кун, я сказала то, что думала на самом деле. Но…
– …
– Оказалось, что я ошиблась, но все-таки странно. Почему «катастрофы» начались?
Почему «катастрофы» начались? Этот вопрос Мей пробудил у меня в памяти слова, которые произнесла она.
«Думаю, проблема в важности восстановления, так сказать, «баланса сил»».
Она. Идзуми.
«»Катастрофы» начинаются, когда в класс проникает «лишний», он же «мертвый», которого там быть не должно. В качестве «контрмеры» в классе назначается «тот, кого нет», и это позволяет остановить «катастрофы». «Сила» притягивающего к себе смерть «мертвого» компенсируется «силой» «того, кого нет», и достигается баланс. Вот такой образ».
Это было – да, вечером через два дня после гибели Цугунаги.
«В этом году мы в качестве «контрмеры» на всякий случай назначили двух «тех, кого нет». И раз в апреле «катастрофы» не начались, значит, баланс соблюдался правильно. Но когда в начале мая Хадзуми-сан отказалась от своей роли, «катастрофы» начались. Значит, в нынешнем году соотношение сил вот такое».
«То есть одного «того, кого нет» для баланса недостаточно?» – спросил я тогда, и Идзуми ответила:
«Недостаточно, баланс порушился… Да, такой образ. Если не увеличить «силу» «того, кого нет», «силу» нынешнего «мертвого» не перебороть. Поэтому… вот».
Восстановить порушенный уходом Хадзуми баланс, снова доведя число «тех, кого нет» до двух. Тогда все должно прекратиться. Исходя из этой логики, она заговорила о новой «контрмере»…
– Проблема баланса «сил»… Да, вот так ты мне тогда сказал, – Мей, как всегда, видела меня насквозь. – С этой мыслью Акадзава-сан предложила новую «контрмеру», снова сделать двух «тех, кого нет». Это я помню. Но в итоге «дополнительная контрмера» результата не принесла.
Медленно произнеся все это, словно убедившись в собственных воспоминаниях, Мей наконец убрала руку от виска.
– Вернемся к нашим баранам.
Тихо отогнав всплывший в памяти голос и лицо Идзуми, я ответил:
– А… ага.
Мей сказала:
– Проблема, которую я видела тогда, в мае, и проблема, которую я увидела теперь, когда якобы прекратившиеся «катастрофы» снова начались. Они похожи, обе порождают лишь вопрос «почему»… и плюс общее чувство дискомфорта. Что-то странное, что-то подозрительное, что-то… да, одинаковый неприятный диссонанс.
Мей сама не понимала это чувство. Не улавливала четко его смысл. Так это выглядело.
Я тоже не вполне понимал, что она пыталась сказать, и мне оставалось лишь выразить свою мысль простыми словами…
– Логики нет. Все упирается в правила. Почему все-таки происходит? Главный вопрос ведь именно в этом?
– Угу. Похоже… что так, – ответила Мей. Ее голос прозвучал нетипично тревожно.
– Раз так… – сказал я. Не в силах сдержать внезапно вспыхнувшую во мне в этот момент эмоцию, подобную черному облаку, я наполовину пошел у нее на поводу. – На логику, похоже, полагаться нельзя. Можно называть это правилами, но это не законы, доказанные научно. «Феномен», «катастрофы» – изначально штуки абсурдные, поэтому, сколько логику ни напрягай, доказательств не будет. Это антилогичная история с самого начала.
В тот день в конце июля, когда я из «Фройден Тобии» переехал обратно в родовой особняк Акадзавы, Ягисава мне это сказал, и я жутко запротестовал. А теперь осознал, что сам говорю это же. Но…
– Мы пытались работать с «феноменом» на основе установленных «правил», но неудачно. На основе вашего опыта трехлетней давности вернули «мертвого» к «смерти»… а «катастрофы» не прекратились.
Небрежно, с почти мазохистским ощущением я нанизывал слова.
– Поэтому я и сказал, нельзя полагаться. То, что было до сих пор, вовсе не обязательно работает. Возможно, весь наш прежний ход мыслей неверен…
Возможно, то, что тем июльским вечером мы загнали Идзуми в «смерть», было бессмысленно. Если бы мы знали, что результат будет вот таким, может, не было бы необходимо загонять ее в угол? Если бы я с самого начала не пытался умно сопротивляться, а сдался судьбе или, как Тэруя-сан, сбежал из города…
От этих раздумий мне вдруг стало тяжело дышать.
Я сделал несколько глубоких вдохов-выдохов. Воздух был неприятно холодным, кислорода не хватало, и я чувствовал, будто с каждым вдохом мое тело чуточку остывает. И еще чувствовал, будто куклы в этом воздухе перешептываются, хоть их рты и не умеют говорить. Словно сочувствуют мне. Словно насмехаются надо мной. Словно упрекают меня. Словно…
Ища спасения, я кинул взгляд на Мей.
В правом, не искусственном глазе Мей, смотревшем на меня, была видна печаль… Когда наши взгляды встретились, она медленно моргнула и закусила нижнюю губу.
– Со-кун, – тихо произнесла она. – Здесь тебе сейчас оставаться не стоит. Поднимемся наверх? Я попрошу бабушку сделать чай.
4
Мы переместились на диванчики на первом этаже, и бабушка Аманэ принесла горячий зеленый чай. Потягивая напиток, я стал понемногу отогреваться. В это время и музыка возобновилось, и обычное дыхание перестало меня душить…
Мей лишь пригубила чай, а затем, похоже, вновь погрузилась в раздумья. Не решаясь к ней обратиться, а точнее, не находя нужных слов, я обвел взглядом комнату, не вставая с дивана.
Кстати… Я вдруг вспомнил кое-что.
В прошлом месяце, когда мы после кино сюда заглянули, мы сперва беседовали в подвале за круглым столиком, потом поднялись на первый этаж, и…
Мой взгляд приковала к себе кукла, находящаяся в глубине комнаты, рядом с лестницей вниз.
Кукла была на старомодной кровати, накрытой багровой простыней. Чуть меньше натуральной величины, в белом платье – кукла девочки. …Вроде бы она долгое время обитала в уголке подвала. С августа, когда ремонт на первом этаже закончился, она выставлялась здесь.
Кукла лежала навзничь. Сложив руки на груди, переплетя пальцы. …Рыжевато-каштановые волосы. Белая кожа. Широко раскрытые глаза – те самые, «пустые синие». Чуть приоткрытый рот. Словно готовый в любой момент что-то произнести.
Лежащая на кровати девочка – от этой картины мое сознание естественным образом перекинулось на другую. Да, в тот день в начале августа, в городской больнице Юмигаоки. В той палате, к которой я пришел, погнавшись за призраком Идзуми…
«Со Хирацка-кун?»
Ее голос в тот момент. Голос, в котором ощущалась беззаботность, но в то же время какая-то слабость.
«Я рада, что ты пришел».
– Сперва она лежала в гробу, – сказала Мей в тот раз, когда я увидел эту куклу впервые. – Кирика, похоже, к ней очень привязалась. А я ее не особо люблю.
У куклы, которую Мей «не особо любит», было лицо, явно несколько похожее на ее. Конечно, я вспомнил, что когда-то уже слышал подобное.
«Вот оно что», – понял я, но в то же время в сознании всплыла та картина в больничной палате…
«Да, в порядке. В последнее время дела идут сравнительно хорошо».
В большой блеклой комнате – белая койка. И на ней лежит девушка, которую мы навестили вдвоем с Это.
«В итоге я так ничем и не помогла».
Услышав эти печальные слова…
Вовсе нет, захотел ответить я.
«Но все-таки я ничего не…»
Вовсе нет же. Ведь уже все хорошо. Насчет «катастроф» можно уже не тревожиться.
«Правда?»
Рядом с прикроватным столиком, серебристо сияя, покачивалось…
«Правда уже всё?»
«Катастрофы» прекратились, ответил я ей. Тогда я был в этом уверен. Тогда я думал, что для сомнений просто нет места.
«Вот как. Спасибо».
Я до сих пор не мог забыть ее улыбку, в которой было облегчение, но в то же время и грустинка.
«Спасибо. Я…»
Та больничная палата. И она. Макисэ.
В тот день, в тот момент я заметил, вспомнил, понял… в общем, нашел некий ответ. И, чтобы удостовериться, четыре недели назад здесь…
– Скажи, Со-кун, – заговорила Мей. Я поспешно выпрямился и повернулся к ней, глядящей на меня.
Чуть помедлив, Мей спросила:
– Ты боишься смерти?
– Эээ… – вырвалось у меня. От этого неожиданного вопроса я растерялся. Но ответил почти без паузы: – …Да, боюсь.
– Тебе не нравится смерть? Ты не хочешь умирать?
– Думаю, да, не хочу.
– Мм. Понятно.
Почему она задала такой вопрос? Я попытался понять ее намерения. Во мне пробудилась мысль вернуть Мей этот же вопрос, но я сразу передумал.
Потому что возникло чувство, что, возможно, у нее будет иной ответ, чем у меня. И я слегка боялся услышать этот ответ.
– В таком случае, Со-кун, как я тебе уже говорила, тебе стоит сбежать, – сказала Мей. – Пока ты в городе, риск «катастроф» не исчезнет. Если ты, как Сакаки-сан когда-то, бросишь все и уедешь из Йомиямы…
Но еще до того, как Мей договорила, я медленно покачал головой.
– Не хочу убегать.
– Но, Со-кун…
– Умирать тоже не хочу. Поэтому…
Поэтому что? Хоть я и задал себе этот вопрос, хоть и думал над ним, но ответ на него не находился – лишь пустые слова.
– Стараюсь быть осторожным. Всячески избегаю рисков, чтобы не угодить в «катастрофу».
– …Ясно, – вздохнув, пробормотала Мей, но я знал, что ее положение сейчас не такое, как прежде. Поэтому…
Мне уже предстояло возвращаться домой, и я просто не мог не сказать Мей напоследок:
– Мисаки-сан, ты тоже береги себя.
5
«Динь!» – звякнул мне в спину колокольчик, когда я вышел на улицу. Оседлал припаркованный перед домом велосипед, и тут…
– Скажи, Со-кун, – вдруг задумчиво произнесла вышедшая меня проводить Мей. – В каком состоянии сейчас эта Хадзуми-сан?
– В каком состоянии… Ну, вчера она была в дикой панике. Узнала про смерть Симамуры-сан, ее близкой подруги, так что это, думаю, вполне естественно.
– Ее координаты ты знаешь?
– Телефон пойдет?
– Лучше бы и адрес тоже.
С чего ей понадобился адрес Хадзуми?
Мне это показалось странным, но особо задумываться об этом я не стал. Вернусь домой – посмотрю в списке класса. Так я ей ответил.
– Тогда мне сообщишь? – попросила Мей своим обычным бесстрастным тоном.
– Эээ… почему такая срочность?
– Ну, в общем… – уклонилась Мей. – Хотя бы по мейлу скинь. …Пожалуйста, а?
6
– Слушай, это правда? Правда, что «катастрофы» опять начались? Они же закончились в июле? – спросил Ягисава, не притронувшись к принесенному тетей Саюри чаю со льдом. Мы вдвоем сидели в моей комнате. Нельзя сказать, что тон его был гневным, но необычайно серьезным – был. – Скажи, Со, что происходит? Что ты сам об этом думаешь?
Девятое сентября, воскресенье, вторая половина дня. «Можно я сейчас к тебе забегу?» – неожиданно спросил по телефону Ягисава меньше часа назад. Конечно, я не отказал и встретил его, но…
Смерти, происходящие одна за другой с начала месяца, вызваны «катастрофами»?
В пятницу на большой перемене мы встретились с Тибики-саном, и как раз тогда ему по телефону сообщили о смерти Куроя – с тех пор мы с Ягисавой толком не общались. По-хорошему, это надо было бы обсудить с безопасниками Это и Тадзими, но… умом я это понимал, однако просто не вытянул бы.
И не только я.
И Ягисава, и Это, и Тадзими наверняка были в таком же состоянии.
И даже Тибики-сан. Видя царящий в классе хаос, он не мог одолеть его с прежним своим спокойствием. Только говорил всем слова типа «успокойтесь», «не паникуйте», но на вопросы «это все-таки «катастрофы», да?», «почему?», «что нам делать?» не мог дать ясного ответа…
– Вчера я разговаривал с Мисаки-сан.
Я чуть отвел глаза от пронизывающего взгляда Ягисавы и затем продолжил:
– Я ей всё рассказал. Она тоже считает, что это «катастрофы».
– Вот как. Вот оно как…
Ягисава провел пятерней по своим длинным волосам.
– Ммм… – промычал он, затем вздохнул. – Вот блин…
Мы сидели друг напротив друга за низким овальным столиком в моей комнате (спальне и по совместительству кабинете).
В комнате был бардак, поэтому приглашать Ягисаву мне не хотелось, но ничего не попишешь. Я ведь не хотел, чтобы наш разговор услышала тетя Саюри. Потому что до сих пор не рассказал тете и дяде про «особые обстоятельства класса 3-3».
Впрочем, у них просто не могло не возникнуть каких-то сомнений. Я не был откровенен, но то, что с весны в Северном Ёми случилось несколько ЧП, было известно (а в июле в этой самой семье умер дедушка). В этом месяце до них наверняка тоже дошла та или иная информация, и, думаю, они заметили, что со мной что-то не то.
Тетя Саюри каждый день беспокоилась: «У тебя всё в порядке, Со-кун?» «Если есть какие-то проблемы, обязательно обсуди», – но дальше этого не заходила. Допросов не устраивала. …За такое деликатное обращение я, пожалуй, был им благодарен. Если я сейчас все им в подробностях расскажу, все равно никакого решения они не предложат. Я лишь вызову проблемы, в самых разных смыслах.
– …И тем не менее, Со, – прекратив возиться с волосами, Ягисава пристально посмотрел на меня. – Что, блин, происходит? «Катастрофы» должны были прекратиться. «Мертвый» в июле исчез. Никакой же логики, а?
– …
– Странно, скажешь нет? И подозрительно. Столько всего передумали, столько мер приняли, в результате летние каникулы нормально пережили, и все равно… все равно вот такое. В итоге – вот такое…
– …
– Что за дела? Что, почему происходит? А? …Хотя на тебя изливаться тоже бесполезно.
Ягисава снова промычал «ммм», затем протяжно выдохнул.
Какое-то время мы оба молчали.
Отпив чая, в котором уже почти полностью растворился лед, я встал и принялся искать пульт от кондиционера. За эти несколько минут в комнате как будто стало еще жарче и влажнее, чем было.
Подстроив кондиционер, я вернулся на место.
– А где та фотка? – обведя взглядом комнату, спросил Ягисава.
– Какая фотка?
– Ну, которая всегда была у тебя в комнате. Снятая летом 87 года.
– А…
Фото с летних каникул 1987 года, 14 лет назад. То самое, где были Тэруя-сан, сбежавший из Йомиямы, и его друзья-одноклассники, приглашенные им в «Приозерный особняк». Вдали от Йомиямы, где продолжались «катастрофы», они наслаждались кратким покоем…
– Куда-то я ее засунул. Может, в ящик стола.
Дело в том, что после исчезновения Идзуми в июле мне на эту фотку, которую раньше я действительно держал на виду, стало больно смотреть. Она была дорога мне как память о Тэруе-сане, но в то же время вызывала воспоминания об Идзуми во «Фройден Тобии».
Но у Ягисавы, должно быть, это фото оставалось в сердце – на нем весело улыбалась его тетя Риса-сан, умершая тогда же, 14 лет назад.
– Хочешь, я ее поищу?
– Не, не надо.
– Ягисава, твоя тетя ведь умерла от внезапной болезни, да?
– Так мне говорили. Но что за болезнь, я не в курсе.
Ягисава снял свои круглые очки и двумя пальцами правой руки сжал внутренние уголки глаз. Пытался подавить слезы? Вид у него был очень усталый.
– Курой умер жуткой смертью, – вдруг сменил он тему. – И брат Танаки тоже.
– …Угу.
– Если уж мне суждено умереть, то лучше бы не так жутко.
– Не, погоди. Хоть «катастрофы» и продолжаются, не факт, что ты умрешь.
– Ну, это, конечно, да…
– Что с твоим оптимизмом?
– Ну, он, конечно, есть, но… – Ягисава встревоженно нахмурился. – Но, в общем… – пробормотал он, после чего замолчал и какое-то время с серьезным видом сидел молча. Потом вновь заговорил: – Ладно, это уже не имеет значения. Есть ли какой-то способ избавиться от «катастроф»?
Все с тем же серьезным лицом.
– Ну… – с таким же серьезным лицом ответил я. – Не исключено, что возможен какой-то совершенно другой подход, но… не знаю. И пока что никто не знает.
– «Контрмера» в виде «того, кого нет» предназначена для того, чтобы «катастрофы» не начинались. Но я не об этом: есть ли способ свести на нет само появление «феномена», избавиться от «проклятия Мисаки»?
– Насколько я слышал, слово «проклятие» все понимают по-разному.
– Нет ли какого-нибудь, там, волшебного слова, чтобы «катастрофы» тебя не трогали?..
– Волшебного слова…
– Ну не обязательно волшебное слово… Вещица какая-нибудь, чтобы отгонять «катастрофы»… Песенка…
– Песенка?
Слово казалось безумным, точнее, совершенно неуместным, но отшутиться от него я не мог.
Ягисава тихо вздохнул и смолк; я тоже ничего не говорил. В комнате снова повисло молчание.
– В общем, думаю, свести риск к нулю можно только оказавшись «вне зоны», – произнес наконец я. – Как Тэруя-сан четырнадцать лет назад.
– Убраться из Йомиямы, да?
– В год Тэруи-сана в мае была крупная авария, погибло сразу много народу. Сам он тогда серьезно пострадал, а в следующем месяце умерла его мать… И тогда, видимо, он решил сбежать из города.
– …
– Но в норме это невозможно, верно? Даже если попытаться убедить родителей, все им объяснив, возникнет масса практических вопросов – с домом, с работой. Потому что в средней школе мы еще дети, и это доставляет кучу неудобств…
– Да уж, – тихо кивнул Ягисава. – И даже если я сбегу – у меня ведь большая семья. Старшая сестра, три младших брата. Отец приклеен к работе, которая рядом с домом… Просто взять и переехать – вообще нереально. Ыыы… но все-таки…
Тут Ягисава смолк и несколько раз хлопнул себя ладонью по лбу.
– «Катастрофы» ведь могут достаться не только мне, но и всем моим родным. Если так… ыыы…
Несмотря на принятую «контрмеру», «катастрофы» начались. Когда «мертвого» вернули к «смерти», они не прекратились, возобновились вновь. Неужели все бесполезно? Никак нельзя им противостоять?
Будто погрузившись по плечи в чувство беспомощности, я медленно ворочал в голове вопросы, ответа на которые не найти, сколько ни думай, я. И ответ действительно не находился, не мог найтись…
– Со? А ты сбежать не хочешь? – спросил Ягисава. – Если вернешься домой в Хинами… Ой, извини.
Почему я сижу на шее у Акадзав в Йомияме? В общих чертах я об этом Ягисаве рассказывал.
– Извини. Как-то я… Нет, но я, это, если так сделаю, то уже…
Ягисава оставил попытки продолжить свои слова, и тут…
Раздался звонок мобильника. Мой мобильник был в беззвучном режиме, так что это был телефон Ягисавы.
Достав из кармана джинсов мобильник, Ягисава, по-прежнему без очков, поднес дисплей к глазам.
– Тадзими? – пробормотал он и принял звонок. – Да? Тадзими. Что случи-… А? Чтооо?
Голос собеседника я не слышал. Но по ответам Ягисавы и его изменившемуся лицу я догадался, о чем речь.
– …К-как же… как же так… а, угу. Ну да. Как бы это сказать…
Затем Ягисава тихо произнес «Повесил трубку…» и кинул мобильник на стол. Надел лежавшие там же очки, и руки его при этом дрожали. Лицо задеревенело, один уголок рта приподнялся, как при спазме, словно он улыбался сквозь слезы.
«Что случилось, что он тебе сказал?» Прежде чем я успел это спросить, Ягисава стонущим голосом произнес:
– Со старшей сестрой Тадзими произошел несчастный случай. Она с подругой играли в парке развлечений Йомиямы, и там…
– Несчастный случай в парке развлечений…
– Деталей я не знаю, но сестра Тадзими… умерла.
7
Несчастный случай произошел девятого сентября, в воскресенье, в два часа дня.
Место происшествия – парк развлечений Йомиямы в юго-западной части города. Маленький старый парк, который, по слухам, вскоре закроют, но в тот день именно туда пошла Мияко Тадзими (19 лет, ученица техникума) с подругой по старшей школе. Когда они вдвоем пришли в «Кофейную чашку»…
Похоже, причиной ЧП стало то, что они вдвоем слишком сильно повернули центральную ручку, которая вращала чашку. От слишком быстрого вращения Мияко каким-то образом вылетела наружу.
Вылетев, она ударилась головой о другую работающую чашку. В результате – сильное кровотечение и потеря сознания, и, хотя ее забрала «скорая», Мияко умерла до приезда в больницу.
В парке развлечений Йомиямы я был один раз – тетя и дядя взяли меня туда в тот год, когда я переехал к Акадзавам. Тогда я был в сто раз эмоционально нестабильнее, чем сейчас, но, поскольку в парке развлечений я был впервые, у меня остались отрывочные, но приятные воспоминания. Кажется, и в «Кофейной чашке» я был.
Это тоже внесло свой вклад в мое потрясение, когда я узнал о трагедии в тот вечер. Только представив себе это… я ощутил, как меня охватывают ужас и отчаяние.
8
Десятое сентября, понедельник. С утра шел дождь.
Последние несколько дней я спал очень плохо, а то и вовсе не спал. Вот и сегодня я по пути в школу тер сонные глаза. На утренний классный час я опоздал и еле успел в класс до начала первого урока, но, войдя, слегка удивился множеству пустых парт. Но в то же время возникло чувство, типа, «ну, это можно понять»…
Грубо говоря, пустовало не меньше трети парт.
Умершие в первом триместре Цугунага и Кейске Кода. Лежащая в больнице Макисэ. Скончавшиеся совсем недавно Симамура и Курой. Плюс потерявший вчера сестру и не пришедший в школу Тадзими. Парту Идзуми уже убрали, так что это шесть отсутствующих. …На партах Симамуры и Куроя стояли вазы с белыми хризантемами, уж не знаю, кто распорядился.
Отсутствовало больше трети учеников. Значит, кроме этих шестерых, не было еще нескольких. А именно…
Потерявший брата в прошлый четверг Танака до сих пор отсутствовал из-за траура. И еще нескольких не было. Непохоже, чтобы все они заболели, значит, наверняка…
– Наверняка они боятся идти в школу, – после первого урока (математики) сказала мне Это. – «Причастные» умирают один за другим, и все уже поняли, что «катастрофы» не прекратились… Поэтому боятся, тут ничего не поделаешь. Я и сама боюсь.
– А… ну да.
– Где и когда случится «катастрофа», неизвестно. Даже в школе люди умирают. По дороге от дома до школы тоже опасно. Поэтому безопаснее всего запереться дома и не выходить. …Ничего удивительного, что люди так думают.
– Но даже если не выходить из дома, «катастрофа» все равно…
Случай с дедушкой. Случай с Симамурой. И я когда-то слышал от Мей о «причастном», который заперся в собственном доме, в своей комнате на втором этаже, и все равно погиб, когда в дом врезался здоровенный автокран. Но…
С начала второго триместра прошла всего неделя, а умерло уже пять человек. Более чем естественно, что многие ученики сейчас не способны рассуждать о «катастрофах» с холодной головой и всецело поглощены простой мыслью: «Не хочу идти в Северный Ёми».
– Возможно, скоро некоторые бросят школу и уедут из Йомиямы, – понизив голос, произнесла Это. – Такое и раньше бывало. Сестра моего кузена сказала, что три года назад тоже сильно тревожилась, что же делать.
– А ты как думаешь, что делать, Это-сан?
– Не знаю, – ответила Это неожиданно откровенно. – При всех тех усилиях, которые мы прикладывали с апреля, взять и сбежать – меня это раздражает. Я склонна беспокоиться по любому поводу. Поэтому в марте на «встрече по контрмерам» и предложила на всякий случай увеличить число «тех, кого нет» до двух.
– А, понятно.
– Но эта «контрмера» пошла вкривь и вкось, «катастрофы» в итоге начались, поэтому я сейчас наполовину думаю, что уже ничто не имеет значения.
Пожалуй, нормальная реакция для людей, склонных к беспокойству, и, возможно, для перфекционистов.
– Но все-таки, знаешь, я умирать не хочу, меня это страшит и бесит. Хирацка-кун, а ты?
– Я… – начал я, но слова нашел не сразу. – Я тоже не хочу. И боюсь. Но уже…
Уже не остановить «катастрофы». Уже не убежать от «катастроф». С какой-то вероятностью меня тоже может забрать «смерть». С другой стороны, удрать из Йомиямы – в моем случае не вариант. Поэтому…
– Что насчет Макисэ-сан? Ты рассказала ей о ситуации в этом месяце? – внезапно обеспокоившись, спросил я. Это качнула головой.
– Какое-то время я к ней не хожу.
– Как ее состояние? – поинтересовался я. Воспоминание о ее одиноко лежащей на больничной койке фигуре вызвало во мне сложные чувства.
Это снова покачала головой. И, будто себе под нос, пробормотала:
– На самом деле, что «катастрофы» не закончились, я ей до сих пор…
– Не сказала?
Это ничего не ответила, на этот раз чуть кивнув.
Испытывая все более сложные чувства, я поднял взгляд к потолку.
9
После второго урока я обратился к Ягисаве.
Не вставая со своего места, он поднял на меня глаза и произнес «Оу», но голос его прозвучал вяло. Выражение лица тоже было унылое, и, даже встретившись со мной взглядом, он тут же опустил голову.
Что с ним? Он в порядке? Я стал беспокоиться, но спрашивать было как-то неловко.
Такое состояние у него началось после вчерашнего телефонного разговора с Тадзими. Когда он мне рассказал о несчастном случае, у него сделалось какое-то задумчивое лицо, и больше он не говорил. О чем он мне хотел сказать непосредственно перед тем звонком, так и осталось в тумане… В конце концов он произнес лишь «Я домой» и встал.
Очевидно, он был потрясен. Я и сам был потрясен, поэтому в тот момент на состояние Ягисавы особого внимания не обратил.
– Я… – после этого попытался что-то еще сказать Ягисава. «М?» – посмотрел я на него, однако он тут же покачал головой. – Не, ничего. Проехали.
После этих слов он поспешил домой, но…
– Эй, тебе нездоровится? – снова обратился я к опустившему голову Ягисаве. – Хотя сейчас, наверное, не самое удачное время говорить «держи хвост пистолетом».
– А… Ну да…
Такого Ягисаву я вижу впервые, подумал я, но решил, что особо сильно беспокоиться смысла нет. Потому что это же Ягисава, завтра он сам придет в себя.
В этот день я с Ягисавой больше не общался.
10
На большой перемене я в одиночку направился в дополнительную библиотеку. Я хотел поговорить с Тибики-саном (хотя сам не знал, о чем и как), однако на двери висела табличка «Закрыто», и на мой стук никакой реакции не было…
Потом я заглянул в кабинет биокружка на первом этаже того же корпуса. Без какой-то конкретной цели. Просто так… Нет, я решил, что на большой перемене сюда вряд ли кто-то из членов придет, а мне хотелось побыть одному. По крайней мере, в класс возвращаться я точно не хотел.
Как я и предполагал, в кружке никого не было.
На собрании в конце августа кружок решил, что его нынешняя цель – вернуть животных, которых в нем держали. Сказано было «сразу, как начнется второй триместр», однако дело почти не продвигалось. И не было особых надежд, что продвинется. Двое третьеклассников, председатель Морисита и я, поделать с этим ничего не могли.
Я выдвинул из-под большого стола стул и сел.
Снаружи доносились звуки продолжающегося дождя. Внутри было сумрачно, жарко и влажно… но я почему-то не потел. Как будто внутри меня поселилось что-то очень холодное…
– …Сюнске.
Сюнске Кода умер в июне. Та картина даже сейчас всплыла у меня в памяти совершенно четко… но почему-то не вызвала дрожи. Может, потому что время прошло, а может, мои чувства касательно «смерти» уже изрядно онемели?
– Сюнске, ты тогда умер, а сейчас ты как?..
От этих непроизвольно вырвавшихся слов что-то шевельнулось в голове.
«Что происходит с человеком, когда он умирает?»
Аа… вопрос, который я задал, когда был маленьким.
«Когда человек умирает, он… может где-то воссоединиться со всеми?»
Вот так мне ответил тогда Тэруя-сан.
«А «все» – это кто?»
«Все, кто умерли раньше».
Если так, то Сюнске наверняка и сейчас…
Внезапно я осознал, о чем думаю, и немного содрогнулся.
Нет. Так неправильно. Нельзя так думать. Это не вопрос «правильно или неправильно», уже, по крайней мере, для меня…
«»Смерть» – это навсегда пустота, навсегда одиночество…»
Слова Мей. Три года назад в тот летний день. А я…
Щелк.
«Была жеребьевка с помощью карт. Хадзуми-сан вытянула джокера, и ее назначили «номером два», но… давай, вспомни. Что было перед тем?»
Я удивился. С чего вдруг это воспоминание?
«Перед началом жеребьевки кое-кто сказал: «Раз так, давайте я», помнишь? Тихим, почти незаметным голосом, но все тогда малость удивились. «С чего бы это вдруг?» – типа того…»
Это слова Идзуми. В конце мая, через два дня после того, как умерли Цугунага и мать Таканаси и стало ясно, что «катастрофы» начались.
«Почему?» – недоумевал я, а воспоминания продолжали всплывать.
Мои душевные порывы того времени. Мои ответы того времени. Мои…
Щелк.
«Но в итоге с этим предложением не согласились и устроили жеребьевку».
«Карты тогда уже перемешали, и, кажется… да, Хадзуми-сан сказала «Не, теперь уже поздно», что-то в этом роде, каким-то странно всполошенным голосом, и сразу после этого жеребьевка началась».
«А… угу. Так и было».
Кстати, это было после той беседы? Идзуми высказала свое мнение насчет «баланса сил» между «мертвым» и «теми, кого нет».
…Даже если так…
Почему? Здесь и сейчас – почему эти воспоминания?
Сегодня утром, когда я в классе говорил с Это, мы чуть коснулись мартовской «встречи по контрмерам» – поэтому? Или же…
Щелк.
Мне почудилось, будто где-то за гранью слышимости раздался тихий звук…
Юйка Хадзуми.
Внезапно мне на ум пришло это имя.
Юйка Хадзуми.
Она в числе тех, кто сегодня не пришли. Я думал, что с началом второго триместра она наконец-то снова стала ходить в школу, но всего через неделю она вновь стала прогуливать?
Я живо вспомнил ее чудовищное смятение в прошлую пятницу, когда нам подряд сообщили о смертях Симамуры и Куроя.
«Почему?», «За что?» – раздались рыдающие вскрики. И еще «Я тут ни при чем», «Я не виновата»… И она яростно мотала головой с растрепавшимися короткими волосами. Лицо ее сперва покраснело, а когда Кусакабе подбежала, чтобы ее успокоить, тут же побледнело…
Что она сегодня делает, отдыхая от школы?
Этот вопрос завладел мной, и я никак не мог выкинуть его из головы, поэтому…
Достав из кармана мобильник, я набрал записанный в телефонной книге номер Хадзуми.
11
После нескольких гудков она взяла трубку.
– Со-кун? – робким голосом спросила Хадзуми, поняв, очевидно, что это я.
– Извини, что так внезапно.
– Чего тебе? Зачем звонишь?
– Не, просто слегка… – я смягчил тон как можно сильнее. – Ты не пришла сегодня. Я слегка беспокоюсь, не случилось ли чего.
Секундное молчание. А затем…
– Пф, – несколько настороженно ответила она. – Беспокоишься, значит. Обо мне.
– Ну… да, беспокоюсь. Ты только-только снова начала ходить в школу, и вот опять…
– Больше не буду ходить, – ясно и четко заявила Хадзуми. – Больше в школу ни ногой. Ни за что.
До нее не достучаться?
– Ты сейчас дома?
– …Угу.
– Все время дома сидишь?
– Да. Потому что…
– Потому что?
– «Катастрофы» ведь не закончились, так? Наоборот, так много людей умирает. Камбаяси-сэнсэй, Симамура-тян… а вчера еще и сестра Тадзими-куна.
Ясно, что она напугана.
Хотя всего два-три месяца назад под влиянием «братика Накагавы» отрицала «катастрофы», утверждала, что это ненаучная ерунда. Не знаю, что между ними произошло за это время, но теперь она из его сферы притяжения вышла?
– Не знаю, что будет, если я выйду наружу. Поэтому в школу не хочу, не хочу. Не хочу умирать. А сидеть все время дома – безопасно.
Такую упрямую убежденность пробивать смысла не было. Я подумал: даже если скажу сейчас, что и взаперти риск «катастрофы» сохраняется, едва ли она прислушается.
– Угу. Ясно, – ответил я. – Думаю, можно и не заставлять себя выходить. Но только смотри не переборщи. Я хорошо понимаю твой страх, но, если только бояться всего подряд, как бы это сказать, недолго и с ума сойти…
Я подумал, что это было слишком неделикатно, но, возможно, мои слова послужили напоминанием и мне самому.
На этом, видимо, разговор можно заканчивать, решил я. «Ну, пока», – сказал в трубку, но…
– Погоди, Со-кун, – остановила меня Хадзуми.
– Да?
– Кто, блин, она такая?
Оттенок ее голоса был сейчас иным, чем прежде. Не нервничающий, а скорее напористый.
– «Она» – это кто? – не поняв смысла, переспросил я. – Ты сейчас о ком? Что произошло?
Снова секунда молчания. А потом Хадзуми сообщила вот что:
– Вчера вечером вдруг позвонили в домофон. Я взяла трубку, меня спросили: «Юйка Хадзуми-сан?» Незнакомый женский голос. Ни папы, ни мамы дома не было, так что я в прихожую не вышла. К тому же было уже довольно поздно, я немного боялась.
Аа, это… возможно…
– Тогда я спросила: «Вы кто?» Тогда она ответила: «Мисаки». И потом добавила: «Подруга Со Хирацки-куна».
Все-таки она, да?
– Но я ей не поверила и через домофон просто попросила ее уйти. И вообще, Мисаки – несчастливое имя. Меня малость беспокоило, что она твоя подруга, но это могло быть и вранье. В любом случае, это было неожиданно и как-то жутковато.
В субботу, когда мы с Мей расходились, она спросила у меня координаты Хадзуми именно для этого? Но зачем ей…
– Но знаешь, эта вчерашняя Мисаки сегодня снова пришла.
Пока я пытался понять, что нужно Мей, Хадзуми продолжила:
– Это было рано утром, так что мама была дома, и я не особо насторожилась, вышла в прихожую и открыла дверь, даже не взяв домофон. И там оказалась она…
Хадзуми и Мей встречались один раз, в мае. На мосту Идзана-баси через реку Йомияма. Хадзуми пересекла мост, гонясь за мной, а Мей шла с той стороны. Тогда они остановились на некотором расстоянии, но друг друга вполне должны были рассмотреть.
Мей это помнила. Но Хадзуми – я не думал, что она после той короткой встречи узнает ее в лицо. Поэтому…
– Она была в форме старшей школы. Она твой семпай, или как?
– Ну, что-то вроде того, – ответил я на этот вопрос. – Ничего подозрительного в ней нет.
– Еще как было подозрительное, – решительно возразила Хадзуми. – Зловещее белое лицо, на левом глазу повязка… И она такая: «Хадзуми-сан?» – совершенно без эмоций в голосе.
…Повязка на левом глазу?
– И что она сказала? – робко спросил я. Хадзуми таким тоном, будто ей неприятно было об этом говорить, ответила:
– Ничего. Ничего она не сказала, просто стояла снаружи и пялилась на меня. А потом ушла, и все.
– …Вот как.
– Скажи, Со-кун, кто, блин, она такая? Зачем пришла ко мне домой? Чего хотела?
Ее вопрос прозвучал куда напряженнее, чем в начале разговора. Не зная, что на него ответить, я занервничал, и в этот момент…
Из старого динамика в кабинете кружка прозвучал звонок об окончании большой перемены.
12
Следующий день. Одиннадцатое сентября, вторник.
Я жутко проспал, встал в одиннадцатом часу утра. Уже второй урок начался.
– Не торопись, Со-кун, – остановила меня тетя Саюри, когда я попытался выйти из дома, махнув рукой на завтрак. – Ты себя нормально чувствуешь? Нет температуры?
– Эээ… Нормально, да.
– Когда ты не встал, я заглянула в твою комнату, но ты так сладко спал, что мне было жалко тебя будить. У вокруг сейчас много плохого случается, поэтому ты устаешь.
– …Извините. Я заставил вас беспокоиться.
– Если ты себя неважно чувствуешь, можешь и пропустить школу.
– Не… я нормально.
Я правда не хотел доставлять тете и дяде еще больше проблем, чем сейчас. Поэтому, так ответив, я вышел из дома, но…
Если начистоту, я абсолютно не чувствовал себя «нормально».
Вчера ночью я тоже толком не спал. И даже когда немножко поспал, проснулся от кошмара… и так несколько раз. В последнее время я каждую ночь плохо спал. Если подумать – с прошлой среды, с того туманного дня, когда пропал Курой.
Я осознавал, что опустошен и душой, и телом. Недосып продолжался, и я ходил как вареный. Поэтому вчера вечером я лег рано. Но тут же в голове пошли крутиться всякие разные мысли…
Кабинет класса 3-3 с множеством пустых парт. Угрюмая атмосфера. Вялое лицо Ягисавы. Вчерашний телефонный разговор с Хадзуми. Учителя на уроках стараются не смотреть ученикам в глаза и говорят с ними так, будто прикасаются к какой-то опухоли…
…После шестого урока пришел временный классрук Тибики-сан с нетипично суровым лицом. Но обращенные к нам слова были невнятными, бессильными.
– Говоря откровенно, я не хочу думать, что «катастрофы» снова начались. Но то, что с начала месяца уже несколько «причастных» лишились жизни, отрицать невозможно. Итак, что нам в этих обстоятельствах делать?
Хоть Тибики-сан и начал в такой манере, никто не среагировал ни аханьем, ни еще какими звуками. Жутко пустая реакция… точнее, нереакция. Молчание, тишина, составной частью которой как будто стала сама «смерть». Лишь непрерывный звук дождя снаружи, холодный шум…
– Что нам делать? – повторил свой вопрос Тибики-сан, а потом сам же на него и ответил, качнув головой. – …Я не знаю. Но могу сказать одно: нельзя слишком сильно впадать в страх и тревогу. Есть правило: смерть от «катастроф» как минимум одного «причастного» в месяц; но вы, ученики класса, лишь часть этих «причастных». Нельзя зацикливаться на мысли «следующим буду я». Именно в такое время я хочу, чтобы вы взяли себя в руки, насколько возможно. И еще одно: это на прошлой неделе было очень странным. Насколько мне известно, так много «катастроф» за такой короткий промежуток времени случилось впервые… Поэтому, скорее всего, дальше так продолжаться не будет. Мне так кажется.
Тибики-сан не способен сочинить удобную ложь ради успокоения учеников – таков его характер, да и подход тоже. Я это понимал, но тем не менее…
– Нельзя исключить, что нынешнее это – нечто вроде афтершоков, – продолжил Тибики-сан. Глаза его за стеклами очков были сильно прищурены, и выглядело так, будто он пытается убедить самого себя. – В июле, когда «лишний» исчез, «феномен» закончился, в результате «катастрофы» прекратились. Так что в этом году должен быть уже «конец». Новые «катастрофы» противоречат всякой логике. Не проглядывается смысл.
«Аа, вот почему…» – не мог не подумать я.
Нынешнее это – явно «особый случай». Прежние правила не действуют. Логикой не объяснить. Прежде никогда не случавшееся, иррегулярное, неподступное, странное явление… Только так и остается думать?
Употребленное Тибики-саном слово «афтершок» явно было последней отчаянной попыткой хоть как-то объяснить смысл происходящего.
– Если считать «катастрофы» «сверхъестественным природным бедствием» и сравнивать их с таким природным бедствием, как землетрясение, то после крупных землетрясений бывают афтершоки, и в отношении «катастроф» можно предполагать то же самое. Раньше такого не было, но в этом году сохранилась некая инерция, и вот…
Ну очень натянутая теория. Тибики-сан наверняка и сам это понимал.
Впрочем, я вспомнил, что на лице Тибики-сана тогда были горечь и боль… и, пожалуй, слабый намек на обреченность.
…Возможно, Тибики-сан уже морально приготовился к худшему.
Такая мысль ворочалась у меня в голове во время бессонной ночи.
Тибики-сан, исполняющий обязанности нашего классрука после смерти Камбаяси-сэнсэй, сейчас тоже «член класса 3-3». Один из «причастных», которые могут подвергаться «катастрофам». До сих пор он наблюдал за «феноменом» со стороны, но теперь его положение изменилось. Поэтому…
Горечь, боль и да, печаль тоже – все это я видел на лице Тибики-сана. …Почему-то на него наложилось лицо Тэруи-сана, каким я помнил его три года назад, когда он умер.
13
По пути в школу я заметил в логах мобильника сообщение о неотвеченном звонке. Посмотрел – оказалось от Цкихо…
Сколько прошло, месяца два с половиной?
Одна запись на автоответчике. Видимо, Цкихо оставила сообщение. Я вполне мог представить, что там. Потому что позвонила она именно сегодня, одиннадцатого сентября, утром.
И в прошлом, и в позапрошлом году она звонила утром в этот день. «С днем рождения», – говорила.
Сегодня мне исполняется пятнадцать лет.
Она как мать хочет сказать мне в этот день «поздравляю»? Несмотря на то, что мы уже три года в таком вот состоянии…
С того дня в конце июня, когда я на крыше больницы (на глазах у Мей) объявил Цкихо о разрыве отношений, моя злость к ней слегка поутихла. Тогда Мей сказала: «Ты ее любишь. Со-кун, все равно ты любишь Цкихо-сан»; однако так это или нет, даже я сам не знал и до сих пор не знаю. Но…
Не хочу слушать это сообщение.
На меня прямо накатило. И я удалил сообщение, не открывая.
Дождь, похоже, лил всю ночь. К тому времени, когда я вышел из дома, он уже прекратился, но, судя по затянутому тучами небу, мог снова пойти в любой момент. И, когда я добрался до школы, заморосило-таки.
Слишком мелкий дождь, чтобы доставать зонт. Я быстрым шагом направился от задних ворот к зданию; было без чего-то одиннадцать утра. Второй урок закончился, третий только-только начался…
На спортплощадке, полной луж, физкультура не проводилась, и огромное безлюдное пространство выглядело угнетающе пустым. В небе виднелось несколько черных силуэтов ворон. Я приостановился и машинально проводил их взглядом. И в этот момент…
Завибрировал мобильник. Входящий вызов.
«Снова Цкихо?» – подумал я, но, судя по времени, это была не она. С этой мыслью я достал мобильник. На дисплее было имя «Ягисава».
– Да. Ягисава? – стоя на месте, принял звонок я. Ягисава ответил:
– Со… ты сейчас дома?
– Нет. Я опоздал, только-только пришел в школу.
– Ну вот. А я уж решил, что сегодня ты точно отдыхаешь от школы.
– Просто вчера плохо спал, сегодня не встал вовремя. …А вот у тебя сейчас урок. Может, это ты школу прогуливаешь?
Ягисава ответил не сразу.
– Я в школе, но не пошел на третий урок.
– Ээ… что случилось?
– Ну, типа…
Ягисава ушел от ответа, но тут же сам спросил:
– Ты говоришь, уже пришел в школу. А сейчас ты где?
– Вошел через задние ворота…
– М? …Аа, вот он ты.
– Что значит «вот он ты»? – удивился я и машинально огляделся. Оттуда, где он сейчас, меня видно, что ли? – Ягисава, а ты где?..
– Я думал, ты сегодня дома, потому и позвонил.
– А? Ты это к чему?
– Ну… – начал Ягисава и смолк. Я слышал лишь немного хриплое дыхание. И наконец… – В последний раз хочу с тобой поговорить.
– ЧТООО?
О чем это он? Что, блин, за «в последний раз»?
Внезапно меня охватило зловещее предчувствие. Я поспешно огляделся еще раз.
Место, откуда меня видно. Место, откуда можно ткнуть пальцем и сказать «вот он ты». Где же оно?
– Я тут, – послышался голос из телефонной трубки. – На крыше корпуса С.
– А? Что?
По ту сторону пустующей спортплощадки. Серое железобетонное трехэтажное здание. Ближайшее ко мне, корпус С. И там, на крыше…
…Есть. Это он?
Под немного усилившемся дождем я напряг глаза.
На фоне свинцовых туч виднелся одинокий силуэт. Из-за расстояния разобрать толком я не мог, но, кажется, он стоял снаружи от ограждения крыши. Это был…
– Видишь меня? – раздался голос Ягисавы. – Видишь, я машу рукой?
Силуэт поднял руку.
– Странно, что именно в такой момент.
– Погоди, Ягисава, что…
Не отнимая трубки от уха, я пошел, почти побежал через спортплощадку. Это был кратчайший путь к тому корпусу.
– Прости, Со, я уже… – сказал Ягисава. – Я уже вниз… убегаю.
– Вниз? Убегаешь? Т-ты что… – переспросил я, пыхтя на бегу по грязной спортплощадке. – Что такое говоришь? Что…
– Я в последние дни все думал, – ответил Ягисава. – Пока я здесь, в Йомияме, ученик класса 3-3, от риска «катастрофы» мне не избавиться. И это не только моя проблема. Это может случиться и с родителями, и с братьями, и с сестрой. Как с братом Танаки. Как с сестрой Тадзими. А раз так…
Ягисава говорил безо всякого возбуждения, скорее буднично.
– Раз так, если я сейчас исчезну, что будет? Мои родные отделятся от класса 3-3, перестанут быть «причастными», значит, и риск «катастроф» для них пропадет. Так?
– Это, это же…
Уже почти преодолев спортплощадку, я остановился и запрокинул голову. Стоящая на краю крыши мокрая от дождя человеческая фигурка была уже не «чьей-то», а явно «Ягисавы».
– Не смей, Ягисава, – хоть и запыхавшись все же сумел выдавить я.
Ягисава, да, собирается оттуда спрыгнуть вниз. Спрыгнув, отдать свою жизнь, зато семью…
– Не смей так делать!
Ягисава не знает? Это абсолютно неправильный ход мыслей.
– Не останавливай меня.
– Не смей!
Три года назад среди «причастных» к тому самому классу, погибших во время выезда, были бабушка с дедушкой одного из учеников, умерших от «катастрофы» в том же году. Ягисава этого не знает? …Но сейчас у меня может просто не быть времени ему объяснить.
– Не смей, Ягисава, – я только и мог, что раз за разом запрещать ему. – Не смей.
– Я уже решил.
– Не смей! Стой!
Последнее я крикнул уже не по телефону, а напрямую, глядя на него, стоящего на крыше.
– СТОООЙ!
Этот крик наверняка донесся даже до учителей и учеников в классах. Потому что не меньше половины окон открылось.
Из окон корпуса С выглянуло несколько голов. Я почувствовал на себе подозрительные взгляды.
– Стой! – повторил я. – Стой, Ягисава!
Но…
– Прости, Со, – донесся из телефона голос Ягисавы и вздох. – Ладно, пока. А ты живи.
Разговор оборвался. И в следующий же момент…
Стоявший на крыше снаружи от ограждения Ягисава прыгнул вперед. Не тратя времени на крик, он упал и исчез за кустарником, растущим между спортплощадкой и зданием.
14
Через несколько часов после этого происшествия я вернулся домой. Закрылся в комнате и лежал там в тупом оцепенении. Узнавшая про все обстоятельства тетя Саюри несколько раз подходила, беспокоясь, но я отвечал лишь «все нормально».
Я видел прыжок Ягисавы в реальном времени, но затем был такой мощный шок, что тело отказывалось двигаться, я был в буквальном смысле парализован. Не в силах подойти к упавшему телу, я лишь стоял столбом под дождем, а кто-то другой тем временем позвонил в 110 и 119, и очень быстро примчались полиция и «скорая»… Школа бурлила, как растревоженный улей.
Помню, что видел издалека, как Ягисаву на носилках несли в «скорую». Там, куда он упал, был газон, поэтому мгновенной смерти удалось избежать. Вдобавок земля была мягкой из-за дождя.
Больше всего на свете я хотел помчаться в больницу, но Тибики-сан обнаружил меня в таком состоянии и – уж не знаю, насколько он догадался, что со мной творится, – сказал:
– В больницу поеду я. Хирацка-кун, а ты немедленно иди домой. Думаю, так будет лучше.
– А… но…
– Ты ужасно выглядишь. Голос дрожит, и сам весь трясешься. Как чувствуешь-то себя?
– …Не знаю.
– Ты видел, как падал Ягисава-кун, да?
– …Да. Я поздно пришел в школу, и как раз в этот момент он…
– Хм. Так или иначе, предлагаю тебе немного отдохнуть в школьном медпункте или, если ты в порядке, сразу пойти домой.
– Но Ягисава… Ягисава…
– Если что-то о нем узнаю, сразу свяжусь с тобой.
– …
– Полиция ищет свидетелей, чтобы расспросить, но я пока что успешно играю роль буфера. Годится?
– Спасибо большое.
– На обратном пути будь осторожен. Не влипни тоже в «катастрофу».
– …Ладно.
В итоге я вернулся домой около двух пополудни и стал ждать звонка от Тибики-сана. Лишь тогда бившая меня все время дрожь наконец успокоилась. Как ни странно, из глаз не выкатилось ни слезинки. Как будто все мои эмоции парализовало.
Тибики-сан связался со мной, кажется, в пятом часу. Позвонил из городской больницы мне на мобильник.
– У него перелом черепа и кровоизлияние в мозг, поэтому он без сознания, состояние тяжелое. Он едва выжил, но дальнейшее прогнозу не поддается, – тихим, сдавленным голосом сообщил он о состоянии Ягисавы. – Никого, кроме членов семьи, к нему не пускают. Даже если бы ты сюда примчался, ничего бы не смог.
– …Вот как…
– Но почему Ягисава-кун ни с того ни с сего так сделал?.. – спросил Тибики-сан, словно обращаясь к самому себе. Я колебался, стоит ли пересказывать наш телефонный разговор перед самым прыжком, но решил этого не делать. Даже вспоминать о нем было больно.
– Эмм, Тибики-сан… Вот это, что было с Ягисавой, – это тоже «катастрофа»? – спросил я.
– «Смерть», вызванная «катастрофами», – это не только несчастные случаи и смерть от болезни. Убийство и самоубийство тоже.
– Да… ясно…
– Я видел самые разные случаи. Иногда оказывались вовлечены и другие люди, помимо «причастных»…
– Ягисава может выжить? – спросил я. Ответ Тибики-сана прозвучал жестко:
– Тяжелое состояние – это само по себе очень серьезно. Если есть связь с «катастрофой», тем более мало надежд. Очень жаль…
Когда я представил Ягисаву, находящегося между жизнью и смертью в отделении интенсивной терапии, в груди заныло, так что даже дышать было трудно. И все равно слез не было. У меня в самом деле парализовало эмоции?
Мной должны были владеть грусть, горечь. Тревога, страх. Даже отчаяние. И тем не менее цепь, связанная с подобными эмоциями, где-то разорвалась, перегорела. Такое было ощущение.
Мои чувства, получив жестокий удар, находились в полном смятении, а часть сознания медленно, но верно отдалялась от «реальности». И такое было ощущение.
Мне казалось, что мое сердце начинает разрываться. Я с неизбежностью вспоминал события трехлетней давности.
Мое сердце изначально не было особо сильным, а нынешнюю «реальность» оно просто не могло вынести, и…
Начинает разрываться, разрывается… А что будет после того, как оно разорвется? Что станет с тем, что есть «я»? Чем «я» стану? В плену вот таких неизбывных мыслей я…
Так и сидел один в своей комнате, охваченный лишь ошеломлением.
15
Лишь когда меня позвали на ужин, я вышел из комнаты. Ни к кем не говорил, немного поел и тут же вернулся к себе.
Волнение. Тревога. Страх. Подозрение. Сомнение. Бессилие. Безнадежность. …В голове металось огромное количество вопросов и мыслей, но ни одной из них я не мог толком рассмотреть. То, что мое сердце, возможно, начало разрываться, я воспринимал как чью-то, не мою проблему. Вот так, в ступоре, я и проводил время.
Я хотел заснуть сегодня ночью как можно быстрее, полагаясь хоть на лекарства, хоть на что угодно. Поэтому выпил имеющиеся у меня снотворные и транквилизаторы, причем во вдвое больших дозах, чем прописано… и все равно глубокого сна не получилось.
Посреди нестабильного сна какая-то частица мозга то и дело просыпалась и самовольно ворочала мысли. Такое было ощущение…
…
…Почему?
Главный вопрос, который на меня давил.
Почему? Почему так?
«Мертвая» = «Идзуми Акадзава» возвращена к «смерти» и исчезла, так почему же «катастрофы» снова происходят?
Они на время прекратились, но в начале этого месяца снова вот так… почему? Почему это случилось?
Нынешнее это – «особый случай», при котором не действуют обычные правила, «нетипичная ситуация», с которой не сталкивался даже Тибики-сан? Или же…
Или это – вовсе не «особый случай»? Если так, какой тут кроется смысл?
«Проблема в важности восстановления, так сказать, «»баланса сил»».
В голову вдруг всплыли слова Идзуми. Почему?
«»Сила» притягивающего к себе смерть «мертвого» компенсируется «силой» «того, кого нет», и достигается баланс»…
…Почему?
«Значит, в нынешнем году соотношение сил вот такое».
…Почему? Именно сейчас – эти слова… почему? Почему? Почему?
Множество «почему?» смешалось в клубок и издевалось надо мной. Нет, или они пытались мне что-то показать? Что-то… ответить? Не может быть, не должно быть – я уже сдался, и тем не менее?..
…Почему?
И еще один вопрос.
Почему… да, почему именно сейчас Мей Мисаки решила встретиться с Юйкой Хадзуми?
«Еще как было подозрительное».
Слова Хадзуми.
«Зловещее белое лицо, на левом глазу повязка…»
…
…
…Что-то вроде увиделось…
Щелк.
Толком не видно. Что-то зацепилось…
Щелк.
Толком не зацепилось. Что-то… что-то, возможно, очень важное…
…
…
…Я резко проснулся.
Страшно хотелось по-маленькому.
На ватных (возможно, из-за лекарств) ногах я направился к туалету, когда…
Я заметил брошенный на пол возле кровати мобильник. Подняв его, я обнаружил, что он разряжен. Да, я же его не заряжал ни сегодня, ни вчера. Голова была как в тумане (возможно, тоже из-за лекарств), и я, медленно соображая, подключил мобильник к зарядке…
Сходив в туалет и помочившись, я на ватных ногах вернулся в комнату, и тогда…
Послышались странные голоса.
Странные… немного необычные голоса, разговор. Вроде бы дядя Харухико и тетя Саюри. Вроде бы в гостиной. И еще слышались какие-то звуки, возможно из телевизора.
Хоть я уже и встал и даже ходил, но мозг проснулся только наполовину. Но, несмотря на это состояние, я заглянул в гостиную.
Вроде бы в туалете я посмотрел на часы. Кажется, было уже за полночь. Почему в такое время, с подозрением подумал я.
В гостиной действительно были дядя с тетей. Вдвоем сидели на диване и смотрели телевизор, как во время еды. Там же был и Куроске – он как-то нервно ходил рядом с ними.
– Со-кун? – заметила меня тетя Саюри. – О, Со-кун. Какой ужас.
Она указала на телевизор. Дядя Харухико кинул на меня взгляд, но тут же вернул его обратно. Я тоже повернулся к экрану.
Там была крайне необычная картина из какого-то иностранного города.
Что это?
Какой-то фильм? Нет, не фильм. Похоже, новости в реальном времени…
– В Нью-Йорке во Всемирный торговый центр врезался самолет. А сразу за ним еще один. Два здания полностью рухнули, какой ужас…
Нью-Йорк?
Всемирный торговый центр?
На экране сейчас картина сразу после обрушения? Под ярко-синим небом – расползающийся, постоянно меняющий форму жуткий дым, как при извержении вулкана. Как монстр с собственной злой волей.
– Я пыталась дозвониться до Хикари, но она не ответила, – обеспокоенно сказала тетя. – Но она живет в Куинсе, так что, думаю, с ней все хорошо.
Хикари-сан – их старшая дочь, живущая в Нью-Йорке…
– Пентагон в Вашингтоне тоже горит. Полная картина пока непонятна, но похоже на большой теракт, – сказал дядя. Я почти что никак не смог отреагировать. Потому что у меня по-прежнему голова наполовину не проснулась.
Что еще я после этого видел, что слышал, что говорил, я толком не запомнил. Когда, в какой момент вернулся к себе и снова лег – тоже не запомнил. Но сколько бы я ни смотрел новости, сколько бы ни слушал объяснения, все это ощущалось каким-то нереальным – вот это я запомнил…
Утром, когда я проснулся, мне пришлось даже какое-то время спрашивать себя, что это было – явь или сон.