Предыдущая          Следующая

ГЛАВА 4

 

Бам-бам!

Похоже, у меня проблемы с головой. С того самого дня, когда я уничтожила «Зеркальный тупик для двоих», я время от времени слышу стук, как будто кто-то бьет по стене. Это длится уже неделю.

Что-то говорит мне, что я не должна игнорировать этот звук. Я понимаю, что глупо идти на поводу у галлюцинации, но, похоже, не обращать внимания на нее уже не могу. Надо выяснить ее происхождение.

Казалось, что источник стука где-то рядом, однако у меня ушло немало времени, чтобы его найти. Я проехала две префектуры, прежде чем оказалась на дряхлой железнодорожной станции в ничем не примечательном городишке.

Выглядит тут все совершенно обычно, однако почему-то я чувствую себя дома. Возможно, я тут когда-то уже была; впрочем, это не имеет значения, раз я все забыла. Не должно… иметь значения.

Бам-бам!

Стук стал громче. Я, похоже, уже близко к его источнику.

Иду по улицам знакомого, но в то же время незнакомого города и останавливаюсь перед сравнительно новым многоквартирным домом. Никаких сомнений: стук идет из одной из квартир. Идя на стук, я поднимаюсь по лестнице.

 

Ах… наконец я увижу его вновь.

…Хм? Кого?

 

Звук доносится из квартиры 403. Я пробую повернуть дверную ручку и обнаруживаю, что дверь не заперта. Собравшись с духом, я ее открываю.

Мгновенно узнав стоящую передо мной фигуру, я выкрикиваю:

– «О»!

Нечеловеческое существо разворачивается и улыбается мне. Похоже, «О» меня ждала.

– Что все это значит?..

«О» выглядит как женщина с длинными черными волосами, на вид ненамного старше меня. Ее молодость, однако, теряется в тени ее же невероятной красоты.

Вдобавок ко всему внешность «О» чуть напоминает мою.

Бам-бам!

Какое удивление – звук исходит из нее.

– …Значит, это ты стучишь? И с какой целью? Заманить меня сюда? Что за окольный способ…

Внезапно я обращаю внимание, что «О» чуть прозрачна. На лице ее видны морщинки усталости.

Пока я пытаюсь понять, что происходит, она медленно направляется ко мне.

– Мария.

Я хмурю брови. «О» никогда раньше не обращалась ко мне по имени, однако от этого слова меня охватывает чувство ностальгии.

Я теряю самообладание, не в силах справиться с этим чувством.

«О» ласково касается руками моих щек.

– Я хотела быть с тобой, Мария. На самом деле хотела.

– О чем это ты?..

– Но, похоже, уже не смогу. Пришло время прощаться.

– Да серьезно, о чем ты?! – кричу я, сбитая с толку нонсенсом, который она несет, но «О» продолжает мягко улыбаться мне.

– Пора сдаться.

– …Что?

– Пора отказаться от «желания».

Я в еще большем замешательстве.

– Ч-что?.. Я никогда не откажусь от «желания» сделать всех в мире счастливыми. Никогда.

Я уверена, она всего лишь пытается заморочить мне голову бессмысленной болтовней, как она всегда делает.

И все же я не могу решиться стряхнуть теплые ладони, лежащие на моих щеках. Несмотря на все испытания, через которые я прошла, и на все советы, от которых я отмахнулась в погоне за «желанием», я не могу выкинуть из головы ее слова.

Бам-бам-бам-бам!

Стук, идущий изнутри «О», становится еще громче.

– Нас победили.

– …Победили? Кто?

«О» лишь молча улыбается, словно давая понять, что ответ очевиден.

– Мария. Ты больше не должна отворачиваться от прошлого, – предупреждает она с мягкой улыбкой. Это напоминает мне –

– …Ах.

Теперь я понимаю. Вот, значит, кого имитирует «О»…

– Нет!.. Не смей!..

Воспоминания о прошлом силком лезут мне в голову.

Прошлое.

Прошлое.

Я отчаянно трясу головой. Уходи. Мне не нужно мое прошлое. Я не хочу его. Я не хочу его знать. Я не хочу его вспоминать.

Но «О» не отпускает меня, лишь крепче сдавливает щеки.

– Мария. Тебе предстоит сражение с самым сильным своим врагом. Боюсь, в этом сражении тебе не победить. Я знаю это по личному опыту. Он тебя одолеет.

Я не помню имени этого врага, но знаю со странной уверенностью, что он готов пожертвовать собой и всеми своими друзьями ради того, чтобы раздавить мое «желание».

Но еще страшнее то, что в сердце у меня почему-то расплывается тепло.

Это ужасное открытие заставило меня застыть на месте. «О» внезапно обнимает меня, и я не могу стряхнуть ее руки.

Ах… должно быть, это галлюцинация, но мой нос щекочет смесь запахов – ароматических масел и прочей парфюмерии. Этот ностальгический запах, это…

…запах сестрички Аи.

– А теперь, Мария, удачи.

Я медленно погружаюсь в тело «О»(сестрички). Ощущение, как будто я в паутине. Потихоньку я тону в «О».

Это место – наше святилище. Наш мир, куда никто не имеет права вторгаться.

Однако.

Стук все еще остается.

Бам-бам!

Бам-бам!

 

Я падаю… падаю… падаю так медленно, а дно так далеко. Я как будто плыву в глубине моря, однако вокруг светло, как днем – я отчетливо вижу пузырьки в прозрачной воде. Это место такое чистое, такое правильное, такое справедливое. Какое комфортное место! Здесь, правда, холодно и удушливо, но все равно здесь мой рай.

Я слышу голоса. «А-ха-ха-ха-ха» – радостный смех. «А-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха» – радостный смех. Это место полно блаженства, хоть и ущербного. Погружаясь в морские глубины, я проплываю мимо нескольких мирков. Все они полны счастья, и я начинаю улыбаться. Ведь все, что я сделала, было не напрасно.

Погрузившись еще глубже, я вдруг притрагиваюсь к одному из этих мирков. Меня окутывает светом и затягивает в него.

Я, точно бог, – вполне оправданная ассоциация, – парю в небе и могу одним взглядом охватить весь мир.

Мир создан вокруг влюбленной парочки. Это их маленький мир.

Они сидят на берегу озера, прислонившись друг к другу плечами. Я слышу тихое птичье чириканье, доносящееся из окружающего озеро зеленого леса. Водная гладь искрится в солнечном свете, словно празднуя любовь этих двоих.

Да, зовите этот мир ущербным, если хотите, но, несомненно, он полон счастья.

– Хм?

Вследствие побочного эффекта от применения «Ущербного блаженства» я забыла об этой парочке, но почему-то – может, потому что они сейчас прямо передо мной, а может, потому что я сама внутри «Ущербного блаженства» – я их узнаю. Я применила к ним свою «шкатулку» в реальном мире.

Это Нана Янаги и Тодзи Кидзима. Они встречались, но, когда я на них наткнулась, их отношения уже были разрушены. У них было слишком много проблем друг с другом.

Из-за поломавшихся отношений они оба страдали. Нана Янаги была в особенно ужасном состоянии; она даже думала убить своего парня, раз уж им все равно предстояло расстаться. Если бы я всего лишь предотвратила насилие, то подействовала бы на симптомы, не затронув суть проблемы. Я пришла к выводу, что облегчить их страдания невозможно, и применила «Ущербное блаженство».

Они были спасены и теперь живут в этом чудесном мирке.

– Вот!.. Вот это – тот покой, который я и хотела им дать!

Никаких проблем больше не будет – здесь есть место лишь доброте и ласке. Их любовь друг к другу останется чистой и неискаженной навсегда.

Сейчас, конечно, моя «шкатулка» ущербна и может создавать счастье только в замкнутых мирках, но если мне удастся создать безупречную версию, то я смогу воплотить свое «желание» полностью.

(не позволю)

– А?..

Голос прозвучал как будто прямо у меня в голове.

 

Шлеп.

Внезапно с неба падает гротескное нечто – хотя в этом мире должны существовать лишь хорошие, добрые вещи.

 

– Ой? Что это? – спрашивает Нана Янаги, склонив голову набок, как только замечает уродливое нечто.

Это темно-красный ком плоти, напоминающий спутанный клубок внутренних органов. Он зловеще пульсирует, точно сердце.

– Уааа… какая гадость.

Времени сказать что-то большее у нее почти нет: пульсирующий темно-красный ком плоти начинает стремительно разрастаться и в мгновение ока заполняет собой все озеро.

– Иии! Нет!.. Не приближайся! Гадость!

Деревья стремительно гниют, вода превращается в слизь, ком плоти надвигается на парня с девушкой. Они успевают лишь издать душераздирающий вопль, прежде чем исчезнуть под комом.

За считанные секунды красивый мирок превратился в нечто гротескное и уродливое.

– Что вообще происходит?..

Все случилось так быстро, что я могла лишь смотреть. А сейчас все кончено. Мой идеал уничтожен. Демонический, гротескный ком плоти уничтожил все.

Не в состоянии больше поддерживать искусственное блаженство, мирок взрывается и вышвыривает меня обратно в ярко освещенное море.

– Что произошло?.. Что происходит?..

Бам-бам!

Опять этот стук. Я разворачиваюсь и замечаю туманную, колышущуюся тень в форме человека; она словно вот-вот рассеется.

(а… а…)

Голос этой тени похож на тот, что звучал у меня в голове совсем недавно.

– Это ты? Ты уничтожил тот мир?

(хватит)

– Что?

(хватит)

Я продолжаю слушать, но тень больше ничего не говорит. Я тянусь к ней, и она тут же распадается и исчезает.

– …Что это все значит?

Это явно было создано не мной. Но, хоть эта тень и была невероятно хрупкой, я уверена, что она и создала тот ком плоти.

Я оглядываюсь по сторонам. Вокруг меня повсюду человекоподобные тени, которые я не замечала, когда сосредоточивалась на прекрасных мирках.

Вслушавшись, я различаю их голоса.

(спасите…) (одиноко) (не хочу быть одним, ненавижу одиночество) (кто-нибудь, пожалуйста, хоть кто-нибудь) (убейте меня) (прекратите прекратите прекратите прекратите прекратите)

– …Правда, что же это…

Их голоса полны муки.

Я задумываюсь о том, что представляют собой эти тени, и вдруг перед глазами снова все становится белым. Меня вновь затягивает в один из мирков, и я оказываюсь там, где могу видеть его весь.

Я вижу большой безмятежный парк, рядом с ним золотое пшеничное поле. Посреди парка двое парней и девушка перекидывают друг другу мячик. Черноволосая девушка в очках явно играет ужасно: парни кидают ей мячик слабо, по дуге, но ей все равно не удается его ловить. Однако троица все равно получает удовольствие: они все время улыбаются.

Мне нет нужды вглядываться, чтобы понять, что красивый парень и девушка влюблены друг в друга. Второй парень, который ростом выше первого, смотрит на них с теплой улыбкой.

Аа, ну конечно. Это –

– Счастливый мир Дайи Омине.

Когда Омине стал «владельцем», он попытался изменить мир, заставив дураков ощущать свои грехи, но потерпел неудачу. Он сам тогда совершил множество грехов, оказался в тупике и в конце концов получил удар ножом от фанатички, не успев найти способ искупить свою вину.

Я наткнулась на него, когда он умирал, и применила «Ущербное блаженство».

Его товарищи – Коконе Кирино и Харуаки Усуй, точнее, их версии времен средней школы. Мы с Омине скооперировались, чтобы осуществить его «желание», но теперь-то я знаю: по-настоящему он желал вовсе не революцию, а всего-навсего вот это – место, где Коконе Кирино могла беззаботно улыбаться.

Здесь его «желание» исполнилось.

В реальности на такое надежды нет. Во-первых, Омине не выжил бы, а во-вторых, Кирино получила слишком тяжелые душевные травмы и не перенесла бы известия о смерти Омине. Их трагическая судьба заставила бы страдать и Усуя.

Реальность слишком экстремальна и слишком жестока.

То, что я вижу, – лучший из возможных исходов, пусть даже это всего лишь сладкий сон.

А, и все же –

– Ты все равно хочешь, чтобы мы смотрели в лицо реальности?!

Шлеп.

Опять. Опять гротескное инородное тело вторгается в счастливый мирок.

– Прекрати… прекрати…

Прекрати уничтожать счастье, которое достижимо только с помощью «шкатулки»!

– Омине же твой друг, верно? Верно? Тогда ты должен понять, что ему нужна эта «шкатулка», даже если она ущербная! Пожалуйста, прекрати… пожалуйста!

И я кричу…

 

– Кадзуки!

 

…его имя.

– Ах!

Да, я вспомнила. Вот кто мой враг.

– Хм? Что это?

Когда юная версия Омине заметила инородное тело, оно уже начало разрастаться.

Ком плоти растет; золотая пшеница гниет и теряет блеск, здоровая почва превращается в грязь. Небо над головой покрывается черными и фиолетовыми пятнами, троица оказывается погребена под растущей плотью. Как они ни кричат, все равно красный ком продолжает разрастаться. Вскоре он поглощает их и заполняет собой все.

Этому миру тоже пришел конец.

Мир счастья Дайи Омине больше не существует.

И вновь меня вышвыривает в глубину моря.

– …Почему, Кадзуки?.. Почему?..

Прямо передо мной еще одна туманная тень. Это не Кадзуки, но я знаю, что она имеет к нему отношение.

– Прекрати!.. За кого ты себя принимаешь?! Что дает тебе право рушить счастье других?! – сердито кричу я, однако тень повторяет одно и то же:

(больно, больно, больно)

Я прикасаюсь к тени, и она снова рассыпается. Видимо, это означает, что мои слова его не достигли.

– Кадзуки… что, черт побери, ты сделал с моей «шкатулкой»? Что ты делаешь с ней сейчас?..

Я оглядываюсь. Зловещие тени собираются вокруг меня, точно окружая добычу.

Однако все они лишь бессмысленно повторяют одно и то же.

(нет… нет…) (спаси) (убей) (одиноко) (прости прости прости) (кто-нибудь, кто-нибудь, посмотрите на меня) (ууууууууу) (хочу увидеть тебя)

(мария)

(мария)

(мария)

Я стискиваю зубы и стряхиваю с себя эти тени.

Они тут же рассыпаются.

 

Я погружаюсь все глубже. Конца этому нет.

Сколько я уже здесь нахожусь? Похоже, довольно долго.

Погружаясь, я заглядывала в самые разные полные счастья мирки. Все они были наполнены смехом, и все до единого оказались осквернены гротескными комками плоти.

Сначала я сердилась. Почему Кадзуки делает это? Неужели он так сильно хочет мне вредить? Но затем гнев начал постепенно сменяться страхом; я заметила кошмарное безумие в тех методах, которые он применял. Я начала тревожиться за самого Кадзуки. Сам-то он в порядке после того, как сделал такое? Может ли он сохранить здравый рассудок?

Увидев, как очередной мир сожран комом плоти, я шепчу:

– Кадзуки… я хочу поговорить с тобой.

О чем ты думаешь? Что ты делаешь? Я хочу знать.

Я думала, что буду погружаться еще глубже, но, похоже, ошибалась: вода перестает быть прозрачной, она стала темной и липкой, как деготь. Все негативные эмоции, рожденные внутри этой «шкатулки», скапливаются здесь; этот осадочный слой беспокойства образует морское дно.

Здесь я обнаруживаю еще один маленький мирок.

Похоже, он и виновен в этих странных происшествиях и в накоплении беспокойства.

Собравшись с духом, я проникаю в этот мирок.

Едва войдя, я ощутила колоссальную разницу между этим миром и остальными. Здешний воздух жалит мою кожу, словно в нем полно песка, а небо окрашено в кроваво-красный цвет. Земля с самого начала усеяна множеством комков плоти, но они все не растут и не шевелятся.

Естественно, я здесь всего лишь зритель. Однако вдруг что-то приближается ко мне, парящей в небе. Это искажение пространства, «осадок», едва напоминающий человеческое существо.

(Мария.)

Этот голос и это имя…

– Кадзуки! Это ты, да?

Но «осадок» произносит:

(К сожалению, я не могу тебе ответить; это всего лишь сообщение, которое я оставил для тебя в надежде, что ты когда-нибудь сюда придешь. Нет… на самом деле я не оставлял сообщение с какой-либо целью; это просто эхо прошлого.)

– Что это за место? А… ну да, ты же не можешь мне ответить, да?

(Ты, должно быть, недоумеваешь, что это за место, Мария. Это мир, в котором меня заперло «Ущербное блаженство» и где я должен был быть счастлив.)

«Осадок» прекращает объяснение и отплывает в сторону, точно приглашая меня последовать за ним. Я следую.

Мы подплываем к крыше школы.

Я смотрю вниз. Как и в остальных мирках, я могу «видеть» больше, чем то, что у меня прямо перед глазами. Это странное ощущение трудно описать словами, но я как будто чувствую мир всем своим телом.

В школе более шумно, чем мне помнится. Судя по всему, здесь вот-вот начнется фестиваль, и ученики заняты последними приготовлениями. Некоторые из этих лиц я узнаю.

Я обнаруживаю Омине и Кирино; похоже, в этом мире у них очень хорошие отношения.

С неохотой я продолжаю искать; сейчас я хочу видеть лишь одного человека.

– Кадзуки! – кричу я, едва обнаружив его выходящим из школы. – Ах…

Не хочется признавать, но мое сердце начинает биться чаще, как только я его замечаю. Не могу избавиться от желания быть с ним, сколько бы раз он ни вставал у меня на пути. Я хочу, чтобы он увидел меня – чтобы обернулся и увидел меня.

Но тут я замечаю кое-что еще: Кадзуки толкает перед собой инвалидную коляску, в которой сидит Касуми Моги. Они радостно гуляют по фестивалю, как влюбленная парочка.

– …

Самые разные чувства вспухают во мне. Вполне естественно, что Моги рядом с ним; она ведь всегда хотела признаться ему в любви. В аварию она бы попала в любом случае, но, если бы не «шкатулки», рано или поздно все равно завоевала бы сердце Кадзуки.

– Да… все правильно…

Кадзуки во мне не нуждается.

Я не нужна.

– Я не существую в мире, где Кадзуки счастлив. Нет, даже не так…

Если уж на то пошло, я скорее препятствие.

Кадзуки раньше верил, что нет такого отчаяния, от которого не может исцелить повседневная жизнь. Но он лишился этой веры, когда нечто инородное вторглось в его жизнь и довело его до безумия. Я втянула его в историю со «шкатулками».

Иными словами –

– Я навлекла катастрофу на голову Кадзуки.

Поэтому я не имею права быть рядом с ним.

 

Однако даже когда я это осознала, ни мир, ни «осадок» не выпускают меня; я вынуждена в унынии смотреть, как те двое проводят день вместе.

Фестиваль заканчивается, начинается костер. Ученики танцуют «Оклахома миксер». Кадзуки и Моги бок о бок смотрят на пламя.

Моги нежно – будто пытаясь поймать мыльный пузырь – берет Кадзуки за руку и заглядывает ему в глаза.

Я сразу понимаю, что она собирается сказать.

– Я люблю тебя, Кадзу-кун.

И, глядя ей в глаза, Кадзуки улыбается и отвечает:

– Я тоже люблю тебя, Моги-сан!

С самой прекрасной из всех улыбок Моги говорит:

– Давай будем вместе всегда!

– Давай!

Да, больше мне тут не на что смотреть.

Кадзуки нашел счастье. А значит, мне следует удалиться.

Я поворачиваюсь к «осадку».

– Я увидела достаточно. Верни меня в море.

«Осадок» молчит.

– Не волнуйся. Я оставлю Кадзуки в покое. Я не затаю вражды, даже если он полностью сломает «Ущербное блаженство». По правде сказать, все наоборот: у него есть все причины ненавидеть меня. Он заслужил право забыть меня и начать все с нуля. Но я не изменюсь. Я буду и дальше искать способ, как сделать всех в мире счастливыми, с «Ущербным блаженством» или без него.

Я не рассчитывала на ответ, однако же «осадок» открывает рот и произносит:

(Готов спорить, сейчас у тебя появляются всякие глупые идеи, Мария. Ты наверняка страдаешь от абсурдной иллюзии, что повседневная жизнь с Моги-сан означает счастье для меня и что ты должна уйти.)

– Что?

(Не недооценивай мое безумие.)

Внезапно мир заливает белая вспышка.

– Что это?..

Миг спустя мир возвращается в норму. Небо остается багровым, красные куски плоти лежат там, где и лежали, но что-то изменилось. Костер на школьном дворе исчез, ученики снова готовятся к фестивалю.

Несколько секунд спустя я понимаю наконец, что произошло.

– Время сбросилось, что ли? Они снова повторяют день школьного фестиваля?..

Кадзуки снова появляется перед моими глазами, катя инвалидную коляску.

– Это… не закончится счастливо?

 

Я зритель, и потому мое чувство времени не такое, как у Кадзуки. Это похоже на то, как если бы я наблюдала за компьютерной игрой: времени проходит много, но я не устаю.

Мне приходится раз за разом смотреть, как эти двое проводят день вместе. Бессчетное число раз Моги признается Кадзуки в любви, и он ее принимает.

Я понимаю свои чувства к Кадзуки. Я думаю о нем с лаской, я хочу обнять его как можно крепче, сделать его своим. Всякий раз, когда я вижу, как они обмениваются признаниями в любви, мое сердце страдает.

– Для чего это все? Это такое наказание? Ты пытаешься отомстить, показывая мне то, чего у меня никогда не будет? – спрашиваю я у «осадка», но, в отличие от прошлого раза, у него нет для меня заготовленного ответа. – …Нет, это не следует называть «наказанием». Я должна радоваться, глядя на счастье Кадзуки. Мои собственные чувства значения не имеют.

Стискивая зубы, я наблюдаю, как Моги признается и как Кадзуки ее принимает. Однако, как и предупреждал «осадок», худшее еще впереди.

Изменение происходит на десятом повторе.

– Пожалуйста, подожди до завтра, – с горечью отвечает Кадзуки на признание Моги.

И, будто за ним гонится что-то, он исчезает в школьном здании, оставив недоумевающую Моги одну.

Вскоре он появляется на крыше. И без колебаний влезает на ограду.

– Что он делает?.. Он же не собирается спрыгнуть, правда?.. А!.. Понятно, он догадался что мир повторяется, и поэтому…

Глядя на землю под собой, Кадзуки шепчет:

– Мария!

– !!!

Кадзуки прыгает и разбивается насмерть с единственной целью – встретиться со мной.

 

Но мир продолжает существовать. Кадзуки, похоже, помнит предыдущий повтор: он отмахивается от обязанности присматривать за Моги и выбегает из школы в поисках меня.

– Не надо, Кадзуки…

Это бесполезно. Ты меня не найдешь. Этот мир может существовать только без меня, и ты должен это знать.

– Я тебе не нужна, чтобы быть счастливым! У тебя есть Моги! У тебя есть друзья – Харуаки и другие. Они поддержат тебя. Тебе надо просто прекратить искать меня… но ты!

Кадзуки не смог меня найти и снова совершает самоубийство, чтобы сохранить память.

Он разбрызгивает содержимое черепа у меня на глазах.

 

Бессмысленный поиск меня продолжается. Раз за разом Кадзуки кончает с собой, превращаясь в шматок плоти. Ни один человек в здравом уме не смог бы продолжать этот кошмар, и действительно, Кадзуки постепенно сходит с ума, теряет рассудок. Но продолжает искать меня.

Бессчетное число раз я кричала: «Прекрати!» – но Кадзуки продолжал умирать у меня на глазах.

Небо становится все краснее, трупов все больше. Наконец я поняла, почему этот мир выглядит так странно, почему он так не похож на остальные миры.

Кадзуки сам красит небо в цвет крови. Это он создал куски плоти, устилающие землю. Умирая раз за разом, он идет против назначения этого мира.

Кадзуки начал делать это задолго до того, как я начала наблюдать. Это явно не первый раз, когда он стал убивать себя, чтобы сохранять память.

Он идет против «Ущербного блаженства». Результаты сражения со счастьем этот мирок сдержать не в силах; потихоньку он наносит урон самому «Ущербному блаженству» – что и проявилось в остальных мирках в форме разрушительных инородных тел.

Это насилие сродни терроризму смертников с бомбами; от него никто не получает выгоды.

– Как я могу остановить Кадзуки?..

Даже когда он сдается, перестает сохранять память и решает найти счастье с Моги, это длится недолго. Рано или поздно он снова осознает, что мир повторяется, и снова начинает убивать себя. Он повторяет это вновь и вновь.

Это ад. И для него, и для меня.

Но ад, изначально созданный мной.

– Вот это…

Вот это счастье, которого я хотела? Нечто настолько уязвимое, настолько легко исказимое?

Если так, мою «шкатулку» надо унич-…

…Нет, не надо скоропалительных выводов. Все остальные, на ком я ее применяла, не осознавали, что все вокруг них фальшивое, и наслаждались счастьем.

Кадзуки – исключение; в нем есть что-то особенное, что позволяет ему различать обман и заставляет сопротивляться.

– Не понимаю… что стало причиной этого всего?

Его чувства ко мне? Но едва ли он делает то, что делает, ради меня. Честно говоря, я предпочла бы, чтобы он забыл обо мне, чем чтобы страдал так сильно. Если бы я только могла, то с радостью вошла бы в этот ад вместо него. Мне стократ тяжелее видеть, как он страдает, чем страдать самой.

Кадзуки должен знать мои взгляды и предпочтения.

– Кадзуки… приди в себя. Никто не желает того, что ты делаешь. Еще не поздно. Забудь обо мне и найди свое счастье!

Однако тут впервые за долгое время ко мне обращается «осадок»:

(Это еще только начало.)

Я поражена, но вскоре обнаруживаю, что его слова не были ни ложью, ни даже преувеличением.

 

Ад Кадзуки изменился к худшему и начал пытать его всеми мыслимыми способами.

Он прибег к абсолютно запретному методу: убил Моги. Потом убил своих друзей. Убил свою семью. Убил невинных горожан.

Он хочет избавить мир от людей, чтобы в нем не осталось места для счастья.

Убийство ранит Кадзуки гораздо сильнее, чем самоубийство. Если он будет продолжать, то к моменту, когда он сумеет выбраться из «шкатулки», от его рассудка мало что останется. Совесть будет терзать его до конца жизни.

– Прекрати, Кадзуки… прекрати уже…

Я уверена, что Кадзуки отлично сознает последствия своих поступков, и все же убивает – ради того, чтобы встретиться со мной. Его не остановить.

Из-за его убийств по миру начинают расходиться трещины.

Ах… они – воплощение моего колеблющегося сердца. Моей колеблющейся веры в «Ущербное блаженство».

 

В конце концов Кадзуки удалось избавиться от всех, кто населял этот мир.

Отсутствие жизни вокруг него означает, что лишена смысла и его собственная жизнь. Смысл человека определяется существованием наблюдателей. Оставшись один, Кадзуки постепенно теряет человеческие умения. Он уже не умеет ездить на мотоцикле, он уже не умеет пользоваться лифтом, он уже не умеет писать, он постепенно разучивается говорить.

Кадзуки становится неспособен делать что бы то ни было.

– Господи!.. – вырывается у меня стон. – У него… уже совсем ничего не осталось, да? Он потерял все!

Каким бы фальшивым ни был этот мир, Кадзуки уже никогда не оправиться от столь громадной потери. Ему уже не помочь, даже если я уничтожу «Ущербное блаженство».

– Он потерял даже больше, чем я!

Но и лишившись всех навыков и умений, Кадзуки не останавливается; его все время тянет к одному и тому же месту. Едва в сознании, он все же каждый раз безошибочно приходит в мою старую комнату. А потом начинает звать меня по имени и колотить в стену. Снова и снова. Он продолжает бессмысленно бить по стене в течение чуть ли не бесконечности. Мое имя постепенно стирается из его памяти, но стучать он не прекращает. У Кадзуки уже нет души; он просто исполняет программу, которая была в него заложена.

Бам-бам!

Ах… теперь понимаю…

Стук, который я все время слышала… это Кадзуки меня звал.

Бам-бам!

Он звал меня, стесывая свою душу и становясь пустым. Будучи всего лишь зрителем, я не могу оценить с его точки зрения, сколько времени он молотит по стене, но это наверняка эквивалентно многим человеческим жизням. Он это делает почти вечность.

Ради единственной цели – встретиться со мной.

Ради единственной чертовой цели – встретиться со мной!

– Ууу… аа…

Неужели я не могу ответить на его чувства хоть как-то?

– Кадзуки! – кричу я. – Кадзуки! Я здесь, Кадзуки!

Я знаю, что это тщетно, но все равно кричу во все горло:

– Кадзуки! Кадзуки! Кадзуки! Кадзуки! Кадзуки!

Я стою прямо перед ним и кричу его имя.

Однако он меня не замечает, и я не могу к нему прикоснуться.

Между нами непреодолимая пропасть. Моя «шкатулка» надежно разделяет нас.

Бам-бам!

Кадзуки бессловесно молит о помощи. Спасите меня, мне больно, прекратите. Тени, на которые я натыкалась в море, – это были осязаемые проявления эмоций, которые побуждали его продолжать бить.

Наверняка у него есть свобода остановиться в любой момент.

Но, хотя у него не может быть уверенности, что ему удастся до меня дотянуться, он не останавливается. Нет – он не может остановиться.

– Кадзуки… это ненормально. Ты безумен. Ты безумен, если дошел до такого, только чтобы увидеть меня!

Бам-бам!

– Но…

Я вынуждена признать.

– Но я счастлива, Кадзуки.

Конечно, я не хочу, чтобы он страдал, но не могу отрицать: я счастлива, что его тянет ко мне так сильно. Я прекрасно осознаю, насколько уродливо это чувство, однако подавить его не в силах.

– Скажу честно: хоть я и говорила, что это не так, но мне было одиноко, я не хотела оставаться одна. Я была счастлива, когда ты был рядом со мной. Ты заметил мои истинные чувства, правда? Ты ведь поэтому и бьешь по стене? Ради меня…

Я пытаюсь притронуться к его голове, но моя рука проходит насквозь.

– Но я выбрала не тебя. Я выбрала свое «желание» сделать всех счастливыми и рассталась с тобой. Я должна была оставить тебя, если собиралась сохранить свой смысл жизни.

И вот что получилось в результате моего выбора. У Кадзуки была только я; когда мы расстались, он не выдержал. У него не было иного выхода, кроме как начать бесплодный и мучительный поиск меня.

Я в ответе за это, поскольку не понимала его истинного характера.

– Достаточно. К черту «смысл жизни» – мне плевать, если я потеряю этот смысл и стану совсем пустой… Беспомощно смотреть, как ты теряешь себя, гораздо хуже. Я хочу спасти тебя, Кадзуки! Потому что я… я лю-…

Внезапно я замечаю кое-что и прикасаюсь к своим щекам.

Они мокрые.

…Слезы.

– Не может…

Я все еще способна лить слезы? Я все еще настолько слаба?

Если я это осознала, дальше притворяться бесполезно.

– У… аа… уаааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа!

Слезы текут и текут по моим щекам.

– Кадзуки… Кадзуки… КАДЗУКИ!!!

Кадзуки вернул мне слабость, от которой я давным-давно избавилась.

Он сумел изменить меня.

Раз так, я –

 

Я больше не «шкатулка».

 

– УАААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААА!!!

Я превратилась обратно в человека.

– Если я больше не «шкатулка»… если я больше не обязана посвящать всю себя своему «желанию»…

И я ору:

– Мне уже наплевать на «желание»! Просто спасите Кадзуки! Пожалуйста, спасите его! …Прекратите… Кадзуки, я хочу видеть тебя. Я хочу слышать твой голос. Я хочу ощущать твое тепло. Я хочу, чтобы ты смотрел на меня. Я хочу, чтобы ты посмотрел на меня хотя бы еще один разочек. Кадзуки… Кадзуки… Кадзуки!..

Бам-бам-бам-бам-бам!

– Вернись ко мне… верни те прекрасные дни! Хватит. Хватит! Я не хочу больше терять тех, кого люблю! Пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста… Кадзуки… Кадзуки… останься со мной!..

Внезапно в голове у меня возникает мысль. Что было бы, поменяйся мы местами?

Я уверена – я сделала бы то же самое, что сделал он, как бы глупо это ни выглядело.

Я бы отбросила все, только чтобы встретиться с ним, даже если бы мне пришлось отказаться от самой себя, даже если бы он сам был против.

Со слезами на глазах я горько улыбаюсь.

– Мы… мы оба странные, правда? Кадзуки?

Что бы ни случилось, мы будем тянуться друг к другу.

Что бы ни случилось, мы будем пытаться жить вместе.

Почему так? Я не знаю. Я не знаю, но других вариантов просто не существует.

 

– Что-то нас соединяет.

– Что-то, что мы заполучили.

– Что-то ценное и намного более сильное, чем «желания».

 

Бам-бам!

– Неужели ты не можешь слышать меня, Кадзуки?

Бам-бам!

– Неужели ты в самом деле не можешь слышать меня?

Бам-бам!

– Что ж, тогда я сделаю так, что меня будет слышно!

 

Я утираю слезы и сжимаю губы.

Я приняла решение.

Я уничтожу «Ущербное блаженство» и встречусь с Кадзуки, чтобы остаться с ним навсегда, пусть даже он сейчас лишь тень прежнего себя.

Но возможно ли это?

Ситуация с Кадзуки – не единственная проблема; мое собственное положение не менее затруднительно. Погоня за «желанием» долгое время заставляла меня жить на пределе и даже за ним. Если долго тянуть веревку, она либо порвется, либо растянется, но в начальное состояние не вернется. Если я потеряю «Ущербное блаженство» и всякую надежду когда-нибудь заполучить новую «шкатулку», то, вероятно, потеряю рассудок. И мы не сможем быть вместе.

Что же тогда делать?

(Найди ее.)

Я распахиваю глаза, услышав голос. Ко мне обращается «осадок».

(Найди нулевую Марию, которая плачет.)

– …Кто или что такое эта «нулевая Мария»? Я смогу быть с Кадзуки, если найду ее?

Однако «осадок» больше не отвечает. Я даже не могу сказать с уверенностью, что его слова имеют отношение к моей проблеме. Тем не менее я решила довериться этим словам.

Ведь это слова Кадзуки.

 

Я возвращаюсь в утратившее прозрачность море и тут же слышу голос.

Почему я до сих пор не обращала на него внимания? Потому что он тонул в смехе? Потому что я не хотела слушать? Так или иначе, я слышу голос, которого не замечала раньше.

По морю разносится плач девочки.

Мне совершенно не хочется этого признавать, но ее голос похож на мой.

Он исходит из самой глубокой части моря, покрытой черным слоем беспокойства. Не знаю, что будет, если я нырну в эту черноту – возможно, я застряну там, как в ловушке, и утону, – но я ныряю без всяких колебаний.

Чернота затвердевает вокруг меня, как вязкий бетон, густая чернота расстилается передо мной. Чернота. Чернота. Я не могу дышать, мне мерзко, мне больно, мне страшно, но я не останавливаюсь. Наощупь я плыву сквозь черноту в ту сторону, откуда доносится плач.

– Уу, ууу!..

Сейчас чернота меня проглотит.

Едва я успеваю так подумать, черная вуаль исчезает, и я прибываю в заброшенное место.

 

– Это место…

Ах… оно мне знакомо. Ни за что в жизни я его не забуду.

Едко-соленый запах моря. Дорога вдоль берега, неухоженная – потрескавшийся бетон, ржаво-красное ограждение; а за обрывом – захватывающий вид на океан. По другую сторону дороги высится заросший кустами и несколькими чахлыми деревцами холм.

Эта заброшенная дорога отняла у меня всех родных.

Однако это место – не реальность. И не то, что отложилось у меня в памяти. Потому что, когда я была здесь взаправду, непоправимое уже произошло. И кран успел поднять две рухнувшие с обрыва машины.

А значит, машины, которые, проломив ограждение, падают у меня на глазах, не настоящие. Это просто виртуальный образ.

Впрочем, воспроизведение того происшествия выглядит идеальным и до тоски реалистичным. Иллюзия кажется более реальной, чем сама реальность.

Смерть людей, которую я наблюдаю, тоже жутко реалистична.

Даже если я потянусь к ним в надежде спасти, не смогу даже прикоснуться – я ведь всего лишь зритель. Я могу только смотреть, как машина моих родителей пролетает мимо меня вниз. Я не могу изменить прошлое.

Мой отец и второй водитель погибли сразу. Мама умерла, не приходя в сознание. Сестра была в сознании, но умерла от потери крови по дороге в больницу. Таковы непоправимые факты.

Этот кошмар преследовал меня до самой потери памяти – нет, даже после. Однако сейчас на месте происшествия появляется новое действующее лицо.

Это я из среднешкольного времени. «Я» горько плачет возле дыры в ограждении, пробитой столкнувшимися машинами.

– Почему?.. – выдавливает «я», глядя вниз с обрыва. – Почему ты это сделала, сестричка?

«Я» смотрит на окровавленную сестру – Аю Отонаси, – чья нижняя часть тела раздавлена в аварии.

Ая Отонаси пытается взобраться по обрыву. Она умирает, но все равно улыбается; у нее по-прежнему та чарующая улыбка.

– Ты ведь знаешь, почему, Мария, не так ли? Я хотела отомстить семье за то, что они создали внутри меня пустоту!

– Ты мне не это говорила, сестричка! – восклицает «я». – Разве ты не собиралась заполнить эту пустоту, сделав всех людей счастливыми?

– Это была моя цель, да, но не единственная. Месть была не менее важна. Свою цель сделать всех счастливыми я решила оставить тебе, Мария.

– Ты не можешь так сделать!..

– Могу. Как только я лишусь жизни, ты перестанешь быть Марией Отонаси…

Она улыбнулась.

 

– Ты станешь Аей Отонаси.

 

Верно, она сделала такое предсказание.

 

«Сейчас я предскажу твое будущее».

«Ты станешь мной – нет, тебе придется стать мной».

«Я имею в виду, что тебе придется делать других людей счастливыми».

«Мария, когда мне будет четырнадцать, я тебя покину».

«Мария Отонаси станет Аей Отонаси».

 

Все пошло так, как она планировала. Ей подчинялся весь мир. Ая Отонаси манипулировала людьми и управляла временем. Она была больше чем просто человеком.

Не было ничего, что она не смогла бы сделать.

– Я не умру, даже если умрет мое тело, Мария. Я завладею тобой и буду жить через тебя. Когда я тобой завладею, для тебя места уже не останется. Ты станешь существом, единственная цель которого – исполнить мое «желание». А если ты отбросишь мое «желание», то превратишься в пустую, бездушную оболочку.

Она права.

Я не Мария Отонаси. Я Ая.

Кадзуки показал мне сладкий сон, но я уже не могу снова стать Марией.

Конечно, я уничтожу «Ущербное блаженство» и выпущу его. Это я решила твердо.

Но большего я сделать не смогу. Я не смогу быть рядом с –

 

(Мария, перед тобой не Ая Отонаси.)

 

Мои глаза распахиваются от изумления.

Я смотрю на то, что осталось от Кадзуки, на этот «осадок» возле меня.

(Прекрати изобретать удобную ложь об Ае Отонаси. Прекрати сбегать от реальности.)

– …Я сбегаю, говоришь? Это нонсенс, даже если так говоришь ты, Кадзуки. Боже, ведь Ая Отонаси меня посадила в клетку! Что же в этом удобного? Нонсенс, говорю же. Я, знаешь ли, тоже не хотела страдать. Я не просила всего этого!..

(Прекрати обожествлять Аю Отонаси.)

Наш диалог бессвязен. Вполне естественно – «осадок» ведь не может реагировать на мои фразы.

– Ая Отонаси особенная. И всегда была особенной – с самой первой нашей встречи. Думаю, слово «сверхчеловек» к ней вполне подходит, – говорю я с самоуничижительной улыбкой. – Она заранее знала и то, что завладеет мной, и что умрет в свой день рождения. И действовала. Все ее пророчества сбылись, все до единого. Ая Отонаси вышла за пределы человеческих способностей. Она действительно особенная.

Несколько секунд «осадок» молчит.

Тем временем верхняя половина Аи Отонаси схватила «меня» среднешкольного образца. Она вцепилась в «меня» окровавленными руками.

«Осадок» вновь начинает говорить.

(Я ходил туда, где ты жила с семьей, и пытался разузнать как можно больше. Я без проблем выяснил, что у вас были необычные обстоятельства, но конкретно о тебе, Мария, я мало что узнал. Никто мне ничего не рассказывал.)

– Ну да, я была застенчивым ребенком, у меня совсем не было друзей.

(Зато про Аю они все могли говорить часами. «Умная» и «красивая» – такими словами они ее описывали. Но еще я узнал, что она была источником множества проблем. Она не создавала их сама, но вокруг нее постоянно что-то случалось, и чем старше она становилась, тем серьезнее были эти происшествия.)

– Да, Ая Отонаси была такой, но что с того? К чему ты клонишь? – спрашиваю я чуть раздраженно, хотя сама не понимаю, что именно меня раздражает.

(Ая постоянно говорила, что хочет сделать всех в мире счастливыми. Даже ее тогдашний учитель об этом знал. Когда он понял, что она абсолютно серьезна и действительно хочет помочь всему миру, он решил не отговаривать ее, а помочь в ее планах.)

Планах?

Искажение пространства продолжает:

(Он поддержал ее решение отправиться в Нью-Йорк, когда ей исполнится четырнадцать, и продолжить обучение там.)

– А? Что?..

(По-видимому, он хотел сформировать у нее более широкие взгляды на жизнь, чтобы она могла действительно сделать мир лучше. После Америки она собиралась посетить и множество других стран. Она даже не знала, когда вернется. Ее учитель рассказал мне, что ей кое-как удалось уговорить родителей, но рассказать все своей привязчивой сестренке она не смогла себя заставить.)

 

«Мария, когда мне будет четырнадцать, я тебя покину».

 

– К-кончай… кончай нести чушь! Ая Отонаси убила себя и родителей в свой день рождения! Этим она отомстила за себя и одновременно захватила меня! Уехать за границу? Она никогда –

Не строила такие ординарные планы.

Я хочу так думать?.. Да… Похоже, я и вправду повернута на ее обожествлении…

Почему? Я… я не знаю. И не знаю, почему я сейчас так взволнована.

(Она всегда искренне хотела помочь людям всего мира. Она была очень умна и постоянно изобретала и тестировала методы достижения своей цели. Но, в конце концов, она была всего лишь тринадцатилетней девочкой; ее жизненный опыт был ограничен школой, а моральные принципы – недоразвиты. Однако она знала об этих своих недостатках и решила раздвинуть свой горизонт, отправившись в новые миры.)

Я полностью сбита с толку, но «осадок» продолжает, не давая мне даже дух перевести:

(Ты серьезно считаешь, что такая амбициозная девочка могла убить себя и своих родителей ради мести? Ты серьезно думаешь, что она составляла бы такие безумные и бездумные планы, как «поместить свою душу» в твое тело?)

– Но она так и сделала! Ая Отонаси могла и это, и многое другое!

Она особое создание; обычному человеку вроде меня ее не понять.

– Я четко помню ее пророчества! Она предсказала, что я стану ей! И я стала! Я посвятила всю себя ее «желанию». Твои слова с этим никак не согласуются, Кадзуки!

(Мне рассказали, что Ая очень беспокоилась за свою младшую сестру Марию, потому что Мария, в отличие от Аи, не замечала отсутствия родительской любви и все время пыталась сбежать от правды. Для Аи было невыносимо смотреть, как ее сестра становится безразличной и недоверчивой, как ей не удается заводить друзей и находить для себя жизненные цели. Она не хотела, чтобы ты, Мария, вела пустую жизнь. Она хотела, чтобы ты развивалась. Чтобы ты жила ярко. Да, ярко, как жила она сама.)

 

«Мария Отонаси станет Аей Отонаси».

 

– Ах…

(Вот почему она показала тебе свою жизнь, в том числе ее ошибочные и неприглядные стороны. Она хотела показать всем, какой полной жизнью могут жить она и ее сестра. Вот каковы истинные чувства Аи Отонаси к ее младшей сестре.)

 

«Давай начнем, Мария! Мы не должны ни к кому испытывать враждебность, однако у нас есть враг. Этот враг не имеет формы, однако он терзает наш разум. Его имя – пустота. Так давай покажем ему…

Нашу месть!»

 

– …Прекрати.

«Осадок» собирается пошатнуть самые основы моего мировоззрения; от его слов во мне все трясется.

– Прекрати. Это всего лишь твои взгляды на нее! Не трожь мои!

(Ты, конечно же, мне не поверишь и будешь утверждать, что Ая особенная или сверхъестественная, но в глубине своей памяти ты наверняка найдешь воспоминания о ней как о нормальном ребенке. Пусть она и вела себя не по возрасту, но тем не менее она была всего лишь тринадцатилетней девочкой.)

– Ничего такого я не помню! Сестричка Ая всегда была особенной и –

 

– У… уу… ууу…

Картина передо мной меняется.  В любом случае, она иллюзорная, так что удивляться нечему. Однако то, что я вижу теперь, меня потрясает.

Это то место, где мы когда-то жили; точнее – комната сестрички Аи. Я ощущаю смесь запахов: ароматические масла и прочие душистые вещества.

Мы с сестричкой Аей вдвоем; нам обеим лет по десять. Сестричка Ая лежит на кровати, а моя десятилетняя версия смотрит на нее встревоженно.

– Что с тобой, сестричка? – спрашивает младшая «я», тряся Аю. Однако та по-прежнему лежит без движения и отказывается поворачиваться лицом.

Некоторое время спустя она наконец выдавливает:

– Я проиграла…

– А?

– Общие экзамены – у тебя в школе они ведь тоже были, да? Я проиграла кое-кому из моего класса, хотя раньше никогда не проигрывала…

– Что? И все? Ну, такое бывает иногда. Чего из-за этого огорчаться так?

– Ты ничего не понимаешь, Мария, – отвечает она тихим, полным раздражения голосом, который «меня» мгновенно затыкает. – Ты не понимаешь, насколько это тяжело. Тяжесть поражения! Я никому не должна проигрывать. Я должна доказать, что я достойнее всех. Я должна быть всем нужна, иначе…

…Лучше бы я никогда не рождалась.

– Иначе я не отомщу Ринко-сан.

Она вжимается лицом в подушку и кричит:

– Иначе я не могу гордиться тем, что родилась!..

 

– Сестричка Ая… – срывается у меня с губ, когда я смотрю на эту картину.

Тогда, в прошлом, я понятия не имела, что происходит. Я понятия не имела, из-за чего страдала сестричка Ая. Но теперь я понимаю.

Ая Отонаси вела свою битву.

Битву с фактом, что она – нежданный ребенок.

Ая Отонаси, которая в глазах большинства была «бедным ребенком», на самом деле была – кто бы мог подумать – действительно всего лишь «бедным ребенком». Она не могла сбежать от данности, что ни Ринко-сан, ни ее новым родителям она была не нужна, и потому пыталась продемонстрировать свою нужность, став кем-то особенным. Иногда она переходила грань разумного и вела себя откровенно безрассудно, однако всегда, сдерживая слезы, брала себя в руки и сражалась дальше. Единственным, что заставляло сестричку Аю чувствовать себя живой, была похвала.

Она трудилась усерднее, чем кто бы то ни было, и шла вперед без единой жалобы. За то, что она выросла такой сильной, она заслужила мое колоссальное уважение.

Но в то же время под маской уверенности в себе таилась несомненная слабость и хрупкость.

 

(Ая Отонаси была всего лишь человеком.)

 

– Нет… ­– и я упрямо трясу головой на эти слова «осадка».

Я сознаю, что веду себя по-детски, но сдаться просто не могу.

– Сестричка Ая была особенная. Она была настоящим монстром. Она спланировала собственную смерть. Должна была спланировать! Иначе это значило бы, что ее просто бессмысленно убил тот одержимый психопат! Я так не хочу. Я не хочу, чтобы ее смерть была бессмысленной. Сестричка Ая захватила мое тело. Она смогла это сделать, потому что была монстром. Можно мы это так и оставим? Ведь если не оставим –

 

– Сестричка Ая умрет окончательно.

 

Я глазом не успела моргнуть, как вновь очутилась на месте аварии – но она слегка изменилась.

Сестричка Ая не лезет по обрыву, как раньше, – она застряла в машине. Она отчаянно колотит по ветровому стеклу, пытаясь его разбить; двери машины от удара заклинило, и они не открываются. Она уже получила смертельные травмы, и потому в ее кулаках нет силы; они лишь еле слышно стучат по стеклу.

– Я не хочу умирать… спасите… не хочу кончать вот так… – слабым голосом хнычет она. – Мне больно… мне больно! Я не хочу умирать… Мария! Я пока не… хочу умирать!..

Излишне говорить, что она совершенно не улыбается.

Младшая «я» смотрит с обрыва вниз, держа в руках букет цветов. Она не видит свою умоляющую сестру.

В смысле… на самом деле ведь меня там не было, когда все это случилось. Я туда пришла только на следующий день.

Младшая «я» бросает букет с обрыва и с пустыми глазами шепчет:

– Я этого не приму.

– Я не приму смерть сестрички Аи.

– Сестричка Ая не может умереть, ведь она высшее существо. – Никто не может ее убить. – Она мной завладела. – Я не хочу оставаться одна. – Если я стану сестричкой Аей, я не буду одна. – Я не одна.

Я вспоминаю, что говорили мои родственники, для которых я всегда была лишь обузой.

…Если сестрички Аи нет…

Я никому не нужна.

Для меня это совершенно невыносимо. Я хочу быть нужной ей, пусть даже она всего лишь призрак. Я возьму на себя ее «желание». Я скажу, что она мной завладела. Сестричке Ае было нужно мое тело, поэтому я должна жить во имя ее цели сделать всех людей счастливыми. Иначе это означало бы, что и ей я на самом деле тоже была не нужна.

Я не одна.

Сестричка Ая живет во мне.

Однако «осадок» – Кадзуки – бросает мне в лицо правду.

«»Желание» Марии Отонаси и ее сестры никогда не заключалось в том, чтобы сделать всех на свете счастливыми».

Верно.

Наше истинное «желание» –

Наши родители не любили нас, мы были одиноки, и потому наше истинное «желание» –

 

«Быть кому-то нужными».

– Быть кому-то нужными.

 

Мои слезы текут без остановки. Что мне делать? Я должна убить сестричку Аю, но если я это сделаю, то останусь совсем одна. Я буду никому не нужна. Если я оставлю свою «шкатулку», то потеряю всякую надежду и волю к жизни. Кто-нибудь, помогите мне! Кто-нибудь, спасите меня! Кто меня спасет? Никто. Зачем кому-то существовать только ради меня? С чего мне быть такой везучей, чтобы у меня был собственный ры-…

– …О господи.

– Он есть. Есть тот, кто существует ради меня.

Да.

У меня есть спаситель.

Я такая везучая, что у меня есть спаситель.

 

«Ты нужна мне, Мария!»

 

…Кадзуки Хосино.

 

Кадзуки сказал то, что я хотела услышать больше всего.

То, что он сказал, было несомненной правдой: если я не отправлюсь к нему, он так и будет колотить по стене, не в силах выбраться из бесконечной петли повторов.

Я единственная, кто может спасти Кадзуки.

Кадзуки единственный, кто может спасти меня.

 

Кадзуки отчаянно нуждается во мне.

Я отчаянно нуждаюсь в Кадзуки.

 

Я стираю слезы.

Нам пришлось сделать громадный крюк, чтобы оказаться там, где мы есть, не так ли?

Мне надо было всего лишь быть честной с самой собой и признать, что я не хочу с ним расставаться.

Это все.

Это все, что мне надо было сделать –

– …Чтобы мое «желание» исполнилось.

Теперь я могу спокойно уничтожить «Ущербное блаженство».

Я ведь только что заполучила настоящее.

 

Чтобы осуществить свое истинное «желание», я должна раздавить фальшивое. Я должна убить монстра, которого сделала из сестрички Аи собственными руками.

Я подхожу к сестричке Ае, до сих пор пытающейся выбраться из разбитой машины.

Она не выживет. Как бы она сейчас ни старалась, какое бы блестящее будущее ей ни светило, она не выживет. Она умрет жуткой и бессмысленной смертью.

– Сестричка Ая.

Я не могу воздействовать на прошлое, и потому мой голос ее не достигает.

Однако она прекращает стучать по стеклу машины. Закрывает глаза и опускается на сиденье.

Она решила принять свою судьбу.

– Прости, что так долго держала тебя взаперти в таком ужасном месте. Прости, что не понимала тебя все это время. Я использовала тебя как повод, чтобы отворачиваться от реальности… но хватит уже. Я отпущу тебя.

Я достаю из кармана бутылочку.

– Вот мой подарок тебе на день рождения.

Я выливаю на землю ароматическое масло, которое собиралась подарить ей. В воздухе начинает расходиться мятный запах.

Наконец мое время снова пойдет.

Сестричка Ая никак не может почувствовать мятный запах, однако на лице ее появляется слабая улыбка; ее глаза по-прежнему закрыты.

Вряд ли она была удовлетворена своей жизнью. Наверняка она много о чем сожалела. Наверняка ее грызли гнев и раскаяние, когда она умирала.

Однако…

Это всего лишь мое ощущение, но, думаю, она была чуть-чуть счастлива, что скрыла от меня свои планы учиться за границей. Потому что благодаря этому –

Она смогла спасти свою сестренку.

– Мария… будь счастлива…

С этими словами она впадает в вечный сон.

– Прощай, «О»(сестричка).

Мой давний враг, «О», безмолвно растворяется в воздухе и исчезает.

Монстра внутри меня больше нет.

 

Я снова ныряю в море. Погружаюсь все глубже, туда, откуда доносится плач. Я уже не боюсь, хоть и не вижу, что впереди. Чем глубже я погружаюсь, тем больше воспоминаний ко мне возвращается.

Ах… все они о вещах, которые мне не хотелось вспоминать, но больше я от них сбегать не буду. Я продолжаю плыть, чтобы встретиться лицом к лицу со своим прошлым.

Когда я начала здесь плакать? Наверное, с самого начала. С того самого момента, когда заполучила «шкатулку», я плакала здесь от одиночества. Изначальная, слабая «я» стояла на пути моего плана стать Аей Отонаси; вот почему я отправила ее сюда, в самую глубь моря.

Однако пока я не заберу отсюда свою вторую половинку, я не смогу разрушить «Ущербное блаженство».

Шаря в темноте в поисках плачущей «меня», я продолжаю блуждать. Плач доносится откуда-то совсем рядом, но я никого не вижу. «Мария», – зову я и вытягиваю руку.

Кончики пальцев чего-то касаются.

– Мария, это ты?

Я хватаю ее за запястье и тяну к себе.

Нас окружают пятнышки света и разгоняют черноту. Плачущая девочка похожа на меня, когда мне было тринадцать.

– Ты нулевая Мария?

Она – прошлое, оставленное мной позади; она – мое прежнее «я». Мое слабое «я». Мое робкое и недоверчивое «я».

Нулевая Мария поднимает голову и смотрит на меня с удивлением.

(Теперь ты можешь меня видеть?)

Ее слова стали для меня неожиданностью. Но она права… все это время я не видела ее.

– Да! Я тебя вижу.

(Теперь ты будешь со мной?)

– Я буду с тобой всегда, – отвечаю я и сжимаю ее ладонь. – Я больше не буду убегать от тебя. Я больше не буду убегать от своего прошлого.

Я смотрю ей в глаза и ласково улыбаюсь.

– Пожалуйста, вернись ко мне.

Нулевая Мария, однако, явно колеблется. Ничего удивительного: это ведь я пытала ее так долго.

(…Ты должна пообещать несколько вещей.)

– Каких именно?

(Плачь, когда тебе грустно. Смейся, когда тебе радостно. Сердись, когда тебе что-то не нравится. Полагайся на кого-то, когда ты в унынии. Заботься о себе, а потом уже о других. Не ненавидь никого. Гордись собой.)

Все то, что она перечисляет, было для меня чем-то невозможным, но, как только она упоминает последнее обещание, у меня появляется странная уверенность, что я без проблем смогу выполнить их все.

(Будь верна, когда влюбишься.)

– Да, я обещаю. Можешь во мне не сомневаться.

(Честно?)

Я киваю. Я абсолютно уверена, что смогу сдержать слово.

(Здорово! Тогда я возвращаюсь!)

Нулевая Мария перестает плакать и улыбается. А потом начинает сливаться со мной.

– Уу, аа…

То, что я узнала и приняла правду, не делает процесс менее неприятным; все мое тело охватывает тошнотворное ощущение, будто кровь вдруг потекла в обратном направлении. Я больше не сильная. Я даже притворяться сильной не могу. Моя слабая половинка, вернувшаяся ко мне, беспомощна, у нее ничего нет.

Все мое прошлое вплывает в меня, атакует меня печальными воспоминаниями. Даже сейчас, прекратив сбегать, я все же не могу заставить себя радоваться этому миру; я потеряла счет, сколько раз он заставлял меня страдать. В этом мире нет ни крупицы ласковости.

Реальность сурова, неблагодарна, зла, капризна, несправедлива, страшна…

…Но.

Но я больше не одна.

– Верно, Кадзуки?

 

Вот почему я могу снова стать Марией Отонаси.

 

***

 

Я поднимаюсь с морского дна и прихожу в себя в моей бывшей квартире.

«О» здесь больше нет. Взамен в руках у меня красивый, но хрупкий прозрачный кубик.

И я не одна.

– Ах…

От одного его присутствия у меня на глаза наворачиваются слезы. Я плачу от облегчения. Не хочется признавать, но такова истинная я.

– Ах… Кадзуки.

Он сидит на полу. Я крепко обнимаю его, но он не реагирует. Смотрит в пространство пустым взглядом.

Пройдя через безумное число повторов, Кадзуки потерял все. Абсолютное одиночество отняло у него разум и память, превратило его в безжизненную оболочку. Даже его душу преобразила моя жуткая «шкатулка». Вряд ли он когда-нибудь снова станет прежним.

Реальность сурова, как всегда. Жизнь подкидывает мне все новые испытания.

Однако я не буду больше полагаться на «шкатулки».

Плача, я пытаюсь создать на лице лучшую улыбку, на какую только способна, и обращаюсь к Кадзуки:

– Слушай, Кадзуки… Ты помнишь тот раз в «Комнате отмены», когда я совсем упала духом? Ты тогда протянул мне руку и сказал: «Я пришел, чтобы встретиться с вами, о миледи Мария». И потом ты сказал, что будешь защищать меня, даже если ради этого тебе придется всех предать. С тех самых пор ты всегда делал то, что пообещал тогда. Ты всегда пытался спасти меня, когда я сидела в плену на морском дне и притворялась сильной. И ты сдержал свое слово. Чтобы спасти меня, ты действительно нырнул в морские глубины. Чтобы найти меня, ты действительно предал всех, не считаясь с болью, которую тебе это причиняло.

Я кладу прозрачную «шкатулку» на пол и нежно обхватываю обеими руками ладонь Кадзуки. Его пальцы слегка дергаются, но, похоже, это только рефлекс.

– Пожалуйста, прости меня. Я только одно могу сделать, чтобы как-то искупить свою вину.

Я глажу его руку.

– Я буду с тобой до конца своих дней.

Кадзуки никак не реагирует.

– На этот раз я не сдамся. Я буду ждать твоего возвращения. Это ничто по сравнению с тем, сколько ты ждал моего, верно? Нет… не совсем так. Дело не в том, чтобы ждать или не ждать. Судьба сделала нас неразделимыми. Я всегда буду рядом с тобой – других вариантов просто не существует.

Я улыбаюсь ему.

– Потому что это наша повседневная жизнь.

На его ладонь падает слеза. Не могу отрицать: мне больно, что он смотрит в пространство, а не на меня.

– Тогда все будет хорошо, верно? Ты ведь сам говорил, что нет такого отчаяния, от которого не может исцелить повседневная жизнь, верно? – произношу я дрожащим голосом. – Я верю в тебя. Ведь ты победил Аю Отонаси.

Кадзуки вернется.

Но, честно говоря, этот обратный путь кажется таким бесконечным и трудным, что меня охватывает тоска.

 

– Ты узнаешь меня?

– Ты понимаешь меня?

– Ты видишь меня?

– Ты ощущаешь меня?

– Ты помнишь меня?

 

Все мои вопросы остаются без ответа.

Должна признать, я почти упала духом, но все же пытаюсь удержать улыбку. Надежда еще есть.

– Не бойся. Если ты забыл меня, я буду звать тебя по имени, как ты звал меня, пока ты не найдешь меня заново.

– Кадзуки, – произношу я.

– Кадзуки, – произношу я со слезами в голосе.

– Кадзуки, – произношу я ласково.

– Кадзуки, – произношу я бодро.

– Кадзуки.

– Кадзуки.

– Кадзуки.

Я продолжаю звать его по имени.

Солнце село. Все это время Кадзуки вовсе не сидел без движения: он вставал, ходил, даже молча прикасался к моему лицу и телу. Однако за этими движениями не было мысли. Но, как ни странно, он ни разу не ударил кулаком по стене.

– Кадзуки.

Я, наверное, уже тысячи раз сегодня назвала его по имени, но я совершенно не против. От одного произнесения этого слова я счастлива.

Внезапно Кадзуки садится на корточки. Похоже, он заметил прозрачную «шкатулку». Он подбирает ее и пристально смотрит, не двигая ни единым мускулом.

– Кадзуки?.. Что случилось?

Кадзуки сжимает «Ущербное блаженство» раненой правой рукой, которая по-прежнему обладает силой уничтожать «шкатулки» – силой «Пустой шкатулки».

Хрупкий прозрачный кубик разбивается без малейшего сопротивления.

«Ущербное блаженство» уничтожено раз и навсегда, и «Пустая шкатулка» Кадзуки тоже теряет силу.

Все кончено. Я уверена, в наши жизни никогда больше не вмешаются «шкатулки»; Кадзуки продержался до конца и истребил своего врага.

Кадзуки победил «шкатулки».

 

Он поворачивается ко мне. В его глазах нет разума, и они меня не видят. Думаю, он даже себя не осознает.

Однако Кадзуки не отводит от меня взгляда.

Почему-то мне кажется, что я знаю, чтО он сейчас произнесет. Он сейчас совершит чудо.

 

– …Мария.

 

Мое имя, должно быть, прижилось у него на языке, после того как он столько раз его произнес.

Я не должна надеяться на многое, говорю я себе. Я не должна просить большего счастья, чем то, которое имею сейчас.

Однако мое сердце не слушается. Меня охватывает такая радость, что я всхлипываю.

Как можно меня винить?

Я ведь уже не воительница Ая Отонаси. Я Мария Отонаси, плакса.

 

Предыдущая          Следующая