ЗАРАЖЕНИЕ 11. ИНТЕРЛЮДИЯ А
Воздух разорвал вой. Не такой, какого можно ожидать от собаки. Прерывистый, с гортанными нотками, намекающими на размер существа, которое его издавало.
Прежде чем он стих, ему отозвались другие голоса. Второй, потом третий. Потом разом подключилось еще несколько. Семь или восемь.
Бентли поднял голову и присоединился к ним; его хвост на недоросшем крестце яростно вилял; от возбуждения пес чуть ли не подскакивал на месте. Когда он приземлялся, вода расплескивалась от лап толщиной с мотоциклетные колеса, и часть брызг попадала на Суку.
Его энтузиазм был заразителен. Сука оскалила зубы в широкой усмешке, потом заулюлюкала, добавив свой голос к какофонии. Она взобралась на Бентли по его боку, цепляясь за твердые выросты мускулов и костей, пока не перекинула ногу через его другое плечо. Костяной шип оцарапал ей бедро под юбкой, но она не обратила внимания. Это была ерунда.
– Пошел, Бентли! – приказала она ему. И он ринулся вперед, точно стрела, выпущенная из лука.
Сука ощущала тепло его тела под собой, перекатывающиеся на бегу мышцы. Она чувствовала его запах – дыхание собаки, медный запах крови, чуть сладковатый запах мяса, начинающего гнить. Она чувствовала свой собственный запах, запах своего тела. Она не мылась два дня, но собственный запах ей нравился. Ей нравилось, что ее вещи и ее жилище пахли ею.
Не то чтобы она за собой не ухаживала. Она ухаживала – точно так же, как ухаживала за собаками. Она скребла каждую из них дважды в неделю, а то и чаще, и тогда же занималась собой. Но какое значение имели присохшие корочки всякой фигни на ногах, когда она половину времени проводила на улицах, залитых водой, или по колено в грязи? Какой смысл париться насчет запаха тела, если людей, которых он мог бы оскорбить, она все равно не любила?
Лай, Кусай и другие сейчас там, куда она их отправила. Она дала им самую черную работу, какую только могла. Скрести собак, кормить собак, убирать собачье дерьмо, проверять собак на болячки, порезы, ушные заражения и клещей, как она им показывала. Сейчас на ее попечении было довольно много собак. Большинство она взяла из приютов, которые после нападения Левиафана были не в том состоянии, чтобы помогать животным. Сука предвкушала момент, когда кто-нибудь пожалуется.
Скорей всего, первым начнет ныть Лай или Кусай. У них способности. Они ожидали, что будут командовать, что станут ее ближайшими подручными. Выражения на их лицах, когда она дала им задания, были бесценны. Нет ничего лучше, чем поставить кого-то на место.
Если они так и не начнут жаловаться к тому времени, когда проверят и позаботятся обо всех ее собаках, то, может, это случится, когда из убежищ придет следующая партия и они узнают, что им надо заняться этими новыми псами и вдобавок повторить все заново с теми, которые уже были.
А когда кто-то все же заноет? Или пропустит хоть одного клеща, хоть одну сыпь, хоть одну ушную инфекцию? Она, Сука, его накажет в назидание остальным. Унизит, напугает, оскорбит. Если сделает все это достаточно хорошо, он уйдет.
Если сделает очень хорошо, они все уйдут.
Тогда она сможет какое-то время побыть наедине – наедине с собаками. Никто не будет ее клевать, что она не попробовала толком эту затею с подручными. В жопу подручных. У нее уже есть помощники, которые ей нужны. Самые лучшие, самые преданные.
С соседней улицы примчалась Люси, выражая свой восторг голосом – наполовину лаем, наполовину чем-то еще. Она побежала бок о бок с Бентли.
– Хорошая девочка! – рассмеялась Сука. – Пошла!
Люси ответила звуком, который вполне мог быть и лаем. Ее шаги плескали по воде не в такт с Бентли. Вскоре присоединились остальные. Черныш, Магия, Рокси, Дружок, Бруно и Носок. Все они были меньше, чем Люси и Бентли. Это будет их первая пробежка. Первая проба Сукиной способности. С каждым следующим разом она будет давать им чуть больше, приглядывать за теми, кто слушается, давать больше дрессуры тем, кого придется держать в узде более крупным и послушным псам.
Но здесь ее территория. Ее пространство. Наконец-то место, где она может делать что хочет. Здесь она свободна, и это значит, что она может быть грязной. Она может идти куда хочет, может врезать любому, кто будет действовать ей на нервы. Она может носиться со своими псами и испытывать на них свою способность, не переживая, что люди пострадают.
Что, конечно, не означает, что люди не пострадают. Просто это ее территория, и ей можно так поступать. Все, кто это до сих пор не понял, уже заслужили то, что им светит.
Бентли и остальная стая приближались к источнику воя. Сириус стоял возле дома и наполнял вечер тем горестным, жутковатым звуком, разносившимся по воздуху.
Сука спрыгнула со спины Бентли и тыльной стороной ладони стерла часть пота, слизи и крови, перекочевавших с него ей на бедра.
– Сириус! Хороший мальчик!
Пес завилял хвостом; кончик оставил на воде следы.
– Сириус, сторожи! – она указала на главный вход дома. – Бентли! Сторожи! – она указала на запасной выход сбоку. Оба пса направились в указанные им места.
– Сидеть!
Все ее собаки сели. Сука заметила, что Магия подчинилась чуть медленнее остальных. Послушалась бы Магия вообще, не будь рядом других собак? Не следуй она примеру остальных? Сука сделала себе мысленную зарубку.
– Жди… – приказала она, протянув звук. Она увидела, как вся группа застыла.
У нее был заведен строгий порядок действий с собаками. Приоритет номер один – сделать их здоровыми. Это значило, что их надо расчесывать, а возможно, и брить, поддерживать в актуальном состоянии их медкарты и прививки, если они не из убежища, чистить им уши и держать подальше от других собак, чтобы Сука могла проверять цвет и консистенцию их дерьма, отслеживать изменения. Дерьмо может многое рассказать о собаке, которая его произвела, от очевидного, вроде диеты, до общего состояния здоровья и настроения. У несчастной собаки нездоровое дерьмо.
Второй шаг – обучение. Каждый пес получал свою долю внимания. «Сидеть» было первой командой, которую они осваивали; потом следовали «жди», «фу», «апорт» и «ко мне». В зависимости от собаки, требовалась пара дней, чтобы затвердить их как следует. Эти команды были абсолютны. Если собака не слушалась хоть одной из них, ее не выпускали на улицу и ей не доставалось Сукиной способности.
Когда собаки усваивали эти команды, это открывало путь к новым. Собака, которая остается на месте, когда хозяйка демонстрирует что-то на другой, будет более склонна следовать примеру.
Если бы люди были так же надежны, так же легко дрессируемы.
– Собаки, взять.
Это слово она произнесла тихо, но каждый пес здесь его ждал. Бентли и Сириус остались на своих местах, но все остальные хлынули в дом – более крупные через заколоченные окна, остальные через главный вход. Рычание и лай, искаженные неестественной формой их глоток, наложились и слились в единый звук.
Сука ждала снаружи, держа руку на загривке Бентли. Он хотел отправиться туда же, она чувствовала это по его напряжению, но он слушался. Хорошо. Это было его испытание.
Вдалеке прозвучал еще один вой, и Сука вздрогнула. Если ее псы с ней, то… а. Только одна собака сейчас в другом месте. Вой прозвучал снова, и Сука вслушалась. Да. Вой Анжелики отражал ее размер и то, до какой степени Сука применяла на ней свою способность. Больше, чем на Бентли, Сириусе и Люси.
Она свистнула собакам возвращаться, громко и протяжно, и собаки продрались из дома наружу. Сука проверила, но не обнаружила крови, не принадлежащей самим собакам. Хорошо. Лучше запугивать и легко ранить, чем калечить или убивать. Она будет удивлена, если люди из этого дома останутся на ее территории.
Сука взобралась на спину Бентли, потом дважды свистнула. «Ко мне».
Рывок за цепной ошейник вокруг шеи Бентли, удар пятками по бокам – и он помчался вперед. Остальные последовали за ним (некоторые – взвизгивая или лая от возбуждения).
Испытывают ли другие что-то наподобие этого? Тейлор, Брайан, Лиза или Алек? Быстро вдыхая-выдыхая между толчками шагов Бентли, Сука чувствовала себя с ним единым целым. Брызги воды попадали на его и ее кожу. Ее ноги вжимались в его тело, и она чувствовала, как его грудь расширяется и сжимается в такт его дыханию. Она доверяла ему, и в ответ он абсолютно доверял ей. Это варьировалось от собаки к собаке, но распространялось на всех, кто бежал сейчас позади Бентли. Они верили в нее, и она знала, что, если все еще ее не любят, то со временем любовь придет благодаря ее терпению и неусыпной заботе. Что есть у Лизы по сравнению с этой гонкой, с этой надежностью? Что есть у остальных?
Почему, подивилась про себя Сука, они счастливей меня?
Ответы пришли в голову, непрошеные.
Сука вспомнила, как жила с матерью. Она даже лица ее не помнила, но это и неудивительно. У мамы было от нуля до трех работ одновременно, но в любом случае она дома почти не бывала. А когда бывала-таки, то либо пила в своей комнате, либо устраивала вечеринку с друзьями. Вопросы маленькой Рэйчел, ее попытки получить частицу внимания встречали гнев и отторжение. Ее отталкивали прочь или запирали у себя в комнате. Лучше всего было сидеть тихо и ждать своего шанса. Если мать напивалась до отключки, можно было утянуть из ее кошелька купюры и припрятать, чтобы позже купить в магазинчике на углу хлеб, арахисовое масло и джем, молоко и хлопья или апельсиновый сок. Если была вечеринка и Рэйчел ухитрялась не действовать никому на нервы, ей частенько удавалось стащить пачку чипсов, упаковку ребрышек или куриных крылышек, чтобы потом съесть это под кроватью или на крыше.
Так она и жила. До того дня, когда мать не вернулась домой. Еда в буфетах кончилась – даже банки с ананасами, грушами и орехами в противном сиропе, оставленные еще предыдущими жильцами. В отчаянии, страшно боясь выйти из квартиры – а вдруг именно в те пятнадцать минут, которые она потратит на поиски еды, домой заглянет мать? – она попыталась приготовить рис; ей пришлось встать на стул, чтобы дотянуться до раковины и плиты. Всыпав рис в воду, стоявшую на горячей плите, она случайно надавила рукой на ручку кастрюли и опрокинула ее на себя. Позже она задним числом поняла: слава богу, что она не знала тогда, что вода должна быть кипящей. Тем не менее было горячо – кожа Рэйчел порозовела, а сама она кричала достаточно сильно, чтобы соседи позвонили 911.
Потом – приемные семьи. Семья номер один: родители были добры, но им не хватало терпения возиться с маленькой девочкой, которую служба опеки охарактеризовала как почти дикого ребенка. Ее сводная сестра была дауном; она воровала все, что могла, а что не могла, то ломала или портила. Рэйчел дала единственный ответ, который смогла найти: набросилась на девочку, которая была на три года старше и на пятьдесят фунтов тяжелее ее, и оставила ее в крови и слезах.
После этого ей подыскали новую семью довольно быстро.
Семья номер два: родители не были добры, и у нее было четверо сводных братьев и сестер, а не одна. Три года, долгая череда уроков того, что она сама сделала с сестрой-идиоткой в первой семье, только с поменявшимися ролями. Уроки насилия всех разновидностей.
Не в состоянии удерживать внутри себя скопившиеся чувства, она стала вопить, пока в легких не закончился воздух. Потом сделала глубокий вдох и продолжила вопить. Но, хотя она кричала, пока ей не стало больно, это было мелко и незначительно по сравнению со всем тем, что она хотела сказать миру.
Семья номер три стала переломным местом. Двое детей и приемная мать-одиночка. Рэйчел подслушала, как занимавшаяся ей чиновница из опеки сказала, что новой приемной матерью будет поборница жесткой дисциплины, единственная, кто способна сделать из Рэйчел цивилизованного человека. Годы спустя Сука пришла к выводу, что это была месть, наказание со стороны опекунши за бесчисленные визиты в школу и домой, чтобы разбираться с Рэйчел.
Девочка не поверила, что ее новая приемная мать может быть еще большей поборницей дисциплины, чем предыдущие приемные родители. Осознание своего нового положения было очень неприятным. Приемная мать не терпела ерунды, зорко следила, обнаруживая любую ошибку и оплошность своих детей, мгновенно наказывала и исправляла. Если кто-то из детей разговаривал с набитым ртом, она отбирала у него тарелку и отправляла содержимое в мусорное ведро. Никаких пряников, только кнут. Рэйчел заставили ходить в школу, после школы – на дополнительные занятия и раз в два дня – на уроки фортепиано. Как будто, если у нее не будет свободного времени, она не сможет себя плохо вести.
Но Рэйчел для такого не была приспособлена и никогда не будет приспособлена – для школы, для хороших манер, для фортепиано. Она отбивалась, бросала вызов власти приемной матери при любой возможности, а когда ее за это наказывали, отбивалась вдвое яростней.
Возможно, она бы сошла с ума, если бы не Ролло. Она наткнулась на шелудивого, злобного щенка в переулке, когда возвращалась домой с дополнительных занятий. Она завоевала его доверие, на протяжении недель подкармливая его остатками своего обеда, а потом привела домой и посадила на цепь в самом дальнем углу просторного заднего двора, там, где его не было видно из дома.
Она молчала, когда приемная мать жаловалась на лай соседской собаки. Всякий раз, когда эта тема поднималась, она ощущала непонятную смесь самодовольства и ужаса. Ее обеденные деньги уходили на покупку объедков для пса и того, что, как ей казалось, ему нужно. Этот отказ от обедов вкупе с нередким отсутствием ужина привел к тому, что у нее стала часто болеть голова, а во время уроков в животе постоянно урчало. Она вставала в четыре часа ночи, чтобы навестить Ролло и поиграть с ним, и постоянный недосып выматывал настолько, что она иногда засыпала прямо посреди урока.
Но собака не может жить привязанной к дереву двадцать два часа в сутки. Рэйчел видела, что Ролло становится все более возбужденным и несчастным – настолько, что она уже не могла с ним играть, чтобы он ее не поранил. Поэтому она отвязала его, чтобы выгулять. Он вырвался и бросился к дому. Рэйчел, похолодев, кинулась вдогонку.
Когда она его догнала, он был в бассейне; она не умела плавать, а он не мог выбраться. Она умоляла Ролло вылезти из бассейна, пыталась оббежать вокруг, чтобы добраться до него, но он был напуган и уплывал от нее.
А потом начала задвигаться пластиковая крыша бассейна. Рэйчел глянула в сторону дома и увидела приемную мать – та стояла за стеклянной дверью, ведущей на задний двор, и держала палец на переключателе. Рэйчел кричала, молотила кулаками по запертой двери, но, несмотря на все это, крыша медленно надвигалась на Ролло и в конце концов накрыла его с головой, поймав в ловушку. Почти минуту в крыше виднелась выпуклость головы Ролло, плававшего тугими кругами; его полный страха голос звучал приглушенно.
Наказания приемной матери Рэйчел всегда соответствовали преступлениям. Судя по мольбам и крикам Рэйчел, девчонка, несомненно, знала эту собаку, а заводить собак было против правил. А может, дело было даже не в этом. Может, просто в том, что Рэйчел подняла шум в пять утра, или что приемная мать поняла, что лай, преследовавший ее так долго, был по вине Рэйчел. Так или иначе, от собаки надлежало избавиться – примерно так же, как она выбрасывала ужин, если девочка неправильно держала вилку или сидела за столом, слишком широко раздвинув ноги.
В эти секунды паники у Рэйчел пробудилась способность. Подпитываемый этой способностью, Ролло вырос достаточно, чтобы прорваться сквозь крышу. А потом он прорвался и сквозь приемную мать. Его внимание привлек пронзительный визг остальных детей в доме, и он побежал к ним, бросился на них, как любой легковозбудимый пес бросился бы на мышь или кролика. Он проламывался через стены и дверные косяки, и целый кусок дома рухнул на приемную семью Рэйчел. Разом она лишилась самого близкого к дому и семье, что у нее было. Они были неидеальны, иногда просто кошмарны, но Рэйчел столь долго обходилась столь малым, и она цеплялась за те крохи, что у нее таки были. После этого она убежала и убегала еще долго.
Сука втянула воздух, и дыхание сбилось. Она яростно замотала головой, чтобы стряхнуть слезы. Кричать она уже прекратила, но собаки компенсировали это: их голоса слились с ее и продолжались долгое время после того, как она смолкла, почти заглушая вой Анжелики.
Столько плохих воспоминаний. Воспоминаний, которые Сука хотела бы прогнать прочь, вычистить из головы огнем, и хлоркой, и стальными щетками.
Она решила, что несчастна потому, что люди – стайные животные. Тейлор, Лиза и Брайан могли улыбаться и смеяться, потому что у них была своя стая – родственники, и они сами были друг у друга. Алек был больше одиночка, но все равно он тоже мог шутить и смеяться с Брайаном. У них была своя стая, своя динамика. А Сука по большому счету не была частью всего этого.
Сука понимала, что она «волк-одиночка» не по собственной воле, как Алек. В ней была некая пустота, и эта пустота жаждала тех самых человеческих отношений, потому что она человек, а отношения – то, что людям необходимо. Из-за всего того, что произошло, всего того, над чем она была не властна, у нее так и не появилось возможности разобраться, как иметь дело с людьми, как приглашать их заполнить ту пустоту. Дружба и семья, разговоры и шутки, возможность быть близкой с другими и знать, когда говорить, а когда молчать? Все это зыбкие материи с множеством сложных нюансов, плохих ассоциаций и еще худших воспоминаний. Даже если она умудрялась что-то как-то сделать правильно, рано или поздно ей все равно удавалось облажаться. Легче оставить это все в покое, легче стоять в сторонке и не пытаться. А когда они к ней лезли, когда цеплялись и не давали ей держать их на расстоянии вытянутой руки? Тогда, чем пытаться угадать, как правильнее реагировать, проще было прибегнуть к знакомым, безотказным приемам. Насилие. Угрозы. Этим она, по крайней мере, заработала уважение.
Потом Тейлор стала лезть со своей дружбой. Тейлор навязалась в то самое место, в ту пустоту, и осталась там, когда Сука налажала. Эта козявка держалась, не удирала, когда Сука докапывалась до нее по какому-то поводу. И может быть, совсем чуть-чуть, самую малость, мельком, Сука увидела, чего ей не хватает.
Лишь для того, чтобы позже обнаружить, что все это подстроено. Тейлор делала все нарочно, чтобы втереться к группе в доверие.
И теперь остальные ее простили? Вот так легко? Она видела, как они кудахчут над маленькой предательницей. И она, Сука, ничего не могла с этим поделать. Они любили Тейлор больше. Если бы дошло до выбора, они бы оставили Тейлор в команде, а Суку заставили уйти. Она это нутром чуяла.
Поэтому она сделала нечто идиотское. Она попыталась избавиться от сокомандницы и выбрала для этого способ, который с тех пор ее преследовал. Больше всего на свете, больше тех людей, которым она причинила боль, больше тех людей, которых она случайно убила, больше тех дней, когда она, бездомная, бродила по городу в одиночестве и рылась на помойках в поисках пищи, – больше всего этого она ненавидела саму себя за то, что сделала с Тейлор. Она поступила так же, как поступали люди, воспоминания о которых ее грызли: воспользовалась доверием другого человека, чтобы попытаться причинить ему вред.
И она не знала, что теперь с этим делать.
Из задумчивости ее вывел звук выстрела.
– Вперед! – крикнула она. – Вперед!
Пока ее стая добралась до нужного места, в ночи раздалось еще несколько выстрелов. Там была Анжелика; ее громадная фигура бугрилась мускулами настолько, что она была не в состоянии двигаться так быстро, как могла бы в норме. Это Суку устраивало. Анжелика в последние дни все равно не могла двигаться быстро. С тех пор, как ее достал Туман. В нынешнем состоянии Анжелике было лучше: она была большой, сильной и способной передвигаться, не испытывая боли.
Анжелика дернулась и попятилась, когда новые пули ударились в ее плоть.
Раздался еще один выстрел, и Сука увидела вспышку в окне; там же мелькнула голова. Сукино лицо исказилось от ярости.
– Взять! – визгливо прокричала она и спрыгнула со спины Бентли, чтобы он тоже мог участвовать. – Апорт их! Апорт! Пошли, пошли!
Как и в предыдущем месте, собаки пронеслись сквозь здание. Однако на этот раз они вернулись, держа в зубах людей. Челюсти крепко сжимали руки, ноги и туловища. Мужчины, женщины, дети. Некоторые кричали, когда собаки, не осознавая своей силы, сдавливали чересчур сильно.
Сука нашла мужчину, которого видела в окне, и широким шагом подошла к нему.
– Жопа, жопа, жопа, жопа, – повторял он.
– Наезжаешь? Делаешь вид, что крутой?
– Что? – его глаза расширились. Он что, таращится на нее вызывающе? Или эта реакция – страх? Он собирался с духом, чтобы драться, а может, пытался получше ухватить происходящее вокруг? Сука могла лишь гадать.
– Нет, – ответил он, водя взглядом из стороны в сторону, словно ища помощи.
Вызов? Сарказм? Ложь?
– Не думаю, что ты понимаешь, в какое дерьмо ты себя загнал. Ты – стрелял – в мою – собаку, – она перевела взгляд на Анжелику. По ее малышке не было похоже, чтобы она сильно пострадала, но все же этот тип стрелял в нее. Он мог убить ее, если бы пуля попала в правильное место.
Сука пнула его в лицо, и его голова отдернулась назад. Из носа хлынула кровь.
– Я не знал, – удалось пропыхтеть ему, и кровь, стекающая на губы, разбрызгивалась в стороны при каждом слове. – Не знал, что она ваша. Она была страшная, я… я машинально.
Он лгал? Сука не знала. Она выросла бок о бок со столькими хорошими лжецами, ей казалось, что все, что звучит как правда, – это ложь. Если он действительно лгал и если это было очевидно, то она выставит себя слабой, если купится. Тогда другие могут не усвоить урок, что здесь ее территория, что ее собаки неприкосновенны. Если он не лгал… ну, в любом случае он стрелял в Анжелику.
– Никто не причиняет вреда моим собакам.
– Пожалуйста. У меня жена, дети.
Как будто то, что у тебя есть семья, как-то делает тебя лучше других? Эта мысль разозлила Суку. Жизненный опыт подсказывал ей, что очень часто бывает наоборот. Люди бывают жопошниками, люди бывают чудовищами. Исключения встречаются очень редко. Слишком многие из этих людей заводят семью просто потому, что считают, что должны, и после этого становятся жопошниками и чудовищами для беспомощных жертв.
Сука пнула его снова, на этот раз в живот. Он заорал, когда из-за этого пинка его рука, по-прежнему в зубах Черныша, неестественно выгнулась.
– Анжелика, – приказала Сука и снова пнула мужчину в живот. – Лапа!
Анжелика шагнула вперед и поставила лапу шириной с колесо грузовика мужчине на таз. Он заорал от боли, отчаянно выплевывая слова и не успевая дышать:
– Тяжело о боже пожалуйста прекратите пожалуйста отпустите меня уберите это ономеняраздавит!
Сука смотрела на него с отвращением. Ее беспокоило, что лишь в подобных ситуациях она может быть абсолютно уверена, что понимает, что человек имеет в виду и чего он хочет.
– Анжелика, – приказала она, пройдя пригнувшись под ее вытянутой лапой и пнув мужчину в колено. – Возьми.
Анжелика наклонилась и взяла в зубы его ноги, вывернув его тело еще больше. Туловище было прижато к земле лапой, а руку и ноги тянули вверх.
Сука шагнула вплотную к Анжелике и зарылась лицом в гладкие мышцы и твердые ткани, покрывающие собаку, распростерла руки как можно дальше, чтобы обнять Анжелику за шею и плечи. Как ее собаки начинали доверять Суке, когда она ухаживала за ними, кормила и лечила их, так и она сближалась с ними по мере того, как они набирались опыта рядом с ней, учились и принимали свою дрессуру. Анжелика была одной из собак, к которой Сука была ближе всего. Единственной собакой, к которой она была настолько близка. Брут и Иуда, единственные псы, которые были с ней годами, уже покинули этот мир.
Ее сердце саднило всякий раз, когда она думала об этом.
А этот человек? Этот семейный человек? Он решил, что может отобрать у нее Анжелику?
Не глядя на него, по-прежнему прижимаясь головой к шее Анжелики, Сука приказала:
– Покалечь.
Она ощутила вибрацию, прошедшую через голову и шею Анжелики, когда кости хрустнули и заскрипели в ее зубах. Человек завопил, по-другому и не скажешь, и остальные, кто был поблизости, добавили к его воплям свои.
Сука подала знак рукой и приказала:
– Бросить. Собаки, бросить!
Анжелика выпустила мужчину. Его голени треснули, нижние части ног были вывернуты под странными углами. Один за другими и остальные пленники попадали на землю. Каждый крик боли этого мужчины был чуть тише и короче предыдущего.
– Почему это никак не втемяшится в ваши гребаные черепа? – спросила Сука. – Это моя территория!
– Мы не знали, – ответил кто-то. Женщина, прижимающая к груди окровавленную руку. Рядом с ней была ее дочь.
– Ты что, блин, против?
– Нет! Нет. Мы… мы просто… Откуда нам было знать?
– Ты что, идиотка или что? Это же очевидно, – Сука не могла поверить в тупость этой женщины.
– Откуда нам было знать?! – женщина повысила голос; теперь он прозвучал горестно.
– Вой. Если вы слышите вой, значит, вы, блин, слишком близко. Валите отсюда.
– Да его, наверно, через полгорода слышно!
– Да неужели?! – отрезала Сука. Эта тетка бросала вызов ее власти. На это нужно было ответить, иначе тетка продолжит говорить, Сука скажет или сделает что-нибудь, что заставит ее выглядеть глупо, и тогда ей начнут перечить и другие. Лучше это остановить как можно раньше.
– Носок! Ко мне!
Увидев Носка, подходящего к Суке, женщина сдулась, прижимая к себе дочь.
– Прекратить, – раздался властный голос.
Сука развернулась и увидела двух Плащей. Из «Новой волны», кажется? Рубака и Прославленная.
Рубака сказала:
– Прославленная, позвони сестре. Как минимум одному из этих людей нужна медицинская помощь, сро-…
Она смолкла, когда Сука со всей силы свистнула. Лая и рыча, ее стая хлынула на героинь.
После того как ее застигли врасплох и схватили АППшники, она усвоила урок. Сперва бей, потом оценивай ситуацию. И потом, что еще ей сейчас делать? Говорить с ними?
Рубака развела руки, и появившиеся лучи света приняли смутно мечеподобные формы. Глядя на несущуюся на нее лавину собак, она махнула мечами наружу, удвоив их длину. Когда собаки уже почти добрались до героини, она передумала – убрала оружие и упаковалась в шар оранжево-желтого света размером с пляжный мяч. Собаки налетели на нее, брызнул сноп искр, шар полетел вдоль по улице и, ударившись в стену дома, пробил ее.
Прославленная, прижав мобильник к уху, неслась над стаей собак в направлении Суки. Черныш и Бруно прыгнули на стену дома, а оттуда – на Прославленную. Героиня ударила Носка по голове, швырнув его наземь, и тут Бруно врезался в нее и выбил телефон. Она вскинула колено, ударила пса в бок и оттолкнулась от него, прежде чем он успел вогнать ее в землю.
Героиня понеслась на Суку, при которой осталась только Анжелика. Собака расположилась между врагом и хозяйкой, и Прославленная ударила ее в бок. Анжелика почти не заметила удара; она развернулась и цапнула Прославленную. Зубы отскочили от вытянутой руки героини, и Прославленная, отлетев спиной вперед, зависла в воздухе. Переводит дыхание? Следит за ситуацией?
Драться нужно не так. Сука резко свистнула, затем прокричала:
– Магия, Люси, Рокси! Ко мне!
Когда три собаки рванулись к ней, Сука применила свою способность. Она ощутила, как ее сила, точно вибрация, тянется из глубины ее тела наружу. Ощутила, как эта сила дрожит и сотрясается, словно давая понять, что нашла свои цели. Сука тут же увидела эффект. Увидела, как собаки растут в размерах, как набухают и сдвигаются кости и мышцы.
– Взять!
В мгновение ока Прославленная оказалась одна против четырех псов. Анжелика наступала неумолимо, Сука небыстрым шагом шла за ней. Остальные три собаки атаковали со всех сторон, отрезая пути отхода, прыгая на стены домов, прыгая со стен вниз, забегая за спину, обходя с боков.
– Мама! – прокричала Прославленная с паническими нотками в голосе.
– Беги! – крикнула в ответ Рубака. Она была примерно в таком же положении, не в состоянии атаковать под неослабевающим прессингом со стороны собак. Вместо атак она вновь приняла ту же форму шара, в которой была неприкасаема и неуязвима. Она отлетала прочь при любом полученном ударе либо контролировала направление движения, чтобы открыть себе путь к бегству. Ей удалось выиграть достаточно времени, чтобы ударить одного из псов и прокричать: – Забери раненого!
Прославленная поймала бросившуюся на нее Рокси возле носа и швырнула в Люси. Заработанную таким образом кратковременную передышку она использовала, чтобы помчаться прямо к мужчине, который стрелял в Анжелику, а сейчас валялся на земле.
Прямо в полете она застыла.
Над искалеченным телом стояла женщина, ее длинные волосы слабо колыхались на ветру. Это выглядело неправильным. Под моросящим дождиком ее волосы должны были быть мокрей.
Прославленная кинула взгляд через плечо на собак, снова повернулась к раненому и женщине – а затем взмыла вертикально вверх и исчезла в пасмурном вечернем небе. Она его бросила.
Лай и рычание прекратились, когда закончилась драка. Все псы вернулись, и Сука заметила несколько ран. Здесь разбитая костяная пластина, там борозда от клинка Рубаки. Поверхностные ранки. Реально покалечить собак и нанести неизлечимый урон можно было лишь пробившись глубоко, за слои, наращенные способностью Суки. Сейчас ничего настолько серьезного не было. Сука облегченно вздохнула.
Она зашагала вперед; собаки присоединились к ней и образовали вокруг женщины свободное кольцо. Сумасшедшая тварь была голой с головы до пят, ее кожа и волосы были выкрашены в черные и белые полосы, как у зебры… нет. Краска бы смылась и не дала бы таких четких краев. Это были естественные цвета.
Когда женщина подняла взгляд на Суку, оказалось, что ее глаза желтые и яркие – они светились отраженным светом, как могут светиться глаза у собаки или кошки. Она улыбалась, и во всем ее теле не было ни намека на напряжение, словно она только что проснулась в безопасном месте.
– Ты еще кто, блин, такая?
Женщина не ответила. Она опустилась рядом с мужчиной на корточки, потом сменила позу, сев боком и вытянув ноги в сторону. Кончиками пальцев она почти любовно провела по ранам мужчины.
– Отвечай, – приказала Сука.
Женщина вытянула руку и прижала указательный и средний пальцы к глазам мужчины. Нажала – и пальцы вошли в глазные яблоки, погрузились на две фаланги.
– Эй! Какого хера?!
Женщина убрала пальцы. Из ран в глазницах мужчины потекла стеклянистая жидкость и кровь.
Женщина повернулась к Суке. Она не встретилась с ней взглядом, а посмотрела Суке под ноги. До Суки вдруг дошло, что женщина показывает себя маленькой, не угрожающей. Как ни странно, от этого Суке стало лучше.
Чуть спокойнее, ровным голосом она произнесла:
– Спрашиваю еще раз. Кто ты, блин, такая?
– Сибирячка, – ответила женщина, и ее голос был чуть громче шепота. Еле слышный.
– Какого черта ты тут делаешь? Это моя территория.
– Я скоро уйду. Просто хотела поговорить, – снова шепот.
Разговоры, всегда разговоры.
– Не интересно. Вали отсюда.
Сибирячка перевела взгляд на мужчину, который по-прежнему корчился, издавая тихие страдальческие звуки.
– Вали! – крикнула Сука. Женщина не пошевелилась. Сука глянула на своих собак, чтобы оценить, кто самая крупная, кто меньше других ранена. Люси. – Люси! Взять!
Люси бросилась на Сибирячку. Сука увидела, как Сибирячка вытянула руку, как челюсти Люси сомкнулись на этой руке.
Никакой реакции. Люси потянула, вложив в это движение всю массу тела, но женщина не подалась ни на миллиметр.
Очень осторожно Сибирячка встала. Посмотрела на Люси, обвела взглядом своих ярких глаз сначала морду, потом все тело.
– Красивая, – прошептала она. Прикоснулась к носу Люси губами в поцелуе, словно ничуть не обращая внимания, что собака сжимает ей руку челюстями, способными разгрызть мотоцикл. Люси в ответ фыркнула.
Потом Сибирячка посмотрела на Суку. На этот раз она встретилась с ней взглядом, и, несмотря на шепот, ее голос прозвучал убийственно серьезно.
– Твоя собака сейчас меня отпустит, или ей будет больно.
Уверенность в ее голосе, властность, то, что ее взгляд ничуть не дрожал, – все это ясно дало понять Суке, что Сибирячка говорит правду. Она была достаточно уверена в этом, чтобы пойти на ослабление своей позиции.
– Люси, фу. Ко мне.
Люси выпустила руку Сибирячки и, пятясь, отошла к Суке.
– Какие красивые, – прошептала Сибирячка, глядя на собак.
Сука молча кивнула.
Сибирячка направилась к ней очень осторожными шагами. В ее походке была грация; она шла на цыпочках, с каждым шагом аккуратно ставя ногу на одном и том же расстоянии перед другой. Ее глаза сверкали сквозь занавес из белых и черных волос.
На миг Суку охватило смятение.
– Что… – она пожалела, что открыла рот, в следующее же мгновение, но было поздно. – …Тебе нужно?
– Ты.
– Не понимаю, – Сука попыталась влить в свой ответ побольше уверенности.
– Они сказали, что я должна кого-то выбрать. Кого-то, кого они могут испытать. Я читала о тебе, я слышала о тебе. Я хочу, чтобы ты была в нашей команде.
– Команде? – Сука ненавидела короткие ответы, вырывающиеся у нее; они звучали неуверенно и ставили ее в невыгодную позицию.
Ответ женщины разнесся над залитой водой улицей сквозь ворчание собак, постепенно усиливающееся по мере того, как чужачка приближалась к их хозяйке.
– «Девятка». Сейчас нас только восемь, недостаточно. Поэтому некоторые из нас выбирают людей. Потом мы их испытываем. Я выбрала тебя, и мне нравится то, что я увидела. Я наблюдаю за тобой уже несколько недель.
Она вновь улыбнулась.
Это наверняка вранье, подумала Сука. Ее собаки наверняка бы заметили, если бы кто-то за ней следил, верно ведь?
Женщина была всего в нескольких шагах. Вопрос в том, следует ли Суке отступить и показать себя еще более слабой, или же ей надо держаться на месте?
Она решила держаться. Женщина продолжала подходить – вот она уже на расстоянии вытянутой руки – еще два шага, и она прикоснулась грудью к Суке. Сука без дрожи встречала ее взгляд, пока Сибирячка не обвила ее руками, прижав к себе, и не положила подбородок ей на плечо.
– Неужели ты не устала притворяться? – прошептала женщина Суке на ухо.
– Что? – Сука попыталась отодвинуться, чтобы задать вопрос Сибирячке в лицо, но руки женщины были неподвижны, они блокировали движение надежнее стальных балок.
– Вести себя так, будто ты такая же, как они. Играть и проигрывать в их игры, украшать себя их одеждой и их символами, подчиняться их правилам?
– Я… – Сука запнулась. – Я не понимаю, о чем ты.
Эта запинка сказала все без слов. Сука знала. Она знала: эта женщина ее понимает.
Эта женщина ее понимает. Мысль ярко вспыхнула у нее в голове. Движения Сибирячки, ее язык тела, все это было полно смысла для Суки. Мало, очень мало с кем другим у нее так бывало.
Эта мысль потрясла Суку. Как? Почему? Это какая-то способность? С самого начала она понимала, что эта женщина хочет выразить, так же легко, как понимала своих собак.
– Ты животное, Сука, – женщина придала последнему слову особый смысл. Сука задеревенела. Женщина отодвинулась, но одной рукой стала гладить Суку по щеке. Сука заметила, что ее глаза снова опущены. Женщина чуть улыбалась, сжав губы, не показывая зубов. Игриво, мягко. Сука дала себе расслабиться. Женщина не намеревалась ее оскорбить. Телесный контакт был бесцеремонным, но Сука могла стиснуть зубы и стерпеть, по крайней мере пока она не разберется, кто этот человек и как с ним можно бороться.
– Мы все животные, – пробормотала Сибирячка. Она подошла к Бентли, и Сука поспешила жестом дать ему команду «жди», а потом «спокойно», прежде чем женщина к нему прикоснулась. – Некоторые больше, чем другие. Мы с тобой больше, чем другие.
– Философское дерьмо?
Сибирячка улыбнулась, ее руки прошлись по носу Бентли, по его обнаженным мускулам и рогам.
– Философское дерьмо. Да. Туше. Идея, которая получает значение потому, что люди думают, что она должна иметь значение. Но это лишь слова, верно?
– Ага.
– Присоединяйся ко мне. Прекрати притворяться, что ты такая же, как они. Ты сама знаешь, что тебе это плохо удается.
– Меня устраивает как есть.
– Ммм, – женщина улыбнулась, не поднимая глаз. Она сомкнула руки и прижала кисти к подбородку, предплечьями придавив груди. Затем повернулась, оглядывая окрестности, оценивая Сукину территорию. – Пока что – может быть. У тебя есть свобода носиться, делать что хочешь. Это приятно. Но рано или поздно это начнет тебя раздражать. Ты поймешь, что все равно сидишь в клетке, которую сделали они. В конечном счете ты все равно следуешь их правилам.
Сука обвела взглядом пустые, залитые водой улицы, как только что сделала Сибирячка. Она ничего не ответила.
– Возможно, ты можешь быть счастлива вот так. Собака, ошейник, огороженная территория. Ты никогда по-настоящему не поймешь, о чем они все говорят. Лучшее, на что ты можешь надеяться, – что тебя погладят по головке, когда ты будешь хорошо себя вести, когда будешь делать то, что нужно, может, какая-то ласка всякий раз, когда ты хорошая девочка. Но, может, этого ты и хочешь.
– И что ты предлагаешь вместо?
– Будь дикой. Будь свободной. По-настоящему свободной. Это восторг, – выдохнула Сибирячка.
Сука нахмурилась. Слова звучали мило, но они сами по себе – не так уж много. Лишь слова.
– Я собираюсь сделать тебе два подарка, Сука, – прошептала Сибирячка. – Один будет ждать тебя, когда ты вернешься к себе в… Как ты это называешь?
Сука не ответила.
– Назовем это логовом. Мне нравится.
Сибирячка приблизилась к Суке с пугающей быстротой; ее шаги были не такими сдержанными, как прежде, они размашистыми зигзагами несли ее по затопленной улице. Прежде чем Сука успела среагировать и псы успели вмешаться, Сибирячка остановилась вплотную к ней. Положила руку ей на ключицу. И тут же Суку подняло в воздух и швырнуло в воду. Она приземлилась жестко, аж воздух вышибло из легких.
Пока она пыталась вдохнуть, Сибирячка прошептала:
– Второй дар особый, сокровище для родственной души.
Сука кашляла, дергалась, но не могла убрать руку.
– На сегодняшний день ты единственная, кто слышал, как я говорю, и после этого остался в живых.
Она поцеловала Суку в лоб, как мать целует ребенка. Сука попыталась вырваться, но добилась лишь того, что вода попала ей в глаза и нос. Она брызнула слюной, пытаясь втянуть воздух в пустые легкие.
Когда она вновь обрела способность видеть, Сибирячки не было. Собаки смотрели вверх, на ближайшую крышу.
Потрясенная, Сука жестом приказала Бентли подойти и взобралась ему на загривок.
Кашляя, выфыркивая воду из ноздрей, она приказала:
– Домой.
Пока она верхом на Бентли мчалась по улицам, ее мысли беспорядочно скакали под глухой рокот слишком большого количества событий, которые все произошли сразу и все были слишком важными, чтобы выкинуть из головы. В то же время Сука не хотела думать об этом, не хотела складывать куски мозаики вместе, потому что не была уверена, что ей понравится результат.
Подарок, который ей оставила Сибирячка. В ее логове были некоторые из ее поручных. Что важней, там были некоторые из ее собак. С каждой минутой скачки ее тревога нарастала.
Как только они добрались до здания, она соскочила с Бентли и распахнула дверь.
Кровь. Следы вели к Лаю и Кусаю, которые лежали на полу – без сознания, но еще дыша. Одна из девушек, та, с ветеринарным образованием, которую прислал Змей, сидела в углу, баюкая руку, болтающуюся ниже локтя под неправильным углом, и всхлипывала.
Это произошло совсем недавно. Сибирячка сделала это, пока Сука добиралась сюда.
Еще кровь: один из парней, опытный умелец по части ухода за собаками, лежал у кухонной стойки; рубашка его была скомкана и прижата к лицу. В районе рубашки Сука увидела четыре параллельных линии – отметины от ногтей Сибирячки на его лице.
Никто из собак не пострадал. Суке пришлось проверить дважды, чтобы убедиться. Большинство пряталось по углам. Некоторые отступили вверх по лестнице.
Кровь была разбрызгана неслучайным образом, как будто Сибирячка нарисовала ею граффити. Линии шли от каждого раненого к центру комнаты, где стоял ящик, слегка испещренный кровавыми брызгами.
Сука нервничала, открывая его, но не открыть она не могла.
Комочек шерсти попытался удрать, но она его остановила. Он попробовал цапнуть ее за пальцы. Она отдернула руку, потом схватила комочек за горло и прижала к полу, ясно давая понять, кто тут главный.
Щенок хаски? Нет. Не такое телосложение. Уши меньше, лапы длинней, отметины вокруг челюстей и носа.
Волчонок. Где вообще Сибирячка его достала?
На дне ящика лежала карточка, испачканная мочой. Сука подобрала ее самыми кончиками большого и указательного пальцев. Она никогда толком не училась читать, поэтому ей пришлось разбираться в отдельных звуках, двигая губами в попытках соединить их в слова.
– К… то… кто… ты. Во… л… – дальше незнакомая буква. А за ней… – И… ц… волчица.
Она сдалась. Впрочем, дальше можно было догадаться.
Кто ты, волчица или собака?
Полагалось в такой ситуации позвонить Змею. Сообщить ему, что произошло. Сука нашла телефон в одном из карманов куртки и, повозившись с клавиатурой, нашла нужный номер в списке контактов. Ее палец завис над кнопкой.
За что она цепляется? Кого защищает? Друзей? Они правда ее друзья? Не то чтобы она хотела их предать, нет, она не собиралась повторять ту же ошибку, но…
Она не смогла обратить мысль в слова, но перед ее мысленным взором мелькнуло лицо Тейлор, когда она отложила телефон.
Может, стоит посмотреть, что это за испытание. Отступать она не собиралась. Но в конечном счете она будет решать, куда ей идти и что делать.
– Ты, – сказала она мужчине с ранами на лице. – Иди к врачу. И бери с собой всех, кому это нужно. Но я не хочу, чтоб ты говорил Змею, и не хочу, чтоб ты шел к его врачам. Усек?
Мужчина поднял на нее глаза и неотрывно смотрел несколько долгих секунд. Наконец он кивнул. Сука не знала, скроет ли он и сможет ли скрыть, но если он таки расскажет все Змею, у нее хотя бы будет повод избавиться от него и остальных.
Она снова посмотрела на волчонка, который все еще извивался, пытаясь тяпнуть ее за пальцы. Она выпустила его, дождалась, пока он снова напал, и еще раз опрокинула на бок и прижала к полу.
– Маленький ублюдок, – улыбнулась она.
И, почти непроизвольно, она применила свою способность. Самую капельку. Она почти не ощутила вибрации и содрогания – отдачи, когда она применяла способность к другим собакам. Лишь увидев, как кожа волчонка трескается, она осознала, что способность реально действует. Быстрее, практически без намеков на кратковременную опустошенность, которую она так часто испытывала.
С ним это получалось легче? Что бы это могло значить?