ЧУМА 12.5
Я могла бы убить их прямо сейчас.
Это было бы так просто. Джек, Костерезка и Милочка были в пределах моей досягаемости. Я могла бы скинуть на них ядовитых пауков, зажалить каждого из них десятками пчел и ос в надежде вызвать анафилактический шок. Это было бы легко, и, возможно, этим я спасла бы мир. Заодно отплатила бы за бесчисленное множество людей, которых они убили, за нападение на Ябеду; возможно, я спасла бы сотни человеческих жизней тем, что отвлекла бы Птицу-Разбойницу.
Но я не смогу убить Сибирячку. Ей довелось сражаться одновременно с Александрией, Легендой и Эйдолоном, и она ушла без царапинки. Она не смогла причинить им урон, поскольку не умела летать, но она осталась в живых. Если я атакую Джека, она явится за мной и, вероятнее всего, убьет. И сработает ли вообще мой план? Костерезка – анатомический Механик. Теоретически она способна спасти всех троих. Тогда я не достигну ничего, кроме того, что раздразню «Девятку».
Будь на кону только моя жизнь, некая часть меня подталкивала бы меня все равно попытаться. Но была не только моя. Если я сумею уйти от Сибирячки (а возможно – и если не сумею), свою цену заплатят и другие. И даже если я сбегу, а Сибирячка не тронет никого из наших, отвлечение и беготня, неизбежные, когда я буду от нее спасаться, скорее всего, приведут к тому, что я не успею к папе. И если я таки погибну, Дина, возможно, никогда не обретет свободу. Что привело к более глобальному вопросу: готова ли я променять десять жизней на сотни или тысячи жизней, которые эти члены «Ордена кровавой девятки», возможно, заберут, если сейчас я дам им спокойно уйти? Миллиарды жизней, если предсказание Дины насчет Джека исполнится?
Я припомнила, что сказал Брайан, когда мы узнали про Дину. Мы делаем свой выбор в том, кого пытаемся спасти: тех, кто нам дорог, или полных незнакомцев. Я тогда взбунтовалась против самой идеи бросить человека на произвол судьбы просто потому, что я его не знаю и между нами нет сколь-нибудь значимой связи.
Но теперь, когда мне самой предстояло решить, весит ли моя жизнь и жизни практически всех, кто мне дорог, меньше, чем жизни всех остальных, все уже не казалось мне таким черно-белым.
Решение атаковать и убить Джека, возможно пожертвовав в процессе нами всеми, вовсе не двоичное, сказала я себе. Оно не сводилось к двум вариантам. Я попытаюсь спасти всех, кого сегодня вечером смогу. Потом наши команды вместе приготовятся сделать что-то с Джеком и другими членами «Девятки», когда мы удостоверимся, что в состоянии защитить себя. Хотя маленькая частица меня жаждала героического самопожертвования, я не могла отбросить свою жизнь ради всего лишь шанса убить Джека, и уж тем более я не могла отбросить жизни других.
Я бежала, плеща по дюймовому слою воды, и мои ступни уже болели от ударов по мостовой. Мягкие подошвы костюма хорошо глушили шаги, но для бега были не приспособлены.
В какой степени мое решение сейчас было вызвано нежеланием убивать человека?
Я была косвенно ответственна за смерти других людей. Поискав информацию о Плащах, погибших во время нападения Левиафана, я нашла Толстика – полного парня, которого не смогла спасти. Еще множество людей погибло из-за того, что мы не смогли остановить Бакуду, – это дало ей возможность атаковать город, убить сорок три человека и нанести жуткие травмы десяткам других. Я приказала бросить умирать Томаса, человека из «Торговцев», когда он истекал кровью.
Наверняка были и другие. Часть меня была в ужасе от одного того, что я даже не могла вести им счет.
В то же самое время другая часть меня была в не меньшем ужасе от мысли, что мне может не хватить духу нажать на спусковой крючок, или нанести удар ядом, или вогнать в цель нож. От этого столько может зависеть.
«Нет», – я помотала головой. Я не хотела мусолить тему убийства. Я должна спасать людей.
В верхней части делового района не было электричества, и сейчас было достаточно тепло, чтобы люди пооткрывали окна, спасаясь от жары. Это облегчило мою задачу. Я направила насекомых в каждое открытое окно, добавляя, где возможно, тараканов и мух, которые там уже были.
До скольких людей мне нужно добраться? Дома здесь насчитывали от шести до двенадцати этажей, и на этаж приходилось от одной до шести квартир. После эвакуаций заселено осталось меньше половины квартир, но все равно в каждом квартале жили сотни людей.
Я трудилась, не сбавляя скорости бега. Букашки ощупывали всё в комнатах, разыскивая гладкие поверхности – стёкла, зеркала. Я проверяла прикроватные столики на предмет очков и будильников. Если я находила стекло, кровать, расположенную слишком близко от окна или зеркала, что-то потенциально опасное на прикроватном столике, если у меня было поблизости достаточно много атакующих букашек, я атаковала жильцов. Букашки кусали, жалили или временно поддушивали людей, закрывая им рты и носы, будя спящих.
Сотни людей одновременно.
Обрабатывая каждую спальню в каждой квартире, я вдруг подумала: едва ли во всем мире найдется еще пяток людей (хоть Плащей, хоть нет), владеющих такой многозадачностью, как я.В Наверняка это побочный эффект моей способности. Мое сознание разделялось стократно, решая задачи и выполняя сложные работы по сотне различных сценариев одновременно.
Каждого человека, как только он просыпался, требовалось предупредить. Но это было непросто: в квартирах без электричества не было и освещения. Во многих случаях я могла поместить букашек на оконное стекло и вывести слова их силуэтами, но среди людей были и те, кто закрывал окна шторами и занавесками, – с ними это не проходило. Я заставляла себя пользоваться сенсорными системами букашек, чтобы находить самые большие пятна света и тепла в каждой комнате, где находился разбуженный человек, а потом собирать там букашек в надежде, что их увидят.
Но что я могу написать? Я глянула на экран мобильника, чтобы посмотреть, сколько у меня времени. В каких-то случаях, где у меня было достаточно букашек и свободного места, я приказывала букашкам вывести слова «Взрыв стекла через 28 мин». Там, где у меня этого не было, я писала «Укрйтесь» или «Прчтесь пд крвть».
Тысячи людей, тысяча предупреждений. Я не была уверена, что каждый видел или слушал, я не могла задерживаться, чтобы разъяснять более четко или более детально. Глупо и эгоистично, но я должна была добраться до папы. Не ради какого-то большего плана, не ради большего блага – ради меня. Потому что если я этого не сделаю, то не смогу жить с этим.
Но даже этим – помощью местным обитателям плюс устремлением к папе – не ограничивались взятые мной на себя обязанности. Я нашла в адресной книге мобильника Сьерру и набрала ее, доверяя букашкам сообщать мне обо всем, на что я могу наткнуться или обо что могу споткнуться, пока мой взгляд приклеен к экрану.
– Да?
– Где ты?
– В больнице, с родителями и Брайсом. Вы же сказали, что на сегодняшний вечер меня отпускаете, что вы будете заняты.
Из-за бега у меня было сбито дыхание.
– Срочно. Птица-Разбойница ударит по городу. Двадцать семь минут. Предупреди больницу, сейчас же. Убеди их.
– Попытаюсь, – ответила она. Я отключилась и набрала Шарлотту.
– Рой?
– Через двадцать семь минут с хвостиком Птица-Разбойница ударит по городу своей способностью. Передай всем, быстро. Избегать стекла, укрыться от возможной песчаной бури.
– «Орден кровавой девятки» в городе?
– Да, и уже давно. Иди!
– Я не… как? Как я им сообщу?
– Расскажи всем, кому сможешь, и вели им рассказать всем, кому смогут. Теперь иди!
Я разъединилась – и чтобы заставить ее действовать быстрее, и чтобы сберечь дыхание.
Моя дальность и способность к тонкому контролю росли. Это не только удерживало людей позади меня в пределах досягаемости лишние драгоценные секунды, но и позволяло мне доставать дальше вперед и в стороны, добавив еще сотню людей к тем, до кого я дотягивалась. Вскоре эта сотня превратилась в две, три, потом в четыре.
Ноги горели, ступни пульсировали болью, и я чувствовала, как ткань костюма пропитывается потом там, где не пропитывалась водой, по которой я бежала. В одном квартале вода могла быть глубиной всего в полдюйма, а в следующем – почти в фут, добавляя сопротивления каждому движению моих и без того стонущих ног. А через квартал мне могло понадобиться принять быстрое решение, что лучше – пробираться между грудами обломков или сделать крюк? На чем я потеряю больше времени?
Если бы только у нас с Сукой были отношения получше, может, она бы рассказала, что к ней приходила «Девятка». Если бы только я могла ей доверять, если бы только она могла доверять мне, я могла бы позаимствовать одну из ее собак – это не выглядело бы таким невозможным, как сейчас.
Я прокладывала свой путь через район колледжа, территорию Регента. Дома здесь выглядели похуже. Людей, которых требовалось предупредить, было меньше, но находить их было тяжелее. Тех букашек, которых я могла позволить себе выделить, я отправила проверять, чист ли путь впереди. В пяти кварталах я ощутила строительное оборудование, временное ограждение и баррикады.
Я кинула взгляд на экран мобильника, и меня пробрало холодом. Пока я работала, распределяя внимание, время утекало. Оставалось одиннадцать минут, а я была недостаточно близко. Делать крюк было некогда.
Каждую букашку, которая не занималась предупреждением людей, я бросила на проволочную ограду. Летающие насекомые вцеплялись в тонкие металлические столбы, ползающие собирались возле и под бетонными подушками, из которых эти столбы торчали. Десятки тысяч букашек, собравшись вместе, хлынули вперед единой массой. Я пыталась толкать, тянуть, раскачивать, пыталась набрать букашками достаточную амплитуду, чтобы опрокинуть ограду.
К тому времени, как я добралась до ограды, букашкам сделать это не удалось. Она была разработана с расчетом на сильные ветра, и бетон в основании каждого столба придавал ей слишком большую устойчивость. Добравшись туда, я вынуждена была впервые за все время остановиться, глотая воздух. Пальцы вцепились в тонкую проволочную сетку и сжимали ее, пока не стало больно.
Тонкая проволока впивалась в плоть сквозь перчатки, когда я лезла через ограду, ища пальцами ног опору на металлическом столбе, разделяющем секции. Прошли драгоценные долгие секунды – может, минута или две, – когда я поняла, что мне придется лезть через ограду и с противоположной стороны. Покачнувшись наверху ограды, я спрыгнула, плеснув водой. И побежала в ту же секунду, когда поймала равновесие.
Почему я не сильнее? Разочарование в собственной удаче и в силе, которую она мне давала, ощущалось почти как физическая боль. Я могла предупреждать людей, но не могла сбить ограду. Я чувствовала себя обманутой.
Вторую ограду мне удалось преодолеть, просочившись между ее краем и стеной здания. На телефоне высвечивалось время – 12:33 пополуночи. Оставалось семь минут. Такое идиотство, как забор, стоило мне так много времени.
Сомнение и страх, поселившиеся во мне с той самой секунды, когда я осознала, как далеко мне нужно пробежать за столь короткое время, выкристаллизовывались в понимание, что я не успею.
Окно возможности добраться до дома, снять костюм и отвести папу в безопасное место давно захлопнулось. В прошлом осталось даже окно возможности сделать все это, не снимая костюма. Я была слишком далеко.
Вариант оставался один. Смогу ли я спасти его своей способностью так же, как пыталась спасти всех остальных, кто попадал в сферу ее влияния? Для этого мне все равно требовалось подобраться ближе, и как можно скорее.
Я преодолевала квартал за кварталом, держа мобильник в руке и периодически бросая взгляды на дисплей. Шестиминутная отсечка промелькнула слишком быстро. Вот на часах уже 0:36. Осталось четыре минуты. Три.
Дальше смотреть было нельзя. Я отшвырнула мобильник, доверив своим букашкам затолкать его в канаву, где его не найдут. Время было приблизительным; я не была уверена, сколько точно времени прошло с тех пор, как Джек сообщил о предстоящем нападении Птицы-Разбойницы. Вдобавок у самой Разбойницы часы могли на несколько минут спешить или отставать. Зацикливаться на последних минутах было бесполезно, а держать телефон при себе – опасно.
И к тому же я не была уверена, что смогу без нервов смотреть, как время выйдет в ноль.
Поблизости раздались звуки сирен. Не от одной машины, от нескольких, и они приближались.
Я ощущала окрестности моего дома. Все черные вдовы оставались там, где я их разместила. С каждым шагом я чувствовала все больше букашек. Муравьи под газонами, дождевые черви в садах, мокрицы и уховертки под камнями и различными предметами в гаражах и на парковках, тараканы в самых темных уголках шкафов. Я будила всех, кого могла, и оставляла предупреждения.
Я знала, что время наверняка уже вышло. Но я была так близко. Вот я уже ощутила квартал, где был мой дом, я ощутила дом наших соседей.
А вот и папин дом. Едва оказавшись в пределах досягаемости, я рухнула на четвереньки. Мои ноги болели адски.
Букашки прошерстили дом. Я знала его план, так что много времени это не заняло. Папа лежал в кровати под одеялом. Он занимал лишь часть кровати, оставив половину, где прежде спала мама, пустой. Это было как удар под дых – напоминание, как он одинок. Каким одиноким оставила его я.
Мне нужно было больше букашек, чтобы разбудить его, и еще больше, чтобы написать сообщение. Я принялась стягивать их в спальню.
Я, возможно, не заметила бы, если бы не вслушивалась через букашек. В основном я услышала это через мотыльков и жуков – звук, как будто кто-то проводит пальцем по краю винного бокала, неприятный на слух, только он становился все пронзительнее и выше, пока не ушел далеко за пределы того, что могли слышать мои человеческие уши. Звук шел от окон.
Сейчас букашек было достаточно, чтобы разбудить папу. Я могла выдернуть его из сна… но среагирует ли он достаточно быстро на любое сообщение, которое я оставлю? Или будет просто сидеть, подставляя голову и грудь под осколки оконного стекла?
Рисковать я не могла. Вместо этого я приказала всем букашкам поблизости от него броситься на будильник – уменьшенная версия того, что я пыталась сделать с временным ограждением. Будильник был тонкий, в виде наклоненной буквы L, с цифровым дисплеем.
Я прижала колени к лицу и обхватила руками затылок, чтобы защититься там, где не защищала маска.
Будильник уже начал заваливаться, когда Птица-Разбойница нанесла удар.
Стекло как будто разбилось под ударом некоей невидимой морской волны и, подхваченное несуществующей «водой», полетело, разбиваясь от ударов о поверхности, рассекая все, что могло рассекать, впиваясь во все достаточно мягкое. Я почувствовала, как это все пронеслось мимо меня с юга на север.
Громко.
Звук пришел секундой позже, как ударная волна после сверхзвукового самолета. Я почти ожидала гулкого раската, но получилось что-то вроде тяжелого удара, громкого и мощного, как будто в город угодил снаряд размером с Луну; а следом раздался звон триллионов стеклянных осколков, дождем опадающих по всему городу. На востоке, где были пляжи, поднялась туча и бледной стеной выросла до облаков.
Едва я уверилась, что все кончилось, как вскочила на ноги и понеслась к задней двери дома, ведущей на кухню. По пути я сорвала маску, и насекомые помогли моей руке найти щеколду, когда я потянулась сквозь разбитое дверное окно. Я разорвала лямки, удерживающие бронесекции на спине, пока мчалась вверх по лестнице, прыгая через ступеньки. Пока бежала по коридору, я расстегнула молнию. Высвободив руки, я обвязала вывернутые наизнанку рукава вокруг талии. Этого было совершенно недостаточно, чтобы всерьез скрыть мою личность в костюме, но я не собиралась задерживаться ни на единую лишнюю секунду.
Я распахнула дверь спальни и поспешила к папе; стекло хрустело под ногами. Я осторожно убрала простыню, которая намоталась на папу, когда он падал с кровати на пол.
Так много крови. Лицо было залито кровью на две трети и в сумраке казалось скорее черным, чем красным. Более темные линии – места, откуда кровь текла. Порезы сбоку головы, на краю лба, на виске и на щеке. Ухо было почти рассечено надвое.
Со стороны окна раздалось дребезжание. Глянув туда, я увидела полоски нарезанного скотча. Похоже, ленту наклеили по краям окна, а затем внутри окна «снежинкой».
Папа отнесся к моему предупреждению серьезно.
Я продолжила осмотр. Еще кровь на затылке. Проникло ли стекло в мозг? Нет, я ощутила краешки осколков. Череп остановил их; возможно, они раскололись под кожей. Определить я не могла.
Папины руки вслепую искали мои запястья, а найдя, вцепились в них. Из-за крови в глазах он не мог меня видеть. Это меня ничуть не порадовало и не принесло облегчения, но хотя бы должно было помешать ему раскрыть мою костюмную личность.
– Тейлор?
– Это я. Не двигайся слишком сильно. Я сейчас посмотрю, что можно сделать.
– Ты в порядке?
– Ни единой царапинки.
Я увидела, как он обмяк от облегчения.
– Ты была права, – сказал он. Попытался встать, но я прижала его к полу.
– Лежи неподвижно. По крайней мере пока мы не убедимся, что нет чего-то более серьезного.
– Ну да, – пробормотал он. – Ты же ходила на курсы первой помощи.
Одеяло и простыню тоже пробили осколки. Я обнаружила раны в спине, руке и плече. Все они кровили, но, похоже, артерии были не задеты – интенсивных кровотечений не было. И все равно крови было намного больше, чем мне хотелось бы: папина майка багровела на глазах.
Я перебралась через него; когда оперлась рукой об пол, осколок впился мне в ладонь. Я хотела поближе взглянуть на папину спину. Не задет ли спинной мозг? Черт. Одна рана была близко к позвоночнику, по вертикали примерно на уровне пупка.
– Можешь двигать пальцами ног?
Папа ответил после паузы:
– Да.
Я облегченно выдохнула.
– Следующая главная проблема – возможное внутреннее кровотечение. Надо отправить тебя в больницу.
– Они ударили по всему городу?
– Думаю, да, – ответила я. Нет смысла выдавать все, что мне известно. В перспективе это только сделало бы хуже нам обоим.
– Больницы будут переполнены.
– Ага. Но даже не заикайся, чтобы не идти.
– Окей, – сказал он. – Мне понадобятся мои сандалии, они внизу.
Выпрямляясь, я уже искала их своей способностью. Но нашла кое-что другое. В кухне были люди.
«Орден кровавой девятки»? Они проследили за мной и добрались сюда?
Папа ничего не мог видеть, спасибо крови. Я собрала к себе насекомых и спрятала в складках костюма, обвязанного вокруг талии. Прошла по коридору в свою комнату и нашла пару свободных брюк-карго из тех времен, когда у меня был животик и размер одежды побольше нынешнего. Надела и застегнула брюки, обвязала вокруг талии водолазку, чтобы скрыть остальную часть костюма. Я почувствовала, что они приближаются. Один из них отмахнулся от мухи, пролетевшей слишком близко к голове. Оба были мужчинами.
Скрипя половицами, они поднимались по лестнице.
– Эй? – позвал один из них. Я напряглась. Голос незнакомый. Они были уже у входа в папину спальню. Я услышала, как папа отозвался, и выругалась себе под нос.
Нож все еще был пристегнут к спине костюма – к той его части, которая сейчас болталась на уровне колен. Я нагнулась и извлекла его из-под водолазки.
Голоса. Один что-то пробормотал, папа ответил. Я ничего не могла разобрать – ни слова, ни интонации.
Тихо, выбирая место для каждого шага, чтобы избегать скоплений битого стекла, я вышла из своей комнаты, держа нож наготове.
Двое парамедиков перекладывали папу на носилки. Я поспешно убрала нож.
Один из них заметил меня.
– Мисс? Вы не ранены?
– Я в порядке.
– Это ваш отец?
– Да.
– Мы отвезем его в больницу. Вы не против помочь, проследить, чтобы на пути ничего не мешалось? Скажем, входную дверь нам открыть?
– Окей.
Я вывела их из дома, чувствуя себя как машина, двигаясь неуклюже, почти не испытывая эмоций. Еще две «скорые» были припаркованы в пределах моей видимости. Ни на одной не было ветрового стекла, зеркал и фар. Взрывами уничтожило мигалки и что там у них управляло сиренами.
Подозрительно. Их своевременное прибытие, их подготовленность.
Но они не походили на тех членов «Девятки», которых я знала. Я разглядела одну из женщин-парамедиков дальше по улице – она была чернокожей. Значит, и не «Избранники». «Торговцы» не столь организованны и не стали бы идти такими окольными путями.
Я напомнила себе, где мой нож, чтобы при надобности быстро его выхватить.
Двое парамедиков начали загружать папу в машину.
– Можно я поеду с ним? – спросила я одного из них, как только они закончили.
Он взглянул на меня, потом извлек из кармашка под носилками что-то большое, черное, неправильной формы. Держа это в одной руке, другой он взял меня за плечо и отвел чуть в сторону. Мое сердце колотилось. Я чувствовала, что это не простые парамедики, и сейчас мне предстояло узнать, кто они на самом деле.
– Вот, – произнес он, сунув сверток мне в руки. Он был большой, громоздкий, и под тканью ощущалось твердое. – Вам не стоит оставлять это здесь.
Я заглянула в сверток и резко сглотнула. Там была маска и спинная броня моего костюма со всем содержимым вещевого отсека. В спешке я сорвала их и оставила там, где они упали.
– Вы работаете на Змея? – спросила я. На меня накатил беззвучный ужас, когда я осознала, что теперь Змею известно, кто мой отец, а следовательно – и кто я.
Он кивнул.
– Точнее, нас послали ваши товарищи. Они надеялись, что мы сможем вас подобрать и довезти сюда, но мы вас не нашли, и, кроме того, нас задержали меры безопасности, – он обернулся к микроавтобусу. Я поняла, что он имел в виду удаление всего стекла.
На меня нахлынуло облегчение, и слезы подступили к глазам.
Облегчение продлилось недолго.
– Наш работодатель считает, что вы мало что можете сделать со своим отцом здесь, зато много чего – в другом месте. При этом он сказал, что отнесется с пониманием, если вы поставите на первое место семью.
Мои глаза расширились – я поняла. Змей хочет, чтобы сейчас, в момент кризиса, я занималась своей территорией.
– Он хочет, чтобы я оставила папу?
Этот вопрос вполне мог сойти за риторический. Парамедик не ответил. Мое сердце упало.
– Мы сделаем для него все, что сможем, – произнес он.
Я развернулась и залезла в «скорую». Папа осторожно протирал глаз влажной тряпицей. Я была вполне уверена, что меня он не видит.
Я наклонилась и поцеловала его в уголок лба, там, где не было крови. Он рывком поднял голову и взглянул на меня. Белок одного из его глаз покраснел, зеленая радужка на его фоне казалась бледной.
– Я люблю тебя, папа, – сказала я и отступила на шаг.
– Останься, – произнес он. – Пожалуйста.
Я покачала головой.
Сделала еще шаг назад и, развернувшись, выпрыгнула из машины.
– Тейлор!
Теперь всегда так. Всегда ухожу, сознавая, какую боль это ему причиняет. Я поморгала, смахивая слезы из глаз.
– Обязательно сделайте, чтоб он поправился, – приказала я парамедику, игнорируя еще один возглас папы.
Тот кивнул.
– Я могу сказать ему, что нам нельзя брать пассажиров, потому что может понадобиться место для других пациентов.
– Спасибо.
Моя способность гудела на краю сознания, когда я отвернулась.
Черт бы побрал это все. Черт бы побрал «Девятку». Черт бы побрал Птицу-Разбойницу. Черт бы побрал Джека. Черт бы побрал Левиафана. Черт бы побрал Змея. Черт бы побрал Волкрюка.
Черт бы побрал меня – в первую очередь.