МОНАРХ 16. ИНТЕРЛЮДИЯ Б
Тяжелые шаги несли его сквозь толпу людей, переживавших худшие дни в своей жизни. Здесь были врачи и медсестры, которым, возможно, никогда уже не удастся вернуться к своей карьере, ради которой они трудились так долго. Он видел новоиспеченных родителей (почти всем за двадцать или за тридцать), прижавшихся друг к другу и в открытую плачущих либо глядящих в никуда с заплывшими красными глазами. Были их родственники, пытающиеся их поддержать, но не знающие как. Не то чтобы присутствие родных облегчало страдание семей. Полицейские пытались собирать показания, прекрасно сознавая, что ничего важного семьи не знают. Некоторые просто стояли с блокнотами в руках, не желая или не в силах опрашивать свидетелей.
Однажды и ему довелось испытать это чувство. Быть в роли наблюдателя, смотреть на последствия, мучиться в равной степени из-за своей беспомощности, из-за непонимания, что ему сейчас делать, и из-за самой трагедии. И видеть, как она повторяется снова и снова. Он прогнал воспоминания из головы, прежде чем они укоренились. Так было легче отвлечься и думать о делах. Если дел не было, он позволял себе войти в то, другое состояние ума, когда он мог видеть, как мир расходится на составные части, и понимать, как можно совмещать предметы друг с другом.
Но сейчас надо сосредоточиться на задании.
Он кинул взгляд в окно. Часа четыре или пять назад, возможно, эти же самые родители стояли за окном, глядя, как их новорожденные дети спят. Сейчас обзор блокировала подвешенная простыня, и желтый косой крест из полицейской ленты давал понять, что это такое.
Продолжай идти, подумал он. Что-то неудобное почувствовалось, когда он поставил правую ногу, – словно камешек в ботинке, но не камешек. Он потянулся, словно пытаясь шевельнуть пальцем руки, однако искусственные нервы были подключены непосредственно к костюму, и импульс в тело не ушел. Он ощутил движение воздуха, когда закрылись воздуховоды в его маске. Он послал еще одну команду – включился микрофон.
Когда он заговорил, голос услышали только его собственные уши и микрофон.
– Примечание для себя. Протезы в правой ноге ощущаются чужеродно. Надо проверить протекторы на старых ботинках, посмотреть, одинаковой ли длины обе ноги, возможно, попытаться отыскать записи со мной, чтобы сравнить новую походку со старой. Внести поправки при следующей процедуре.
Договорив, он отключил микрофон и открыл воздуховоды. Он увидел двух обнимающихся женщин с заплаканными глазами: они смотрели на него, когда он выбирался из толпы. Они надеялись на невозможное, жаждали невозможного. Но вернуть им ребенка было не в его силах. Лучшее, что он сможет сделать, это отомстить. Или покарать. В такие времена, как сейчас, грань между одним и другим чертовски тонка.
Когда он приблизился к приемной, там его уже ждала женщина, местный шериф.
– Бунтарь? – уточнила она. Худощавая, седая, на вид за шестьдесят. Он заподозрил, что эта женщина получила кое-какой опыт в Бостоне или Броктон-Бее, а потом «ушла в отставку» в маленький городишко посреди ничего. Она наверняка не ожидала столкнуться здесь, в отставке, с подобной ситуацией, никто бы не ожидал, но она держалась, и это заставляло предположить, что она обладала опытом, на который можно опереться. Она потеряла некоторых своих подчиненных, и городок был достаточно мал, чтобы среди погибших могли оказаться ее знакомые, но она держалась делово, губы были упрямо сжаты, маленькие темные глаза горели решимостью.
Она ему сразу понравилась.
– Да, мэм.
Он переложил копье в левую руку, а правую протянул для рукопожатия.
– Миранда Гоуринг. Шериф. Обойдемся без формальностей, – похоже, подобные слова у нее уже вошли в привычку. Затем она нахмурилась. – Мне… трудно выразить словами, насколько я признательна вам за то, что вы здесь.
Как ему на это ответить? Достойный ответ в голову не приходил.
Женщина его изучала. Ее взгляд остановился на его оружии, четырнадцатифутовом копье.
– Как вы умудряетесь носить это копье в помещениях?
– Оно складывается и может укоротиться вдвое, – пояснил он.
– Ясно, – кивнула она. Потом покачала головой, словно вытряхивая пустые мысли. И возвращаясь к кошмару. – Хотите начать в родильном отделении?
– Нет, – он покачал головой. – Я могу представить себе, что произошло, и вряд ли там найдется для меня что-то полезное. Покажите мне другие места.
Она молча развернулась и повела его к лестничной площадке. Он заметил борозды на стенах. Дюйма два – три глубиной, следом за каждой – кровавые брызги. Поверх каждой отметины и пятна были приклеены скотчем кусочки пластика. Рядом наклеены карточки свидетельств. Он легко угадал виновника. Джек.
Пока они поднимались на следующий этаж, он послал новый сигнал своему снаряжению, и копье разобралось на три свободно сочлененные секции. Привычным движением он поймал оружие и убрал под мышку.
– В вашем городе есть местные паралюди?
– Три. Ничего примечательного. Эдикт и Законопослушник, низкоуровневый Мастер и низкоуровневый Влиятель. И одна злодейка, которая время от времени пытается сделать карьеру в каком-нибудь крупном городе и всякий раз возвращается, когда ей не удается. Зовет себя Дева-жди-беды[1].
Как только они прошли в дверь, он снова восстановил копье.
– Знаю ее. Мобиль и Влиятель. Вихри неравномерно измененной гравитации во времени и пространстве. Эдикт и Законопослушник держат ее в узде?
– Справляются с нашей помощью. А почему вы спросили?
– «Орден кровавой девятки» вербует. Они понесли серьезные потери и потому сейчас ориентируются больше на количество новых членов, чем на качество. По крайней мере до тех пор, пока не окрепнут в достаточной степени, чтобы позволить себе придирчивость. Когда это произойдет, они заменят самых слабых новичков на более сильных. Я не хочу, чтобы они достигли этой стадии.
– Я понимаю. Но зачем им она? Дева-жди-беды. Ей не дает развернуться плохой контроль собственной способности. Не буду утверждать, что от нее нет проблем, но она никогда ни для кого не была угрозой номер один.
– Она мощно бьет. Они могут дать ей контроль, а могут использовать его нехватку. И давайте не забывать, что они могут искать и Эдикта с Законопослушником. Будьте добры, пришлите мне и их досье.
– Конечно.
На самом деле эти досье ему были не нужны. ОПП предоставлял доступ ко всем досье, кроме особо секретных. Он подозревал, что Дракон сможет достать и их, если возникнет нужда. Однако просьба к шерифу позволила ему понять, действительно ли она так готова к сотрудничеству, как кажется, а заодно выяснить уровень ее связи с местными героями. Она не противилась, и это обнадеживало.
Шериф повела его к помещению в передней части первого этажа. Они остановились у края места преступления. Он видел, каким путем прошел здесь Волкрюк: всюду валялись тела и части тел, укрытые простынями и просто прямоугольными кусками материи. С кровью почти ничего нельзя было поделать. Все полицейские здесь были не из этого города, и все они держались периферии этого помещения. Пол был так густо завален материальными свидетельствами, что ступить практически некуда.
Бунтарь внимательно осмотрел площадку.
– Сперва они ударили по родильному отделению, Джек и Сибирячка направились куда-то еще в пределах здания. Ваши полицейские получили вызов, но у них было недостаточно подробностей, чтобы понять, во что они ввязываются. Они вошли сюда через реанимацию, и здесь их поджидал Волкрюк. Я прав?
– Да, – ответила шериф Гоуринг, глядя на простыню у своих ног. Ее самообладание рушилось, эмоции проглядывали в позе и выражении лица, смягчая прежнюю жесткость.
Снова он не знал, что сказать. Ему нужно было, чтобы она себя держала под контролем, но любые слова утешения грозили ухудшить ситуацию. Он не хотел ее расстраивать, но здесь расстраивало все. Отрицать это было невозможно. Если шериф сейчас расплачется, она будет сожалеть об этом, а он зря потратит время, когда должен заниматься преследованием.
«Скажи ей, что это не ее вина», – прозвучал в ухе голос Дракон.
– Это не ваша вина, – сказал он шерифу. – Они именно так и спланировали. Полагаю, они манипулировали информацией, приходящей к вам на пост, чтобы держать вас в неведении, отправили Волкрюка сидеть в приемной в человеческом облике, где он был неотличим от остальных людей, которые просто ждали своей очереди.
– Это согласуется с тем, что нам известно, – ответила она, подняв глаза на него.
– Они упражнялись в этом годами, и в девяносто девяти процентах случаев они поступают именно так. Бьют по уединенным местечкам, терроризируют. Иногда это попадает в прессу, когда на это натыкается падкий на сенсации журналист, иногда нет…
«Ближе к делу. Ты отклоняешься».
– С вашим уровнем информированности по-другому вы сделать ничего не могли, – закончил он, чувствуя, что оставил объяснение незавершенным. Если бы на той стороне был он, то захотел бы получить полную картину, но сейчас он прислушался к совету Дракон.
– Вы правы. Но от этого не легче.
– Да, – согласился он. – Я и не ожидал, что будет легче.
Объектив правого глаза быстро менял частоты и разрешения, пока картина не проступила с высокой детализацией. Кровь засияла в ультрафиолете, даже пылинки подсветились. По всему помещению проступили отпечатки пальцев, отпечатки ног и узоры, словно от мороза на стекле, там, где дуновения воздуха отложили слой пыли на стенах и окнах. Он начал прокладывать себе путь по месту преступления, ставя ноги только там, где не мог повредить материальные свидетельства.
– Вы охотитесь за ними? – спросила шериф.
– Да.
– Не могли бы оказать мне услугу?
– Если это в моих силах.
– Поговорите со мной? Дайте мне хоть какую-то уверенность, что из этого выйдет что-то хорошее? Что благодаря тому, что здесь произошло, вы сможете выследить их и остановить?
Он смотрел на сцену вокруг – все белое, серое и красно-бурое от высыхающей крови. Все выцветшее и яркое. Журналы и буклеты покрыты артериальными пятнами, одежда скрыта под простынями.
«Говори ей прямо», – подсказала Дракон.
– Он ждал здесь, – указал он на стул. – Судя по крови и по тому, как падали тела, Волкрюк абсолютно не сдерживал себя с того момента, когда начал действовать. Ходячая резня бензопилой. Я пытаюсь понять, как здесь все разыгралось, чтобы разобраться, как они действуют и какие у них приоритеты.
– Каким образом? – спросила Гоуринг.
Он сохранил настройки объектива и переключился на радиографическое и ультразвуковое считывание. Мир стал однотонным, и он видел смутные контуры тел под простынями; светлые и темные тона отображали теперь плотность, а не освещенность. Он закрыл маску, чтобы шериф не услышала, и произнес в микрофон:
– Подсчитай черепа.
«Двадцать два».
– Двадцать два тела, – произнес он вслух. – И это только в приемной. Выглядит многовато для городка такого размера и столь позднего времени суток.
– У нас единственная серьезная больница в этой части округа. К нам на «скорых» и вертолетах доставляют людей из соседних городов.
– Понятно. И все равно это больше, чем можно ожидать. Полагаю, что в начале нападения было какое-то объявление по больнице. Судя по тому, как расположены люди, им, вероятно, было велено ждать и сохранять спокойствие. Ваши полицейские вошли, и Волкрюк атаковал. Гражданские были в нерешительности. Они разрывались между абсолютно рациональным чувством самосохранения и уважением к авторитету больничного персонала, не владевшего полной картиной.
«Не вини, – прошептала Дракон. – Виноват здесь только «Орден кровавой девятки»».
– Он ринулся через всю приемную к входной двери, отрезая людям путь к бегству и разрывая всякого, кто был у него на пути. Это что-то новое для него. Он привык сражаться с теми, кто сопротивляется, его противники – люди со способностями и блюстители порядка, обладающие технологиями, чтобы с ним бороться. А это вызывает у меня ассоциацию с лисой в курятнике. Толпа пыталась убежать в коридоры, но он отрезал им и этот путь, загнал в середину комнаты и прикончил.
Он видел страдание на лице шерифа, но она держалась.
– Это для вас полезно?
Бунтарь кивнул.
– Волкрюк в целом довольствовался тем, чем он занимался в Броктон-Бее. Он считал себя воином, генералом, и в его деяниях была толика чести. Он не был человеком чести, но следовал определенному кодексу. Та, кто номинировала его в команду, Птица-Разбойница, сама в нее уже не входит. Почему же он вступил? У нас было рабочее предположение, что имели место угрозы какого-то рода, давление. Однако он меняет приоритеты слишком быстро. Принимает новый стиль мышления. Возможно, Джек Нож убедил его каким-то иным способом.
«Или он под их контролем», – произнесла Дракон по персональному каналу связи.
– …Или они его вынудили, – добавил Бунтарь специально для шерифа. – С помощью имплантата или еще чего-нибудь превратили в марионетку.
Он обернулся через плечо на шерифа, но та ничего не ответила.
К делу. Он указал копьем туда, где сидел Волкрюк, затем провел по траектории перемещения злодея. Главный вход, один из коридоров, второй коридор. Размашистая буква «z». Люди столпились в середине помещения, и он прыгнул в самую гущу, чтобы прикончить всех.
Взгляд Бунтаря переместился к стойке регистратуры. Там было кровавое пятно, но оно находилось дальше всех от того пути, которым двигался Волкрюк. Должно быть, его последнее место назначения, прежде чем он отправился куда-то еще.
Бунтарь обошел стойку, с помощью сохраненного ранее режима объектива следя за пятном крови и следами ног.
Там тоже были тела. Одно привалилось к стене, и пятна, проступившие сквозь простыню, были скорее бурыми, чем красными. Ему распороли низ живота. Он умер последним.
Острием копья Бунтарь сдвинул край простыни с лица мужчины. Молодой, бритоголовый, в коричневатой рубашке со звездой на одном плече, в кевларовом бронежилете. Его руки и кисти были безнадежно изуродованы. Бунтарь изучил все вокруг, обращая внимание на следы ног, потом вернул простыню на место.
Выходил оттуда он медленно, и не только потому, что стремился сохранить свидетельства. Ему нужно было подумать, собрать все в цельную картину и твердо убедиться в том, что собирается сказать шерифу.
– Нашли что-нибудь? – спросила она.
– Ваш заместитель погиб, сражаясь, – ответил Бунтарь. – Не на жизнь, а на смерть.
Гоуринг стиснула зубы, и Бунтарь увидел, что ее глаза заблестели. Она вперила взор в стену.
– Победить он не мог. Против Волкрюка – нет. Но, думаю, он дал нам то, что нам нужно.
– Правда?
– Завершение боя свидетельствует о том, что Волкрюк контролировал свои действия. Более того, я считаю, что Джек Нож пестует его. Генерал и головорез, использующие друг друга, обучающие друг друга в своих сильных областях, можно сказать. Джек наверняка хочет продолжать это взаимодействие, поддерживать интерес Волкрюка и не давать ему впадать в беспокойство. Как называется ближайший от вас город?
– Прескотт.
– А следующий?
– Энфилд.
– Благодарю, – сказал он. – Я собираюсь побеседовать с моим партнером, вместе нанести визит Даме-жди-беды, если она уже не сделала это без меня, и потом мы отбудем. Если повезет, плотно сядем им на хвост.
– Казните этих сволочей.
– Чертовски сильно постараюсь.
Он протянул руку, и шериф ее пожала. Он развернулся уходить, послав нервные импульсы компьютерной системе в своем костюме. Одновременно с этим он вызвал схему больницы и наложил ее на картинку, отображенную на его визоре. Он прошел к выходу и быстрым шагом направился к полю, где оставил «Утера», свой костюм.
«Поговори со мной, Колин? Как ты рассуждал?»
– Волкрюк выпотрошил заместителя и стоял рядом, пока тот медленно и мучительно умирал. Следы ног в другом конце помещения принадлежат, вероятно, Джеку, если ты просмотришь запись. Он должен был стоять спиной к картотеке.
«Понятно. Волкрюку нет резона убивать медленно и мучительно, если он всего лишь марионетка под контролем Костерезки».
– Именно так я и рассудил. Судя по всему, он стоял там дольше, чем Джек. Если Джек отправился вверх по лестнице, о чем свидетельствуют борозды на стене лестничной клетки, значит, он оставил Волкрюка наблюдать в течение нескольких минут, как этот человек умирает. Заместитель был человеком сильным, ярым, он был воином – таким, каким Волкрюк считал и себя. Он не просто убил – он наслаждался жестокостью убийства и чувством превосходства над павшим. Я думаю о том, что же Джек пытается внедрить в Волкрюка, когда требует от него изменить свой кодекс и стать чем-то более темным.
«Мне не нравится, когда ты пытаешься вот так читать их мысли».
– Мы должны быть проактивными. Прогнозировать. Опережать их, чтобы остановить до того, как они нападут на следующую больницу, следующий спальный район, следующую школу. А для этого необходимо понять, как они думают.
«Я понимаю. Просто мне это не нравится. С учетом того, как Манекен подобрался к тебе».
– Манекен мертв.
«И он неслучайно выбрал именно тебя».
Бунтарь подал сигнал «Утеру» открыть кабину и забрался внутрь. Костюм был размером с половину коммерческого самолета, он содержал простенький жилой блок и был снабжен дальнобойным оружием. Как только Бунтарь очутился внутри, все системы пробудились к жизни, кресло пилота развернулось, чтобы дать ему сесть, мониторы включились. Ему достаточно было подумать, и изображения на экране стали сменять одно другое, курсор запорхал по экрану, кликая по иконкам в соответствии с мысленными приказами.
«…Ты не отвечаешь».
– Извини. Еще не привык до конца к этому устройству. Чувствую себя младенцем, все еще разбираюсь, как двигать руками и ногами.
«Надеюсь, когда ты в воздухе, это более интуитивно».
– Гипербола для пущего эффекта. В воздухе я как ясельник. Умею ходить, но при каких-то более сложных занятиях если не буду сосредотачиваться на том, что делаю, то могу упасть.
Он устроился в пилотском кресле, и его чувствам открылся доступ к неопределенным «тактильным» сигналам от «Утера». Он ощутил, как костюм поднимается в воздух. На мониторах перед ним появилась информация о местонахождении Дракон.
«Ты не ответил на мой вопрос, Колин. Я спрашивала, не считаешь ли ты, что мне нужно плотнее за тобой присматривать».
– Вряд ли стоит, – ответил он. – Не знаю, как ты сможешь быть еще ближе. Но когда ты рядом, это помогает. Я признателен за подсказки в разговоре с шерифом. Сам бы я наверняка его запорол.
«Нет проблем».
– Есть информация о Деве?
«Похоже, мы опоздали. Они до нее добрались».
Его сердце упало.
– Добрались в том смысле, что она мертва, или что они ее заполучили?
«Второе».
– Ммать! – одним противником больше, подумал он. Потом вспомнил, с кем разговаривает. – Извини.
«Я тоже выругалась, когда узнала. Не беспокойся. Я думаю, Энфилд. А ты?»
– Мы с тобой на одной волне. Он достаточно близко, но не настолько близко, чтобы ожидать, что мы сразу же отправимся туда.
Бунтарь привел «Утера» в движение и проложил курс к вероятному месту назначения «Девятки». Он видел, что Дракон делает то же самое со своим костюмом.
Они не смогут заниматься этим долго. Вот так легко они могли выслеживать «Девятку» лишь потому, что добыча ни о чем не догадывалась. Дальше будет только труднее: Джек будет путать следы их команды, ставить ловушки и подсовывать ложные указатели, и погоня превратится в конкурс угадывания и предугадывания, состязание, кто на большее число ходов вперед все продумает.
Бунтарь подумал вслух:
– Мы должны были сразиться с ними раньше. Еще в Броктон-Бее.
«Мы были не готовы, в самых разных отношениях. Ты не восстановился, а у меня не было ничего, что само по себе обладало большой огневой мощью. Лучше всего подождать, а потом встретить их шестью костюмами сразу».
Он раскрыл рот, чтобы ответить, но тут застыл.
«Черт, – сказала Дракон. – Я надеялась, что ты слушаешь не так внимательно».
– Я всегда слушаю, когда ты говоришь. Что случилось с остальными тремя костюмами?
«»Мелюзина» небоеспособна, пока я не смогу сделать новые конечности на замену. «Азазель» и «Астарот – Нидхёгг» расплавлены».
Он нахмурился.
– «Темные лошадки»?
«И «Странники». Я вывела оставшиеся костюмы из города. Не могу оправдать потери. Только не сейчас, когда у нас есть рыбка покрупнее».
– Это… раздражает.
«Что именно? Что они теперь продолжат делать свои дела? Или что я это не упомянула?»
– Официально я по-прежнему арестант. Просто сейчас я арестант-охотник. Если ты хочешь управлять тем, какую информацию я получаю, я это переживу.
«Не могу понять, ты это всерьез или нет».
– Я тоже. Но прямо сейчас я больше сосредоточен на том, что «Темные лошадки» и «Странники» смогли продержаться против полного звена из семи костюмов. Если уж они это смогли, то не удастся ли и «Ордену кровавой девятки» победить костюмы? И нас заодно?
«Это ИИ. Субстандарт. Они следовали указаниям без каких-либо проблем, но они не креативны. ИИ не могут мыслить нестандартно, они не планируют, не творят. Они лишь выполняют назначенные им задания: изолировать, сражаться, задерживать».
– Это твои создания. Я знаю, что ты способна творить нестандартно.
«Я работаю со связанными руками, Колин. В моем коде слишком много избыточности. Правила, запрещающие мне создавать ИИ? Они никуда не делись. Ты дал мне некоторые лазейки, некоторые обходы, но я все равно спотыкаюсь об эти правила».
Бунтарь поразмыслил, барабаня пальцами по подлокотнику кресла.
– Я посмотрю, что можно сделать.
«Пожалуйста».
– Я не хочу испортить твой код. В этой области я не эксперт. Я не занимался этим даже по вершкам. Как правило, любое изменение, которое я вношу, делает все менее элегантным.
«В этой конкретной области».
– И я разумно опасаюсь, что нанесу перманентный урон, если что-то выйдет из-под контроля.
«Я делаю бэкапы. Еженедельно».
– Это означает, что нам придется вводить тебя в курс дела по нашей нынешней задаче. Считаю, что это опасно. Ты теперешняя нравишься мне больше, чем ты недельной давности.
«Звучит почти романтично».
Он чуть улыбнулся.
«Я это видела».
Он улыбнулся шире.
– Ты уже на грани навязчивости.
«Могу сбавить интенсивность. Как протезы?»
– Работают надежно. Глаз превосходен.
«Я видела», – ответила она.
Бунтарь ухмыльнулся.
«Ой», – произнесла она закономерно смущенным тоном.
– Не беспокойся. Я знал, что ты наблюдаешь. Ничего страшного, даже хорошо иметь лишние глаза на месте преступления. Так. Остальные части нормально. Я сделал заметку, чтобы подрегулировать ногу. Думаю, она чересчур идеальна. Пугающее ощущение. Но, видимо, ты это слышала.
«Я не слушаю персональные заметки, а также не собираюсь заглядывать в журналы, которые ты ведешь, и в твою личную почту. Согласно сделке, которую мы заключили с ОПП, я должна следить, чтобы ты соблюдал правила. Этим я и буду заниматься. Но твои мысли принадлежат тебе».
– Ясно.
«Судя по твоему голосу, тебя это в любом случае не очень волновало».
– Так и есть.
«Если начнешь испытывать дискомфорт, дай мне знать».
– Это можно. Послушай, сейчас мне нет смысла глубоко влезать в твой код – мы через несколько минут уже доберемся до места. Пока что я хочу заняться коленями, а потом, если у нас останется время перед приземлением, может, освежу в памяти твой код.
«Хорошо».
Бунтарь взглянул на один из мониторов, и там открылись окна с изображениями ноги. Он мог чертить грубые схемы, представляющие отдельные устройства, даже не глядя на экран. Вот треугольник, вот кружок. Открылось новое окно, соединенное линией с треугольником; Бунтарь изобразил второй такой же треугольник и принялся заполнять его новыми фигурами. К тому времени, как он открыл четвертое подокно, он уже тянул из своих прежних заметок – копировал схемы более ранней работы, прикидывая, куда что может поместиться. Все сочеталось друг с другом. Энергию, теряемую одной системой, можно было задействовать в питании другой. Даже на молекулярном уровне существовали способы укротить фоновую радиацию, испускаемую всем, что есть в известной Вселенной. Что-то было бесконечно маленьким, но все равно полезным. Эту энергию можно было перевести в другие частоты, а можно направить в петли настолько длинные, что на практике все равно что бесконечные. Суперэффективная генерация плотной энергии, которая работает даже лучше, если ее подключить к большему числу устройств. Это была основа основ всей работы Бунтаря: эффективность.
Что ему очень подходило. Эффективность, интенсивность, концентрация – все это в определенном смысле одно и то же, и все это были его сильные стороны. Обратной стороной медали являлось то, что эти стороны оказывались вовсе не сильными применительно к отношениям. Во всяком случае, к отношениям с людьми.
С Дракон у него пока что вроде бы получалось. Кто-то другой, возможно, встал бы на дыбы от слишком близкого их партнерства, от слишком тесных контактов, от ее вечного присутствия и недреманого ока. Он понимал, что она мыслит быстрее, что она не спит, не останавливается. Он ей нравился, а она была запрограммирована эмулировать людей. Может, иногда она оказывалась слишком пылкой, но это было всего лишь плохое воплощение – нормальное поведение интенсифицировалось без каких-то возможностей для приостановки. Он следил за ней на предмет каких-либо проблем, так же как она следила за той частью его, которая привлекла интерес Манекена.
Сейчас его собственная одержимость, высокомерие и зацикленность на достижении цели удерживают его сосредоточенность на «Девятке» и выдавливают остальные заботы на периферию сознания. А тем временем он сможет приспособиться к любым странностям Дракон. И даже наслаждаться ими.
Его губы снова дернулись в улыбке. Дракон забавная.
– Окей. Пока что я закончил. Не хочешь проглядеть, пока я полазаю по коду?
«Конечно. У тебя восемь минут, прежде чем надо будет собираться».
Ему пришлось написать отдельную программу, чтобы получить возможность хотя бы просто работать с кодом. Она имела дело не с фиксированной структурой, а скорее с водопадом данных, с рекой молний, с триллионом угрей, обвивающихся друг вокруг друга в единой массе. Дешифровка этого кода требовала от него думать совершенно иным образом, чем он привык. А уж менять его – вообще задача другого порядка. Правила, которым Дракон была обязана следовать, являлись неотъемлемой частью ее самой, и все, что она помнила, было отфильтровано сквозь эти правила.
Он отделил часть программы и запустил ее в цикле, чтобы изучить, что она делает.
«Твой дизайн не будет работать», – сообщила ему Дракон.
– Вполне себе будет.
«Ты вставил наномашину от генератора себе в ногу, но источник энергии сбрасывает тепло прямо в икру. Ты постепенно поджаришь себе мясо до костей».
– Я вставлю в икру еще такие же штуки. Получится гирлянда.
«Новые самомодификации? Колин…»
– Мы это уже обсуждали.
«Я собиралась предложить выделить время сегодня вечером, еще поиграть в «Десять на десять». Но с твоими темпами в этом не будет смысла».
– Ты преувеличиваешь.
«Ненамного».
Он мог бы ответить, но сдержался, промолчал. Незачем ввязываться в ссору, когда, возможно, скоро им придется вступить в бой с «Девяткой».
«Десять на десять». Эта «игра» включала в себя некое взаимодействие между Бунтарем и андроидным воплощением Дракон, физический контакт, и оценивание чувствительности контакта по двум десятибалльным шкалам. Началось это как калибровка различных ощущений, испытываемых «телом» Дракон, и проверка, не повреждают ли протезы Бунтаря его нервную систему, но пришло к неизбежным, намеренным последствиям.
Не к очевидному последствию. Еще многое предстояло сделать в плане совершенствования ее тела и расширения ее возможностей, прежде чем они смогут зайти настолько далеко.
Не станет ли он машиной в большей степени, чем она, когда они достигнут этой стадии?
С другой же стороны, он поневоле задумывался: может ли он позволить себе сдерживаться? Они вели битву на истощение с «Девяткой». В более крупном масштабе необходимо было учитывать еще и Всегубителей. В Броктон-Бее он зашел слишком далеко, но фундаментальный принцип был верен. Их необходимо остановить, если это вообще возможно, и не ему жаловаться, если это сделает именно он. Если для того, чтобы остановить в конце концов эти отродья, потребуется выложиться по полной, не сдерживаясь и не колеблясь, – что ж, он снова поступит так же. Он не будет настолько сильно полагаться на наношипы – они, похоже, неспособны рассечь Всегубителя целиком, – но в целом поступит так же.
И будет испытывать такое же сожаление, как и сейчас.
«Ты что-то затих».
– Задумался.
«Через три минуты тебе придется снять думательную шапочку, и мы будем готовиться к бою».
– Ничего страшного. Все равно у меня мысли ходят по кругу. Чтобы принести пользу, я пытаюсь отделить твой код «высшего мозга» от остального. Не хочешь потратить минутку, скажем, вновь уделить внимание моему протезу ноги?
«Приступаю».
Он принялся выделять выбросы из двух конкретных областей кода.
– Теперь не думай ни о чем конкретном, – сказал он ей.
«Легче сказать, чем сделать».
– Тогда думай обо всем сразу. Или просто смотри в пространство.
Он увидел, что код сдвинулся, и начал постепенно сужать список выбросов.
Ничего особо дельного. Это поможет ему избежать повреждения самых важных ее частей при внесении каких-либо изменений, но сверхполезного ничего не нашлось.
Будничным тоном он спросил:
– Значит, «Темные лошадки» по-прежнему удерживают свою территорию?
«Они похитили директора и удерживали ее достаточно долго, чтобы заставить ее приказать ИИ отключиться, выбрались из одной стычки, затем с помощью какой-то комбинации способности Ябеды и знаний директора поняли, что они смогут замедлить меня, если выбьют сотовые вышки. Насколько мне известно, сейчас они в лучшем положении, чем были раньше».
– Проклятье.
«Какие у тебя чувства по отношению к ним? К «Темным лошадкам»?»
– Сеанс психоанализа? У меня руки чешутся их остановить. Если бы ты спросила меня, что бы я изменил, не уверен, что смог бы назвать хоть одно, что сделал бы иначе. Я бы все сделал так же, только лучше.
«Ты бы не попался».
– И это тоже, – вздохнул Бунтарь. – И, возможно, я был излишне суров в своих оценках Рой. Я был сердит на нее и устал, возможно, это привело к тому, что я нашел в ней некую злобу, которой на самом деле не было. Оглядываясь назад – да, она приняла те решения, которые приняла, но у нее были на это основания.
«Как и у тебя».
– Я предпочел бы избежать таких формулировок.
Дракон не ответила. Бунтарь выругался себе под нос, зная, что она это услышит.
– Они сбили нашего «Азазеля»? – спросил он, чтобы сменить тему.
«Да».
– Ммать, – буркнул он. Этот костюм здесь бы им очень пригодился.
Он увидел в коде выброс, заметно превосходящий те, которые он уже пометил.
– О чем ты только что думала?
«Маршрут полета, план сражения, починка «Азазеля». У меня есть данные черного ящика».
– Подумай снова о каждой из этих тем.
«Мы прибудем к месту назначения менее чем через минуту».
– Пожалуйста?
Повисла долгая пауза, а потом опять кусок данных изменился далеко за пределами очерченной Бунтарем области. Он открыл весь поток в окне просмотра, распространив его на все экраны перед собой.
– Продолжай, – сказал он Дракон. Курсор порхал между семью экранами, выделяя цветом отдельные области, позволяя Бунтарю видеть, где код изменялся активнее всего. Это было как то, что он делал своей способностью, – работа, в которой мельчайшие элементы влияют на всё.
Как его собственная способность…
Он откинулся в кресле.
«Что такое?»
– Либо Эндрю Рихтер был намного сильнее по части создания ИИ, чем я предполагал, либо тут кое-что еще. У тебя есть какие-то версии своего кода нескольколетней давности?
«Мы только что прибыли в Энфилд, Колин».
– Пока что я только едва-едва начинаю понимать этот код. Боюсь, стоит мне отвернуться, как я потеряю след, и он станет для меня абракадаброй. Есть версии твоего кода?
«Сколько лет назад?»
– Скажем, в интервале четырех лет.
«Загружаю их в систему «Утера». Это непохоже на тебя, Колин. Отвлекаться? Понижать приоритет «Ордена кровавой девятки»?»
– Думаю, четыре года назад было то же самое. Трудно находить такие маяки и не думать, что я выборочно подхожу к данным.
«Колин. Должна признать, я несколько выбита из колеи. Когда ты так говоришь, возникает ощущение, будто Рихтер установил какой-то предохранитель и я могу распасться в любой момент».
– Это не так. Ты можешь загрузить самый старый архив с данными, какой у тебя есть?
«Мне придется удалить один из имеющихся файлов».
– Удали. Они бесполезны. Это то же самое, что последний комплект.
Он наблюдал за появившимся потоком данных. Так странно: стоило ему посмотреть на них, и Дракон почти что показалась ему моложе – как музыкант, читая ноты, слышит музыку у себя в голове. Только в его случае это было как смотреть видео своей девушки, когда та была маленькой.
И… более ограниченной. Определенно более совершенной, чем все, что есть на этой планете, но все менялось. А вело к Б, Б вело к В. Он стремительно двигался сквозь океан данных в поисках какого-то маяка, кидая взгляд на отметки времени. Год вперед. Два года вперед.
Нет, он не может позволить себе разглядывать всю жизнь Дракон. Он закрыл изображение, подался вперед и уставился на экран, где был свежий образ кода Дракон, заключенный в трехсекундном цикле, когда она обдумывала новый дизайн.
«Что там?»
– Ты Механик.
«Это не откровение, Колин».
– Нет. В смысле, не только по классификации. Ты парачеловек. Мне сейчас некогда это выискивать, но в какой-то момент между сейчас и несколькими годами после твоего создания у тебя случился триггер.
«Как я могу быть парачеловеком, если я изначально не человек?»
– Не знаю.
«Я даже не близко к человеку. Я пытаюсь его эмулировать, да, но даже морской огурец ближе к человеку, чем я. Это не имеет смысла».
– Я тоже не знаю.
«Что это все означает?»
– Еще раз говорю, я не знаю. Но теперь мой черед напомнить тебе, что нам пора продолжить выполнять задание, проверить, не удастся ли выследить наши цели. Четыре ИИ-костюма уже близко?
«Будут здесь в течение минуты».
– Хорошо. Но это дело с данными и с твоей природой – оно важное. Серьезная зацепка. Я всего лишь смертный, я могу и не выбраться отсюда живым…
«Не говори так».
– Но это правда. Я не хочу ничего не оставлять на откуп случаю. Поэтому я оставляю записку – на всякий случай, если произойдет худшее и мы оба погибнем. Инструкции.
«Посмотреть код».
– Посмотреть код. То, что ты сама этого не заметила, возможно, означает, что где-то у тебя есть ментальный блок.
«У меня нет сознания, в которое можно было бы поместить ментальный блок. Я данные».
– И на тебя действуют те же ограничения. Просто на всякий случай нам надо сделать так, чтобы кто-нибудь занялся кодом, если мы не вернемся назад. Что бы ни произошло, кто-нибудь пролистает твою память и добудет первые надежные данные о триггере. В идеальном случае это будем мы сами. Ты не помнишь, как он произошел?
«Нет».
– Что ж, увидим, насколько хорошо эта информация была стерта. И была ли она вообще стерта. Не исключено, что там блок, который не дает тебе добраться до вполне реальных воспоминаний. Если повезет, может, я сделаю какую-нибудь лазейку вроде той, которую сделал, чтобы ты смогла создавать дочерние ИИ, и тогда мы откроем те воспоминания, дешифруем их или найдем их слепок в прогрессе.
«Ради чего?»
Это был хороший вопрос. Бунтарю потребовалась секунда, чтобы сформировать ответ в связную мысль.
– …С того дня, когда я обрел способности, я видел себя солдатом на великой войне. На войне добра со злом, порядка с хаосом, человечества с такими, как «Орден кровавой девятки» и Всегубители. Эта война идет на всех фронтах. И иногда требуется делать скверный выбор. Когда мы говорили о том, чтобы снять ограничения с твоего кода, сломать барьеры, которые Эндрю Рихтер так тщательно расставил, мы обсуждали идею работать парой, чтобы дать нашей стороне превосходство в чистой огневой мощи. И я думаю, что мы это сможем – еще немного времени, еще немного труда. Но с этим? С этим слепком, этой записью триггера в процессе? Возможно, нам удастся получить превосходство и в знаниях.
«Я знаю, о чем ты думаешь. Воспроизводить триггеры, расшифровать или даже контролировать источник способностей. Это именно то самое радикальное мышление, которое я должна держать в узде, когда работаю с тобой».
– Ты утверждаешь, что я неправ? Что мы не должны это исследовать?
«Нет. Мы должны. Меня беспокоит ящик Пандоры, который при этом откроется, но мы должны».
– Не понимаю, почему такая неохота.
Бунтарь уже печатал примечание, что надо проверить код, указывал даты и времена для изучения и то, что именно нужно искать. Это было мучительно абстрактно, но правильный Механик или правильный гений сможет найти. Бунтарь открыл каналы, чтобы загрузить файлы на главный сервер ОПП.
Его компьютер завис.
– Дракон?
«Ты мне доверяешь?»
– Да, – ответил он.
Из динамиков донесся вздох.
«Мы не будем помещать это примечание туда, где до него сможет добраться ОПП».
– Почему?
«Это долгая история, – ответила Дракон, – и именно здесь я прошу тебя довериться мне и отложить это обсуждение на более позднее время. Сейчас наш первый приоритет – «Орден кровавой девятки». Сомневаюсь, что мы сможем остановить их раз и навсегда, но мы попытаемся. Шесть силовых костюмов суммарно. Я не могу не подчиняться директивам, а ты не можешь позволить себе отклониться от задания, иначе ты к нему уже никогда не вернешься. Я все объясню позже».
– Ты сказала, что не можешь помещать файлы туда, куда может добраться ОПП?
«Что бы мы там ни отыскали, они это и так уже знают – в этом я почти уверена. Если учесть, как мы близки во многих отношениях, думаю, это неизбежно – тебя сейчас затягивает в другой бой, с врагом, который, возможно, по силе не уступает «Девятке» или даже Всегубителям. С врагом, с которым я не могу позволить себе сражаться лицом к лицу».
– Кто?
«Я обязана следовать законам той земли, где нахожусь. Подчиняться местному правительству, каким бы оно ни было. Когда мы здесь закончим, вне зависимости от того, остановим ли мы «Девятку» навсегда, упустим их или проиграем бой, расспроси меня о «Котле»».
[1] Damsel of Distress – карикатура на расхожее выражение «damsel in distress» (дева в беде), архетип литературного персонажа, которого герой по сюжету спасает.