КУКОЛКА 20.3
– Да, – произнесла я. – Я пытаюсь тебя избегать, потому что спешу в другое место.
– Ты делаешь мне больно, Тейлор. У нас так давно не было шанса побеседовать. Мы были подругами, разве не помнишь?
– Помню, – ответила я. Я совершенно не хотела тут застревать. В то же время не была уверена, что хочу отступить.
Я кинула взгляд на окружающих. Нужно придумать термин получше для людей, которые остались в городе, какое-то название для этой категории. Они приблизились к нам из любопытства, но держались в сторонке, показывая, что не собираются ринуться на мою защиту. Я не могла их винить. Последние события в Броктон-Бее не из таких, которые вознаграждают за героизм. Эти люди выжили потому, что вели себя осторожно и избегали проблем.
Подружки Эммы были не такими. Они подошли, обеспечив Эмме поддержку. Впрочем, к нам они не присоединились. Звездой тут была Эмма. Она была в настроении затеять бучу; это видела я, и это видели все остальные, кто здесь находились.
Охранники? Они держались в стороне, даже дальше тех, кто стояли на периферии. Двое или трое. Насколько я могла судить, они прикрывали Эмму. Если я вобью зубы ей в глотку или наполовину оторву ей ухо, как когда-то София сделала со мной, они меня остановят, и я влипну. Сама же в итоге запоздаю туда, где хочу быть.
– Сменила имидж? Тебе с любым стилем удается классно выглядеть.
Здесь был тонкий сарказм. И какая-то искорка воспоминаний: Эмма своей фразой отсылала к чему-то. Я выкинула это из головы. Едва ли мне захочется много думать на этот счет.
– Ты тут никого не впечатляешь, – сказала я ей.
– Как враждебно, – ответила Эмма. – Это часть твоего нового имиджа? Грубые манеры? Никого не подпускать близко? Если кто-то тут и лезет вон из кожи, так это ты.
О, мне хватило одного взгляда на ее лицо, чтобы понять, что она упивается иронией. Ей было наплевать, что обвинения, которыми она швыряется в меня, могут быть обращены и к ней самой. Все, что ей было важно, – моя реакция. Победы, большие и маленькие.
И все это время она даже не догадывалась о том, что я сдерживала: о десятках тысяч букашек – насекомых и арахнид, улиток и слизней, червей, многоножек. Я сдерживала их так же, как, возможно, сдерживала бы желание ударить ее, лишь сжимая кулак.
Дело было не только в желании причинить ей боль. Оно было почти второстепенным. Дело было в желании поймать ее сейчас, когда у нее меньше контроля надо мной, чем было многие годы. Увидеть выражение ее лица за миг до того, как букашки полезут ей в горло. Постепенное осознание, понимание того, что она на себя навлекла.
Одно действие – и она испытает долю того страха, возмущения и отвращения, какие я испытывала все эти годы. Безнадежность, беспомощность перед лицом более сильного человека.
Я могла себе представить, как букашки залетают ей в рот, прежде чем она додумается его закрыть, залетают ей в ноздри, пока она не закроет и их. Я могла себе представить, как она вдруг поймет, что, если хочет дышать, ей придется сглотнуть. Я могла бы даже убрать букашек из пространства между нами, чтобы лучше видеть это все. Вероятнее всего, ее вырвет, но у меня будет пара минут, прежде чем герои мобилизуются…
– Что пялишься и молчишь, Хиберт? Слишком долго сидела на солнышке, и оно спекло тебе мозг?
– Я не знаю, что сказать, – признала я.
– Как удивительно.
– …Потому что я о тебе уже особо не думаю. Я сталкивалась с наркоторговцами, вандалами, грабителями, отморозками, с бандами, которые шлялись по городу в попытках наложить лапы на молоденьких девушек. Черт, да я была на Бульваре, когда там атаковал Манекен.
Всё правда. За исключением того, что… я «сталкивалась» со всем этим более прямо, чем подразумевали мои слова.
– Большая девочка. Такая храбрая, – произнесла Эмма.
Я заметила, что пара людей на периферии раздраженно шевельнулись. Они не были за меня, не вполне, но Эмма только что потеряла несколько очков, принизив то, через что прошли они.
– У меня немного шире перспектива, – сообщила я Эмме. – Я видела, каким дерьмом могут быть люди. Я видела людей отчаявшихся, дерущихся, просто чтобы выжить. Некоторые посреди всего этого охотились на других. Не могу сказать, что уважаю их за это, но, возможно, я их понимаю.
– Ты… – начала было Эмма.
Я ее оборвала:
– И прикол в том, что даже после того, как я видела всех этих голодающих, тех, кто ел мусор или воровал, чтобы протянуть следующие двадцать четыре часа, я думаю о тебе меньше, чем о них.
При этих моих словах ее глаза прищурились.
– Ты оскорбляешь меня?
– Я излагаю факты, – ответила я. – Даже сейчас я говорю с тобой и осознаю, какой маленький твой мир. Ты думаешь о популярности, о школе, о том, чтобы хорошо выглядеть. Это все даже не одна десятая процента от того, что происходит в мире в целом. А ты так стараешься взобраться на вершину этого крошечного, унылого холмика.
– Ты упускаешь один ключевой факт, – сказала Эмма. Теперь на ее лице улыбки не было. – Ты на этом холмике ниже меня. И кто в таком случае ты?
– Эмма, ты рычишь на меня и оскорбляешь меня, пытаешься тыкать, как будто каждый этот твой маленький тычок позволит тебе выше влезть на столб, но в этом нет смысла. Я здесь даже не учусь.
– Ты недоучка. Неудачница.
Я негромко вздохнула.
– Как мне нравится этот твой подход. Ты начала с тонких подковырок, а всего лишь за одну эту минуту опустилась до банальных оскорблений в попытках увидеть, что налипнет. Вот только мне в самом деле пофиг, а все твои потуги приводят к тому, что ты сама хуже выглядишь.
Может, стоило дать ей поиграть немного дольше, позволить выбросить еще несколько бесцельных джебов, прежде чем пригвоздить ее этим. Ну, неважно.
Встрял кто-то из ее свиты:
– Ты кем себя считаешь, что так разговариваешь с ней?
Еще одна:
– Думаешь, ты самая умная, что говоришь ей, чтО она…
Девушка смолкла, когда Эмма подняла руку. Эмма смотрела на меня сердито. Когда же в последний раз я видела на ее лице что-то, помимо злорадства и ехидных усмешек? Что-то существенное, не просто страх, когда она вместе с родными скрючилась на благотворительной вечеринке, или шок, когда я ударила ее в торговом центре.
Неужели Эмма в самом деле сердилась?
Та, прежняя Тейлор оценила бы это, возможно, это даже пролилось бы бальзамом на ее раны. Сейчас безразличие к тому, что говорила Эмма, сопровождалось в равной мере безразличием к ее реакции. Это почти разочаровывало.
– Я слишком много раз видела, как ты разнюнивалась, чтобы поверить, что тебе пофиг. Ты плакса, Хиберт, и ссыкло. Ты просто хочешь выглядеть сильной, делаешь вид, что ты не та, кто ты есть.
– Нет, – ответила я. – Я просто хочу пообедать вместе с папой. Если ты хочешь погладить свое эго, можешь заняться этим после того, как я уйду.
Мне не становилось лучше по мере того, как все это разворачивалось в целом в мою пользу. Я все еще злилась, все еще хотела причинить ей боль, увидеть выражение ее лица. Но в сочетании с тем, что я упомянула раньше, когда сказала, какой маленькой выглядит школа в общем масштабе событий, эти мои эмоции казались мне непропорциональными. Монструозными.
И подчеркивали монструозность этого стиля мышления мои букашки. Отражая мои чувства, они почти что порождали некое пульсирующее ощущение, настойчивое, ощущение роя, который стремился ко мне, а в следующее мгновение мои полубессознательные мысли его отталкивали.
Эмма таки доставала меня. Только не так, как хотела.
– Ты вечно пытаешься убегать, Хиберт, как последняя трусиха. Ты должна благодарить меня.
– Благодарить? С этого места поподробнее.
– Боже, если бы ты притворилась, что отрастила хребет, чуточку раньше, все было бы отлично.
– Почему-то я в этом сомневаюсь.
– Люди, которые умеют себя защитить, зарабатывают уважение. Если бы ты попробовала это немного раньше, больше смеялась над шутками и подколками, стояла чуть прямее, вместо того чтобы съеживаться, как поротая собака, это бы сработало. Мы бы снова стали подругами. Ты бы влилась в нашу группу, и все стало бы нормально. Но ты слишком затянула, ты сама сделала себя жертвой. Не мы.
Несколько кусочков мозаики встали на место.
– Ты говоришь про Софию. Ты имеешь в виду, что она впустила бы меня в группу.
– Отчасти да.
Теперь мы перешли на Софию. На Теневую Охотницу. Эмма знала, что эти две – один и тот же человек, и я знала, но не могла выдать этого.
Тем не менее это знание было моим преимуществом.
– От очень большой части, готова поспорить. Насколько ты слабоумная, чтобы решить, что я, блин, захотела бы стать твоей подругой после всего того дерьма, которое ты мне устроила?
– Тебе больше нравится там, где ты есть?
– Сейчас? Да. Тогда? Блин, даже тогда, да! Минуту назад я назвала тебя жалкой, но София еще хуже.В Она была маленькой жалкой недоумкой, которая набрасывалась на людей с кулаками и ядовитыми словами, потому что по-другому у нее не получалось. Реальных преимуществ у нее было всего два: что она красивая и что ты повелась и стала смотреть на нее снизу вверх, а это само по себе смешно.
– Следи за языком, – сказала Эмма.
– Я бы подумала, что ты выше этого, но нет. Она опустила тебя до своего уровня, а ты спасла ее от превращения в помешанную мразь и превратила в популярную помешанную мразь.
Одна из подружек Эммы шагнула вперед, наверняка чтобы прогавкать что-то в ответ, но Эмма оттолкнула ее.
– Эй! – тут же окликнул один из охранников. – Только без рук!
Его полностью устраивала наша ссора, но толчок был перебором? Да пофиг.
Эмма повернулась к подружке.
– Извини.
– Ничо, – пробормотала та. Вид у нее был не очень-то довольный.
Эмма повернулась ко мне, и на губах у нее была та самая, злая, хитрая улыбочка, будто она собрала в себе всю уверенность в мире.
– Хочешь играть жестко, Тейлор?
– Хочу я встретиться с папой и вместе пообедать. Сказала уже. Играешь жестко здесь ты, причем годами. Ты не сможешь докатиться до того, чтобы издеваться надо мной, используя мамину смерть, если не готова идти до конца.
– Конечно, могу, – злость Эммы спала, теперь она была спокойной и собранной. И, будто наслаждаясь своими словами, она произнесла: – Ты убила свою маму.
На это у меня ответа не было. Мысли на миг спутались, пока я пыталась понять, как такое вообще возможно.
– Помнишь? Ты была у меня дома, когда тебе позвонили. Ты должна была позвонить матери. Она набирала тебя, когда попала в аварию.
– Слабо, Эмма. Я на это не куплюсь, и, думаю, даже ты сама не веришь, что вина на мне.
– О, но это еще не все. Видишь ли, твой отец так считал. Он винил тебя. Он винит тебя. Помнишь? Он типа как отстранился? Перестал заниматься тобой? И ты в конце концов пришла к моим родителям попросить остаться там ненадолго, пока он не возьмет себя в руки?
Я помнила. Это был самый темный период после одного из самых темных моментов моей жизни.
– Мой папа как следует поговорил со старым добрым Дэнни, и твой отец сказал, что не может выкинуть это из головы. Он думал, что ты в ответе, винил тебя, потому что ты не позвонила, когда должна была, и твоей маме пришлось поехать к тебе, потому что она беспокоилась, что что-то не так.
Я смогла это представить, уложить новую информацию в пустоты.
Эмма продолжала говорить, и ее слова шли параллельно моей собственной цепочке мыслей.
– Ты когда-нибудь думала о том, как он отдалился? Может, как он далек даже сейчас? Он тебя любит, возможно, но и ненавидит тоже. Он вывалил это все на папу, сказал ему, что, если б ты только позвонила, если б взяла трубку, когда твоя мама набирала тебя из дома, у него все еще была бы жена. Была бы женщина, классная, умная, красивая, гораздо лучше, чем он заслуживает. А теперь у него есть только ты. Девочка, о которой он заботился скорее потому, что должен, чем по какой-то еще причине. Ты ему сейчас хотя бы нравишься?
Любит ли меня папа? Да. Нравлюсь ли я ему? Тема для дискуссии.
Во мне растеклась пустота. Не знаю, в какой степени из-за слов Эммы, в какой – из-за того, что я вернулась воспоминаниями к тем дням, а в какой это было продолжение диссонанса, который я ощущала с того момента, когда ступила на территорию школы.
Я кинула взгляд на тех, кто нас окружал. Они стояли молча и смотрели. Не стремились ни на мою защиту, ни на сторону Эммы. Наблюдатели.
Что до Эммы, то она улыбалась, высмеивала меня своим самодовольством, ждала моей реакции.
Я медленно выдохнула.
Я столько времени провела с Ябедой, что сейчас мне было совсем нетрудно понять, что делает Эмма. Она определяет слабые места, потом делает обоснованные догадки и заявляет то, что трудно проверить, но что разрушительно само по себе. Она не обладала способностями, зато обладала общими знаниями обо мне, о папе и о том периоде моей жизни.
Если я и была когда-либо близка к тому, чтобы применить к ней способность, то именно сейчас. Использовать против меня моих родителей? Пытаться атаковать меня на этом уровне?
Я сделала глубокий вдох, снова выдохнула. Сохранять спокойствие.
Было ли это правдой? Возможно. Но выяснить это почти невозможно, если только я не собираюсь обсуждать с папой старые, гадкие воспоминания. Здесь и сейчас у этой информации ровно столько веса, сколько я сама ей придам. И реагировать надо так, как я отреагировала бы на какой-нибудь психологический выверт Ябеды.
– Окей, – произнесла я. – Ты закончила? Теперь я хотела бы уйти.
Мой гнев выкипал.В Если это все, на что она способна экспромтом, мне беспокоиться больше не о чем.
Улыбка на лице Эммы осталась, но уже не была такой самодовольной.
– Извини. Я должна была осознать, что ты бессердечная сука. Тебе вообще наплевать.
– Не верю я тебе, – ответила я. – Но даже если бы верила, мне без разницы. Я сталкивалась с людьми умнее тебя, мне приходилось иметь дело с людьми страшнее и злее тебя. Мне даже доводилось работать с людьми, которые лучше умеют манипулировать другими, чем ты. Ты не имеешь ни малейшего…
Я остановилась. Мой телефон завибрировал.
Было слишком много вариантов, что это могло быть. Проблемы с «Посланниками», папа, Шарлотта…
Я отвернулась и ответила на звонок, прижав телефон к уху.
«Тейлор», – произнес папа.
– Привет, пап, – ответила я.
«Как работа?»
– Никак. Мне позвонил один человек, с которым я периодически работаю, и я заглянула в школу. А ты где?
«На корабельном кладбище. Мы пытаемся разбираться с кое-какими проблемами, и это нас тормозит. Что за школа?»
– Аркадия. Хочешь, давай встретимся на полпути? Скажем…
Благодаря мухе, которую я поместила на Эмму, я почувствовала, что она шагает ко мне. У меня была всего доля секунды, чтобы решить, как действовать, и я решила позволить ей меня ударить.
Она выбила телефон из моей руки, а потом вжала меня в стену, ограничивающую территорию школы.
Эмма не произнесла ни слова, но дышала тяжело. Пыталась придумать, что сказать? Она оторвала меня от стены, чтобы снова вбить меня в нее.
Я чуть не рассмеялась. Эмма не была ни сильной, ни угрожающей.
Мне захотелось сказать что-нибудь. «У тебя кончились карты. Ты уже прошла стадию оскорблений и теперь опустилась до физической силы?»
Мне не представилось возможности. К нам подбежал охранник и оттащил Эмму от меня.
Держа вырывающуюся Эмму одной рукой за спину блузки, а другой за запястье, он произнес почти буднично:
– Ну а теперь пойдем к директору.
Ну конечно. Я сердито уставилась на него.
– То есть вы стоите в сторонке, пока не начнется драка, чтобы в неприятности влип и зачинщик, и жертва?
– Наша работа – не давать ученикам травмировать других или травмироваться самим. Не собираюсь вмешиваться в ссоры, иначе мне целый день пришлось бы носиться, – ответил он.
– Я даже не учусь тут, – сказала я.
– Я так и подумал, судя по тому, как быстро ты вышла. Поэтому решать тебе. Можешь уйти, заняться с семьей, чем ты там собиралась заниматься, а можешь пойти в приемную директора со мной и этой девицей.
– В чем разница? – спросила я.
Охранник пожал плечами, потом его лицо напряглось – Эмма продолжала вырываться.
– От нас требуется доставлять к директору всех, кто устраивает другим проблемы, а заодно учеников, которые согласны свидетельствовать. Ты не ученица, но, может, собираешься, так что решение за тобой.
Я не ответила немедленно. С одной стороны, хорошо бы насладиться зрелищем того, как Эмма наконец-то получает по заслугам. С другой стороны, я не могла избавиться от мысли, что это какая-то ловушка. До сих пор все шло по принципу «два шага вперед, один назад». Почему сейчас должно быть легче?
Я подняла телефон и прижала к уху – проверить, не оборвался ли звонок.
– Алло?
«Тейлор?»
Папа все еще был на связи.
– Все нормально, – сказала я ему. Встретилась глазами с Эммой. – Эмма попыталась устроить драку. Сейчас ее забирают в директорскую приемную.
На том конце повисла пауза.
«…Мне подъехать?»
– Ты сказал, вы там заняты с чем-то. Не думаю, что здесь будет что-то серьезное, так что не бери в голову. Давай встретимся завтра?
«Окей. Удачи».
– Спасибо. Я люблю тебя, – сказала я. Воспоминания, только что разбуженные Эммой, промелькнули в моем сознании.
«И я тебя», – ответил папа.
Я не сводила глаз с Эммы. Она зло смотрела на меня, пока охранник не развернул ее, вынудив идти в сторону школы.
– Ты, в футболке без рукавов, и ты, девочка со стрижкой, – произнес охранник. – И ты, белобрысая в фиолетовой футболке. Вы свидетели. Пошли внутрь.
Он выбрал двоих, которые болтались снаружи, с характерной внешностью людей, остававшихся в Броктон-Бее, и одну из подружек Эммы.
Девушка, у которой была выбрита правая половина головы, колебалась. Ее приятели подпихнули ее, и она присоединилась к нам.
Когда мы все вместе двинулись в сторону приемной, на нас обратились все взгляды. Эмма выдернула руку из захвата охранника и с обиженным видом шагала во главе группы. Пару раз она попыталась свернуть в сторону, но охранник слегка подталкивал ее, чтобы она шла куда надо. Из-за всего этого с момента, когда мы вошли в школу, и до момента, когда добрались до приемной, все смотрели в первую очередь на нее.
К тому времени, когда мы явились, директор Хауэлл перестала разбираться с поздно прибывшими учениками и говорила по телефону в дальнем конце приемной. При виде нас на ее лице появилось почти что облегчение от возможности на что-то отвлечься. Указав пальцем в сторону своего кабинета, она быстро закончила разговор, прижимая ладонь чашечкой к микрофону трубки, чтобы заглушить гомон голосов от собравшихся учеников.
Нам, чтобы добраться туда, пришлось идти разными путями, поскольку мешалась стойка. К тому времени, как мы вошли в кабинет, директор уже сидела за столом. Мы с Эммой сели напротив нее, охранник и трое свидетелей выстроились позади нас.
Директор не была страшно привлекательной, и корни волос выдавали отбеливание. Ее внешность, а также цветная блузка и шарф не производили впечатления фигуры, облеченной властью. У меня не было ощущения, что эта женщина прожила последние несколько месяцев в Броктон-Бее.
Потом она заговорила, и, как только я услышала ее жесткий голос, мое первое впечатление разбилось вдребезги.
– Коллинз? Изложите суть вкратце, не больше тридцати слов.
Охранник ответил, указав на Эмму:
– Продолжительная ссора, спровоцировала блондинка. Вторая, в очках, пыталась отступить. Блондинка перешла на толчки и захваты, я вмешался.
– Окей, – сказала директор. – Свидетели, есть комментарии? Коротко.
– Все как он сказал, – недовольно ответила девушка с полувыбритой головой. – Начала вот эта, кажется, ее зовут Эмма? Да. Эмм. Та еще сука.
Это было в некотором смысле нереально. Я подивилась, не угодила ли в какую-то ловушку. Среди «Посланников», насколько мне известно, никто не обладал способностями, позволяющими забраться мне в голову. Возможно, у «Прибежища» или «Падших» кто-то такой был, кто-то способный поймать меня в искаженный мир, где все сложилось хорошо, и тем самым погрузив меня в состояние, из которого мне не захочется выходить.
Однако в таком мире едва ли была бы Эмма изначально. И Грег тоже.
– Эмма ничего плохого не сделала, – заявила блондинка в фиолетовой футболке. – У них отдельная история. Она только реагировала на то, что произошло до того.
– Меня не волнует, что произошло до того, – ответила директор. – Меня волнует сохранение спокойствия. У нас уже три драки с оружием, а ведь еще и половины дня не прошло. Не меньше десяти драк на кулаках. Почти треть учеников, посещающих эту школу, были в Броктон-Бее во время недавних кризисов. Кто-то с «Торговцами», другие – члены группировок белых шовинистов, многие другие либо скрывались, либо и сейчас скрываются на территориях под контролем нынешних криминальных хозяев Броктон-Бея. Трения неизбежны; я уверена, у многих из моих учеников посттравматическое стрессовое расстройство, и многие еще не перешли в своем сознании из «выживающих» в «обычные ученики».
Она оперлась локтями на стол.
– Это нормально. Я готова принять проблемы как жизненную реальность, с учетом недавних событий. Несправедливо было бы оценивать вас… – она сделала паузу, чтобы обвести взглядом меня, девушку со стрижкой и парня в футболке-безрукавке, – по тем же стандартам, что и других учеников, после всего того, через что вы прошли.
– Так нечестно, – сказала Эмма.
– Эмма, – обратилась к ней директор. – Вы совершили монументально глупый и опасный поступок.
Вновь это ощущение нереальности. Сейчас самое время пробудиться и обнаружить, что я все еще в Ехидне и испытываю некое искаженное отражение прошлых событий, только в более приятном ключе. Или, может, вся сцена вывернется наизнанку, и я осознаю, что нахожусь в каком-то модифицированном тумане забвения и что все вокруг меня – члены «Девятки».
Директор Хауэлл тем временем продолжила:
– Вы, назовите себя.
– Терри, – ответил парень в футболке-безрукавке.
– Вы сегодня взяли в школу оружие?
– Нет.
– Участвовали ли вы в драках за последние несколько недель?
– Несколько раз было.
– Окей. Вы, мисс?
– Шейла, и да. Я взяла оружие.
– Оно при вас?
Шейла сунула руку в задний карман и достала цепочку для ключей. На конце цепочки болталась металлическая штуковина: брусочек, который можно держать в руке, и два шипа, торчащих спереди. Похоже на кастет, но не совсем. Хотя принцип тот же.
– Спасибо. Буду признательна, если вы передадите это Коллинзу.
Шейла взглянула на Коллинза настороженно.
– Или вы можете выйти наружу, – предложила Хауэлл.
– Ага, – кивнула Шейла. – Так и сделаю.
Она развернулась и вышла из кабинета.
– А вы? Ваше имя?
Она смотрела на меня.
– Тейлор Хиберт, – ответила я.
– Вы были вооружены?
– Угу, – кивнула я.
– Она сдала оружие без проблем, – вмешался Коллинз. – Дешевый нож, простые ножны.
– И, если вы будете вынуждены, если бы он у вас оставался, вы бы воспользовались им? – спросила директор.
Я заколебалась.
– Вы не навлечете на себя неприятности, если ответите да. Говорите честно.
– Не знаю, – сказала я. – Определите, что такое «вынуждена».
– Неважно. Вы применяли его?
– Тот нож? Нет.
– Но вы применяли какой-то нож?
Я с неохотой кивнула. Не могла стряхнуть ощущение, что стены вот-вот надвинутся на меня, и мне конец.
– Надеюсь, вы поняли, к чему я клоню, – произнесла директор, снова повернувшись к Эмме.
– Вы хотите сказать, что они могли бы меня поранить, – с обиженным видом ответила Эмма.
– В определенным случаях – не только могли бы, но и поранили бы. Это не тот город, к которому вы привыкли, и не те школьники.
– Ничего страшного, – сказала Эмма.
– Поглядим. Сейчас, только занесу вас в компьютер. Эмма… как ваша фамилия?
– Барнс, – подсказала я. – «С» на конце.
Директор набрала текст на клавиатуре справа от себя.
– И Тейлор… Хуберт?
– Хиберт. Е-Р-Т.
Снова стрекот клавиатуры.
– Хиберт. Дайте мне секунду открыть записи… Черт. Новая школа, можно было бы надеяться, что нам дадут оборудование получше.
Она нажала кнопку питания. Компьютеру понадобилась минута, чтобы перезагрузиться.
Текли секунды. Все молчали.
Экран снова вспыхнул.
– Хм, – пробормотала Хауэлл.
– Что там? – поинтересовался Коллинз.
– Большое количество прошлых инцидентов. У нас есть е-мейлы из школы Уинслоу, я провела поиск по именам, и нашла один мейл, полученный вскоре после нападения Всегубителя. Похоже, это серия текстовых сообщений между некой Эммой Барнс и Софией Хесс. Подробное обсуждение продолжающейся кампании по травле нашей Тейлор.
Я кинула взгляд на Эмму. Та побледнела.
Прощальное «иди на хер» от Софии? Похоже, она таки не была ей подругой.
Директор посмотрела мне прямо в глаза.
– Вы желаете выдвинуть обвинение?
Услышав это, я даже думать нормально не могла, настолько это выбивалось из всех моих ожиданий.
Нет. Я по-прежнему сидела на жестком пластмассовом стуле, Эмма сидела слева от меня. Это реальность.
Сейчас у меня было все, чего я хотела в плане ситуации с Эммой: насладиться маленькой победой, посмотреть, как разваливается ее карточный домик. Но получить настоящий шанс выдвинуть обвинения? Увидеть правосудие?
– Нет, – ответила я. Голова Эммы развернулась в мою сторону так быстро, как будто она сама себе дала пощечину.
– Почему? – спросила директор Хауэлл.
Потому что я суперзлодейка и хочу избежать внимания к своей персоне. Потому что ее отец – юрист со связями, так что в любом случае ничего не выйдет…
– Потому что она не стоит этого геморроя, – дала я первый из пришедших в голову ответов, который не породил бы новых проблем. Время, потраченное на эти разборки, – это время, которое я не смогу посвятить своей территории. Я не хотела больше конфликтов. С учетом других проблем, связанных с этим.
– Школа может принять к ней меры и без вашего согласия, – сообщила директор.
– Это пожалуйста. Я не хочу иметь с ней дела, только и всего.
– Очень хорошо. Эмма? Увидимся в сентябре.
– В сентябре?
– Летние занятия, которые мы предлагаем, – серьезная привилегия. Я уверена, вы тоже испытали немалый стресс, когда вам пришлось менять место жительства дважды за столь короткий промежуток времени, но я не склонна проявлять к вам ту же меру снисходительности, какую проявляю к людям, прошедшим через гораздо большее.
Я подозревала, что Эмма ошеломлена как минимум не меньше, чем я.
– Когда вы вернетесь, мы обсудим, повторите ли вы десятый класс и повторите ли вы его здесь. У меня будет время изучить мейлы и прошлые записи… – она нажала несколько клавиш на клавиатуре и нахмурилась. – …Так, на чем я остановилась? Да. С учетом возможности, что Тейлор решит посещать нашу школу в будущем, и даже основных вещей, которые я сейчас читаю, я нахожу несправедливым позволить вам также ходить сюда.
– Это просто нелепо. Мой папа юрист. Он ни за что не допустит этого.
– Тогда, полагаю, в будущем у нас будет немало дискуссий. Коллинз? Проводите ее в главный офис, пожалуйста. Я хотела бы перекинуться парой слов с мисс Хиберт.
– Слушаюсь.
Может быть, это не самообман. Ловушка? Психологические игры Аккорда? Или эта женщина из «Посланников» и пытается подольститься? Я не была в курсе, что умеет каждый член «Падших» или «Зубов». Может, кто-то из них оборотень? Еще что-нибудь?
Дверь за Коллинзом закрылась. Мы с директором остались в кабинете наедине.
– Вы удовлетворены? – спросила она меня.
– А?
– Вы удовлетворены итоговым результатом? Если вы сдерживались, поскольку опасались, что может всплыть ваша связь с «Темными лошадками», смею заверить – я умею держать язык за зубами.
Она действительно что-то знала.
– Я… не уверена, что понимаю вас.
– Не имеет значения. У меня сложилось впечатление, что вы не хотите, чтобы к вам относились как-то по-особому.
– Кто вы?
– Заместитель директора, откусивший больше, чем может проглотить, – ответила она, откинувшись на спинку кресла. – Я не видела эту… долгую череду катастроф лично, но ощутила ее эффекты. Мой предшественник прошел через это все – через нападение Всегубителя, через нехватку продовольствия и болезни, через бандитов, отморозков и мародеров, через «Орден кровавой девятки», туман амнезии и захват города. Столько всего. И под самый конец, когда положение начало выправляться, он не смог приспособиться. Угодил в драку, получил удар по голове и вскоре умер от эмболии.
– Мне жаль.
– Семнадцать лет мы работали вместе. Он был мне как брат. Я сказала себе, что буду хранить мир. Кое-кто дал мне список имен, и я узнала ваше, оно было в этом списке. Так что, возможно, мне стоит поддерживать определенных учеников и пристально наблюдать за теми, кто в любом случае будет создавать неприятности.
Ябеда. Это она устроила.
– Я не буду ни подтверждать, ни опровергать, что я из таких учеников…
– Конечно.
– …но зачем? Что вы из этого получите?
– Мир. Это плохой путь, но он мирный. Из-за кризисов в этом городе я потеряла хорошего друга и босса, но больше я никого не потеряю. Особенно из числа моих учеников.
Почему ей надо было сообщить об этом мне? Меня бы более чем устроило неведение. Это извращение понятия справедливости. То, что оно извращено в мою пользу, не имеет значения.
– Обращайтесь со мной так же, как с любым другим, – попросила я.
– Хорошо.
Я ей не вполне поверила. Если она подмасливала Ябеду, помогая ей упрочить свой фундамент и, возможно, поставляя Ябеде информацию о самых проблемных бандюках, едва ли я могла полагаться на ее беспристрастность.
Я победила, можно сказать, но это маленькое откровение вымело из моей победы справедливость.
– Я пойду, – сказала я.
– Мне нужно, чтобы вы заполнили кое-какие бумаги, чтобы можно было организовать отстранение Эммы. Вы ученица этой школы?
– Нет.
– Вы намереваетесь быть ученицей?
– Нет.
– Окей. Тогда заполните форму гостя. Сейчас я снова перезагружу компьютер, распечатаю то, что вам нужно, вы заполните одну короткую страничку, и я сделаю все остальное.
Я собиралась запротестовать, выдумать какой-нибудь повод и уйти, но тут зазвонил телефон. Директор взяла трубку и, прижав руку к микрофону, сказала мне:
– Подождите в приемной, вам секретарь все вынесет.
Я не могла возразить, не вмешиваясь в телефонный разговор. Пришлось выйти из кабинета.
Эмма тоже была в приемной. Она сидела съежившись на стуле, Коллинз стоял рядом с ней. Несомненно, она уже заставила секретаршу позволить ей позвонить отцу либо заставит, как только представится возможность.
Я стояла на противоположном краю комнаты.
Меня охватило оцепенение. Легкое чувство отвращения от того, как все повернулось, от того, что система выглядела рабочей исключительно потому, что прогнила до фундамента. Я все еще чувствовала остатки гнева и раздражения от перепалки с Эммой, адреналиновое возбуждение…
Я подняла руку, чтобы поправить очки, и обнаружила, что мои пальцы дрожат. Меня трясло, и я не могла понять почему. Ни одна из эмоций, которые я могла выделить, не давали бы такую реакцию. Даже все вместе – не дали бы и половинной.
В горле застрял ком, и мне хотелось плакать, и при этом не было грустно. Я была счастлива? Испугана? Испытывала облегчение? Ничего не могла извлечь из мешанины чувств.
Неужели мой эмоциональный макияж настолько паршивый?
Я нашла стул и не столько села, сколько рухнула на него. Сосредоточилась на глубоком дыхании, на применении способности, чтобы связаться с букашками и отсоединиться от всего остального.
– Хиберт? Тейлор Хиберт? – позвала секретарша.
Я встала и прошла к стойке, где получила лист бумаги, уже прикрепленный к планшету.
Часть информации уже была внесена, и заголовок предлагал мне проверить, все ли правильно. Мое имя, возраст и класс, адрес…
Я застыла.
Адрес: 911 Опасность-стрит.
Запасной адрес: 9191 Спасайся-авеню.
Я подняла голову и посмотрела в сторону директорского кабинета. Директор стояла у окна, прижимая трубку к уху и глядя на меня.
Одними губами она произнесла: «Беги».
Кто-то знает, что я Рой.
Я побежала.