УНИЧТОЖЕНИЕ 27.3
Снова к истоку.
– Эмма умерла, – сообщила я.
София кивнула.
– Да, ее отец мне рассказал.
Ни следа эмоций на ее лице. Ни намека на изменение. Ей было плевать, или она носила невероятно искусную маску?
Забавно, с какой легкостью люди надевают эти маски. Костюмы – в глобальном масштабе просто ерунда. Будь то тканевые или кевларовые, из паучьего шелка или из стали. Именно фальшивые лица, которые мы носим, защитные слои за слоями, ложь, которую мы твердим сами себе, – вот что создает настоящие барьеры между нами и окружающим враждебным миром.
Глядя на Софию, я обнаружила, что и сама инстинктивно тянусь к такой маске. Я использовала букашек в качестве отдушины для своих чувств, даже несмотря на всю мою озабоченность насчет пассажира и того, что он, возможно, сливается со мной. Я носила на себе ауру непоколебимого спокойствия, хоть и не была уверена, что мне самой нравится Тейлор последних полутора лет, которая делала это как по привычке, так и из необходимости.
Мы вдвоем в этой дерьмовой импровизированной тюряжке. Ябеда построила это сооружение заранее, подумав, что нам может понадобиться надежный склад или тюрьма для тех, кто доставляет неприятности на Земле Гимель. Слишком маленькая тюрьма, даже несмотря на все принятые меры. Тем, кого приговорили менее чем к шести годам, давали ограниченную свободу и держали в более изолированном месте, где к ним могли присоединяться родные и друзья. Но это правило раннего освобождения не распространялось на паралюдей.
Возможно, тут было нарушение прав человека или повод для судебных исков, но больших шишек занимали другие вопросы.
Мой телефон зажужжал. Я взяла его и глянула на экран.
«Удар по Японии. В. осталось мало. Большинство эвак. Прибл. 22м жертв. Общее прибл. число 500м».
– Телефон производства ОПП, – прокомментировала София. – Модель новей, чем была у меня.
– Угу, – ответила я и положила телефон на полочку под пуленепробиваемым стеклом.
– Большая страшная Шелкопряда. Тебя ведь так теперь зовут, да?
– Я предпочитаю Тейлор.
– Тейлор. Сделала неплохую карьеру по меркам Плащей.
Я пожала плечами.
– Это не было первым приоритетом, в общем масштабе. Я хотела силу только для того, чтобы делать то, что нужно делать.
– Меня никогда не тянула сила в общем смысле, – сказала София. – Личная сила? Я всегда уделяла больше внимания силе на уровне «один на один».
Я позволила себе чуточку расслабиться. Нам есть что обсуждать. Разговор не превратится в битву, в обмен атаками.
– Похоже, ты хорошо усвоила мои уроки, – произнесла София. – Воспользовалась тем, что извлекла из наших маленьких… как это называется? Занятий? И в конце концов сделала из себя хоть что-то.
Она ставит это себе в заслугу? Я была чуточку ошеломлена – ее психологическая гимнастика тут достигла цели… что?
Легкая улыбка коснулась ее губ. Самодовольная улыбка превосходства. Я уже видела эту улыбку достаточно много раз.
– На щеке нет отметины, где я тебя разодрала.
– Видимо, она исчезла в какой-то момент, когда меня лечили или регенерировали. Мрак, или Панацея, или Козел Отпущения. Не знаю.
– Мм, – промычала она. Ее глаза изучали меня, и взгляд их был недобрым. – Твоя семья выбралась нормально?
Этот вопрос был как пощечина.
– Нет, – ответила я. – Не знаю. Не стала тратить время на перепроверки или расспросы.
– Вот и я тоже, – сказала она. – Не то чтобы мои условия позволяли мне искать ответы. Но они все равно мало навещали. Визиты вежливости, ну ты знаешь?
– Нет, не знаю, – ответила я. – Папа вел себя очень классно после того, как я вступила в Защитники. Мы с ним виделись не так часто, как, возможно, я хотела бы, но это не казалось визитами вежливости.
– Вот разница между мной и тобой, – сказала София. Кинула взгляд через плечо на охранницу за своей спиной, потом закинула ногу на полочку под разделительным стеклом. Руки в наручниках она положила на бедра. – Твой папочка о тебе заботился. Помнишь то собрание в школе, когда ты пыталась добиться для нас отстранения? Меня больше бесило даже не отстранение, а то, что твой папа там был.
– Значит, та женщина…
– Тетка из ОПП.
Я кивнула, но от ответа меня отвлекла новая вибрация телефона. Я взяла его и глянула на экран.
«Удар пузырем по Мордовии. Спящий проснулся, последнее место наблюдения – на пути к порталу Заин. Потери неизвестны».
– Миру правда приходит конец? – спросила София.
– Угу, – ответила я, снова кладя телефон. – Масштаб, урон, последствия – всё хуже, чем при любом нападении Всегубителя. По оценкам, пятьсот миллионов уже погибли.
Упоминание полумиллиарда жертв подействовало на Софию не больше, чем упоминание смерти Эммы. На взгляд.
– Какая жалость, – произнесла она.
– Пути назад нет, – сказала я. – Сейчас мы готовимся к контрудару. Посмотрим, что работает, что не работает.
– Он завалил Бегемота.
– Я знаю, – кивнула я. – Я там была.
Эти слова, похоже, вызвали ее раздражение. Она насупила брови и закинула на полочку обе ноги, скрестив лодыжки. Только устроившись в этой позе, она проговорила:
– Он завалил Бегемота, этого никто не мог. Он сильнее.
– Мы все равно попытаемся, – сказала я. – Не думаю, что кто-то из нас готов просто сложить лапки и умереть.
– Тупо, – произнесла София. – Выбросить свои жизни впустую.
– Альтернатива не лучше, – возразила я.
– Какая альтернатива? Не драться? Найти хорошее место в другом измерении и спрятаться? Это в тысячу раз лучше, Хиберт. Перед этим засранцем мы все равно что тараканы. Ты знаешь, что будет, если мы встанем строем и пойдем вперед умирать? Сильнейшие из нас погибнут, некому будет защищать остальных, и человечество вымрет. Нет. Нахер. Тараканы выживают потому, что как бы ты ни старалась, их слишком много, они слишком крепкие и слишком сильно распространены, поэтому сколько-то всегда остается в живых. Они переживают хищников, яды, пожары, радиацию, и через несколько поколений они снова в полном комплекте.
– Однако ты сражалась с Левиафаном.
– Я и с Бегемотом сражалась, за несколько месяцев до того. В некотором роде. В основном занималась поисками и спасением. Разница между тем и этим в том, что против гребаного Всегубителя мы вроде крыс. По сравнению с ними мы грязь, но грязь, способная кусаться. Собери вместе достаточно много крыс, и они убьют человека, как бы хорошо он ни был экипирован.
– А тараканы не смогут? – спросила я с ноткой иронии.
Она одарила меня взглядом, какой люди обычно приберегают для случаев, когда в них плюют.
– Не пытайся умничать, Хиберт. Это тебе не идет.
Я закатила глаза.
– Я выражаюсь метафорически. Это… как это называется? Вроде лестницы.
– Иерархия.
– Иерархия. Да. Сайон на ступеньку выше Всегубителей.
– На пару ступенек, – поправила я.
– На пару ступенек. Неважно. И ты должна это дерьмо оценивать, ясно? Где, блин, мы стоим по отношению к нему? На самом дне. Как мы с этим справимся? Мы рассыпемся. Разбежимся достаточно далеко друг от друга. Один тип не сможет перебить нас всех, если мы сумеем расползтись по миллиону разных земель. Засесть в деревнях и прочее такое. Неважно.
Эти слова меня несколько застали врасплох. Это был не плохой план. Пораженческий, но не плохой. Неявно, но именно его мы держали в голове на совещании, хоть и договорились выискивать возможные варианты. Мне сейчас представилась возможность понять, как София воспринимает мир, так ли на нее действует ее пассажир, как мой на меня; и я видела, какую философию она, похоже, ценит.
Я смогла заглянуть в Софию, и то, что мне открылось, не соответствовало моим ожиданиям.
Я осторожно заметила:
– А я-то думала, что ты больше сосредоточена на своем превосходстве над другими.
София покачала головой, ее губы чуть изогнулись.
– Я держалась с превосходством, потому что обладала превосходством. И по-прежнему обладаю им над большинством. К этому прилагаются плюшки. Делать что хочешь, уходить от наказания за всякое дерьмо, заставлять людей смотреть сквозь пальцы на то, что ты хочешь, чтоб они не видели. Держу пари, ты тоже это делала. Пользовалась своей силой себе на благо, да?
– Пользовалась, – ответила я. – Да, бывало.
– Потому что ты лучше их. Может быть, ты немного задираешь нос, а? Немного склонна не прощать ошибки?
– Была склонна, – ответила я. – Но фокус в том, что, если по сути, это не сделало меня сильнее или умнее. Не дало преимущества в критический момент. Возможно, даже наоборот.
София уронила ноги на пол, подалась вперед и сложила руки на полочке, придвинувшись лицом к стеклу на дюйм, если не меньше.
– Но это помогло тебе добраться туда, куда ты добралась. Были и другие, и они тоже ничего не смогли. Это не повод менять точку зрения.
– Это был чертовски важный момент, – сказала я ей. – Самый важный момент. А я не оказалась в нужном месте, не связалась с нужными людьми. И главное – я не задавала нужных вопросов.
София выглядела явно разочарованной.
– Ну вот, опять ты ведешь себя как плаксивая сучка. Сплошной негатив.
– Ретроспектива, – пояснила я. – Выясняю, что я сделала не так, и через это изменяюсь.
– Твоя главная проблема, Хиберт, в том, что ты никогда не понимала своего места. Я почти зауважала тебя. Трудно не уважать, когда ты, по сути, копируешь меня. Но ты по-прежнему забиваешь себе голову херней, которой не должна забивать.
Копирую ее.
Я признала, что брала уроки у Бакуды, у Джека. Некоторую склонность к гиперопеке взяла у Чистоты, но обратила ее на свою территорию. Я училась у Змея, у Аккорда. И тем не менее слова Софии меня укололи.
Я знала почему. Не потому, что она была пугающе точна. Нет. Потому что в этом она нашла для себя выход. Отмазку, оправдание, позволяющее ей сохранить свое маленькое, аккуратное мировосприятие.
Лучшей местью с моей стороны было бы просто хорошо жить, но, возможно, какая-то мелочная частица меня хотела втереть Софии соль в рану, да побольнее. Не то чтобы я хорошо жила. Ситуация была катастрофична, папа умер, и я не была уверена в своем собственном положении.
Я опустила взгляд на свои перчатки. Они были темно-серые, но все в запекшейся крови, и даже тщательное полоскание в холодной воде не позволило их как следует отчистить.
– София, – произнесла я.
– Мда? – спросила она, откинувшись на спинку стула.
– Они открывают Птичью клетку. Выпускают некоторых из самых жутких преступников в надежде получить какую-то помощь против Сайона. Там очень хорошая боевая мощь.
– Угу.
– Нет смысла заходить так далеко, если не применять тот же принцип на меньшем масштабе. Не уверена в конкретных цифрах, но возможных рекрутов – чертова прорва.
– И ты явилась сюда, чтобы что, рекрутировать меня?
Я пропустила ее слова мимо ушей.
– Проблема в том, что в нынешней ситуации невозможно нормально все отслеживать. В этом хаосе трудно вести записи, и время слишком поджимает – мы не можем собирать совещания, чтобы обсуждать кандидатов. Как же тогда решать, кого освобождать?
– Хороший вопрос, – сказала София. Мой взгляд она встретила своим твердым взглядом. Уже не злобным.
– Плащи взаимодействуют в основном с другими Плащами. Маленький круг тех, среди кого надо искать, связываться и расспрашивать; это лучше, чем пытаться разыскивать гражданских, которые могут знать то-то и то-то. Конечно, это несовершенный метод. Даже дефектный. Но мы расспрашиваем жертв. Сокомандников, которым были доставлены проблемы, врагов этих Плащей, все в таком духе. Заслуживает ли этот заключенный Плащ освобождения? Зная, что на кону, готовы ли вы оставить прошлое в прошлом и дать этому человеку второй шанс?
Она ухмыльнулась.
– И ты, получается, моя жертва?
– Я и броктон-бейские Защитники, – ответила я. – «Темных лошадок» тоже спрашивали, но они доверили свои голоса мне, добавив лишь несколько предложений.
«От нее ни хера не будет пользы, – сказала Чертовка. – И она стреляла в моего брата. Эта сука не стоит того, чтобы все время беспокоиться, не пальнет ли она тебе в спину из арбалета».
– Идиотизм, – произнесла София. – Превращаете это в какой-то конкурс красоты.
– Делаем то, что должны, – ответила я.
– Идиотизм, – повторила она. Если бы это не было второй раз то же слово, я могла бы не заметить. Чуточку другая интонация. Тень эмоций? Презрение? Разочарование?
Возможно, свобода интересовала ее больше, чем она демонстрировала.
Возможно, на каком-то уровне она осознала, что пожинает последствия своих же предыдущих поступков.
Что ж, я тоже когда-то была в этом положении.
– Полагаю сейчас тот момент, когда я должна умолять? Даю тебе какое-никакое удовлетворение, ты получаешь какое-никакое…
– Облегчение, – произнесла я. – Нет. Я не собираюсь заставлять тебя это делать.
– Потому что я не буду.
– Я знаю.
«Это не в твоем стиле, судя по тому, что ты здесь уже говорила». Эта личная гордость, эта безопасность, которую она, похоже, нашла в том, что знала, где ее ниша в мире и как она в нее вписалась, – вот ее маска, тот барьер, которым она отгородилась.
– Ты причиняла зло людям, – сказала я. – И, судя по тому, как ты обращалась со мной в ту ночь, когда «Темные лошадки» тебя похитили, – попыталась перерезать мне горло… ты убивала.
– Да. Как и ты. Возможно, на твоем счету больше трупов, чем на моем.
– Возможно, – кивнула я.
– И ты тоже причиняла зло людям.
– Да, – согласилась я.
– Намного больше, чем я.
– Вероятно.
– И ты даже не пыталась как-то таиться. Захватывала город, грабила банк, атаковала благотворительную вечеринку, атаковала штаб-квартиру…
– Вымогала у мэра, – добавила я. – Незаконно удерживала людей, и много чего еще.
– И тем не менее ты там, а я тут, – сказала София. А потом ухмыльнулась. – Забавно, как так получается. В итоге все сводится к силе. К власти. Насколько ты полезна другим? Я была полезной, сильной, даже продаваемой в определенной нише, и ради меня они дергали за ниточки. Даже тебя дергали.
– Угу.
– Но от меня стало больше проблем, чем я стоила. Они кинули меня в тюрягу, сказали, за нарушение условий испытательного срока. Но почему они это сделали на самом деле? Потому что от меня больше проблем, чем я стою. Я перестала быть полезной, да, Хиберт? Регент до меня добрался, и я стала обузой. Меня уже нельзя было использовать, чтобы драться с плохими парнями. Пигги уволили по этой же причине.
– Даже если бы это было так, они могли бы перевести тебя в другой город. И перевели бы, – возразила я. – Но, возможно, ты сожгла мосты. Возможно, другие команды тебя не хотели.
София качнула головой, ее ухмылка стала шире.
– Думаю, твое видение немного узковато, – сообщила я ей. – Дело отнюдь не только в полезности. Есть и другие факторы.
– Например? Умение нравиться? Внутреннее содержание? Уважение? Доверие?
– В таком духе, да, – ответила я.
– Херня, – отрезала она. Ее глаза прищурились. – Думаешь, ты умеешь нравиться лучше, чем я? Иди на хер, и я сейчас не прикалываюсь, как мы делали в школе. Мы с тобой одинаковые. Мы крепкие, когда это необходимо, мы бьем достаточно жестко, чтобы враги не могли отвечать. То, что мы делаем, мы делаем хорошо. Разница в том, что тебе чуть больше повезло, ты поставила на правильную лошадь.
– Нет, София, – сказала я.
– Нет? Ты бегала, верно? Об этом говорили по телеку.
– Бегала, да.
– И ты не считаешь, что пыталась меня имитировать? Подсознательно? Я была в легкоатлетической команде, и вот она ты, лузерша, которая ищет, как бы ей сделать себя лучше, и ты начинаешь бегать?
– Даже не близко, – ответила я, чувствуя некоторое раздражение. – По крайней мере, в этом отношении. В других? В каких-то отношения, возможно, мы похожи. Возможно, быть Плащом в этом свихнутом мире означает, что ты должен идти этим путем, хоть немного.
– Быть человеком, – поправила меня София. – Иметь дело с реальностью.
– Может быть, – сказала я. – Но если я и была похожа на тебя, то справлялась с этим лучше, чем ты, заходила дальше, испытывала границы активнее.
Ее глаза прищурились еще больше.
– И думаю, это очень дерьмовый способ существования, – закончила я.
– Ай, – произнесла она. – Ты меня задела.
В ее голосе я ничего не слышала, как и не видела ничего в выражении ее лица… но плечи были напряжены, а руки перестали елозить и лежали неподвижно.
Я встала со стула, забрала телефон и кинула взгляд на дисплей.
«НЗ выпотрошена. Контратака назначена через 1.5 ч от сейчас. Проверка эффективности некоторых способностей на удалении. Легенда, Притворщик, Эйдолон на борту для помощи. Требуется Шелкопряда для поддержки и администрирования на месте».
– Стало быть, ты идешь, – произнесла София.
– Да. Ты сказала, что не будешь помогать, предпочитаешь сбежать, как таракан.
– Я не говорю, что я предпочитаю. Я говорю, что так надо сделать нам всем.
– Неважно. Ты вольна меня переубедить.
– Снова вернулись к теме мольбы.
– Переубедить.
Она качнула головой.
– Нахер. Гори оно все синим пламенем. Так будет лучше для всех. Никакого притворства, никакой фальши, никаких традиций и «так оно было, значит, так будет и впредь». Нажать на «ресет», а потом кто останется, тот и начнет все сначала.
– Звучит примечательно похоже на Джека.
– Иди в жопу, Хиберт.
– Отлично. Я ухожу с чистой совестью. А ты сиди в своей камере и трясись каждую минуту, что Сайон может заявиться сюда и стереть вас всех с лица этой планеты.
Она ухмыльнулась, на я видела все еще сохраняющееся напряжение в ее шее и плечах. Я чувствовала себя Рэйчел, которая смотрит на кого-то и пытается понять его естественные реакции, разобраться в них.
Или все наоборот? Может, я как Рэйчел, которая смотрит на собаку и понимает ее так, как большинство людей понимать неспособно?
– Ты боишься, – сказала я.
– Иди в жопу, Хиберт, – выплюнула она.
– Ты боишься и прячешь это за очень хорошей маской.
– И это в жопу. Ненавижу эту фальшь, это лицемерное дерьмо.
– Ты сказала, что мы похожи. Ты права. Мы обе умеем делать хорошее лицо.
Она буквально прорычала:
– Есть разница между «делать вид» и «быть». Я никем не притворяюсь.
– И тем не менее ты отказываешься делать что-либо, чтобы сойти со своего пути. Вот почему ты так упорно цепляешься за свое место. Если ты с него не сдвинешься, то тебе и не придется рисковать, что маска с тебя слетит.
– Да отвали ты уже, блин, Хиберт. Ханжа, всезнайка, сука, сирота!
«Сироту» она добавила, чтобы ударить побольнее, чтобы спровоцировать меня. Однако я чувствовала себя нормально. Больно? Да. Я чувствовала, что не хватает чего-то глубокого, важного, и была пока не готова позволить себе ощутить эту эмоцию во всей полноте. Услышать полностью эти слова или увидеть тело и узнать, что папы больше нет.
Мне нужно будет это сделать, и, возможно, скоро, хотя бы чтобы отдать папе дань уважения.
Так что да. Это было больно. Слова Софии меня ранили. Я по-прежнему была в смятении. Но все равно сохраняла спокойствие.
Никакого притворства. Никакой маски. Это я, и я окей.
– Спасибо, София, – сказала я. – Мне теперь намного лучше, чем было до этой встречи. Не знаю…
– Лузерша!
Этим возгласом она привлекла внимание охранницы. Та подошла ближе.
– …права ты или нет насчет того, что мы похожи. Но я не хочу быть той, с кем ты можешь себя сравнивать. Я собираюсь снова быть Тейлор, так что спасибо тебе за то, что помогла мне примириться с этим.
Я могу быть Тейлор и при этом не быть слабой. Сохранить в себе лучшие стороны Рой и Шелкопряды.
Я развернулась уходить.
– Пошла ты на хер!
Ее маневр был отработан – несомненно, она тренировалась в камере или в какие-то моменты, когда она была скована и без наблюдения. Способ выгадать долю секунды, чтобы применить свою способность, пока ее запястья не в контакте с наручниками, – она дала им упасть с верхней части предплечий к кистям. Я почувствовала это движение своими букашками.
Ее нога зацепилась за стул, София сделала его таким же нематериальным, как и себя, а затем пнула, послав стул прямо через пуленепробиваемое стекло. Стул материализовался заново, врезавшись в мой, и оба, в свою очередь, врезались в меня.
Я споткнулась. Икра, о которую ударились складные стулья, засаднила.
Что до Софии, ее повалила охранница, и наручники натянулись вокруг запястий.
– Значит, вот это настоящая ты? – спросила я.
– О господи, ты, пре… претен…
– Претенциозная.
– Претенциозная блядь! – прорычала София сквозь кряхтенье своей борьбы с охранницей. – Я тебя порву!
– Потрать минутку или две на то, чтобы успокоиться, – посоветовала я. – Дыши глубже. Если ты сможешь расслабиться, а потом посмотреть мне в глаза и пообещать, что не будешь причинять вред мне или кому-либо еще, я дам «добро», чтобы тебя выпустили.
Повисла пауза – от шока застыли и охранница, и София.
– Вы шутите, – выдавила наконец охранница.
София просто лежала, прижатая головой к полочке, и тяжело дышала. Ее лицо было скрыто за волосами.
– Предложение краткосрочное, София, – предупредила я. – Мне нужно некоторое время, чтобы подготовиться, и, если ты идешь со мной, тебе оно тоже понадобится.
Она не двигалась. Охранница встала с Софии, удерживая лишь цепь наручников и заламывая ею руки Софии. Должно быть, это было очень неудобно: тело Софии было выкручено набок, голова опущена.
Боится.
– Я не прошу тебя сражаться с Сайоном. Поиски и спасение – этого будет достаточно. Не гарантирую безопасность, но…
– Может, уже заткнешься? – голос Софии звучал приглушенно, потому что при ее позе голос плохо проходил через перфорированный участок стекла. – Блин, я согласна, только бы ты перестала надо мной зудеть.
– Посмотри мне в глаза и пообещай, что не будешь меня доставать.
Охранница позволила Софии выпрямиться.
София встретилась со мной взглядом. Она смотрела так, будто один этот взгляд мог выразить сто разных сортов насилия.
– Обещаю.
Я пожала плечами. Охранница посмотрела на меня, и я кивнула.
– Дело ваше, – сказала она. – Отведу заключенную к заднему выходу и подготовлю.
– Не нужно, – ответила я. Подняла голову к потолку. Давайте-ка попробуем. – Две двери, одна для меня, вторая для нее, туда, где собираются остальные за Земле Бет.
И двери открылись – два прямоугольных окна, по одному с каждой стороны от стекла. В отличие от порталов, которые я видела раньше, эти были темными.
София, все еще скованная, искоса провожала меня злым взглядом, когда я направлялась к порталу. Портал за мной уже закрывался, когда я увидела, как она разворачивается и входит в другой.
Я не хотела давать ей полную свободу, без всякого присмотра. Решила, что какое-то время буду держать ее при себе, а потом найду куда пристроить.
Это решение меня не напрягало. Нормально. И это у меня была не маска, настолько прочная, что с таким же успехом могло быть реальное лицо. Нет. Все намного проще.
Я ее больше е боюсь.
***
Тут и без нее было чего бояться – чего-то большего.
Небо было пасмурным, но не потому, что его полностью затянули облака. Пыль, густая и тяжелая, накрыла все. Солнце всходило, и ощущение было, словно оно всходит уже довольно долго. Эффекты телепортации через несколько часовых поясов.
Красное. Небо было удивительного красного цвета – то, что виднелось между почти черными облаками. Высокие горы были окрашены в похожие оттенки – густые тени, яркие краски.
Мое дыхание вышло облачком тумана. Я была одета по-летнему. А тут… было холодно. Ландшафт вокруг нас напоминал угли в костре, черные и красные, покрытые белым пеплом, но было холодно. Этот холод вытягивал тепло даже из моих ног. Мы находились на склоне горы, на широком, плоском карнизе, где поместились бы три вертолета. Но сейчас здесь был один «Азазель» и толпа из где-то шестидесяти человек.
– Сколько лет, сколько зим, – услышал я чей-то голос. Бостонский акцент.
Я развернулась. Это был Сплав со своей партнершей, девушкой со щупальцами, обвившимися вокруг его тела. Он обращался не ко мне.
Нет, он смотрел на Софию.
– Привет, шеф, – ответила она.
Сплав взялся за кольца ее наручников и впитал их в себя. София размяла плечи, потерла запястья.
– Не доставляй проблем, – предупредил Сплав. – Тут многие на взводе.
– Угу, – кивнула София.
Сплав вернулся к своей группе.
София осталась стоять в одиночестве и мерзнуть в тюремной одежде.
Время шло. Едва ли я прибыла в последний момент, прямо к началу главного события. Я шла вдоль края обрыва, обходя кучкующихся людей, пока не приблизилась к «Азазелю».
Там внутри была Ябеда, полностью поглощенная компьютерными экранами. Бунтарь склонился над ней и давал указания.
Я не стала им мешать и присоединилась к Рэйчел и Чертовке, которые сидели, привалившись спинами к Ублюдку; их вытянутые ноги были в считаных дюймах от края пропасти. Мрак держался поодаль, наблюдая за Костерезкой и в то же время держась от нее так далеко, как только мог.
– Никаких больше магазинов, – жаловалась Чертовка. – Никакого больше шопинга, никаких реалити-шоу по телеку, никаких дурацких бой-групп, над которыми можно прикалываться…
– Чем занимаетесь? – поинтересовалась я.
– Я перечисляю все, по чему буду скучать, – ответила Чертовка. – Пытаюсь начать с краев и пробираться внутрь, к самому важному. Набираюсь смелости сказать, ну ты понимаешь…
– Ты будешь скучать по нам? – спросила я.
– Оу, ты так зациклена на себе! – воскликнула Чертовка. – Это так мило! Я собиралась сказать, эээ, про тех страшноватых детишек, которые так жутко похожи на своего старшего братца? Я буду по ним скучать куда больше, чем должна была бы. Буду скучать по ним больше, чем по тебе.
Я вытянула руку и легонько пихнула ее в голову, пытаясь растрепать ей волосы, но у меня не вышло, потому что она отстранилась. Тогда я села рядом с Рэйчел.
Грудь Ублюдка вздымалась и опадала. Это была одна из причин, почему сидеть было неудобно. Тепло, но недостаточно уютно, чтобы покемарить. Для начала, здесь было слишком холодно, и моя пятая точка занемела, когда я и минуты еще не просидела. Еще больше тревожило общее ощущение, что кто-то мягко подталкивает меня к краю обрыва, потом отодвигается, подталкивает, отодвигается.
Я не была абсолютно уверена, что, если Ублюдок по любой причине вскочит на ноги, я смогу удержаться и не улететь через край пропасти. Эх, надо было надеть полетный ранец.
– У меня такого немного, – произнесла Рэйчел, нарушив молчание. – Никогда не было сильно больше, чем я смогла бы унести на себе, если б ушла из дома. Деньги были, но это всего лишь число, за которым я не могла по правде следить, на компе, которого у меня не было.
– Но теперь у тебя что-то есть, – сказала я.
Она двинула головой так медленно, что это едва можно было считать кивком.
– Угу.
Я не стала уточнять. Мы вместе смотрели на багровый рассвет.
– Не хочу это терять, – сказала Рэйчел. – Даже часть.
«Я…»
Я даже не смогла сформировать мысль, когда это услышала. Черт, Рэйчел, не говори такие вещи, не напоминай мне.
Я подумала о папе.
О маме, хотя эта рана, как мне казалось, уже зажила.
Подумала о родном городе, который уже не был родным.
Подумала о своей гордости, о своей миссии – ни того, ни другого у меня почти что не осталось.
Я поджала колени к груди, оперла на них руку и опустила голову, зарывшись лицом в сгиб локтя и в ткань куртки Рэйчел. Это было слишком публично. Габаритное тело волка создавало барьер между нами и всеми остальными, но… слишком публично.
– Простите, – промямлила я. Слезы жгли лицо.
– За что, блин, ты извиняешься? – спросила Чертовка.
Я самую малость приподняла голову, пытаясь взять себя в руки.
– Чувствую себя как-то… в общем, все чувства разметались. Слегка не в своей тарелке.
Чертовка не повернулась ко мне, а устремила взгляд узких черных линз своей маски к небу.
– Сегодня был плохой день, на случай если ты не заметила. Сегодня можно чувствовать себя погано. Это вроде как даже нормально.
Нормально.
Я думала, что мои чувства в полном хаосе, неконтролируемые, неразумные и иррациональные.
Может быть, это просто обычные чувства? Эмоции, лишившиеся упряжи в виде моей самодисциплины и склонности держать все в себе, а также отвлечения и отстраненности?
Где-то в пути я прекратила думать о своих чувствах как о смешанных или больных, вообще прекратила забивать себе голову мыслями на эту тему. На каком-то уровне я винила пассажира.
Но я сомневалась, что смогу оправдать это тем, что испытывала сейчас. С какой радости пассажир должен был пойти на попятную – сперва получить преимущество, взяв на себя мою идентичность, а потом вдруг отдать ее обратно?
Может, дело чисто во мне?
Черт. Вряд ли я хотела бы, чтобы дело было во мне и только во мне.
Я снова уткнулась лицом в локоть.
Почему?
Зачем все это?
Я втянула воздух, пытаясь дышать ровно, чтобы не подавать каких-то слышимых знаков того, что со мной происходит, но эффект получился обратным. Дыхание сбилось, и я издала тихий полувсхлип-полуикание. Дальше пошло по нарастающей.
Мне было уже плевать. Я не собиралась мысленно упрекать людей за стремление сохранять тайну личности, когда эта тема осталась настолько далеко позади, и при этом париться о моей собственной репутации и о том, как я выгляжу.
К черту. Если я буду снова Тейлор, мне насрать.
Рэйчел обвила мои плечи рукой и сжала их в неуклюжем объятии. Потом подняла ладонь той же руки и стала поглаживать меня по голове влево-вправо. Голова покачивалась от этих движений.
Утешающе, но… достаточно нелепо, чтобы я издала полувсхлип-полусмешок.
Что, возможно, было лучше всего.
Я положила голову ей на плечо, а она оставила ладонь у меня на голове, перестав поглаживать.
Мы смотрели, как продолжается рассвет, как красное небо сочится между облаков.
В какой-то момент я почувствовала, что слезы прекратились, и вытерла их. Попыталась задать вопрос, но голос послушался меня лишь со второй попытки:
– Как дела у Мрака?
– Сама его спроси, – ответила Чертовка.
Я покачала головой.
– Он в порядке. Шельма выжила, но Шулер нет, так что Шельма получила повышение.
– Стала лидером?
Чертовка кивнула.
– А.
Там есть вообще что возглавлять? Как можно управлять воровской группировкой, если все, что стоит красть, постепенно исчезает с лица планеты?
Я не стала развивать тему.
– Я… – начала было Чертовка.
– Готово! – воскликнул кто-то в толпе, перебив ее.
Все, кто находились на этом широком, плоском карнизе, повернулись.
Я снова вытерла лицо руками и встала, чуть обеспокоившись тем, что оцепенение, вызванное холодом, сковывало мои движения, а пропасть зияла совсем рядом.
Но никаких катастроф не случилось. Мы обошли спящего Ублюдка и присоединились к группе.
Открылся первый из порталов.
Из него вышел широкоплечий мужчина, заросший, как бродяга. На нем было тюремное одеяние с надписью «Бауманнский центр содержания паралюдей» поперек груди.
– А это безопасно? – спросил кто-то. Девочка немногим старше десяти лет.
– Они отправили всех по камерам. Может, какой-нибудь скоростник смог бы просочиться, если бы был в курсе, что происходит, но здесь много народу, – ответил мужчина рядом с ней.
– Ты не ответил на вопрос, – заметила Чертовка. – Нет, это не безопасно. Эти типы – мерзавцы.
Бородатый мужчина обернулся и зло посмотрел на нас, почему-то на миг как будто смутился, затем двинулся вперед. Толпа расступилась перед ним, и он подошел к краю обрыва.
Я подчитала об этих людях, пока направлялась к Софии и ждала ее прихода. Если все пойдет под откос, мы окажемся между этими типами и Сайоном. Я хотела знать.
Этого бородача звали Судейский Молот. Лидер блока. Вигилант, не гнушавшийся охотой за семьями, особенно супругами с детьми, чтобы сломать своих врагов раньше, чем до них доберется предмет, в честь которого он выбрал себе имя. Он «прославился» еще до появления правила о трех предупреждениях и даже до кодекса. Тем не менее людям надоела его «миссия», когда некий злодей угрожал взорвать небольшую бомбу, Судейский Молот объявил это блефом, а оказалось, что не блеф. Сам Судейский Молот ушел невредимым. Очень многие другие не смогли.
Вперед вышла женщина. Длинные волосы, лицо, создающее впечатление солидности. Тюремная одежда на ней была перешита в громоздкие штаны-карго и куртку. Люстрация. Знаменитость и одновременно антигероиня, она собрала группу феминисток студенческого возраста, пылающих почти религиозным жаром, а потом стала раздавать полные ненависти приказы, из-за которых развернулось безумство: тысячи ее последовательниц принялись унижать мужчин, зачастую с применением насилия. Вскоре дошло до того, что наиболее фанатичные из них стали кастрировать и убивать мужчин и даже резать других последовательниц, которые не хотели играть в эту игру.
Мама, когда училась в магистратуре, входила в одну из группировок Люстрации. Она вышла оттуда примерно тогда, когда началось буйство. Я слышала, как она в разговорах с Лейси, папиной сотрудницей, вслух недоумевала, действительно ли Люстрация планировала, чтобы все стало так плохо, как стало.
Но стало именно так. Пострадало множество людей.
Так странно об этом думать: мама когда-то была в самой гуще этого, и вот где мы сейчас. Круг замкнулся.
Женщина, худая, короткостриженая, с летящими белокурыми прядями-«перьями» по бокам – я не могла понять, это просто растрепанные волосы или такой стиль. Глаза, казалось, постоянно были полузакрыты, черты лица заострены. Она двигалась со странной текучестью, словно у нее было вдвое больше суставов и конечности гибкие, как спагетти. Что было не так. Ее звали Цапля Гармоничная, коротко – Цапля.
Записи о ее аресте были фрагментарны, что намекало на их редактирование или частичное изъятие, несомненно, ради защиты ее «детей», делавших карьеру в Защитниках или Протекторате. Она собирала детей со способностями и взращивала из них своих солдат.
Она вошла в толпу и остановилась лицом к лицу с героем лет двадцати на вид, в мантии.
Она поднялась на цыпочки, и этого ей хватило, чтобы поцеловать его в лоб. Поцелуй длился настолько долго, что это перешло грань просто странного. Открывался уже следующий портал, когда она наконец опустилась и повернулась спиной к своему бывшему подданному.
Кислотный Шторм. Убийца полицейских и Плащей, который с помощью своей способности наносил ужасающие шрамы огромному количеству своих противников и подруг. Его светлые волосы уже не были ярко-зелеными, как на полицейских фото; под глазами виднелись мешки. Он сделал один шаг от портала, потом сел на обрыв перед всей толпой, ища что-то взглядом, а когда нашел, пристально на это уставился.
Проследив за его взглядом, я обнаружила человека не в костюме Плаща, а в деловом. Он стоял и смотрел на Кислотного Шторма с таким выражением лица, будто вот-вот расплачется. Но взгляда он не отводил.
Теория Струн и Ученая Крыса вышли из одного и того же портала. Теория Струн была невысокой (и выглядела еще ниже из-за того, что сутулилась) и хрупкой, темные волосы были заплетены в косу, губы растянуты в широкой не то улыбке, не то ухмылке. В очках она вызывала ассоциацию с лягушкой или с маленькой ящерицей. Ученая Крыса был полной противоположностью – последний человек, которого можно было бы принять за Механика. Его зубы буквально вопили о нужде в брекетах – скучковались к самому переду рта, налезая друг на друга и торча из нижних десен. Он был косматый, бровастый, высокий и широкоплечий, и у него имелся приличный животик.
Теория Струн создавала свои устройства, а потом устраивала аукционы по продаже «предохранителей». Не применение своего оружия и не выбор целей, но гарантии, что владелец «предохранителя» не станет одной из ее наугад выбранных мишеней. Мишени варьировались от бензоколонок в Индонезии до битком забитого стадиона в Кардиффе.
Нетрудно представить, как много людей требовало ее ареста.
Ученая Крыса, напротив, работал в тени, создавая вещества, превращающие людей в монстров. Он применял эти вещества к бездомным, потом, когда местные бездомные закончились, стал выбирать одиноких людей – тех, кто совершал пробежки рано утром, или новоприбывших в его город. Неясно было, что именно он искал, разрабатывая формулы своих соединений. Вопрос, который занимал меня, был вот какой: он испытывал свои препараты на подопытных, прежде чем принимать их самому, или наоборот?
Оба варианта казались бредовыми, почти необъяснимыми.
Появился Гальванат. Он был одним из многих, кто подмяли под себя местную организованную преступность в начале и середине девяностых. Обладающий способностями громила в мафии, решивший, что он обладает необходимыми качествами, чтобы быть боссом. Он с этим справился, сделав целые отряды своих солдат, по сути, неуязвимыми, а заодно способными одним касанием убивать людей электричеством.
Ничто слабее Александрии или Всегубителя не способно выдержать прямое попадание лазерного луча Сайона хотя бы долю секунды, но была надежда, что Гальванат позволит некоторым людям выживать после скользящего попадания.
Черная Кадзе. Японская городская легенда, оказавшаяся слишком реальной. По слухам, она свихнулась после уничтожения Кюсю. Вот только во время судебного процесса она оставалась в здравом рассудке, спокойной, терпеливой. Никто не знал в точности, сколько жертв на ее счету, но, по осторожным оценкам, это были десятки тысяч. Она странствовала по остаткам ландшафта, убивая выживших, убивая спасателей, поднимаясь на слишком приблизившиеся корабли и убивая их экипажи, в общем, оставляла за собой огромные безжизненные площади.
И при всей этой репутации она выглядела абсолютно ординарной японкой в тюремном одеянии, с волосами, стянутыми в хвост. Ее правая рука постоянно сжималась и разжималась, словно она ожидала что-то найти и схватить, но каждый раз промахивалась.
По-видимому, с ней поговорили и сочли, что она может выйти и взаимодействовать с окружающим миром.
Я смотрела, как Масамунэ отходит от Бунтаря и членов «Гильдии» и приближается к Черной Кадзе.
Какое-то время они просто стояли в личном пространстве друг друга, неподвижные, если не считать рефлекторного сжатия-разжатия кулака Черной Кадзе.
Затем Масамунэ вернулся к «Гильдии», и Черная Кадзе пошла за ним, чуть склонив голову.
Инженю, уже не та пикси, которую я видела на полицейских фото восьмилетней давности. Тогда она была большеглазой и миленькой. Сейчас она стала привлекательной женщиной, но не из тех, какие играют девушку-из-соседнего-дома в фильмах для подростков.
Оставалось надеяться, что привычки она тоже поменяла. Она встречалась с тремя Плащами-мужчинами, героями. Они отправились в Птичью клетку, и, судя по записям, не прожили и дня после ее возвращения. Когда четвертый ее партнер с помощью своей способности отравил городской водопровод и убил без малого тысячу человек, люди заинтересовались общим знаменателем – их девушкой. Четвертого отправили на лечение, а Инженю – в Птичью клетку.
Она вытянула руку, распрямив указательный палец с крашеным ногтем, провела рукой по толпе и указала на определенную цель.
Затем пошла – неторопливо, отработанной походкой с покачиванием бедер. Подошла к Шевалье и обвила вокруг него руки, оторвав от земли одну ногу. Шевалье не двинул ни единым мускулом.
Следующим прибыл Маркиз. В его каштановых волосах и бородке только начали появляться седые пряди, а в уголках глаз – морщинки.
Он был одним из самых устрашающих мерзавцев Броктон-Бея задолго до того, как «Темные лошадки» вообще образовались. Этот тип мог сойтись лицом к лицу с целым отрядом «Воинства Восемьдесят Восемь» и уйти на своих ногах. Он был достаточно успешен, чтобы платить наемникам, и достаточно жесток, чтобы казнить их за неудачи. Его путь в Птичью клетку был очень похож на тот путь, который почти привел туда меня: столько нарушений закона, что к тому времени, когда хорошие парни его наконец одолели, правило о трех предупреждениях осталось далеко позади.
Он выглядел не таким необузданным, как на полицейском фото. Спокойнее.
Он казался даже печальным.
Подойдя к толпе, он остановился перед женщиной, которая была мне знакома, но имя вылетело из головы.
В тот момент, когда она дала ему пощечину, до меня дошло.
Леди Фотон. Сара Пелхем.
Рядом с ней стояли Гренадер и Рубака, такие же мрачные.
Все вокруг них напряглись в ожидании драки.
Напряжение спало, когда Маркиз церемонно кивнул. Прошептал насколько слов и пошел прочь, остановившись у края обрыва рядом с Кислотным Штормом, чуть правее Ученой Крысы и Теории Струн.
Появился Учитель, и я стала искать глазами Святого.
Его не было.
Учитель был мужчиной очень обыкновенной внешности. Наденьте на него свитер в ромбик и брюки цвета хаки и поместите в школьный класс, и он впишется идеально. Он уже начал лысеть, вьющиеся волосы были пострижены довольно коротко.
Преступления: заговор с целью убийства вице-президента США. Успешно. Заговор с целью убийства премьер-министра Англии. Успешно. Он выбирал крупные цели, действовал неторопливо и успешно. Создавал своих пешек, давал им низкоуровневые способности Мыслителей, которые им требовались для наблюдения и сбора информации, или для заглядывания мельком в будущее, или для интуитивного понимания, как взламывать или расшифровывать, или для понимания слабых мест противников и как до них лучше всего добраться.
Его последователи сохраняли абсолютную преданность, пока у них оставались данные им способности.
Святой хотел заполучить его сильнее, чем сохранить контроль над способностью Дракон. Почему?
Потому что свобода Учителя даст Святому возможность восстановить контроль над ее способностью и использовать ее максимально эффективно?
Это не имело значения. Сперва надо победить вот это, а потом будем разбираться с остальным. На что бы ни был способен Учитель, это не может быть хуже, чем Сайон.
С поистине монархическим опозданием явилась Гластиг Уэнье. Королева фей.
Подобно тому, как террористическая кампания Теории Струн довела людей до отчаяния в попытках остановить запланированные ею шквалы разрушения, Гластиг Уэнье навлекла на себя полчища Плащей благодаря своей привычке находить и убивать Плащей и якобы захватывать себе их души.
Проблема в том, что, хоть они и посылали на нее множество команд, у них ничего не вышло. Тридцать два Плаща убиты и захвачены.
Тогда они послали еще. И вновь провал. Из пятидесяти двух, вынужденных отступить, тринадцать были убиты и захвачены.
Когда и этого оказалось недостаточно, они обрушили на нее все, после чего она сдалась.
Она отправилась в Птичью клетку добровольно.
А теперь ее выпустили.
Лидеры тюремных блоков. Они продержались, сохранили свои территории, и Мыслители дали «добро» на их присутствие здесь. Впрочем, эта перепроверка не имела того веса, какой должна была бы иметь, с учетом того, что у одной этой группы было по меньшей мере три способа заморочить голову Мыслителям.
Однако это боевая мощь.
У нас оставалось где-то от получаса до сорока пяти минут, прежде чем мы в первый раз попробуем атаковать Сайона. Будем пытаться как можно больше, при этом рискуя как можно меньше. Эти типы послужат в лучшем случае ценным ресурсом. В худшем – пушечным мясом.
Прибывали другие заключенные. Десятки. Некоторые выглядели как помощники лидеров блоков. У других был такой вид, будто им просто некуда деваться. Люстрация жестом поманила к себе девушку с желтыми перьями в волосах, но та не сдвинулась с места.
Я увидела, как выходит Лун в сопровождении еще нескольких Плащей. Он остановился, глубоко вдохнул, затем выдохнул с такой силой, что я услышала. Он был топлесс и даже не пытался как-то прикрыться, несмотря на холод. Он обвел взглядом толпу; этот взгляд чуть задержался на мне, на Рэйчел и на Мраке.
Следом вышла Панацея.
Она изменилась. Буйные каштановые кудри были заплетены в косу, лицо похудело, скулы стали заметнее. На ней была майка, а тюремная куртка была обвязана вокруг пояса. Всю длину рук покрывали татуировки. Главенствующее место на правой руке занимало солнце, на левой – сердце с мечом.
Простые татуировки, символы и идеи становились тем плотнее, чем ближе располагались к кистям, а пространство между черными и белыми образами заполняла ярко-красная краска.
Кровь на ее руках.
Было очень заметно, как обычные заключенные вокруг нее расступились, когда она шагнула вперед.
Очень заметно, как Лун буднично заговорил с ней; его голос рокотал низким басом, пока она обшаривала толпу взглядом. Ее глаза остановились на членах «Новой волны». На ее маме и папе.
Рубака двинулась вперед и обвила Панацею руками.
Панацея приняла объятия напряженно. Опустив глаза.
Затем, словно в попытке отвлечься, она подняла их и снова обвела толпу взглядом. Посмотрела на меня, на Рэйчел, Мрака и Чертовку.
На миг озадаченное выражение возникло на ее лице, когда она посмотрела на Софию, стоящую в стороне, а потом опять на меня.
Она прошептала какое-то слово. Я его не расслышала среди шума разговоров в толпе.
Что?
Затем ее взгляд упал на кое-кого еще. На Костерезку.
Та подняла руку и коротко помахала.
На этот раз я услышала Панацею.
– Твою ж мать.