ГЛАВА 12. ИЮЛЬ 2
1
Сезон дождей ушел, его сменило настоящее лето…
26 июля.
Долгий первый триместр остался позади. На третий день каникул во второй половине дня закончился мой второй в этом году переезд. Из квартиры Е-9 во «Фройден Тобии» – туда, где я жил всегда, в родовой особняк Акадзавы. Маленький такой переезд.
За почти четыре месяца, прошедшие с апреля, количество моих пожитков почти не выросло, так что, как и в прошлый раз, я не стал связываться с фирмами. Таскать все в одиночку было бы тяжело, но мне протянул руку помощи Ягисава. Настоящий друг.
Обои и пол были такими новыми, что аж сверкали. Перетащив в мой кабинет (он же спальня) последние вещи, мы с Ягисавой хором выдохнули. Переместились в хорошо кондиционируемую гостиную и устроили отдых; тетя Саюри в награду за труды принесла нам холодную газировку.
– Спасибо за труд. Ягисава-кун, тебе тоже спасибо. Тяжело было?
– Не-не, абсолютно никаких проблем, – и Ягисава, держа обеими руками концы висящего на шее полотенца, гордо выпятил грудь. – Спасибо за воду.
– Мороженого не хотите?
– Да, пожалуйста.
– Немножко подождите. Приготовлю вам особое парфе.
В начале месяца прогнозировалось, что к началу летних каникул как раз закончится ремонт, и тогда я смогу въехать. Но вечером пятого числа дедушка Хиромунэ умер из-за рухнувшего дерева в заднем дворе, и пострадавшие тогда комнаты и двор до сих пор не привели в порядок.
Поэтому глава семьи, дядя Харухико, и тетя Саюри сказали, что вернуться я смогу, когда с этим разберутся окончательно. Нацухико-сан и Маюко-сан из «Фройден Тобии» предложили: «Со-кун, можешь жить у нас сколько хочешь». С одной стороны, я был благодарен за эти слова, но с другой, во мне все сильнее разгоралось чувство, что здесь я оставаться не должен. Поэтому я эгоистично заявил дяде Харухико и тете Саюри, что собираюсь переехать прямо сейчас…
Потому что, оставаясь в той квартире во «Фройден Тобии», я неизбежно вспоминал уже не существующую в нашей «реальности» ее – Идзуми Акадзаву. И не просто вспоминать. Возможно, мое сердце запутывалось в иллюзии того, чего не должно существовать, и меня утягивало. Это меня печалило и в то же время пугало… Вот поэтому.
Прикончив газировку одним махом, я оставил Ягисаву в гостиной, а сам вышел. И тут же вернулся с сумкой, которую закинул в свою комнату вместе с остальными перенесенными вещами.
– Вот, смотри, – сказал я и положил перед Ягисавой то, что достал из сумки. Мини-фотоальбом на одну катушку пленки.
– Мм? – Ягисава, склонив голову набок, заглянул в альбом. – Аа, с того раза, – пробормотал он и погладил чахлую бороденку.
Фотографии, которые мы сделали перед лотосовым прудом четвертого июля после уроков. После этого много чего произошло, и я к пленке не прикасался, но вчера, взяв себя в руки, все-таки проявил и напечатал.
«Памятные фото», которые сам Ягисава и предложил тогда сделать.
Сперва в альбоме было несколько фоток, где были я с Ягисавой или я с Идзуми. Потом разнообразные одиночные фото, затем сделанные Камбаяси-сэнсэй по нашей просьбе фотографии нас троих – меня, Ягисавы и Идзуми. Но…
– С того раза, когда мы с тобой вдвоем фоткались на память. Хм. Рука из лотосового пруда все-таки на фото не попала, – произнес Ягисава в своем стиле, листая альбом. – А те, где мы вдвоем, сделала Камбаяси-сэнсэй.
Аа… ну конечно.
Это была ожидаемая реакция; однако я чуть покачал головой, чувствуя себя неуютно.
Конечно, Ягисава не видел Идзуми, находящуюся прямо в центре фото. Для него там были только он и я. Он помнил, что в тот день ходили сниматься не три человека, а «мы с тобой вдвоем». С исчезновением «лишнего» = Идзуми все воспоминания о связанных с ней вещах и событиях ради сохранения связности были перезаписаны.
– Что такое, Со? – Ягисава озадаченно посмотрел на меня. – Как-то это… хмм. Может, вот это? На самом деле на этой фотке, может, есть еще и она? Идзуми Акадзава, твоя кузина?
– …Да, – вздохнув, ответил я. – Ты догадался?
– Ну, более-менее.
– Более-менее умом понимаешь, да?
– Ну да. …А ты ее видишь? На этой фотке.
– …Угу.
Я сел рядом с Ягисавой, взял альбом в руки и открыл.
– Вот первая фотка, где мы с тобой. Тогда Камбаяси-сэнсэй еще не было, и снимала она. Следующую делал ты, Ягисава, на ней мы с ней… но ты ее не видишь, да?
– Угу. Я вижу на ней одного тебя, Со.
Ягисава поморгал глазами за круглыми линзами очков, затем продолжил:
– Ммм… Так если подумать, композиция какая-то неуклюжая. Как ни гляди, а слева от тебя слишком много пустого пространства.
– Там она и есть, – сообщил я то, что видел собственными глазами. – Сэнсэй по нашей просьбе сделала только несколько последних фоток. На них мы втроем рядышком. Она прямо в центре, а мы с тобой стоим по обе стороны от нее. Ты этого, наверное, тоже не видишь, да?
– На этой фотке только мы с тобой… но между нами довольно большое расстояние. Неестественно. А вот перед ней фотка, где вообще никого нет, это тоже?..
– Ага.
– Вот как. Вот оно как… – растерянно закивал Ягисава, а потом… – Слушай, а ты серьезно ее видишь?
В центре фото, между мной и Ягисавой, стояла Идзуми в летней школьной форме и лучезарно улыбалась. Правда ли ей было весело, насколько весело – этого я не знал. По крайней мере, она не думала, что на следующий день вечером ей сообщат, что она «мертвая»…
– Вижу. Пока что, – ответил я и положил альбом на стол. – Потому что в тот вечер я был в том самом месте. Наверняка поэтому.
Да. Пока что я ее видел. Но, наверное, когда-нибудь придет время, когда и для меня она, Идзуми, станет невидимой?
– Ммм… – все с тем же растерянным видом промычал Ягисава. Снял очки, протер их полотенцем, вытер глаза. – Но все-таки как бы ты ни объяснял, все равно нет ощущения, что это реальное. Это не значит, что я тебе не верю, это, как бы сказать, я как будто обморочен.
Все факты, касающиеся нынешней «реальности», я выложил Ягисаве сразу же.
Про способ остановить «катастрофы», который я узнал по телефону от Коити Сакакибары. Про особую «силу» «глаза куклы» Мей Мисаки. И как Мей с помощью этой «силы» узнала, что «мертвая» – это Идзуми.
Но насчет «смерти» Идзуми вечером пятого числа я рассказал только одно… что, узнав, что она и есть «мертвая», Идзуми в смятении упала в реку с моста Идзана-баси. Все детали до этого момента я, честно говоря, рассказывать не хотел, да и не считал, что должен. И…
Ягисава подробных объяснений от меня и не просил. Возможно, потому, что исчезновение «лишнего» уже перезаписало ему память, и события, произошедшие тогда, он уже не чувствовал как «реальные», просто как рассказ.
– Простите, что заставила ждать. Кушайте.
Саюри-сан принесла вкуснейшее парфе, которое не стыдно было назвать «особым», и, кинув взгляд на альбом на столе …
– О, фотографии?
Стоя позади нас, по-прежнему сидящих, она вгляделась в последнее фото.
– Это в школе снято, да? Недавно?
Конечно, Саюри-сан была в таком же положении, что и Ягисава. Для нее на этом фото были только мы с Ягисавой. Идзуми там не было. Так она видела. Так было непротиворечиво.
Идзуми Акадзава для нее уже была всего лишь «умершей три года назад бедной племянницей».
2
В тот вечер, пятого июля, после того как Идзуми поглотили грязные воды реки Йомияма…
В том, что Идзуми Акадзава исчезла из «реальности» этого мира, я удостоверился, сразу же позвонив тете Саюри.
Она и дядя Харухико были в больнице, куда отвезли дедушку. Я спросил, что мне сейчас делать, и она обеспокоенно ответила:
– Со-кун, пока что возвращайся к себе домой. Уже поздно, да и погода плохая.
Похоже, к ней вернулось самообладание.
– Маюко-сан с супругом тоже скоро приедут в больницу. Ты сегодня не приезжай. Завтра мы с дедушкой вернемся домой, я думаю.
Дослушав до этого места, я тут же спросил:
– Это, тетя Саюри. А Идзуми-тян?..
Вот я и произнес это имя.
Сказать правду я не мог. А то, что сказал, возможно, выглядело бессмыслицей. Это я понимал. Понимал, однако мной двигало внезапное чувство, что хоть как-то упомянуть Идзуми я должен. Но…
– Идзуми… тян? – переспросила тетя Саюри слегка удивленным или, может быть, озадаченным голосом. Короткое молчание. …Как во время этого молчания мои слова перерабатывались в ее голове? – Идзуми-тян умерла, когда ты еще жил в Хинами. Она была твоей кузиной, но с совсем младенческого возраста вы же с ней ни разу не встречались, да?
При этих словах голос тети Саюри чуть изменился – он дрожал от тихой печали. Мне так показалось.
– Летом три года назад ее не стало, но вскоре после этого приехал ты, Со-кун… и дедушка, по-моему, был очень рад. Все-таки рядом внук…
На следующий день, шестого числа, тело дедушки вернулось в родовой особняк Акадзавы. Останки положили в комнату площадью в десять татами, где при ремонте собственно татами заменили на деревянные половицы, и там я увидел дедушкино мертвое лицо. От раздраженного выражения лица, какое было при жизни, не осталось ни следа – дедушка словно в буквальном смысле спал тихим сном. Меня охватила не столько печаль, сколько какое-то странное оцепенение.
Нацухико-сан и Маюко-сан к этому времени тоже пришли. Необходимо было обсудить даты ночного бдения и похорон, а также прочие детали, вдобавок дяде Харухико и тете Саюри предстояло обдумать планы ремонта после падения дерева. Посреди всего этого ни одна живая душа не волновалась по поводу вчерашнего исчезновения Идзуми. Для всех она была не более чем «девочкой, умершей три года назад». Это, собственно, доказывало, что нам удалось вернуть «мертвого» к «смерти», но…
В коридоре рядом с комнатой на десять татами я заметил Куроске. Чувствуя, видимо, необычную атмосферу в доме, он беспокойно ходил по коридору взад-вперед. Иногда останавливался и тихо, протяжно мяукал.
Наблюдая за этим состоянием Куроске, я вдруг вспомнил.
Вечером третьего числа, да? Когда мы с Идзуми вдвоем навестили дедушку…
Куроске тогда расцарапал руку Идзуми до крови. Он был к Идзуми сильно привязан, так почему же вот так, ни с того ни с сего? Такое недоумение у меня тогда возникло.
Сейчас у меня появилась смутная догадка, что это было.
Куроске жил в этом доме за много лет до моего приезда. Живущую рядом Идзуми он знал с котячьего возраста и, естественно, очень к ней привязался. Однако три года назад Идзуми умерла, а этой весной вновь объявилась перед Куроске. Несмотря на трехлетний перерыв, Куроске ее помнил, поэтому привязался к ней, как прежде. Но…
Быть может, Куроске все-таки чувствовал? «Эта Идзуми какая-то странная, какая-то другая, чем прежде». Быть может, это и привело его в смятение в тот вечер?
Быть может, у кошек есть некие особые чувства, каких нет у людей? А возможно, «изменение памяти», вызванное «феноменом», на животных вообще не распространяется так, как на людей. Поэтому…
– Мяу, – сказал Куроске и потерся о мои ноги. Я погладил его по спине; он перевернулся животом вверх и посмотрел мне в лицо. Как бы спрашивая: «В чем дело, что произошло?»
3
– Три года назад Акадзава-сан училась вместе со мной в классе 3-3, – сообщила Мей Мисаки на следующий день – седьмого числа, в субботу, днем. – Тогда она тоже была безопасником. А после того, как в мае умерла Сакураги-сан, она стала и старостой от девочек…
Дома у Мей в квартале Мисаки. По приглашению Мей я не стал заходить в магазин, где все еще шел ремонт, а сразу поднялся наверх. В гостиную-столовую на третьем этаже, где, как и в прошлые мои визиты, было слабое ощущение обжитости. Сидя друг напротив друга за низким столиком со стеклянной столешницей, мы…
– Позавчера вечером, после того как Акадзава-сан упала с моста, ко мне постепенно вернулись изначальные воспоминания. Раньше они были в густом тумане, но я не осознавала само существование этого тумана… А когда туман начал рассеиваться, я как будто стала видеть то, что в нем было скрыто.
Мей была в белой блузке с коротким рукавом. В отличие от прошлого раза, в левой глазнице не было «глаза куклы». Поэтому не было и повязки.
– Одна ночь сна – и, проснувшись, я в целом все вспомнила, и эти воспоминания совершенно естественные, никакого дискомфорта. Три года назад, когда исчез «мертвый», тоже… Хотя мои воспоминания о том времени сейчас уже смутные, но мне кажется, что было так же.
Глядя в какую-то точку над столом, Мей тихо спросила:
– Со-кун, а у тебя как?
– То же самое, – медленно кивнул я и посмотрел в ту же точку, что и Мей. – Она моя кузина, которая умерла три года назад, за месяц до моего приезда к Акадзавам. Она была на три года старше меня, ее звали Идзуми, и она училась в Северном Ёми в классе 3-3. …Мисаки-сан, об этом мы с тобой говорили, да?
– В августе она погибла во время выезда класса. И стала одной из жертв «катастроф» того года.
– Вот как. Однако с апреля те воспоминания полностью…
– Исчезли. Изменились. И не только наши – вообще всех, кто как-то был с этим связан.
– И документы подделаны, да? Ну там, классный журнал, фотографии? И та тетрадь Тибики-сана тоже.
– Все документы, относящиеся к настоящей Акадзаве-сан. Взамен появились документы, согласующиеся с «реальностью», где существует «Акадзава-сан, ученица класса 3-3 нынешнего года».
– Даже документы, ты смотри…
– Да.
В памяти всплыло несколько картин. Прежде начисто исчезнувшие из головы, но теперь явственно вспомнившиеся.
К примеру…
9 апреля. День церемонии открытия, утро.
Я вышел из квартиры, добрался до лифтового холла, посмотрел на дверь квартиры Е-1, находящейся с другой стороны холла, и тут…
Что это за квартира? Этот вопрос вспыхнул у меня в голове, на миг погрузив в замешательство… Но тут же – «А, ну да. Здесь уже давно живет в одиночестве моя кузина и ровесница Идзуми Акадзава». Вот такое воспоминание, согласующееся с «фальшивой реальностью».
Идзуми как «лишняя» появилась ровно в то утро. Накануне вечером ее в этом мире не существовало, в квартире Е-1 никто не жил.
И дальше в тот же день. После церемонии открытия, в классе…
«Пока что все разойдитесь по местам». Услышав голос Идзуми, я в первый момент подумал: «Кому он принадлежит?» Но уже в следующий момент: «Аа, ну да», – осознание и принятие.
На самом деле это была моя первая встреча с «Идзуми Акадзавой». И тем не менее я осознавал, что «эта девушка – Идзуми Акадзава, один из безопасников, выбранных на «встрече по контрмерам»». В марте, когда была эта встреча, Идзуми еще не существовало, поэтому, естественно, участвовать в ней она не могла. И тем не менее память вот так вот изменилась задним числом…
И у всех, кто был в классе в тот день, с воспоминаниями произошло то же самое.
– Сейчас если подумать… – наполовину самому себе под нос произнес я, – было несколько вещей, которые должны были бы вызвать ощущение странности.
– Например? – поинтересовалась Мей.
– Эээ… – я помялся, потом продолжил: – Идзуми… Акадзава-сан ходила в драмкружок, она говорила, что в третьем классе собирается уступить дорогу молодым. Но Хадзуми-сан…
– Это та, которую назначили вторым «тем, кого нет», да?
– Да, она. До прошлого года она тоже ходила в драмкружок, но мне сказала, что бросила. Если она была членом того же драмкружка, они с Идзуми должны были хорошо знать друг друга. Но…
«Я с ней беседовала в первый раз».
В самом начале триместра Идзуми сказала это о Хадзуми, не так ли? А потом еще и вот такие слова:
«Мы с Хадзуми-сан до третьего класса знакомы не были…»
Почему, услышав это, я не подумал, что это странно? Видимо, просто не мог подумать.
– Я хотел бы уточнить у тебя, Мисаки-сан, – продолжил я. – Ты помнишь, что было, когда ты впервые повстречалась с Акадзавой-сан здесь, в подвале? Я зашел сюда на обратном пути из больницы, а она увязалась следом…
– Угу, – кивнула Мей, закрыв глаза. – Это было в начале июня.
– Тогда ты вгляделась в ее лицо и пробормотала ее имя… как будто пыталась вспомнить что-то важное. Так мне показалось. А что было на самом деле? Ты помнишь?
– …Помню. Сейчас вспомнила, – открыв глаза, ответила Мей. – По-моему, когда я увидела лицо Акадзавы-сан, у меня возникло чувство, что я с ней уже когда-то встречалась. Но оно тут же исчезло. Я сразу подумала, что мне просто показалось…
– …Ну точно.
«Щелк», – раздался у меня в голове тихий звук, который я тут же отогнал.
Кажется, у Идзуми тогда при виде Мей тоже появилось на лице удивленно-растерянное выражение. Это… потому что ее охватило то же чувство, что и Мей? Быть может, в душе «мертвой», воскрешенной «феноменом», все-таки хранились воспоминания о том времени, когда она была по-настоящему живой? Хранились вопреки измененной «реальности»? …В этот момент меня охватило странное или, скорее, неприятное ощущение.
– Три года назад… – продолжил расспрашивать я. – Когда ты и Акадзава-сан были в одном классе, какой… Эээ, вы с ней дружили? Какой она тогда была?
Мей склонила голову чуть набок, словно была в затруднении. Какое-то время она молчала. Я подумал, что задал бестактный вопрос, но…
– Мы с ней не дружили, – ответила Мей своим всегдашним отстраненным тоном. Мне показалось, что ее губы тронула немного одинокая, печальная улыбка. – Поэтому какой она была, я не знаю.
– А… ясно.
– Но знаешь, Со-кун?
– Да?
– Когда «феномен» воскрешает человека, его изначальный характер и все такое мало меняется… – сказала Мей, глядя мне прямо в глаза. – Поэтому, думаю, Акадзава-сан была именно таким человеком, какого ты в ней чувствовал за эти три месяца общения.
4
Накануне было принято решение провести ночное бдение по дедушке Хиромунэ восьмого числа, в воскресенье, а похороны – девятого. Деталей я не знал. Но благодаря этому у меня образовался целый свободный день, и я не удержался от того, чтобы связаться с Мей.
Я хотел встретиться с единственным, кроме меня, человеком, знающим «правду» этого мира, поговорить с ним и подтвердить «реальность». И я хотел узнать мнение Мей, что мне делать дальше.
За два дня после той бурной ночи, когда «Идзуми Акадзава» исчезла, погода заметно улучшилась. В высоком ясном небе не было ни облачка. …Но в моем сердце, похоже, буря продолжала бушевать.
– На ночное бдение и похороны твоего дедушки Цкихо-сан приедет?
На этот вопрос Мей я ответил лишь:
– Ну… она мне ничего не говорила, я тоже с ней не связывался.
– Твои тетя и дядя, наверное, в курсе.
– Наверное. Но мне ничего…
«Не приезжайте в Йомияму».
«Ни за что не приезжай!»
Мне вспомнились слова, которые я говорил при последнем телефонном разговоре с Цкихо в конце июня.
«Я твое лицо больше не хочу видеть. У меня и в мыслях нет такого, чтоб хотеть встретиться, хотеть слышать твой голос».
«Ненавижу!»
Я не раскаивался в том, что тогда сказал эти слова. Даже если после них наши отношения полностью разорвутся, я не против. Ничего страшного. Это мои совершенно искренние мысли.
Больше, чем о Цкихо, меня сейчас занимали мысли об уже не существующей в этом мире Идзуми. О моей ровеснице и кузине, с которой я на самом деле был знаком всего три месяца. С ее исчезновением мир вернулся к тому состоянию, в каком должен быть, но для меня, наоборот, он стал страшно несовершенным…
– «Катастрофы» этого года ведь уже прекратились, да? – снова уточнил я у Мей. – Дедушкина смерть была последней, дальше уже…
– Да, – легонько, но решительно кивнула Мей. – Можешь уже ни о чем не беспокоиться.
– У тети и дяди Акадзавы память полностью стала прежней, похоже, про «Идзуми Акадзаву» этого года они ничего не помнят. Ягисава вчера беспокоился и звонил по телефону, но и он тоже не помнит, и Камбаяси-сэнсэй.
– Одновременно и об Акадзаве-сан этого года, и об Акадзаве-сан трехлетней давности помним сейчас только мы с тобой, Со-кун.
– …Почему так?
– Жестокая привилегия тех, кто имеет самое непосредственное отношение к исчезновению «мертвого».
– Жестокая…
– Но рано или поздно мы тоже забудем. Как бы сильно ни пытались сохранить в памяти, когда-нибудь все равно…
Мей откинулась на спинку дивана и коротко вздохнула. Взгляд ее опять устремился в какую-то точку над столом. Как будто там была некая трещина во времени, связывающая настоящее с прошлым.
Какое-то время мы оба молчали; наконец я это молчание нарушил.
– Эмм… Как ты думаешь, как мне лучше сообщить классу, что «катастрофы» закончились?
Над этим вопросом я ломал голову со вчерашнего дня. Ягисаве, когда он мне позвонил, я пока что ничего не рассказал.
– Может, на классном часе все объяснить? Но не знаю, поймут ли ребята…
Про силу «глаза куклы» Мей и про то, что конкретно случилось в тот вечер, я рассказывать не собирался в принципе. Не хотел. Но как лучше объяснить произошедшее, сколько я ни ломал голову, не придумывалось.
– Я думаю, объяснять что-либо нет надобности, – приложив правый указательный палец к виску, безэмоционально ответила Мей. – Даже если ничего не говорить, все сами поймут естественным путем. После того как в августе не умрет никто из «причастных».
– Так-то оно так, но…
– Но?
– Я думаю о чувствах тех, кто не узнает, что «катастрофы» прекратились. Сейчас летние каникулы. Пускай ребята проведут их со спокойной душой.
– Вот как… – пробормотала Мей и убрала палец от виска. – Ребята, значит… – Несколько раз она медленно моргнула, потом посмотрела мне в глаза. – Ты очень добрый, Со-кун.
– Да не… не особо…
– Так или иначе, новых «катастроф» больше не будет. Поэтому тебе решать, что делать. Ничего – годится, что-то сделать – тоже годится.
«Сам подумай и реши».
Это она хочет мне сказать? …Согласившись, я молча кивнул.
– Добро пожаловать, Со-кун, – раздался в этот момент голос от входа. Я его тут же узнал – это голос Кирики-сан. – Это ужасно, то, что произошло в семье Акадзавы. Смерть твоего дедушки.
Я встал. Подойдя ко мне, Кирика-сан обеспокоенно нахмурила брови.
– Это ничего, что ты сегодня пришел сюда?
– Ночное бдение будет завтра. Сейчас, даже если бы я был дома, все равно пользы от меня бы не было.
– А, понятно. …Я починила велосипедную цепь, которую ты оставил внизу.
– А. Спасибо огромное.
Кирика-сан, которую я множество раз встречал здесь после своего переезда в Йомияму, казалась совсем другой, чем та, которую я встречал на даче семьи Мисаки в Хинами. Она была на несколько лет старше Цкихо, однако обладала более острыми чертами лица, чем Цкихо… Это не изменилось, но на даче она была в первую очередь «женой Котаро Мисаки», а здесь – «кукольным мастером Кирикой».
Днем она почти не покидала свою мастерскую на втором этаже – что называется, вся уходила в работу. В мастерской она всегда была просто одета – рубашка, джинсы. Часто на голове она носила бандану, вот и сегодня тоже.
– Со-кун, я с тобой уже несколько месяцев не виделась. Только изредка слышу кое-что от Мей.
При каждой из этих встреч Кирика-сан была спокойная и улыбчивая, и всегда ухаживала за мной. Чувствовалась в ней доброта.
Семьи Хирацка и Мисаки были дружны, поэтому, когда из той семьи меня выставили, эта семья, естественно, знала все обстоятельства… Может, именно поэтому Кирика-сан и добра ко мне?
– Со-кун, не хочешь с нами поужинать, а уж потом пойти домой? Я что-нибудь закажу…
– Не, спасибо. Это…
– Не стесняйся.
– Не. Но, это…
Пока мы так разговаривали, Мей молча сидела на диване, обняв колени. Со скучающим видом смотрела в потолок, иногда переводила взгляд на окно, закрытое белыми жалюзи… Видя это краем глаза, я…
– Эмм… Кирика-сан, – внезапно решил я задать занимавший меня вопрос. – В последнее время у вас не было проблем со здоровьем?
– А? – Кирика-сан озадаченно склонила голову набок. Удивленно посмотрела на меня. – Почему ты спрашиваешь?
– Аа, ээ, нуу… я несколько раз видел вас в городской больнице…
– В больнице?
– Это… ну, значит… эээ… – замямлил я, и тут…
Мей встала с дивана. «Мама», – обратилась к Кирике-сан. Словно стремясь меня перебить.
Что происходит?
Почему так внезапно?
– Со-куну скоро пора будет возвращаться домой, – идя к Кирике-сан, сказала Мей. – Но сперва он хотел бы посмотреть кукол. Хотя бы только тех, что в подвале, он недавно попросил… ладно?
Она кинула взгляд на меня. «Подтверди», – прочел я в ее выражении лица. Спрятав удивление, я кивнул.
– А, вот как?
Кирика-сан озадаченно повела бровями, но я поспешно добавил «Ну да», и она мягко улыбнулась.
– Со-кун, тебе всегда нравились эти куклы. Я рада.
– Можно посмотреть?
– Ну конечно. На первом этаже сейчас ремонтники, не помешай им.
5
На ночное бдение и похороны дедушки Цкихо так и не приехала.
В какой степени на это повлияло мое категорическое требование не приезжать больше в Йомияму, я не знал. Но ведь Цкихо, когда умер ее первый муж Фуюхико, покинула семью Акадзава и вошла в семью Хирацка. Похоже, что у нее были не лучшие отношения с дедушкой, так что ее отсутствие никого не удивило. К счастью, в семье Акадзава на эту тему не говорили – по крайней мере, я не слышал.
В траурном зале я сидел вместе с родственниками на правах внука. Я был в школьной форме с черной повязкой на рукаве.
Пока шла церемония оплакивания усопшего, меня не покидало чувство грусти. Хотя о чем именно я грущу, что печалит меня больше всего – вновь и вновь задавая себе эти вопросы, я не находил ответов. …Потом мы отправились в крематорий, и тут я вспомнил о трагедии с семьей Кода в прошлом месяце – моя печаль стала еще сильнее и отдалась болью в груди.
Из двух дочерей тети Саюри к ночному бдению с Окинавы приехала младшая (ее звали Мидори; после замужества она взяла фамилию Сюкава). Живущая в Нью-Йорке старшая дочь, Хикари-сан, похоже, вернуться на родину не смогла.
На следующий день после похорон из Германии приехал сын Маюко-сан Сота, старший брат Идзуми. Маюко-сан нас представила, и вечером того же дня я впервые пообщался с Сотой-саном…
– Со-кун, когда ты приехал в Йомияму, меня в Японии уже не было. Возможно, мы виделись, когда ты был совсем маленьким, но… В общем, рад познакомиться.
Высокий, стройный, с русоватыми волосами. На бледном лице – узкие очки без оправы. От него исходило ощущение интеллектуальности, но, в отличие от Идзуми, не было энергичности в манере речи. Он говорил медленно, будто пережевывая слова.
– О твоей ситуации я уже слышал от мамы. Сложные обстоятельства в твоей семье, но вряд ли тебе нужно, чтобы тебе сочувствовали.
– Ага… спасибо.
– Да ладно, не зажимайся ты так. Мы же с тобой кузены.
Соте-сану было двадцать пять. Больше чем на десять лет старше Идзуми… Нет, настоящая Идзуми была ровесницей Мей – будь она жива, ей было бы восемнадцать. На семь лет младше Соты-сана.
Я из комнаты Соты-сана позаимствовал холодильник, брал на время книги. Всё – по совету Маюко-сан… так это теперь стало.
– Какие ты выбирал книги? – полюбопытствовал Сота-сан. Когда я ответил как есть… – Хмм. Эко для третьего класса средней школы сложноват. Ну, при всех трудностях прочитать его стоит. …Агота Кристоф – пожалуй, нормально.
– Да, мне очень понравилось. Такой роман мне встретился впервые.
– Здесь много других интересных книг. Можешь брать, если захочешь.
Меня пригласили в гостиную пентхауса «Фройден Тобии». Маюко-сан принесла кофе и пирог. Кофе был любимой марки Идзуми – смесь из «Инои».
– Интересно, такие были бы у меня чувства, будь у меня младший брат?.. – внезапно пробормотал Сота-сан и отпил кофе. Глаза его прищурились, на лице появилось выражение одиночества, а может, тоски по прошлому. – Если бы здесь была Идзуми, наверняка было бы очень весело.
– А… эмм… – слова Соты-сана вдруг меня захватили. – Сота-сан, когда Идзуми-сан умерла, вы тоже были в Германии?
Он легонько закусил губу, потом ответил:
– А, да… Тогда… тогда я тоже совсем чуть-чуть опоздал на похороны. Как и сейчас, это было совершенно внезапно.
И он опять закусил губу.
– С тех пор прошло уже три года. Со-кун, ты переехал сюда сразу после этого.
– В начале сентября.
– …Вот как.
Сота-сан допил кофе и откинулся на спинку дивана. Запустил пальцы в волосы и тихо вздохнул.
– Интересно, что она думала? Ну, обо мне… – произнес он, словно обращаясь к самому себе.
– Эмм, скажите… – обратился я к нему, не в силах молчать. – Странный вопрос, но все-таки… Вы с Идзуми-сан ходили вместе на «Парк Юрского периода»?
– А? …Да, было такое, – ответил Сота-сан и вновь прищурился. – Со-кун, откуда ты знаешь такие вещи?
– Не, ну… от тети услышал…
Выбора не было, пришлось соврать.
Первый «Парк Юрского периода» вышел на экраны, по словам Ягисавы, «очень давно». Летом 1993. Восемь лет назад. …В этом я сейчас удостоверился.
Восемь лет назад Сота-сан учился во втором классе старшей школы. Воскресшая «Идзуми Акадзава», которую он взял с собой в кино и которой купил фигурку динозавра, тогда только-только поступила в начальную, ей было шесть или семь лет. Не слишком ли маленькая, чтобы водить на «Парк Юрского периода»?
Если бы в тот раз, когда мы беседовали на эту тему, я так подумал, не показалось бы мне это немного странным? Или совершенно не показалось бы?
– Со-кун, ты в этом доме живешь с апреля, да?
– Да. В том особняке ремонт, вот и живу, пока он не закончится.
– Папа с мамой очень счастливы. Мне по телефону много рассказывали. Уверен, когда Идзуми не стало, им было очень одиноко. В квартире на пятом этаже, где она жила, все до сих пор так и осталось. Поэтому, когда ты пришел…
– Да я ничего такого… просто навязался…
– Вовсе нет. Старший сын, который редко бывает дома, – плохой сын. И я тебе благодарен, Со-кун.
– …
– Через несколько дней я вернусь в Германию, но хорошо бы иметь возможность с тобой связаться – обсудить что-нибудь, например. У тебя е-мейл есть?
– Да.
– Тогда вот, – и Сота-сан протянул мне свою визитку. После чего сцепил руки на затылке и медленно обвел комнату взглядом. – Идзуми умерла три года назад, но, сказать по правде, у меня до сих пор ощущение, что это что-то нереальное.
При этих словах выражение лица его было каким-то озадаченным.
После этого я спустился на лифте на пятый этаж, и мой взгляд упал на дверь квартиры Е-1.
В этой квартире когда-то жила Идзуми. В течение трех лет после ее смерти там все оставалось неизменным, а в апреле, в день церемонии открытия, там появилась «Идзуми Акадзава»… Да, вечером того же дня она вышла из квартиры с тремя огромными мешками мусора. И…
«Какой-то бардак в квартире. Масса ненужных вещей».
Так она мне сказала.
«Я обещала, что буду убираться в ней регулярно, но… Мда. Когда она успела так засраться?»
Сейчас если подумать, это…
Три года в этой квартире никто не жил, она была, так сказать, предоставлена самой себе. За это время, видимо, там скопилось много, с точки зрения воскресшей Идзуми, «ненужных вещей». Возможно, школьные учебники и тетради трехлетней давности, возможно, траурные портреты самой Идзуми, палочки с благовониями и подставки под них. Видимо, Идзуми сочла все это хламом и избавилась? А я, ничегошеньки не зная, помог ей с этим.
Рассеянно подойдя к двери Е-1, я остановился чуть поодаль, и вдруг мне послышались…
…тихие звуки фортепиано, от которых у меня перехватило дыхание.
Эти звуки. Они доносятся из-за этой двери, из этой квартиры?
И мелодия. Это случайно не «Лунная соната» Бетховена, которую тогда играла Идзуми?
Не может быть… Нет, нет, глупости.
Непроизвольно я зажмурился и с силой замотал головой. После чего звуки фортепиано исчезли без следа. …Ну конечно же.
Наверняка это – полностью плод моего воображения (или слуховая галлюцинация?).
Позже я еще несколько раз испытывал подобное. Идзуми до сих пор живет в той квартире, играет на том рояле… Подобные немыслимые картины всякий раз всплывали в голове, и мне приходилось их поспешно прогонять.
6
На следующий день после похорон я пришел в школу и на большой перемене заглянул в дополнительную библиотеку, чтобы встретиться с Тибики-саном. Обдумав слова Мей «тебе решать, что делать», я в итоге выбрал именно такой план действий.
– «Мертвым», проникшим в класс в этом году в результате «феномена», была «Идзуми Акадзава», – с ходу заявил я. Тибики-сан, естественно, в первый момент растерялся.
– Что с тобой, так внезапно…
Потому что к этому моменту из памяти Тибики-сана существование «Идзуми Акадзавы» в этом году уже стерлось…
– Акадзава… Кажется, такая ученица была в 3-3 три года назад.
Ожидаемая реакция. Его память полностью вернулась к изначальному состоянию.
– Одна из тех, кто тогда умерли из-за «катастроф». И она была моей кузиной на три года старше. …Так вот, эта «Идзуми Акадзава» в этом году оказалась ученицей класса 3-3. Как моя кузина и ровесница. Она была и одним из безопасников, так что вы, Тибики-сан, с ней тоже несколько раз…
Конечно, сейчас Тибики-сан, внезапно услышав такое, просто не мог взять и поверить. С другой стороны, я не стал бы ни с того ни с сего говорить полные небылицы – так он, возможно, думал.
– В четверг вечером на той неделе, когда была буря, она упала в разбушевавшуюся реку. Я был там и все видел.
Тибики-сан ничего не ответил, лишь сильно нахмурил брови. При этом он ни на миг не отводил от меня глаз. Я продолжил, стараясь его убедить:
– Ее тогда поглотил поток… Думаю, она умерла. И, как только это произошло, «Идзуми Акадзава» этого года исчезла из памяти всех, кто имел к ней какое-то отношение. Из классного журнала, наверняка из всех прочих документов тоже. …Ее отец и мать, все одноклассники – нынешнюю ее не помнит уже никто. И вы тоже, Тибики-сан.
– …
– Уже поэтому можно быть уверенными, что она и была «мертвым» этого года. Один только я, лично видевший ее «смерть» в тот вечер, в виде исключения еще сохранил память.
В любом случае, надо хоть частично объяснить Тибики-сану «реальность». Уж он-то, много лет изучающий «феномен», возможно, поймет. Так я думал.
Мей сказала «Ничего не делать – годится», но мне все же непременно надо было что-то сделать. Если Тибики-сан ко мне не прислушается, тогда будет видно. Можно будет придумать какой-нибудь другой план, можно будет сдаться и «ничего не делать».
– Поэтому… – продолжил я. Возможно, впервые в жизни я так упорно отстаивал свои мысли перед старшим, перед взрослым. – С уходом из нашего мира «лишнего», то есть «мертвого», память людей вернулась туда, где была прежде; и это значит, что «катастрофы» тоже закончились, верно? Я так думаю. Как и три года назад было.
– Три года назад, говоришь? – пробормотал Тибики-сан и снова замолчал. Прижав палец к черной оправе очков, он зажмурил глаза за линзами и какое-то время сидел так. А затем… – Я помню, три года назад я слышал такую же историю.
Он внезапно открыл глаза.
– Тогда на летних каникулах… да, услышал от твоего знакомого, Сакакибары-куна.
– Аа…
– Тогда он тоже сказал, что думает, что «лишнего» нынешнего года не стало. О событиях на классном выезде того года ты знаешь и сам. Убийства, пожар… В этом хаосе, похоже, «лишний» тоже погиб. И поэтому «катастрофы» прекратились. Так он говорил.
– Кстати, а кто тогда был «лишним»?
– Это был… – тут Тибики-сан растерянно смолк, положил руку на лоб и обеспокоенно вздохнул. – По-моему, от Сакакибары-куна я этого не слышал, но… Нет, пожалуй, на те воспоминания уже нельзя полагаться. Даже если слышал, мои воспоминания уже затуманились. При этом «феномене» такое бывает.
– …Да, – тихо кивнул я, – Такое бывает.
Видя перед собой пример Мей, я знал это очень хорошо.
– Поэтому к тому, что ты сейчас рассказал, стоит прислушаться, – Тибики-сан убрал руку ото лба и выпрямился. – Насколько я вижу, ты очень спокоен. Вряд ли так было бы, если бы тебе всего лишь показалось.
– Да.
– Как и сказал Сакакибара-кун три года назад, после трагедии во время классного выезда «катастрофы» прекратились. Начиная с сентября, не было ни одной жертвы… Хорошо бы и сейчас так было.
– Я думаю, все будет в порядке.
Встретив мой твердый взгляд, Тибики-сан какое-то время вновь молчал, потом наконец ответил.
– Хмм… Ясно.
– Ну тогда…
– В любом случае, надо будет это рассказать Камбаяси-сэнсэй тоже, обсудить с ней. Если она сочтет необходимым по ситуации, то сообщит о прекращении «катастроф» всему классу…
Однако тем временем…
Еще до того, как Камбаяси-сэнсэй высказала свое мнение, среди учеников класса разошелся слух, что «возможно, «катастрофы» прекратились». В классе оказалась одна лишняя парта и стул (благодаря исчезновению «Идзуми Акадзавы»), отсюда кто-то выдвинул предположение, уж не исчез ли «лишний»…
…В итоге.
Триместровые экзамены в конце недели закончились спокойно (хотя мои результаты, естественно, были ужасными), затем прошли выходные, и настал следующий понедельник. На утреннем классном часе Камбаяси-сэнсэй наконец-то изложила ситуацию.
По-видимому, «феномен» 2001 года в июле завершился. Поэтому с настоящего момента слепо бояться новых «катастроф» не нужно.
7
«Кстати…» – вновь подумал я.
Из всех разнообразных происшествий, случившихся за эти примерно три недели, лишь одно для меня выделялось и никак не шло из головы. Да… то, что было в доме Мей накануне ночного бдения.
Слушая наш с Кирикой-сан разговор, Мей вдруг встала. И чуть ли не силой оттащила меня от Кирики-сан.
Затем я под натиском Мей спустился на лифте, расположенном в глубине помещения, прямо в подвал с выставкой.
– Спасибо, что подыграл, – произнесла Мей. И сразу же: – Извини. Все так внезапно. В больнице ты видел… – последнее она произнесла, понизив голос.
К моему вопросу Кирике-сан, который она услышала наверху.
– …маму… Кирику. Когда это было?
– Ээ, это было… – я покопался в памяти и наконец дал ответ: – Когда я возвращался после консультации… кажется, в середине апреля. Она прошла мимо меня в фойе больницы. В следующий раз – перед больницей, на автобусной остановке. И еще в конце июня, когда мы с тобой встретились и поднялись на крышу больницы, перед этим.
– Ты ее только видел, да? Не разговаривал с ней?
– Ну да. Похоже, Кирика-сан меня не замечала. Но… мне показалось, что в больнице она была в неважном состоянии.
– …Вот как.
Мей спокойно шла по подвалу, похожему больше на погреб, потом наконец остановилась и обернулась ко мне. Прямо перед красивой куклой сросшихся девочек-близнецов, обитавшей в подвале уже очень давно. И…
– Со-кун, ты там видел не Кирику, – заявила она.
– Ээ… Но она точно…
– Может быть, и похожа, но это не она.
Еще больше понизив голос, Мей продолжила: «Это…»
И тут наконец до меня дошло. Возможно, я увидел совсем другую женщину, не Кирику-сан, а…
Я вспомнил, что было в прошлом месяце, девятого июня.
В тот день Мей внезапно пришла ко мне в гости во «Фройден Тобии». И так вышло, что тогда она впервые рассказала мне «историю своей жизни»…
О том, что Кирика-сан = Юкиё Мисаки – не родная мать Мей. Что Мей родила сестра-близнец Юкиё-сан, Мицуё Фудзиока. И что в силу обстоятельств Мей удочерили в семью Мисаки, когда она была еще совсем маленькой…
– Это была не Кирика-сан, а… Мицуё-сан, да?
Они хоть и разнояйцовые близнецы, но внешне очень похожи. Бывает и такое.
Мей чуть кивнула и покосилась на куклу сиамских близнецов… Потом все так же тихо сказала:
– Мицуё два года назад развелась, потом снова вышла замуж… насколько я знаю. Раньше они жили в городе, но довольно далеко, а в конце прошлого года переехали ближе. Благодаря этому с весны мы время от времени общались друг с другом…
Тут мне внезапно вспомнился рингтон, звучавший на мобильнике Мей. При предыдущих наших с ней встречах ее телефон не звонил. А с этой весны я его слышал как минимум дважды.
Один раз – кажется, в апреле, когда она меня сюда пригласила.
Внезапная мелодия, не такая, как музыка, играющая в помещении… Мей тогда всполошилась, что с ней бывало редко. Она встала из-за стола и вышла на улицу. Мей, всегда называвшая мобильник «ужасной машинкой», специально поставила мелодию на вызов, что для меня тогда было полной неожиданностью. Это ей звонила Мицуё?
Второй раз был в мае, в последний день Золотой недели.
Близ реки Йомияма я встретил Хадзуми, мы с ней о разном беседовали и в процессе перешли реку по мосту Идзана-баси. На том берегу случайно оказалась Мей. Тогда тоже в ее мобильнике заиграла эта же мелодия, и Мей взяла трубку. Хоть урывками, но я слышал ее голос: «Я… но… да. Ладно…», и потом «Что? Да, хорошо. …Не расскажу. Не волнуйся». Естественно, я не мог не подивиться, с кем это она разговаривала. Наверняка тогда ей тоже позвонила Мицуё-сан…
– …Она мне звонила, и мы с ней разговаривали по телефону, потом стали иногда встречаться. Но в полном секрете от Кирики. Если она узнает, снова будет волноваться, наверное, рассердится и расстроится.
Мей смолкла и очень глубоко вздохнула.
Она не хотела, чтобы Кирика-сан сердилась и расстраивалась. Но от контактов с родной матерью тоже не отказывалась, не хотела отказываться. …Вот в каком противоречивом положении была Мей последние несколько месяцев?
– Но твоя мама… Мицуё-сан все-таки из-за проблем со здоровьем ходит в больницу?
Я тоже испытывал очень противоречивые чувства, но все же робко задал этот вопрос.
– В тот день, когда мы с тобой говорили на крыше больницы, я перед этим тоже видел Мицуё-сан, да?
Мей не ответила ни на один из этих вопросов. Ее губы шевельнулись было, но тут же остановились, и она снова вздохнула.
– Слушай, Со-кун, – произнесла Мей. – Пока что никому об этом не рассказывай. Я, похоже, все еще не собралась с мыслями, поэтому…
Она еще раз повторила «поэтому…», но потом смолкла, будто не в состоянии найти нужные слова, и уткнулась взглядом в пол.
– Все нормально, – ответил я и энергично кивнул. – Я никому не скажу. Полный секрет.
Сейчас был еще один вопрос, который меня занимал. Но вряд ли его стоило выяснять прямо сейчас. Когда Мей захочет поговорить, тогда и поговорим. Если она не хочет рассказывать, то и я не хочу спрашивать. Потому что я всегда думаю так же, как она.
8
– Что случилось, Со?
Голос Ягисавы вернул меня из воспоминаний к «реальности». Времени прошло не очень много, но для Ягисавы наверняка мое состояние выглядело как «витание в облаках».
– А, извини, – ответил я и принялся ковырять ложкой растаявшее мороженое из не съеденного «особого парфе». – Просто немного отключился.
– Утомился из-за переезда, да?
– Да нет… Хотя, может, и так.
Положив ложку, я протяжно вздохнул и оперся подбородком на руки. Окно с кондиционером я закрыл, но все равно из сада доносилось пение цикад.
– Кстати говоря, – произнес Ягисава и раскрыл поясную сумку. Достал оттуда портмоне. – Вот что у меня есть.
Это был предзаказанный билет на премьеру «Парка Юрского периода 3», которая должна будет состояться в августе…
– Не помню, чтобы я покупал этот билет.
– А, это… – ответил я и пошарил в той же сумке, куда убрал мини-альбом. В одном из внутренних карманов, кажется… – Вот.
Достал это и показал Ягисаве.
– У меня такой же.
– Мм? – Ягисава озадаченно или даже как-то недовольно поджал губы. – Мы с тобой что, договорились пойти вместе?
– Ты просто забыл, Ягисава.
Даже зная, что удивляться или расстраиваться уже не нужно, что это естественный процесс, я все равно ощутил некую горечь, сдавливающую грудь.
– Договорились, да, – сказал я. Опустил взгляд на лежащий на ладони смятый билет на «Парк Юрского периода 3». – Но не мы с тобой вдвоем. «Давайте вместе сходим на летних каникулах», – так она нам предложила…
9
С того вечера, когда мы говорили с Сотой-саном, я несколько раз слышал фортепианные звуки «Лунной сонаты». Два или три раза – в лифтовом холле на пятом этаже, рядом с квартирой Е-1. Один раз – даже в собственной квартире на том же этаже. Всякий раз я объяснял себе, что мне это только кажется, и звуки тут же исчезали.
Конечно, мне это только казалось. Как минимум потому, что комната с роялем в квартире Е-1 звуконепроницаемая, и мелодии оттуда наружу просачиваться просто не могли.
Я это понимал; почему же тогда раз за разом слышал эти звуки?
Потому что моя душа на подсознательном уровне отвергает то, что Идзуми исчезла? Потому что я хочу, чтобы она по-прежнему жила?
Я вспомнил то, что пережил три года назад в «Приозерном особняке», и ощутил грусть, а заодно тревогу и страх. Уж не получилось ли так, что я стал одержим тем, чего не должно быть? Вот какая у меня возникла мысль.
Поэтому я стал думать, что оставаться здесь больше не стоит. Что лучше бы как можно быстрее покинуть этот дом…
Неделю назад я эгоистично сказал тете и дяде, что решил переехать сразу, как начнутся летние каникулы. И вечером того же дня, когда я вернулся из родового особняка Акадзавы во «Фройден Тобии»…
Я увидел ее сразу, как только вошел в вестибюль. Прямо за открытой дверью лифта стояла – светло-серая человеческая фигура.
Некто облаченный в белый дождевик (хотя дождь не шел…). Под низко надвинутым капюшоном лица было не разобрать, но я тут же прошептал: «Идзуми?» Именно ее фигура в белом дождевике, такая же, как в тот вечер пятого числа, явилась сейчас передо мной.
Удивленный, я приблизился к лифту. Но двери тут же закрылись, и лифт поехал… но вскоре остановился. На пятом этаже.
Нажимая на кнопку вызова, я зажмурился и замотал головой.
Хоть я и пробормотал машинально имя Идзуми, но, конечно, это не могла быть она. Кто-то, чью белую одежду я по ошибке принял за дождевик, либо мне просто показалось – что-то вроде галлюцинации?
Привидений и такого прочего в нашем мире не существует. Не должно существовать. …В это я твердо верил после тех странных событий трехлетней давности. Не говоря уж о том, что умершая пятого числа вечером «Идзуми Акадзава» была «мертвой» изначально. Чтобы «мертвый», вернувшийся к «смерти», снова появился в виде призрака… Это уж чересчур.
«Нельзя», – сказал я сам себе, сделав глубокий вдох.
Нельзя. Нельзя застревать в этом. Нельзя в это втягиваться.
Дождавшись, когда вернется лифт, я поднялся на пятый этаж. Выйдя в лифтовый холл, тут же робко заозирался. Человеческой фигуры, похожей на ту, видно не было, и у меня камень с души упал. Но в этот самый момент…
Звуки фортепиано.
Тихие такие. Со стороны квартиры Е-1, где никто не жил.
Что, опять?
Я вздохнул.
Хватит уже. Это уже слишком…
Чувствуя глухой скрип души, я отчаянно замотал головой. Музыка должна была прекратиться. И тем не менее…
На этот раз она не прекратилась.
Я еще несколько раз помотал головой – не прекратилась. Так и доносилась со стороны квартиры Е-1. Более того…
Фортепианная мелодия была не той, что прежде. Не «Лунная соната». Какая-то другая, незнакомая мне грустная мелодия.
В полном душевном раздрае я подошел вплотную к двери Е-1. Фортепианная музыка, несомненно, доносилась из этой квартиры. Я, затаив дыхание, потянулся к дверной ручке. И…
Ручка повернулась, дверь открылась.
Она не заперта. Там внутри, в квартире кто-то есть. И сейчас в фортепианной комнате вправду играет на рояле.
– Идзуми… – машинально пробормотал я. – …Не может быть.
Сопротивляясь голосу в голове, который твердил «нельзя», я медленно вошел в квартиру.
Вопреки моим смутным ожиданиям, внутри было светло. В гостиной горел свет. Это значит, что?..
На взгляд, квартира выглядела так же, как вечером пятого числа, когда я зашел сюда взять общее фото класса. Но в то же время было какое-то чувство заброшенности, которое я не мог описать словами.
В целом тут все было в порядке, не обветшало. Но ощущалось все же как-то иначе, чем тогда. …Несмотря на лето, воздух был прохладный и застоявшийся, словно на дне колодца. Возможно, мне это лишь казалось, но у всего, что здесь было, – ковра на полу, штор на окнах, полок со стеклянными дверцами, – как будто потускнели цвета. И – может быть, это тоже лишь казалось, но чувствовался какой-то слабый затхлый запах…
…Фортепианная музыка продолжалась.
Я глянул на дверь в ту комнату – она была приоткрыта. Поэтому-то звук и просачивался. И тут музыка неожиданно прекратилась.
– Кто здесь? – раздался из-за двери голос. Знакомый голос. – Там кто-то есть?
Я решительно добрался до гостиной, но затем остановился. Видимо, человек за дверью что-то почувствовал.
Когда ответа на вопрос не последовало, дверь той комнаты открылась. Узнав меня, она – тетя Маюко-сан – удивленно распахнула глаза.
– Что случилось, Со-кун?
– Ээ, это… я…
Растерявшись от столь неожиданного развития событий, я едва не ляпнул правду.
– Услышал музыку… и вот. Дверь была открыта, и я вдруг взял и зашел… Эмм, извините.
– А… вот как. Ты заинтересовался. Кажется, я тебе рассказывала, что в этой квартире раньше жила Идзуми.
Конкретно от Маюко-сан я этого не слышал, но все равно молча кивнул. Видимо, такое у нее воспоминание, перезаписанное после исчезновения «Идзуми Акадзавы». Это я сразу понял.
10
– После смерти дедушки от того несчастного случая к нам впервые за три года вернулся Сота. И я, конечно, вспомнила Идзуми… – сказала Маюко-сан после того, как прошла в гостиную, отодвинула от обеденного стола один из стульев и села. – …Долго сюда не заходила, но вот зашла, увидела в той комнате рояль, и захотелось поиграть. Так странно. Прошло уже три года, а чувство такое, будто она была здесь совсем недавно.
– Правда? – ответил я и тоже сел напротив Маюко-сан. Лишь в этот момент я заметил, что в левой руке она держит носовой платок. И что от глаз к щекам идут дорожки слез.
– Этот рояль страшно расстроен. Звук просто ужасный, – сказала Маюко-сан. – И одна клавиша вообще не звучит. За ним все это время совсем не ухаживали… Так нельзя. Жалко его.
«Мне жалко это фоно».
От Идзуми в том месяце я слышал то же самое.
«Я должна попросить маму».
Затем она и это сказала, но до «попросить» в итоге дело так и не дошло…
– …Эээ, нуу… – тихо обратился я к молча повесившей голову Маюко-сан. – Идзуми-сан умерла три года назад во время школьного выезда на летних каникулах, да?
– …Да, – легонько, но уверенно кивнула Маюко-сан. Я знал, что воспоминание о «выезде на летних каникулах», прежде потускневшее из-за «феномена», теперь полностью вернулось. – В тот год, знаешь, в школе вообще довольно много было опасных происшествий. В классе явно что-то происходило, но, сколько я ни спрашивала, она всегда отвечала: «Ничего особенного»…
Идзуми три года назад до последнего придерживалась «соглашения» и не рассказывала матери о «феномене» и «катастрофах»?
– И в этом году тоже в школе несчастные случаи один за другим. Со-кун, у тебя ведь тоже друг умер, да?
– …Да.
– У вас там всё в порядке? А то вдруг что-нибудь, как три года назад…
Встретив обеспокоенный взгляд Маюко-сан, я твердо ответил:
– В полном порядке, – а мысленно добавил: «Уже в полном порядке». – Так что волноваться не о чем.
Маюко-сан смотрела на меня, и ее губы тронула неловкая улыбка. Пальцами пригладила слегка растрепавшиеся волосы (в которых было многовато седины для ее возраста) и, медленно обведя взглядом комнату, сказала:
– Смерть этой девочки стала для нас таким потрясением, что мы ее квартиру оставили как есть, но… пожалуй, это надо прекратить.
– Ээ…
– Так я подумала, когда играла на рояле. Это нехорошо. Даже если тянуть это все за собой, ее это к жизни не вернет.
Я не нашел, что ответить, и тоже обвел взглядом комнату. Среди фигурок динозавров на полке велоцираптор (любимец Идзуми, по ее словам), как мне почему-то показалось, смотрел на меня сердито.
– Даже если вернешься туда, Со-кун, приходи в гости когда захочешь, – неожиданно сменив тон, сказала Маюко-сан. На мое «Если я не помешаю» ответила: – Спасибо, – и улыбнулась на этот раз естественной улыбкой. Потом встала из-за стола и добавила: – Сота сказал, что ты можешь брать читать сколько хочешь книг.
– А, ага.
– Похоже, Соте ты очень понравился, хоть вы и только познакомились в эти дни. Поэтому…
– Ну тогда, конечно, я буду…
После этого я следом за Маюко-сан направился к выходу из квартиры Е-1, и в это время…
На стойке, разделяющей кухню и гостиную, мне в глаза бросилось нечто, небрежно кинутое рядом с кофеваркой.
Заранее купленный билет на фильм «Парк Юрского периода 3», который Идзуми предложила нам посмотреть вместе. Ее билет. И…
На автомате я его взял и втихаря сунул в карман брюк.
11
Положив смятый билет на стол…
– Эээ, кажется… – пробормотал я и снова пошарил в той же сумке.
– Что там? Еще что-то? – спросил Ягисава, подавшись вперед.
– Ага. Кажется, вчера я его сюда положил… вот он. Смотри.
Из кучи тетрадок, засунутых в сумку, я извлек это. Третий билет в прозрачном холдере.
– Он остался в ее квартире. Я его нашел и взял.
Достал билет из холдера и положил рядом с тем, который там уже был.
– Хмм, – Ягисава кивнул и добавил свой билет к двум выложенным. – И правда, была такая договоренность. А я ни черта не помню… уу…
Он сжал правую руку в кулак, постучал себя по лбу и добавил:
– Похоже, мы были в хороших отношениях.
– Ну да, – как можно более гладко ответил я. – Вы с ней, да, по-моему, отлично ладили.
– Правда? Ммм… а я не помню. Как же бесит.
– Ничего не поделаешь. Таков этот «феномен».
– Хм. Ну ладно.
После смерти Цугунаги в мае Идзуми стала старостой класса от девочек. От мальчиков был Ягисава, это их и связало.
Кстати, в реальности, где «Идзуми Акадзавы» не существовало, после смерти Цугунаги старостой стала другая ученица (близкая подруга Цугунаги, Фукути)… так что этот «факт» был перезаписан. Аналогично было перезаписано с безопасниками: теперь их с самого начала было двое, Это и Тадзими.
– Премьера четвертого августа, да? – произнес Ягисава, глядя на лежащие в ряд три билета. – Может, сходим вдвоем?
– …Наверное.
– Или, раз уж у нас три билета, пригласим еще кого-нибудь?
– Мм… можно и так, но…
Если приглашать, то кого? Единственной, кто пришел в голову, была Мей. …Но даже если я ей объясню ситуацию, будет ли ей интересен такой фильм? И если, допустим, будет, захочет ли она пойти с двумя парнями из средней школы? …Непредсказуемо.
– Так, ладно, – кинув взгляд на наручные часы, Ягисава встал со стула. – Мне скоро пора домой.
– Не рановато ли?
– Понимаешь, сегодня день рождения у моего младшего брата, и мы все вместе будем есть торт, так что мама строго-настрого велела прийти пораньше.
Глядя на серьезное лицо говорящего все это Ягисавы, я едва не расхохотался. Что бы он там ни говорил, а свою семью он любит – при этой мысли мне стало чуточку завидно и немного грустно.
– В любом случае, ну, до каникул время есть.
Вставший Ягисава потянулся, издав нечто вроде «Нуооо».
– Я уже и об экзаменах в старшую школу начинаю думать, но что будет потом, то будет потом. На последних летних каникулах в средней давай оторвемся по полной.
Держит марку «закоренелого оптимиста»?
– Со, а ты что будешь делать на каникулах?
– В смысле?
– Ну там, съездишь куда-нибудь?
– Да не. Приберусь дома, книжки почитаю.
– Ты как всегда, – Ягисава провел пятерней по своим длинным волосам. – Ну, если вдруг захочешь в группе поиграть, скажи мне. Ты мог бы для начала играть на треугольнике или колокольчиках…
…И так далее.
Глупая болтовня продолжалась еще какое-то время, затем сменилась неловким молчанием. Сказавший, что ему «скоро пора домой», Ягисава сделал движение, будто собирался взять со стола один из билетов, но остановился. Я смотрел на него с некоторым напряжением.
Молчание длилось секунды три-четыре. Потом Ягисава его нарушил.
– Знаешь, Со, – произнес он совсем другим тоном, чем раньше. – Спрашивать об этом здесь и сейчас, ну, такое. В этом году «катастрофы» правда закончились?
– Беспокоишься? – ответил я вопросом на вопрос.
– Да нет, – нахмурился Ягисава. – Не беспокоюсь, но… пожалуй, еще нет чувства, что это реальное?
– Реальное…
– А у тебя это чувство есть?
– …Есть.
– Потому-то я и спросил – удостовериться. «Катастрофы» правда уже закончились? Уже все хорошо?
Когда Ягисава повторил вопрос, я задал его самому себе… и кивнул.
– Угу. Все хорошо. Если по логике.
– И «феномен», и «катастрофы» сами по себе жутко нелогичные… Можно ли тут вообще применять логику?
Ягисава был нетипично настырен, но в моих мыслях не было места колебаниям. Вложив в голос всю свою силу, я ответил:
– Да, можно.
«Феномен» этого года закончился, «катастрофы» прекратились. Уже все хорошо. Уже бояться нечего. …Да. Иначе в том, как Идзуми в тот вечер вернулась к «смерти», не было никакого смысла, верно?