РАССВЕТ 1.6
Способность Зацепа причиняла боль, и эта боль не имела ничего общего с пролитой кровью или сломанными костями. Эмоции. Мое тело все же отреагировало – сердцебиение ускорилось, дыхание осеклось, адреналин кипел, гормоны сменялись. Мысли разбегались, вгоняя меня в состояние, где я могла либо только кружиться на месте, либо цепляться за знакомые опоры.
Я не хотела знакомых опор.
Кружиться означало пытаться не думать, позволять всему этому проходить надо мной и сквозь меня, не давать мыслям двигаться туда, куда указывали чувства. У меня по-прежнему была металлическая перчатка на лице и металлическая рука, прижатая к горлу, и я разбиралась с ситуацией на инстинкте. Бить или бежать.
Бить…
Нет. Я лишь в последний момент остановила себя. Если я буду сражаться, я его убью.
Значит, бежать.
Я жестко надавила аурой. Обратная сторона моего недавнего наблюдения тоже верна. Я предположительно устойчива к ударам по эмоциям потому, что сама могу наносить такие удары. Зацеп тоже должен быть устойчив к моей ауре по сходным причинам.
Тем не менее он выпустил меня, руки скользнули обратно сквозь стену. В какой-то момент я подумала схватить проплывающее мимо меня запястье, но колебалась чуть дольше, чем надо.
Я попятилась, шатаясь, и наткнулась на окно, соседнее с разбитым. В груди болело, словно из нее вырвали сердце, и в голове мелькали мысли о Дине. Это было продолжение моих предыдущих мыслей, один образец из большой-пребольшой серии мыслей, которые я не позволила себе закончить за последние несколько месяцев и лет, но которые волна эмоций сейчас наполняла и выталкивала на поверхность.
Если подбирать термины, то это – поражение, крах. Вне всякой связи с человеком на крыше.
Это я в больнице вместе с тетей Сарой и Кристал, не знающие, что сказать, потому что дядя Нил и Эрик только что погибли. Кристал тоже была ранена, и, поскольку тут было тесно и все бурлило, мы собрались в небольшом отгороженном шторками закутке, где стояла ее койка. Мама ушла, пытаясь разузнать что-нибудь о папином состоянии, а сестра…
Отсюда все и пошло, вот это жуткое чувство беспомощности и безнадежности, вплоть до момента, когда я услышала движение шторки. Я знала, что это не мама, – она ушла всего минуту назад. Это было, как будто кто-то взял желание, жажду, даже нужду, равную тому, что я испытывала в детстве и раннем отрочестве, когда хотела стать героиней, писала об этом Санте, загадывала при каждом задувании деньрожденьских свечей и при каждой падающей звезде, которую я видела от четырех до четырнадцати лет, так вот, как будто кто-то взял это все и сжал в единое, концентрированное хотение, чтобы это пришел Дин и обнял меня. А потом я не получила то, чего хотела.
Пришел сотрудник ОПП и сказал, что Галант хочет меня видеть, пока еще есть время. Дин.
Сердце вырвано из груди, прямо как вот это чувство сейчас. Потери, потери, гребаные потери. Это гребаное туманное слово, которое используют, когда доставляют общие отчеты. Не смерти, не «выбитые», то есть раненые так сильно, что вышли из боя, а просто потери, потому что им надо быть краткими, когда список имен такой длинный. И имя Дина было в этом списке.
Где? Лишь с третьей попытки я сумела выдавить слово. Он сказал мне где, но я не отправилась туда по прямой. Я двигалась зигзагом между врачами, санитарами и ОППшниками. Я спрашивала людей, у которых не было причин или оснований знать, пыталась описывать ее. Спрашивала, спрашивала. Умоляла.
Где она? Вы ее видели? Где в последний раз ее кто-нибудь видел? Мне надо…
Где? Я помотала головой, пытаясь встряхнуть мозг и сконцентрироваться на настоящем. Где Зацеп? Он скрылся в соседнюю комнату. Я шагнула вперед, чувствуя себя неуклюжей, и толкнула рукой дверь, сорвав ее с петель и повредив косяк. Пустая комната. Зацепа нет.
Моя рука, вытянутая вперед, дрожала от эмоций. Я сжала ее в кулак.
Ее тоже нигде не было.
Я пришла одна, не в силах как-либо помочь. Слишком поздно, чтобы сказать ему что-нибудь или услышать от него что-нибудь. Попытавшись обратиться к его родителям, я задохнулась словами. Было вот это чувство, что я не могу отреагировать так, как хочу и должна, потому что здесь его родители, которые каким-то образом сохраняют самообладание. Горюют, да, но они богатые и достойные люди, так что рыдать будут наедине. Они уже перенесли утрату несколько лет назад и, согласно Дину, тогда держались так же. Теперь они горевали по самому Дину.
Что мне оставалось? Развалиться в истерическом плаче, делая вид, что мне больнее, чем его родным? Это могли бы списать на драму подростка, а мне бы не хотелось, чтобы это стало последним штрихом наших с Дином отношений в их глазах и в глазах посторонних.
Как, сдается мне, бывает с каждым, кто в отношениях, я задавалась вопросом, влюблены ли мы, и потом я знала, что мы влюблены, и мы сблизились достаточно сильно, чтобы я решила, что мы родственные души, и потом выкинула этот термин с такой же легкостью, с какой к нему пришла, потому что он глупый и все равно ничего не значит, разве нет? Я получила ответ на свой вопрос, когда почувствовала, будто часть меня умерла в эти долгие минуты, когда я безуспешно пыталась сказать что-то его родным.
Потом домой. Юго-восточная часть города, наш дом почти не пострадал при нападении. К папиному «расстройству» (мамино слово), к маме, деловой как всегда, с упором на дела, потому что так она справлялась со всем этим.
К… члену семьи, который вел себя так, будто его подменили на чурбана с другой планеты, к постепенному осознанию, что эта подмена произошла уже давно, но лишь сейчас, в нынешнем контексте и кризисе, я увидела эту чужеродность явственно, и прямо тогда, и задним числом.
Это больно в некотором роде, когда не к кому обратиться. Рана была подобна большому куску льда, тающему слишком медленно, и нет тепла, к которому можно было бы потянуться, и холод не проходит по мере накопления воды. Не прошел за все минувшее время. Просто… более обволакивающим стал.
Сейчас было как тогда. Эмоциональный эффект Зацепа действовал временно. Боль удалилась, пальцы задеревенели и их пощипывало, дышать было трудно, и я чувствовала себя более слабой физически и хуже скоординированной, чем должна была.
Я снова задвигалась. Вошла в комнату, где был Зацеп, когда пробил руками стену, доковыляла до противоположной стены и, вытянув руку, оперлась на нее. Комната напоминала гостиничный номер, но убранство было довольно грубым – если номер, то дешевый, только ночлег и завтрак. Две маленьких кровати, один прикроватный столик, письменный стол и плоский телевизор на комоде.
Я была вполне уверена, что Зацеп обладает способностью Мобиля. Он применил какой-то фокус, когда прыгнул на автобус. Я задрала голову, чтобы избежать ловушки, если вдруг он слетит на меня откуда-то между дверным косяком и потолком.
Комната была пуста.
– Зацеп? – спросила я.
Молчание.
Мои эмоции скакали, пока я боролась с худшими проявлениями эффекта. Я хотела, чтобы он был тут, чтобы я смогла поговорить с ним, это бы выдернуло меня из трясины прошлых чувств и вернуло в настоящее. Возникло странное, извращенное чувство близости, почти что стремления, пока искаженные эмоции пытались примириться с моей головой. В итоге я стала воспринимать его, как будто он старый друг, с которым я пытаюсь заново наладить контакт. Та же странная эмоциональная привязанность, которая порождает стокгольмский синдром. Вожди культов и абьюзеры пользуются ей.
Когда у тебя нет ничего, ты ищешь хоть что-то, даже если это тот человек, который и довел тебя до этого состояния.
Тогда я тоже потянулась назад. Я обратилась к Защитникам, потому что для поддержания «Новой волны» хоть как-то старалась одна только мама, команда разваливалась, а мне было нужно что-то. Потому что тесты и брифинги позволяли мне чувствовать себя ближе к Дину, напоминали об учебе. Потому что, когда я впервые после нападения Всегубителя встретила Висту, она обняла меня, и для меня кое-что значило, что в мире есть кто-то еще, кто искренне горевал по Дину.
– Ребята, – произнесла я достаточно громко, чтобы было слышно в соседней комнате.
– Виктория? Ты в порядке? – откликнулся приглушенный голос.
Я открыла рот, чтобы ответить, и не смогла сформировать слова. Это вновь напомнило мне о разговоре с родителями Дина.
Я одернула себя, попыталась сосредоточиться и заякориться в настоящем. Сделала глубокий вдох-выдох, правда, дыхание слегка задрожало и на пути туда, и на пути обратно.
– Отойдите от стены, – велела я.
– Не надо, – тут же ответили мне. – Не трогай бомбу.
– Я не трогаю бомбу. Отодвиньтесь от двери и от стены справа от нее.
Зацеп считал, что пробить руками стену достаточно безопасно и что он этим не заденет бомбу слишком сильно.
Я последую его примеру.
Я прошила рукой стену, почувствовала, как выключилось силовое поле. С той стороны послышались возгласы. Как только я стала уверена, что могу двигаться дальше, я оттащила кусочек стены вбок, создав дыру, нащупала стойку каркаса, сдвинула ее в сторону, нащупала вторую. Примерно два фута чистого пространства между стойками.
Я увидела лица за стеной. Обеспокоенные. Рассерженные.
Разбилось окно. Сквозь него пролетела рука Зацепа и схватила меня за горло. Он раскачивался на одной руке снаружи здания, а другую руку протянул сквозь окна и жалюзи, разбивая их, будто взрывая, и потащил меня к стене напротив дыры, которую я только что проделала.
Силовое поле все еще было на мне. Он не так уже сильно меня схватил. Полет и силовое поле вместе помогли мне остановиться. Подо мной раскололись половицы, рядом разбилось окно – это сила выплеснулась наружу.
Схватив его руку, я махнула ей, как битой, и вбросила Зацепа в комнату. При этом сохранила захват.
Он коснулся пола одной ногой и изменил траекторию. Пыль посыпалась с потолка, когда он приземлился туда вверх тормашками, причем рука оставалась вытянута в мою сторону.
Я почувствовала, как механика в руке гудит, и оттолкнула ее прочь от горла и лица. Эмоциональный эффект легонько меня задел, но я еще не восстановилась от предыдущего удара.
Это поражение небольшое. Удар не достиг того же результата, что первый, не вытащил на поверхность глубокие воспоминания. Он расшевелил другие воспоминания. Более мелкие, которые я никогда не пыталась закопать.
Мы с мамой на автобусной остановке. Странно, потому что когда-то это было счастливое воспоминание. Она зашивала мне порез на лбу, а я подавляла силовое поле. Лил дождь, вода струилась по изрисованным граффити стенам остановки. Момент только для нас с мамой. Она отвлеклась от первой помощи, чтобы сказать, что гордится мной. Мы взяли того типа, за которым гнались. Потом мы поговорили, что мне придется ненадолго сменить прическу, чтобы спрятать шов. Один из моих первых официальных выходов в костюме.
К этому воспоминанию я часто возвращалась. Несколько раз оно всплывало в больнице. Горько-сладкое, и со временем в нем становилось все меньше сладости и все больше горечи.
Это меня тревожило, чуточку надламывало, потому что оставалось неразрешенным делом, висящим на мне, и потому что я уже и так была надломлена.
– Прекрати, – сказала я. Голос был какой-то чужой.
Освободив руки, он потянулся одной перчаткой к ботинку.
Он метнул в меня три толстых сюрикена. Мое силовое поле заблокировало их и отбило – один упал на кровать, два на пол рядом со мной.
Я пнула кровать, чтобы ее крепкая рама оказалась там, где я могла бы ее схватить, и ткнула кроватью в тот угол, где находился Зацеп. Сюрикены позади меня взорвались, и тот, что передо мной, на кровати, тоже. Это был не огонь или вроде того. Между ними что-то пробежало, как электричество, но не оно. Когда оно коснулось меня, мое сердце подскочило, мысли споткнулись, чувства вспухли.
Все сомнения, страхи и колебания внутри меня усилились, умножились. На миг это меня парализовало.
С этим, по крайней мере, я уже долгое время училась справляться. Здесь моя устойчивость работала.
Зацеп упал на пол еще до того, как его ударило кроватью, – приземлился на обе ноги, расставив руки, коснувшись пола ладонями. Затем снова подпрыгнул, применив свою способность Мобиля, и прилепился к стене – одной рукой и ногой возле потолка, другой рукой и ногой под окном и на окне.
Я уже повредила кровать, когда использовала ее в качестве оружия, а сейчас, когда с размаху отшвырнула ее с дороги, она просто рассыпалась, выжил лишь матрас. Мне все еще предстояло пробраться мимо обломков.
Зацеп, похоже, удивился, что я уже действую. На миг притормозив от потрясения, он воспользовался тем, что я пробиралась сквозь останки кровати, и скакнул вправо, дальше по коридору.
Преследуя его, я пронеслась через дверной проем, и моя голова повернулась сама собой. Я услышала звон стекла и увидела, как Зацеп выпрыгнул в разбитое им окно.
Для такого крупного парня он был весьма проворен, но, похоже, в основном за это была ответственна его способность Мобиля, а механические руки по большей части помогали ногам. Он был силен во многих отношениях – насколько я могла судить, благодаря мультитриггеру. Крепкая механикова работа, полновесное воздействие на эмоции, достойная способность Мобиля.
Мое внимание было больше сосредоточено на двоих, стоящих дальше по коридору. Слепое Пятно, как я предположила, и, судя по намеку на розовые и серые тона ковра, Детская.
Бита слоняющегося там Слепого Пятна постукивала по твердой поверхности.
– Черт возьми, Зацеп, – пробормотало Слепое Пятно. – Сам сваливаешь, а нас оставляешь с этим?
– У него тот еще норов, – произнесла Детская.
– У тебя самой тот еще норов, – ответило Слепое Пятно.
Я услышала мокрые отхлебывающие звуки, но не могла разобрать, что их издавало, потому что Слепое Пятно стояло рядом с Детской.
– Прекращайте это, – сказала я им. – Ничем хорошим это не кончится.
Я не расслышала ответ, поскольку Зацеп протянул руки сквозь половицы, схватил меня за ногу и дернул прямо через пол. Я свалилась бы на первый этаж, но удержалась за счет полета и силового поля.
В результате я стояла на одном колене, а вторая нога, выпрямленная, уходила вниз, через перекрытие. Руками я упиралась в пол прямо перед собой.
Я услышала, как ко мне бежит Слепое Пятно.
Вероятно, с битой в руке. Я толкнула аурой, надеясь заставить его лишний раз подумать и тем самым выиграть секунду-другую.
С трудом поднявшись на ноги, я вытянула из пола руку Зацепа. Нагнувшись, схватила ее за кисть, а потом пнула ближе к локтю.
Механическая рука отломилась. Имея теперь собственную биту, я перехватила ее за запястье, а не за ставшую вялой кисть, и выставила перед собой, помахивая отломанным концом руки примерно в сторону Слепого Пятна.
Никакой крови. Я отломила ее достаточно низко. Это хорошо.
Я тяжело дышала, сердце отчаянно колотилось, старые раны вновь казались свежими, но я все же отыскивала равновесие. Я…
Рука, которую я держала, самоуничтожилась, точнее, самоуничтожилась эмоциональная батарейка в ней. Она осталась целой, а меня разнесло в клочья.
Вновь это чувство, будто сердце вырвали из груди. Вновь мощный прилив отчаяния. Теперь оно проникло глубже, потому что я еще не полностью оправилась от двух предыдущих ударов, тяжелого и скользящего.
В глазах раздвоилось, больше чем раздвоилось.
Месяцы и годы двоения в глазах. Один глаз устремлен на компьютерный экран рядом со мной, следит за временем и за обновлениями в чате. Один глаз на телеэкране. Один глаз на двери.
Два часа двадцать минут. Опаздывает на пятнадцать минут. Я считала минуты. Два двадцать одна.
Два двадцать две. Звук телевизора был почти абразивным, его специально таким сделали, чтобы привлекал внимание.
Я хотела сказать что-то, запротестовать, но не было голоса. Компьютер стоял на расстоянии вытянутой руки, но посылать сообщения было адским трудом.
Дверь открылась, но за ней оказался не тот человек. Прямо как тогда, с Дином. Не тот, кто приходил по будням в два ноль пять, когда меня навещали. Кто-то другой, женщина со знакомым лицом, но незнакомая по имени, и с мягким голосом, сообщающим мне, что другой пациент устраивает истерику, что учреждение закрыто и что они уже известили моих посетителей.
Мои посетители, моя семья, решили, что, поскольку они не знают, когда больницу вновь откроют, они придут в другой день. Ездить сюда далеко.
Я потянулась к ноутбуку и начала печатать сообщение для динамика, переводящего текст в речь. Клавиши были громадные и далеко расставленные, и в середине каждой было отверстие, куда ввинчивалась рукоятка или джойстик, когда приходила очередь других пациентов пользоваться этой клавиатурой. Предполагалось, что для меня это будет физиотерапией – чтобы я координировала свои действия, предпринимала усилия, чтобы дотягиваться до клавиш и переключать их.
Сотрудница извинилась, после чего развернулась, закрыла дверь и отправилась извещать других пациентов. Я попыталась выразить свою мысль голосом и, естественно, не смогла. Слишком долгий и запутанный путь от легкого до рта.
Сообщение осталось на экране неоконченным – лишь несколько слов из того, что я хотела сказать. Даже будь оно закончено, все равно оно ничего бы не значило для той сотрудницы, и все равно она ничего бы не смогла поделать. Все, что я хотела выразить, – что мои родственники пропустили и два предыдущих дня посещений.
Мой глаз нашел часы на экране ноутбука, остановился на буквах «Пт». Пятница.
Один глаз на часах, следит за минутами. Один глаз на телеэкране. Один глаз на «Пт», считает дни до понедельника. Один глаз на иконке е-мейла на компьютерном экране, ожидает письма с извинениями, которое придет. Когда оно придет, я проверю время, сравню его с предыдущими извиняющимися мейлами, пытаясь понять, становятся ли они дальше друг от друга, меньше. Понять, не прекратятся ли они вовсе, как прелюдия к полному прекращению визитов, потому что забыть про меня легче, чем помнить.
Что-то во мне тогда сломалось. Я знала, что это будет стоить мне привилегий. Возможно, даже посещений. Я знала, что это помешает или навредит другим пациентам и персоналу во всей больнице. Тем, кто этого совершенно не заслужили.
Но у меня ничего больше не оставалось.
И тогда я толкнула аурой – так жестко, как только могла, так далеко, как только могла.
…Я толкнула аурой – так жестко, как только могла, так далеко, как только могла.
Пока я была в прострации, тут что-то происходило. Здание содрогнулось. Злодеи исчезли.
– Виктория!
Джаспер.
Он был не один. Я их едва узнала. Особенно герои – на них ушла секунда. Пацан, малость чересчур экстравагантный на вид, с зализанными назад волосами, на нем почти что топик, на груди – звериная морда с верхней челюстью и клыками, смотрящими вниз, на поясе – нижняя челюсть с клыками, смотрящими вверх, с каждой стороны обеих половин эмблемы на животе бледной краской нарисованы диагональные рубцы, которые при более тусклом освещении можно даже не заметить. Темпера – на ней больше белой краски плюс немного крови. Дымный Плащ одной рукой прижимала повязку к ее плечу. У Кристального Шара недоставало приличного количества кристаллических осколков на голове. Один его глаз был теперь открыт, он выглядывал между кристаллом, растущим из переносицы, и еще одним, очень синим, который рос из виска.
Они, судя по их виду, меня боялись.
Это и делает моя аура. Еще одна из контекстных эмоциональных штук вроде стокгольмского синдрома. Восхищение и благоговение у тех, кто любит меня, страх у тех, кто не любит.
Здесь – только страх.
– П-прекрати.
Не мой голос на этот раз. Джаспера.
Я прекратила.
Дрожа всем телом, я заставила себя подняться на ноги. Вытерла щеки там, где они оказались влажными. Волосы были в ужасном состоянии из-за того, что меня всячески швыряли. Оцепеневшими пальцами я развязала узел.
– Господи, – произнес Мар.
Впервые Джаспер его не одернул.
Здание вновь содрогнулось. Солнце осветило те места внутри него, которые не должно было. Это, видимо, их план Б. Да уж, материальный ущерб. Король Краха раздирал крышу.
– Нам надо идти, – сказала Темпера.
Я кивнула. Оглянулась на проделанную мной дыру. В раздолбанной комнате увидела подростков в форме. Они расширили дыру и выбрались наружу. Сейчас они стояли настолько далеко от меня, насколько позволяли размеры помещения.
Должно быть, они видели, как я швыряю кровать.
– Угу, – произнесла я. Мой голос прозвучал тускло.
Частичная форма, в которую я была одета, по-прежнему без бронежилета, оставленного снаружи, вся в пыли и пятнах крови, больше мне не подходила. Я ощущала, что она меня душит, потому что знала: я только что потеряла работу.
Я первой зашагала вниз по лестнице. Споткнулась в одном месте, где остаток эффекта Детской придал ступеньке другую форму, покрыл ее ковром, которого не должно было быть. Полет помог мне удержаться.
– Ты Прославленная, – сказал Лэндон.
«Нет», – подумала я.
– А говорили, что ты погибла, когда «Кровавая девятка» атаковала Броктон-Бей в одиннадцатом году.
– Лэндон, – произнес Джаспер. Одно слово.
Люди, собравшиеся в здании, постепенно эвакуировались. Царствие Небесное отнюдь не упрощал нам жизнь. Отойдя на безопасное расстояние, примерно туда, где раньше стояли протестующие, они образовывали косые ряды, и нам приходилось пробираться между ними по диагонали или зигзагами. Забор своего рода.
Трудно было понять, что делают злодеи, поскольку в их группе было Слепое Пятно, и к тому же они уже находились довольно далеко, но я могла повернуть голову и увидеть часть этой группы краем глаза. Они пятились, отодвигались, но не покидали место действия. Детская создавала свой эффект.
Детишки, которых я привела, тоже пятились, отодвигаясь подальше от нас.
Я задрала голову в поисках ветвей наверху и не увидела их.
– Надо высматривать Короля Краха, – произнесла Темпера, проследив за моим взглядом.
Где он?
– Он вон там, – указал Кристальный Шар. – Меняет форму. Кентавр?
– Это его боевая форма, – ответила я. Голос по-прежнему звучал как чей-то чужой. – Одна из. Мобильная.
– Я займу остальных, – заявил Длиннорез. Он махнул одним из своих оружий, щитом с тремя закрепленными на нем мечами, и на земле появились три глубоких борозды, тянущиеся под ногами толпы.
– Погоди, – сказала Темпера.
Длиннорез пропал, на миг появился в двух местах позади толпы, где кончались борозды, и полноценно материализовался в третьей точке.
– Помоги ему, – велела Темпера, прикоснувшись к плечу Кристального Шара и оставив там белые отпечатки. – Дымный Плащ, держись поблизости. Они по-прежнему нацелены на тебя.
Темпера провела рукой и выплеснула на улицу где-то полсотни галлонов белой краски с черной каймой. Мы раздвинулись в стороны. Темпера шевельнула пальцами, и краска начала распространяться.
– Темпа! – выкрикнул Кристальный Шар. Указал рукой куда-то вбок.
Краска двинулась волной, оставляя после себя след.
Я погналась за ней.
Король Краха спрыгнул с крыши. Десяти футов ростом, похожий на кентавра лишь общими очертаниями. Нижняя половина тела смахивала скорее на носорожью, только ноги были длиннее, и покрывали ее те же штуки, выглядящие то ли как замерзшие струйки дыма, то ли как металлические полосы, отстающие от тела у самых кончиков. Сбоку он держал массивный щит, форма которого позволяла нижнему левому краю упираться в плечо передней ноги, когда злодей подавал его вперед. Другая рука сжимала тяжелое копье.
Лицо полностью закрывал шлем; глазницы и нижняя часть лица – сплошная череда гребней там, где полосы стыковались и торчали наружу буквой Y. Шевелюра – грива из полос, колышущихся, словно дым.
Он приземлился в струю краски Темперы, потерял равновесие и упал набок.
Краска вспухла и покрыла его, потом затвердела. Он разбил ее и, пошатываясь, понялся на ноги. Краска стала жидкой, вновь поднялась и покрыла его ноги, и он опять ее разбил.
Второй раз – с большей легкостью, чем в первый?
Предположительно, его повторяющиеся действия становятся сильнее.
Чтобы помочь Темпере, я рванулась вперед, на Короля Краха. Полет, силовое поле. Он крутанулся и поднял щит, блокируя меня. Я все же ударила его достаточно мощно, чтобы он потерял равновесие. Краска покрыла его, затвердела.
Он разбил краску и махнул копьем, ударив меня плашмя.
Поле слетело, удар был смягчен, но не полностью. Я врезалась в землю, довольно болезненно.
Король Краха вновь прорвался сквозь краску, нашел точку опоры, еще раз ударил по мне – на этот раз по ногам у самой земли. Силовое поле вернулось в последний момент и тут же снова разбилось.
Да, этот удар был сильнее.
Дымный Плащ выстрелила ему прямо в лицо. Краска взобралась до верхней половины тела и суставов, застыла, пытаясь ограничить его в движениях, и он опять ее разбил.
Он рассмеялся. И снова ударил по мне. Я отразила удар, махнув одной рукой по копью.
Он наступал, приближаясь к Дымному Плащу, и, как бы я ни отступала, как бы я ни была уверена, что Дымный Плащ тоже отступает, его ноги были длиннее.
Когда он снова меня ударил, подо мной и вокруг моих ног растрескалась мостовая – силовое поле передало энергию удара наружу и в стороны. Из-за трещин я чуть не споткнулась, отступая.
Каждый удар был прилично сильнее предыдущего.
На этой стадии предполагалось, что я должна либо поднять руки и сдаться, либо уйти с дороги. Если он решит атаковать меня чаще или прыгнет вперед и пнет меня одной из этих своих ног сразу после очередного удара копьем…
Кристальный Шар развернулся и осыпал Короля Краха своими снарядами.
Поражение, поражения, поражения, крахи.
Я ринулась вперед, подсобив себе полетом, схватила его за ногу и выкрутила в попытке сбить его.
Я таки вывела его из равновесия, а затем он ударил меня. Лишь то, что я за него цеплялась, не дало мне вмазаться в землю без силового поля. Я просто упала и откарабкалась подальше от его ног.
Дождавшись, когда поле вернется, я вновь бросилась на него и сбила с ног. Вцепилась в полосы, попыталась оторвать.
На заднем плане Царствие Небесное выпустил толпу из-под контроля. Они словно пробудились от глубокого сна и, похоже, были удивлены тому, что вокруг них происходило. Люди бросились наутек. Прочь от сражающихся амбалов, прочь от хаоса и поврежденного здания.
Король Краха ударил меня локтем. Он поднимался на ноги достаточно долго, чтобы я успела снова встать перед ним.
Я могу это сделать.
Мне нужно это сделать.
Сегодня…
Сегодня был не тот день, когда я получала желаемое. Я едва услышала звук. Треск, слившийся с шумом толпы. Король Краха застыл на месте.
Я стояла туда спиной, так что не могла это видеть.
Одна пуля, откуда-то поблизости. Дымный Плащ на земле, Темпера возле нее.
Сегодня был не тот день, когда я получала желаемое.
Я замерла. Как и многие другие.
– Иди к ней, – произнес Король Краха. – Помоги. Я дам тебе уйти, если ты дашь уйти нам.
Я оцепенело кивнула.
– Скажи людям, что это не мы. Это не наш план, – добавил он у меня за спиной.
Я наполовину пошла, наполовину полетела и упала на колени рядом с Дымным Плащом. Включила силовое поле и попыталась расположиться так, чтобы служить ей щитом.
– Положи руки сюда, – велела мне Темпера.
Я прижала руки к ране на животе. Кровь потекла наружу, покрыв тыльные стороны моих ладоней.
Толпа стояла неподвижно. Затем поднялись перешептывания, и люди стали подбираться ближе, чтобы смотреть.
Как это напоминало Викария.
На заднем плане Длиннорез и Кристальный Шар уже задержали подозреваемого. Протестующий, который был в здании поблизости. С охотничьим ружьем. Злодеи уходили.
– Не… – выдавила Дымный Плащ.
– Не? – переспросила я.
– Не лучший день, – прошептала она сквозь судорожные вздохи.
– Это точно, – согласилась я. От всей души согласилась.
Лэндон подошел и протянул аптечку первой помощи. Темпера достала ее содержимое.
– Не лучший день для нас всех, – сказала Темпера, окинув взглядом толпу.