Предыдущая          Следующая

СУМРАК 4. ИНТЕРЛЮДИЯ А

Сегодня ночью его очередь.

Они бежали, давили вперед. Толпа.

Клубы дыма пахли паленой резиной. Несмотря на весь хаос, звуки были приглушены, притушены при смешении индивидуальных элементов, плюс тела поглощали звук. Крики время от времени прорывались сквозь плач, шум толпы и грохот чего-то падающего, но люди в передней части толпы активно хватали других и пихали в стороны, прочь со своего пути.

Даже несмотря на высокий потолок, из-за дыма разглядеть знак выхода над дверью было трудно. Сектор обзора расплылся, потом на миг залился чернотой, когда человек моргнул.

– Ланкастерский пожар… – произнес источник взгляда, обращаясь больше к себе самому. Но вскоре его голос поднялся до крика. – Не толпитесь! Не пихайтесь! Нас придавит у выхода!

Дым добрался до него, и он яростно закашлялся.

Он попытался замедлиться, как будто был в силах повлиять на толпу. Сила людей, движущихся позади, толкала его вперед, несмотря на его немалый вес. Он был крупным парнем. В районе живота – еще более крупным. Лишь чуть-чуть выше среднего роста. Достаточно высоким, чтобы быть почти в состоянии видеть через головы толпы.

Упала молодая девушка, и он едва не споткнулся о нее. Если бы споткнулся, возможно, это убило бы их обоих. Он рухнул на колени рядом с ней, одной рукой вцепившись для равновесия в край вывески на стене, другой обхватив девушку. Он стал барьером, о который бились те, кто позади. Ноги шаркали по его спине, пытаясь через него перебраться.

Он смотрел, как люди продолжают давить вперед. Он знал, что происходит, но не мог помешать этому. Давление тел не давало людям открыть дверь, а к тому времени, как они осознают, что пути вперед нет, люди позади не дадут им отступить. Будет лишь безжалостный пресс, давящий вперед.

С полным напряжением сил, вопреки тому, что каждому движению мешали люди, прижимающиеся к нему или прожимающиеся мимо него, трижды едва не упав и не придавив девушку перед ним, он все-таки поднялся на ноги. Где-то минуту он мог лишь удерживаться на месте.

Он оглянулся назад, но там был лишь дым и люди, жмущие к выходу. Посмотрел в сторону знака выхода – давка, люди как сельди в бочке, спиной к груди, плечом к плечу.

Он огляделся по сторонам, посмотрел на мусорные урны, на вделанные в стены вывески, рамы которых торчали на дюйм-два, на запертые плексигласовые дверцы, защищающие содержимое от вандализма. Он глянул вверх и увидел окна и стеклянный потолок над коридором, ведущим к выходу из торгового центра. Окна были высоко расположены, чтобы впускать свет, и на них виднелись шпингалеты.

Он потянулся к девушке, и та отпрянула.

– Вставай! – рявкнул он. Схватил ее за руку, нагнулся, и в этот момент в него кто-то врезался. Он едва не упал на нее. Лишь благодаря тому, что он цеплялся за край рамы одной из вывесок, он сумел удержаться.

Он дернул локтем назад, врезав тому, что его толкнул. Вложив всю свою энергию и отчаяние, он потянулся вниз, схватил девушку за руку, приподнял ее, потом сменил хват, обвил рукой туловище и поднял выше.

– Хватайся и лезь! – приказал он. – Доберись до окна!

Она попыталась. Кеды скользили по плексигласу. Пальцы уцепились за карниз, но даже при поддержке его руки она не могла залезть выше. Она даже не смотрела, что делала, потому что повернулась лицом вниз, в сторону от самого густого дыма.

Дальше по коридору группа людей попадала, как костяшки домино. Для тех, кто хотел убраться отсюда, дойти до выхода, кто, возможно, из-за дыма или людей прямо перед ними не видел, что впереди, это выглядело как свободное пространство, как способ пройти дальше. Толпа двинулась вперед. Какая-то женщина закричала, многотональный звук.

Люди, видящие лишь свободное пространство впереди, ухватились за эту возможность, они продавливались мимо него, врезались в него. Он удерживал девушку, но споткнулся и выпустил ее. Перегнулся пополам, кашляя, пытаясь не дать толпе утащить его вперед. Он был крупным парнем, и движение толпы время от времени, когда она нажимала сильнее, отрывало его ноги от пола.

Девушка тоже закашлялась. Она смотрела на него, выпучив глаза, пока дым не вынудил ее зажмуриться, а потом побежала в сторону двери, выскользнув из его пальцев, прошмыгнув в щель между телами, туда, где была самая давка, где люди едва были способны двигаться. То тут, то там, люди ударялись в панику, их голоса переходили на визг.

– Нет! – проорал он вслед девушке. Его голос затерялся в хаосе.

Кто-то врезался в нее, она налетела на чью-то ногу и едва не упала. Потом исчезла из вида.

Он задрал голову к вывеске и потянулся, впившись пальцами туда, где она смыкалась со стеной. Встал на кого-то, попытался взобраться к окну, глядя на шпингалет, кидая быстрые взгляды то на дым позади него, то на потолок, где дым был самый густой. Плексигласовое покрытие вывески было на крючках, значит, его можно открыть, и он впился пальцами в эту впадинку, пытаясь использовать хоть какой-то имеющийся у него рычаг.

Взбираться и так было бы тяжело, а его еще и толкали. Рука соскользнула, и кончик пальца вместе с ногтем, цеплявшимся за крючок, оторвался. Плексиглас прочертила струйка крови.

Кто-то влез между ним и стеной, и он не смог удержаться прямо. Он упал на пол, и люди пошли по нему. Его попытки встать разбились о топчущие его ноги. Он не мог прекратить кашлять, и от усилий картинка перед глазами исказилась.

Сзади огонь и дым все усиливались.

Он поднял голову; обзор искривился настолько, что уже неясно было, где верх и низ, где лево и право. Он глядел на тянущиеся к небу стены, на стеклянный потолок высоко вдали, на толчею тел вокруг него и над ним. Карина размылась из-за проступивших на глазах слез, потемнела из-за того, что людей сверху становилось все больше.

Образ исказился, залился чернотой, и он увидел летящие мимо него звезды, как если бы его тянуло куда-то.

 

⊙

 

Сцена потускнела, выскользнула из памяти. Искорки света превратились в освещение. Тьма превратилась в тени в большой, сумрачной комнате.

Не было ни светлого неба, ни коридора, ни толпы, ни торгового центра. Посередине комнаты высился столбик из искореженного металла и стекла, а сверху на нем – что-то вроде солнечных часов, но без указателя. Свет вливался сквозь стекло, как будто откуда-то с другой стороны, но никаких источников видно не было. Разные оттенки красно-сине-фиолетового света делили комнату на четыре секции, а пятая оставалась затемненной. Каждая секция была завалена обломками разного рода.

Рейн потянулся к стулу – ему даже не пришлось оглянуться, чтобы проверить, где он. Всегда в одном и том же месте, в одной и той же ориентации. Пол в его секции был ветхим. Неровные половицы, между ними щели. Местами были раскиданы книги, инструменты, к которым, похоже, давно никто не притрагивался, разнообразные веточки и сухие сосновые иголки, словно это место было открыто всем ветрам. Рейн поставил стул на пол.

– Поговорить вы, похоже, не настроены? – спросил он. Опять-таки ему не пришлось смотреть или еще как-то проверять, где остальные. Он знал, где они должны быть.

Ответа не последовало.

Воспоминание принадлежало Зацепу, и Зацеп первым как-то всерьез двинулся с места. Он был не таким здоровенным, как тогда. По-прежнему высокий, но скинул немало веса. Борода, которая была и раньше, теперь стала длиннее, кудлатее. Как и шевелюра. Возле уголков рта виднелись участки более светлых волос. Капюшон толстовки и отсутствие нормального освещения маскировали большую часть лица, так что видна была только борода. Секция Зацепа выглядела как магазин без товаров. Пустые витрины, треснутые стекла, металлические полки, лакированный пол и более размытый свет, чем в других местах.

Зацеп дотянулся до стола и стукнул по нему рукой. Вцепился в край столешницы, перегнулся.

Заговорил другой человек – тихо, едва слышно. Он всегда так говорил.

– Вы двое должны знать, что я исследую нашу ситуацию. Скоро начну экспериментировать, так что вы должны знать: могут случиться странные вещи.

Молодой парень. Неприметный. Скучный. Светлые волосы, средний вес, одежда без ярлыков, немного старше Рейна – восемнадцать или около того. Куски керамической и бетонной плитки делали его пространство похожим на зеркальный коридор после землетрясения, если заменить стекло на непрозрачный бетон. Разбитое, темное, клаустрофобное, без намека на человеческую руку. Единственное в этом парне, что выделялось, – стекла очков, исцарапанные настолько, что за ними не видно было глаз. Он держал голову под необычными углами, чтобы смотреть через менее поцарапанные части: то задирал голову и смотрел вниз, то наклонял ее и смотрел вверх и в сторону.

Рейн привык воспринимать его как отшельника. До того этот парень говорил, что мало времени проводит с людьми. Он был тихий и странный, его сны – еще более странные.

Его «вы двое» не включали в себя Рейна.

– Что за эксперимент? – спросил Зацеп. Его голос звучал хрипло, почти рычаще.

– Я кое с кем связался. Она делает интересные вещи с людьми и снами. Я понятия не имею, что произойдет, но, возможно, я не появлюсь или приведу гостя. Завтра.

Женщина приблизилась к нему, встав с маленького, приземистого кресла. Она перешагнула через плюшевых зверей и сломанные игрушки.

Элегантная, облаченная в платье до щиколоток с разрезом с одной стороны. Стильная прическа с волнами и локонами. Сережки и ожерелье, высокие каблуки, крашеные ногти. Механикова снаряжения при ней не было.

Нижнюю половину лица скрывала маска, к которой подходило слово «намордник», настолько плотно она прижималась к носу и рту. Маска была из черной кожи и щеголяла настоящими зубами. Клыками.

Ее глаза были еще злее, чем оскаленная пасть. Сверля Рейна взглядом, она дошла до кристальной плиты в центре комнаты и, развернувшись, села к ней спиной. К Рейну спиной. Повернув голову к отшельнику, она стукнула длинным ногтем по одну из зубов своей маски, своего намордника, а потом указала ногтем вниз, прижав к маске костяшку.

– Вообще-то да, – ответил отшельник. – Ты ее знаешь?

Женщина коротко кивнула.

– Что-то посоветуешь?

– Зачем спрашивать? Она же немая, – заметил Рейн.

Отшельник его проигнорировал.

Женщина снова повернулась и протянула руку к платформе. Рейн подошел ближе посмотреть, как она разбирает всякий мусор на столе. Деревяшки были обожжены и хрупки, как уголь; они ломались при касании и рассыпались в пыль, падая на пятиугольную плиту. Почти все на столе было таким же хрупким. Стекло, ржавые кусочки металла.

Она выбрала три человеческих зуба и толкнула по столу два из них в сторону отшельника.

– Она опасна? – спросил отшельник.

Женщина в наморднике снова кивнула. Стукнула пальцем по оставшемуся зубу на ее стороне стола.

– Я очень признателен тебе за это, – сказал отшельник. – Буду иметь в виду.

– У меня предложение, – произнес Зацеп. Прорычал. Он коротко шагал взад-вперед, касаясь рукой края плиты всякий раз, как проходил мимо нее. Один его палец был все еще поврежден после того происшествия год назад.

– Давай.

– Не делай это завтра ночью, – сказал Зацеп, остановившись.

– Почему?

Зацеп повернул голову, глядя на черноту, отделяющую его секцию от секции Рейна. Он смотрел почти на Рейна, но не совсем. Его глаза прятались в тени.

– Завтра твоя ночь. Послезавтра ее.

Отшельник повернулся и посмотрел на женщину в наморднике.

Зацеп продолжил:

– Давай сделаем это следующей ночью после ее. На случай, если что-то пойдет не так.

– Разумно, – согласился отшельник.

«В мою ночь», – подумал Рейн.

Рейн подошел к столу. Настороженно глядя на остальных, он подбирал мусор, давя его пальцами. Почти все было таким старым, обожженным, изъеденным водой или проржавевшим, что разваливалось при твердом нажиме. Рейн отбросил это все, позволив ссыпаться на пол. При контакте предметы царапали или резали ему руки, но он не был против.

Лишь три предмета он разрушить не мог. Кусочки металла, слишком тупые и толстые, чтобы быть ножами, слишком плоские и безликие, чтобы иметь какое-то конкретное применение. Как прямоугольные осколки стекла, только не стекло.

Другие разбирались между собой. Пять кусков стекла для Зацепа, три монеты для отшельника. Женщина в наморднике сверлила его взглядом. Она уже отдала два зуба, служащие ей фишками, а один оставила себе.

Остальные при взгляде на Рейна тоже излучали враждебность.

– Мне нужно проапгрейдить одну из рук, – произнес Зацеп тихо. Покосился на Рейна, затем повернулся к нему спиной и прислонился к столу ближе к отшельнику. Продолжил еще тише: – Я сделал замену, хочу, чтобы другая ей соответствовала.

– Сегодня? – спросил отшельник, подбирая одну из потертых монеток.

– Хмм. Не уверен, что у меня будет время.

– Меня любой вариант устроит. А тебя? – с последним вопросом отшельник повернулся к женщине в наморднике.

Та кивнула.

Зацеп пустил по поверхности стола одну из стекляшек в сторону отшельника. Его пальцы остановились у границы, и отшельник потянулся с другой стороны, чтобы провести стекляшку по своей территории.

– Похоже, сегодня я буду довольно сильным, – произнес отшельник.

– Тебе не понадобится твоя мастерская, – сказал Зацеп. – И нам бы пригодилось лучшее восприятие технологии, по причинам, которые мы обсудили по телефону. Дай мне свою долю и завтра тоже, и тогда какое-то время я не буду в ней нуждаться.

– Я не против, – заявил отшельник. Он передал монетки другим. Две Зацепу. Одну женщине в наморднике.

Рейн опустил взгляд на свои металлические прямоугольники. Они не просили, а он не предлагал. Как-то раз он попытался добиться их расположения. Дал им свои фишки, но в ответ не получил ничего.

Три металлических прямоугольника он оставил на своей секции стола.

Затем Рейн сел на скрипучий деревянный стул и стал ждать рассвета, слушая, о чем говорят те трое (ну, то есть двое говорят, женщина молчит), но не слыша ничего существенного.

Он уже пытался убеждать. Уже пытался говорить. Пытался сердиться. Бесполезно. Единственный оставшийся вариант – ждать рассвета, пытаться слушать, притворяться дураком и время от времени отпускать комментарии, которые могли вводить в заблуждение.

Он глянул влево от себя, на темную пятую часть комнаты. Никаких деталей, никакого мусора, никакого света. Никаких фишек на столе.

Он сжимал в руках три кусочка металла, пока их края не врезались в пальцы и не потекла кровь.

 

⊙

 

– Рейн. Просыпайся.

Рейн открыл глаза. Не сон, на самом деле. Только воспоминания другого человека, а затем комната. Он чувствовал себя более усталым, чем когда его голова легла на подушку. Голова болела, тело казалось свинцовым.

– Школа, – произнесла тетка из-за двери спальни, заглядывая в щель.

Он сел.

– Спускайся и поешь до душа, если собираешься принимать душ. Девочки готовят завтрак.

– Хорошо, – ответил он, потом добавил на автомате: – Спасибо, тетя.

Она ушла, оставив дверь открытой. Рейн ощутил раздражение, но придержал язык.

Перекинув ноги через край кровати, он посмотрел на свои ладони. Никакого намека на грязь, пыль. Никаких повреждений от перемещения предметов по пятиугольному столу, никаких порезов на пальцах, никакой крови на тыльной стороне ладони.

Он потянулся к индивидуальным способностям, как часто делал. Его собственная способность была на обычном уровне. Косы из бурлящего, мигающего света появились в обеих руках. Ощущались они правильно.

Эмоциональная способность – он потянулся к ней и направил в пустое пространство посередине комнаты. Он воспринимал ее, как воспринимал бы пятно тени. Эффективность была ненамного резче, чем была бы при создании тени.

Когда он потянулся к механиковой способности, пришедшие в голову идеи были ерундовыми, едва ли намного лучше, чем «как поставить капкан» или «через какие стадии выковать нож». Хотя он и в этом был не особо хорош.

Осталась способность Мобиля. Он воспользовался ей, чтобы подняться на ноги и вытолкнуться из кровати, и стабилизировал себя он тоже с помощью способности, а не чувства равновесия.

Он спал в футболке и боксерах и сейчас почувствовал себя голым. Он отменил остановку движения мобильской способностью, подошел к двери и захлопнул ее. Затем натянул грязные джинсы и пятерней расчесал спускающиеся до плеч волосы, приведя их в приемлемое состояние.

Его семья в целом придерживалась мнения, что кухня – это центр дома. Дома, возведенные в этом поселении, были спланированы с просторными кухнями. Дрова горели в громадной кирпичной плите, на которой могли поместиться шесть сковородок, и у плиты хлопотали с едой две девушки, ровесницы Рейна. Он не мог вспомнить их имен. Хизер и Лорен, возможно. Или одна из них Джин? Он видел их часто, но они не ходили в школу и никогда не разговаривали с ним.

Тетя Рейна сидела у кухонной стойки и терла картошку. Ее дочь, кузина Рейна Элли, стоя разговаривала с одним из мужчин, сидящих за столом, и неспешно вытирала тарелку.

Рейн знал лишь одного из мужчин за столом – дядю, который за все время, что Рейн жил здесь, произнес десяток слов, не больше. С двумя другими мужчинами его не познакомили.

Как ни хороша была еда, как ни шло тепло от плиты, как ни была семья близка и хлопотлива, атмосфере недоставало тепла. Не было мелких ниочемных разговоров. Были взгляды от Элли, моющей и вытирающей посуду, и от девушек возле плиты. Взгляды они кидали, когда думали, что он не смотрит.

Отнюдь не добрые взгляды.

Хашбрауны, «сделанные должным образом», как говаривала тетя, и толстые гренки из хлеба домашней выпечки. Хлеб, не использованный для гренок, лежал в корзинке на столе, рядом располагались джем и масло. В готовку уходило столько всего, что это давило: ешь, набивай живот! Для большинства с их тяжелым фермерским трудом целыми долгими днями это было необходимо.

Рейн работал на ферме не особо много.

– Спасибо за завтрак, – произнес он.

Девушки не ответили.

– Ты пойдешь в душ? – спросила тетя.

– По-быстрому.

– Топни, когда закончишь, – сказала она, поворачивая вентиль у основания крана при раковине и перекрывая воду. Водопровод в доме работал не очень, и если здесь была включена холодная вода, то из душа текла обжигающая.

Рейн собрал свои тарелки.

– Можешь оставить их девочкам.

– Я уже взял, – ответил он.

Он собрал еще несколько предметов, ощущая на себе взгляды сидящих за столом мужчин, и отнес их к раковине, возле которой уже лежали грязные сковородки и тарелки, ждущие, когда их вымоют.

Элли, стоящая рядом с ним, вынула из стойки для сушки нож. Металл вжикнул, соприкоснувшись с боковиной сушилки, и потом еще продолжил тихо петь. От всего этого – оружия, враждебности двух девушек у плиты – Рейн слегка поежился. Он выглянул в окно.

«Люди, которых я видел во сне, хотят, чтобы я умер».

Он слишком надолго застрял, углубившись в свои мысли, сопротивляясь усталости. Он остро осознавал взгляды, включая пристальные взгляды мужчин за столом, кроме дяди. Девушки приостановили свои дела.

– Что у тебя? – спросила тетя резко. Покосилась на девушек. Потом спросила еще резче: – Что, тебе надо, чтоб кто-то подошел и тебя помыл?

– Мерзость, – произнесла одна из девушек у плиты.

– Эй! – рявкнул один из мужчин. Девушка подпрыгнула на месте. Выговор без каких-либо разъяснений.

– Нет, тетя, просто думал, – ответил Рейн, чувствуя, как лицо заливается жаром.

– Тогда прибереги думанье для школы и пошевеливайся. Нам нужна раковина, чтоб домыть тарелки.

Он стал пошевеливаться.

Душ был горячим, хоть холодная вода и была открыта на максимум, и Рейн поспешил с мытьем. Мыло, которое он деревянной лопаточкой зачерпнул из кувшина и нанес на руки, а потом на критические места, представляло из себя нечто сопливистое, полученное из животного жира и пепла. Рейн понятия не имел, что представлял из себя шампунь, однако он был достаточно едким, чтобы от него болел скальп, поэтому Рейн пользовался им раз в два-три дня.

У него были ссадины и синяки, лишь некоторые из которых – со времени, когда он был с Викторией и командой. Рейн осторожно обследовал их все, проверил, нет ли покраснения или инфекций. Закончив принимать душ и начав вытираться, эти места он не вытирал полотенцем, а промокал. Под конец трижды с силой топнул и вышел из душа. Трубы застучали, когда внизу снова включили воду.

Отшельник планирует что-то на три следующих ночи. Ему, Рейну, надо тоже составить план, сберечь энергию. Возможно, он будет бессилен, если те найдут способ исказить ротацию или вмешаться в его дни.

Его мысли были заняты логистикой и предстоящими разговорами, когда он обернул вокруг бедер полотенце, пощупал поросль на подбородке и прошел по коридору к себе в комнату. Чистая одежда, сумка, туфли.

Затем он спустился, изо всех сил стараясь остаться не увиденным с кухни, прошмыгнул в прихожую и на улицу.

Грунтовая дорога извивалась между домами и полями. Все располагалось так, как было удобно изначально, но в качестве городской планировки вышло плохо. Другие ученики тоже направлялись в школу, старшие братья и сестры присматривали за младшими, друзья встречались и болтали. С некоторыми детьми шли родители. Были и другие взрослые, наблюдающие за происходящим. Скандальная и неизбежная миссис Симс ругалась на кучку пятиклассников, разделяя группы друзей, чтобы мальчики и девочки шли по разным сторонам дороги.

По улице проехал пикап, и школьники сместились на грязные обочины, где грунт был намного мягче. Это был Джей; он периодически останавливался, позволяя друзьям запрыгнуть в кузов.

В нескольких метрах позади Рейна, в прямой видимости от миссис Симс, Джей остановился и спросил у Брианны и Кейлин Барр, не хотят ли они проехаться в машине, уже почти заполненной старшими мальчиками.

Сестры забрались в кузов пикапа. Миссис Симс насупилась, но придержала язык.

Машина проехала еще немного и остановилась рядом с Рейном. Джей наклонился в его сторону мимо своей девушки. У него были редкие усы и бородка, бейсболка и водолазка с логотипом. Водолазка и бейсболка выглядели новенькими, и, судя по качеству и логотипам, они были с Бет. Дорогие.

– Тебя подвезти, человек-река?

– Нет, спасибо. Я прогуляюсь с подругой.

– Я знаю, о ком ты. Ты же в курсе, что у тебя с ней ни единого шанса, а?

– Шанса быть ее другом?

– Да, разумеется, – Джей закатил глаза. – Удачной прогулки.

Колеса пробуксовали по грунтовке и поймали сцепление. Пикап немного взбрыкнул, чуть не выкинув из кузова Кейлин Барр. Ее спасло только то, что один из старших парней вовремя ее схватил.

Грузовик оставил позади себя облако пыли. Если Джей хотел таким образом досадить Рейну, ему это не удалось. Рейн повернулся к самой гуще облака спиной, лицом к фермам.

– Рейн! – обратилась к нему миссис Симс. Несколько младших школьников на дороге вздрогнули.

Рейн повернул голову больше в ее сторону.

– Иди прямо в школу. Не задерживайся, – сказала она.

Он мог бы как-то огрызнуться по этому поводу. Джей мог бы. Не будь у Рейна того опыта, какой у него был, он мог бы даже назвать ее злой женщиной и сказать, что она это заслужила. Она была артефактом былой эпохи, такие встречались в каждом маленьком городке и деревне, которые Рейн знал; моральность служила ей палкой, которой она колотила других. Рейн мог бы спросить, на что она намекает, или бросить ей вызов.

Он не стал.

– Да, мэм, – ответил он. – Просто жду, пока пыль осядет, чтобы не идти в самой гуще.

Кто-то другой мог бы что-то ответить по этому поводу, посочувствовать. Миссис Симс сказала лишь:

– Иди в школу. Будь хорошим примером для младших.

Он пошел.

Иметь дело с людьми вроде миссис Симс и его тетки было легче, чем со многими другими. Рейн понимал тех, кто реагирует на боль и утраты, становясь жестче. Часто он жалел, что сам так не может.

Когда он дошел до почтового ящика перед домом Эрин, она вышла наружу. Рейн ждал, пока она шла к нему в сопровождении младшего брата.

На нее трудно было не засматриваться. На ней была сливового цвета майка с черным крестом спереди, черный чокер со стальной пряжкой и черные джинсы. Украшения в ушах (несколько колец в левом и одно украшение в правом) хорошо сочетались с пряжкой чокера. Они сверкали на солнце, когда Эрин вела брата по дорожке.

Рейн раньше в принципе не любил майки с этими громадными отверстиями для рук, поскольку видел в них слишком много девушек, которых терпеть не мог; эти майки придавали им дешевый вид. При виде Эрин, выглядящей в этой майке так ошеломительно, он тут же сменил точку зрения на сто восемьдесят градусов.

– Привет, Эрин, привет, громила, – произнес он. Вытянул руку, как для рукопожатия, и Брайс хлопнул по ней, «дав пять». Потом он и Рейн повели руки в обратном направлении и легонько стукнулись тыльными сторонами ладоней. Следом Брайс шагнул вперед и шутливо стукнул Рейна кулаком в верх бедра, потом в ляжку. Третий удар промахнулся мимо паха лишь потому, что Рейн вовремя уклонился в сторону.

– Осторожнее с Рейном, Брай. Он неважно выглядит, ему не нужно несколько синяков еще и от тебя, – сказала Эрин, положив руку Брайсу на лоб и потянув его назад, пока Брайс продолжал колотить воздух.

– Он идет в школу вместе с нами? – спросил Рейн. – Я не думал, что он уже ходит.

– Со следующего года, – ответил Брайс.

– Я должна проводить его до церкви. Он наказан, и почему-то родители решили, что проповедь наставит его на путь истинный.

– Что ты натворил, Брай?

– Говорил плохие вещи про Элайджу, – ответил Брайс. – Мистер Джин услышал и настучал.

– Тебе надо думать, о ком ты говоришь и как, – сказала Эрин. – Не стоит никого раздражать. А если бы услышал Элайджа?

– Да знаю, знаю.

Эрин посмотрела на Рейна, так чтобы Брайс не заметил этого взгляда. Встревоженного, неуверенного.

– Тебе не обязательно приходить.

– Это не проблема, – заверил Рейн.

– Спасибо, – произнесла Эрин.

Брайс углядел своих друзей, идущих по улице со старшими братьями-сестрами, и зашагал было в их сторону. Эрин наклонилась и поймала Брайса, положив руки ему на плечи.

– Нет, Брай. Считается, что у тебя неприятности. Ты идешь с нами.

Она направила Брайса в другую сторону, к школе и церкви, и, когда она повернулась, не распрямившись, Рейн через здоровенное отверстие для руки увидел живот, ребра, кружевную черную лямку лифчика, сам лифчик и кусочек того, что он должен поддерживать. Взгляд был на автомате, и в тот же миг, когда Рейн осознал, на что смотрит, он отвернулся.

Теперь он испытывал по поводу этих топов очень неоднозначные чувства; он обнаружил, что одновременно пытается запомнить каждую деталь того, что увидел, и готовит себя не быть мудаком и не смотреть в будущем на то, что Эрин не намерена ему показывать. Он отлично понимал, что одно с другим не стыкуется.

– Ты как, справляешься? – спросила его Эрин. – У тебя немного потрепанный вид.

– Я всегда немного потрепанный. Я привык.

Они шли вместе, Брайс – между ними двумя.

– Я официально просмотрела последние видео из библиотеки. Все, даже плохие, вроде «E.T.3», – произнесла Эрин. – Мне остается только перечитывать и пересматривать, пока они не раздобудут что-нибудь еще.

– Читать не так уж плохо, – ответил Рейн. – Там, где моя семья жила, пять лет вообще электричества не было.

– Всякий раз, когда ты говоришь о своем прошлом, у меня ноет сердце. Никакого телика? Никакой музыки?

– Чтение при свечах. Хобби. Находишь способы развлекать себя сам. Одним летом мы с другими детьми выкопали яму, накрыли ее фанерой и назвали это своим убежищем.

Эрин прижала ладонь к сердцу.

– Это было хорошее убежище. Серьезно.

– Вы были такими нищими, что не могли построить даже дом на дереве.

– Мы могли бы. Но хотели вырыть яму. Мы укрыли ее землей и ветками, так что люди вообще не догадались бы, что она там есть, если бы не увидели саму яму.

– Сколько тебе было лет?

– Десять? Одиннадцать? Где-то в возрасте Кензи, думаю.

– Когда мне было одиннадцать… кажется, мы в начале лета поехали в Диснейуорлд. И у меня было шесть недель детского лагеря с самыми безответственными вожатыми. Тонны еды, которую нам не должны были разрешать, плавание, грязевая олимпиада. Один из мальчишек упал на грязном склоне и сломал два пальца.

– Мне трудно представить тебя одиннадцатилетней.

– Я была самой потрясающей одиннадцатилеткой. Боже, я реально хотела поехать туда же на следующий год, но, думаю, все наши родители обменивались заметками и поняли, как это было опасно.

– Я в двенадцать, кажется, провел лето, охотясь вместе с папиным лучшим другом.

– Звучит кавайно.

– Это… нет. Это не было кавайно.

– Ауу, – произнесла Эрин.

– Скучно, мокро, комарно. Мне довелось выстрелить раз за три месяца. Я промазал.

– Аууу.

– Я с таким нетерпением ждал, когда вернусь домой и увижусь с друзьями, вернусь к привычной жизни. А потом вдруг… дома, куда я бы вернулся, не стало. Этот поход с папиным другом был нужен только для того, чтобы выиграть время, чтобы предки со всем разобрались и отправили меня жить к тетке.

Рейн застрял между зевком и тем, что действительно отражало его чувства, и решил зевнуть.

– Мне так жаль, – сказала Эрин.

Рейн пожал плечами.

– Как ты перенес прошлую ночь?

Она имела в виду сон; сказала, что могла сказать при Брайсе.

– Было не особо паршиво. Вполне обычно. Устал.

– Угу. Попозже прикорнешь?

– Возможно. Сперва надо как-то пережить школу, а у меня глаза уже слипаются из-за того, что живот полный. Я проснулся, как раз когда три девушки моего возраста готовили завтрак.

– Босиком на кухне? Они не идут в школу?

– Именно так, – подтвердил Рейн.

– Проводят время с тобой, видят твой прогресс?

– Предполагается, что это я должен учиться или проявлять к ним интерес, – сказал Рейн.

– Просто… – Эрин сделала паузу, чтобы закрыть руками уши Брайса, – …охереть как жутко.

Брайс оттолкнул ее руки, чуть не ударив ее палкой, которую держал. Идя, он чертил на грунтовой дороге линию, причем, судя по тому, как он это делал, – явно с какой-то системой.

– Еще жутче, когда одна из них – моя кузина. Я вполне уверен, что она моя настоящая кузина. Трудно отслеживать.

– Элли?

– Угу.

– Она не такая уж плохая. Недавно она у костра играла на гитаре, и неплохо играла, и она добрая, она была добра к Брайсу, когда помогала учителям во время выезда на природу, хоть она и ненавидит меня.

– Эрин, она моя кузина.

– Просто хочу сказать – если ты собираешься завести косоглазых детишек с неправильным прикусом, то можешь оторваться.

– Уээ.

– Лучше держаться тех, с кем ты не связан родством, – сказала Эрин.

– Я вообще ни за кого не хочу держаться, – ответил Рейн. – Мне не интересно.

– Они могут сильно давить. Возможно, тебе в конце концов придется выбрать кого-то.

– Я даже не знаю, как зовут других двух девушек.

– Похоже, еще одно очко в пользу Элли.

– Прекрати. Пожалуйста. Пощади меня.

Эрин потянулась, сцепив пальцы вытянутых рук над головой ладонями наружу. Черная лямка ее лифчика впрыгнула во внимание Рейна и потрясла его, как если бы на него прыгнула дикая кошка. Его внимание удержал ее профиль: то, как солнце очерчивало контуры лица, горла, груди. Он отвел глаза, его сердце колотилось.

Она была так прекрасна, что он не мог поверить, что они беседуют. Она и он? Что, блин, он только что нес насчет целого лета в яме? Что на него нашло?

Эрин тяжко вздохнула и прекратила потягиваться.

– Моя семья постоянно издает эти звуки, – произнесла она.

Рейн глянул на нее. Для человека, который юморил всего пару секунд назад, Эрин выглядела очень печальной.

– Насколько все плохо? – спросил он и с усилием сглотнул.

– В последние дни? Плохо. Они только об этом и думают. Каждый разговор, который длится дольше минуты или двух, съезжает к тому, какая я красивая и есть ли у меня ухажеры.

– Ты говоришь о браке? – спросил Брайс.

– Угу, – ответил Рейн.

– Наши родители об этом много говорят, – сообщил Брайс. – В смысле, с Эрин. Я еще слишком маленький, чтобы жениться.

– Мы с Рейном тоже, – ответила Эрин.

– С Рейном?

– Рейна с этим тоже донимают, – пояснила Эрин.

– Мне делают намеки. Появляются девушки с дуэньями, которые явно не хотят там быть, но в целом все тонко. Напрямую никто об том не говорит, – сказал Рейн.

– Везет тебе, – произнесла Эрин.

– Но ты справляешься?

– Хожу на свалку и там стреляю по бутылкам. Это помогает, – ответила Эрин. Она смотрела серьезно. – Возможно, эта практика окажется полезной, если тебе когда-нибудь потребуется подмога.

– Я не хочу тебя втягивать.

– Увязнуть в твоих делах было бы облегчением, – возразила она.

– Не очень-то я в этом уверен, – сказал Рейн. Покосился на Брайса – не слушает ли пацан?

Нет, рисует кривые черточки на земле своей палкой.

Церковь была уже близко. Парковки при ней не было, так что легковушки и грузовики парковались как бог на душу положит. Некоторые ползли с черепашьей скоростью, пытаясь пробираться мимо уже припаркованных машин и собравшихся людей.

Рейн кинул взгляд на пикап Джея, когда они втроем шли между машинами к церкви. Значит, Джей здесь. Рейну осталось гадать, сестры Барр спрыгнули на полпути и направились в школу или же они сейчас на утренней службе.

Эрин привлекала к себе взгляды. Она выделялась, и отнюдь не только потому, что редко бывала на утренней службе. Именно в такие моменты Рейн понимал, что его восприятие ее вовсе не окрашено чувствами. Он видел, как люди ведут себя рядом с ней, как смотрят на нее.

Это его пугало. Он знал, кто эти люди, он вырос с ними, он знал, как они устроены. На каком-то уровне он сам был одним из них.

Эрин отвела Брайса к маме одного из его друзей. Они перекинулись фразами, и мама подвинулась, велев Брайсу сесть рядом с ней.

Рейн остро осознавал взгляды, достающиеся ему. Полная противоположность тем, которые доставались Эрин.

Девушка присоединилась к Рейну в дверях. Люди все еще заходили.

В передней части церкви на сцену взобрался мужчина с голым торсом и двинулся к алтарю. Свет вливался через окно из цветного стекла позади него. Мужчина был тощий, длинноволосый, татуированный.

– Здарова, правоверные! – выкрикнул он, склонившись над алтарем.

Собравшиеся отреагировали: отовсюду донеслись шепотки.

– Я наблюдал, и я думал. Вы всё спрашивали меня, когда я снова выскажусь, и я думаю, сейчас самое время мне кое-что сказать.

Шепот стал громче, кое-где раздались даже возгласы и присвисты.

– У нас были трудные дни, – продолжил он. – Меньше работы, забастовки, разговоры о войне, снаружи становится холодней – думаю, это нам всем напоминает о зиме. Прошлая зима вышла отстойной.

Новые перешептывания.

– Было холодно, не хватало убежищ, не хватало еды. Не все пережили зиму. Мы справились лучше, чем некоторые другие, но и мы потеряли шестерых. Мы их помним. Джек, Джош, Джорджия, Киара, Кристиан и Рис. Мы помним их, и мы помним холод, голод и болезни, которые забрали их у нас.

Реакция была более оживленной.

– Пусть они покоятся у Господа.

Это требовало ответа. Более выраженного, чем предыдущий.

– Мы помним плохие дни, мы помним конец. Пока я делал все это, наблюдал, слушал, думал, я увидел. Люди напуганы.

Его загорелое лицо было очень выразительным, когда он подчеркивал слова вроде «конец» и «напуганы». Морщинки в уголках глаз выдавали, что ему уже за тридцать. Впившись пальцами в алтарь, он продолжил:

– По всему городу, по всем мирам люди напуганы до усрачки. Грядут плохие дни. Все это знают. Вы тоже знаете, я прав?

Реакция была более голосистая, чем раньше.

– Да, вы знаете, – сказал он, чуть приподняв голову. – Вы охеренно хорошо знаете. Простите, родители, вы можете закрыть своим детям уши, если стесняетесь, но я говорю вот так. Честно. Я буду с вами честен.

Рейн глянул на Брайса и женщину, рядом с которой он сидел. Она не закрывала Брайсу уши.

Он посмотрел на Эрин и увидел, как та напряжена.

Оратор продолжил:

– Вы напуганы, и напуганы не без причины. Будет хаос. Люди будут умирать. Люди будут иметь дело с чем-то, что хуже смерти, потому что такое наше положение. Такое положение в мирах, где мы обитаем. Это неизбежно.

Тут он сделал паузу; его атлетичные, мускулистые руки, щетинящиеся выбеленными солнцем волосками, сжимали края алтаря. Он дал своим словам повисеть в воздухе и, прищурив глаза, продолжил:

– Мы будем в порядке. Я припоминаю один абзац. «Но Сигон не позволил Израилю идти чрез свои пределы; и собрал Сигон весь народ свой и выступил против Израиля в пустыню, и дошел до Иаацы, и сразился с Израилем. И поразил его Израиль мечом и взял во владение землю его»[1].

Он выпустил край алтаря и ударил по нему этой же рукой.

– Знаете, о чем это мне говорит? О том, что, если вы становитесь у нас на пути, если вы затеваете с нами драку, будьте готовы встретить наши гребаные мечи. Будьте готовы, что мы возьмем во владение вашу землю. Не надо становиться у нас на пути, я прав?!

Громкая реакция.

Мужчина повысил голос, чтобы его было слышно, и продолжил свою проповедь:

– Родители, прикройте уши вашим деткам, если вы растите снежинок, но я скажу то, что должно быть сказано, и, если ваши детки этого еще не слышали, значит, вы что-то делаете не так. Это наше кредо. Есть те, кто трахает, и те, кого трахают, а мы – трахальщики высшего сорта!

Радостные возгласы. К ним присоединился и Брайс. Эрин двинулась было, чтобы войти в церковь, но Рейн ее остановил. Огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, что никто не видел.

– Мы правы, и мы в своем праве!

Радостные возгласы.

– Мы видели конец, мы предупреждали о конце, и мы пережили конец!

Некоторые прихожане встали со скамей, что заставило других тоже встать, если они хотели видеть проповедника.

– Они могут трястись, париться и беспокоиться о зиме и о войне, а мы, блин, будем процветать!

Брайс встал на скамью, его высокий голос присоединился к хору толпы. Скорее всего, он даже не понимал.

Эрин не повторила своей первой попытки войти и вытащить оттуда братишку. Рейн выпустил ее и уронил руку.

– Мы не мерзнем, мы поджигаем наших врагов!

Эрин придвинулась к Рейну, чтобы ее было слышно через толпу.

– Может, пойдем?

Он кивнул.

– Если мы голодны, мы нападаем, мы грабим, и мы сожрем их живьем!

Радостные возгласы. Шум толпы напомнил Рейну торговый центр, сон Зацепа.

– Никакого сопливого пропуска невежливых строк. Устроим Ветхий Завет жопам наших врагов! Рабы, война, бедствия! Устроим полный Апокалипсис жезлом железным, и, как сосуды глиняные, их нации сокрушатся![2] Любой, кто досюда дочитал, знает: конец не будет красивым, конец не будет добрым!

Рейн повернулся уходить. Он знал, что люди кидают взгляды в его сторону, что они видят, как он уходит. Об этом будут судачить.

Но он уже наслушался разных вариантов этой «проповеди» – на всю жизнь хватило бы. Если его заставить, он, возможно, сам смог бы такую написать.

Сейчас он был сосредоточен на Эрин; он видел, насколько она удручена тем, что оставляет там своего брата. Он догнал девушку и зашагал рядом с ней.

Она увидела, что он смотрит на нее, и произнесла:

– Он начинает вести себя хуже после того, как его заставляют идти в церковь.

– Не удивлен, – сказал Рейн.

– Это же полная бессмыслица. Идиотизм.

– Смысл тут вообще ни при чем. Главное – чувство, будто у них есть сила.

– Она у них есть.

– Сколько-то, да.

При этих словах она вздрогнула, потом кинула взгляд через плечо. Замедлила шаг.

– Я могу вернуться туда и вытащить его. Но они на меня разозлятся, и это просто…

– Ты должна выбирать себе сражения, – сказал Рейн.

– Мне не приходится выбирать, – ответила Эрин. – Когда я смогу выбирать себе сражения и выбрать то, которое мне по силам выиграть?

На это у него ответа не нашлось. Вопрос эхом отразил нечто, что он сам чувствовал уже какое-то время.

Он сжал кулак, чувствуя, как в нем вспухают досада и гнев.

Вдали, на заднем плане, проповедник повысил голос.

– Это конец, а конец всегда принадлежал нам!

Акустика церкви еще усилила звук.

– Пойдем, – произнес Рейн.

– Мы «Падшие»!

Церковь содрогнулась от экстаза толпы. Рейн содрогнулся, как ему показалось, в равной степени, увидел боль на лице своей подруги и сжал кулаки с такой силой, что между пальцев должна была бы проступить кровь, как в той комнате, что он видел во сне.

 

⊙

 

– Тридцать пять – сорок человек?

– По грубой оценке, – кивнул Зацеп. – Но, насколько я слышал, ты не солдат и не командный игрок.

– Да.

– Борзый Бык рекомендовал тебя больше как ассасина. От тридцати пяти до шестидесяти людей со способностями. Плюс вооруженные приспешники, дармоеды, миньоны. Мы идем на войну, мы делаем это с санкции и при поддержке больших имен, и мы намерены не оставить места ни для какого результата, кроме того, который нам нужен.

– Вы хотите стереть их с лица Земли?

– Разнести, развеять по ветру, если понадобится. Но вот этот…

Искаженное изображение, спроецированное на стену штаб-квартиры, сдвинулось. Зацеп толкнул через стол лист бумаги.

– Семнадцать лет, по нашим предположениям. Мы не знаем его имени, но имеем представление о способностях. В первую очередь – он ломает вещи. Способность Мобиля. Способность Механика. Эмоциональная способность. Последние три – слабые.

– Ты просишь меня убить подростка.

– Раньше это тебя не останавливало.

– Да.

– Что бы ни произошло в хаосе, не важно, они будут разнесены, переломаны, арестованы, убиты – мы хотим, чтобы ты гарантировал, что этот не уйдет.

– Звучит разумно.

– Мы могли бы обратиться к кому-нибудь другому. Мы обратились к тебе. Ты должен знать почему.

– Потому что вы хотите, чтоб этот пацан страдал.

Приглушенный шелест.

Это Лишенная Любви протянула бумажный лист. Ее когти блеснули.

Мужчина за столом изучил чек.

– Вы действительно хотите, чтоб этот пацан страдал.

– Мы хотим, чтобы его судьба была хуже смерти, – ответил Зацеп. – Но тогда невозможно будет, чтобы он был мертв, а нам нужно именно это – чтобы он был мертв. Если на пути к этому исходу он будет страдать как можно сильнее, нас это удовлетворит.

– Если вы платите, мы сможем вас удовлетворить.

– Чек будет оплачен.

– Тогда вы получите удовлетворение, которое ищете.

Разговор прервался – что-то привлекло их внимание.

– Что, блин, ты им сделал? – спросил Крис.

– Заткнись, Крис, – одернула его Света. Она кинула на Рейна встревоженный взгляд, и Рейн отдернулся прочь от ее сочувствия.

– Виктория сражается, – прокомментировала Кензи. – Надеюсь, с ней ничего не случится.

Рейн зачесал волосы пятерней, как гребнем, и попятился.

– Надеюсь, с нами ничего не случится, – продолжила Кензи. – Это чуточку слишком много, чтобы разделаться всего лишь с нами.

«Это не против вас затевается», – подумал Рейн.

Он видел, как на него смотрит Света. Складывая кусочки мозаики.

Он не мог ее винить. Он сам только начал осознавать, что против него. В течение года он видел их по ночам. Видел, как они разговаривают, приводят всё в порядок.

Ради вот этого. Чтобы уничтожить его.

Даже если он будет прятаться среди «Падших», его это не защитит. Он цеплялся за эту надежду, а теперь она исчезла.

Он развернулся уходить, взял свою сумку.

– Рейн, – окликнул его Тристан.

– Мне надо идти, – сказал Рейн. Собрал другие вещи, ключ, который ему дали. – Присмотрите за Викторией. Скажите ей спасибо.

– Только не паникуй, – произнес Тристан.

Как он может не паниковать?

– Спасибо за все, Тристан, – сказал Рейн. – Я буду на связи, но мне надо идти. Я не могу…

Он не мог. Он не знал, что делать. Ответа просто не было. На него охотились три человека, и они были сильнее, способнее его. Он не мог ничего сделать. Не мог даже дышать.

Задохнувшись фразой, которую не сумел закончить, он распахнул дверь, вышел на площадку пожарной лестницы и бегом спустился, доверив своей способности подхватить его, если понадобится.

Он бежал, пока не выбился из сил. Пошел шагом, чувствуя, что, как только он замедлился, ужас нагнал его всей своей мощью. Тогда он снова побежал.

– Рейн!

Он обернулся. В нем уже прочно укоренилась паника, и потому первой реакцией стал страх. Даже на знакомый голос.

Тристан. Тристан побежал за ним, и он едва запыхался.

– Вот ты где, – произнес Тристан. – Уф. Я там свернул не на ту улицу.

Рейн молчал, лишь тяжело дышал. Ему казалось, что его вот-вот вырвет.

– Тебе нельзя убегать. Не паникуй. Поверь мне, когда паникуешь, случается всякое дерьмо.

– Я труп, – сказал Рейн. – Ходячий труп. Блин. Они собираются запытать меня до смерти.

– Рейн, ты должен рассказать им. Ты должен рассказать Виктории, ты должен рассказать Свете. Кензи. Даже Эшли – она по-любому даже бровью не поведет, но тебе нужно ей рассказать.

Рейн покачал головой.

– Я удивлен, что ты до сих пор не рассказал, – добавил Тристан.

– Я не могу. Я и себе-то едва могу признаться.

– Что ты собирался делать, если бы Зацеп или Лишенная Любви упомянули «Падших» во время переговоров?

– Я не… Может, так было бы легче?

– Легче? Да. Лучше? Нет. Лучше всего, Рейн, если сперва это прозвучит от тебя. Другие думают, что это все нацелено против нас. А это не так. Мы просто получим удар в качестве побочного эффекта.

Рейн не знал, что сказать или сделать. Он помотал головой.

– Нет? Что нет?

– Ты им скажи.

– Я им говорить не собираюсь. Я уже бывал в таких ситуациях, когда пытался быть союзником, но от этого делалось только хуже. Поговори с ними. Расскажи им. Напиши им письмо, если тебе надо привести слова в порядок. Я прикрою тебя и буду аргументировать за тебя.

– Я слышал, что «Падшие» напали на родной город Виктории. Что если от них пострадал кто-то, кто ей дорог? Что если она скажет, что будет помогать команде, только если я уйду?

– Ты думаешь, она так скажет? Я вот сомневаюсь.

– Что если? – с нажимом повторил Рейн. – Они атаковали людей, которые эвакуировались. Их группы похищали и грабили людей в абсолютно худший день в истории. Что если окажется, что от них пострадали люди, которые дороги Кензи? Света – ты знаешь, что они говорят о таких людях, как Света? Что я говорил о таких людях, как Света?

– Я знаю, что они говорили о людях вроде меня, – ответил Тристан, стиснув зубы. – Что ты, вероятно, говорил о людях вроде меня.

Рейн вздрогнул и отвел глаза.

– Посмотри на меня, скажи это, и я отвечу, что все в порядке. Потому что ты работаешь над этим. Ты лучше.

– Думаю, ты серьезно недооцениваешь, насколько я не хочу сталкиваться с той стороной меня, которая говорила такие вещи. И как недалеко я ушел от уровня мешка с дерьмом.

– Посмотри мне в глаза, – повторил Тристан. – Скажи что-нибудь вроде «Эй, Тристан, я был из тех, кто назвал бы тебя пидором или смотрел на тебя свысока, потому что ты любишь херы».

– Да ну тебя, – сказал Рейн, ежась.

– Потом ты скажешь, что извиняешься, а я скажу, что нет проблем, я так и думал, и я подтверждаю, что ты мой друг. Очень простой скрипт. Потом ты скажешь это Свете. Мы уже проговорили столько разного дерьма, мы столько всего проработали. Ты должен знать, что мы можем нормально относиться к такому. Все мы.

– Я знаю, – ответил Рейн. – Я понимаю. Блин. Но…

Его прервали часы Тристана, которые начали пикать.

– Черт, – ругнулся Тристан.

– Но я не хочу, чтобы вы относились к этому нормально. Я сам не отношусь к этому нормально, – закончил Рейн.

– Я должен смениться.

– Да.

– Байрон, пригляди за Рейном за меня, – произнес Тристан и размылся.

На Байроне были джинсы и аспидно-голубая рубашка с длинным рукавом и изображением змеи на груди.

– Я пошел, – сказал ему Рейн.

– Что ты собираешься делать? – спросил Байрон.

– Спрятаться. Разобраться в том, что происходит. Подумать.

– Окей. Думаю, все три вещи вполне разумны.

– Ты не мог бы дать знать остальным? Рассказать в подробностях?

– Думаю, если Тристан говорит нет, я тоже должен сказать нет. Тем более я даже не часть группы.

Рейн вздохнул.

– Иди. Прячься. Думай. Проводи время со своей убийственно классной подругой.

Рейн позволил себе чуточку улыбнуться.

– Возможно, позвони миссис Ямаде, – добавил Байрон.

– Возможно.

– По-моему, ситуация достаточно чрезвычайная, чтобы позвонить.

Рейн кивнул. От знания, что он может так сделать, на душе стало легче.

Легче стало от того, что Байрон спокойно разложил все по полочкам и согласился, что убраться подальше и побезопаснее было правильно. Тристан понимал многое – сражения, и превозмогания, и… даже попытки вернуться из состояния мешка с дерьмом. Но Байрон понимал другие вещи.

– Спасибо, – произнес Рейн, даже не осознавая, что собирался произнести это.

– У тебя есть союзники, – сказал Байрон. – Друзья. В том числе я.

– У них от тридцати пяти до шестидесяти человек со способностями, один ассасин и ненависть.

– А у нас есть немного времени. И мы им воспользуемся.

– Мы?

– Иди на хер, – сказал Байрон, даже не улыбнувшись и даже голосом не показав, что развеселился или рассердился. – Ты друг. Конечно же, я участвую.

Рейн судорожно сглотнул.

– Сегодня был ценный день. команда получила представление, чему они противостоят. По большей части.

– Ты считаешь, что я должен им рассказать, – произнес Рейн.

Байрон пожал плечами. Он был полной противоположностью Тристана: он не любил давить, даже если был в чем-то твердо убежден.

– Я собираюсь прятаться в поселении день-два. Я, эээ, я подумаю, и, может, я объясню, когда настанет время вернуться. Когда картина, что происходит, станет яснее. Позаботься, чтобы до тех пор они ничего не откололи?

– Конечно. Тристан тоже слышал, и, думаю, он согласится.

– Спасибо.

– Если собираешься идти прятаться, тебе надо поторопиться, пока они не закончат свое совещание и не решат пойти на поезд в ту же сторону, что и ты.

Рейн кивнул и вновь судорожно сглотнул.

Он развернулся идти. Не бежать в этот раз, но идти так быстро, как только мог.

Искать убежища среди монстров.

 

Предыдущая          Следующая

[1] Книга чисел, 21:23-24.

[2] Искаженная цитата из Откровения Иоанна Богослова, 2:27.