ГЛАВА 23. ХОРКРУКСЫ
Пробираясь в замок, Гарри ощутил, что Феликс Фелицис постепенно перестает действовать. Входная дверь по-прежнему была не заперта, но на третьем этаже он наткнулся на Пивза и лишь с трудом избежал обнаружения, в последний момент нырнув в один из потайных проходов. Когда Гарри добрался до портрета Толстой Леди и стянул с себя плащ-невидимку, он уже не удивился, застав ее в чрезвычайно дурном настроении.
– Как ты думаешь, сколько сейчас времени?
– Я очень извиняюсь… Мне надо было выйти наружу по важному…
– Так вот, пароль в полночь поменялся, так что тебе теперь придется спать в коридоре, понятно?
– Ты шутишь! – воскликнул Гарри. – С чего это он должен был смениться в полночь?
– А вот с того, – ответила Толстая Леди. – Если тебе это не нравится – пойди и пожалуйся директору, это он усилил меры безопасности.
– Фантастика, – горько сказал Гарри, посмотрев на твердый пол. – Просто супер. Да, конечно, я бы пошел и пожаловался Дамблдору, если б только он был в замке, потому что он-то как раз и хотел, чтобы я…
– Он здесь, – произнес голос за спиной у Гарри. – Профессор Дамблдор вернулся в школу около часа назад.
Навстречу Гарри скользил Почти Безголовый Ник, в своей обычной манере покачивая головой над своим жабо.
– Я узнал это от Кровавого Барона, видевшего, как он прибыл, – пояснил Ник. – Согласно Барону, он, похоже, в хорошем настроении, хотя, разумеется, немного устал.
– Где он? – сердце Гарри подпрыгнуло.
– О, стонет и гремит цепями в Астрономической башне, это его любимое развлечение…
– Да не Кровавый Барон, Дамблдор!
– А, он… он в своем кабинете, – ответил Ник. – Судя по тому, что сказал Барон, у него есть еще дела, прежде чем он отойдет ко…
– Точно, есть, – заявил Гарри, которого буквально распирало от возбуждения при мысли о том, что он сообщит Дамблдору о добытом воспоминании. Он снова развернулся и побежал, не обращая внимания на призывы Толстой Леди:
– Вернись! Ну хорошо, хорошо, я соврала! Я просто была сердита, что ты меня разбудил! Пароль по-прежнему «солитер»!
Но Гарри уже спешил обратно по коридору; уже через несколько минут он сообщил про «эклеры с тянучкой» Дамблдоровой горгулье, которая немедленно отпрыгнула, открыв путь к витой лестнице.
– Войдите, – отозвался Дамблдор в ответ на Гаррин стук. Голос его был очень усталым.
Гарри толкнул дверь. Кабинет Дамблдора выглядел совершенно как обычно, лишь небо за окном было черным и звездным.
– Боже мой, Гарри, – с удивлением произнес Дамблдор. – Чем обязан удовольствию столь поздней встречи?
– Сэр – я его достал. Я достал воспоминание Слагхорна.
Гарри вытащил маленький стеклянный флакон и показал его Дамблдору. Секунду или две директор выглядел потрясенным. Затем его лицо осветила широкая улыбка.
– Гарри, какая замечательная новость! Действительно великолепная работа! Я знал, что ты можешь это сделать!
Полностью позабыв о позднем часе, он быстро обошел вокруг стола, взял флакон с воспоминанием Слагхорна здоровой рукой и подошел к шкафу, где хранился Думшлаг.
– Вот теперь, – сказал Дамблдор, ставя каменную чашу на стол и опорожняя в нее флакон, – теперь мы наконец-то увидим… Гарри, быстрее…
Гарри послушно склонился над Думшлагом и ощутил, как его ноги отрываются от пола кабинета… В очередной раз пролетев сквозь тьму, он приземлился в кабинете Горация Слагхорна многолетней давности.
В кабинете снова был значительно более молодой Гораций Слагхорн с густыми, блестящими соломенно-желтыми волосами и светло-рыжими усами. Снова он сидел в удобном кресле с широкими подлокотниками, положив ноги на бархатный пуфик, держа в одной руке небольшой бокал вина, а другой шаря в коробке ананасовых цукатов. Вокруг него сидело полдюжины подростков, среди них – Том Риддл с черно-золотым кольцом Мерволо на пальце.
Дамблдор приземлился рядом с Гарри в тот самый момент, когда Риддл спросил:
– Сэр, это правда, что профессор Мерритот уходит в отставку?
– Том, Том, даже если б я знал, я бы тебе не сказал, – ответил Слагхорн, грозя Риддлу своим испачканным сахарной пудрой пальцем и в то же время подмигивая. – Должен сказать, хотелось бы мне знать, откуда ты все это узнаешь, мальчик; ты знаешь больше, чем половина преподавателей.
Риддл улыбнулся; остальные мальчики засмеялись, восхищенно поглядывая на него.
– С твоей потрясающей способностью знать вещи, которые тебе знать не положено, и с твоим умением тонко льстить тем, кто имеет вес в обществе, – кстати, спасибо за ананасы, ты совершенно прав, это мои любимые…
Несколько мальчиков снова хихикнули.
– …я уверен, что лет через двадцать ты станешь Министром Магии. Через пятнадцать, если и дальше будешь присылать мне ананасы. У меня отличные знакомства в Министерстве.
Том Риддл улыбнулся, в то время как остальные вновь засмеялись. Гарри заметил, что он был явно не самым старшим среди подростков, но, похоже, все они признавали его своим лидером.
– Не уверен, что занятие политикой мне подходит, – сказал он, когда смех поутих. – Начать с того, что у меня происхождение неподходящее.
Несколько мальчиков вокруг него ухмыльнулись друг другу. Гарри был уверен, что они смеются над тем, что понятно только им: они либо знали, либо догадывались о знаменитом предке лидера их компании.
– Ерунда, – резко произнес Слагхорн. – С твоими-то способностями – никаких сомнений, что ты из достойного волшебного рода. Нет, Том, ты далеко пойдешь, я еще ни разу ни в одном студенте не ошибся.
Маленькие золотые часы на столе Слагхорна пробили одиннадцать, и Слагхорн оглянулся.
– Боже ты мой, это уже столько времени? Вам лучше идти к себе, мальчики, а то нас всех ждут неприятности. Лестренж, завтра последний срок сдачи твоего эссе, иначе ты будешь наказан. Это и тебя касается, Авери.
Мальчики по одному вышли из кабинета. Слагхорн выбрался из кресла и отнес свой пустой бокал на стол. Ощутив какое-то движение за своей спиной, он обернулся; Риддл по-прежнему был в комнате.
– Живей, Том. Тебе же не надо, чтобы тебя поймали в неурочный час в неправильном месте, и к тому же ты префект…
– Сэр, я хотел вас кое о чем спросить.
– Ну тогда давай, мо’мальчик, спрашивай…
– Сэр, я подумал, не знаете ли вы, что такое… что такое Хоркруксы?
Слагхорн уставился на него, с отсутствующим видом поглаживая своими пухлыми пальцами ножку бокала.
– Это тебе для задания по Защите от Темных Искусств, так, что ли?
Однако Гарри был абсолютно уверен: Слагхорн прекрасно знал, что эта тема не имеет никакого отношения к школьным заданиям.
– Не совсем, сэр, – ответил Риддл. – Я наткнулся на этот термин в одной из книг и не вполне его понял.
– Ну… тебе трудновато будет найти в Хогвартсе книгу, которая бы подробно рассказала тебе о Хоркруксах, Том. Это очень Темная вещь, на самом деле очень Темная.
– Но вы ведь все о них знаете, сэр? В смысле, такой волшебник, как вы… Простите, я хотел сказать – не знаю, можете ли вы мне рассказать… Я просто знаю, что если кто-то и может рассказать, то это вы… И я просто подумал, что у вас надо спросить…
Отличная работа, подумал Гарри, эта застенчивость, обыденный тон, осторожная лесть, и нигде он не переиграл. У самого Гарри накопился немалый опыт по части умасливания людей, не желающих делиться информацией, и он не мог не разглядеть почерк мастера. Он был уверен, что эта информация была очень, очень нужна Риддлу; возможно, к этому моменту Риддл готовился неделями.
– Что ж, – произнес Слагхорн, играясь с лентой, которой была перевязана коробка с цукатами, и не глядя на Риддла. – Что ж, если дать тебе самое общее представление, никакого вреда от этого не будет. Просто чтобы ты понял этот термин. Слово «Хоркрукс» используется для обозначения предмета, в котором кто-либо спрятал часть своей души.
– Но я не очень понимаю, как это работает, сэр, – сказал Риддл.
Он тщательно сдерживал свой голос, но Гарри ощущал его возбуждение.
– Ну, понимаешь, душа расщепляется, – начал объяснять Слагхорн, – и часть ее прячется в какой-либо предмет вне тела. После этого, даже если тело будет уничтожено, человек не может умереть, так как часть его души остается привязанной к земле и неповрежденной. Но, разумеется, существование в таком виде…
Лицо Слагхорна скривилось, а Гарри поневоле вспомнил слова, услышанные им почти два года назад.
– Я был оторван от своего тела, я был меньше чем дух, меньше чем самый завалящий призрак… но тем не менее я был жив.
– …немногие захотели бы такого, Том, очень немногие. Смерть куда лучше.
Но жажда Риддла теперь была очевидной, он не мог более ее скрывать. С жадным выражением лица он спросил:
– А как можно расщепить душу?
– Вообще-то, – в некотором смятении ответил Слагхорн, – ты должен осознавать, что душа должна оставаться целой и невредимой. Расщепление ее – это насилие, это против природы.
– Но все же как это можно сделать?
– Совершив злодеяние – величайшее злодеяние. Совершив убийство. Убивая, человек разрывает собственную душу. Волшебник, желающий создать Хоркрукс, использует это в своих целях: он помещает оторванную часть в…
– Помещает? Но как?..
– Ну есть там какое-то заклинание, не спрашивай меня, мне-то откуда знать! – Слагхорн дернул головой подобно старому слону, которому докучают комары. – Я что, похож на человека, который пробовал это – я похож на убийцу?
– Нет, сэр, конечно же нет, – быстро ответил Риддл. – Я извиняюсь… Я не хотел вас оскорбить…
– Ничего, ничего, я не обиделся, – хрипло произнес Слагхорн. – Это естественно – ощущать любопытство в отношении таких вещей… Крупных волшебников всегда притягивала эта область магии…
– Да, сэр. Но чего я все еще не понимаю – чисто из любопытства – я хочу сказать, какая польза от одного Хоркрукса? А душу можно расщепить только один раз? Не лучше ли было бы, не стали бы вы сильнее, если бы душа состояла из нескольких частей? К примеру, семь – разве не самое сильное магическое число, и разве семь частей не –
– Черт побери, Том! – вскричал Слагхорн. – Семь! Неужели думать об убийстве всего одного человека – это недостаточно омерзительно? И в любом случае… разделить душу надвое уже плохо… но разорвать ее на семь частей…
Слагхорн выглядел глубоко обеспокоенным: он смотрел на Риддла так, словно никогда раньше его толком не видел. Гарри был уверен, что он начал сожалеть о том, что этот разговор вообще начался.
– Конечно, – прошептал он, – все, что мы тут обсуждаем, это чисто гипотетически, так? Чисто академический интерес…
– Да, сэр, конечно же, – быстро кивнул Риддл.
– Но все равно, Том… не очень распространяйся о том, что я тебе рассказал… то есть, что мы обсуждали. Людям не понравится, что мы беседовали о Хоркруксах. Это, видишь ли, в Хогвартсе запрещенная тема… Особенно Дамблдор на этом настаивает…
– Я никому не скажу, сэр, – и Риддл вышел из комнаты, но Гарри успел разглядеть его лицо, полное той же дикой радости, как тогда, когда он узнал, что он волшебник, – радости, которая не освещала его красивые черты лица, но каким-то образом делала их менее человеческими…
– Спасибо тебе, Гарри, – тихо сказал Дамблдор. – Пойдем…
Когда Гарри вновь очутился на полу кабинета, Дамблдор уже усаживался за свой стол. Гарри также сел и начал ждать, что скажет Дамблдор.
– Очень долго я надеялся получить это доказательство, – наконец произнес Дамблдор. – Оно подтверждает теорию, над которой я работал, оно означает, что я прав, и оно дает понять, как много еще предстоит сделать…
Внезапно Гарри заметил, что все до единого бывшие директора и директрисы в настенных портретах внимательно прислушивались к их разговору. Дородный красноносый волшебник даже достал слуховой рожок.
– Что ж, Гарри, – продолжил Дамблдор, – Я уверен, ты понимаешь всю важность того, что мы только что услышали. Когда Тому было столько же лет, сколько сейчас тебе, плюс-минус несколько месяцев, Том Риддл делал все возможное, чтобы выяснить, как стать бессмертным.
– Значит, вы думаете, ему удалось, сэр? – спросил Гарри. – Он создал Хоркрукс? И именно поэтому он не умер, когда попытался меня убить? Где-то у него был спрятанный Хоркрукс? И часть его души была в безопасности?
– Часть души… или несколько. Ты слышал Волдеморта: больше всего он хотел услышать мнение Горация о том, что произойдет с волшебником, который создаст более одного Хоркрукса; что произойдет с волшебником, настолько сильно стремящимся избежать смерти, что он готов убивать многократно, раз за разом калечить свою душу, чтобы хранить ее в нескольких спрятанных в разных местах Хоркруксах. Никакая книга не могла дать ему таких сведений. Насколько мне известно – и, я уверен, насколько было известно Волдеморту, – ни один волшебник не зашел дальше разделения своей души надвое.
Дамблдор помолчал, приводя в порядок свои мысли, после чего сказал:
– Четыре года назад я получил, как я тогда же подумал, серьезное доказательство того, что Волдеморт разделил свою душу.
– Откуда? – спросил Гарри. – И каким образом?
– Его дал мне ты, Гарри. Это дневник, дневник Риддла, тот самый, который давал указания, как открыть Тайную Комнату.
– Не понимаю, сэр.
– Что ж, хотя я сам и не был свидетелем того, как Риддл вышел из дневника, по твоему описанию я понял, что такого явления я никогда не видел. Простое воспоминание, начавшее думать и действовать само по себе? Простое воспоминание, способное высасывать жизненные силы из девочки, в руки которой оно попало? Нет, в этой книге жило нечто гораздо более зловещее… часть души, в этом я был почти уверен. Дневник был Хоркруксом. Но в результате возникло не меньше вопросов, чем было отвечено. Что больше всего меня заинтриговало и встревожило – так это то, что дневник предназначался для использования в качестве оружия, а не только как средство страховки.
– Я все равно пока не понимаю, – сказал Гарри.
– Ну, он сработал так, как должен работать Хоркрукс, – другими словами, скрытая в нем часть души осталась в безопасности и, несомненно, сыграла свою роль в предотвращении смерти своего хозяина. Но, несомненно, Риддл хотел, чтобы его дневник был прочитан, чтобы часть его души вселилась или завладела кем-то, так что монстр Слизерина мог быть выпущен вновь.
– Ну, наверно, он не хотел, чтобы его труд пропал впустую, – предположил Гарри. – Он хотел, чтобы люди узнали, что он наследник Слизерина, раз он не мог заявить об этом открыто в то время.
– Совершенно верно, – кивнул Дамблдор. – Но неужели ты не понимаешь, Гарри, что если он намеревался передать или подложить свой дневник какому-либо будущему студенту Хогвартса, это означало, что он на удивление пренебрежительно относился к драгоценной частице своей души, которая в нем хранилась? Назначение Хоркрукса, как объяснил профессор Слагхорн, состоит в том, чтобы хранить часть себя в безопасности, а вовсе не в том, чтобы швырнуть ее в кого-то еще, рискуя ее уничтожением – что, кстати, и произошло: благодаря тебе эта конкретная часть души перестала существовать.
Та беспечность, с которой Волдеморт распорядился своим Хоркруксом, казалась мне наиболее зловещей. Это предполагало, что он создал – или собирался создать – еще Хоркруксы, так что потеря первого из них не должна была нанести слишком серьезного ущерба. Я не хотел в это верить, но других осмысленных предположений не было.
Затем, два года спустя, ты рассказал мне, что в ту ночь, когда Волдеморт вернул себе тело, он сообщил своим Упивающимся Смертью чрезвычайно информативную и тревожную вещь. «Я, прошедший дальше, чем кто бы то ни было, по дороге, ведущей к бессмертию». Вот что, согласно твоим словам, он тогда сказал. «Дальше, чем кто бы то ни было». И мне показалось, что я догадался, что это значит, хотя Упивающиеся Смертью и не догадались. Он имел в виду свои Хоркруксы, Хоркруксы во множественном числе, Гарри, чего, насколько я знаю, не достиг еще ни один волшебник. Но все совпадало: Лорд Волдеморт с годами казался все менее похожим на человека, и его преображение, на мой взгляд, могло объясняться лишь тем, что он подвергал свою душу увечью за пределами того, что мы считаем обычным злом…
– Значит, он добился того, что его стало невозможно убить, ценой убийства других людей? Почему он тогда не сделал или не украл Философский камень, если он так стремился к бессмертию?
– Вообще-то мы знаем, что он пытался сделать именно это, пять лет назад. Но, на мой взгляд, есть несколько причин, по которым Философский камень должен был привлекать Волдеморта в меньшей степени, нежели Хоркруксы.
Хотя Эликсир Жизни на самом деле продлевает жизнь, его необходимо пить постоянно, вечно, если человек собирается быть действительно бессмертным. Таким образом, Волдеморт был бы полностью зависим от Эликсира, и если бы он кончился, или испортился, или Камень был бы украден – Волдеморт бы умер, как любой человек. Волдеморт любит действовать в одиночку, не забывай. Я полагаю, сама мысль о том, чтобы от чего-либо зависеть, даже от Эликсира, была для Волдеморта невыносима. Разумеется, он был готов пить его, если бы это избавило его от кошмарного полусуществования, к которому он был приговорен после нападения на тебя, – но только чтобы обрести тело. После этого, я уверен, он намеревался по-прежнему полагаться на Хоркруксы; если бы только ему удалось вернуть себе человеческий облик, ничто другое ему бы не потребовалось. Он был уже бессмертен, понимаешь ли… или настолько близок к бессмертию, насколько может быть близок человек.
Теперь, Гарри, вооруженные этой информацией, ключевым воспоминанием, которое тебе удалось для нас добыть, мы подошли к секрету смерти Лорда Волдеморта ближе, чем кто-либо до нас. Ты сам слышал его, Гарри: «Не лучше ли было бы, не стали бы вы сильнее, если бы душа состояла из нескольких частей… Семь – разве не самое сильное магическое число…» Семь – самое сильное магическое число. Да, думаю, идея расщепления души на семь частей очень понравилась бы Лорду Волдеморту.
– Он создал семь Хоркруксов? – Гарри был в ужасе от услышанного; некоторые портреты на стенах также издавали возгласы, полные шока и негодования. – Но они же могут быть где угодно… спрятаны – зарыты или сделаны невидимыми…
– Я рад, что ты проникся всей глубиной проблемы, – спокойно ответил Дамблдор. – Но, для начала, нет, Гарри, не семь Хоркруксов – шесть. Седьмая часть его души, хоть и искалеченная, обитает в его новом теле. Это была та его часть, которая вела призрачное существование все годы его изгнания; без этой части его личности просто бы не было. Эта часть души должна быть последней, которую должен атаковать любой, кто желает уничтожить Волдеморта, – часть, живущая в его теле.
– Но все равно, шесть Хоркруксов, – несколько отчаянно произнес Гарри. – Как мы сможем их найти?
– Ты забываешь… ты уже уничтожил один из них. А еще один уничтожил я.
– Правда? – жадно спросил Гарри.
– Да, безусловно, – Дамблдор поднял свою почерневшую, обожженную на вид руку. – Кольцо, Гарри. Кольцо Мерволо. И в придачу – страшное проклятие, которое на нем лежало. Извини меня за нескромность, но, если бы не мои экстраординарные способности и не своевременные меры, принятые профессором Снейпом, когда я, тяжело раненный, вернулся в Хогвартс, – я, скорее всего, не дожил бы до того, чтобы рассказать тебе эту историю. Однако иссохшая рука не выглядит слишком большой платой за одну седьмую часть души Волдеморта. Кольцо более не является Хоркруксом.
– Но как вы его нашли?
– Ну, как ты уже знаешь, уже многие годы я работал над получением как можно более подробной информации о прошлом Волдеморта. Я много путешествовал по тем местам, которые он знал. Я наткнулся на это кольцо, скрытое в развалинах дома Гонтов. Судя по всему, как только Волдеморту удалось запереть в нем часть своей души, он перестал его носить. Он спрятал его, защитив многочисленными сильными заклятьями, в хижине, где когда-то жили его предки (Морфин, как ты помнишь, был уже отправлен в Азкабан). Он не предполагал, что в один прекрасный день я озабочусь нанесением визита в эти развалины и что я буду искать следы магической маскировки.
Однако нам рано пока радоваться и поздравлять друг друга. Ты уничтожил дневник, я – кольцо, но, если мы правы в нашем предположении о разделенной на семь частей душе, остались еще четыре Хоркрукса.
– Но это может быть что угодно? – сказал Гарри. – Это могут быть старые консервные банки, там, не знаю, пустые бутылки из-под зелий?..
– Ты думаешь о Портключах, Гарри – они действительно должны быть обычными предметами, которые легко проглядеть. Но чтобы Лорд Волдеморт использовал консервные банки и старые бутылки для хранения своей драгоценной души? Ты забываешь то, что я тебе показывал. Лорду Волдеморту нравилось коллекционировать, и он предпочитал предметы с богатой магической историей. Его гордыня, вера в собственное превосходство, его намерение вписать свое имя в историю громадными буквами – все это говорит мне, что Волдеморт подбирал Хоркруксы очень тщательно, отдавая предпочтение предметам, достойным такой чести.
– Но дневник не был таким уж особенным.
– Дневник, как ты сам сказал – доказательство того, что он – наследник Слизерина. Уверен, Волдеморт придавал ему колоссальную важность.
– Так что насчет других Хоркруксов? Как вы считаете, вы уже знаете их, сэр?
– Я могу только догадываться, – ответил Дамблдор. – В силу уже упомянутых мною причин, я полагаю, что Лорд Волдеморт предпочел бы предметы, обладающие знатным происхождением. Поэтому я изучил прошлое Волдеморта, чтобы посмотреть, не исчезали ли такие артефакты где-либо поблизости от него.
– Медальон! – вскричал Гарри. – И кубок Хаффлпафф!
– Да, – улыбнулся Дамблдор. – Готов поставить… ну, наверное, все же не свою вторую руку, но пару пальцев уж точно, – что они и стали Хоркруксами номер три и четыре. Два последних, если мы предполагаем, что всего он создал шесть, представляют собой более серьезную проблему, но я позволю себе высказать догадку, что, завладев предметами, принадлежавшими Хаффлпафф и Слизерину, он вознамерился найти те, которыми владел Гриффиндор или Рэйвенкло. Четыре артефакта от четырех основателей школы, уверен, в воображении Волдеморта выглядели бы весьма заманчиво. Я не могу сказать, удалось ли ему найти что-либо принадлежавшее Рэйвенкло. Однако я уверен, что единственная известная реликвия Гриффиндора в настоящее время в безопасности.
Дамблдор указал своей почерневшей рукой на стену позади себя, где в стеклянном шкафчике, прислоненный к его стенке, стоял инкрустированный рубинами меч.
– Вы думаете, это и было истинной причиной его желания вернуться в Хогвартс, сэр? – спросил Гарри. – Он хотел попробовать найти что-нибудь принадлежавшее другим основателям?
– В точности так я и думаю, – согласился Дамблдор. – Но, к сожалению, это нас не слишком продвигает вперед, ибо он получил отказ, и, полагаю, у него не было возможности обыскивать школу. Отсюда следует однозначный вывод, что ему так и не удалось воплотить свою мечту собрать предметы всех четырех основателей. У него определенно были два – возможно, он нашел три – и это все, что мы сейчас можем утверждать.
– Даже если он достал что-то от Рэйвенкло или от Гриффиндора, остается еще шестой Хоркрукс, – произнес Гарри, загибая пальцы. – Если только он все же не заполучил оба?
– Не думаю, – ответил Дамблдор. – Мне кажется, я знаю, что из себя представляет шестой Хоркрукс. Интересно, что ты скажешь, если я сознаюсь, что уже некоторое время меня занимает поведение его змеи, Нагини?
– Змеи? – удивленно переспросил Гарри. – А что, можно делать Хоркруксами животных?
– Ну, вообще-то это не лучший вариант – естественно, доверять часть своей души чему-то, что может само думать и двигаться, весьма рискованно. Однако, если мои расчеты верны, Волдеморту не хватало как минимум одного Хоркрукса до намеченных им шести, когда он вошел в дом твоих родителей, намереваясь убить тебя.
Похоже, для создания Хоркруксов он использовал особенно значимые для него смерти. Твоя смерть таковой определенно являлась. Он верил, что, убивая тебя, он уничтожает опасность, предсказанную пророчеством. Он считал, что он делает себя неуязвимым. И я уверен, что последний Хоркрукс он собирался изготовить с твоей смертью.
Как нам известно, он потерпел неудачу. Несколько лет спустя, однако, он использовал Нагини для того, чтобы убить одного старого мугля, и тогда, возможно, ему пришла в голову мысль сделать ее своим последним Хоркруксом. Она подчеркивает его связь со Слизерином, что еще больше усиливает загадочность Лорда Волдеморта. Думаю, он ее любит так, как только вообще способен любить. Ему определенно нравится держать ее при себе, и он имеет над ней необычайно большую власть, даже для Змееуста.
– Значит, что мы имеем, – подытожил Гарри. – Дневника больше нет, кольца тоже. Кубок, медальон и змея по-прежнему остаются в целости, и вы предполагаете, что может быть еще один Хоркрукс, принадлежавший когда-то Рэйвенкло или Гриффиндору?
– Чрезвычайно лаконичное и точное резюме, – кивнул Дамблдор.
– Значит… вы по-прежнему их разыскиваете, сэр? Именно этим вы занимаетесь, когда покидаете школу?
– Верно. Я ищу уже очень долгое время. Мне кажется… возможно, я близок к тому, чтобы найти еще один. Некоторые факты вселяют в меня такую надежду.
– А если вы его найдете, – быстро произнес Гарри, – можно я пойду с вами и помогу избавиться от него?
Некоторое время Дамблдор пристально смотрел на него, затем ответил:
– Да, полагаю, можно.
– Можно? – переспросил Гарри, застигнутый врасплох.
– О да, – слегка улыбнулся Дамблдор. – Думаю, ты заслужил это право.
Гарри охватило воодушевление. Приятно было в кои-то веки не слышать слов предостережения и опеки. Директора и директрисы на стенах, похоже, были менее впечатлены решением Дамблдора; Гарри заметил, как некоторые из них качали головами, а Файнис Найджелус даже фыркнул.
– А когда Хоркрукс уничтожается, Волдеморт узнает об этом, сэр? Может ли он это чувствовать? – спросил Гарри, не обращая внимания на портреты.
– Очень интересный вопрос, Гарри. Думаю, что нет. Думаю, Волдеморт сейчас настолько погряз во зле, а эти важнейшие части его самого отделены от него уже так долго, что он уже не ощущает так, как ощущаем мы. Может быть, на пороге смерти он обнаружит свою потерю… Но, например, он не знал об уничтожении дневника, пока не вытянул правду из Люциуса Малфоя. Когда Волдеморт обнаружил, что дневник был изуродован и лишен всех магических свойств, его гнев, насколько мне говорили, даже видеть было страшно.
– Но я думал, он хотел, чтобы Люциус Малфой протащил его в Хогвартс?
– Он хотел, но много лет назад, когда он был уверен, что сможет создать еще Хоркруксы. И в любом случае Люциус должен был ждать его команды, а ее-то он и не получил, поскольку Волдеморт исчез вскоре после того, как передал ему дневник. Волдеморт, несомненно, думал, что Люциус не осмелится сделать с Хоркруксом что-то большее, чем просто оберегать, но он слишком полагался на страх Люциуса перед своим господином, который отсутствовал многие годы и которого Люциус считал умершим. Конечно же, Люциус не знал, чем в действительности являлся дневник. Насколько я понимаю, Волдеморт сказал ему, что дневник приведет к новому открытию Тайной Комнаты, поскольку на нем лежит очень хитрое заклятие. Знай Люциус, что в его руках была частица души его господина, он, несомненно, отнесся бы к дневнику с бόльшим почтением – но вместо этого он, недолго думая, принялся осуществлять уже готовый план, причем намереваясь и для себя извлечь выгоду. Подсовывая дневник дочери Артура Уизли, он надеялся одним выстрелом убить трех зайцев: дискредитировать Артура, добиться моего увольнения из Хогвартса и избавиться от компрометирующего его предмета. Бедняга Люциус… При той ярости, которую испытал Волдеморт, узнав, что он выбросил Хоркрукс ради собственной выгоды, да плюс еще фиаско в Министерстве в том году – не удивлюсь, если сейчас он втайне рад, что находится в безопасном Азкабане.
Некоторое время Гарри сидел, размышляя, после чего спросил:
– Значит, если все его Хоркруксы уничтожить, Волдеморта все-таки можно убить?
– Полагаю, что так, – ответил Дамблдор. – Без своих Хоркруксов Волдеморт станет простым смертным с искалеченной и униженной душой. Однако не следует забывать, что, хотя его душа необратимо повреждена, но его разум и его магическая сила в полном порядке. Для того чтобы уничтожить такого волшебника, как Волдеморт, даже без его Хоркруксов, потребуется экстраординарные силы и умения.
– Но у меня нет никаких экстраординарных сил и умений, – не удержавшись, сказал Гарри.
– Они у тебя есть, – твердо ответил Дамблдор. – Ты владеешь силой, которой у Волдеморта никогда не было. Ты способен…
– Да знаю я, – немного раздраженно перебил Гарри. – Я способен любить! – С огромным трудом он удержался от того, чтобы добавить: «Тоже мне сила!»
– Да, Гарри, ты способен любить, – произнес Дамблдор с таким видом, словно он отлично знал, чтό Гарри сейчас чуть не ляпнул. – С учетом всего, что с тобой происходило, это великое и замечательное свойство. Ты все еще слишком молод, чтобы понять, насколько ты необычен, Гарри.
– Значит, то, что сказано в пророчестве, что я обладаю «силой, о которой Темный Лорд не знает», – это любовь? – спросил Гарри, ощущая некоторый упадок.
– Да – всего лишь любовь. Но, Гарри, ни в коем случае не забывай: все, о чем говорит пророчество, имеет значение лишь потому, что Волдеморт в это верит. Я тебе это уже говорил в конце прошлого года. Волдеморт выделил тебя как человека, который для него наиболее опасен, – и тем самым он сделал тебя человеком, который для него наиболее опасен!
– Но в итоге-то получается то же самое…
– Нет, не получается! – воскликнул Дамблдор, на сей раз в его голосе звучало нетерпение. Указывая на Гарри своей черной скрюченной рукой, он заявил:
– Ты придаешь пророчеству слишком большое значение!
– Но… – пролепетал Гарри, – но вы же сами сказали, что пророчество означает…
– Если бы Волдеморт так и не услышал об этом пророчестве, было бы оно выполнено? Значило бы оно хоть что-нибудь? Конечно же нет! Неужели ты думаешь, что все пророчества в Зале Пророчеств сбылись?
– Но, – сказал Гарри, пораженный услышанным, – но в том году вы же сказали, что один из нас должен будет убить другого…
– Гарри, Гарри, это только потому, что Волдеморт совершил серьезную ошибку, основывая свои действия на словах профессора Трелони! Если бы Волдеморт не убил твоего отца, вселил бы он в тебя яростную жажду мести? Конечно же, нет! Если бы он не вынудил твою мать умереть ради тебя, дал бы он тебе магическую защиту, которую сам не мог пробить? Конечно же, нет, Гарри! Неужели ты не видишь? Волдеморт сам создал своего злейшего врага, точно так же, как это делают все тираны! Представляешь ли ты, насколько все тираны боятся людей, которых они угнетают? Все они прекрасно знают, что однажды среди их многочисленных жертв наверняка найдется тот, кто восстанет против них и нанесет ответный удар! Волдеморт точно такой же! Он всегда высматривал тех, кто мог бы ему противостоять. Услышав пророчество, он начал действовать, и в итоге он не только собственными руками выбрал человека, наиболее способного к тому, чтобы его убить, но еще и лично вручил ему невероятно сильное оружие!
– Но…
– Гарри, мне очень важно, чтобы ты это понял, – Дамблдор встал и начал мерить шагами кабинет, его блестящая мантия развевалась за его спиной; Гарри никогда раньше не видел его в таком возбуждении. – Попытавшись убить тебя, Волдеморт сам выделил из всех одну примечательную личность, которая сейчас сидит у меня перед глазами, и дал ей все, чтобы она могла сделать свою работу! Это исключительно вина Волдеморта, что ты можешь проникать в его мысли, в его устремления, даже понимаешь змеиный язык, которым он отдает приказания! Но тем не менее, Гарри, несмотря на свою привилегию вхождения во внутренний мир Волдеморта (ради обладания этим даром, между прочим, любой Упивающийся Смертью был бы способен на что угодно), тебя никогда не соблазняли Темные Искусства, ты никогда, ни на секунду не выказывал даже малейшего желания стать одним из последователей Волдеморта!
– Конечно, не выказывал! – сердито произнес Гарри. – Он убил моих маму и папу!
– Другими словами, тебя защищает твоя способность любить! – воскликнул Дамблдор. – Это единственная защита, которая может противостоять соблазну такой силы, как у Волдеморта! Несмотря на все искушения, которым ты подвергался, несмотря на все страдания, ты сохранил чистое сердце – такое же чистое, как в возрасте одиннадцати лет, когда ты смотрел в зеркало, отражавшее твое самое сокровенное желание, и оно показало тебе лишь способ помешать Лорду Волдеморту, но не бессмертие или богатство. Гарри, ты хоть имеешь представление о том, насколько мало волшебников смогли бы увидеть в этом зеркале то, что увидел ты? Волдеморту еще тогда следовало бы знать, с чем он имеет дело, но он этого не знал!
Но теперь он знает. Ты проник в мысли Лорда Волдеморта, не причинив себе вреда, но он не может обладать тобой, не испытывая смертельной агонии, как обнаружилось в Министерстве. Не думаю, что он понимает, почему именно, Гарри, но он так торопился изувечить свою душу, что в спешке не успел оценить несравненную силу души целой и незапятнанной.
– Но, сэр, – сказал Гарри, изо всех сил стараясь не выглядеть заядлым спорщиком, – все равно это все сводится к тому же, разве не так? Я должен попытаться его убить, а иначе…
– Должен? Конечно же, ты должен! Но только не из-за пророчества! А из-за того, что ты, ты сам, не будешь знать покоя, пока не попытаешься! Мы оба это знаем! Пожалуйста, представь себе на минуточку, что ты никогда не слышал этого пророчества! Что бы ты сейчас чувствовал в отношении Волдеморта? Подумай!
Гарри наблюдал, как Дамблдор ходит перед ним взад-вперед, и думал. Он подумал про свою мать, про отца, про Сириуса. Он подумал про Седрика Диггори. Он подумал про все страшные дела Волдеморта, о каких только знал. Казалось, пламя разгорается в его груди, опаляя горло.
– Я хотел бы, чтобы он был уничтожен, – тихо ответил он. – И я хотел бы сделать это сам.
– Ну конечно, ты хотел бы! – вскричал Дамблдор. – Ты понимаешь, пророчество вовсе не означает, что ты должен что-либо делать! Но пророчество заставило Лорда Волдеморта пометить тебя как равного себе… Другими словами, ты свободен выбирать свою дорогу, ты абсолютно свободен отринуть пророчество! Но Волдеморт по-прежнему придает пророчеству большое значение. Он будет продолжать охотиться за тобой… и это, очевидно, означает, что…
– …что в конце концов один из нас должен убить другого, – закончил Гарри. – Да.
Но он наконец-то понял то, что пытался объяснить ему Дамблдор. Это, думал Гарри, как различие между человеком, которого тащат на арену, где ему предстоит драться за свою жизнь, и человеком, выходящим на арену с высоко поднятой головой. Кое-кто, возможно, сказал бы, что здесь нет особой разницы, но Дамблдор знает – и я теперь тоже знаю, с яростной гордостью думал Гарри, и мои родители знали – разница есть, и огромнейшая.