Глава 18. Жизнь и ложь Альбуса Дамблдора
Всходило солнце; чистое, бесцветное, огромное небо простиралось над Гарри, равнодушное к нему и к его страданиям. Гарри уселся у входа в палатку и глубоко вдохнул чистый воздух. Просто быть живым, иметь возможность наблюдать, как солнце поднимается над искрящимся снежным холмом, – это само по себе должно было бы быть величайшим сокровищем на земле, однако Гарри не мог его оценить: его чувства были словно пронзены катастрофой потери волшебной палочки. Он выглянул наружу, посмотрел вдаль, через лежащую под снежным одеялом долину. Сквозь сверкающую тишину до него доносились отдаленные звуки церковных колоколов.
Сам того не сознавая, он впился пальцами себе в руки, словно собираясь противостоять физической боли. Он проливал собственную кровь больше раз, чем мог сосчитать; однажды он лишился всех костей в правой руке; это путешествие уже принесло ему шрамы на груди и предплечье в дополнение к тем, что уже были на кисти руки и на лбу; но никогда до этого момента он не чувствовал себя столь фатально ослабленным, уязвимым и голым, словно у него отобрали лучшую часть его магической силы. Он точно знал, что сказала бы Гермиона, если бы он поделился с ней этими ощущениями: волшебная палочка настолько хороша, насколько хорош волшебник. Но она ошибалась, его случай был особым. Ей никогда не приходилось чувствовать, как палочка вращается, словно стрелка компаса, и посылает золотое пламя во врага. Он лишился защиты сердцевинок-близнецов, и лишь теперь, когда это произошло, он осознал, как сильно на нее рассчитывал.
Гарри вытащил части сломанной палочки из кармана и, не глядя на них, убрал в Хагридову сумочку, висевшую у него на шее. Теперь сумочка была полностью набита сломанными и бесполезными предметами, так что больше туда уже ничего бы не влезло. Гаррина рука коснулась через стенку Сумкасина старого снитча, и какое-то мгновение ему пришлось подавить желание вытащить его и зашвырнуть куда подальше. Непонятный, бессмысленный, бесполезный, как и все остальное, что оставил после себя Дамблдор…
И злость на Дамблдора обрушилась на него подобно лаве, сжигая его изнутри, выжигая все прочие чувства. Чистое отчаяние заставило их поверить, что в Годриковой Лощине их ждут ответы, и они убедили сами себя, что должны были туда вернуться, что это была часть некоего секретного пути, проложенного для них Дамблдором; но там не оказалось карты, никакого плана. Дамблдор оставил их шарить в темноте, бороться с ужасами, о которых они не знали и которые им даже во сне бы не привиделись, бороться одним, без помощи: ничто не было объяснено, ничто не было просто дано, у них не было меча, а теперь у Гарри не было еще и волшебной палочки. И он уронил фотографию вора, и теперь, несомненно, Волдеморту будет легко выяснить, кто он… Теперь у Волдеморта была вся информация…
– Гарри?
Гермиона явно опасалась, что Гарри наложит на нее проклятие ее собственной волшебной палочкой. Все еще с потеками от слез на лице, она присела на корточки рядом с ним. В руках у нее дрожали две чашки чая, а под мышкой было зажато что-то громоздкое.
– Спасибо, – произнес Гарри, беря одну из чашек.
– Ты не хочешь, чтобы я говорила с тобой?
– Нет, почему же, – ответил он, поскольку не хотел ранить ее чувства.
– Гарри, ты хотел знать, кто был тот человек на фотографии. Ну вот… я достала книгу.
Она с застенчивым видом положила ему на колени новенький экземпляр «Жизни и лжи Альбуса Дамблдора».
– Где… как?..
– Она была в гостиной Батильды, просто лежала… Вот эта записка торчала сверху.
Гермиона вслух прочла несколько строк остренького почерка, написанных зелеными чернилами.
– «Дорогая Батти, благодарю тебя за помощь. Вот экземпляр книги, надеюсь, она тебе понравится. Ты рассказала все, даже если ты этого и не помнишь. Рита» Я думаю, ее доставили, когда настоящая Батильда была еще жива, но может, она была уже неспособна ее прочесть?
– Да, наверно, уже была неспособна…
Гарри глянул сверху вниз на лицо Дамблдора и испытал приступ злобной радости: сейчас он узнает все то, что Дамблдор не счел нужным ему рассказать, – хотел того Дамблдор или нет.
– Ты все еще злишься на меня, да? – спросила Гермиона; подняв взгляд, он увидел новые слезы, вытекающие из ее глаз, и понял, что его гнев был написан у него на лице.
– Нет, – тихо ответил Гарри. – Нет, Гермиона. Я знаю, что это был несчастный случай. Ты пыталась вытащить нас оттуда живыми, и ты была просто потрясающа. Я был бы уже мертв, если б ты не оказалась там и не помогла мне.
Он попытался улыбнуться в ответ на ее мокрую улыбку, после чего вновь вернул свое внимание книге. Ее корешок был очень твердым; несомненно, книгу раньше не открывали. Гарри пробежался по страницам в поисках фотографий. На ту, которую искал, он наткнулся сразу же – на фотографию юного Дамблдора и его красивого спутника, хохочущих во все горло над какой-то давно забытой шуткой. Гарри кинул взгляд на подпись.
Альбус Дамблдор, вскоре после смерти матери, со своим другом Геллертом Гринделвальдом.
Гарри таращился на последнее слово несколько долгих секунд. Гринделвальд. Его друг Гринделвальд. Он искоса глянул на Гермиону; та все еще неотрывно смотрела на имя, словно не могла поверить собственным глазам. Потом она медленно подняла взгляд на Гарри.
– Гринделвальд?
Не обращая внимания на оставшиеся фотографии, Гарри начал изучать ближайшие страницы в поисках упоминания этого рокового имени. Он обнаружил его очень скоро и жадно впился в текст, но мгновенно запутался: чтобы понимать, что происходит, нужно было вернуться к более раннему куску текста, и в конце концов он оказался в начале главы, называемой «Большее Благо». Вместе с Гермионой он начал читать.
Итак, незадолго до своего восемнадцатого дня рождения Дамблдор покинул Хогвартс в ореоле славы – староста[1], префект, лауреат премии Барнабуса Финкли «за выдающееся чародейство», представитель британской молодежи в Визенгамоте, лауреат золотой медали «за выдающийся вклад в международную конференцию алхимиков в Каире». Далее Дамблдор намеревался предпринять большое путешествие с Элфиасом Доуджем по прозвищу «Долдон»[2], туповатым, но преданным спутником, которым он обзавелся в школе.
Двое молодых людей остановились в «Дырявом Котле» в Лондоне, готовясь на следующее утро отправиться в Грецию, когда прибыла сова с сообщением о смерти матери Дамблдора. «Долдон» Доудж, отказавшийся дать интервью для этой книги, уже предоставил общественности свою сентиментальную версию того, что произошло далее. Он представляет смерть Кендры как трагический удар, а решение Дамблдора отказаться от путешествия – как благородную жертву.
Несомненно то, что Дамблдор сразу же вернулся в Годрикову Лощину, предположительно чтобы «заботиться» о младших брате и сестре. Но насколько большой заботой он их окружил на самом деле?
– У этого Аберфорта были с головой проблемы, – сообщает Инид Смик, семья которого проживала в то время на окраине Годриковой Лощины. – Совсем слетел с катушек. Конечно, после смерти его папы и мамы его можно было бы пожалеть, только он все время кидался мне в голову козьим навозом. Я не думаю, что Альбус им много занимался, во всяком случае, я никогда не видел их вместе.
Так чем же занимался Альбус, если не утешал своего буйного младшего брата? Ответ, судя по всему – обеспечивал продолжающееся заключение своей сестры. Ибо, хотя ее первый тюремщик был мертв, это не внесло изменений в печальное положение Арианы Дамблдор. Само ее существование оставалось известно лишь тем немногим посторонним, в отношении которых, как в случае «Долдона» Доуджа, можно было не сомневаться, что они поверят в версию «слабого здоровья».
Еще одним столь доверчивым другом семьи была Батильда Бэгшот, знаменитый магический историк, проживавшая в Годриковой Лощине много лет. Кендра, конечно же, оттолкнула Батильду, когда та в первый раз попыталась поприветствовать новую семью в деревне. Несколько лет спустя, однако, автор послала Альбусу в Хогвартс сову, с которой сообщила, что весьма впечатлена его статьей на тему межвидовой трансформации в «Тематической Трансфигурации». Этот первоначальный контакт привел в дальнейшем к ее знакомству со всей семьей Дамблдоров. К моменту смерти Кендры Батильда была единственным человеком в Годриковой Лощине, кто нормально общался с матерью Дамблдора.
К сожалению, острый интеллект, которым Батильда блистала в своей жизни ранее, к этому времени несколько затупился. «Огонь горит, но котел пуст», как это сформулировал в беседе со мной Айвор Диллонсби, или, как несколько раньше сказал Инид Смик, «у нее в голове беличьи какашки». Тем не менее, сочетание старых испытанных методов репортера позволило мне извлечь достаточное количество зерен фактов, чтобы связать воедино всю скандальную историю.
Как и весь остальной волшебный мир, Батильда относит преждевременную смерть Кендры на счет «неправильно сработавшего заклятья», истории, повторяемой Альбусом и Аберфортом все последующие годы. Батильда также повторяет семейную версию касательно Арианы, называя ее «нежной» и «хрупкой». Но в одном Батильда оказалась достойна тех усилий, которые мне пришлось приложить, чтобы раздобыть Веритасерум[3], ибо она и только она знает всю историю самой охраняемой тайны в жизни Альбуса Дамблдора. Теперь, будучи впервые преданной огласке, эта тайна ставит под сомнение все то, во что верили почитатели Дамблдора: его предполагаемую ненависть к Темным Искусствам, его неприятие подавления муглей, даже его преданность собственной семье.
В то самое лето, когда Дамблдор вернулся домой в Годрикову Лощину, став сиротой и главой семьи, Батильда Бэгшот согласилась взять к себе в дом своего внучатого племянника Геллерта Гринделвальда.
Имя Гринделвальда сегодня общеизвестно, и это вполне заслуженная известность: в списке Самых Опасных Темных Волшебников Всех Времен он промахнулся мимо первой строчки исключительно благодаря тому, что поколением позже появился Сами-Знаете-Кто и украл у него корону. Однако, поскольку Гринделвальд никогда не распространял свою кампанию террора на Британию, детали его восхождения к власти не приобрели здесь широкой известности.
Проходя обучение в Дурмштранге, в школе, уже тогда известной своим достойным сожаления тяготением к Темным Искусствам, Гринделвальд показал себя таким же не по годам выдающимся, как Дамблдор. Однако вместо того, чтобы пустить свои таланты на получение призов и наград, Геллерт Гринделвальд посвятил себя иным целям. Когда ему было шестнадцать, даже в Дурмштранге поняли, что они больше не могут смотреть сквозь пальцы на извращенные эксперименты Геллерта Гринделвальда, и он был исключен.
До настоящего времени все, что было известно о последовавших за этим действиях Гринделвальда – это то, что он «несколько месяцев был за границей». Теперь мы знаем, что Гринделвальд принял решение навестить свою двоюродную бабку в Годриковой Лощине и что там, сколь бы шокирующим это ни показалось многим, он завел близкую дружбу не с кем иным, как с Альбусом Дамблдором.
– Мне он казался очаровательным мальчуганом, – бормочет Батильда, – кем бы он ни стал позже. Естественно, я познакомила его с несчастным Альбусом, которому так недоставало компании ребят его возраста. Мальчики прикипели друг к другу с первого взгляда.
Что верно, то верно. Батильда показала мне хранившееся у нее письмо, которое Альбус Дамблдор прислал Геллерту Гринделвальду однажды поздно ночью.
– Да, даже после того, как они проводили весь день в обсуждениях – оба столь блестящие молодые люди, они были дружны, как котел с огнем – я иногда слышала, как сова стучится в окно спальни Геллерта, принося письмо от Альбуса! Ему в голову пришла идея, и он должен был поделиться с Геллертом немедленно!
И что это были за идеи! Сколь бы невероятно шокирующими ни нашли их фанаты Альбуса Дамблдора, вот они, мысли их семнадцатилетнего героя, поведанные им своему новому лучшему другу (копию оригинального письма можно увидеть на странице 463):
Геллерт,
Твой аргумент о том, что волшебники должны доминировать над муглями ДЛЯ ИХ ЖЕ БЛАГА, – это, я думаю, ключевой момент. Да, нам была дана сила, и да, эта сила дает нам право на власть, но она также дает нам ответственность за тех, над кем мы властны. Мы должны подчеркнуть этот момент, это будет фундамент, на котором мы будем строить. Там, где нам будут возражать, а это наверняка случится – это должно лечь в основу наших контраргументов. Мы берем управление ВО ИМЯ БОЛЬШЕГО БЛАГА. И из этого следует, что там, где мы встретим сопротивление, мы должны применить лишь ту силу, какая необходима, не более того. (Это была твоя ошибка в Дурмштранге! Но я не жалуюсь, потому что, если бы тебя не исключили, мы бы никогда не познакомились.)
Альбус
Как бы ни были потрясены и возмущены многочисленные поклонники Альбуса Дамблдора, это письмо содержит доказательство того, что он когда-то мечтал снять статут секретности и установить власть волшебников над муглями. Какой удар для тех, кто представляет Дамблдора величайшим защитником муглерожденных! Какими пустыми кажутся теперь его речи в защиту прав муглей в свете этого нового убийственного свидетельства! Каким презренным предстает перед нами Альбус Дамблдор, занятый планированием своего восхождения к власти, когда он должен был оплакивать свою мать и заботиться о своей сестре!
Несомненно, те, кто стремится удержать Дамблдора на его шатком пьедестале, будут блеять, что он, в конечном итоге, не привел этот план в действие, что он наверняка поменял точку зрения, что здравый смысл в нем возобладал. Однако правда представляется еще более шокирующей.
Едва минуло два месяца с начала их новой большой дружбы, как Дамблдор и Гринделвальд расстались, чтобы никогда больше не увидеться вплоть до их легендарной дуэли (подробности вы найдете в главе 22). Что вызвало этот внезапный разрыв? Может быть, Дамблдор пришел в себя? Может быть, он сообщил Гринделвальду, что он более не желает участвовать в осуществлении этого плана? Увы, нет.
– Думаю, это произошло из-за смерти бедной маленькой Арианы, – говорит Батильда. – Это стало ужасающим шоком. Геллерт был у них дома, когда это случилось, и он вернулся ко мне весь дрожа от возбуждения и сказал, что хочет на следующий день уйти домой. Очень был взволнован, знаешь ли. Поэтому я договорилась насчет Портключа, и это был последний раз, когда я его видела. Альбус же был просто вне себя от смерти Арианы. Для обоих братьев это было так ужасно. Они потеряли всех близких, кроме друг друга. Неудивительно, что они стали немного агрессивными. Аберфорт обвинил Альбуса, знаешь ли, как многие бы сделали в таких ужасных обстоятельствах. Но Аберфорт всегда говорил немного по-сумасшедшему, бедный мальчик. Хотя, конечно, ломать нос Альбусу на похоронах было неприличным поступком. Кендре бы очень не понравилось видеть, как ее сыновья так дерутся над телом ее дочери. Какая жалость, что Геллерт не смог остаться на время похорон… Он мог бы по меньшей мере утешить Альбуса…
Это ужасная драка над гробом, известная лишь тем немногим, кто был на похоронах Арианы Дамблдор, поднимает ряд вопросов. По какой именно причине Аберфорт Дамблдор обвинил своего брата в смерти сестры? Был ли это, как делает вид старая «Батти», просто взрыв горя? Или для его ярости могли быть более конкретные причины? Гринделвальд, исключенный из Дурмштранга за нападения на других студентов, едва не повлекшие за собой их смерть, покинул страну через считанные часы после кончины девушки, и Альбус (от стыда или, возможно, от страха?) никогда с ним больше не встречался, пока его к этому не принудили мольбы всего волшебного мира.
Ни Дамблдор, ни Гринделвальд, похоже, никогда в своей дальнейшей жизни не упоминали об этой краткой дружбе детства. Однако не вызывает сомнений то, что Дамблдор задерживал свою атаку на Геллерта Гринделвальда примерно пять лет – пять лет беспорядка, смертей и исчезновений. Были ли причиной такой нерешительности Дамблдора остатки приязни к этому человеку, или же это был страх того, что их близкая дружба будет раскрыта? Возможно ли, что Дамблдор лишь с огромной неохотой направился захватывать человека, знакомству с которым он когда-то был так рад?
И как умерла таинственная Ариана? Стала ли она нечаянной жертвой какого-нибудь Темного ритуала? Не наткнулась ли она случайно на что-то, чего не должна была видеть, когда двое молодых людей практиковались в своих попытках устремиться к славе и власти? Возможно ли, что Ариана Дамблдор была первым человеком, погибшим «во имя большего блага»?
На этом месте глава закончилась, и Гарри поднял взгляд. Гермиона дочитала до конца страницы раньше него. Она вырвала книгу у Гарри из рук (выражение Гарриного лица ее явно несколько встревожило) и захлопнула не глядя, словно прятала нечто неприличное.
– Гарри…
Но он покачал головой. Какая-то внутренняя убежденность внутри него сломалась; точно так же он чувствовал себя, когда ушел Рон. Он доверял Дамблдору, верил, что он был воплощением доброты и мудрости. Все пошло прахом. Сколько еще он мог потерять? Рон, Дамблдор, фениксова волшебная палочка…
– Гарри, – она словно прочла его мысли. – Послушай меня. Это… это было не очень приятным чтением…
– …ага, тебе легко говорить…
– …но не забывай, Гарри, что это написала Рита Скитер.
– Ты же прочла это письмо к Гринделвальду, нет?
– Да, я… я прочла, – она расстроенно помолчала, покачивая чашку с чаем своими замерзшими руками. – Я думаю, что это самое худшее, что там есть. Я знаю, Батильда думала, что это всего лишь разговоры, но «Во имя Большего Блага» стало лозунгом Гринделвальда, его оправданием всех жестокостей, которые он совершил позже. И… отсюда… похоже, что Дамблдор подал ему эту идею. Говорят, что лозунг «Во имя Большего Блага» был даже выбит над входом Нурменгарда.
– Что такое Нурменгард?
– Это тюрьма, которую Гринделвальд построил, чтобы держать в ней своих противников. Он сам там в конце концов оказался, когда Дамблдор его поймал. Во всяком случае, это… это ужасно, что идеи Дамблдора могли помочь Гринделвальду набрать силу. Но, с другой стороны, даже Рита не может делать вид, что они знали друг друга дольше, чем несколько месяцев одного лета, когда они оба были очень молоды, и…
– Я знал, что ты это скажешь, – сказал Гарри. Он не хотел выплескивать на нее свой гнев, но сохранить спокойствие в голосе было очень трудно. – Я знал, что ты скажешь, что «они были молоды». Им было столько же лет, сколько нам сейчас. И вот они мы, рискуем жизнью, борясь с Темными Искусствами, и вот он он, обнимается со своим новым лучшим другом и планирует свой приход к власти над муглями.
Он не мог больше сохранять самообладание; он встал и зашагал кругами, стараясь физическими усилиями подавить гнев.
– Я не пытаюсь защитить то, что Дамблдор написал, – произнесла Гермиона. – Вся эта ерунда насчет «права на власть», это опять то самое, «Магия – сила». Но Гарри, его мать только что умерла, он один застрял в своем доме…
– Один? Он не был один! У него была компания, брат и сестра, его сестра-сквиб, которую он все время держал под замком…
– Я в это не верю, – заявила Гермиона. Она тоже поднялась на ноги. – Что бы ни было не так с этой девочкой, я не думаю, что она была сквибом. Дамблдор, которого мы знали, никогда, никогда в жизни не позволил бы…
– Дамблдор, которого мы думали, что знаем, не собирался покорять муглей силой! – заорал Гарри, и его голос эхом разнесся по пустой вершине холма; несколько дроздов взмыли в воздух, крича и летая кругами в жемчужно-белом небе.
– Он изменился, Гарри, он изменился! Все очень просто! Может, он действительно верил в эти вещи, когда ему было семнадцать, но всю остальную свою жизнь он посвятил борьбе с Темными Искусствами! Именно Дамблдор остановил Гринделвальда, именно он всегда голосовал за законы о защите прав муглей и муглерожденных, именно он с самого начала сражался с Сам-Знаешь-Кем, и именно он умер для того, чтобы Сам-Знаешь-Кто мог быть побежден!
Книга Риты лежала на земле между ними, так что лицо Дамблдора уныло улыбалось им обоим.
– Гарри, прости меня, но я думаю, что настоящая причина твоей злости в том, что Дамблдор сам никогда не рассказывал тебе об этом.
– Может, и так! – прокричал Гарри и обхватил руками голову, с трудом понимая зачем – то ли пытаясь удержать внутри свою ярость, то ли чтобы защититься от полной потери иллюзий. – Посмотри, что он от меня требовал, Гермиона! Рискни жизнью, Гарри! И еще разок! И еще! И не рассчитывай, что я что-нибудь тебе объясню, просто верь мне, слепо верь, верь, что я знаю что делаю, доверяй мне, даже если я тебе не доверяю! Никогда – всю правду! Никогда!
Его голос треснул от напряжения, и они стояли, глядя друг на друга посреди белизны и пустоты, и Гарри чувствовал, что под этим огромным небом они оба мелки и незначительны, как насекомые.
– Он любил тебя, – прошептала Гермиона. – Я знаю, что он тебя любил.
Гарри уронил руки.
– Не знаю, кого он любил, Гермиона, но это никогда не был я. Это не любовь – то, в каком дерьме он меня оставил. Он, черт подери, говорил намного бόльшую часть того, что на самом деле думал, Геллерту Гринделвальду, чем когда-либо рассказывал мне.
Гарри подобрал волшебную палочку Гермионы, которую ранее уронил в снег, и уселся спиной к входу в палатку.
– Спасибо за чай. Я закончу дежурство. Возвращайся в тепло.
Гермиона помедлила, но смирилась с тем, что разговор окончен. Она подобрала книгу и пошла к палатке. Проходя мимо Гарри, она слегка провела ладонью по его волосам. При ее прикосновении он закрыл глаза, ненавидя себя за свое желание, чтобы сказанное ей оказалось правдой: что Дамблдору действительно было не все равно.
[1] В оригинале для обозначения «главных школьников» используются два термина: Prefect (префект) и Head boy/girl (староста). Первые назначаются на пятом курсе, два человека на факультет; вторые – на седьмом курсе, два человека на всю школу.
[2] В оригинале от фамилии Doge Рита Скитер образовала прозвище Dogbreath (собачье дыхание). Я изменил смысл прозвища, чтобы сохранить созвучие с фамилией.
[3] Veritaserum – в переводе с латыни «сыворотка правды»