КОЛОНИЯ 15.10
Я пересекла невидимую границу между аккуратно подстриженным газоном на просторном заднем дворе мэра и высокой травой на краю рощи. Мои руки тряслись, я тяжело дышала. За последние несколько минут у меня не было физических нагрузок серьезнее, чем разговор с мэром и быстрая ходьба, но тело вело себя так, будто я только что пробежала на полной скорости через половину территории мэрской усадьбы.
Проходя мимо дерева, я положила на него руку, словно это могло придать мне устойчивости и уберечь от падения. Я знала, что никакой опасности падения мне не грозит, но все равно это придало уверенности.
Черт бы его подрал. Какого же размера у него участок? И при этом он может себе позволить нанять кого-то подстригать газон? И наслаждаться ужином за громадным деревянным столом, уставленным блюдами? Вместе со своим супергеройским сыночком и супергеройской девушкой сыночка беззаботно игнорируя все, что творится в остальном городе?
Нет, как я ни пыталась, не могла заставить себя разозлиться. Не могла винить его за то, что сделала я.
Я умышленно довела человека до самой грани смерти, и это не был монстр, как Лун или члены «Ордена кровавой девятки». Не факт даже, что это был плохой человек. Прожди я на десять или двадцать секунд дольше, он, может, перестал бы дышать. Перекрытые дыхательные пути сильно затруднили бы СЛР, и он мог бы умереть или получить повреждение мозга, пока они пытались бы вернуть его к жизни.
Конечно, мои познания по части первой помощи не были ни свежими, ни полными.
Я убрала руку с дерева, поправила перевязь и двинулась дальше. Вытащила мобильник из-под брони на спине и сделала звонок.
– Крэнстон?
– Чем могу помочь, Рой?
Мой голос был на удивление спокоен по сравнению с остальными реакциями моего тела.
– Нужна «скорая» к заднему двору резиденции мэра. Там молодой человек, у которого проблемы с дыханием. Вы не могли бы связаться со спасательной службой через неотслеживаемые каналы?
– Сделаю. Что-нибудь еще?
– Передайте Змею, что задание выполнено.
– В ту же секунду, как мы закончим этот разговор.
Я повесила трубку.
Семья Триумфа, видимо, в любом случае это сделает, но у меня на душе стало чуть полегче.
Я не могла позволить себе продолжать на этом зацикливаться. Я направилась к Генезис, заставив ее остановиться сигналом своих букашек. Я написала сообщение: «Работа выполнена. Плут ранен. Нужно помочь доставить его к Змею».
Чертя букашками стрелы в воздухе, я направила ее ко мне. Через пару минут она меня нагнала.
Генезис выбрала себе форму в виде громадного женского лица из сплошной кости, окруженного длинными, тонкими, ветвящимися щупальцами. Должно быть, она придумала это как способ противостоять и Триумфу, и Призме либо Урсе Авроре: нечто, способное выдержать тяжелый удар как от медведя из силовых полей, так и от самого Триумфа и его криков. Против Призмы эта форма тоже была бы довольно эффективна – по той же причине, по какой была эффективна я: многозадачность и умение разбираться с несколькими врагами одновременно.
– Где Плут? – спросила она.
Он был привязан к Атланту, парящему над верхушками деревьев; я спустила его, по-прежнему бессознательного.
– Я не могу нести его всю дорогу. Слишком далеко, и это было бы чересчур медленно. Атлант привязан ко мне дальностью моей способности.
«Кроме того, – мысленно добавила я, – пока я иду пешком, я уязвима против любых атак Змея или подкреплений Призмы».
– Хочешь, чтобы я тебя понесла?
Я покачала головой.
– Хочу, чтобы ты понесла его. Пилотировать Атланта и так трудно, а тут еще на нем будет асимметричный груз, а если Плут очнется и начнет двигаться, то точно упадет.
– Ладно. Е-мое. Делать новое тело получается медленно, когда я так далеко от себя.
– Ты можешь его сделать на противоположном краю этой рощи? К тому времени, как ты закончишь, я туда трусцой доберусь вместе с Плутом.
Вместо ответа она начала растворяться в желеобразную расплывчатую массу. Похоже, ее способность напоминает мою. Подготовка к ее применению требует времени. Мне необходимо доставить букашек к полю боя, ей – собрать свое тело.
Я удостоверилась, что Плут зафиксирован надежно, поправила перевязь, чтобы рука не слишком сильно дергалась, и поспешила к месту встречи. Атлант следовал за мной, держась чуть выше верхушек деревьев.
Именно в подобные времена я чувствовала себя менее нормальной, менее человечной. Темно, над головой нависала густая листва, на пути попадались ветви деревьев, под ногами – корни, камни и неровности почвы. Но все это почти не имело значения. Мои букашки летали впереди, проверяя поверхности, цепляясь за ветви, устилая ковром землю. Я продвигалась сквозь древесные заросли, словно провела здесь всю жизнь и запомнила, где что находится. Совсем чуть-чуть шире шагнула, приноравливаясь к уклону впереди, пригнулась под ветвью со злобными, острыми кончиками, оперлась рукой о другую ветвь, чтобы легче было перепрыгнуть через лужицу.
Я любила бегать. Месяцами я с помощью бега отвлекалась от мыслей обо всем том, что донимало меня. Сперва это была травля. Потом – прессинг от общения с «Темными лошадками», от моей двойной игры. Разлука с папой. Дина. Разруха после нападения Всегубителя. Змей.
Когда я не бегала, у меня было ощущение, будто я схожу с ума. Означала ли эта корреляция причинно-следственную связь? Или же просто именно в те времена, когда я не могла бегать, на меня наваливался самый тяжелый стресс? Когда «Орден кровавой девятки» был в городе, когда я жила в убежищах после нападения Левиафана, когда я еще не вступила в «Темные лошадки»?
Так или иначе, приятно было отбросить мысли о Триумфе и о том, что я с ним сделала. Я могла сосредоточиться на дыхании, на том, чтобы ставить каждую ногу ровно туда, куда надо, держать равновесие и позволять подсознанию вести меня через заросли.
Я ощутила смутное разочарование, когда роща кончилась и началась дорога. Одна из самых загруженных улиц Броктон-Бея сейчас была пустынна, лишь одинокая машина прокладывала дорогу по тонкому слою воды, направляясь прочь от города. Я держалась в тени деревьев, пока она не скрылась из виду. Мне не хотелось делать это, не хотелось возвращаться в город, ко всему тому, что меня там ожидало. И угроза моей жизни со стороны работодателя, который разделял и подстраивал под себя реальности, была лишь малой причиной этого.
Я бы ушла, если бы могла себе позволить. Если бы Дина и мои люди могли без меня справиться.
Мои букашки обнаружили Генезис, и даже несмотря на непрямой путь, которым я двигалась, мне удалось добраться до нее прежде, чем она полностью сформировалась. Она походила на крылатого бизона, но на спине имелось чашевидное углубление, и еще у нее были короткие ноги и щупики. Поскольку сама она явно не могла поместить Плута в чашу, сделать это предстояло мне. Я понимала, почему она так поступила, – Плут был бы там как в колыбели и гарантированно не выпал бы, – но тем не менее перемещать его одной рукой было трудно и опасно. Интересно, она вообще видела мою перевязь?
Мы взлетели; оказалось, что Атлант летит быстрее, чем Генезис. Ей приходилось ловить воздушные потоки, и она была тяжелее в целом. Я проследовала немного вперед, чтобы удостовериться, что мы не нарвемся на Легенду или других героев.
На одной из крыш я задержалась, ожидая, пока Генезис вновь нагонит. Достала мобильник и позвонила на этот раз Ябеде.
– Рой? – ответила она на первом же гудке.
– Работа выполнена. Змею уже сообщила. Там был Триумф, и с ним Призма. Они ранили Плута и выбили из игры Генезис. Я остановила их и закончила работу, заставила мэра согласиться на наши условия.
– Ты все еще там? У дома мэра?
– Нет. Только что ушла.
Пауза.
– Не сходится, – сказала Ябеда.
– Что именно?
– Мы можем говорить, жучков нет, я уверена на девяносто девять процентов. Так вот, слушай: если Змей хотел тебя убить, это был его шанс. Как только ты ушла от дома мэра, этот шанс испарился. Змей не знает, куда ты отправилась.
– Плут был ранен, – сообщила я ей. – Может, он должен был это сделать?
– Может, – согласилась Ябеда. – Но все равно что-то не так. Почему Змей не подготовил запасной план?
– Или, может, уже работает способность Дины, и тогда у него какой-то более крупный план?
– Я сейчас у него на базе. Не сходится с его перемещениями. Он к ней не заходит.
Меня передернуло. Заходит к ней, накачивает ее наркотиками, допрашивает, вытягивая ответы насчет своего великого плана… Я ненавидела те образы, которые вспыхивали у меня в мозгу, когда я думала о заточённой Дине.
– Слушай, – сказала Ябеда. – Я попытаюсь разузнать что-нибудь еще. Я тебе перезвоню.
– Мне не нравится, что ты там одна. Ты ведь говорила, что он, возможно, и от тебя хочет избавиться.
– Если захочет, я это узнаю.
– Так же, как узнала, что он попытается прикончить меня?
Снова пауза.
– Перезвоню позже, – произнесла она.
И отключилась.
Я нехотя убрала телефон. В груди было сосущее ощущение. Огромная часть меня хотела позвонить Мраку, но я не могла убедить себя, что именно по этому я сейчас тосковала. Я все равно могла бы позвонить, но не знала толком, что сказала бы ему. Попросила бы еще одних обнимашек? Совета, тактических рекомендаций? Ободрения?
Я бы не сказала, что когда-либо сознательно об этом думала, но как-то всегда предполагала, что, когда вступлю в отношения, буду знать, что делать. Я не хотела, чтобы это свелось к милым воспоминаниям, к которым мы избегали обращаться, пока все не вернулось к прежнему статус-кво.
Но я не была уверена, что он и есть тот человек, к которому я хочу тянуться. Люди на моей территории? Может, я там ищу какую-то опору, какие-то слова ободрения, улыбки, объятия, другие вещи, которые бы убедили меня, что я на правильном пути, что делаю правильные вещи?
Я сомневалась.
В воздухе я встретилась с Генезис и, летя прямо под ней, чтобы наши головы были как можно ближе друг к другу, спросила:
– Как он?
– Очнулся на секунду и снова отключился, – ответила она. – Возможно, это и к лучшему. Ему больно.
– Вероятно. Скажи, почему? Почему он вот так полез в бутылку?
– Это его стиль. Не хочу сказать, что такое для него обычно, что это не была крайность, но… со всеми проблемами, большими и маленькими, он всегда разбирался вот так. Чем хуже обстоят дела, тем он упрямее и наглее им противостоит. Это работало, когда мы просто дурачились вместе, просто развлекались. Но мы никогда не годились на роль нормальной… не знаю, семьи?
– Семьи?
– Два года мы провели вместе, только друг с другом. Не знаю, как еще нас можно назвать, если не семьей.
– Почему вы не прекратите это? Почему не разделитесь? Из-за Ноэли?
– Только наполовину из-за нее, – ответила Генезис. И дальше развивать тему не стала.
Несколько долгих секунд мы летели в молчании.
– Не вини его, окей? У него свои способы решения проблем, просто, когда приходится иметь дело с такими отбитыми ситуациями, эти способы не очень хорошо подстраиваются по масштабу.
– Но сейчас положение дел становится лучше. «Девятка» ушла, мы чистим город и выдавливаем врагов из Броктон-Бея.
– Для тебя, возможно, и лучше, но это твои приоритеты.
Я не ответила – просто не знала, как тут можно ответить.
– Просто… не вини его. Мне жаль, что сегодня все пошло наперекосяк.
– Окей, – ответила я. Я вовсе не собиралась застревать в этой беседе. Увидев возможность сказать то, что хотела, я продолжила: – Тебя не напряжет отправиться к Змею в одиночку?
Она, похоже, удивилась.
Встречаться со Змеем прямо сейчас для меня было бы слишком опасно. Я мыслила недостаточно ясно, и я не хотела входить в логово льва. В другой раз, при других обстоятельствах, при чьей-то поддержке? Возможно. Но не сейчас.
– Я собираюсь вернуться на свою территорию, – солгала я.
– А. Хорошо, нет проблем.
– Окей. Удачи? Если Змею от меня что-то понадобится, он может позвонить.
– Ладно.
Я свернула и полетела на север, а Генезис продолжила свой путь в сторону штаб-квартиры Змея.
Ябеда предположила, что окно возможности закрылось. Если я вернусь на свою территорию, не угожу ли в ловушку? То же возможно в любом знакомом мне месте. У Змея достаточно солдат, чтобы в любое заданное место отправить кого-нибудь в засаду.
С другой стороны, если я выйду из своего обычного стиля, то тем самым дам ему понять, что я его подозреваю. Возможно, этого ему будет достаточно, чтобы решить ускорить свои планы и больше не сдерживаться.
Я решилась. Все мои разрозненные мысли и тревоги сошлись вместе, родив простое и неизящное решение.
Возвращаться на свою территорию слишком опасно. Вместо этого я посадила Атланта на крышу самого высокого здания поблизости, слезла и отправила на свою территорию букашек. Они облаком вплыли в мое логово. Часть их я отправила в соответствующие террариумы, чтобы пополнить запасы некоторых редких пауков и крупных жуков. Остальные прошлись по верхним этажам логова и забрали кое-какие необходимые мне вещи. Затем вернулись, окутав Атланта словно облаком.
Как только Атлант приземлился рядом со мной, я начала разбираться с вещами. Атлант держал передними когтями мои резиновые сапоги, а на спине у него был мой рюкзак и часть одежды. Одной рукой я перебирала в открытом рюкзаке другие вещи, по мере того как букашки подтаскивали их ближе: белье, носки, кошелек.
Я погладила шероховатый панцирь Атланта.
– А с тобой мне что делать?
Атлант не обладал инстинктами, позволяющими ему функционировать автономно. Он был уникальным творением, созданным с нуля без чертежей и без какой-либо модели поведения. Он не мог ни двигаться, ни есть, ни защищать себя, если поблизости не было меня, способной им управлять.
Придется что-нибудь придумать. Найти какое-нибудь место, где я смогу его спрятать и при этом держать поблизости.
Я выбрала то, что хочу надеть, удостоверилась, что поблизости никого нет, и переоделась прямо на крыше. Мне пришлось снять перевязь, чтобы освободить руку, и это, возможно, была не лучшая идея, но при облачении в топ я обращалась с плечом очень бережно.
Закончив переодеваться, я снова надела перевязь, убрала свои вещи в рюкзак, а костюм нетуго обернула в шелк, чтобы он упаковался компактно, и свободно привязала этот сверток к спине Атланта. Без Атланта я все равно никуда не собиралась, и где бы я ни была, он, скорее всего, сможет доставить мне костюм быстрее, чем я доберусь до любого выбранного мной тайника.
Еще раз проверив, что никто не наблюдает, я шагнула на спину Атланта и осталась стоять, пока он опускался на улицу. Спрыгнула с него, подняв немного брызг, перекинула рюкзак через здоровое плечо и зашагала.
Положение дел становилось лучше. Затопление брали под контроль, все меньше улиц оставалось покрыто дюймовым слоем воды. Тут помогала работа, которую мои люди делали в нашем районе. Мы были в низине, и наши усилия по очистке ливневки и разбору завалов, удерживающих воду в некоторых местах, привели к тому, что вода стала более свободно стекать вниз, к берегу.
И все же этого было недостаточно. Слишком много оставалось мест, где небезопасно было ходить без нормальных ботинок из-за битого стекла и досок с гвоздями. Повсюду виднелись горы мусора, которые некому было убирать. Когда у людей кончались пластиковые мешки, они начинали выбрасывать мусор в картонных или пластмассовых коробках. Когда и они подходили к концу, люди начинали выкидывать обломки и мусор куда хотели – прочь из окон, в переулки. Между некоторыми домами я замечала крыс – они даже не стеснялись моего присутствия, когда я шлепала мимо них в громоздких резиновых сапогах.
Растительная жизнь отчасти вымирала, отчасти процветала: деревья и газоны чахли в воде, а водоросли и мох плодились. Везде, где можно укорениться, осторожно проглядывали сорняки.
Занятно, как природа возвращает себе этот мир своими собственными способами. Глупо утверждать, что человек губит окружающую среду, – он ее просто меняет. А природа будет брать свое всегда, разве что мир превратится в голую пустошь. Какой бы предполагаемый апокалипсис ни запустил Джек, думаю, он правильно тогда сказал Костерезке. Что-то наверняка выживет, и это что-то, вероятно, будет по всему миру – сохранится в расщелинах, оттуда распространится, чтобы задавить и погрести под собой руины цивилизации.
В странном направлении текли мои мысли, но сейчас были именно такие обстоятельства, в которых мне не хотелось слишком уж обдумывать будущие события.
Я остановилась – не от нерешительности, от ностальгии. У деревянного крыльца передо мной прогнила нижняя ступенька. Это случилось не недавно, не из-за нападения Левиафана или общего состояния города. Раньше. Я перешагнула через нее, поднялась к входной двери и позвонила.
Мое сердце колотилось. Я старалась не думать ни о чем конкретном. Не хотела струсить.
Дверь открылась, и я оказалась лицом к лицу с папой.
Вся моя смелость потребовалась мне, чтобы не развернуться и не убежать. Я такая трусиха. Вот так же было и со школой: я прекратила ходить по причинам, которые, когда я принимала решение, были более или менее разумными, а где-то потом я продолжала избегать школу, потому что мне недоставало смелости ответить за предыдущие прогулы.
Но тут не школа. Тут папа. У него по-прежнему оставались следы там, где попали осколки, сухие рубчики полосами и кругами по всему лицу и рукам. На плече была большая повязка. Разве все не должно было уже зажить? Или у него настолько плохая рана?
– Я рад тебя видеть, – произнес папа. Его лоб испещряли морщины беспокойства. – Ты ранена.
Я опустила взгляд на перевязь.
– Ничего серьезного.
– Ты поэтому… – начал было он и тут же смолк, словно боясь сглазить, отпугнув меня неудачным выбором слов.
– Нет, – ответила я. Вдруг я обнаружила, что пытаюсь найти объяснение, открываю рот, чтобы что-то сказать, и тут же закрываю, потому что объяснение не приходит.
«Это мой мальчуган, – раздался в моем воображении голос мэра, полный чистой боли и эмоций. – Я всегда желал только то, что будет лучше для него».
Мне достаточно было взглянуть папе в глаза, и я увидела в них точно такое же выражение.
– Нет, – повторила я. – Просто я увидела, как одна женщина едва не потеряла свою дочь. И я подумала про тебя и маму.
В последний момент я сменила пол персонажей – для пущей безопасности.
Я словно расковыряла рану – почувствовала, как ожила давняя боль где-то внутри меня. Сразу захотелось отвернуться, но я заставила себя встретиться взглядом с папой.
– Ты… – тут он замялся, но все же продолжил: – Не хочешь зайти?
Я кивнула. Папа шагнул вбок, и я вошла в дом впервые после нападения Птицы-Разбойницы. Это было где-то в начале июня. Тогда мне некогда было оглядеться, да и душевное состояние было далеко от спокойного. В последний раз я могла нормально оглядеть дом в начале мая. Чуть ли не два месяца тому назад.
Я посмотрела на каминную полку. Там произошли перестановки. На полке стояли маленькие часы с разбитым циферблатом, семейное фото с папой, мамой и мной, пережившее удар Птицы-Разбойницы, и статуэтка-подсвечник в виде женщины в пышном платье.
Я прикоснулась к статуэтке. С ней были связаны воспоминания. Как и много с чем еще в этом доме. Статуэтка была частью пары. Мама купила их на рынке. Чрезмерно высокие, тощие, гротескные фигурки некоторым образом напоминали маму с папой.
– А где статуэтка мужа? Тебя обокрали?
Я посмотрела на папу; он явно был смущен.
– Я ее продал. И не только ее.
– Почему? Зачем?
– Продавал и обменивал на еду, – ответил он.
– Но ведь доставляют же припасы. Тебе мало доставалось, или… – тут я смолкла. Почему я на него нападаю? Почему обвиняю его? Из-за чувства вины, что я не смогла приглядеть за папой и сделать так, чтобы он получал необходимые припасы?
– Из-за того взрыва стекла у меня были слегка повреждены почки. Врач посоветовал употреблять больше железа и белка, пока раны не зарубцуются, если зарубцуются. А этого в стандартных пайках не очень много.
Повреждены почки.
– Это худшая из твоих ран? В остальном ты в порядке?
– В целом да. Лучше, чем многие другие, благодаря твоему предупреждению, что «Орден кровавой девятки» в городе. Некоторые из моих коллег тоже тебе признательны.
Я кивнула. Хорошо, что люди уцелели, но то, что мои слова расходились, ставило меня в рискованное положение.
– Но это я должен сейчас расспрашивать, как у тебя дела. Что у тебя с рукой?
– Инородное тело застряло недавно, – ответила я. – Понадобилась маленькая операция.
Я увидела на его лице тень тревоги. Он что-то слышал? Может, Флешетта распространила сведения, что люди с поврежденными плечами…
– Операция? – переспросил папа.
– Всего лишь под местным наркозом. Правда. Ничего особо серьезного.
Я оглядела книжные стеллажи. Одна из лучших фотографий меня с мамой погибла при взрыве стекла, была изодрана в клочья. Должно быть, уже после нападения Птицы-Разбойницы папа подобрал рамку и поставил. Я прикоснулась пальцем к остаткам фотографии, будто могла соединить их вместе.
– Ты так изменилась, – произнес папа. – Стоишь прямее, одеваешься так, будто не стараешься спрятаться в одежде, ходишь более целеустремленно. И, кажется, ты выросла. Так много людей, на которых все произошедшее будто давит, которые немного сдались, потеряли что-то важное. Из-за этого контраст между ними и тобой только сильнее.
Я развернулась. Я что, действительно сильно изменилась?
– А у меня нет ощущения, что я стала настолько сильнее.
– Я растил тебя пятнадцать лет. Из них два с половиной года растил в одиночестве. Я способен увидеть разницу.
– Я не говорю, что нет изменений. Скорее всего, есть. Я просто… не знаю, стала ли я из-за них лучше.
– А.
Повисло молчание. Мы оба не были искушены по части поддержания беседы, а семейная легкость в общении между нами давно исчезла.
– Хочешь сесть? – предложил папа.
Я кивнула и села. На кофейном столике лежали бумаги. Две рыхлые стопки, озаглавленные «Знай свое окружение». Выглядели они так, будто их отпечатали на копире, которому было лет пятнадцать. Я взяла одну.
Знай свое окружение:
Район к востоку от Капитанского холма предположительно считают своей территорией суперзлодеи Мрак и Чертовка. Оба являются членами группировки, известной как «Темные лошадки», объединившейся со «Странниками» в безымянный альянс. Эти злодеи не нападают на гражданских, если их не спровоцировать, и расчистка в этом районе предположительно не вызывает возражений у обоих злодеев.
Мрак обладает способностью создавать облака тьмы. В случае если вы окажетесь в одном из таких облаков, отойдите в ту сторону, где вы в последний раз видели ближайшее укрытие, и исходите из того, что вам угрожает непосредственная опасность от автомобилей, огнестрельного оружия, других пешеходов и сражений между Плащами…
Я отложила бумаги в сторону. Там был еще текст – указание на недостаток информации о Чертовке, сведения о бандах и возможных противниках Мрака и Чертовки, но все это недельной давности.
Вторая стопка.
Знай свое окружение:
Район к западу от северной станции парома, включая заводы и остатки Бульвара, предположительно считает своей территорией суперзлодейка Рой. Рой – член «Темных лошадок», объединившихся со «Странниками» в пока еще безымянный альянс. Рой – непредсказуемая молодая женщина с тенденциями к проявлению видимой доброты к тем, кого считает своими подданными, и внезапным взрывам чрезмерного насилия в отношении тех, кого считает врагами. Город не финансирует работы на ее территории, поскольку они полностью контролируются Рой.
Рой управляет насекомыми и ощущает то, что ощущают они. Каждому, у кого есть аллергия на укусы насекомых, рекомендуется покинуть район. Рой предлагает пищу, кров и уход всем, кто соглашается на нее работать, но Ассоциация докеров не может рекомендовать соглашаться на ее предложения, поскольку ее тайные мотивы неизвестны.
В настоящее время в районе нет каких-либо столкновений между Плащами. Энергоснабжение ограниченное. Сотовая связь ограниченная. Водоснабжения нет.
Вновь несколько устаревшие сведения. Водопровод у нас уже работал. Тем не менее я несколько опешила, увидев здесь эти бумаги. Я с самого начала стремилась разделять ту и эту стороны моей жизни. Это желание было настолько мощным, что из-за него (по крайней мере отчасти) я отказалась от мести тем, кто меня травил, и, возможно, оно послужило одной из причин моего ухода из дома.
– Это твоя докерская ассоциация распространяет?
– Да. Делает все, чтобы люди были информированы. Слишком много ходит историй о людях, которые пошли не той дорогой и угодили в лапы пса-мутанта размером с небольшой танк.
– Да уж.
– Ты говорила, что живешь за городом, с семьей Лизы? У северной окраины? Как ты добралась сюда?
– Прошла через рынок, спустилась к Бульвару и пересекла территорию Рой.
Уверена, свое имя в третьем лице у меня не прозвучало странно.
– Они не доставили тебе проблем?
– Остановили меня на границе, я попросила пропустить. Они были довольно любезны.
– Окей.
Ложь за ложью.
Снова неуютное молчание.
– Ты ела? У меня в холодильнике есть немного печенки и картофельного пюре.
– Я ела, – солгала я. Еще не хватало, чтобы я обирала папу, когда ему приходится продавать вещи, чтобы добывать еду.
– А чаю не хочешь?
– Да, пожалуйста, – ответила я, признательная за предложение, которое могла принять с чистой совестью. Папа ушел на кухню, чтобы поставить чайник.
Я огляделась. Тут уже не было ощущения дома. Меня не было всего два месяца, но многое изменилось. Многие вещи были передвинуты, или проданы, или повреждены при нападении Птицы-Разбойницы.
Атмосфера тоже стала другой. Не знаю, в какой степени это было из-за влажности, из-за неухоженности, из-за того, что почти два последних месяца семья из двух человек была семьей из одного, а в какой степени это было из-за меня. Более чем возможно, что я просто видела все окружающее в другом свете, окрашивала все цветом параноидальных мыслей, что папа проведет связь между мной и Рой, видела все более негативно из-за чувства вины, что я бросила его.
Папа вернулся с кухни.
– Если дашь мне минуту, я застелю тебе постель…
– Я не останусь, – вырвалось у меня.
– А.
Я увидела страдание на его лице.
Между нами снова повисла неловкость, и вибрация моего мобильника стала для меня спасением. Я достала его и кинула взгляд на дисплей. «♥CC’■». Ябеда.
– Отойду на минуту, – сказала я, спрыгнув с дивана, и поспешила наружу, одновременно нажимая на кнопку ответа на звонок.
«Пожалуйста, будь в порядке», – молила я, захлопывая за собой входную дверь.
– Привет, – сказала Ябеда.
– У тебя всё нормально? Кактус-Б.
– Солнце-И. Или Солнце-Н. Как тебе больше нравится.
– Не уверена, какой это цвет.
– Я тоже. Так. Стало быть, я поговорила со Змеем. Кое-что прояснилось.
– Окей. Может, нам…
– Ничего страшного, даже если он подслушивает. Ты в безопасности. В данный конкретный момент твоей жизни ничто не угрожает.
– Окей, – ответила я, не вполне понимая, как это интерпретировать. Она не сказала конкретно, что угроза исходила от Змея, так что, возможно, она аккуратно подбирает слова для подстраховки.
– И это меня пугает, – призналась она.
– Пугает?
– Эмм… – произнесла Ябеда. Она явно испытывала проблемы с подбором нужных слов, и это было на нее не похоже. – Я сообщила Змею, что Плут ранен. Не знала, ты уже сказала ему или нет. Его это, похоже, не взволновало. Ноль признаков, что его план оказался нарушен. Дальше я сказала ему, что ты возвращаешься, – и опять нулевая реакция. Все, что раньше говорило мне, что он строит планы тебя убить, теперь говорило, что не строит и никогда не строил.
– Твоя способность соврала тебе?
– Мм. Так я и подумала. Я думала, что, может, работаю под ошибочным впечатлением, пыталась добавлять и убирать отдельные элементы, чтобы посмотреть, не получу ли другой результат, как-то по-другому интерпретировать его предыдущее поведение. Не вышло. И все это я делала, пока вела со Змеем абсолютно нормальную беседу, как вдруг он сказал нечто вроде: «Очень опасно. Тебе стоит осторожнее выбирать себе врагов».
Я почувствовала, как кровь стынет в жилах. Мне пришлось сесть на ступеньку крыльца.
– Он имел в виду…
– О да, именно это он и имел в виду. Если до того я была на сто процентов уверена, что он хочет тебя убить, то теперь я уверена на пятьсот процентов, что он сообщил мне: он знает, что мы затеваем.
– Что мне теперь делать? Что нам теперь делать?
– Не знаю. Но это еще не вся история. Я все еще переваривала то, что он только что сказал, когда он шагнул к двери, чтобы уйти. А потом он положил руку мне на плечо, придвинулся к самому уху и произнес этим своим тихим голосом: «Будь осторожна, Ябеда. Я ценю твои услуги, но ты должна знать, что твоя способность не настолько надежна, как ты предпочитаешь думать».
Звучит цивилизованно и заботливо, но в то же время выражает более чем явную угрозу.
– Значит, то, что она до того соврала…
– Она не соврала, Рой. Я тебе говорила, что он меня испытывает. Он и испытывал, просто не так, как я думала. Он нашел способ сбить с толку мою способность, законтрить ее. Эта история с охотой за твоей головой. Он просто хотел запугать нас. Хотел дать понять, что любые страховки, которые дает нам моя способность, против него не помогут. Он может заставить нас думать, что собирается тебя убить, когда на самом деле не собирается, и…
– И наоборот. Он может заставить нас думать, что мы в безопасности, когда это не так, – докончила я ее мысль.
– Именно.
– Что будем делать?
– Не знаю, – снова ответила Ябеда. – Слушай, мне надо позвонить остальным. Ты с Мраком?
– Нет. Но, может, отправлюсь в ту сторону еще до рассвета.
– Что-нибудь придумаем, – произнесла Ябеда.
«Что-нибудь придумаем»? Змей нацелился на нас, он фактически вывел Ябеду из игры, и, судя по всему, он достаточно уверен в себе, чтобы по-прежнему позволять нам работать на него, несмотря на наше намерение устроить мятеж.
Согласиться с Ябедой я никак не могла.
– Пока, – сказала я.
– Пока.
Я повесила трубку.
Прежде чем я смогла убедить себя вернуться на свою территорию и начать планировать какое-то контрнаступление, я встала со ступеньки и вошла обратно в дом.
При виде папиного лица я вдруг вспомнила свой сон, в котором папа оказался Змеем, когда я пришла слишком поздно и Дина умерла. Я отвела глаза и вернулась на диван. Папа поставил передо мной чашку чая и сел рядом.
Я не религиозна. Не верю ни в какие высшие силы. Земные власти достаточно дерьмовы, и сама мысль, что есть еще и небесные, одновременно пугает меня и вызывает смех. Поэтому когда я думаю о душе, то представляю себе больше некий набор абстрактных частиц сознания, формирующих психологическое и эмоциональное здоровье человека, его психику и определяющие аспекты характера. Более религиозная интерпретация души, скорее всего, сведется примерно к этому же.
Каковы бы ни были мои мотивы в целом, отчасти меня вело стремление залечить рану, исцелить ту часть себя, которую терзало с того самого момента, как я получила звонок о смерти мамы.
Вот только это не работало.
Пытаться помогать городу, помогать героям, поднимать самооценку – и обнаружить, что я брожу вслепую, рву и нахожу дыры в своем бессознательном гриме из-за Дины и моего предательства по отношению к людям, ставшим моими друзьями, предаю саму себя, не сумев удержаться на заданном курсе. И были другие моменты – моменты, когда я вела себя брутально и жестоко, иногда случайно, иногда нет. Моменты, когда я приносила других в жертву, моменты, когда оказывалась толстокожей. И это не было чем-то тонким, трудноуловимым. В бумагах передо мной это было написано предельно ясно. Внезапные взрывы чрезмерного насилия.
Даже то, что я пришла сюда, было как минимум отчасти вызвано желанием заполнить эту дыру внутри меня, то место, где полагалось находиться семье.
Я отпила чаю. Папа сделал его с сахаром, не с медом.
Вот это… то, что я сижу здесь и пью чай вместе с папой, а голова при этом занята совершенно другим? Это ничему не помогает. Ничего не лечит, не заполняет.
Я снова отпила, затем стала пить большими глотками. Чай обжег горло и пищевод, и я принялась стучать по ключице, словно могла таким образом избавиться от жжения.
– Тейлор?
Я встала, подняла рюкзак и закинула за плечо.
– Мне надо идти.
Папа тоже встал.
– Прости меня, – сказала я. – Мы… мы возвращаемся, и уже темно, поэтому мы идем группой.
– Я тебя провожу.
– Нет. Тебе придется возвращаться одному. У меня будет все в порядке.
Он, похоже, обиделся.
– Обнимемся?
Я поколебалась, потом подошла к нему и обняла одной рукой. Он осторожно обвил руками мои плечи и сжал.
– Я вернусь, – промямлила я ему в рубашку.
– Никаких смутных обещаний. Пообещай конкретно, – потребовал папа.
– Послезавтра?
– Окей. Из-за выборов мэра я в этот день свободен. Пообедаем здесь, а потом вместе пойдем в мэрию.
Ох блин. Если Змей нам что-нибудь поручит…
Я сделала шаг назад, ломая голову над каким-нибудь предлогом для отказа. Увидела, что на папином лбу появились морщины беспокойства. Он и раньше был худым, но сейчас казался вовсе тощим. Выглядел на много лет старше, раненым, усталым, одиноким.
– Ладно, тогда и увидимся, – сказала я ему.
– Пока, – ответил он с печальной улыбкой. Не давил, не настаивал, чтобы я не уходила. Он понятия не имел, что происходит (я надеялась), но все же он позволял мне делать то, что необходимо.
Я хотела вознаградить его, как-то выразить свою благодарность, но из всего, что я могла предложить, он по-настоящему желал лишь одного.
– Я… я не знаю когда, но… может, я вернусь домой?
Опять неопределенно. Как и в предыдущем моем обещании, никакой конкретной даты. Ровно то же самое я произнесла, когда ушла из дома впервые. Это было почти как оскорбление.
Но папа улыбнулся.
– В любой момент, в любой день. Но об этом мы сможем поговорить послезавтра за обедом.
Я кивнула и развернулась уходить. Еще на полквартала не успела отойти, как ощутила слезы, набегающие на глаза и стекающие по лицу.
Трудно сказать, это слезы любви к отцу или слезы отчаяния по отношению к Дине.