МИГРАЦИЯ 17.4
Они продвигались вдоль забора, видя его по правую руку. Так они оставались на самой границе действия способности Симург, и ее крик был достаточно тихим, чтобы они могли надеяться его выдержать. Кроме того, это минус одно направление, с которого к ним могли приблизиться монстры. Конечно, на всех дорогах на приличном удалении от забора стояли солдаты, но по Краусу и его друзьям они не стреляли. Если солдаты кричали на них через громкоговоритель, Краус считал это бонусом, позволяющим им держаться ближе друг к другу.
Он проклинал густые облака тумана и пыли, возникшие из-за непрекращающейся битвы и из-за снега, испаряющегося и поднимаемого в воздух в огромных количествах. Мало ему, что по городу бродят монстры, так еще и главные его чувства подавлены. Он мог видеть не дальше пары сотен футов от себя, а звуки… абсолютной тишины не было. Крик у них в головах не прекращался – на малой громкости и, похоже, с малым эффектом, но он был. Постоянно. Не меньше отвлекали и действовали на нервы гул и грохот стрельбы, далеких взрывов, разрушения зданий, превращения городских улиц в руины.
В один из тихих периодов, когда далекая какофония смолкла, оставив лишь песню в головах, они услышали пронзительный вопль.
Краус, Коди и Марисса застыли на месте.
– Это было у меня в голове? – спросил Краус.
– Нет. Это точно человек. Или люди. Мы должны им помочь, – ответила Марисса.
– Тогда мы будем сильно рисковать, – возразил Коди.
– Нет, – ответил ему Краус. – Мы должны идти.
– Ощущение, будто ты мне возражаешь, чисто чтобы позлить, – пробурчал Коди.
– Мы должны идти, потому что вокруг почти никого нет, – пояснил Краус. – А нам нужно найти врача. Одного человека с нужными навыками в районе, где людей очень мало.
– А раз кто-то кричит, мы знаем, что там как минимум один человек есть.
Краус кивнул и, не дожидаясь следующих возражений от Коди, побежал вперед.
Он оказался перед комплексом высоких зданий с магазинами на первых этажах. У него стало чуточку легче на душе от того, что большинство фастфудных сетей выглядели знакомыми. Это словно намекало, что дом не очень далеко.
Широкое патио или площадь между домами была уставлена прикрепленными к земле столами и скамьями. Мебель, укрытая домами от ветров и ударных волн, расходящихся по городу в процессе боя, была погребена под толстым слоем снега и льда.
Краус услышал хруст снега – это его нагнали Марисса и Коди. Он кинул взгляд через плечо, чтобы убедиться, что это действительно они, и сжал копье крепче.
Снова крики. Слева от него.
Краус поспешил на звук. Он понимал, что пение в голове делает его более импульсивным, отъедает понемногу от чувства осторожности и подталкивает сперва действовать, а потом думать. Это не имело значения. У него в голове была лишь одна цель.
В бургерной с выключенным светом собралось восемь человек. Больше пугали трое монстров, находящиеся в том же помещении. Один из монстров держал над землей девятого человека. Окна были разбиты, и клубы снега залетали в фастфудное заведение.
Краус пригнулся перед заснеженным патио. Жестом показал Коди и Мариссе, чтобы они остановились.
Один из монстров был мужчиной с шеей втрое длиннее обычного и покрытым броней горбом на спине. Его руки в локтях расщеплялись надвое; одна часть заканчивалась кистью, вторая – косой. Он хихикал, приютившись на столе. Куртка на нем явно была не его: она плохо сидела на горбу, и ему приходилось подтягивать рукава, чтобы они не закрывали кисти рук и оружие.
Его партнерша держала жертву – девятого человека в помещении. Высокая, футов семи ростом, и тяжеловесная, где-то между накачанной и толстой. Возможно, самым подходящим описанием было бы «ширококостная», в буквальном смысле. У нее была толстая шкура и рубленые черты лица; свиной пятачок вместо носа и поломанные уши; короткие пальцы и настолько толстые губы, что они выгибались наружу от сравнительно маленьких зубов. Весила она, на глаз, фунтов четыреста, и та легкость, с которой она держала на весу свою жертву, предполагала, что она достаточно сильна, чтобы прикончить человека одним хорошим ударом. На ней было лишь серое одеяние, напоминающее тюремную робу. Краус смог различить первую половину слова, напечатанного поперек плеч: «ГВЕР».
Замыкала группу молодая женщина. В ней чувствовалось нечто неправильное, помимо очевидных физических изменений. Ее тело было исчерчено жирными черными горизонтальными линиями: одна проходила по глазам, как повязка, другая шла от уголков губ, еще линии подчеркивали контур челюсти и шли по шее. На уровне пальцев рук ее кожа была уже больше черной, чем белой. На ней была такая же серая тюремная роба, но, кроме нее, еще куртка и ботинки. Светлые волосы спускались прямо, на лоб спадала короткая челка.
Неправильной она была, потому что в ней ощущалась какая-то деревянность. Она стояла слишком прямо, и каждая часть ее, за исключением одежды, словно была нарисована вертикальными и горизонтальными линиями.
Чувак Руки-косы отсмеялся, где-то секунду сосредотачивался, а потом прорычал со злобой, невероятно контрастирующей с прежним весельем:
– Ontige hie, Матрешка.
Крупная женщина повернулась и пихнула свою жертву в сторону девушки с линиями. Краус прочел остаток слова. «Гверрус». Ее голос оказался ниже, чем все, что Краус когда-либо слышал.
– Эгеса riika se-ji.
Девушка с линиями ответила с сильным акцентом:
– Говоришь англо? Эта шкура слишком далеко от меня, чтобы помнить.
– Mirzuty, – выругалась крупная женщина. – Эгеса говорит, возьми ее, Матрешка.
– Не могу. Слишком далеко. Я потеряю себя. Пожалуйста, Гверрус.
Гверрус стукнула рукой по стойке рядом с собой и разломала ее. Дозатор прохладительных напитков взорвался облаком шипучей пены. Гверрус на секунду приняла удивленный вид, а тип с руками-косами вновь захихикал. Это и есть Эгеса, которого упомянула Гверрус?
Гверрус пробурчала:
– Там охранники, хлипкие. Много. Еще там забор и… как они называются? Транспорты.
– Грузовики, – отозвалась Матрешка.
– Грузовики. Они охотятся на нас. У них есть мастерство. Сжигают одним взглядом. Летают, – низкий голос Гверрус прозвучал почти благоговейно. – Мы должны сбежать. Для этого применим твое мастерство. Сложи нас. Сложи их.
Матрешка покосилась на группку людей возле передней стойки. На ее лице была написана тревога. Город вздрогнул от далекого грохота, и она встревоженно повернула голову.
– Ofstede, – проворчал Эгеса.
– Эгеса сказал «сейчас же», – перевела Гверрус.
– Я уж сама поняла, – сказала Матрешка.
– Умница, умница, – произнесла Гверрус с ноткой жестокости в голосе. – Лучше б ты свой ум настропалила на то, чтоб думать. Чем дольше мы ждем, тем дольше слушаем этот dwimor вой. И тем больше времени у тех, которые на нас охотятся, чтоб нас отыскать.
Коди и Марисса подобрались ближе и очутились рядом с Краусом. Тот вздрогнул от хруста снега под их ногами, но монстры, похоже, не услышали.
Матрешка потянулась и наклонилась в направлении женщины, которую Гверрус швырнула на пол. Краус не разобрал, что произошло дальше, но увидел, как во все стороны разлетелись ленты черного и телесного цветов.
Когда Матрешка встала, у нее было другое лицо, волосы потемнели, а полосы на лице и руках стали тоньше.
– Сколько займет? – спросила Гверрус. – Ну, это… какое слово?
– Переваривание, – подсказала Матрешка. Сейчас ее акцент был слабее, чем прежде. – Несколько часов? Два или три. Точно не помню.
– Следующей сложи меня, – сказала Гверрус. – Потом Эгесу. Потом их.
Матрешка и Гверрус посмотрели на сгрудившихся пленников.
– Но если мне потребуется больше двух – трех часов, чтобы сбежать, я вас переварю.
– Я солдат, – произнесла Гверрус. – Я крепкая. Трудно съесть?
– Переварить, – поправила Матрешка. – Не знаю. Не уверена, что можно быть крепким против такого.
– Efeste, – прорычал Эгеса.
– Он сказал…
– Поняла, поняла. Ладно. Встань на колени. Будет легче, если мне не придется забираться туда.
Краус крепче сжал копье и ждал, пока не появились ленты.
Тогда он понесся вперед. Нельзя было ждать еще – ведь эта Матрешка могла сожрать кого-нибудь с тем самым ноу-хау, в котором нуждалась Ноэль. Так или иначе, окно возможностей было узким. Требовалось нанести удар, пока двое из врагов заняты.
Снег захрустел под подошвами ботинок, и Эгеса повернулся в его сторону, подняв одну из кос, даже прежде, чем увидел Крауса.
Краус вогнал импровизированное копье Эгесе в бок. Форма наконечника не позволяла надеяться на приличное пробитие, однако штырь углубился-таки в туловище монстра.
Краус никогда не дрался. Его, случалось, били, но он не отбивался. Он всегда считал, что просто не создан для такого. В какой степени сейчас действовал он сам, а в какой – песня у него в голове? Возможно, песня Симург подталкивала его к насилию, когда при других обстоятельствах он попытался бы найти другое решение? Или именно так ощущается, когда ты делаешь то, что должен делать, чтобы спасти Ноэль?
Эгеса чуть не упал со стола, на котором сидел, но сумел-таки удержать равновесие, после чего махнул на Крауса рукой-косой. Краус отдернулся назад, потянув за свое копье из карниза для шторы.
Высвобождаясь, оно прокрутилось, благодаря чему нанесло при выходе больше урона, чем при начальном ударе.
Эгеса упал на колени, опершись на пол обеими косами и одной кистью руки. Вторую кисть он прижал к ране, из которой текла кровь.
Голову скорчившегося перед Краусом мужчины прикрывал горб. Краус посмотрел на выгнутую спину Эгесы; руки и ноги были под телом. Он мог бы снова попробовать ударить в нижнюю часть туловища, но никакой гарантии не было. Поэтому он ударил в подмышку. «Надо ограничить дальность его атак».
Все в нем пело от адреналина, и он чувствовал себя слишком, слишком спокойным для того дела, которым сейчас занимался, вонзая тяжелое металлическое копье в основание руки Эгесы. На этот раз он нарочно повернул копье, прежде чем выдернуть из раны.
Крови после этого приема оказалось больше, чем он ожидал. Эгеса упал, не в состоянии больше опираться на руки.
Краус изменил хват и обрушил копье Эгесе на голову, как дубину.
Тот не обмяк, и Краус ударил его еще дважды.
– Ende, – прорычал Эгеса.
Краус замахнулся, чтобы нанести еще один удар. Эгеса исчез в облаке черного дыма, которое тут же рассеялось. Копье ударилось в пол.
Краус заоглядывался по сторонам, чтобы понять, не переместился ли Эгеса куда-то. Но психа с руками-косами нигде не было видно. Зато он увидел Коди и Мариссу – те смотрели на него квадратными глазами.
То, что будет дальше, едва ли сильно изменит их реакцию.
– Бегите! – заорал он на заложников. Те повскакали на ноги и пустились наутек.
Краус двинулся на Гверрус и Матрешку. Он увидел, что Гверрус сцеплена с Матрешкой, покрыта лентами, точно второй кожей. Левая рука Гверрус, полностью покрытая лентами, была сжата вдвое, почти до нормального размера.
Гверрус выглядела слишком крепкой, чтобы ее можно было ранить, но Матрешка… Краус рубанул по ней концом самопального копья; несколько лент из плоти порвались. Матрешка начала собираться воедино, отцепляя от себя Гверрус, и Краус ударил ее по голове.
Гверрус представляла более серьезную проблему. Ее кожа была на вид по меньшей мере втрое толще нормальной, плюс она обладала мощным телосложением, и Краус подозревал, что не сможет ранить ее своим оружием. Если он…
Нет. Краус заставил себя остановиться и оценил свои действия. Он чересчур увлекся. Поняв это, он развернулся, чтобы бежать.
Чья-то рука схватила его сзади за пальто, а лезвие косы прижалось к горлу.
Краус почувствовал, как вторая коса легонько стукнула по копью, потом стукнула еще раз. Он выпустил копье, позволив ему с лязгом упасть на выложенный плиткой пол.
Матрешка собрала ленты в слои вокруг себя, как у луковицы. Когда она собралась воедино, нанесенные им разрезы и разрывы перестали быть сплошными. Они превратились в несколько коротких порезов в районе ее лица и кистей рук; возможно, под одеждой скрывались еще.
– Смело, – прорычала Гверрус. – Идиотски смело.
– Sculan abretoan cnapa, – прошептал Эгеса у самого уха Крауса.
Гверрус покачала головой.
– Na. Wac thurfan cnapa with huntians ferranan, Матрешка cunnan fealdan cnapa.
Эгеса пихнул Крауса, и тот качнулся вперед, оказавшись в результате между тремя монстрами.
– Английский? Anglo? – спросила Матрешка.
– Нам этот парень нужен, – сказала Гверрус. – Сложи его.
– Угу, – согласилась Матрешка. – Нам понадобятся еще.
– Найдем еще.
– Скоро? Женщины, которых я только что взяла, все растворятся.
– Скоро, – заверила Гверрус.
Краус не мог не заметить, что даже произношение Матрешки изменилось после того, как она поглотила в себя женщину.
– Вам не обязательно это делать, – произнес он.
Эгеса пнул его сзади, и Краус упал на четвереньки.
– Не бей его, – сказала Матрешка.
– Они враги, – прорычала Гверрус. – Они охотятся на нас.
– Мы на вас не охотимся, – запротестовал Краус.
Эгеса вознаградил его протест новым пинком – вогнал каблук ему в почку. Краус захрипел и заизвивался от боли. Сейчас вопль в голове был ужасен, он почти что поглощал остальные звуки. И почти действовал на зрение. Невольно Краусу пришла на ум ассоциация с давлением при глубоководном погружении, когда он на такой глубине, что практически ничего не способен делать; вот только эта беспомощность была не воображаемой. Она была настоящей, хоть все и происходило у него в голове. То самое давление приглушало фигуры по краям поля зрения, делало тени темнее, а свет ярче. Когда в глазах появлялись пятна, он почти что мог представить себе, что это образы.
Эгеса прижал острие косы к веку Крауса.
– Abysgian in eage? Yeh?
Краус, так сказать, поплыл. Он даже не осознавал, что сопротивляется песне, но из-за боли, из-за импульса страха он позволил себе вслушаться, вгляделся в образы, заполняющие темные места, которые он мог видеть.
«Я сдаюсь? Так легко? Я нужен другим. Я нужен…»
– Ноэль, – пролепетал он.
– Фрэнсис?
Его передернуло.
– Зови меня Краусом. Меня так все зовут, кроме мамы.
– Краус, – Ноэль покатала слово на языке. – Окей. Ты чего-то хотел?
– Просто побеседовать. Когда мы в классе ставили оценки работам друг друга, мне попалась твоя. Просто хочу сказать – мне нравится твой стиль мышления.
Он увидел, как ее выражение лица изменилось, будто сдвинулась вся парадигма беседы. «Что я сказал?»
– Спасибо, – ответила Ноэль. Ее взгляд опустился на поднос, и она подцепила вилкой листик салата. Отправила его в рот и прожевала, медленно и методично, потом вновь подняла взгляд на Крауса. Смысл был предельно ясен. Одним лишь языком тела она спрашивала: «Почему ты все еще здесь?»
– Твой стиль написания эссе можно сравнить с дизайном игры – то, как все выписывается и на уровне механики, и на общем уровне. Читать было интересно. По-нердски, в лучшем смысле этого слова. Это был комплимент, на случай если это неочевидно.
– Ясно. Спасибо.
Он уже повернулся, чтобы уйти, когда подошла Марисса Ньюланд и села рядом с Ноэлью. Это были не те двое, которых Краус ожидал увидеть вместе. Не то чтобы Ноэль была непривлекательной, но Марисса была лебедем, одной из самых красивых девушек во всей школе, а Ноэли, пожалуй, лучше всего подходило бы слово «воробушек». Маленькая, нервная, неброская. Краус и помыслить не мог, чтобы у них были какие-то общие интересы, круги общения или друзья.
Марисса поставила на поднос Ноэли тарелочку с квадратиком пиццы, а потом подняла глаза на Крауса.
– Краус? Тебе что-то надо?
– Неа, я уже сказал все, что хотел.
– Не приставай к ней, окей?
– Самое гадкое, что я делал, это отвлекал ее от обеда, и я уже ухожу.
– Вы что, знакомы? – спросила Ноэль.
Краус опередил Мариссу с ответом:
– У нас обоих мамы делают много волонтерской фигни для школы. Продажа выпечки и все такое прочее. Пару раз нас обоих припахивали помогать, и мы работали вместе.
– И поэтому я точно знаю, чего от тебя ждать, – сказала Марисса. – В любой момент времени ты откалываешь какую-нибудь гнусную шутку, ты манипулируешь другими, чтобы получить то, что тебе хочется, ты выставляешь в плохом свете кого-нибудь другого…
– Прекрати. А то я покраснею от твоих похвал.
– В шестом классе, – начала Марисса, повернувшись к Ноэли, – он сказал учителю…
– Ииии я удаляюсь, – произнес Краус, поспешив ее перебить. – Я и забыл, что Марисса знает кучу постыдных историй.
– Скатертью дорога, – сказала Марисса с легкой улыбкой.
Он и два шага не успел сделать, когда услышал ее следующие слова: «Квалификация в Ransack»…
Он обернулся, заинтересовавшись.
– Чего тебе? – спросила Марисса. – Мне вернуться к той истории, чтобы тебя шугануть? Или ты собираешься сострить насчет девушек и видеоигр?
– Нет, не собираюсь. Ты сказала «квалификация»? Типа как в турнире?
– Ага. Мы в школе организовали клуб. Я только так могла получить доступ к компу, чтоб моя мамаша не заглядывала туда из-за спины.
– Да уж. Слушай, это тот самый клуб, в котором Люк? Ты знаешь Люка Брито?
– Ага. Он с нами, да.
– А, – промямлил Краус. Он пытался подобрать слова. – У меня как-то вроде даже нет слов. Такие штуки предъявляют куда более жесткие требования, чем многие думают. Даже добраться до квалификации – уже достойно уважения. Молодцы.
– Спасибо, – сказала Марисса.
– Не буду более обременять вас своим присутствием. Удачи сегодня вечером. Серьезно.
– Ты играешь? – внезапно спросила Ноэль. Оторвала кусочек корочки пиццы и отправила в рот.
У Крауса ушла секунда, чтобы переключить думательную передачу.
– Немного. Чисто для души.
Марисса посмотрела на Ноэль, ища подтверждения, потом указала на свободный стул наискосок от них.
Краус сел и вздрогнул, когда пластмассовый поднос со стуком упал на пол.
Марисса закричала, и этот крик резко оборвался, когда ее отшвырнули от стойки, где стояла стопка пластмассовых подносов, к другой, разрушенной стойке, где прежде стояли дозаторы напитков. Она ловила ртом воздух. Попыталась подняться на ноги, но упала. Она была слишком ошеломлена, а за разбитую стойку не получалось нормально ухватиться. Гверрус надвигалась на нее.
Краус с усилием вернул себя в реальность. Он поспешил вскочить на ноги, но тут же ощутил, что лезвие косы с силой прижалось к шее. Только шарф не дал лезвию разрезать плоть.
Вопль в голове вернулся и звучал хуже, чем когда бы то ни было. После покоя того воспоминания, после безмятежности, свободной от вопля, все еще чувствуя то теплое гудение, расходящееся по всему телу, – здесь находиться он хотел меньше всего.
– Began’na weorc, – прошипел Эгеса ему в ухо.
– Ни хера не понимаю, что ты говоришь, – ответил Краус. Удивительно, но он ощущал раздражение. Возможно, так же он был бы раздражен, если бы его внезапно разбудили, вырвав из приятного сна. Он знал, что это не рационально, знал, что это даже вредно – думать в таком стиле, когда Симург настолько опасна, настолько злобна; и все равно он был раздражен.
Поэтому возможно, что пусть и самую малость, но это подтолкнуло его сунуть руку под пальто, где он спрятал кухонный нож в футляре. Другой рукой он нащупал рану, нанесенную копьем, и запустил туда пальцы в перчатке, одновременно выкрутившись всем телом, чтобы на пути руки-косы Эгесы оказалось менее уязвимое плечо.
Это не имело значения. Колени Эгесы подломились, когда Краус провернул пальцы в ране и вонзил их поглубже. Футляр ножа стукнулся об пол, и Краус резанул по длинной шее Эгесы.
Эгеса оттолкнул его; кровь хлестала из ран и лилась по груди. Пальцы Крауса вырвались из мокрой, вязкой раны, когда псих попятился. Эгеса исчез, превратившись в струйки темного дыма.
– Смелый идиот, – произнесла Гверрус.
Женщина, здоровенная, как медведица, повернулась к нему. Краус окинул взглядом комнату. Марисса еще только поднималась на ноги; Коди отступил в противоположный конец комнаты, сжимая ломик в руке. Матрешка стояла на четвереньках недалеко от него.
– Бегите! – прокричал Краус. – Врассыпную!
Он уже поворачивался, чтобы бежать от амбалки Гверрус, когда осознал, что остальные, возможно, бежать не могут. Мариссу недавно жестко бросили, а в каком состоянии Коди, он толком не знал.
Не то чтобы это имело значение. Гверрус выбрала целью его, Крауса.
Она была небыстрой. Хоть что-то хорошее. Но Краус быстро осознал, что она держит его темп и что пробираться сквозь глубокие островки снега ей и вполовину не так трудно, как ему. Риск поскользнуться на льду для нее, похоже, тоже не был проблемой – она весила столько, что лед просто трескался под ее шагами.
Она догнала его раньше, чем он выбрался с площади, и схватила сзади за штаны и пальто.
Краус ткнул ее в ладонь ножом – и тут же ощутил взрыв боли в собственной кисти.
Теплая кровь хлынула из ладони, потекла по руке к локтю. Краус закричал.
– Нет, – прорычала Гверрус своим низким голосом. – Идиот мелкий.
– С дороги, – произнес мелодичный мужской голос.
Краус почувствовал, что выскальзывает из хватки Гверрус. Он рухнул на землю.
– Управься побыстрее, – произнес другой мужчина.
Краус повернулся посмотреть, но видел все сквозь однотонную дымку. Его собственная рука выглядела туманной, полупрозрачной.
«Я призрак?»
– Есть идеи, Мирддин? – спросил мужчина в доспехах. Он надвигался на Гверрус; та пятилась. Великанша и человек в сверкающей броне. Человек крутил одной рукой алебарду.
– Защитная способность. Я только мельком увидел общие контуры. Возмездие, – ответил первый мужчина. Он был в мантии и стоял позади второго, в доспехах. – Ее способность основана на возмездии за причиненный урон.
– Отражение урона? – уточнил доспешный. – Или она становится крепче, когда ее атакуешь?
– Скорее первое, чем второе.
Краус поднялся на ноги, когда доспешный подошел к нему. И прошел мимо, словно Краус вовсе не существовал.
– Я сильней, чем ты, – прорычала Гверрус.
Доспешный не ответил.
– Почему так делаете? Почему на нас охотитесь? – спросила Гверрус, пятясь.
Доспешный стукнул алебардой по земле, и вокруг него взвился дым. Миг спустя раздался звук, похожий на выстрел. Гверрус упала на колено, прижав толстую руку к груди.
Послышался щелчок, и ее с ног до головы охватило пламя.
Оно было настолько горячим и находилось настолько близко от Крауса, что вполне могло его обжечь – нет, должно было его обжечь. Однако он едва ощутил его тепло. Вообще что бы то ни было едва ощущал. Вопль Симург приугас, и боль в его раненой руке лишь глухо пульсировала.
– Эй, – Краус обратился к доспешному. Никакой реакции. – Эй, моя подруга нуждается…
– Это было неосмотрительно, – произнес Мирддин, перекрыв голос Крауса. – Атаковать, не зная специфики ее способности.
– Было два наиболее вероятных вектора, – ответил доспешный, словно вовсе не слышал Крауса. Он чуть повысил голос, чтобы перекрыть вопли Гверрус. – Либо ей необходимо меня видеть, либо есть какая-то корреляция между мной и нанесенным уроном. Дым плюс нелетальная пуля послужили тестом на первый вариант. Кроме того, первый приоритет – минимизация взаимодействий, не так ли?
– Так. Но все равно неосмотрительно.
Краус повернулся к Мирддину.
– Моя подруга умирает. Вы можете ей помочь?
Мирддин прошел вперед, убрав дым одним взмахом своего грубого деревянного посоха.
– Дракон? – произнес доспешный.
«Здесь», – донесся женский голос из повязок, которые были у них обоих на запястьях.
– Мирддин только что сдвинул какого-то парнишку, чтобы минимизировать контакт. Я видел кровь. Если я помечу местоположение, мы сможем обеспечить экстренную помощь к тому времени, когда он вернется обратно?
«Мы перегружены. Рана тяжелая?»
– Плохая, но не тяжелая.
«У нас нет ни свободных машин, ни персонала, и карантин по-прежнему будет действовать».
– Это верно. Где приземлилась наша мишень?
«В двухстах футах на четыре часа от тебя, Оружейник».
– Как наша экспозиция?
«При том уровне экспозиции, который у вас сейчас, вы продержитесь еще семнадцать минут. Двадцать – крайний срок. Могу прислать за вами летуна в скором времени».
Краус поспешил за этими двумя, когда они повернули и бодро зашагали вдоль по улице.
Мирддин заговорил:
– Как идет бой?
«Бой идет хорошо. Но нельзя терять бдительность».
– Конечно, – согласился Мирддин. – Плохой случай. Слишком много путей, которые надо перекрыть, слишком большое время экспозиции у многих.
«Мы удваиваем карантин, и вскоре будет организован центр обработки данных. Президент настаивает на мерах DDID».
– Это нам наверняка аукнется, – сказал Мирддин. – Я уже говорил раньше, повторяю сейчас и буду напоминать вам, что я так говорил, при каждой возможности отныне и до самой смерти. Это нам аукнется.
«Я согласна», – ответила Дракон.
– Но ты помогаешь это осуществлять.
«Я следую приказам».
– Без обид, Дракон, ты мне нравишься, но это оправдание старо как мир.
«Я всего лишь выбираю, с кем сражаться».
– Если ты не собираешься сражаться в этой битве, то что все-таки подтолкнет тебя к действиям?
– Мирддин, – вмешался Оружейник. – Сбавь обороты. И внимание. Вот оно.
Краус посмотрел в ту же сторону. Часть дома. Выложенный плиткой пол, белые стены, письменный стол, металлический шкафчик с разбившимся стеклянным окошком. По всему полу и столу были рассыпаны папки для бумаг. Посередине всего этого лежал мужчина в белом лабораторном халате. Его тело было изуродовано взрывом.
– Проклятье. Если бы мы только могли это расследовать… – сказал Оружейник.
– Приоритет номер один. Минимизировать экспозицию.
– Знаю, знаю. Но тут столько вопросов. Если мы сможем выяснить, куда она открыла портал…
– Если она начнет отвечать на наши вопросы, вряд ли мы захотим знать эти ответы, – возразил Мирддин.
Оружейник вздохнул.
– Я знаю. Можешь отправить это в одно из твоих карманных пространств?
– У меня возникают проблемы при перемещении чего-либо в какое-то из моих пространств и обратно, или когда я достаю предметы из одного пространства и отправляю в другое. Они не укладываются в пространстве должным образом, если совсем недавно были где-то еще. Независимо от того, появились эти вещи и люди откуда-нибудь с другой стороны Земного шара или из какого-нибудь карманного пространства, вряд ли нам стоит испытывать судьбу и рисковать катастрофическими последствиями.
Краус при этих словах вздрогнул. «Может, со мной это и произошло? Какое-то неправильное взаимодействие с этой межпространственной фигней?»
– Полагаю, белый фосфор? – предложил Оружейник. Мирддин кивнул.
Дракон вклинилась в разговор – ее голос донесся из повязок на их запястьях:
«Не могу назначить удар на время менее чем через пятнадцать минут после ухода Симург. Пометьте место. Нашла еще один опасный район в четверти мили от вас на шесть часов. И потом мы вас забираем».
– Ясно, – ответил Оружейник.
Он закинул в разрушенную лабораторию маленькую банку. Они отгородили это место красной лентой, после чего удалились. Оружейник с помощью троса с кошкой взмыл на крышу ближайшего здания, Мирддин просто взлетел.
Следовать за ними Краус не мог и потому просто стоял на месте. Ткнул рукой в какой-то обломок, но рука прошла насквозь.
И тем не менее он способен идти по твердой земле? Этого он не понимал.
– Не понимаю, – пробормотал он себе под нос.
– Дело не в тебе, дело во мне.
Он скрестил руки на груди. Такого ответа он никак не ожидал.
– Не могла бы ты винить меня хоть немного?
– Нет, – покачала головой Ноэль. Вид у нее был тоскливый; у Крауса словно что-то узлом завязалось в животе при мысли, как она несчастна. Такие вещи были ему незнакомы на самых разных уровнях.
– Ты был классный, – тихо произнесла она.
Краус развел руками.
– Не понимаю. Я думал, у нас все здорово.
– Не здорово! У нас… у нас не получается.
– И меня это не напрягает. Мне нравится проводить время с тобой, и у меня сложилось впечатление, что ты тоже не так уж плохо проводила время.
– Но мы не… у нас не… – Ноэль уткнулась взглядом в пол. – Мы застряли. Это несправедливо по отношению к тебе.
– Тебя это беспокоит?
– Не отмахивайся от моих тревог, – ей удалось произнести это чуть сердито.
– Слушай, Но, это не страшно. Это нормально. Я понимаю, есть разные вещи, которые у тебя происходят, но о которых ты не хочешь мне рассказывать. Я иногда бываю тем еще засранцем, но я не идиот. И я не собираюсь выкручивать тебе руки, чтобы заставить тебя поделиться. Это твои дела, и, наверное, ты когда-нибудь мне расскажешь. Или не расскажешь.
– Это несправедливо по отношению к тебе, – повторила Ноэль.
– Я не утверждаю, что все должно быть соразмерно, или сбалансировано, или справедливо, или всякое такое. Так кому какое дело, если что-то там несправедливо?
– Не делай так!
Второй раз за минуту Краус развел руками от беспомощности. Не делать как? Не говорить осмысленные вещи?
Тянулись долгие секунды. Краус рассматривал Ноэль, подмечал, какая она приунывшая. Всего несколько минут назад они весело беседовали. А потом без всякого предупреждения все развалилось, и выглядело так, будто она хочет расстаться.
«Это как будто карма, расплата за все те времена, когда я макал в дерьмо других. Только я это делал ради прикола, а тут нет ничего прикольного абсолютно».
– Когда-то давно кто-то сказал, – заговорила Ноэль, не глядя на Крауса, – что нельзя наладить хорошие отношения с другими, пока не наладишь хорошие отношения с собой.
– И ты не наладила?
Ноэль промолчала.
– Мне кажется, что ты потрясающая, если мое мнение что-то значит.
– Ты меня не знаешь.
– Я собирался узнать тебя лучше. И пока что я не встретился ни с чем, что меня бы отпугнуло.
Ноэль по-прежнему смотрела в пол.
– …Не думаю, что мы должны продолжать встречаться.
– Окей. Если ты считаешь, что это будет к лучшему. Но я хочу, чтобы ты сделала всего одну вещь. Посмотри мне в глаза и повтори, что ты сейчас сказала.
Ноэль подняла на него глаза и тут же опустила. Не произнесла ни слова.
– Потому что, – продолжил Краус, – по-моему, с тех пор как мы начали встречаться, ты стала выглядеть счастливее, чем когда-либо прежде. И Марисса тоже так говорит.
Ноэль взглянула на него.
Он продолжил:
– Если ты действительно считаешь, что то, что мы вместе, окажется к худшему в перспективе, то я не возражаю насчет разойтись. Могу и из клуба уйти, если тебе от этого будет легче. Это было твое детище до того, как стало и моим, а кроме того, у тебя и так полно забот из-за капитанства в команде.
– Я не хочу, чтобы ты уходил из клуба.
– Окей, – произнес Краус. Подождал, пока она что-нибудь скажет, но она молчала. – Послушай, у меня ощущение, что сегодня плохой день. Не знаю почему, но плохой. И вот такое происходит. Ладно. Но я не хочу, чтобы между нами все закончилось только потому, что звезды не так сошлись. Поэтому я прошу тебя: скажи мне, что тебе хуже из-за того, что мы вместе. Не прошу объяснить, просто…
– Проехали, – сказала она.
– Проехали?
– Я… просто забей. Давай забудем, что этот разговор у нас был?
– Конечно, – согласился Краус. Он увидел, какой у нее грустный вид. – Проводить тебя до дома?
Ноэль кивнула.
Странно. Его когда-то били, он завалил экзамен, он потерял дядю, но именно здесь, рядом со своей девушкой, он был несчастнее, чем когда бы то ни было. Он чувствовал себя беспомощным, растерянным, раздраженным. Все, чего он хотел, это помочь Ноэли, но не понимал как.
Он поборол желание вздохнуть и вместо этого сделал глубокий вдох. Воздух, попавший ему в нос, был таким холодным, что Краус им захлебнулся. Все его органы чувств внезапно заработали на полную мощность; раздался стонущий звук, настолько высокий, что уши заболели, холод прошил все тело, в воздухе ощущался запах и вкус пыли, правую кисть пронзила боль.
Дезориентированный, он смотрел, кашляя, на гору обломков и лабораторию. Что бы это ни был за эффект, которому он подвергся, сейчас этот эффект пропал.
«Ноэль».
Краус взобрался на кучу обломков. Он помнил, что супергерои сказали – они не будут бомбить это место, пока Всегубитель не уйдет. Значит, у него еще есть время.
Нужно найти аптечку первой помощи. Краус принялся шарить в шкафчиках и ящичках письменного стола. Ничего. Пустые пробирки, стеклянные флаконы без содержимого, баночки без содержимого, бумаги. Много бумаг.
Его взгляд задержался на металлическом чемоданчике под столом, в нескольких футах от руки покойника.
Скрестив пальцы, чтобы в этом чемоданчике оказались медицинские припасы, Краус положил его на стол и открыл. Его охватило разочарование.
Шесть металлических баночек, утопленных в черной поролоновой подложке с вырезанными под каждую отверстиями. В кармашке в крышке – какие-то бумаги.
Краус выругался.
«…новоприобретенными суперспособностями…»
Он вздрогнул. Повернул голову слишком быстро, и из-за этого движения песня в голове почти что стала хуже – как боль в сломанной конечности, когда ей шевельнешь.
Как и в случае с птичьей клеткой и газетой, взгляд Крауса поймал кое-что. Он всегда быстро читал, привык проглатывать книги, выхватывая из текста необходимые слова. Когда его взгляд скользнул по чемоданчику, он прочел что-то, даже не осознав, что он это сделал.
Краус перечитал первую строку под заголовком.
«Поздравляем с новоприобретенными суперспособностями»
Его взгляд опустился на контейнеры.
Он захлопнул чемоданчик и повернулся, чтобы уйти. Здесь он ничего не найдет для оказания первой помощи, и уж точно здесь он не найдет врача. Оставалось лишь надеяться, что Коди или Марисса нагнали кого-нибудь из людей, которых они спасли от трех монстров. Если в мире есть хоть какая-то справедливость, то среди них окажется врач и Коди или Марисса отведет его к Ноэли.
Он побежал. Необходимо вернуться, воссоединиться с остальными и добраться до кого-нибудь, кто его знает. Он боялся, что, если не поторопится, вновь соскользнет в какое-нибудь воспоминание и уже не найдет пути назад.
Холодный воздух горел в легких, пока Краус бежал, и металлический чемоданчик болтался в его здоровой руке, неровно ударяясь о бедро.