КОРОЛЕВА 18. ИНТЕРЛЮДИЯ А
– Меня зовут Кевин Нортон, и я самый могущественный человек в мире.
Кевин подал знак рукой, и Герцог негромко гавкнул.
– Я спас миллионы жизней. Миллиарды.
Еще один жест, и еще один тихий согласный гавк.
Кевин протянул кружку, но пешеходы вокруг просто его игнорировали, избегали.
Несколько дней назад у старого ботинка Кевина отошла подошва на мыске, и сейчас ее конец отвис и зацепился за камень мостовой. Кевин споткнулся и едва не упал; Герцог отпрыгнул вбок, насторожив уши.
Равновесие Кевин удержал, схватившись за случившуюся рядом женщину, и та чуть ли не отпихнула его с внезапно исказившимся от отвращения лицом.
– Прошу прощения, мисс, – извинился Кевин, но та уже поспешила по своим делам, ускорив шаг. Не получив ответа, Кевин повысил голос, чтобы женщина могла его слышать. – Грустно, что человек моего статуса не может позволить себе ботинки, а?
Пытаясь приспособить свою походку так, чтобы не спотыкаться из-за собственной подошвы, Кевин почти что хромал. Дорога здесь была древняя, мощенная камнем, обтесанным ногами сотен людей за сотни лет. Все остальное вокруг было не настолько старым. Повсюду виднелись реставрированные фасады магазинов и новые постройки, мимикрирующие под старобританский стиль, но на самом деле вполне современные.
– Мы не сможем остаться тут надолго, Герцог, – произнес Кевин. – Судя по тому, как этот город швыряется деньгами, бродяги им тут не нужны. Но я только хочу навестить свое старое гнездо, глянуть, что с ним стало.
Он увидел приближающееся семейство и протянул кружку.
– Подайте пару пенсов самому могущественному человеку в мире?
Дети уставились на него, но родители отвели глаза. Мать обхватила руками своих чад за плечи, будто защищая их.
Кевин пожал плечами и зашагал дальше. В кружке было лишь несколько монет; они бренчали при каждом взмахе руки.
– Ты здесь мало что помнишь, – сказал он Герцогу. – Я ушел отсюда еще до того, как тебя подобрал. Сбежал. Проходил тут несколько раз, когда ты был еще совсем крошка, мог в руке у меня поместиться, но это конкретное место я избегал. Не скажу, что не скучал по нему. Тогдашние владельцы давали мне остатки еды.
Он указал рукой и продолжил:
– Вон там была пекарня. Они выкидывали все, что пролежало больше дня. Пакеты с пирожками, печеньями. Пирожки с сосисками, булки. Когда они поняли, что я захожу туда и питаюсь, дополняю свою скромную диету, они начали оставлять пакеты сбоку от мусорных баков, чтоб они не запачкались, и стали добавлять разные другие вещи. Мелочи. Зелень всякую, чтоб я получал витамины. Расческу, зубную щетку, мыло, дезодорант. Хорошие люди.
Кевин потянулся к макушке Герцога и почесал ее.
– Интересно, что с ними стало. Надеюсь, перемены здешние были для них к лучшему. Было бы до слез обидно, если им пришлось отсюда уехать и они не получили то, чего стоили их магазинчики. Уж это-то они заслужили. И даже больше.
Герцог зевнул, закончив зевок тихим скулежом.
– Я, спрашиваешь? – сказал Кевин. – Нет. Я ничего особо не заслуживаю. Как там была эта фраза про силу и ответственность? Я самый могущественный человек в мире, значит, у меня очешуенно большая ответственность. Ну да, я ложусь спасть на пустой желудок, я кошмарно спал, когда на меня набросились вши, но по-настоящему я теряю сон от мысли, что, возможно, увильнул от ответственности.
Кевин опустил глаза. Герцог встретил его взгляд и озадаченно склонил голову набок.
– Я испугался, малыш. Потому что я трус. Есть три хороших способа добраться по жизни туда, где я есть сейчас. Я не имею в виду стать самым могущественным человеком в мире. Я о том, что мне некуда податься и что в целом мире у меня ни единого друга, кроме тебя. Один способ – это когда тебя не поддерживают. Есть у тебя заботливая семья, друзья – и ты можешь пережить почти все. Некому тебя поддержать? Даже мелочи могут тебя крепко шваркнуть, если некому подхватить.
Раздался глухой рокот, и ударил ливень.
– Летний дождь, Герцог. Самое время, э?
Немногочисленные люди, еще остававшиеся под открытым небом, побежали в поисках укрытий, и маленький переулок опустел в минуту. Кевин распростер руки, позволяя дождю омывать его всего. Провел растопыренными пальцами по волосам, зачесывая их назад, и запрокинул голову.
Всего через несколько секунд Герцог встряхнулся, брызнув водой во все стороны. Это выдернуло Кевина из задумчивости.
– Так, о чем я говорил? А, да. Второй способ очутиться в положении вроде моего? Заболеть. Иногда это в голове, иногда в теле, иногда в бутылке или в трубке. Ну а третий путь – тот, которым пошел я. Трусость. Я сбежал от жизни. Сбежал от самого себя. Иногда бутылка – это тоже трусость. Бегство от правды о том, что ты сам с собой творишь… не знаю. Должен сказать тебе спасибо, что избавил меня от этого греха.
Поежившись под холодным ветром, Кевин шагнул под защиту недавно отреставрированных зданий, чтобы найти кратковременное убежище от ливня, пока идет.
– Слишком зациклен на своих путях, чтобы измениться, чтобы жить смелей. На то, чтоб явиться сюда, ушла вся моя оставшаяся смелость.
Герцог ткнулся головой Кевину в ладонь, и Кевин не сдержал улыбки.
– Хороший мальчик, хороший мальчик. Спасибо за моральную поддержку.
Чтобы перейти через улицу, им пришлось снова выйти под дождь. Кевин ускорил шаг, и Герцог заскакал возле него.
Добравшись до следующего квартала, Кевин снова шмыгнул под навес крыши.
– Я облажался, Герцог. Я это знаю. И должен с этим жить. Я сделал многое. Думаю, больше, чем большинство других людей. Но этого недостаточно. Если чуйка меня не подводит, этого даже близко недостаточно. Дерьмо.
Совсем рядом открылась дверь магазина, и наружу вышла молодая женщина. Хрупкая, симпатичная, лет двадцати с чем-то; короткостриженые черные волосы увенчаны темно-серым беретом. Черные лосины, серая плиссированная юбка. Модная одежда. Женщина, держа в руке зонт, повернулась в сторону Кевина.
Тот улыбнулся ей и шагнул под дождь, давая ей пройти мимо, не промокнув.
– Мистер? – обратилась она к нему.
Кевин как раз возвращался под крышу.
– Да?
– Вот, – сказала женщина. Она достала кошелек и протянула десятифунтовую купюру.
Кевин посмотрел на женщину. Взял купюру и произнес:
– Спасибо.
– На здоровье.
Он глянул на нее удивленно. Женщина смотрела ему в глаза.
– Обычно я встречаю два типа людей. Одни дают деньги и больше на меня не смотрят. А те, которые все-таки смотрят, не упускают возможности поучить меня, как эти деньги тратить. Так что не стесняйтесь, качайте на меня пальчиком, объясняйте, что я не должен тратить их на наркоту, выпивку и курево. Я пойму и сумею принять достаточно пристыженный вид.
– Тратьте, как считаете нужным, – ответила женщина. У нее был слабый французский акцент. – Возможно, вам приходится довольно тяжело, и вам нужно заполучить себе мелкий уют, даже если он вам вреден.
– Истинная правда. Уверяю, в первую очередь я накормлю Герцога, потом поем сам, ну а потом куплю себе мелкий уют, как вы выразились. Должен признать, люблю выкурить сигаретку, когда удается ее раздобыть.
– Рада слышать, – улыбнулась женщина. – Привет, Герцог.
– Он хороший мальчик, но гладить его я бы не советовал.
Женщина убрала руку.
– Дело не в блохах, ни в чем таком. Он у меня здоров. Но он работяга. Прикрывает мне спину, когда мне это нужно. Мы заботимся друг о друге. Так что он, может, излишне настроен меня оберегать, не любит, когда кто-то подходит слишком близко и слишком быстро.
– Вы сами дали ему имя? – спросила женщина. Когда Кевин кивнул, она продолжила: – Почему Герцог?
– Много и долго думал над этим. «Герцог», мне показалось, ему идет. Высший титул в нашем Соединенном королевстве, следующий после короля. Вполне идет псу, который служит самому могущественному человеку в мире.
Он смотрел ей в глаза, когда увидел – увидел тень печали на ее лице.
– Самый могущественный человек в мире?
– Именно так. Не думайте, что я не заметил. Вы мне не верите.
– Это серьезное утверждение, мистер…
– Кевин. Кевин Нортон. И не принимайте мою болтовню близко к сердцу.
– Лизетта, – представилась женщина, протягивая руку.
Он пожал руку. Несмотря на влагу от дождя, она была теплая.
– С вами все в порядке? – спросила Лизетта.
– Хм? – встрепенулся он, отдернув руку.
– У вас было странное лицо.
– Просто вспоминал, когда в последний раз я прикасался к другому человеку. Может даже, несколько лет назад. Пастор меня обнял, когда я уходил из его убежища.
– Это звучит так одиноко, Кевин. Годы без соприкосновений с людьми?
– Не очень одиноко. Один друг у меня есть, – ответил Кевин, почесывая Герцогу голову.
Лизетта кивнула.
– Но вы не должны забывать. Всяческие мелочи. Даже рукопожатие? Это нечто особенное. Значимое. Цените эти мелочи, даже если имеете их каждый день.
– Я буду иметь это в виду, – улыбнулась Лизетта.
– Не могу передать, насколько я вам признателен, – сказал Кевин. – То, что вы уделяете мне время, значит для меня колоссально много. Может, этот-то толчок мне и был нужен.
– Толчок для чего?
– Я оглядываюсь на прошлое, а этого я не делал уже очень давно. Навещаю родной дом, можно сказать. Думаю о том, о чем даже Герцогу не рассказывал все последние двенадцать лет. Вы подбодрили меня в тот самый момент, когда мне это было нужно. Спасибо вам.
– Я рада. Надеюсь, вы сумеете примириться со всем этим.
– На мне тяжкий груз. У вас… не найдется еще немного времени? Может, пройдете со мной на несколько минуточек?
Лизетта кинула взгляд через плечо в том направлении, куда шла изначально.
– Мой поезд…
– Я пойму, если вы откажетесь. Но если вы уважите старика, то, что мне предстоит, станет для меня совсем другим. Всего несколько минут.
– Вы не такой уж старый, – она чуть помолчала. – Ладно, пожалуй, можно.
– Пойдемте тогда, тут недалеко. Пожалуй, вам стоит раскрыть зонтик.
Лизетта посмотрела на Кевина с сомнением.
Он покачал головой.
– Нет. Я не рассчитываю, что вы им поделитесь. Давно уже не стирал свои вещи. Не собираюсь навязывать вам эту близость. Да и Герцог может начать ревновать.
Лизетта кивнула и, когда Кевин двинулся вперед, зашагала следом. Он заметил, что она держится поодаль от него, в нескольких шагах позади – как раз достаточно, чтобы не выпускать его из виду и, если он что-то сделает, тут же сбежать. «Она хоть и добрая, но не глупая».
– Мне было немного за двадцать, когда я начал бродяжить, – заговорил Кевин. – Родился в Лондоне, родители умерли, когда я был подростком, и присматривать за мной оказалось некому. Перебрался сюда, в Йорк. Познакомился с девушкой, поселился у нее в квартире. Не скажу, что это и была причина моего нынешнего состояния, всю вину за это я принимаю на себя. Но мой путь начался именно с этого.
– Что произошло?
– Слишком много ошибок. Как минимум, она оказалась не той девушкой. Наши отношения развивались, и я понял, что не люблю женщин.
– Ох, – вырвалось у Лизетты.
– Поздновато я это понял, но ко всему этому я пришел, потому что делал то, что, мне казалось, должен был делать, в том числе встречался с девушкой. Я вас чересчур гружу? Вам скучно?
– Нет. Вовсе нет.
– Что ж, я был молодым и глупым двадцатилетним мальчишкой. Я въехал к ней неофициально и не откладывал денег, чтоб было на что переехать. Она поняла, что у нас с ней ничего не получится, стала угрожать выгнать меня, я умолял разрешить мне остаться. Мне было некуда идти. Я думал, что смогу скопить достаточно, чтоб где-то поселиться, если продержусь, справлюсь с гневом. Она стала меня избивать. Я всегда был не из тех, кто дает сдачи. Все стало совсем плохо.
– Мне очень жаль.
– Существуют убежища для женщин, которых дома избивают, а вот для таких мужчин, насколько я знаю, их нет. Людям почему-то кажется, что женщина неспособна ударить мужчину.
– Вы ушли?
– Да, и долго потом не мог решить, правильно ли поступил, – ответил Кевин. – Ну вот, мы на месте.
Дорога кончилась; они дошли до ручья, впадающего в реку Уз. От конца мощеной дороги через ручей шел маленький вычурный мостик. На выложенной камнем площадке стояли лавочки, рядом в землю были высажены молодые деревца, и вокруг каждого было кольцо из камней.
– Это и есть родной дом, который вы давно не навещали? – спросила Лизетта.
– Самое похожее на дом из всего, что у меня в жизни было, – Кевин шагнул из-под защиты зонта и приблизился к мостику. – Они его переделали. Раньше я мог под ним спать. Сюда я и пришел, когда расстался с той квартирой и с той девушкой.
– И с тех пор вы жили под открытым небом?
– Иногда в убежищах – когда становилось слишком холодно и когда они соглашались принять Герцога тоже. Нужно идти на кое-какие уступки, чтобы продержаться так долго, как я. Спасибо, кстати, что пошли со мной. Я знаю, вы опоздали на поезд. Иначе не уверен, что мне хватило бы смелости, хоть со мной и Герцог. Не могу сосчитать, сколько раз я начинал и бросал. Я ценю вашу любезность.
Лизетта посмотрела на него странным взглядом.
– Ничего. Не спешите.
Кевин кивнул.
– Не подержите ли Герцога? Всего минуту?
Лизетта взяла протянутый ей конец поводка. Это была веревка, аккуратно сплетенная в сбрую, закрепленную на плечах Герцога. Впрочем, нужды в ней почти не было. Герцог не тянул за поводок.
Кевин подошел к мостику, провел пальцами по округлым камням, из которых он был сделан, по источенному дождями лицу горгульи, выступающей из опоры внизу. Дождевая вода стекала по каменному лицу, лилась на одежду Кевина, пропитывала ее. Кевин был мокр как мышь, и это казалось почти что уместным.
Кевин опустился на колени у самого ручья и, хотя из-за дождя в этом не было особого смысла, опустил руки в воду, пенящуюся от течения и ливня, и омыл их. Сделал глубокий вдох, втягивая знакомый запах речной воды. Запах природы.
Нахлынули воспоминания.
Кевин убрал волосы от лица, зачерпнул воду ладонями, плеснул на лицо.
Он встал – и тут же застыл.
С его губ сорвался вздох, потонувший в шуме ливня.
Между деревьями и ближайшим столиком на площадке в считаных дюймах над землей парил золотой человек, сияющий в сумраке и в омывающем его дожде. Свет искрился в падающих каплях, таинственно отражался в воде ручья и в той, что текла между камнями мостовой.
Кевин сунул руки в карманы, чтобы согреть, и кинул взгляд на Лизетту с Герцогом. Герцог не сдвинулся и на дюйм, лишь уши прижал к голове. Лизетта стояла с широко распахнутыми глазами, прижав ладони ко рту. Зонт валялся на земле, начисто позабытый.
Кевин рассматривал золотого человека. Лишенный возраста, тот не изменился ничуть. Волосы были той же длины, что и в прошлый раз, короткая бородка тоже. Каждая его частица блестела золотом, даже глаза. Он не дышал, не мигал.
Вода стекала по золотому телу, однако он не промокал. Волосы едва шевелились под ударами струй, костюм впитывал влагу, но высыхал так же стремительно. От кожи и волос вода просто отскакивала, оставляя тело нетронутым.
Это был тот же эффект, какой сохранял в чистоте его костюм – простое белое трико до бицепсов на руках и до пальцев на ногах. Оно загрязнялось бессчетное количество раз всем, что только существует в мире, но золотое сияние, источаемое этим человеком, отталкивало частицы, медленно, но верно очищая костюм – как сейчас происходило с водой. Возможно, сейчас этот костюм вообще был частью его.
– Ну здравствуй, дружище, – произнес Кевин.
Единственным ответом был шум ливня. Золотой человек не произнес ни слова.
– Не был уверен, что встречу тебя здесь, – продолжил Кевин. – Много времени прошло. Я почти что убедил себя, что ты был только в моем воображении. Вон тот старый пес – он даже еще не родился, когда я ушел, а он уже еле ноги волочит. Двенадцать лет ему.
Золотой человек лишь молча смотрел.
Кевин отвернулся от супергероя. Быстрым шагом он подошел к зонту Лизетты, поднял его и отряхнул от лишней воды. Потом подал зонт ей.
– Сайон, – прошептала она.
– Нет, – сказал Кевин. – Это никогда не было его именем.
– Не понимаю.
– Подойдите поближе.
Лизетта поколебалась, но все-таки подошла к золотому человеку довольно близко. Однако его глаза без зрачков не отрывались от Кевина.
– Я говорил, что я самый могущественный человек на свете. Не врал, – сказал Кевин. – Видите теперь?
Золотой человек никак не реагировал.
– Вы им управляете? – спросила Лизетта.
– Нет. Не совсем. Да. Но не так, как вы думаете.
– Не понимаю.
– Когда-то этот золотой парень просто убивал время – парил то тут, то там, наблюдал, но никогда ничего не делал. В трансе был. Голый, в чем мать родила. У всех были разные мысли насчет того, кто он. Одни думали, что он ангел, другие – что он падший ангел, еще больше народу считало, что есть какие-то научные объяснения. Соглашались все только в одном: он выглядел очень печальным.
– Он и сейчас так выглядит, – Лизетта неотрывно смотрела на золотого человека, однако тот не сводил глаз с Кевина.
– Нет, – ответил Кевин. – Не верьте внешнему виду. Он не выглядит как-либо. Это выражение лица никогда не меняется. Но что бы там ни было под этой маской, оно и создает у вас такое впечатление. Он выглядит печальным, потому что он и есть печальный. Но только для вас это «выглядит».
– Какая-то бессмыслица.
– Да он, блин, летает! И золотыми лазерами дерется с ящерицей, от которой континенты трясутся! Он весь – сплошная бессмыслица!
Золотой человек отвернулся от пары и стал рассматривать одно из недавно посаженных деревьев. Его взгляд остановился на листе.
– Что он делает?
– Я к этому подхожу. Чистая случайность, но однажды глухой ночью он остановился поблизости от этого места. И было это тогда, когда я все еще не привык к своей новой жизни и жалел себя с такой силой, что в глаза никому не мог смотреть. Я увидел его и понял, что это тот самый золотой человек, про которого я слышал в новостях. От депрессии я совсем спятил – подбежал к нему и принялся молотить кулаками по груди, орать на него, ругаться, обзывать всеми словами, какие только знал.
– Почему?
– Потому что он посмел быть еще более грустным, чем я. Или потому, что люди так на него надеялись, а он не делал вообще ни хера – просто безымянный бродяга, который, так уж вышло, умеет летать. Не знаю. Во многом это я орал на самого себя. Я сказал что-то в духе того, что нефиг тут распускать нюни, нефиг выбрасывать свою жизнь на помойку, и лучше б он помог в столовке для бездомных – тогда, может, стал бы чувствовать себя лучше.
– В столовке для бездомных?
– Ну, я не рассчитывал всерьез, что он пойдет трудиться в столовку для бездомных. Я сам, кстати, в конце концов пошел, но это так, к слову. Я сказал ему заняться делом, помогать людям. И он стал помогать. С тех пор и помогает.
– Просто так?
– Посмотрите на него. В нем ничего не осталось. Не знаю, что с ним случилось, что сделало его таким, но оно его сломало. Свело с ума. Может, поэтому он и бродяжил. Искал ответы, пытался понять, что происходит.
Золотой человек продолжал смотреть на листья.
– Он не обижается? – спросила Лизетта. – Ну, когда вы говорите о нем так, будто он не понимает?
– Он понимает. Он слышит. Но я никогда не слышал, чтобы он говорил. Он даже почти никогда не смотрел на меня, когда я с ним разговаривал. Не показывает эмоций, может, даже не понимает их.
– Почти как если бы он был аутистом, – произнесла Лизетта.
– Это как? – переспросил Кевин.
– Слишком причастный, – пояснила Лизетта. – Слишком реагирует на стимулы, они поглощают все остальное.
– Обостренный слух, слышит целый город сразу?
– Может быть. А может, он ощущает то, чего мы не ощущаем, – ответила Лизетта. – Самый сильный человек на свете, и посмотрите на него, он как ребенок.
– Да, и, если только что-то не поменялось, – сказал Кевин, – единственный, к кому он прислушивается, это я. Он являлся, когда я был один, в плохую погоду или поздно ночью, и, как бы он сюда ни добирался, ни разу никто следом не приходил.
– Я слышала, его невозможно отследить ни камерами, ни со спутников. Чтобы его найти, приходится полагаться на свидетелей и глобальные коммуникации.
– А. Может, и так, – сказал Кевин. – Удивительно, что он пришел, когда вы здесь. Я думал… Я почти думал, что он не придет, потому что я взял вас с собой. Мне от этого было легче.
– Почему? Почему вы его избегаете?
Не сводя глаз с золотого человека, Кевин ответил:
– Он меня пугает. Из всех людей он выбрал меня, чтобы слушаться. Из-за этого я и стал самым могущественным человеком на свете. Ведь я могу указывать самому сильному, самому способному человеку на свете, что ему делать.
– И вы сбежали?
– Далеко не сразу я понял, какую же махину я запустил. Я начал слышать о нем. Разговоры на улицах, газеты, радио. Золотой человек спасает маленький островок от стихийного бедствия. Золотой человек останавливает разгорающуюся войну. Но только когда в новостях стали проигрывать тот чертов ролик, я осознал, во что ввязался.
– Не понимаю.
– Он стал являться регулярно, ага? Заглядывал сюда, будто проверял, может, мне есть чего ему сказать. То я ему говорил быть помягче с людьми, которых он спасает от автокатастрофы. То, когда тот рогатый мерзавец вылез из земли, а золотой человек пролетел мимо него, чтоб навестить меня, я ему сказал, чтоб в следующий раз он помог, чтоб дрался с тем типом и с другими подобными. Но иногда мне было нечего ему сказать, и не то чтоб он подчинялся каждому моему указанию до последней детали, так что иногда он зависал тут в полпятого, блин, утра, и я не мог от него избавиться, так что я просто болтал.
– Болтали?
– Обо всем подряд. О книге, которую мне удалось достать. О последних событиях. О щедрости незнакомцев. Или я приводил в порядок кое-какую одежонку, чтоб он выглядел прилично, и говорил с ним об одежде.
Кевин смолк – лишь смотрел на золотого человека.
– И что случилось?
– Он ни разу не ответил, вообще почти не реагировал, когда я трещал о чем-то. Но он в целом следовал моим приказам. Помогать людям, делать больше этого, меньше того. Но представьте: я весь в разговоре о своем детстве, о доме, и вдруг он реагирует на что-то. Повернул голову, смотрит прямо в глаза. Перепугал меня до усрачки. Я снова и снова пытался вспомнить, но это было в чертовы пять утра, и я не помнил, что именно я тогда сказал. То есть не помнил, пока три дня спустя мне не случилось оказаться в нужное время в нужном месте: в магазине я увидел по телевизору ролик, который крутили в новостях. Все, похоже, решили, что он сказал «Сайон», они на этом зациклились. Они ошиблись, но имя прилипло, оно стало появляться на футболках, в песнях, люди стали говорить о нем здесь, где я жил. Из-за одной-единственной ерунды, которую я сказал в припадке болтливости, изменился весь мир.
– Это вас и напугало?
– Это послужило мне будильником. Глупо, правда? Тривиально.
– Нет. Нет ничего тривиального, когда речь идет о нем.
Золотой человек повернулся к ним спиной и стал смотреть на реку.
– А что вы сказали, если не «Сайон»? – поинтересовалась Лизетта.
– Я только потом понял. Я болтал о доме, религии и семье. Пересказывал воспоминания из детства. Сейчас уже даже плохо помню. Но слово, на которое он среагировал, было «Сион».
– Это на иврите, кажется?
Кевин кивнул.
– Не знаю. Не знаю этот язык, это имело какое-то отношение к моему кузену, который влип в неприятности, когда нам было по тринадцать лет. Не знаю, почему он на этом зациклился. Но он зациклился, и примерно тогда же начали проигрывать тот ролик, они говорили обо всем том, что он сделал. О том, что он по-прежнему самый сильный человек на свете. И это ужасало, потому что вся эта сила была в моем распоряжении, я мог ему приказывать. Грязный, никчемный лузер, такой как я, способен одним словом изменить мир.
– Вы не лузер. Вы сказали ему помогать людям.
Кевин угрюмо кивнул.
Лизетта изменилась в лице.
– Вы ведь не собираетесь это отменить, нет?
Он покачал головой.
– Эй, золотой человек!
Золотой человек развернулся в воздухе и уставился ему в лицо.
– Я облажался, что так долго откладывал разговор с тобой. Но теперь я здесь, и нам с тобой надо обсудить две вещи.
Никакой реакции. Лишь неподвижный взгляд.
– Это трудно, потому что я очень хочу оказаться неправым. Если сработает, это будет означать, что моя глупость и моя трусость дорого обошлись людям. Будет означать, что я мог исправить кое-что гораздо раньше. Только позапрошлой весной у меня появилась возможность попользоваться этим ихним новомодным интернетом. Не сразу получилось выучиться, но я почитал про тебя. Посмотрел видео, как ты дрался…
– Кевин? – спросила Лизетта.
– …С этими утырками-Всегубителями. Я говорил тебе, что ты должен их останавливать, что ты должен драться с ними и защищать людей. И ты это делал.
Он сжал кулаки, уставился себе под ноги.
– И спаси меня Господь – может, я тогда выразился недостаточно конкретно. Может, я не осознавал, что ты понимаешь меня буквально. Нам нужно, чтоб ты убил этих тварей. Уничтожь их до последнего ошметка, вышвырни в космос… не знаю. Но дерись, чтоб убивать, а не просто чтоб… Господи, надеюсь, что я неправ, что я просто неправильно помню слова, которые тогда выбрал, что ты не услышал мое предложение и не понял его так, что тебе надо сражаться, чтоб сражаться, или просто чтоб останавливать их, но не останавливать навсегда. Понимаешь? Не просто останавливай их, чтоб они не делали то, что делают. Останавливай их насовсем.
Золотой человек парил на месте; он стоял в воздухе настолько неподвижно, что, казалось, был заморожен во времени.
– Господи, золотой человек, молюсь, чтобы ты понял. У меня год ушел, чтоб набраться смелости это сделать, потому что я боялся. Если в этом и была проблема, если ты убьешь одного из этих мерзавцев, то я только что… я только что спас огромное количество людей, а кровь каждого человека, которого они убили за все это время, на моих руках.
– Кевин, – очень тихо произнесла Лизетта. Ее руки опустились на его плечи.
Он ее проигнорировал.
– И вторая важная тема. Мое время вышло. Возраст-то еще в порядке, а вот печень уже села. Никогда особо не пил, потому что должен был кормить вот этого пса. Никогда не принимал наркоту, разве что сигаретки курил. Но как-то умудрился подцепить гепатит. Может, плохая кровь в больнице, а может, чья-то зараженная кровь смешалась с моей в какую-нибудь ночь, когда детишки решили докопаться до бродяги, а я отбивался. Наткнуться на тебя, золотой человек, как это получилось у меня, и заставить тебя слушать? Это был шанс один на охренильон. Шанс подцепить эту болезнь, возможно, тоже. Встреча с тобой была лучшим и самым страшным событием в моей жизни, и с болезнью, может, то же самое – нет худа без добра. Если б не она да еще не помощь вот этой юной леди, может, у меня кишка была бы тонка сюда прийти.
Дождь лил уже не так яростно, как прежде. Звук падения воды на камень и воды на воду заметно изменился.
Кевин вздохнул.
– Я пришел сюда, чтоб привести в порядок дела, а ты для меня по важности на втором месте после Герцога. Я хочу, чтоб ты продолжал делать то, что делаешь. Помогать людям. Попробуй больше общаться с хорошими парнями. Я тебе уже говорил это, а ты не послушал, но все равно это надо. А если будут проблемы, если тебе будет нужен кто-то, к кому прислушаться, кого навещать время от времени, то ищи вот эту юную леди. Лизетту. Потому что она хороший человек. Лучше, чем я. Смелее. Должна быть смелее, раз остановилась поговорить с бездомным ушлепком вроде меня, да еще и пошла с ним куда-то.
– Нет, – запротестовала Лизетта. – Я не смогу.
– Дерьмовую услугу я вам оказываю, – произнес Кевин, обернувшись на нее через плечо. – Такой груз. Но велеть ему слушаться вас – это, по мне, как-то лучше, чем велеть слушаться и подчиняться «Мастям», или Протекторату, или Красной Перчатке, или кто там есть еще. Подумайте как следует, разберитесь, что нужно, и решите, что необходимо ему сказать.
– Вы думаете, он так поступит? Придет ко мне? – спросила Лизетта, глядя широко распахнутыми глазами.
– Не знаю, но думаю, что это возможно. Понятия не имею, почему он выбрал слушаться меня, но он это сделал. Может, я напомнил ему кого-то знакомого. А может, он просто ни с того ни с сего решил, что мы с ним друзья. Если повезет, он станет и вашим другом, – тут Кевин снова вздохнул. – Поняли, вы оба? Вы теперь партнеры.
Лизетта была не в состоянии выговорить ни слова. Золотой человек тоже никак не отреагировал, даже взгляда на Лизетту не кинул.
Несколько долгих безмолвных секунд он парил на месте, а потом взлетел – быстрее, чем глаз способен уследить. Лишь золотой световой след остался после него, но и он вскоре угас.
В считаные секунды Сайон исчез.
– Мы должны кому-то рассказать, – произнесла Лизетта.
– Что ж, попробуйте. На вас будут смотреть так же, как вы смотрели на меня. Как на сумасшедшую.
– Но… но…
– Да, – сказал Кевин. – Не так-то легко, а? Может, если вам повезет, он объявится там, где будут и другие люди, и тогда вам поверят, – тут он вздохнул. – Пошли, Герцог.
Лизетта не сопротивлялась, когда Кевин взял у нее поводок Герцога. И зашагал прочь.
– Я не понимаю! – воскликнула Лизетта ему вслед.
Кевин не развернулся и не остановился. Он повысил голос, чтобы его ответ был различим в шуме дождя.
– Хорошая сделка, а? Стать самым могущественным человеком в мире всего за десять фунтов.