КУКОЛКА 20.1
Я вышла из душа, но вытираться не стала. Снаружи было жарко, и холодные капельки влаги на коже давали некоторое облегчение. Я остро ощущала ветер, который задувал через окно и чертил на моем теле холодные линии. Мокрые волосы налипли на шею, плечи и спину, вода стекала тонкими струйками с прядей.
Главное – прохладное ощущение мокрых волос на голове контрастировало с кипением мыслей внутри черепа. На часах не было еще и семи, и в чисто ментальном смысле я начинала утреннюю пробежку. Должна была.
Я наклонилась над раковиной, позволив каплям воды падать с ресниц и скатываться по лицу.
Я протянула руку, и зубная щетка нашла ее в не меньшей степени, чем рука нашла щетку. То же и с пастой: она очутилась в моей руке благодаря десятку нитей и вдвое большему количеству насекомых. Две минуты я чистила зубы, еще минуту полоскала рот, потом выпрямилась и потянулась. Кожа ощущалась тугой, сжатой от температуры.
Я двигалась не в ритм, словно человек, одновременно потирающий живот и поглаживающий голову. Протянула руку к расческе, сомкнула на ней пальцы, принялась протягивать пластмассовые зубцы через спутанные волосы медленными, сильными, размеренными движениями. Медитативное, успокаивающее упражнение.
А что в голове? Я наблюдала, изучала, ощущала и переживала десять тысяч вещей одновременно – машина работала на полную мощность. Я следила за папой, как он ходит по дому, достает из шкафчика рабочую одежду, откидывает в сторону носок и пару к нему. Я наблюдала за каждым входом в дом, за окнами и дверями, отслеживала передвижения соседей и их соседей. Блохами я отслеживала соседского полудикого кота – поразительно жестокое создание с внушительным списком умерщвленных лягушек и мышей (причем большинство – чисто для развлечения).
Я могла отслеживать все подобные детали в радиусе примерно тысячи футов: я знала о каждом человеке и каждом месте в этом районе. В домах по всей улице букашки ползали внутри стен и в темных уголках, и мне достаточно было лишь на миг уделить им внимание, чтобы ухватить схему каждого дома и жилища. Я чувствовала червей, ползающих под землей, и муравьев, бегающих по поверхности, страдающих, но выживающих во влажной жаре. Я чувствовала личинок мух, пожирающих одну из брошенных жертв кота, и муравьев, усердно собирающих еду, а затем спускающихся с ней в лабиринт своего муравейника.
И я думала о своем собственном муравейнике, о делах, которые необходимо сделать, и о постах, на которые надо кого-то назначить, об угрозах и оценках угроз. Я расставляла приоритеты, зная, что за имеющееся у меня время решить все задачи невозможно. Нужно было проверить, как дела у всех, присматривать за отдельными группами, получать новую информацию о строительстве и финансах, чтобы удостовериться, что все идет гладко. Каждая задача могла прерваться в любой момент, значит, мне нужно было обеспечить, чтобы под рукой были люди, которым я могла бы передать управление в случае острой надобности.
Вбирать требовалось очень много, настоящую мешанину из полусформировавшихся мыслей, которые я рассматривала лишь мгновение, прежде чем рассортировать их и принять либо отложить решение. К слишком многим делам я пока что не могла приступать. Задачи, требующие личного присмотра, люди, с которыми надо поговорить, чтобы получить информацию.
Я вытерла волосы, снова расчесала, велела букашкам убрать шелковые нити, которые были в ванной повсюду, затем, завернувшись в полотенце, прошла в свою комнату и там оделась.
К тому времени, когда папа спустился на первый этаж, я уже вовсю готовила завтрак, стоя у плиты, в топе без бретелек и легких, свободных штанах карго, с влажными волосами, стянутыми в небрежный хвост.
Приготовление завтрака было еще одним видом рутинной деятельности, потиранием живота. При этом я по-прежнему поглаживала себя по голове – размышляла, как решить один деликатный вопрос. Впрочем, когда вошел папа, я сознательно попыталась разорвать этот мыслительный режим, переключить шестеренки.
– Ты собираешься в школу в этом? – спросил папа.
– В этом я собираюсь на пробежку, – ответила я.
– По такой жаре? Возьми с собой воды.
Я указала на кухонный стол, куда поставила рядом с солонкой и перечницей две бутылки с водой.
– Хорошо.
– Блин положить? – предложила я. – И фруктовый салат? У нас немножко осталось со вчерашнего вечера.
– Будь добра.
Я дала блину соскользнуть со сковородки на тарелку и протянула тарелку папе. Затем добавила на сковородку масла, налила теста и стала покачивать ее, пока тесто не распределилось тонким слоем.
– Обычно ты к этому времени уже не дома, а возвращаешься довольно поздно.
– Пытаюсь вносить свой вклад, – ответила я. – И я хотела поговорить.
– Окей. Говорить я люблю, – сказал папа. – Если только это тот самый разговор, которого мы оба ждем?
По его лицу пробежала гримаса, когда он опускался на стул. Все-таки он еще не до конца восстановился.
– Не тот самый, – призналась я.
– А, – произнес он. Его лицо было бесстрастным, глаза изучали меня.
– Я подумала… Не думаю, что я вернусь в школу, – я переключила внимание на блин. Потыкала лопаточкой в уголок, убедилась, что блин схватился, подняла его и перевернула.
Я слышала, как папа наливает апельсиновый сок. Мухи, прячущиеся на карнизе и на полке с поваренными книгами, уловили смутное движение, когда он поднес стакан к губам и отпил, прежде чем заговорить.
– Полтора месяца занятий. Все будут нагонять, не только ты. Лучших обстоятельств просто не бывает. Новая среда, новые люди, новая динамика. И ты тоже другая.
– Другая, – кивнула я. Отправила блин на тарелку. Фруктовый салат класть на него не стала, положила взамен чернику, которую только что разморозила, и добавила ложку взбитых сливок. Свернула блин, ложкой положила на тарелку сбоку немного фруктового салата, взяла чашку с чаем, стоявшую рядом с плитой, и села за стол напротив папы.
Он выглядел таким старым. Дважды он был серьезно травмирован, от одной из травм до сих пор не оправился; плюс немалый стресс, за который я была отчасти в ответе, – все это зрительно добавляло ему лет. Меня кольнуло любовью пополам с раскаянием.
– Если бы я тебя попросил, ты пошла бы? – спросил он. – Гипотетически.
– Если бы попросил, пошла бы, – признала я. – Но сейчас я хочу находиться в другом месте.
Папа кивнул и откусил от блина. Капелька фруктового сока вытекла из уголка рта, и он стер ее большим пальцем. Я протянула руку к рулону бумажных полотенец, оторвала одно и протянула папе.
– Спасибо, – сказал он. Это не было ответом на мои слова.
Если он попросит, я что-нибудь придумаю. Найду способ. Сменю приоритеты, отфильтрую не самые необходимые задачи, перераспланирую остальные. Все займет больше времени, возникнут проблемы в самых разных областях, будет больше вещей, которые я не смогу сделать, и людей, которых я не смогу защитить. Но я его послушаюсь.
– А что ты будешь делать вместо школы?
– То же, что делаю сейчас. Буду работать, – ответила я. – Расчистка все еще идет. И за нее хорошо платят, если в целом.
– Это нелегкий труд, – заметил он.
– Я сильная, – сказала я, согнув руку в локте. Показались мускулы, но на моей тощей руке они смотрелись довольно-таки уныло. – По крайней мере, там не только тяжести таскать надо.
– Но она выматывает. Не хочу сказать, что это плохая работа, мы оба знаем, сколько сотен людей, с которыми я работал прежде, сейчас занимаются чем-то таким. Я сам занимался чем-то таким. Но ты умная. И твоя мама, и я ожидали, что ты пойдешь в колледж. Нас не посещала сама мысль, что ты можешь не окончить старшую школу.
«Привлекает сюда маму». Я вздохнула.
– Я окончу. Обещаю. Но это может подождать годик, а пока я буду заниматься онлайн.
– Но зачем? Зачем это откладывать и учиться от полугода до года, когда ты можешь пройти десятый класс за два месяца?
В его голосе не было гнева или раздражения, лишь замешательство.
«Расставляю приоритеты, оцениваю плату за каждое действие. Если я буду проводить большую часть каждого дня в школе, все остальное отойдет на задний план».
– Ты сам сказал, я сейчас не такая, как раньше, – ответила я.
Он поднял голову, встретился со мной взглядом, и я почувствовала, как кровь стынет в жилах. Этот пытливый, изучающий взгляд…
Он знает?
– Да, ты не такая, – сказал он просто. Не подтвердив мои страхи, но и не развеяв их. Лишь признав то, что, как мы оба знали, было правдой.
– Если ты хочешь, чтобы я пошла, ты можешь велеть мне пойти. И я пойду. Ты мой папа. Ты можешь велеть мне что-то сделать, и мне придется.
– Нет, – покачал головой папа. – Мы оба знаем, что это не так.
Вместо ответа я еще откусила от блина.
– Когда ты родитель, в тебе всегда есть этот назойливый страх, это осознание, что, возможно, в один прекрасный день твой ребенок поймет, что ты не всезнающий, не всемогущий. Что он не обязан делать все, что ты говоришь. Но вы многие годы растете вместе, родитель и ребенок, и ты как родитель привыкаешь вести себя так, будто тебе принадлежит власть, веришь в это, как верит и твоя дочка. У некоторых, у большинства эта уверенность истончается, когда ребенок достигает подросткового возраста, и родитель из одной из самых важных фигур в жизни ребенка превращается в то, чего ребенок стыдится.
– Я никогда тебя не стыдилась, – возразила я.
– Я знаю. Но так еще труднее, разве нет? Для всех других родителей происходит переход, трансформация, когда их дети постепенно начинают проверять их власть на прочность и обнаруживают, как она хрупка. А я? У меня просто не было времени привыкнуть к этому. Одна ночь, один разговор – и ты решила, что в твоей жизни у меня больше нет права голоса.
– Оно у тебя есть, – сказала я, чувствуя встревоженность, которую не могла охарактеризовать словами. – Я хочу, чтобы у тебя было право голоса. Я имею в виду, ты можешь назначать комендантский час или требовать, чтобы я ходила в школу, и я буду. Возможно, я буду жаловаться или спорить, но послушаюсь. Я позволю тебе иметь право голоса.
Он потянулся через кухонный стол и взял меня за руку. Потянул мою руку к себе, и я дала ему выпрямить ее полностью. Он склонился и поцеловал пальцы.
Его голос прозвучал тихо.
– Я надеюсь, что, если и когда у тебя будет собственный ребенок, тебе не придется выслушать от него что-то подобное.
Он выпустил мою руку, и я отвела ее.
– Ты уверена, что не хочешь идти в школу? – спросил папа.
Я кивнула.
– Это твое решение, – сказал он. – Твое, не мое. Где ты работаешь?
– На Бульваре, – ответила я. – Это недалеко, хорошо платят, хорошо кормят, и там безопасно.
– Немножко ближе к местному суперзлодейскому боссу, чем я бы рекомендовал любому из своих людей, которые ищут работу, – прокомментировал папа.
На это ответить мне было нечего, и я доела свой блин.
– В обед ты будешь еще там?
Я кивнула.
– Я к тебе загляну. Все в делах, всё идет хорошо, но я хотел бы выделить немножко времени. Мы можем выбрать что-нибудь на обед, или я что-нибудь прихвачу с собой. Как тебе идея?
Это было неудобно в самых разных отношениях. Даже то, что я жила здесь, доставляло множество проблем. Я отсутствовала там, где была нужна, добавлялись неудобные переключения между человеческой и парачеловеческой жизнями, и каждый разговор с папой добавлял напряжения – мне приходилось постоянно задаваться вопросом, не догадался ли он. А вдруг, войдя в дверь, я узнаю, что местные герои меня раскрыли с помощью какого-нибудь из мутантных клонов, бегающих по округе, или как-то еще – есть уйма способов. И папа ждет меня, чтобы сказать, что ему позвонили по телефону и всё рассказали, как в тот раз, когда я пропустила школу, только в присутствии супергероев.
Последний крупный разговор в этом направлении нанес непоправимый урон. Настолько серьезный, что мне пришлось проверять свой дом, чтобы убедиться, что за дверью меня не ждет засада. А с папиной точки зрения – ну, мы просто обсудили эту тему поглубже. Наши отношения от этого не укрепились.
Отрезать еще кусок времени от всех остальных своих дел, чтобы пообедать, учесть все детали и устроить так, чтобы папа не обнаружил, что я опять искажаю правду? Чтобы получить еще одну неудобную беседу?
Я была на это готова.
– Отлично.
Папа улыбнулся.
Я взяла лежавший возле телефона блокнот, куда мы обычно записывали номера, и вписала номер моего мобильника.
– Позвони, когда будешь там, чтобы мы могли найти друг друга.
– Твой сотовый?
– Ага.
На миг он приобрел печальный вид, но потом чуть приободрился.
– Видимо, он тебе нужен, чтобы оставаться на связи с другими.
– Ага, – снова сказала я. – Ладно, мне пора. Хочу немного пробежаться и, может, еще пересечься кое с кем, прежде чем примусь за работу.
– Береги себя. Я с тобой свяжусь в районе одиннадцати или полдвенадцатого.
Я кивнула. Взяла бумажник с каким-то удостоверением и деньгами, свежий перцовый баллончик, достала из рюкзака, висящего у задней двери, нож в ножнах. Это был не мой основной нож: я не смогла бы объяснить, как заполучила настолько высококачественное оружие. Этот вполне годился для самообороны – подобные ножи носило множество людей по всему городу.
Я покосилась на папу, но тот, похоже, изо всех сил старался не смотреть на меня, пока я готовилась выходить в город.
Это он подавлял тревогу за меня, или же мои сомнения попали в цель? Может, он подозревал, но не хотел знать наверняка?
Я не могла спросить, не могла намекнуть или попытаться как-то прояснить, не рискуя посеять в папиной голове ненужные мысли или подтолкнуть его дать мне ответ, который я не хотела услышать.
Я вышла на улицу, и горячий воздух оказался словно физическим барьером. Я это знала, предвидела это благодаря информации, которой меня снабдили букашки, но ничто не могло сравниться с первым порывом 85-градусного[1] ветра, настолько влажного, что пробивался и сквозь одежду, и сквозь кожу.
Как только меня не стало видно из дома, я достала мобильник. Заново проверила сообщения, поступившие за минувшую ночь и утро. Двадцать штук.
Шарлотта:
я знаю, уже довольно поздно и такая мелочь, но, может, ты хочешь выйти на улицу и прихватить мороженого? терри просят. на обратном пути можем прихватить желейные драже и шоколад для моего братца.
Шарлотта:
заглянул эрик. без драм. Тебе стоит поздороваться, пока он не ушел.
Форрест:
сгдня видел Эрика. подзрвайся.
Форрест:
проехали. Тебе Шар уже написала.
Шарлотта:
сегодня веду братишку в школу. если тебя не увижу, хорошего дня, увидимся вечером.
Сплошной код. Ну, почти сплошной. Упомянутые имена служили обозначениями для конкретных ситуаций и людей. «Эрик» означал проблему. «Братишка» – дети, за которыми присматривала Шарлотта. «Терри» – общее обозначение людей с моей территории.
Два обозначения были и для меня. «ты» и «Ты», как ни странно.
Люди, видимо, жаждали чего-нибудь этакого в плане еды, и вкусняшки для детей не помешают. Были какие-то проблемы, пока меня не было, но с ними разобрались, и мне надо заглянуть туда в костюме, чтобы удостовериться, что все разрешилось. Шарлотта пойдет в школу и возьмет с собой всю малышню.
Были и другие сообщения. В их числе – о том, что один из боковых переулков не расчищен и «Терри» жаловались, затем, какие-то смутные сомнения насчет продовольствия для сегодняшнего обеда, и Лиза говорила о какой-то загадочной «вечеринке».
Остаток пути до Бульвара я бежала.
Мало кто уже был на ногах. На улицах попадались отдельные машины, доносились звуки начинающихся строительных работ, плюс отдельные родители, которым надо было отправить детей в школу, но у которых не было машин, вышли из домов пораньше.
Я пробежала мимо своей штаб-квартиры и обнаружила внутри, в главной комнате, какую-то незнакомую женщину вместе с Шарлоттой. Она помогала маленькому мальчику надеть рубашку. Форрест был на кухне, готовя множество детских обедов из припасов, доставленных вчера.
Добравшись до пляжа, я пошла в ливневку, ведущую окольным путем на мою базу.
По изначальному плану, насколько я была в курсе, этот вход должен был быть временным. Работы на Бульваре будут продолжаться, и рано или поздно кто-нибудь непременно влезет в эту ливневку – либо там, где она была намеренно перекрыта, либо на пляже, как я сейчас. Змей должен был с помощью своих ресурсов организовать еще что-нибудь, что служило бы тайным входом.
Надо будет связаться с Ябедой. Хотя она, вероятно, загружена так плотно, что мой список дел покажется тривиальным.
Букашки слетели вниз по лестнице и окутали меня густым облаком, полностью прячущим из виду. Я почувствовала реакцию детей, когда явила им себя. Они испуганно вздрагивали, пятились, укрываясь за спиной Шарлотты.
Я выделила несколько бабочек и послала их в сторону ближайшей ко мне девочки. Они подлетели к ней строем и образовали кольцо вокруг ее руки. Девочка вытянула руку, и одна из бабочек опустилась на большой палец.
Другие дети вытянули руки, и я тоже посадила туда бабочек. Этого отвлечения было достаточно, чтобы я смогла пройти мимо них и подняться по лестнице, не вызвав ни у кого рыданий.
Заперев за собой дверь, я быстро переоделась. Накинула полушаль-полуплащ на плечевые бронесекции и покрыла все это букашками. Носить черное летом неудобно, особенно с теплом и весом, добавляемым букашками, но, может, удастся обеспечить себе тень, поместив рой над головой.
Правда, это сделает меня мишенью для героев, если они решат нанести визит. ОПП осознал, что врата – импровизированный портал Ябеды в другие вселенные – могут стать источником проблем, и местные команды Защитников и Протектората пополнились на постоянной основе Плащами из других городов. С учетом нынешнего состояния ОПП, то, что они согласились поделиться людскими ресурсами, говорило о многом.
Где-то на территории Чертовки пряталась пара злодеев из «Падших»; их присутствие означало, что «Прибежище» считало своим долгом тоже направить к нам двух-трех Плащей. Пока «Падшие» не погибнут или не уйдут, «Прибежище» будет сохранять здесь свое присутствие.
Несколько дней назад я поучаствовала в поиске двух «Падших», но даже с помощью Ябеды, очертившей общий район поисков, найти их мне не удалось. Интуиция Ябеды подсказала ей, что один из них Валефор[2]. Несмотря на угрожающие имена и то, что они называли себя культом Всегубителей, «Падшие» не представляли серьезной угрозы. Это были воры и вандалы, предположительно практикующие инцест, полагая, что это гарантирует их перемешанной семье больше детей со способностями, но лишь немногие из стоящих во главе семьи демонстрировали способность к убийству. До «Ордена кровавой девятки» им было как до луны.
Тем не менее и Чертовка, и Валефор относились к тем, кого ОПП именовал Странниками. Плащи, способности которых подталкивают к теневым операциям и махинациям. Это не тот бой, в который я хотела бы ввязываться. Ввяжусь, если потребуется, если люди будут в опасности или Айше понадобится моя помощь, но меня более чем устраивало не быть в таком положении, где приходится озираться каждые несколько секунд. Я этим уже наелась.
И все это даже не касалось темы других злодеев, ищущих себе точку опоры в нашем городе. «Посланники» хотели себе кусочек броктон-бейского пирога, и мы с Мраком склонялись к тому, чтобы согласиться. Эта группировка злодеев была готова играть по нашим правилам и участвовать в нашем альянсе, их сила добавилась бы к нашей, и их интересовали в первую очередь сомнительные, но законные дела и охота за другими злодеями, а не создание проблем и противостояние с местными властями. Я не была вполне уверена, это из-за их кредо или из-за того, что они приходили в себя после того, как их почти полностью уничтожили, но одно их существование и участие в нашем альянсе помогло бы отпугнуть любителей устраивать другим проблемы.
В общем и целом, «Посланники» были бы самой идеальной партнерской группировкой, о какой только можно мечтать. Единственной занозой оставалось то, что их лидер – Мыслитель, и Ябеда невзлюбила его почти автоматически. Потребуется много сил, чтобы убедить ее согласиться.
«Зубы» пытались откусить от территории Париан. У них уже была история пребывания в Бее, и, как и «Посланников», их почти уничтожили, однако было это больше десяти лет назад. Они обитали где-то еще, пока не восстановились, причем у них была настолько большая текучка, что сейчас от первоначальных членов не осталось никого. Сохранилось лишь название да кредо: насилие, анархия, прибыль любой ценой – примерно как у АПП. Париан, похоже, сознательно не звала на помощь, а я не собиралась эту помощь предлагать, пока она не попросит.
Мне и без нее было о ком заботиться, и оставалось лишь полагаться на то, что она знает, что делает.
– Рой, – сказала Шарлотта, когда я вернулась вниз. Я увидела вторую девушку, полную, с более короткой стрижкой, которая лишь подчеркивала округлость лица. Она, похоже, боялась меня сильнее, чем дети до того.
Форрест, напротив, выглядел почти смущенно. Он склонился над кухонной стойкой. У него была мощная грудь, богатырское телосложение, острый взгляд, густая черная борода и жесткие, косматые волосы. Возможно, он казался бы брутальным, если бы не облегающая рубашка-поло в полоску и очки в толстой оправе, как у «ботаника». Не так давно именно он внес вклад в исход моего сражения с Манекеном, рискуя жизнью, чтобы помочь одолеть монстра, которого боялись даже некоторые крутые Плащи.
Я попросила Шарлотту подыскать человека, который мог бы стать моим заместителем по части командования. И сочла настоящим провидением то, что она предложила его.
– Какие-нибудь насущные проблемы? – спросила я. Шарлотта покачала головой. Я позволила себе немного расслабиться и указала на новую девушку. – Это кто?
У Шарлотты сделался виноватый вид.
– Дополнительная пара рук. Не волнуйся. Мы с Форрестом надели ей повязку на глаза, когда вели ее сюда. Я не думала, что смогу присматривать за всеми детьми в одиночку, и меня устраивает платить ей.
– Траты я могу покрыть, – сказала я. – На этом фронте никаких проблем? С детьми?
– Мы как раз собираемся идти, – ответила она. – Дети вымыты, накормлены и одеты, обеды почти готовы. Их сумки…
– Ладно, – произнесла я. – Школьный автобус скоро будет. Найдется минутка ввести меня в курс дела?
– Я даже не могу вспомнить все, что происходило. Сильно вымоталась.
Меня кольнуло сочувствием. Вот цена того, что я жила с папой.
– Тогда только самое важное. Кто или что «Эрик»?
– Форрест может объяснить. Какие-то отморозки доставляли неприятности людям, которые живут к северу. Твои парни их поймали.
– Проблема в переулке?
– Мусоровозы не смогли проехать. Шейл-авеню все еще в плохой форме, и никто не сказал местным, что нельзя выставлять свой мусор на тротуар. Он скопился, а сейчас жарко, поэтому воняет.
– Разберусь, – кивнула я и подумала: не так уж давно вонял весь город, а люди жаловались меньше. – Обеденные припасы?
– Одна из палет с овощами, которую ты заказала, была в плохом состоянии. Перезрелые. Я планировала вчера вечером сделать что-нибудь, что Форрест смог бы разогреть на обед для людей сегодня, но не могла с этим работать, и подумала, что тебе захочется чего-нибудь получше, чем жидкий супчик. Потом я занялась детьми и забыла. Прошу прощения.
– Ничего, – ответила я. – Ты отлично справилась. Лучше, чем я могла надеяться. С обедом я что-нибудь придумаю. Может, местному бизнесу протяну руку. Какая еда понравится большинству, которой у нас уже давно не было?
– Пицца! – пискнул кто-то из подопечных Шарлотты.
– Да будет пицца, – согласилась я. – Если повезет – кто-то пытается устроить бизнес где-то на северном краю. Мы можем заказать партию для всех, кто здесь работает, а потом еще одну на вечер, для детей? Если они будут хорошо учиться в школе и сделают домашнюю работу.
Дети чуть ли не завизжали, а один буквально запрыгал от радости.
– Форрест, – обратилась я к нему. – Ты не проводишь их к автобусной остановке?В Мне нужна Шарлотта на пару слов.
Без лишних слов Форрест выпрямился, взял в обе руки бумажные пакеты с обедами и направился к детям. Двоих детей притянуло к его ногам, как магнитами, они уцепились за него и повисли; он продолжил идти ко входной двери в раскоряку, а остальные тянулись за ним, как мои букашки тянутся за мной.
Букашки пришли в движение, перекрыв обзор входной двери. Незачем давать подруге Шарлотты возможность увидеть фрагмент улицы снаружи и тем самым подсказать наше местоположение. Девушка испуганно пискнула и попятилась.
Шарлотта что, серьезно привела сюда человека, который боится насекомых?
Я кинула взгляд на девушек. Шарлотта обеспокоенно нахмурила брови. Ее подруга, напротив, была явно в ужасе: пальцы сцеплены, глаза широко распахнуты.
– Джесси все еще писается в постель, – заметила я. Мои букашки ощутили сырость на одной из двухъярусных кроватей в другой комнате. «Что-нибудь приземленное, чтобы не напугать новенькую еще больше».
Глаза Шарлотты расширились.
– Черт! Я была так загружена организацией этого всего, что…
– Ничего страшного, – сказала я. – Я этим займусь.
– Тебе не обязательно. Ферн…
– Это второй вопрос, который я хотела бы разобрать. Твоя подруга, – я кинула взгляд на девушку; вид у нее отнюдь не стал менее испуганным. «Почему Шарлотта привела ее сюда, если она так боится?» – Ее Ябеда проверила?
– Это получилось импульсивно. Я знаю, это довольно глупо, но…
– Не хочу на тебя давить, – произнесла я, – но с этой темой я буду строга. Каждый, кто приходит сюда, сперва должен быть проверен.
– Я буду осторожнее.
– Да, пожалуйста. И ты уверена, что я никак не могу отблагодарить тебя за помощь?
– Ты платишь мне более чем достаточно.
– Дай знать, если что-нибудь придет в голову. А пока – пицца и какие-нибудь конфеты для детей на вечер?
– Им тяжело будет вернуться снова в школу, попытаться вернуться к тому, что хотя бы напоминает нормальную жизнь. Думаю, они это оценят.
– Окей, – сказала я. – Про конфеты им не говори. Пускай будет сюрприз. По-моему, автобус уже подъезжает, так что выдвигайтесь к остановке
– Надень повязку, Ферн, – обратилась Шарлотта к подруге.
Минуту спустя их уже не было.
Я вздохнула и занялась уборкой. Букашки унесли неиспользованные бумажные пакеты и обрывки салатных листьев.
«И все ушли в школу», – подумала я.
Меня кольнуло сожаление. Часть меня хотела тоже пойти, доказать самой себе, что я переросла это все, обрести еще одну нормальную сторону жизни, как завтрак с папой.
В то же время было столько причин не ходить. Демонстрация своего лица, хоть и не прямая, присутствие где-то в школе Защитников, время, отнятое от других важных дел…
Лучше держаться подальше.
Вернулся Форрест.
– Хотите их видеть?
Я кивнула, и мы вышли на мою территорию.
Повсюду вокруг регенерировал Бульвар и то, что раньше было самыми сомнительными местами в Доках. Новые улицы, новые тротуары, новые дома. Людей на улицах было больше, чем всего десять или пятнадцать минут назад, и все они готовились приступать к работе или даже уже приступали. Возводили что-то совместными усилиями.
При моем приближении разговоры стихли, электроинструменты были выключены, головы повернулись ко мне.
Букашки следовали за мной, точно шлейф роскошного платья, поднимаясь от плеч и волос, будто черные искры от костра. Имидж. Я делала что могла, чтобы заслужить преданность своих людей. Я старалась быть беспристрастной, старалась быть щедрой, но имидж и поведение играли важную роль в том, чтобы сохранять эту преданность.
Мои мысли перескочили на слова папы про власть родителей. Так ли уж велика разница между одним и другим?
– Нападавшие – ошметки от «Избранников», – пояснил Форрест. – Я даже не уверен, что они были полноценными членами.
– Семья в порядке?
– Они не пострадали. Напуганы, лишились чего-то из вещей, но ничего ценного.
– Мелочи значат больше всего тогда, когда у вас ничего нет, – заметила я.
– Мудро сказано.
Я не могла понять, он это с сарказмом или нет, и я не могла видеть его лицо, если не обернусь, поэтому предпочла ничего не ответить.
Камеры были укрыты в одном из зданий, как и моя база. Перед входом болтались несколько человек из семьи О’Дали. При моем приближении они встали по стойке «смирно». Самое близкое к солдатам, что у меня имелось.
Рядом стояла и пара японцев. У мужчины был пластырь поперек носа, вокруг ноздрей запеклась кровь. Оба были в синяках.
Я прошла мимо них, зашла внутрь и посмотрела на задержанных. Трое отморозков, не младше пятнадцати, не старше двадцати пяти. Их лица были так размалеваны, что чего-то большего я определить не могла.
Мои солдаты и пострадавшая пара вошли следом.
– Вы пришли, чтобы отомстить? – спросила я пару.
– Н-нет, – ответил мужчина. – Я пришел просить о снисхождении.
– Иди на хер, сраная жопа! – выкрикнул один из парней в камере.
– К ним? – спросила я.
– Да.
– Они избили вас.
– По неведению.
– Сам ты неведец, жопа с дыркой!
– Мы с женой считаем себя праведными христианами, – сказал мужчина. – Он желал бы, чтобы мы проявили милосердие, подставили вторую щеку.
– Почему б тебе не развести те щечки, чтоб тя трахнули, засранец?!
– Тихо, – велела я. Несколько букашек влетело в его камеру, парень раскрыл рот, чтобы что-то вякнуть, и поперхнулся мухой. Я сказала пострадавшему мужчине: – Вы связываете мне руки. Я не могу позволить им уйти невредимыми. Это подаст дурной пример, что окажет плохую услугу всем на этой территории. Вам, мне, им, всем остальным. Людям нужно знать, что они в безопасности, особенно после всего того, что произошло.
– Ими может заняться полиция. Назовите это гражданским арестом. Мы не будем упоминать ваше имя.
– А если их освободят? Если полиция решит, что улик недостаточно, или полицейские будут слишком заняты, чтобы уделить вашему делу полное внимание, и эта троица сможет продолжать свои дела и вредить другим людям?
– Если такова цена системы, которая в целом работает.
Я кинула взгляд на трех бандюков, и мои букашки облепили их. Продели шелковинки в стратегических местах, некоторые разместились там, где эти типы не смогут их достать.
– Откройте камеры, – приказала я.
Пара попятилась; я увидела страх их на лицах. Форрест повернул переключатель, и три ведущих в коридор двери с железными решетками скользнули в сторону.
Один из бандюков мрачно смотрел на меня, но ему хватило ума не говорить то, что он думает.
– Неподалеку есть маленький полицейский участок, – сообщила я им. – Вы трое идите по Шейл-авеню и сверните влево, не дойдя одного квартала до Лорд-стрит. Увидите палатку, рядом двое полицейских и патрульная машина. Они возьмут вас под арест.
– Ну конечно. Мы прям вот возьмем и сдадимся, – сказал второй парень.
– Мне повторить инструкцию?
– Неа, – ухмыльнулся первый.
– Идите, – сказала я. Мои букашки перерезали шелковые нити, привязывавшие бандитов к решеткам. Если бы эти трое набросились на нас, попытались напасть, то сразу упали бы, споткнувшись или задохнувшись.
– Серьезно? – спросил Форрест.
– Клевяк, – прокомментировал главный из этих отморозков. Показал Форресту средний палец и направился к выходу. Форрест сделал движение, будто собирается его ударить, и тот вздрогнул, но за этим ничего не последовало.
Они побежали в ту же секунду, когда О’Дали, стоящие перед моей мини-тюрьмой, перестали их видеть.
Я приказала размещенным на троице букашкам кусать, после чего жестом пригласила всех, кто был рядом, проследовать за мной.
Когда мы прибыли на место, все трое парней еще валялись на земле, корчась и извиваясь. Один орал так, словно его ткнули раскаленной кочергой. Второй выгибал спину, будто его грудная клетка пыталась оторваться от всего остального.
– Что вы сделали? – спросил Форрест со смесью ужаса и восхищения.
Вопли третьего бандюка слились с криками его приятеля.
– Муравьи-пули, – ответила я. – Их укусы по болезненности превосходят всё, что только можно. Люди сравнивают их с выстрелами из огнестрельного оружия. Отсюда название.
Бандит все еще орал, хотя уже не так громко и перемежая крики всхлипами.
– Еще они известны как «двадцатичетырехчасовые муравьи», – добавила я.
– Почему?
– Именно столько остается боль. Встать, – приказала я троице. – Быстро, или они вас укусят еще раз.
На это им потребовалась секунда, но они старались вполсилы, и я не стала претворять угрозу в жизнь. Они стояли – один согнулся в три погибели, двое громко стонали – и зло смотрели на меня.
– На это вы напросились сами, – сообщила я им. – Теперь у вас есть второй шанс. Отправляйтесь к полицейскому участку и сдайтесь. На этот раз я заставлю их кусать вас время от времени, чтобы вы поторапливались.
– Какого хера…
Он прервался на полуфразе – заорал, рухнул наземь и стал корчиться.
– Если вы надумаете сделать еще что-нибудь, кроме как полностью признаться в своих преступлениях полицейскому там, на месте, я постараюсь выяснить, сколько раз эти муравьи еще смогут вас укусить, прежде чем у них кончится яд. А теперь вперед. Бегом.
Двое побежали, спотыкаясь и дергаясь от продолжающейся боли; третий пополз. Чтобы подстегнуть их, я приказала муравью укусить самого сквернословного, когда он был всего в нескольких шагах.
Затем повернулась к остальным. Японец смотрел на меня во все глаза.
– Вы тоже должны пойти в полицию, – сказала я ему. – Чтобы рассказать всю историю со своей колокольни и дать им сделать фотографии.
– Ладно, – коротко ответил он. Развернулся, чтобы уходить, но остановился. – Я просил вас проявить снисхождение.
«Как я вообще могу объяснить? Я видела такое, что хуже уже некуда. Я хочу защитить всех и каждого из вас. Система их не остановит, если ей не помогать».
Но если я буду объяснять, они станут спорить, и каждый контраргумент заставит меня выглядеть слабее, навредит моему имиджу, ударит по уверенности людей во мне. Есть люди, которые будут счастливы, когда преступников останавливают твердой рукой; а есть другие, которые не будут счастливы, но примут это как цену всего прочего, что я могу им дать.
Мне это не нравилось, но я это сделаю.
Мужчина все еще смотрел на меня, и его вопрос висел в воздухе. «Я просил вас проявить снисхождение».
– Я проявила, – вот все, что я ответила ему.
***
Я вернулась в свое логово и не спеша сняла костюм. Я его стягивала, а он лип к телу.
Надо будет для теплых месяцев разработать что-нибудь полегче. Более пористое, но при этом все еще обеспечивающее защиту, возможно, более светлое, если мне удастся сделать так, чтобы костюм по-прежнему терялся в рое…
С основными задачами покончено. Я уже позвонила Лизе и через нее узнала о других существенных деталях касательно того, что происходило в городе. Ей и Мраку предстояло встретиться с одним из «Посланников» – не с лидером «Посланников», слава богу. На столь непредсказуемой встрече я хотела бы присутствовать. Ну а пока оставалось надеяться, что Мрак в достаточно хорошем психологическом состоянии, чтобы удерживать Ябеду в рамках.
Я уже связалась со всеми нужными людьми, чтобы убрать мусор в переулке, чтобы заказать пиццу на обед и чтобы заказать другие продукты для компенсации плохой партии овощей. Я уже показала свое лицо как Рой, а сейчас на крыше приютился мой букашечный клон, видимый людьми на улице, приглядывающий за строительными работами. В течение дня «Рой» будет показываться то тут, то там, просто чтобы давать людям понять, что она здесь.
И она была здесь. Я была здесь.
Полностью выбравшись из костюма, я разложила перед собой более грязный комплект одежды.
Я не солгала папе, когда сказала, что буду работать. Я посвящу несколько часов тому, чтобы трудиться бок о бок с другими жителями моей территории. Вносить свою лепту физическим трудом, пусть и не в течение всего рабочего дня, было легче, чем пытаться подпитывать ложь.
Прежде чем я приступлю, мне оставалось сделать лишь одну мелочь. Спустившись по лестнице, я сняла с койки матрас Джесси и оттащила на открытое пространство, где могла почистить. Матрасы тонкие, при такой жаре им хватает дня, чтобы высохнуть. Влажность была проблемой, но я могла положить матрас под прямые солнечные лучи.
Телефон, все еще в вещевом отсеке наверху, зажужжал. Букашки доставили его мне.
Шарлотта:
встретила кое-кого в классе. кажется, это может быть большой Эрик?
Большая проблема? Я подумывала написать ответ, но вскоре пришло следующее СМС:
Шарлотта:
говорит, он твой бывший одноклассник. спрашивает где ты. громкий настырный упертый. не хочет верить что ты не в школе. возможно, он хочет поговорить с Тобой.
Я не упустила различие. «ты» обозначало Тейлор. «Ты» обозначало Рой. Если этот тип настолько беспечен, что Шарлотта догадалась… Черт.
[1] По Фаренгейту. Примерно 29.5 градусов Цельсия.
[2] Валефор (Валефар) – в демонологии Герцог Ада, демон, покровитель воров.