ИМАГО 21.2
Атлант начал пошатываться. Букашки, в отличие от людей и других зверей, не могут прикладывать усилия за пределами своих возможностей. Большинство букашек мелкие, и их тела сверхэффективны – компактное сосредоточение самого необходимого. Если букашке требуется умение прыгать, бросаться или летать, это умение поддерживается на определенном уровне и выше этого уровня, как правило, не заходит. Это правило не абсолютно, но я обнаружила, что тенденция очень явная.
Короче говоря, никаких 110% нет. Когда Атлант начал проявлять усталость, я поняла, что ему становится трудно меня нести, и тут же посадила его на землю.
Провела рукой по панцирю гигантского жука. Тем временем меня нагнали Ябеда и Рэйчел.
– Проблемы? – спросила Ябеда.
– Нет. Да. Можно мне дальше на собаке?
– Ага, – ответила Рэйчел. Она свистнула, настолько громко и резко, что я вздрогнула, и махнула рукой в мою сторону. Один из псов принял команду и подошел ко мне.
– Что с Атлантом? – спросила Ябеда.
– Он выдыхается, – ответила я. Мой голос прозвучал тускло. – Во время боя с Ехидной я заметила, как быстро он устает, и приписала это тому, что он не питался нормально, пока жил без меня… Но сейчас я понимаю, что дело не только в этом. Я не подобрала идеальную диету, чтобы давать ему абсолютно все, что ему нужно, и мне лишь с трудом удается поддерживать равновесие. Всякий раз, когда его ранят, всякий раз, когда он утомляется, накапливается общая усталость, которую я никак не могу компенсировать.
– Жалко, – сказала Ябеда.
– Ну, так устроен мир, верно? Ничто не работает на сто процентов правильно.
– Видимо, так и есть, – кивнула она. – Кстати, хочу спросить: когда ты придумывала ему имя, что побудило тебя назвать его Атлантом?
– Мне мама привила любовь к чтению, – ответила я. – Он гигантский жук-геркулес, а единственное имя, более крутое, чем Геркулес, которое мне пришло в голову, это имя титана Атланта.
– Титана, который несет на плечах тяжесть всего мира. Апропо[1].
Я пожала плечами.
– И, как и у его хозяйки, у него проблемы со своим бременем?
– Я сейчас не в настроении для ябедского психоанализа, – сказала я и взобралась на пса. С этим зверем я была знакома не очень хорошо, и он отодвигался, пока я взбиралась по его боку, что делало процесс более неудобным. Рэйчел издала звук, почти похожий на лай, что-то вроде «а!», и зверь застыл.
– Может, ты его и не хочешь, но что если он поможет? – спросила Ябеда.
– Мои проблемы словами не решить, – возразила я. – Если только у тебя нет гениальных идей насчет Тэгга, или способа внезапно вбить в мир здравомыслие, или способа сделать так, чтобы люди перестали быть такими жопошниками, такими дебилами. Если ничего этого нет, то я не уверена, что хочу это слушать.
– Он тебя достал.
– Нет, – покачала головой я. – Все, что он сказал…
– Но он тебя достал, даже если игнорировать все, что он сказал.
– Оружейник. Кайзер. Чистота. Мисс Милиция. Пиггот. Дракон… и еще куча людей, о которых мне даже вспоминать лень. Почему так тяжело найти хоть кого-то, кто готов сотрудничать? Кого-то, кто со мной на одной волне? Они всё принимают и принимают эти решения, которые я просто не в силах понять, иногда немыслимые, дурацкие решения, и всё разваливается.
– Скорее всего, они смотрят на тебя и недоумевают, почему ты не можешь соответствовать их представлениям о том, как должен работать мир.
Я покачала головой.
– Это не так.
Ябеда не стала перебивать или спорить.
Я с трудом нашла слова:
– …Я вот о чем: такие принципы, как сохранение мира, безопасность людей, обеспечение того, чтобы все были в безопасности, они… совсем несложные. Это основа основ. Если мы не можем правильно заложить фундамент, как нам разбираться с более сложными вещами, например управлять городом или не дать разразиться войне?
– Если бы мы все могли решать базовые проблемы, более крупные не возникали бы.
– Нет, он… Это никак не имеет смысла, хоть на базовом уровне смотри, хоть на крупномасштабном. Он атаковал школу, чтобы… как он это сказал, заехать мне по носу?
– Вероятно, все сложнее. Ты не хуже других знаешь, что мы надеваем маски и играем роли, когда имеем дело с врагами. Он разыгрывал определенную модель поведения, потому что знал, что только так сможет тебя достать.
– Зачем ему было нужно «меня достать»?
– Ты его атаковала.
– Я имею в виду, зачем вообще до такого доводить? Они были не такими агрессивными с Кайзером и Чистотой, когда рядовые члены «Воинства восемьдесят восемь» выволакивали людей из их домов. Они не действовали с таким размахом, когда АПП продавали жесткую наркоту и ловили людей на улицах, чтобы сказать им, что, раз их родители родились там-то и там-то, они должны стать солдатами, или проститутками, или платить дань каждый месяц. И это они делали с детьми из средней школы.
– Ты захватила город.
– Каким боком это хуже? Как это вообще можно сравнивать с теми типами?
– Я не сравниваю, – ответила Ябеда. Она спрыгнула с Бентли и принялась ходить взад-вперед между мной и Рэйчел, заткнув большие пальцы за ремень. Рэйчел смотрела на меня с непроницаемым лицом, маска на резинке болталась у нее на шее. Ябеда продолжила: – Не сравниваю. Но для них это колоссальная разница. Им приходится заботиться о том, чтобы сохранять лицо.
– Сохранять лицо настолько важно, что они должны атаковать школу? Разорвать неписаные правила?
– Насчет неписаных правил я могла бы написать целый роман. Но это неважно. Для таких людей, как Тэгг и Пиггот, это внутреннее дело Плащей, к которому они особого отношения не имеют. И да, с их точки зрения, сохранение лица стоит того, чтобы рисковать детьми. У нас тут положение дел немного успокаивается…
Рэйчел фыркнула.
– …Но для ОПП все только накаляется. Они управляют испуганными, несущими большие потери людьми. Они разваливаются, а их организация в общем масштабе настолько велика, что мы не знаем, какие будут последствия, если это будет продолжаться. Каждая команда, которая сражается со Всегубителями, полагается на Протекторат в плане информации, поддержки, оборудования и даже периодического обучения. Но дело даже не только в этом, не только в Плащах. Сотни миллионов людей по всему миру смотрят на Протекторат, черпают в нем уверенность. Наши взгляды и чувства едва ли что-нибудь значат для этих сотен миллионов наблюдающих глаз.
– Едва ли что-нибудь значат.
Ябеда пожала плечами.
– Они делают бравый вид, они ставят сюда упорного ублюдка, они добавляют газу, чтобы укусить нас посильнее. Они не хотят победить. Не окончательно, не сразу. Они нуждаются в нас, потому что сами не могут выделить Плащей для защиты этой территории, даже с учетом возможности, что этот портал вырастет во что-то большее. Они стремятся вывести тебя из игры, дестабилизировать нас, и, возможно, тогда сосредоточиться на других плохих парнях. «Зубы», «Падшие», кто угодно еще, кто является сюда и играет не по правилам. Они делают то или иное, чтобы убедить мир, что они все еще важны, и они удерживают баланс, и все с минимальными затратами ресурсов.
– И делая это, они шлют на хер правила и атакуют школу.
– Ты серьезно удивляешься, что они нарушают правила? Мы нарушаем, Пиггот нарушала, когда собиралась сбросить на нас бомбы, используя нас как приманку против более крупных целей. Правила полезны до тех пор, пока они защищают статус-кво, а Броктон-Бей нагнул статус-кво раком и оттрахал его уже очень давно.
– А школа?
– Дина, – ответила Ябеда. – У них был фундамент из конкретных чисел, говорящих, что ты не устроишь какую-нибудь катастрофу, и у них есть пиарщики, которые могут подчистить весь бардак задним числом. Думаю, завтра утром в новостях что-нибудь появится. Они скажут, что ты была несомненной угрозой, всё вывернут наизнанку, подогнут правду под себя или просто солгут, и подавят все, что противоречит этой линии. После этого они заставят Тэгга и местных героев продолжать искать возможность укусить нас, нанести какой-то урон, который они смогут показать журналистам на благо сотен миллионов наблюдающих глаз, и они будут наседать на нас, пока им это не удастся. На эту тему он был честен.
Я сжала кулак. Мне не хотелось думать о Дине.
– Прости, – сказала Ябеда. – Но лучше тебе знать об этом заранее, чтобы для тебя не стало неожиданностью, когда в новостях…
– Рэйчел, – перебила я ее.
– Чего? – спросила Рэйчел, не отводя от меня взгляда.
– Можно я одолжу этого пса? Я буду за ним присматривать.
– Ему надо есть. Ты сможешь вернуть его мне к завтрашнему утру?
– Я на всякий случай попросила Ябеду доставить собачий корм в каждую штаб-квартиру, такой же, каким ты кормишь собак, – ответила я. – К завтрашнему утру не смогу, но я прослежу, чтобы он поел.
Ябеда нахмурилась.
– Рой, нам надо поговорить насчет…
– Я в общих чертах поняла, – перебила я. – Ты доставила корм?
– Да.
Я повернулась к Рэйчел.
– Я погуляю с ним, прослежу, чтобы у него была пища и вода.
– Гулять не обязательно, – сказала Рэйчел. – Бостонским терьерам больше раза в день не нужно.
– Окей.
– Я приду за ним завтра днем, – продолжила она. И, как будто ей только что пришло это в голову, добавила: – Его зовут Рэдли.
– Спасибо, – сказала я.
Никаких вопросов, никакого давления, никаких разъяснений. Просто-напросто Рэйчел вышла из своей зоны комфорта и доверила одну из своих собак другому человеку. Это помогло мне больше, чем все слова Ябеды вместе взятые.
Не то чтобы сильно помогло.
– Идем, Рэдли.
Рэдли подчинился не сразу. Я почти ожидала, что Рэйчел скомандует ему идти вперед, но она не сказала ни слова – похоже, ее вполне устроило передать мне бразды правления.
Я была рада, когда он все-таки побежал, рада во многих отношениях.
Двигаться было приятно. Это был не мой собственный бег, когда мои ноги отталкиваются от земли, а ощущение, как мускулы Рэдли ходят подо мной, как сотрясения от ударов его лап по земле пронизывают меня, и мне приходится сжимать зубы, чтобы не прикусить язык, – и это было хорошо.
Я всегда любила ощущение ветра в волосах. Оно очищало, успокаивало, даже расслабляло. Оно оставалось прохладным, когда воздух вокруг был теплым и влажным.
Я сменила позу, стала держаться одной рукой, а другой стянула маску. Мир стал размытым (у меня не было лишней руки, чтобы надеть очки), но зато теперь лицо чувствовало ветер. Я зажмурилась, доверившись в плане навигации Рэдли и своему букашечному чутью.
Но куда мне податься?
Я хотела повидаться с Диной, но понимала, что это последнее место, куда мне следует отправиться. Я уже знала ответы, уже знала, что вывод предрешен. Не хотела думать об этом, как и о двух бумажках, которые она оставила в машине перед тем, как мы расстались. Сказать по правде, я активно старалась о них не думать.
Дина оставила мне два сообщения, и я почти не сомневалась, что она сделала так неспроста. Встретиться с ней сейчас значило бы пойти против этого; кроме того, я привлекла бы внимание героев, и вдобавок это кристаллизовало все то, о чем я не хотела даже думать, в единую дискуссию.
К папе? Нет. Мне нечего было ему сказать, никакой сигнал бы не прошел. Даже если он вообще там, едва ли мне хотелось видеть журналистов вокруг его дома, а то и Протекторат – напоминание, что я не только бросила его, но и причиняю ему неудобство самим моим существованием.
Я потянула за одну из цепей Рэдли, тем самым велев ему свернуть за угол. Я была не настолько сильной, чтобы заставить его повернуть голову, но Рэйчел надрессировала его реагировать даже на слабые сигналы, и характер у него, похоже, был сговорчивый. Будь он упрямым, вполне мог бы предпочесть бежать вперед, пока не спали бы эффекты способности Суки. Впрочем, я бы не особо возражала.
– Хороший мальчик, – сказала я.
Чем мне заняться? Никаких хобби у меня не было. Полтора года я просто старалась как-то жить, справляясь со школой, читая, бесцельно бродя по инету. После того как проявились мои способности, мое хобби сводилось к тому, чтобы готовиться стать супергероиней. С тех пор у меня оставалось лишь это и моя повседневная жизнь как Тейлор, и только одно из этого всего дожило до сегодняшнего дня.
Мы носились бесцельно, пока у Рэдли не выступила пена в уголке пасти, а плоть на спине не стала шевелиться, намекая, что он съеживается.
По моему приказу Рэдли перешел на шаг, затем остановился. Я соскользнула с его спины и, держа пса за цепь, повела его пешком. Это помогло мне размять затекшие руки и ноги, а Рэдли успокаивался после пробежки, и плоть отслаивалась от него со всех сторон. Атлант следовал за нами, летя в небе.
Я хотела увидеться с Брайаном, но не хотела продолжать наш недавний спор.
У меня руки чесались разобраться с кем-нибудь из врагов, ринуться в бой и что-нибудь сделать с «Зубами» или «Падшими», но я сомневалась, что буду достаточно сосредоточена, чтобы правильно реагировать на ситуацию и сражаться наилучшим образом.
И ночь хорошего сна вряд ли поможет мне сосредоточиться лучше.
Рэдли уже не мог идти, и я подождала, пока отвалятся последние куски его тела, после чего подобрала цепи. Они оказались на удивление тяжелыми, особенно когда я их свернула в единую бухту.
На одной из цепей был ошейник. Я нашла настоящее тело Рэдли в заполненном жидкостью мешке и проколола мешок, чтобы добраться до него. Мне удалось надеть на собаку ошейник и закрепить на конце цепи. Часть цепей я отдала Атланту, а остальное подняла над головой, приняв груз на плечи.
Теперь, когда меня не нес ни Атлант, ни Рэдли, мне предстояла долгая пешая прогулка, пусть я и не знала, куда именно хочу пойти.
Пора подумать, благо никакие внешние силы мне сейчас не мешают.
Чертов Тэгг. Я ненавидела уже то, что мой разговор с ним был из самых недавних, поэтому я не могла не зацикливаться на нем.
Куда, черт побери, мы с Рэдли вообще забрались? Что отсюда поблизости? Капитанский холм? Лес? Верхний край территории Мрака? Что вообще могло бы мотивировать меня прийти сюда?
Я продолжала идти. Отчасти потому, что не могла заставить себя вернуться на свою территорию и отвечать на вопросы моих подручных. Отчасти – потому что знала, что проснусь после ночи обрывочного сна и продолжу быть Рой. Я надолго буду Рой со всеми, с кем буду как-либо общаться.
Мои сбивчивые мысли сгустились в осознание, когда я обнаружила низкую каменную стенку с железными прутьями наверху. Заостренные концы прутьев смотрели в небо, охраняя тех, кто обитал за стенкой.
Я подняла Рэдли одной рукой и вскарабкалась на стенку.
Земля была мягкой, букашки в ней кишели. Здесь росло множество деревьев, когда-то молодых, сейчас разросшихся. Воздух был прохладнее благодаря тени, которую деревья отбрасывали днем, и ветру, дующему с окрестных холмов.
Я села на травку.
– Господи, – произнесла я. – С чего вообще начать?
Рэдли, похоже, решил, что я обращаюсь к нему. Он подошел и ткнулся в меня носом. Я легонько почесала его за ушами. Я модифицировала броню на своих перчатках, и теперь пальцы были более заостренными. Рэдли это явно понравилось: он прижался головой к кончикам пальцев, прикрыв глаза.
– Наверное, сначала надо сказать – прости, что так долго не приходила, мама, – сказала я, продолжая почесывать Рэдли.
Надгробный камень, естественно, не ответил. Там были только слова:
Аннет Роуз Хиберт
1969 – 2008
Она научила чему-то драгоценному каждого из нас.
– Это… как-то унизительно, думать обо всем в контексте. У меня появляется ком в груди, возле ключицы, когда я думаю о том, чтобы влезть в детали, рассказать тебе все, что произошло за последние несколько месяцев. Это чуть ли не труднее, чем было бы объяснить все папе, а мне даже это не удалось.
Повисло молчание. Мы были прилично далеко от города, так что городские звуки сюда не доходили. Изоляция, такая же полная, как во тьме Мрака.
– Похоже, все вроде как перевернулось вверх тормашками. Помнишь все те супергеройские дела, о которых я тебе рассказывала раньше? Так вот… из этого ничего не вышло.
Я издала смешок – тихий, невеселый.
Рэдли взобрался мне на колени и стал вертеться, пока не приуютился.
– И, понимаешь… Если я хотя бы начну рассказывать все, что было, все то, о чем папа сейчас, наверное, узнаёт? Вещи, может, даже похуже того, что я рассказывала, чтобы запугать Дракон и Бунтаря, что попало на видео с мобильников, а потом в новости? Не думаю, что у меня получится. Это… Как я вообще дошла до такого? Я делала кошмарные вещи; даже просто представляя, как я рассказываю о них тебе или папе, я хочу сквозь землю провалиться; а самое дурацкое то, что я не знаю, что бы сделала по-другому, если бы пришлось повторить все снова.
Ну так с чего начать? Где вообще провести черту? Все встает с ног на голову. Я больше не одна. На меня работает, пожалуй, человек сто пятьдесят, есть люди, которые доверяют мне свою жизнь, есть, которые обязаны мне жизнью. У меня есть Лиза и Брайан. Рэйчел. Алек и Айша тоже есть, но с ними я не так близка. Мы, эээ, мы через много чего прошли. Через смертельные опасности. По телеку, кино и книгам можно вроде как получить впечатление, что стоит вместе преодолеть один большой барьер, и обстоятельства привязывают вас друг к другу. Это часто происходило в книжках, которые ты читала мне на ночь. В реальности это бывает реже.
Понимаешь, хоть мы и прошли через кризис, это не значит, что мы будем вместе навсегда, без своих тараканов у каждого. Мы близки. Мы стали ближе в результате всего этого, но я не уверена, в каком состоянии мои отношения с Брайаном. Прямо сейчас, когда мне, наверное, паршивее, чем когда-либо в жизни, я даже сомневаюсь, что смогу говорить с ним.
…Мой рой засек, как кто-то идет по кладбищу. Я кинула взгляд в том направлении и увидела тусклое свечение фонарика. В мою сторону фонарик не повернулся и через минуту исчез. Кладбищенский сторож. Смотритель? Неважно.
– Брайан хочет разобраться с проблемой, Лиза хочет ее понять. Я бы пошла к Рэйчел, скорее всего, и пойду к Рэйчел, но не уверена, что смогу поговорить с ней о чем-то из этого. Не уверена, что она всерьез представляет себе, что я сегодня потеряла. Не хочу предполагать, что ты последняя, к кому я бы обратилась, но, думаю, главная причина, почему я пришла сюда, это потому что не знала, куда еще пойти, кто бы мог меня выслушать.
Я вздохнула. Этот вздох повторил Рэдли, лежащий на спине у меня на коленях, закрыв глаза.
– Эмм. Я проделала путь от «пустого места» до человека, о котором говорят по всему миру. Я вовсе не собиралась, но в итоге вроде как захватила город. Это нужно было сделать, поэтому я это сделала, и мы не можем отступиться, потому что тогда город возьмут в свои руки другие, а они, думаю, не будут так справедливы с жителями. Ябеда… Лиза сказала, что, по ее мнению, власти сдерживаются, потому что мы им тут нужны. Они нас не любят, они не любят меня, но сейчас мы данность. Поэтому вот где я оказалась теперь, и поэтому, возможно, правительства по ту сторону планеты сейчас обсуждают планы действий и вероятность того, что плохие парни будут захватывать их города. Обо мне говорят в новостях, я мелькаю по всему интернету, и, думаю, даже твое имя всплывает. И папино.
Я вытащила маску из-за пояса, куда она была засунута, развернула и подняла «лицом» к надгробию.
– Видимо, я должна сказать это прямо. Я суперзлодейка. Криминальная повелительница Броктон-Бея. Это не так плохо, как звучит. А может, наоборот, хуже. Я спасла жизни. Дралась с Левиафаном, дралась с «Орденом кровавой девятки» и с Ехидной. Я и отняла жизнь. Дралась с героями, причиняла боль людям, которые, скорее всего, не заслуживали этого, просто чтобы донести свои аргументы.
Тут мне пришлось остановиться. Я вздохнула и развернулась, чтобы окинуть взглядом темное кладбище и город за невысокой стенкой.
– Обо всем этом я вовсе не просила. Я сделала себя этим… существом, просто чтобы выжить. И скорее всего, мне придется продолжать. Я старалась не мучить людей чисто из гнева, но это звучит чертовски слабо на фоне того, что я делала. Недавно я видела одного типа, он умирал. Из «Торговцев». Он отнял брата у сестры и в целом вел себя как дерьмо. Мучил людей. Я оставила его умирать, и одна из причин этого – я знала, что должна быть жестче, должна убедить себя, что смогу убить другого человека, когда придет время. Что я и сделала.
Я говорила себе, что делала это, чтобы спасти маленькую девочку. Даже не знаю, почему я это так сильно раздула. Спасение Дины. Частично, возможно, потому что я пыталась делать то, что правильно, и потому что сомневалась, что кто-нибудь еще сможет с этим что-то поделать. Но чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что я пыталась компенсировать то зло, которое уже натворила.
У подножия надгробия стояла маленькая узкая ваза, а в ней – свежие цветы. Я подобрала вазу и оглядела. Видимо, папа приходил сюда тоже сегодня вечером, но раньше?
– Знаешь, она пошла против меня, – произнесла я. – Та девочка, которую я спасла. И мне кажется, что я вроде как знаю, почему она это сделала. Понимаю ее мотив. Я даже не виню ее.
…Я достала с пояса два листочка бумаги. Я уже столько раз их комкала и разглаживала, что они выглядели, как использованные салфетки. Я не хотела их читать, но и выбросить тоже не могла.
– Черт, – пробормотала я. – Больше всего меня достает то, как это все несправедливо. Нет никакого кармического воздаяния, нет ни награды за добрые дела, ни наказания за плохие. Всё почти наоборот. Это могло бы объяснить, почему Протекторат в такой скверной форме.
Я творю ужасные вещи, убиваю человека – и даже не могу заставить себя посожалеть об этом. Я пугала невинных, наносила материальный ущерб, атаковала хороших героев, которые пытались защищать город, и дерьмовых героев, которые делали свою работу по эгоистичным причинам, и получала награду. Власть, престиж, уважение.
…Я расправила листочки, действуя осторожно, чтобы не порвать.
– А когда я спасла девочку из лап злобного, расчетливого криминального властелина, в награду мне досталось это.
Я протянула листки к надгробию. Два бумажных квадратика. У каждого в левом верхнем углу была цифра в кружочке, показывающая, в каком порядке записки следует читать. Два слова в первой записке, два во второй.
- Рви узы.
- Мне жаль.
– Знаешь, мам. Если и есть два слова, которые не хочешь услышать от человека, способного видеть будущее, это «мне жаль». Они ужасают. Она дала мне инструкции, а я им не последовала. Я знала, я почти сделала это, причем несколько раз, но все-таки не решилась. Я не бросила папу. Может, именно поэтому она вынудила меня действовать, пойдя к властям и сказав им раскрыть меня.
Я осторожно сложила записки и убрала в пояс.
– Думаю, вот это последнее очень важно, если она была готова сделать со мной такое после всего, что я для нее сделала. Может, это ради высшего блага. Может, это даст мне наилучший шанс пережить то, что случится дальше.
Я напряглась, когда смотритель с фонариком появился вновь. Фонарик повернулся в мою сторону, но, похоже, смотритель меня не заметил.
– Она говорит, что ей жаль, и это как-то… В общем, я на нее не сержусь. Я не виню ее, потому что она просто частица общей картины, она лишь пешка, как и я. Просто ублюдочное сейчас все, разве нет? Вся вот эта динамика, когда плохие дела вознаграждаются, а хорошие наказываются, когда некоторые из хороших парней оказываются хуже, чем худшие из плохих, когда не хватает просто-напросто сотрудничества, когда надвигается даже не один апокалипсис, а два. Всегубители и эта штука с Джеком Ножом.
Я вздохнула.
– Я провела слишком много времени, разглядывая эти записки, задаваясь вопросом, зачем она их написала, интерпретируя их и рассматривая худшие возможные сценарии. Я ломала над ними голову, пока мои мысли не стали бегать кругами. Я постоянно возвращалась к разным граням одной и той же мысли.
…Я могла представить ее. Маму, стоящую передо мной, реальную, живую. Всю ее ласковость и теплоту. Ее безмолвное, молчаливое неодобрение. Ее ум, которым она не могла поделиться со мной прямо сейчас.
У меня стало чуть легче на душе. То, что я сумела выговориться, помогло прочистить мои мысли, в которых я совершенно запуталась. Теперь я лучше чувствовала направление. Я видела цель, к которой надо стремиться. Мне она не нравилась, но я еще с того момента, когда прочитала записки Дины, знала, что мне не понравится результат.
– Думаю, мне придется быть бессердечной, – произнесла я лишь чуть громче шепота. Я ощущала приближение смотрителя, но не двигалась. – Знаю, что ты и папа этого не одобрите, но Дина, похоже, считает, что в том, что будет дальше, мне отведена большая роль, и, возможно, если я не сделаю этого, то не окажусь в нужное время в нужном месте и в нужном положении.
Рэдли зашевелился, реагируя на звук шагов смотрителя. Я взяла его за ошейник, чтобы он не напал.
Убрав Рэдли с колен, я встала и повернулась к смотрителю. Даже сквозь свет фонарика я видела в сумраке белки его глаз. Пожилой круглолицый мужчина с пивным животом и длинноватыми волосами.
Он смотрел настороженно. Ну еще бы: девушка в черном обтягивающем трико и серых доспехах сидит возле могилы в компании собачки.
– Прошу прощения за вторжение, – сказала я. – Я уйду.
Он посмотрел на меня, потом на мамино надгробие.
– Навещаете?
– Это моя мама.
– Не хулиганите?
Я покачала головой.
– Я не буду против, пока вы не хулиганите и не оставляете беспорядок. И уберите потом за собакой.
Я молча кивнула. Пакетиков у меня не было, зато были букашки.
Выражение лица смотрителя чуточку смягчилось.
– Вам что-нибудь нужно? Я буду делать чай перед следующим обходом сегодня ночью, но мог бы сварить вам чашечку кофе, если вы собираетесь тут еще посидеть.
У меня в уголках глаз выступили слезы. Странно, что этого не произошло раньше.
– Чай – это было бы… – я смолкла, пытаясь найти слово. Чуть не сказала «замечательно», но это выглядело неуместно. – Чай, пожалуйста, если вас не затруднит.
– Принесу вам кружку.
– И можно еще бумаги? – вырвалось у меня.
– У меня, кажется, только офисная есть.
– Сгодится.
– Сколько вам?
Я раскрыла рот, чтобы ответить, но поняла, что не имею представления.
Вновь на его лице появилось мягкое выражение, которого я не заслуживала.
– Я принесу достаточно. Что останется, вернете в сторожку вместе с кружкой.
– Спасибо, – поблагодарила я его.
Спустя какое-то время он вернулся с чаем, бумагой и ручкой. С маминым надгробием я все это время не разговаривала, и даже после визита смотрителя не смогла придумать, что сказать.
Я писала; двенадцать листов с обеих сторон. Процесс был небыстрый. Прошло два часа, и смотритель сделал еще один обход. Я не знала, это его обязанность или же просто ему нечего делать, но, закончив обход, он вернулся в маленькую хижину на склоне холма уже до конца ночи.
К тому времени, когда я решила, что закончила, мою руку сводило, а шея затекла. Слишком долго я писала, прижав бумагу к бронесекции на ноге, обдумывая, как сформулировать ту или иную мысль, понимая, что выразить ее идеально все равно не получится.
Наконец я записала последние слова:
«Я люблю тебя, папа. Прости.
Тейлор»
Я убрала из вазы цветы и положила перед надгробьем. Листы бумаги скатала в трубочку и засунула в вазу, потом поставила вазу вверх дном, чтобы дождевая вода внутрь не проникла. Увидит эти бумаги только папа. Впрочем, если полюбопытствует кто-то вроде смотрителя, я особо возражать не стану.
Я встала, потянулась. Рэдли завилял хвостом, радуясь, что мы снова будем двигаться. Веселый, беззаботный малый. Не поэтому ли Рэйчел послала со мной именно его?
Я подумала, не сказать ли маме еще что-нибудь, но иллюзия уже развеялась. Я приняла решение, и совсем не то, которое готовилась принять, когда покинула штаб-квартиру ОПП. То, что я выговорилась, помогло мне прочистить голову. Я не испытывала прежней растерянности, прежнего уныния. Я смогла написать объяснение для папы. Возможно, не настолько длинное и глубокое, как он заслуживал, но все же объяснение.
– Спасибо, что выслушала, – произнесла я, остро сознавая, что мамы здесь нет, что она не слушает. – Я буду сильно занята, так что в ближайшее время едва ли смогу заглянуть еще. Извини.
Я зашагала прочь с комом в горле, вскинув голову, держа в уме цель.
[1] Апропо (от фр. à propos) – «кстати».