КЛЕТКА 22. ИНТЕРЛЮДИЯ Б
2 марта 1997
– Окей, – произнес Дайити. По-японски он говорил легко, лениво тянул звуки. Он остановился наверху лестничного пролета и с некоторой усмешкой поджидал, пока поднимутся те, кто шли за ним. – Если не поторопитесь, то, когда мы будем на месте, они уже уйдут.
Ответом послужило ворчание остальных.
– Ну почему тут нет лифта? – проныл Рен. Из них он был самым крупным, плечи туго натягивали черный пиджак школьной формы. Он красил волосы в блонд, но пока еще не разобрался, как носить эту прическу стильно. Рен был лейтенантом Дайити. Большинство считало, что это потому, что Дайити слишком ценит габариты Рена, не обращая внимания на то, что там больше жира, чем мышц. Те, кто знал Дайити получше, предполагали другую причину: он хочет иметь при себе кого-то толстого и уродливого, чтобы тот выгодно оттенял его собственную внешность. И лишь группа самого Дайити и те, кто с ней сталкивались, знали, что дело в другом.
– Всего три этажа, – сказал Дайити. – И даже если бы лифт был, мы бы на нем не поехали. За ним могли бы наблюдать.
– Да ладно, их же всего двое? – спросил Рё.
– Лишняя осторожность не повредит, – ответил Арата.
Кента поднялся первым. Дайити хлопнул ладонью ему по плечу и спросил:
– Готов?
– Готов, – ответил Кента. Его сердце колотилось.
Для других – его соседей, его сверстников – конформизм был синонимом безопасности. Когда ты такой же, как сверстники, это добавляет уверенности и себе, и им. Выделяться плохо.
Но Кента выделялся. Он выглядел по-другому. Люди знали, что его мать китаянка. Он был удивительно высок для своего возраста, у него были плохие оценки. Он мог бы побарахтаться, но в этом было так мало смысла. Он состязался с одноклассниками, которые уже были на несколько миль впереди него и сражались за первенство друг с другом, занимаясь после школы и даже по ночам.
Здесь было нечто иное. Он испытывал восторг и ужас одновременно, видя эти границы, но игнорируя их. Идя против течения, выделяясь нарочно. Плюя на правила, плюя на обычаи. Ему казалось, что это сродни кайфу, сопровождающему падение в открытую воду или на твердую землю.
– Это наша весна, – произнес Дайити, и ему удалось сделать это, не показавшись нелепым. Семнадцать лет – он был старше любого из них.
«Весна», – подумал Кента. Дайити все спланировал. Они заработают репутацию, а потом предложат себя якудзе. При везении их примут рядовыми членами «благородной организации». Они, можно сказать, потеряют свободу. Их «весна» в некотором смысле означала краткий период между оковами школы и членством в якудзе – период, когда они вольны делать что хотят.
– Всего два китайца? – спросил Рен, когда они вошли с лестницы в ресторан на третьем этаже. В комнатах здесь были толстые стены и деревянные двери вместо традиционных бумажных. Возможно, люди здесь хотели приватности. Это не имело значения.
– Это здание принадлежит моему кузену, – ответил Дайити. – Он сказал, они платили пачками денег, и другие китайцы не входили. Какие-то гайдзины[1] с запада, но никого опасного.
Кента оглянулся на их группу. Девять человек против двоих? К тому же у них нечестное превосходство.
– Вперед, – приказал Дайити.
Кента был сильнее Рена, поэтому он и выбил дверь. Затем отодвинулся в сторону, пропуская толстяка Рена вперед. Он был не дурак и учитывал, что у иностранцев могут быть стволы.
Стрельбы не было. Зато Кента услышал, как кто-то очень спокойным тоном говорит по-английски.
– Женщина сердится, вы были недостаточно осторожны, – произнес мужчина по-китайски. Его голос прозвучал более тревожно, чем у того, который говорил по-английски.
Дайити и Рен первыми ворвались в заднюю комнату. Кента последовал за ними и через плечо Рена оглядел картину.
В комнате было пять человек. Двое – китайцы, сомневаться не приходилось. Бизнесмены, похоже. Они сидели на коленях с одной стороны низкого обеденного стола, на котором были аккуратно разложены деньги и брикеты белого порошка в пластиковых обертках, а заодно всяческие тарелки с овощами и мясом. У торца стола сидел японец, сложив руки на коленях, и смотрел на вошедших округлившимися глазами.
Однако в комнате было еще два гайдзина – они сидели на коленях напротив китайцев. Черная женщина в белом жакете и платье до колен, и вторая – европейского вида, лет двадцати с небольшим, с черными волосами и в черном костюме.
Негритянка заговорила, и японец перевел ее слова китайцам:
– Женщина советует нам ничего не предпринимать. Ее телохранитель обо всем позаботится.
– Тетка впереди – телохранитель, – сообщил Кента Дайити.
Что-то было не так. Две женщины держались слишком уверенно.
Дайити выхватил пистолет и навел на женщину. При виде оружия Кента ощутил, как его сердце подпрыгнуло.
Дайити выстрелил – предупредительный выстрел. Кента невольно вздрогнул. Он никогда раньше не слышал звук выстрела. Громко.
Мужчины съежились и попытались спрятаться под столом. Женщины даже не дернулись.
– Одна телохранительница? – переспросил Дайити, усмехаясь. Он сделал первый ход. Вспыхнул ярко-зеленым сиянием, потом дернулся, и из него выпрыгнул призрачный клон.
Призрачный Дайити пролетел через комнату, словно живая молния, оставляя за собой след из неоново-зеленого дыма.
Телохранительница уже действовала – протянула руку к тарелке. Перевернула ее вверх дном и тем же движением метнула, и та полетела, как фрисби. В полете повернула и врезалась в лицо реального Дайити.
Он пошатнулся, и созданный им призрак исчез – ему не хватило доли секунды, чтобы добраться до телохранительницы. Она зажмурилась, когда мимо нее пронесся оставшийся от призрака дым.
Кента смотрел во все глаза. Он никогда прежде не видел, чтобы способность Дайити его подводила.
Дайити поднял пистолет, а женщина взяла со стола нож, причем взяла за лезвие. Она протянула руку, наведя рукоять ножа на плечо Дайити.
Дайити выстрелил, и нож полетел. В воздухе срикошетил, закрутился со страшной скоростью, ударился о дверной косяк позади телохранительницы и по крутой дуге перелетел через нее. Она поймала нож другой рукой и приняла в точности ту же позу, что и до того, потом секунду потрясла правой рукой.
Она пробормотала что-то на английском. У ножа, который она по-прежнему держала перед собой, была вмятина на конце.
Негритянка позади нее тоже что-то произнесла.
– Что они говорят? – спросил Дайити.
– Женщина в костюме получила разрешение нас убить, – ответил Хисока. – Но черная сказала не проливать крови.
– Надо валить, – сказал Кента.
– Зассал? – спросил Дайити. – У нас сила.
– У нее тоже, – возразил Кента.
Дайити лишь ухмыльнулся.
«Бежать нельзя, а если останемся, нам придется туго…»
Рен повел плечами и вдохнул.
По комнате пронесся ветер, и мелкие предметы потянуло к Рену. Чем больше воздуха втягивал толстяк, тем сильнее становилось всасывание.
Телохранительница пнула край низкого столика, и ветер подхватил его, помог опрокинуться. Деньги, тарелки и брикеты белого порошка соскользнули на пол и поехали к Рену.
Дайити принялся палить почем зря, но женщина не дернулась. Ее нож заблокировал пулю, летящую в сторону негритянки, и вырвался из руки; сама же телохранительница шла между пулями, даже не уклоняясь. Она схватила рукой ножку стола. Он был бы слишком тяжел, чтобы поднять, но всасывание Рена отрывало его от пола. Две пули врезались в толстое дерево.
Дайити высвободил свою способность, создав еще одного призрачного клона себя – невероятно быстрого и более сильного, чем он сам.
Женщина пнула стол, и он, крутясь в воздухе, полетел в Рена; на лету он задел и призрака. Тот лишился руки и куска торса, но развернулся к телохранительнице и помчался на нее. Однако повреждения туловища были слишком сильны, и он рассыпался в неоново-зеленую пыль в шаге от нее.
Летящий стол ударил Рена с такой силой, что тот отшатнулся назад, где стояли Кента, Хисока и другие простые члены группы.
Рен подул, и стол полетел через комнату в обратную сторону. Кенту охватило отчаяние, когда он увидел, что женщина припала к полу. Ее рука выбросилась вверх, ударила по летящему столу и изменила его направление – он полетел в сторону китайцев. Стол пролетел от них так близко, что Кента подумал, что будет как в мультиках, когда кого-то рассекают надвое, а кровь начинает литься только через несколько секунд.
Однако стол в них не попал. А женщина была слишком близко к полу, чтобы на нее серьезно подействовал ветер.
– Тяни! – крикнул Дайити.
– Нет! – попытался возразить Кента, хотя смысла в этом было мало.
Слишком поздно. Рен прекратил дуть, и это дало телохранительнице секунду на то, чтобы действовать. Она двинулась вперед, сблизившись с их группой. Дайити создал третьего призрака, который помчался к ней, но от первого удара она уклонилась.
Рен снова начал втягивать воздух. Призрак Дайити обрушил на женщину ураган атак, двигаясь вдвое быстрее, чем она, но ни один удар не достиг цели. Телохранительница сделала шаг назад и мыском своей лакированной черной туфли подкинула в воздух один из брикетов порошка. Она швырнула его, и всасывание лишь добавило скорости, когда он полетел правее Рена.
Призрак Дайити был достаточно быстр, чтобы уклониться от брикета, но сам Дайити – нет. Брикет угодил ему в лоб, и призрак вновь растворился. Женщина пнула стол, и опять-таки его подхватил поток всасываемого воздуха. Он ударил Рена по голеням, и тот упал.
Трижды она нейтрализовала и призрака, и Рена, и сделала это почти что буднично.
Дайити заорал с нетипичной для него злостью. Нетипичной, возможно, потому что прежде он никогда в драке не проигрывал.
Другие позади Кенты нажимали, продвигаясь вперед. Они что, не видели только что ход боя? Они серьезно думают, что могут тут чего-то добиться?
Но нажим остальных, продвигающихся вперед, заставил идти вперед и Кенту, а продолжать двигаться его побудила смутная, бессвязная мысль: что может с ним случиться, если он, самый рослый и самый физически сильный член группы Дайити, окажется трусом?
Мгновение спустя он понял, что это была ошибка. Призрак Дайити, который был вдвое быстрее и вдвое сильнее самого Дайити, расходуемый ресурс для нападения, не достиг ничего. Чего же смогут достичь шесть или семь юных хулиганов?
Женщина прорвалась сквозь них; каждое ее движение было идеально рассчитано так, чтобы вырубать, давить, ослеплять, парализовать, сбивать с ног. Они налетали друг на друга, теряли оружие. Она была не быстрее любого из них, не мастер боевых искусств, но в ее действиях была определенная элегантность. Ни одного лишнего движения.
Ее нога угодила Кенте в диафрагму. Когда он дернулся от удара, она положила руку ему на затылок и вбила Кенту лицом в пол.
Его зубы врезались в брикет порошка и пробили пластиковую обертку. Кента попытался встать, но женщина наступила ему на затылок и второй раз вогнала его лицом в брикет, жестко.
Кто-то еще упал на пол поблизости. Кента повернул голову, чтобы глянуть, при этом закашлялся, и вывалившийся порошок поднялся в воздух возле его лица, забившись в глаза.
Не только в глаза, но и в нос, и в рот – настолько, что Кента не мог сглотнуть.
Наркотики на Востоке не были чем-то «серьезным», даже среди банд. Кента не знал, что конкретно представляют из себя все эти порошки и субстанции. Знал только, что они плохие и, возможно, даже смертельные, если проглотить слишком много. Он попытался выплюнуть то, что во рту, но ощущение возникло, будто он глотает больше, чем выплевывает. Вес телохранительницы продолжал давить на его голову, удерживая его на месте, удушая.
На него накатил кайф, мощный и, похоже, без какого-либо потолка. Лежа лицом в грязи, в пыли, он испытал парадоксальное ощущение, будто он король всего мира.
Кайф продлился слишком недолго. Кента чувствовал, как он нарастает, а сердце колотилось все сильнее, пока словно не собралось разорваться в клочья. Подступила тошнота; он как будто хотел блевануть, но не мог.
У Кенты стала неметь левая рука. Он знал, что это значит.
Живот скрутило и захолодило одновременно. Кента подумал: «У меня ин-…»
И он оказался вне собственного тела. Он был наблюдателем, внешним агентом, без тела или разума. Он не мог мыслить. Мог лишь существовать как часть какой-то последовательности событий.
Две сущности, коммуницирующие с помощью все более коротких импульсов по мере того, как сближались. Две сущности, разворачивающиеся и сворачивающиеся сквозь реальности, сквозь множество миров одновременно. Две сущности, выпевающие концепции через среды, которые он с трудом воспринимал. Через свет, и жар, и пространство, и полураспад, и гравитацию.
И они смотрели. Смотрели на планету, гигантскую, больше из газа, чем из жидкости. Мир вечных ураганов. Там были живые существа, живые существа в множестве возможных вариаций этого мира. Раздутые мешки с газом, плывущие сквозь эти ураганы, собирающиеся при этом в калейдоскопические фигуры.
Он видел, на чем сосредотачиваются сущности, видел, как они изучают эти возможные миры, как объявляют что-то. Владение здесь. Претензия там. Территория где-то еще.
«…-фаркт».
Мысли Кенты сбились, когда приход охватил его. Его ошеломили три вещи сразу. То, что он только что увидел, что сейчас ускользало из его памяти. Его собственное тело, умирающее жестоким, непостижимым образом. Мир по ту сторону…
Он сморгнул грязь из глаз, почувствовал, что они горят, видел лишь тени, слышал лишь гул крови в ушах.
Телохранительница отступила от него, позволив ему поднять голову. Она шаталась, ее поддерживала негритянка.
Он отвел взгляд и перевернулся. Увидел толстяка Рена, стоящего на четвереньках, и лежащего ничком Дайити.
Телохранительница пришла в себя быстрей. Тут же вернула себе прежнюю уверенность.
Жестко ударила ногой Дайити в горло. Потом Рена – мыском туфли в нос.
Негритянка сказала что-то по-английски.
– О-она исключит из сделки стоимость испорченного товара, – раздался далекий голос переводчика на китайский.
Кента лежал, его грудь вздымалась. Он чувствовал себя сильнее, чувствовал, как его сердце возвращается к чему-то вроде равновесия.
Но он знал, что победить не сможет. Просто лежал, изо всех сил стараясь изображать умирающего. Тем временем китайцы собрали в мешок деньги и наркотики и подали это всё негритянке.
Она заговорила, и японец перевел:
– Она хотела бы обсудить доставку товара по пути на улицу.
Кента лежал еще долго после того, как две женщины и китайцы ушли. Он стер с лица корку из порошка – его эффекты уже ушли, покалывание и кайф давно поблекли. Что бы с ним ни произошло, наркотики сейчас почти не действовали.
Он вытер лицо рубашкой, потом проверил, что с друзьями.
Дайити – мертвый, задохнувшийся, с выпученными глазами. Рен лежал с закатившимися глазами и носом, вбитым в мозг. Кровь, однако, не вытекла дальше ноздрей.
Хисока задохнулся порошком, как чуть было не произошло с самим Кентой. Арата отчаянно втягивал воздух, но тот, похоже, не добирался до легких. В голове Рё была вмятина, его глаза смотрели в никуда. У Дзиро было перекрыто горло, примерно как у Дайити. Такэо и Сюдзи лежали мертвые, хотя видимых ран у них не было.
Все были мертвы или умирали, а кровь не пролилась. Технически.
Кента ждал, держа Арату за руку, пока тот медленно умирал. Затем выпрямился.
«Идиоты», – подумал он с оттенком гнева. Глупо было лезть в бой после того, как они увидели, на что способна та женщина. В будущем он будет осторожнее при выборе, с кем драться.
***
2 ноября 1999
Лун игрался с языками пламени у себя на ладони, наблюдая за беснующимся гигантским человекоящером.
С этой тварью сражался Элитный сэнтай[2], которому помогали герои-гайдзины. Каждые несколько минут мимо Луна кто-то пролетал, неся раненого. Луну было наплевать. Главное – выбор момента. Если он собирается это сделать, то сделает как надо.
Земля содрогнулась от цунами, и Луну пришлось ухватиться за ближайшее здание, чтобы удержаться на ногах. Героев подхватило волной, несколько зданий обрушилось.
Предвкушение боя шевелилось внутри Луна. Он ощущал чешуйки под кожей, которые буквально просились на поверхность. Глубоко внутри тело грел теплый огонек.
Вот битва, достойная его. Главный фокус – организовать все так, чтобы он не умер прежде, чем станет достаточно сильным. Это было его основное слабое место. Битва… Герои тоже по-своему тянули время. Он видел это по тому, как они движутся. Они сражались поочередно, сменяя друг друга.
Эйдолон сражался сейчас. Он метал в Левиафана энергетические шары размером с небольшие дома, и каждый из них отбрасывал эту тварь назад, срывая с нее куски шкуры и одновременно замедляя ее. Собственный гидрокинез героя отражал дистанционные атаки ящера, отклонял их вверх или в сторону. Левиафан не мог атаковать его издалека и не мог сблизиться, не пропустив мощных ударов. Он попытался сбежать, но сильнейшая команда Японии, Элитный сэнтай, встала на его пути и остановила продвижение ящера.
– Ты сражаешься?
Лун обернулся на ту, кто к нему обратилась. Женщина в желто-черном костюме Сэнтая.
– Да, – ответил он, и его голос прозвучал как громыхание. Способность давала ему дополнительную силу, крепость, регенерацию и управление огнем даже в обычной человеческой форме, но изменения в его теле повлияли и на голос.
Женщина кинула взгляд на поле боя, словно не была уверена, должна она участвовать в схватке или говорить с Луном.
– Ты янки?
– Нет.
– Ты злодей?
– Я – это я.
Все содрогнулось от очередного цунами. На этот раз вода добралась до Луна и поднялась до пояса, заставив его схватиться за карниз, чтобы не потерять равновесие. Другой рукой он схватил женщину из Сэнтая за запястье, чтобы ее не унесло.
Он чувствовал, как чешуйки под кожей шевелятся, угрожают подняться, хотят этого.
– Сумимасэн дэсита[3], – произнесла женщина, когда вода почти вся ушла.
Лун в ответ лишь невнятно буркнул.
– Почему ты здесь, в тылу?
– Я жду, – ответил он. – А ты должна драться.
– Я ничего не могу. Моя способность ранит людей, но не может ранить его. А уйти мне не дозволено.
Герои брали верх, медленно, но уверенно. Главное – медленно. А тем временем каждое цунами приносило катастрофические разрушения.
«Буду драться», – подумал Лун.
При одной этой мысли его способность включилась. Чешуйки начали расти, медленно, но верно, выстраиваясь и при этом щетинясь, как иглы морского ежа. Само предвкушение боя подпитывало способность. Когда Лун менялся, это происходило быстро, и тем быстрее, чем большую угрозу представлял противник.
Лун выпустил карниз и зашагал по залитым водой улицам в сторону Левиафана и других бойцов.
Он дал себе обещание. Он больше не проиграет. Победа – не имела значение. Но поражение? Он это не примет, не как тогда, в руках у безымянной женщины.
И сама эта мысль, эта убежденность подстегнула его способность еще больше, словно это было что-то живое, что-то иное.
Накатило еще одно цунами. Левиафан исчез в этой волне и появился в другом месте. Лун услышал звуки разрушения – это монстр принялся раздирать и разрушать нижние этажи здания, на котором устроились герои. Лун ускорил шаг, чувствуя, что чем ближе он к ящеру, тем сильней становится.
Монстр занят другими… Сейчас подходящий момент.
– Ты погибнешь! – крикнула черно-желтая женщина из Сэнтая.
«Я никогда не погибну, – подумал Лун. – Я могу упасть, но буду вставать снова и снова. Я могу спотыкаться, но буду возвращаться с удвоенной яростью».
Волны теперь накатывали чаще. Здания здесь возводились по строгим требованиям: они должны были противостоять землетрясениям и цунами, – однако этого оказалось недостаточно. Меньше минуты проходило между ударами, причем каждая следующая волна достигала дальше предыдущей, и лишь немногие здания стояли в полный рост там, где всего час назад был город.
В один из кратких моментов передышки земля внезапно содрогнулась. Лун едва не потерял равновесие. Задрав голову к ночному небу, он обнаружил, что самые высокие оставшиеся здания качаются, как пальмовые листья на ветру.
Где-то, докуда взгляд Луна в сумраке не доставал, одно из зданий раскачалось слишком сильно и обрушилось.
Эйдолон отступил, и включилась Александрия – подлетела к чудовищу вплотную и принялась избивать. Левиафан попытался скрыться под водой, но героиня разорвала дистанцию и пролетела ниже, используя свою силу и скорость для того, чтобы разделить воду и тем самым отсечь ему путь к отступлению. Очутившись на открытом воздухе, Левиафан замедлился, хотя «замедлился» – слово неподходящее. Залп Легенды угодил ему прямо в грудь, и монстр притормозил еще больше – достаточно, чтобы Александрия поймала его за хвост.
Она взмыла вверх, держа монстра за хвост. У Левиафана темная чешуя, у Александрии черный костюм – они растворились в сумраке.
Потом Левиафан упал, и сотрясение от этого удара странным образом не соотносилось с его массой. Особенно сильно среагировала вода: одна-единственная кольцевая волна прокатилась вовне, лишив область вокруг монстра всей воды абсолютно.
Лун приготовился – и вода ударила его с мощью локомотива, одновременно затаскивая вниз, удерживая, удушая.
Чешуйки пронзили кожу, сила заструилась сквозь тело, пирокинез вскипел вокруг него, разрушая поток воды, обращая ее в пар.
Героев оттолкнуло на сотню метров, но Лун уже стоял, высушивая себя жаром, а потом направился к месту битвы, где Эйдолон уже вновь дрался с Левиафаном.
Ударило еще одно цунами, почти что не дав защитникам времени восстановиться от предыдущего удара. Лун потерял равновесие, и его отнесло на десяток футов назад.
Прорастало все больше чешуек, теперь они уже росли массово. Кровь бежала по жилам вдвое быстрей обычного. Огонь пылал вокруг тела постоянно. Лун был гол, обгоревшее тряпье, в которое превратилась одежда, смыло водой, но ему было плевать. Он был в некотором смысле в свободном падении, но ожидала его не земля. Ожидал Левиафан.
Его пламя выбросилось вперед и хлестнуло по Всегубителю. Но какого-то серьезного урона не нанесло.
Лун побежал. Почти мгновенно он приспособился к своей новообретенной силе, нашел подходящий темп и ритм.
Сейчас земля содрогалась почти постоянно. Лазеры, удары Эйдолона, сотрясения от ударов Александрии, атаки Сэнтая, обстрелы других героев. Какофония шума, света и ярости.
Лун ударил Левиафана, и Левиафан ударил в ответ, переломав ему кости и раздавив внутренние органы.
Он почти отключился, но злость взяла верх. Он с трудом поднялся на ноги и обнаружил, что бедренная кость расколота надвое. Он встал на колено, перенеся на него вес тела, вторую ногу опустил на землю, впился когтистыми пальцами в асфальт и послал во Всегубителя непрерывную струю огня.
Левиафан хлестнул хвостом и швырнул его наземь.
Но Лун знал, что достиг критической точки. Его нога уже регенерировала, изменения происходили все быстрей. Он остановился, взялся за ногу и привел кости в более-менее правильное положение, чтобы они могли срастись.
«Каждый, кто встанет на моем пути, заплатит вдвое», – подумал он.
Человек из Сэнтая, одетый в фиолетовое и зеленое, протянул ему руку. Лун его проигнорировал и встал сам. Вновь выпустил струю огня, но теперь цвет ее был ближе к синему, чем к красному.
Сэнтай присоединился к нему, воины добавили свою стрельбу к его. У них был кто-то, кто массово производил их доспехи и оружие: каждый воин имел лазерный пистолет на запястье и ружье на бедре. Человек шестнадцать-семнадцать открыли огонь из обоих оружий одновременно.
Получив попадания, Левиафан развернулся. Некоторые члены Сэнтая применили способности, чтобы смягчить или отразить налетевший водяной клинок.
Левиафан понесся на них. Лун шагнул вперед, чтобы встретить этого здоровяка, и вызывающе взревел.
Он был недостаточно силен. Левиафан отшвырнул его в сторону, и Лун покатился. Оперся о землю когтистыми руками и ногами, после чего вновь понесся вперед, низкими прыжками преодолевая воду, которая людям была по колено. А Луну – едва до середины икр.
Он смог уцепиться за мелкие раны на спине и плечах Левиафана. Отродье двинулось с места, и водяное эхо, повторяющее его движения, врезалось в Луна. Недостаточно сильно, чтобы сбить его.
Ударившей затем волны тоже оказалось недостаточно, как и скорости самого Левиафана, когда он поплыл. Лун впивался глубже, разрывал когтями плоть. Чем глубже в тело Левиафана, тем тверже была плоть, а ихор делал ее скользкой.
Лун взревел и, накалившись с ног до головы, стал пробиваться еще глубже. Если мускулы Левиафана тверды как сталь, что ж, Лун раскалится настолько, чтобы расплавить сталь.
Левиафан всплыл на поверхность, и Лун добрался до шеи монстра. Попытался обхватить ее, и его рука сместилась, перестроилась, стала чуть длиннее. Ноги и когти Луна тоже росли.
«Сильнее, больше». Другой человек, возможно, испугался бы того, чем он становился, но Лун лишь ощущал продолжение свободного падения. Свобода.
Левиафан стряхнул его, но Лун без труда приземлился на ноги. Его рот натянулся, открылся шире, чем должен был, четыре отдельных его части разминались, острились зубами, а родные губы Луна оставались где-то глубоко внутри, измененные.
Вода кипела и испарялась вокруг голеней Луна, стоящего настолько прямо, насколько он был способен. Он изменялся еще больше, плечи становились шире, грудь бугрилась мускулами. Ему пришлось опустить когтистые руки на землю, чтобы удержать равновесие. Его чувства сфокусировались на Левиафане, словно лазер, впитывая всё, даже тихое поскрипывание движений монстра и мускулов Сэнтаев, а также бесконечно тихое шипение ихора, пузырящегося в ранах Левиафана.
Земля дрожала постоянно, и настолько сильно, что местные герои, похоже, больше думали о ландшафте, чем о Левиафане.
Раздался треск, и Лун невольно вспомнил тот выстрел Дайити больше двух лет назад. Громкий звук, неправильный звук.
Земля под ногами сдвинулась. Герои рассыпались в поисках укрытий, стали спасаться сами и спасать своих друзей, нахлынула вода. Лун лишь вбил когтистые ноги в землю, не обращая внимания ни на воду, ни на обломки, ни на проплывающих мимо него людей.
Левиафан понесся на него.
«Теперь он не может меня игнорировать», – подумал Лун. Он был вполовину ниже Левиафана, но этого было достаточно. Огонь против воды, коготь против когтя. Левиафан бил сильней, но Лун быстрей регенерировал. Каждая секунда боя, когда Левиафан не разрывал его надвое, шла Луну в плюс.
По земле прошла широкая трещина, и Лун услышал грохот заполняющей ее воды. Суша разошлась, и океанская вода вливалась в разлом с многомильного расстояния.
Левиафан попытался подтянуть Луна ближе к расщелине, несомненно, желая сражаться в этой кипящей бездне. Лун крепче уперся ногами в землю и сопротивлялся.
Тут же рядом оказалась Александрия. Она стала помогать, не подпускать Левиафана к расщелине. Отогнала монстра назад и тем самым дала Луну передышку.
Она произнесла что-то на английском, но Лун не знал этого языка. Других, кто говорил бы по-китайски или по-японски, уже не было. Кого смогли, эвакуировали, кого не смогли, оставили тонуть. Остались лишь самые неукротимые, и пока что Лун был в их числе. Те дрались, чтобы не дать Левиафану бесноваться и дальше, не дать ему продолжать в том же духе, пока он не сотрет с лица Земли всю Японию. Лун просто дрался.
Дрался минуты, часы. Продолжал драться, когда за спиной у него выросли четыре крыла, когда он раскалился настолько, что подобная стали плоть под самой кожей Левиафана обугливалась и обращалась в пепел от одной лишь его близости. Когда он стал больше Левиафана, когда даже Александрия не решалась слишком приблизиться.
В этот неясный промежуток времени Лун был королем всего мира.
Однако он начал слабеть. Мелкие герои ушли, помогали другим эвакуироваться, или их смыло, а крупные держались на расстоянии.
А Луну нечем было подпитывать свою силу. Он сражался в битве десятикратно масштабней всех тех, в которых он участвовал прежде, и сила его покидала.
Земля под ними двоими исчезла, ее клочки утянуло под волны, и теперь Лун дрался с Левиафаном в родной среде монстра.
На миг он подумал, что погибнет. Однако Левиафан, раненый, разорвал дистанцию и скрылся в океанских глубинах.
Лун лишь погружался, слишком тяжелый, чтобы плыть, слабеющий с каждой секундой, когда сила покидала его. Бой был закончен.
Он ожидал испытать удовлетворение, но знал, что не нанес смертельного удара, что был очень, очень далек от этого, несмотря на то что нанес больше урона, чем кто бы то ни было за многие годы.
Его врага невозможно было убить. Лун превратился в нечто более ужасающее, чем Всегубитель, но некому было на это посмотреть. Некому было признать его, уважать его, бояться его.
Он тонул, испытывая нечто вроде отчаяния. Слишком усталый, чтобы двигаться, он коснулся дна.
Александрия отыскала его в глубинах и подняла на поверхность.
***
13 августа 2002
Стены тюрьмы КСИ нависали над ним.
Лун кипел от злости, однако способность отвернулась от него. Он мерил камеру шагами, стучал кулаками по стенам, жег своей способностью бетон. Все вокруг него было испещрено ранами, отмечающими его периодические выплески.
Раньше его держали в обычных камерах. Для них это было непрекращающимся уроком. Лун обнаружил, что для выживания в тюрьмах вроде этой надо быть настоящим монстром, поэтому он склонил голову перед одним из боссов. Когда босс обнаружил, на что Лун способен, он атаковал другого тюремного лидера. Последовавшая за этим война привела к тому, что Луна поместили под более строгую охрану. Так его держали, пока он не напал на человека, приносившего ему еду. Он чуть было не сбежал, но Тон Лин Та, ни разу не показавшаяся ему на глаза, заточила его в каменную скалу.
Три года с тех пор, как он дрался с Левиафаном. Два года с тех пор, как он и его мать переехали сюда, в Чаоху. Год и восемь месяцев с тех пор, как его арестовал «Янгбан».
Год и четыре месяца с тех пор, как Тон Лин Та засадила его в эту яму, и все это время шла одна и та же рутина. Дважды в день он получал две упаковки с едой. Каждый день он вышагивал по камере, пытаясь достучаться до своих способностей, но обнаруживая, что они недосягаемы. Он дергался, кипел, орал, думал, не сходит ли он с ума от одиночества. Иногда шел дождь, и он оказывался по колено в воде. Иногда было так холодно, что он не мог спать. И всегда он был здесь, в яме настолько глубокой, что, когда он вытягивал руку вверх, жерло казалось не больше размера ладони.
Каждые семь дней Тон Лин Та применяла свою способность к стенам. Пол она не трогала, но стены вытирались начисто; ее умение управлять камнем превращало четыре немыслимо высокие стены камеры Луна в идеально гладкие поверхности. Она впитывала любой мусор, остававшийся от его обедов, любых зверьков, случайно свалившихся в яму, и все отходы Луна, которые он привычно оставлял в одном из углов камеры.
Каждые четырнадцать дней, как по часам, «Янгбан» открывал переговоры.
Лун ждал – ждал, когда Тон Лин Та применит свою способность. Он видел, как, подобно кругу по воде, ее эффект движется вниз по стенам камеры. Добравшись до основания стены, он продолжал двигаться по полу.
Лун не сопротивлялся, когда земля накатила на его ноги и сковала их от колена и ниже.
Они появились – паря, спустились сверху. На этот раз двое. Их не смутило ни отсутствие одежды у Луна, ни его космы. На них была одинаковая форма: красные пиджаки и брюки, а также закрывающие уши красные маски, из-за которых лица выглядели гротескно крупными самоцветами без какого-либо выражения.
На каждом их плече было по цифре. Один-шесть и два-семь. С этими он прежде не встречался. Никаких имен. Никаких личностей.
– Ты к нам присоединишься?
Всегда одни и те же вопросы, всегда на китайском. Он не ответил.
– К тебе подходили американские герои. Какие сделки вы заключили?
И вновь он не ответил. Он уже пытался говорить им правду – что он тогда сказал героям отстать от него. Всегубители не могут умереть. Сражаться с ними бессмысленно. Дважды они подступались к нему с более заманчивыми предложениями, предлагая ему целый мир, но оба раза он им отказывал. Он подумывал принять их третье предложение, но как раз тогда он вместе с матерью переехал в штаты КСИ и потерял контакт с американцами.
Не то чтобы это его заботило.
– Ты будешь оставаться здесь, пока не ответишь на наши вопросы.
– Я присоединюсь, – сказал он им.
Они переглянулись.
Он шевельнул рукой и заметил, что они дернулись. Они бы горели так же плохо, как уже доводилось другим членам «Янгбана», но все равно они его боялись.
От этого он почувствовал себя лучше, чем от чего бы то ни было еще за эти долгие месяцы.
– «Янгбан» – это решение, – произнес более высокий из пары. – Ты согласен, что это так?
– Нет, – ответил Лун.
– Очень жаль.
– Я хочу выбраться отсюда, – сказал им Лун. – И только. Если я должен встать на колени, я встану.
– Мы должны услышать правильные ответы, прежде чем сможем продвинуться дальше. Мы придем снова через две недели и снова зададим вопросы. Если ты дашь нам ответы, которые нам нужны, мы сможем перейти к следующему шагу.
«И будете продолжать эту цепь вопросов и процедур, пока я не ошибусь, – подумал Лун. – Будете меня ломать и промывать мозги, пока я не стану одним из вас».
Что хуже всего, они заберут его способности, большую их часть, и взамен дадут ему другие. Вот почему они посадили его в тюрьму, вот почему пытаются его сломить.
Он рискнет и примет их предложение. Будет делать все, что они от него потребуют, а потом убьет всех, кого понадобится, и сбежит.
***
23 марта 2011
С каждым поражением приходит соответствующий взлет.
– «Азиаццки плохие парни» – дерьмовое название, – сказала Бакуда.
Лун никак не отреагировал, просто смотрел на нее.
– Просто сообщаю.
– Так называлась группировка, в которую я вошел, когда приехал в Америку.
– Понимаешь, в это я как раз и не могу въехать. Ты крутой, отлично. Ты прощупал почву, наехал на целую команду местных героев и ушел оттуда на своих двоих. Так?
– Я дрался с Оружейником, Неустрашимым, Мисс Милицией, Темпом, Непокорной, Натиском и Батарейкой, – сказал Лун. – Да.
– Но при этом ты мелкая рыбешка. Ты получил такую силищу, и что ты можешь с ее помощью показать?
– Страх, – ответил он.
– Я тебя не боюсь, – заявила Бакуда. Ее светло-синие глаза твердо смотрели на Луна.
– Будешь, – заверил он ее.
Она пожала плечами. Принялась ходить взад-вперед, разглядывая дом. Две шлюхи Луна сидели на диване, явно чувствуя себя не в своей тарелке, словно не знали, как держаться, какую позу принять.
– Есть два вида страха, Бакуда, – сказал Лун. – Первый – обычный. Страх перед неизвестным. Страх сомнений.
– Угу, – согласилась она. Лун чувствовал, что привлек ее внимание.
– Это страх неотвеченных вопросов. Если я буду с ним драться, то выиграю? Как он собирается меня достать? Кто или что он такое?
– А второй вид?
– Страх перед известным. Перед реальностью. Если я буду с ним драться, я проиграю. Я знаю его, и мне страшно быть рядом с ним. Я знаю, что он причинит мне боль, и я знаю, что это будет худшая боль, какую только можно вообразить.
Бакуда не ответила.
– Я обнаружил, что первый страх – слабый. Он ломается. Он прекращается, когда ты находишь ответы, когда тебя поддерживают другие. Но второй? Это страх, который подпитывает сам себя. Это болезнь, и он лишь становится сильней, когда ты борешься с ним и проигрываешь. Я расположился здесь, чтобы породить страх этого рода. Местные знают меня. Тех, кого я хочу видеть в своей банде, я беру. Мое влияние растет, и враги знают, что дорогу мне лучше не пересекать, потому что я всегда нахожу способ отомстить.
– Но «Азиаццки плохие парни»?
– Напоминание моим врагам, что я сделал прежде, что я могу сделать еще раз.
Бакуда нахмурилась.
– Я победил много банд, много группировок. В некоторых были люди со способностями, в других нет. Некоторых я рекрутировал. Например, Они Ли. Остальных убил.
– И герои тебя не остановили?
– С точки зрения героев, я – палка о двух концах. Они меня боятся. Они знают, на что я способен, когда ситуация этого требует, они знают, что я слишком силен, чтобы победить меня всей группой. Пока что я выжидаю. Они меня не трогают, потому что единственная агрессия от меня, которую они видят, направлена на других преступников, а я пока коплю силы и репутацию.
– А то, что ты, полукровка, рекрутировал меня, полукровку, и создал банду из дохренильона разных рас, – это ничуть не фрейдизм, никак не связано с какими-нибудь детскими проблемами.
– Нет, – буркнул Лун.
Бакуда лишь улыбнулась.
– А что будет дальше?
– У меня есть враги, – задумчиво произнес Лун. – Те, кто меня принизили, те, кто победили.
– Вроде Левиафана?
Лун покачал головой.
– Левиафана как врага я побил, если его вообще можно назвать врагом. Это стихийное бедствие. Нет, я о других врагах, о старых и новых оскорблениях. Я одолею по очереди каждого из них, и тогда я буду править.
«Женщина в костюме, «Янгбан»».
– Так мелко. И ты хочешь, чтобы я тебе помогала?
– Ты будешь мне помогать, – ответил Лун. – Потому что ты думаешь так же, как я. В смысле силы и страха.
Бакуда села на край дивана. Две шлюхи отодвинулись.
Она на это улыбнулась.
– Ладно. Я в деле.
***
14 июля 2011
– …В общих чертах это всё, – произнесла Амелия.
Лун наблюдал, как меняется лицо Учителя, когда тот обдумывал услышанное. Этот человек выглядел таким обыкновенным, таким неприметным. Подумать только – на самом деле он был одним из самых выдающихся криминальных боссов, пока герои не состряпали против него обвинения.
– Я, может, не совсем правильно все объяснила, – добавила Амелия. – Как работает моя способность, трудно интерпретировать. Но мне кажется, что я разобралась.
– Я могу понять, что для тебя это все осмысленно, – сказал Учитель. – Но те из нас, у кого нет понимания касательно этих сущностей, дарующих способности, не имеют и достаточно твердых оснований, на которых смогли бы построить это понимание.
Амелия нахмурилась.
Учитель покачал головой.
– К тому же в твоей логике есть пробелы. Всегубители?
– Не вижу, как они вписываются, – признала Амелия.
– Шаг вперед в развитии?
– Нет, – Амелия покачала головой.
– Тогда шаг назад?
– Нет. Во всяком случае, я так не думаю. Что-то абсолютно другое.
– Говоря откровенно, – заметил Учитель, – даже не знаю, на что надеяться: что ты права или нет.
– И то, и другое, – ответила Амелия. – Все плохо, но мы хотя бы знаем, насколько плохо.
– И при этом ничего не можем поделать, пока кто-нибудь нас не выпустит, – добавил Учитель.
Амелия нахмурилась. Сидя на краю койки Маркиза, она оперлась локтями на колени. Пластик от этого движения зашуршал. Татуировщик, работающий над ее руками, раздобыл пластиковые листки от продуктовых пайков, спускаемых к ним по шахтам, и теперь, простерилизовав их, приклеил на нужное место. Под пластиком смутно виднелись свежие татуировки и раздраженная кожа вокруг них.
Панацея жаловалась, как это глупо, ведь она не может заболеть; однако у каждого художника есть свои правила и бзики, и Маркиз велел ей смириться с ними.
– Что ж, – произнес Маркиз, – у нас есть пища для размышлений. Я бы предложил попытаться сбежать, учитывая, как все серьезно, но мы все знаем, как это обычно заканчивается.
– Да уж, – согласился Учитель. – Наш уговор в силе? Вы не будете заменять моих стоматологов и врачей?
– Такого уговора не было, – укоризненно ответил Маркиз. – Мы сбавим цены. Небольшая конкуренция поможет твоим работникам оставаться честными.
Учитель нахмурил брови.
– Это лучшее предложение, какое я могу…
Маркиз прервался на полуфразе. Лун обернулся и увидел на входе в камеру Щеголя.
– Эй, босс, – сказал Щеголь.
– В чем дело? – спросил Маркиз[4].
Щеголь посмотрел на него с любопытством, потом снова повернулся к Маркизу.
– Большие новости. По телевизору.
Лун неторопливо спустился к телевизорам. Маркиз, Щеголь и Амелия тоже спустились и присоединились к толпе, уже собравшейся посмотреть. Редкое событие: все работающие телевизоры показывали одно и то же.
«Лишь наши совместные усилия сегодня вечером позволили остановить Александрию прежде, чем она нанесла еще больший урон».
– Что случилось? – спросила Амелия. Лун приблизился к ней, и она кинула на него нервный взгляд.
– Александрия скопытилась, – ответил ей Головня.
Эти слова заставили каждого из новоприбывших повернуться к телеэкрану.
«…узнали Тейлор Хиберт. Она – это Рой, как выяснилось всего неделю назад в ходе неоднозначного столкновения в школе – столкновения, которое приказала осуществить Александрия. Тейлор Хиберт сыграла решающую роль в том, чтобы остановить Александрию в критический момент, и завершила бой».
– Твою мать, не может быть, – вырвалось у Панацеи.
Лун хранил молчание.
– Это ведь она тебя арестовала, да? – спросил Головня, обернувшись через плечо на Луна.
– Нет, – ответил Лун. – Мы с ней дважды дрались, но арестовали меня другие.
– Но она тебя побила? – продолжил Головня.
– Тихо, Гол, – обратился к нему Маркиз.
«…Он отмечает перемены, и он отмечает шаг вперед. Шанс сражаться со Всегубителями и другими угрозами без саботажа, без тревоги о том, кто стоит бок о бок с нами и о том, не порочны ли наши лидеры».
– Я один думаю, что у нас правда должен появиться шанс на апелляцию? – спросил кто-то в толпе. – Если организация такая угрёбищная, аресты не должны считаться.
– О да, – язвительно ответил Маркиз. – Я абсолютно уверен, что Протекторат извинится перед обществом, а потом откроет двери Птичьей клетки и выпустит нас всех на волю.
«…И надежду. Мы исследовали портал в другой мир и убедились, что там есть ресурсы и даже убежище, возможность эвакуироваться туда во времена бедствий. И появление новых союзников, какими бы невероятными они ни казались».
Панацея во все глаза смотрела, как девушка на телеэкране по знаку Шевалье шагнула вперед. Она сняла черную робу и штаны, выданные ей ОПП, и под ними оказался светло-серый костюм.
Амелия прижала руки ко рту.
Маркиз кинул на нее взгляд. Лун оценил этот взгляд. Две девушки – две стороны одной монеты.
Лун неотрывно смотрел на новую героиню, потом прищурил глаза.
«Я совершала поступки, достойные осуждения. Не буду это отрицать, не буду делать вид, что я не говорила и не делала ничего плохого. По всем законам я должна отправиться в тюрьму. Возможно, я отбуду наказание, если суд так решит. Не буду противиться».
– Это ободряет? – шепотом спросил Учитель.
Лун повернулся, поняв, что Учитель обращается к нему.
– С чего бы?
– Ты проиграл ей, но она достаточно сильна, чтобы победить Александрию. Это смягчает удар по твоему эго?
– Я проиграл один раз, – ответил Лун. – Из-за грязного приема, но поражение есть поражение. Отдаю ей должное.
– Мм, – без слов ответил Учитель.
Девушка тем временем продолжила:
«Я захватила территорию в Броктон-Бее. Я возглавляла местных злодеев, и мы победили всех, кто сюда являлся. Мое положение было надежным. У меня было богатство, дружба, любовь и уважение. Люди полагались на меня. Это было все, чего я когда-либо желала, хоть и не совсем в таком виде, как я себе представляла изначально. Я могла остаться и чувствовать себя вполне уютно. Однако есть вещи более масштабные. Более важные».
– Раньше она была сильней, – вслух высказал Лун то, что думал.
– Обладала большей властью? Вероятно, – ответил Учитель. – Сильнее? Не уверен.
Лун покачал головой.
«Я верю в идею нового ОПП, о котором говорит Шевалье. Я верю в нее настолько сильно, что была готова сдаться и предпринять все действия, чтобы воплотить ее в жизнь. Готова оставить все, что у меня было. Если мне придется сперва отбыть тюремный срок, так тому и быть. Если мне предстоит отправиться в Птичью клетку… Надеюсь, до этого не дойдет. Но, во всяком случае, я могу сказать себе, что, когда суперзлодей делает такой шаг, это, возможно, убедит других вернуться. Это изменит взгляды героев, махнувших рукой на ОПП по тем или иным причинам».
– Благородно, – произнес Маркиз. – И в то же время глупо. Однако грань между благородством и глупостью очень тонка, а иногда вовсе лишь вопрос точки зрения.
– Тут я с тобой, возможно, соглашусь, – пробурчал Лун.
– Я приложу все усилия, чтобы увидеть в этом, что-то, помимо завуалированного оскорбления, – сказал Маркиз.
«Вот чего я хочу превыше всего. Если у меня будет возможность, я буду служить людям. Как я сражалась с Левиафаном, с «Орденом кровавой девятки» и другим злом, так же я буду сражаться до последнего вздоха, чтобы защищать вас всех. Когда… Когда и если я займусь этой работой, зовите меня «Шелкопряда»».
Трансляция завершилась. Дальше ведущие новостей принялись обсуждать последствия и обсасывать детали.
Этот шум перекрыло пение, разнесшееся по всей Птичьей клетке. Реквием.
«Та девчонка с желтыми перьями, которая была в машине», – подумал Лун.
– Это по Александрии, полагаю, – произнес Маркиз. – Думаю, это не заслуженно, однако могу себе представить, что Люстрация дала своему блоку хороший повод почитать эту женщину.
– И подумать не мог, что тебе это не безразлично, – прокомментировал Учитель.
– На самом деле безразлично, – ответил Маркиз. – Но я очень уважаю людей, придерживающихся определенных устоев, какими бы они ни были, и очень не уважаю предателей и тряпок.
– Вроде этой новой «Шелкопряды»? – спросил Учитель.
– Здесь я прислушаюсь к мнению дочери. Она знала Шелкопряду.
Амелия нахмурилась.
– Она… и то, и другое? Она держится своего собственного морального кодекса, даже если это сделало ее предательницей.
– Ясно, – задумчиво произнес Маркиз, потирая подбородок.
Лун нахмурился. Сплошная белиберда, и к тому же бессмысленная. Все это было там, а здесь – это здесь.
– На пару слов, Лун? – предложил Учитель.
Лун кивнул. Что угодно, лишь бы избавиться от этого невыносимого трепа на тему морали и от пения. В его камере будет ненамного легче, но хотя бы чуть тише.
Они зашагали прочь, однако Учитель направился к выходу из блока Маркиза, а не к камере Луна.
– Полагаю, я могу быть полезен для тебя, – сказал Учитель.
– Тебе нечего мне дать, – ответил Лун. Даже намек заставил его ощетиниться.
– Ты ведь знаешь, как работает моя способность, да?
– Ты делаешь других умней.
– Я обращаю других в низших Мыслителей, в Механиков.
– Ценой их независимости.
– Да.
– Не в моем вкусе, – покачал головой Лун.
– У тебя есть сила, хорошие инстинкты первобытного уровня и безграничный потенциал. И тем не менее ты постоянно терпел неудачи. Ты ведь в итоге здесь.
– Как и ты, – огрызнулся Лун.
– Я к этому и веду, – кивнул Учитель. – Подумай об этом немного. Мы уже почти пришли в мой блок.
– Тебя схватили, потому что тебе не хватало мускулов, – сказал Лун. – Меня схватили, потому что…
Луну не понравилось то, что здесь явно подразумевалось. Потому что ему не хватало мозгов?
– Потому что у тебя были некомпетентные подручные, – закончил за него Учитель. – Они обострили распрю с героями до состояния войны, в результате которой ты и оказался заточен, а сами бросили тебя пожинать последствия. И, более апропо к нашей беседе – потому что у твоей способности есть недостаток. Она требует определенного психологического состояния.
– Да.
– Амелия, девочка Маркиза, не сможет это исправить.
– Я бы и сам ей не позволил, – произнес Лун.
– Потому что это включает вмешательство в твой мозг, – сказал Учитель. – Мое предложение… менее инвазивное. Мы можем разрушить этот барьер, дать тебе возможность контролировать, когда меняться.
– Ценой потери личности, – добавил Лун. – Нет.
– Ценой временной потери силы воли, – поправил его Учитель. Затем вытянул руку, жестом пригласив Луна в свой блок.
В тюремном блоке, где главенствовал Учитель, не было разговоров. Обитатели были чистыми, опрятными и ухоженными. Некоторые, похоже, функционировали – самостоятельно читали или смотрели телевизор. Другие были более калечными. Лун видел, как один из них раскачивается на месте, выстукивая пальцами что-то на столе. Другой ходил маленькими кругами.
– Мое групповое мышление, – пояснил Учитель. – Заверяю, тебя я чему-то настолько серьезному подвергать не стану. Мы копнем достаточно глубоко, чтобы открыть истинную природу твоей способности, и достаточно быстро, чтобы ты не испытал худших побочных эффектов. Затем мы с помощью, по сути, гипноза раскроем твою способность в том виде, в каком она должна быть, по сути, устроим второй триггер. Если Амелия права, то существо, дающее тебе силу, будет сопротивляться… но эту проблему мы обойдем.
Лун нахмурился.
– Нет смысла.
– Есть самый глубокий смысл! Пойдем. Я тебе покажу. Но сначала ты должен мне сказать: ты и Маркиз друзья?
Лун покачал головой.
– Значит, сотоварищи.
Это Лун обдумал. В английском иногда попадались слова, в которых он по-прежнему был не вполне уверен.
– Да.
– В таком случае, сохранишь ли ты это в секрете? – спросил Учитель.
– Сохраню в секрете, – пообещал Лун.
– Ладно, ладно, – Учитель подвел Луна к одному из телевизоров в ряду. – Плут?
Лун выгнул бровь. Плут… Это имя казалось смутно знакомым. Но – неважно.
– Подключись, – велел Учитель.
Плут протянул руку к выключателю на телевизоре и стал включать-выключать его с очень специфическими паузами. Код.
Последовательность еще продолжалась, когда Учитель сказал:
– Стой. Оставь включенным.
На экране появилось лицо. Изображение было зернистым, мигающим. На лице была татуировка в виде креста.
– Лун, познакомься со Святым, – произнес Учитель.
Лун не ответил.
– Он говорит, когда мы даем ему повод говорить, – пояснил Учитель. – Но я, возможно, со слишком большим энтузиазмом искал способ связаться с внешним миром и рассердил его. Святой объяснил, что произошло. ОПП показал ему снаряжение Дракон, спросил, может ли он реквизировать его, и Святой изыскал возможность установить скрытый бэкдор. У него есть канал внутрь, он может наблюдать, но наш канал наружу, мягко говоря, неважный.
– Для меня это ничего не значит.
– Это значит очень многое, – возразил Учитель. – Святой может видеть то, что видит Дракон, даже если он отгорожен от самой Птичьей клетки, когда Дракон занята где-то в другом месте. Это дает нам возможность передать что-то, кодированное сообщение. Программа, с помощью которой Дракон наблюдает за нами каждую секунду, отслеживает активность наших телевизоров. Включай-выключай их, делай это достаточно систематично, и появятся закономерности, которые может наблюдать Святой. Это позволяет нам координироваться. Он не может нас выручить, не может опустошить Птичью клетку, но что-нибудь мы могли бы сделать. Могли бы связаться с внешним миром, а с той гипотезой, которую выдвинула Амели… Что ж, эта информация способна изменить мир, тебе не кажется?
Лун промолчал.
– Альтернатива, Лун, в том, что мы распечатаем твою способность и воспользуемся другой информацией, которую Святой собрал с помощью бэкдора. Чтобы выбраться из Птичьей клетки.
– Сбежать?
Учитель покачал головой.
– Будем ждать, пока ситуация не деградирует настолько, что они сами будут готовы открыть двери и выпустить нас – ради помощи, которую мы можем им дать. У Дракон есть файлы, где выписаны подобные варианты развития событий.
– Нас они на свободу не выпустят, – сказал Лун. – Настоящих монстров – нет.
– Вероятно, да. Вопрос вот в чем: рискнем ли мы или отыщем толику утешения в знании, что, возможно, мы сберегли для мира немало горя и сохранили статус-кво? Существующее положение дел, если ты незнаком с этим конкретным выражением.
Лун скрестил руки.
– Я не испытываю привязанности к нынешнему положению дел.
– Значит, ты согласен? Я должен сказать Святому похоронить информацию и, возможно, подтолкнуть события в нужных местах, если это будет означать, что мы сможем освободиться?
Лун кивнул.
– А твоя способность? Если я…
– Мою способность ты оставишь в покое, – перебил его Лун. – Достаточно. Если тебе понадобится телохранитель на время после того, как мы выберемся на свободу, он у тебя будет. Пока что я буду хранить твой секрет насчет этого Святого.
– Жаль, – произнес Учитель. – Но твое предложение я приму. К тому времени, когда это все осуществится, в моем распоряжении будет маленькая армия из паралюдей. Некоторые из них будут… под моим воздействием, но я предпочел бы дополнять мой ум твоими дикими инстинктами, чем видеть тебя моим рабом.
– Если ты попытаешься, я тебя убью, – ответил Лун. – Ты применяешь ко мне свою способность – я гарантирую, что ты подохнешь.
– Вот и отлично, – произнес Учитель и улыбнулся. – Тогда я велю Плуту передать Святому послание. Мы удалим записи Дракон об этом разговоре, как и обо всех случаях, когда Амелия говорила об этих сущностях, которые дают способности. И возможно, мы отправим ему одну просьбу. У меня сохранены приличные денежные суммы. Этого должно хватить, чтобы убедить Святого запустить кое-какие процессы в надежде на то, что ситуация достаточно прокиснет, чтобы они, возможно, открыли двери Птичьей клетки.
Лун кивнул.
– Делай что хочешь. Меня заботит только наш уговор. Я выхожу на свободу, потом какое-то время тебе помогаю. Все остальное для меня не важно.
– Очень хорошо, – Учитель протянул руку, и Лун ее пожал.
Потом развернулся уходить.
Как и с «Янгбаном», с Учителем он останется ровно до тех пор, когда получит то, что ему нужно: свободу. А потом этот человек умрет.
Женщина в черном костюме, «Янгбан», Рой, теперь еще и Учитель. Люди, которым он отомстит когда-нибудь. Люди, смотревшие на него свысока, пытавшиеся им манипулировать.
Он ощущал, как способность колышется под кожей. Прежде чем встать против Левиафана, он выжидал несколько часов; тогда он сражался дольше, чем когда бы то ни было. Теперь. Когда он знал, что может отсюда выбраться… Сила будет копиться года два.
Масштаб событий, о которых говорил Учитель? На которые намекала Амелия? Страх и мощь за пределами всего, что он когда-либо испытывал, безграничная свобода. От одной этой мысли Луном овладело возбуждение, какого он не испытывал очень давно.
Лун вернулся в тюремный блок Маркиза. Маркиз и Амелия сидели за столом, пили зеленый чай и беседовали.
Маркиз кинул взгляд на Луна и, не спрашивая, налил еще одну кружку зеленого чая. Указал жестом на скамью напротив и пустил кружку по столу в направлении Луна.
Приятие. Эта мысль застала Луна врасплох. У него было здесь свое место, как странно это ни выглядело, какими бы разными ни были он и Маркиз.
Бакуда высмеивала его за то, что он искал нечто вроде уз с другими людьми, что он набрал свою банду, чтобы заполнить пустоту. В то же время он вспоминал об ограничениях, с которыми сталкивался в юности в школе, о радости бунта, о «Янгбане» и обо всем, что они угрожали у него отнять.
Если и существует золотая середина между безусловным приятием и конформизмом, то это она и есть?
– Маркиз, – осторожно произнес Лун.
– Хм? – Маркиз шевельнул бровью.
«Учитель старается подорвать все, к чему стремишься ты и твоя дочь», – подумал Лун.
– Хороший чай. Спасибо.
– Всегда пожалуйста, – ответил Маркиз рассеянно.
[1] Гайдзин – (яп.) «иностранец».
[2] Сэнтай (яп. 戦隊) – дословно «боевая группа». Может использоваться в значениях «рота», «эскадрилья», «отряд», «крыло» и т.п.
[3] Сумимасэн дэсита – (яп.) «извините (за доставленное беспокойство)».
[4] Подозреваю, что здесь опечатка, имеется в виду Лун.