УНИЧТОЖЕНИЕ 27. ИНТЕРЛЮДИЯ А
24 июня 2013, настоящее время
– Он возвращается, – сообщила Гластиг Уэнье своим хором голосов. Похоже, сейчас в нем было меньше голосов, чем прежде? Она была мокрая как мышь, так как только что поднялась из-под воды, однако за ней уже ухаживал призрак – вытягивал влагу и свивал ее в кольца и ленты, которые тянулись вокруг королевы фей и других призраков.
Эйдолон смотрел на горизонт. Он чувствовал сдвиг в давлении воздуха, видел смещения в облаках и воде. Сайон был не крупнее среднего человека, но мир словно реагировал на его присутствие.
– Знаю, – запоздало ответил Эйдолон.
Под ними загрохотало. Нефтяная платформа, не рассчитанная стоять на двух опорах, разваливалась под собственной тяжестью. Эйдолон почувствовал, как его пульс ускоряется; вопреки всему им владело возбуждение.
Возбуждение, отчаяние, надежда, безнадежность. Он понятия не имел, что делать.
У него была миссия.
Он никогда не был из тех, кто барабанит пальцами, ходит взад-вперед или грызет ногти. У него не было подобных привычек.
Эйдолон на краткое время закрыл глаза, отпуская сенсорную способность. И сразу как будто что-то вспухло внутри него, заняв все доступное место, – это закрепилась другая способность. Нечто оборонительное. Его окружил невидимый пузырь, привязанный к другой способности. Телепортации.
Это была сильная защита против нацеленных атак, но она не поможет против чего-то достаточно неизбирательного. Также он обладал способностью к созданию материи, которую, возможно, стоило опробовать, и способностью к искажению плотности, которая, возможно, будет отражать удары, одновременно позволяя ему стоять на воздухе.
Эйдолону не хотелось отпускать ни одну из них. Обе давали возможности, варианты. Искривление времени и пространства, как правило, оказывается эффективным, значит, такую атакующую способность полезно иметь под рукой. Способность к искажению плотности была важна, так как позволяла ему держаться в небе.
Полет был чрезвычайно важен, однако его доступ к этой способности был все меньше и меньше.
– Я могу чем-то помочь, первосвященник?
Он открыл глаза. Первосвященник.
– Мне нужно больше способностей, чем сейчас есть. В моей обороне дыра. Чтобы ее закрыть, я должен отказаться либо от атакующей способности, либо от полета.
– Нет проблем. Я тебя понесу.
Он заколебался.
– Отпусти полет, – сказала Гластиг Уэнье. – Я тебя поймаю.
Эйдолон кинул взгляд вниз и не смог различить отдельные волны. Не из-за тумана, который все еще оставался после дезинтегрирующего сияния Сайона, а из-за расстояния. Тех, кто оставались на платформе, тоже было не видно. Падение с такой высоты было бы фатальным.
Он сможет выжить, если применит верную способность. Он бы ни на секунду не задумался, если бы вопрос был только в надежности его способности или только в лояльности Гластиг Уэнье, однако две проблемы вместе заставили его засомневаться.
Эйдолон посмотрел на королеву фей. Ее одежда уже высохла и шевелилась на ветру, напоминая щупальца осьминога, зеленая под лучами света и черная там, где свет на нее не попадал. Тонкие струйки тумана окружали одеяние, дополняя ее силуэт, усиливая неестественность облика. Человеческое лицо в середине чужеродной, абстрактной фигуры, глаза намного старше, чем гладкое, детское лицо.
Ее взгляд пронзал его. Он не мог даже догадываться о ее мотивах.
Сайон, Всегубители – это чужие, которых обычно вспоминают одновременно с ним, Эйдолоном. Он единственный из них, кто является человеком. У него меньше силы, чем у них, но больше, чем почти у всех остальных.
Гластиг Уэнье – из числа иных, претендент на титул, хоть и не в восприятии общества. ОПП контролировал, сколько у общества информации касательно ее, чтобы не слишком пугать людей. Она незначимый фактор, пленница Птичьей клетки. Она уничтожила Серого Малого, атаковала «Людей короля» и убила Атрвиса, а потом сдалась.
Вполне естественно, что среднестатистический Джо отмахивается от нее, считая просто психованной.
Вот только Гластиг Уэнье накапливала силу, пока сидела в Птичьей клетке, а он терял.
Она уже заменила его в качестве самого сильного человека в мире?
– Прыжок веры, – произнесла Гластиг Уэнье. – Откажись от своей силы, и я смогу тебя поднять.
Эйдолон покосился на нее. Она чуть улыбалась, будто сказала что-то забавное.
– Прежде чем я вверю тебе свою жизнь, можешь объяснить, почему ты зовешь меня первосвященником?
– Могу сказать так: потому что ради своей мощи ты полагаешься на высшую силу, – ответила она.
– Можешь сказать. Но скажешь ли? Потому что, когда ты говорила о других, ты говорила об их феях, их пассажирах, их агентах, но только не о них самих.
– Да, – согласилась Гластиг Уэнье.
Эйдолон остался неподвижен, приглашая ее пояснить.
– Некоторых ведет логика, закон, порядок и организация. Других ведет абстракция. Вера и воображение публики. Да?
– Ты говоришь о том, чтобы возглавлять… пассажиров, агентов?
– Естественно. Планировать, взращивать фей как объекты для поклонения. Их выбирают, культивируют, как требует ситуация, чтобы вписаться во внешний мир, чтобы лучшим образом манипулировать им. Пантеон внутри храма.
– Я и есть храм?
– Мм, – кивнула она.
Он нахмурился под маской. Его голос, когда он произнес следующую фразу, прозвучал чуть жестче, чем до того.
– Этот «первосвященник», о котором ты твердишь, не похож ни на одного священника, которых я знаю.
– Я не отличаюсь большой любовью к богам и ко всему божественному, первосвященник. Возможно, мне стоит извиниться за то, что выбрала для описания тебя столь непочтительный титул, но он подходит, подходит на других уровнях.
– На других уровнях?
– Я бы продолжила, но у нас выходит время. Минута, возможно, меньше.
– Похоже, ты знаешь опасно много, Гластиг Уэнье.
– А ты знаешь опасно мало, – ответила она. – Все, время вышло.
Это заявление прозвучало зловеще.
Новым способностям нужно время, чтобы укорениться и набрать полную силу. С недавних пор этого времени требовалось больше – одна из областей, где он слабел. Может ли он быть уверен, что Гластиг Уэнье его подхватит? Или же она даст ему упасть и разбиться насмерть, а если его способности его спасут – атаковать его, просто чтобы собрать его способности и добавить их к своим?
А может, для него лучше было бы умереть? Возможно, она лучше распорядится его оставшейся силой. Или, возможно, передача его силы другому лицу исправит ее, отменит постепенные потери. Клон Эйдолона, созданный во время нападения Ехидны на Броктон-Бей, вроде бы не был так ограничен, как оригинал.
Эйдолон отпустил способность к полету, думая о неселективной атаке, уничтожившей призрак Гранки, спалившей все в пределах видимости, дезинтегрировавшей ветви призрака, распространявшиеся по небу. Он мог лишь надеяться, что получил что-то подходящее.
Он полетел вниз, кувыркаясь в воздухе.
«Возможно, титул первосвященника мне подходит.
Моя жизнь всегда в руках высших сил».
***
5 декабря 2012, шесть месяцев назад
Он встал со стула, сжав кулаки.
Его способности приспосабливались. Он долго держался за них, но, похоже, гнева и обстоятельств было достаточно, чтобы вызвать сдвиг. Повышенная восприимчивость, атакующая способность, позволяющая ему стремительно передвигать предметы вдоль прямых линий, танцующих у него перед глазами, и способность видеть будущее, благодаря которой мир менял цвета – точки будущего напряжения и опасности подсвечивались цветными пятнами.
Доктор Мама была настолько неугрожающей, что ее все равно что вовсе не было. Тень в сплетении линий, которые беспрерывно метались во всех направлениях от каждого неорганического предмета в комнате, полыхая каждая своим цветом.
Контесса держалась неподвижно, но была подсвечена опасностью. Ее дыхание туманилось в воздухе, словно зимой, но на самом деле это было абстрактное представление опасности. Ее губы, ее глаза, ее руки.
Хранительница тоже туманилась вокруг. Здесь, но не здесь, заполняя все пространство комплекса, перемещая не физическое тело (потому что его у нее не было), но фокус, словно это был материальный объект.
Телекинетический удар позволит ему сдвинуть ее в сторону. Контесса… Контессу он победить не сможет. Провидческую способность, которую он обрел, он прежде не применял, но все равно знал.
Провидческая способность, явно бесполезная в этих обстоятельствах, исчезла. Начала проявляться другая. Что-то абстрактное, достаточно агрессивное, чтобы сровнять с землей весь комплекс, если потребуется.
Такая же бесполезная. У Контессы есть ответ и на это. Способность видеть опасность как цвета все еще цеплялась, исчезая по мере того, как росла новая. Угасание цветов вокруг Контессы было исключительно из-за потери способности, а не потому, что она становилась менее опасной.
Праздные мысли. Он злился, его агент откликался на желание причинить этим двоим боль, но действовать, повинуясь этому желанию, он не будет. Обидно, что этот нюанс агенту недоступен.
– А ну повтори, – произнес он, позволив своему голосу задрожать от силы, струящейся через его тело.
– Я не могу с чистой совестью дать тебе еще один подкрепляющий укол. Они становятся все менее эффективными как по длительности действия, так и по устойчивости эффектов.
– Все-таки эффект у них есть, – ответил он. – Маленький или большой, но есть. Всегубители атакуют каждые два месяца. Париж был всего две недели назад. Ты не можешь отрицать, что я помог.
– Эйдолон, ту битву выиграл Сайон, – ответила Доктор. Ее голос звучал мягко, покровительственно.
Он сжимал и разжимал кулаки.
– Ты не можешь так поступить. Я спас столько жизней…
– Очень много.
– Ты просишь меня оставить их умирать, Доктор, – сказал он, и слова прозвучали зло. – Не стоит говорить это, глядя мне в глаза. Не предавай меня, сообщая, что теперь ты идешь против всего, над чем мы трудились.
– Я прошу тебя предоставить это другим. Каждая доза, которую мы даем тебе, – это доза, которую мы не даем другому человеку.
– Во всем, что ты когда-либо говорила, не было ни намека на то, что количество ограничено, – произнес он, а мысленно добавил: «Я знаю, что оно не ограничено. Я воспользовался способностью, чтобы сложить цифры».
– Оно не ограничено. Не настолько, чтобы в обозримом будущем возник дефицит.
– Тогда я не вижу, в чем проблема, – сказал он и подался вперед, вцепившись в край стола.
– На создание коктейлей требуется определенное время. Собрать ингредиенты, выверить баланс – на это уходит в лучшем случае двенадцать минут, в худшем тридцать, и все это ради создания подкрепляющей инъекции, которая не действует и двух дней? Которая дает тебе десятипроцентный прирост к силе способностей и ко времени их проявления? В лучшем случае?
– Это имеет значение, – последние слова он прорычал.
– Когда-то это должно прекратиться, Эйдолон. Я должна провести черту и сказать, что в какой-то момент тебе придется самому приспосабливаться. И что давать коктейль кому-то еще ради шанса один на тысячу, что получим что-то полезное, лучше, чем сохранять у тебя чуточку больше силы.
– Ты не можешь… – Эйдолон покачал головой, потом сменил тактику. – Доктор. Я всегда был в игре. Ты рассказала мне об истинных целях, об экспериментах, я был лоялен, я понимал. Я знаю, чему мы противостоим. Скорость роста паралюдей, численность злодеев, Всегубители, конец света…
– Я с этим не спорю, – сказала Доктор. – Я говорю, что так эффективнее, а мы сейчас должны быть эффективными.
– Эффективнее. Кто это решил?
– Контесса.
– На хер Контессу! – он применил телекинетическую способность, рубанув ладонью в сторону. Стол полетел как пуля…
…и остановился в миллиметре от стены.
Хранительница, видимая лишь другим его чувствам, мягко поставила стол на пол.
Эйдолон повесил голову.
Когда-то она была не в силах его остановить. Если придется, он сможет атаковать Хранительницу, отогнать ее. Он видел линии. Но сейчас это не было важно. Просто еще одно напоминание о том, что он слабеет.
Доктор заговорила:
– Мне следовало прислушаться к ней раньше, но в этой ситуации слишком много слепых зон. Всегубители, конец света, коктейли. Это то, что она не может видеть. Я держалась, твердила себе, что не буду тебя отрезать до следующей атаки Симург, чтобы гарантировать, что ты сможешь минимизировать урон, что сможешь восстановиться и приспособиться хотя бы еще на несколько месяцев, до ее следующего появления.
Эйдолон медленно покачал головой.
– «Гильдия» нашла Механика, умеющего производить вещи массово. Все указывает на то, что они станут серьезной силой. Мы не будем беспомощны.
– Да, – согласился он.
– Это к лучшему, Эйдолон.
– Если все упирается в производительность труда, может, нам разделить задачи? Направить больше рук на изготовление коктейлей?
– Риск не стоит выгоды. Мы будем рисковать повторением ситуации с Мэнтоном.
– Несмотря на способность Контессы?
– Она не позволила нам ни узнать, ни предотвратить появление Сибирячки. Это слепая зона. Если мы должны рисковать, то нам надо подходить с умом, гарантировать, что ограничимся неизбежными рисками. Шансы на создание отклонений, выбросов и прочего.
– Ты просила меня довериться тебе, и я доверился. Ты просила моей лояльности, я дал тебе и ее. Ты просила меня о жертвах, и я их принес. Меня устраивало быть на втором месте в Протекторате, потому что именно это было тебе нужно.
– Это было нужно Александрии.
Эйдолон покачал головой.
– Давай не будем притворяться.
Доктор помолчала, потом медленно кивнула.
– Справедливо.
– Когда говно полетело на вентилятор, когда мой клон раскрыл обществу грязные подробности, я тоже принес жертвы. Я отошел в сторону, чтобы Протекторат смог выстоять. Я отдал все.
– И, боюсь, я вынуждена просить тебя отдать еще и это.
– Это – все, что у меня есть, – ответил он тихо. – Моя карьера, моя жизнь. Мое наследие. У кого-то есть дети, их плоть и кровь, хранящая их фамилию и их память. Я обошелся без детей – ради тебя, ради всего мира. У меня нет детей, потому что я хотел спасать жизни больше, чем чего-либо еще, и если я с этим смирился, то лишь потому, что сказал себе, что это будет моим наследием.
Он вдруг осознал, что смотрит в пол. Поднял голову и встретился глазами с Доктором. Ей удавалось изобразить на лице сочувствие. Это ранило.
– Я не… я никогда не ставил целью прославиться. Я никогда не обижался на Легенду за его статус в Протекторате, никогда не ставил свой статус или что-то подобное выше спасения жизней. Пойми это.
– О, я понимаю, – кивнула Доктор. – Не всегда твой путь был приятным, но ты никогда не колебался.
Эйдолон снял маску, позволил капюшону упасть на плечи. На миг в упрочненной маске отразилось его лицо. Домашнее, с залысинами, с набрякшими щеками, с морщинами от стресса. Крупноватые уши и нос.
– Может быть, меня нельзя назвать хорошим человеком, но я надеюсь, что люди, которых я спас, смогут сделать достаточно добра, чтобы это компенсировать. Это разумно?
– Вполне, – ответила Доктор.
– Так что я надеюсь, что ты не понимаешь меня неверно. Надеюсь, что другие не понимают меня неверно, когда я говорю, что оно все-таки имеет значение. Наследие. Я хочу, чтобы люди запомнили меня в моей лучшей форме, а не кого-то увядшего.
– Может быть, тебе стоит сесть, Эйдолон? – спросила Доктор. – Дэвид?
Он медленно покачал головой, однако телекинезом подвинул стул влево, потом вперед, так что тот оказался прямо под ним. И рухнул на сиденье.
Доктор села в кресло, прежде находившееся за ее столом. Уверенная, подтянутая, правильная. Человек, обладающий ответами, даже если эти ответы Эйдолону не нравились.
Священник и исповедница.
Молчание тянулось.
– Когда стола нет и между нами только пустое пространство, у меня ассоциация с психиатром и пациентом, – произнесла Доктор, угадав мысли Эйдолона. – Однако я доктор другого рода. Я не квалифицирована, чтобы дать тебе ответ такого типа, Дэвид.
– Да. Да, я знаю.
– Когда это все началось, мы пришли к соглашению. Я дала только одно обещание. Я не могу нарушить это обещание ради твоего наследия, ради чего угодно. Даже если это позволит спасти тебя, спасти любого из нас.
– Я знаю.
– Я могу выслушать тебя, если тебе необходимо выговориться. Как друг или как импровизированный психотерапевт – что тебе нужнее.
Эйдолон встретился с ней взглядом. В его глазах не было слез, но это-то и удивляло. Он чувствовал, будто хочет плакать. Когда он заговорил, он почти хотел, чтобы его слова вызвали слезы. Напряженным голосом он произнес:
– Я предпочел бы погибнуть во славе, чем бесславно потухнуть. Я просто… у меня ощущение, что я должен что-то сделать. Не могу толком понять.
– Ты нужен нам, Дэвид. Мы не можем тебя потерять, во славе или без.
– Я знаю.
– Ты по-прежнему один из сильнейших. Только те, кто следят за тобой с самого начала, знают, что ты не в полной силе. Еще есть время, прежде чем изменения станут настолько явными, что их заметят обычные люди.
– Они уже заметили. Следствие того, что я постоянно под софитами. Все смотрят, как я проваливаюсь.
Доктор на это ничего не ответила, и Эйдолон тоже не стал развивать тему. Уткнувшись взглядом в пол, он видел боковым зрением ноги Контессы. Она стояла, прислонившись к стене, и наблюдала.
Он привык видеть ее как деталь интерьера. Сейчас сильнее, чем раньше. Она не могла дать ответ, который ему требовался. К лучшему или к худшему, он был одной из ее слепых зон.
Стол медленно скользнул на свое место. Хранительницы здесь не было, но все равно она могла двигать мебель.
Тихо скребя по полу, стол пересек комнату и замер перед Доктором. Пыль на поверхности смело вмиг.
– Ты понимаешь, что это необходимо? – спросила Доктор в тот же момент, когда исчезла пыль.
Дэвид медленно кивнул.
– Я пойду проверю последних рекрутов. Если тебе нужно поговорить или если есть вопросы, дай мне знать.
Он снова кивнул.
Доктор встала, задвинула кресло под стол и вышла из комнаты.
Эйдолон проводил взглядом Контессу, которая отлепилась от стены и последовала за Доктором.
Она не произнесла ни слова, но это было для нее обычным делом. Эйдолону потребовалось немало времени, чтобы понять почему.
Если бы Доктор сочла нужным, Контесса могла бы провести весь этот разговор. Она бы выиграла спор. Захоти она, провела бы его так, что Эйдолон ушел бы счастливым, удовлетворенным своим положением.
Да, он был для Контессы слепой зоной, но она знала его достаточно хорошо, чтобы построить у себя в голове достаточно «дэвидоподобную» модель и находить правильные ответы на любой его вопрос или заявление. Но он бы тогда знал. Он был в курсе, что она делает и как действует, и это проливало бы свет на все.
Поскольку он был в ее слепой зоне, она не смогла бы проложить путь к победе настолько точно, чтобы он не просто ушел счастливым и удовлетворенным своим положением, но и оставался счастливым, оставался в неведении о том, что она сделала.
И он бы затаил на нее обиду.
Вместо всего этого разговор вела Доктор Мама – каждый раз, когда требовались переговоры с кем-то, с кем, по ее мнению, она может сотрудничать. Она не принимала каких-либо явных подсказок от Контессы.
Контесса все время молчала, сдерживалась. Оружие в резерве, ответ на любую дилемму, от самых тривиальных до самых серьезных.
Ее переполняла потенциальная мощь.
Эйдолон слегка негодовал на нее за это, хоть и знал, что это недостойно.
При всей своей лояльности, своей преданности миссии он находил Контессу зловещей, причем сам не мог понять точно, в каком смысле.
Чуть покачиваясь, словно раненый, он перевел себя в стоячее положение.
«Я подчиняюсь, я хороший солдат. Признаю большее благо».
***
24 июня 2013, сейчас
Гластиг Уэнье подхватила его. Он мог летать.
Его новая способность уже проявлялась. Кожу покалывало, и вскоре это покалывание распространилось на костюм. В считаные мгновения он почувствовал костюм как продолжение самого себя.
Картина перед глазами изменилась, цвета сдвинулись в сторону аквамаринового, когда визор шлема приобрел новую текстуру. Кристаллин.
Кристалл продолжал расти, формируя все новые слои кристаллиновой ткани, орнаменты и многое другое.
Что-то, что выдержит площадную атаку, от которой не поможет уклониться другая его защитная способность.
Эйдолон медленно выдохнул.
– Благодарю.
– Рада, что могу помочь, первосвященник.
Он посмотрел на горизонт. Вдали виднелось золотое сияние, и отнюдь не от солнца. Сайон приближался с удивительной неторопливостью.
– Тест. Тест, – раздался молодой женский голос.
– Я здесь, Ябеда, – откликнулся Эйдолон, позволив способности изменить его голос.
– Каналы связи сдохли. Мы только-только получили картинку и звук.
– Скоро снова потеряете. Он возвращается.
– Проверка закончена. Получилось примерно настолько плохо, насколько мы могли рассчитывать, но она закончена. Сражаться не требуется.
В памяти Эйдолона всплыл тот разговор полугодичной давности с Доктором Мамой.
«Погибнуть во славе».
– Мне надо еще кое-что попробовать. Я вполне уверен, что смогу выжить. Гластиг Уэнье тоже здесь, но не знаю, насколько она настроена на бой.
– Ты общаешься с переговорщиком, – подметила Гластиг Уэнье. Эйдолон кивнул.
– Упс. Мои извинения. Я в эту систему совсем не въезжаю. Подключила тебя к линии, о великая королева фей.
Гластиг Уэнье кивнула в подтверждение.
– Мы не будем гадать, что вы двое собираетесь делать. Если вы думаете, что можете попробовать что-нибудь, что, возможно, потенциально, теоретически сработает, то я в восторге. Мы все в шоке. Много жертв, боевой дух летит в пропасть. Исходя чисто из того, что дает мне моя способность, больше половины тех, кто раньше были в игре, сейчас намочили штаны и сбежали. Ты хочешь выиграть нам время? Я жаловаться не буду.
Сияние быстро приближалось.
– Похоже, канал сейчас снова сдохнет. Если вы хотите надрать чью-то задницу, устройте шоу, это чертовски поможет укрепить уверенность людей, сохранить больше солдат на поле боя. У нас много наземных вояк, которые не смогли бы хорошо себя показать в последнем тестовом прогоне, Лун и другие. Если у вас тут что-нибудь получится, может, мы не дадим им передумать, а?
Эйдолон почувствовал, как его способность ерзает, реагируя. Та же способность, но другое приложение.
– Возможно, что-нибудь более драматичное, если выдастся возможность?
– Сделайте достаточно драматично, чтобы было видно издалека, или выживите, чтобы мы могли взять записи с ваших камер.
– Постараюсь удовлетворить твою просьбу, – сухо произнес Эйдолон. Он не отрывал взгляда от усиливающегося золотого сияния. Его способность уже подчинялась – начала еще до того, как он задал вопрос.
– В общем…
Связь пропала.
В следующее мгновение Сайон атаковал. Вспышка света.
Свет пронзил пузырь, и Эйдолон перенесся на четверть мили прочь.
Реактивная телепортация. Эйдолон почувствовал, как пузырь вновь формируется вокруг него.
Он сосредоточился на Гластиг Уэнье. Та создала призрака, который сформировал какую-то металлическую конструкцию, похожую на дракона размером с небольшой остров, выбирающегося из чего-то размером с грейпфрут.
Металлическая конструкция росла быстрее, чем лазер прогрызался сквозь нее. И врезалась в Сайона.
Тот прорвался сквозь нее физически, но Гластиг Уэнье продолжала атаку до последней секунды, а затем телепортировалась к Эйдолону.
Все еще закутанная в непрерывно движущееся одеяние, Гластиг Уэнье дышала чуть-чуть тяжелее.
– Остались только мы с тобой, – прокомментировал Эйдолон.
– Нет, первосвященник, – возразила она. К ней вернулось спокойствие. – Есть и другие.
– Другие?
– Раненые, которые не смогли уйти в портал своими силами. Там, внизу. Несколько человек.
– Ясно.
Гластиг Уэнье преобразовала свое одеяние в оболочку вокруг себя. Эйдолон последовал ее примеру, сведя руки перед лицом.
– Есть еще и умершие, – голос королевы фей из ее кокона прозвучал гулко. – Мы не должны забывать о мертвых, первосвященник.
Эйдолон подумал об Александрии.
Сайон ударил. Ненацеленная атака, бьющая сразу по всему.
Эйдолона отнесло прочь, и на миг он лишился возможности летать. Остатки структуры рассыпались еще до того, как он достиг высшей точки своей траектории.
Гластиг Уэнье вновь его подхватила.
Этот взрыв позволил Сайону сократить расстояние. Теперь труднее будет уклоняться, труднее будет организовывать защиту в нужный момент.
На мгновение Эйдолону показалось, что он чувствует отвращение Сайона. Королева фей располагалась между ними двумя, и все же Сайон игнорировал ее, нацеливаясь на него.
Эйдолон воспользовался способностью к созданию материи. Как и стальной монстр королевы фей, стремительное создание вещества пошло из одной точки. Но сейчас это был взрыв. Во все стороны стал распространяться углерод. В качестве начальной точки Эйдолон выбрал правый ушной канал Сайона.
Углерод распространялся сферически, и, пока этот шар расширялся до сотни футов, Эйдолон лишь мельком увидел реакцию Сайона. Искажение, растяжение золотой плоти.
Кровь?
Шар полетел вниз, в океан, словно комически большое пушечное ядро, а Сайон двинулся вперед. Целый, невредимый.
«Он регенерирует, или мне все почудилось?»
Сайон атаковал: из его запястий метнулись пятидесятифутовые клинки золотого света. Защитный пузырь вновь оказался пробит. Эйдолон телепортировался в сторону.
Его сердце колотилось, сосредоточенность была полнейшая.
«Вот моя цель, вот зачем я здесь», – подумал он.
Повтор предыдущей атаки. Налет, еще один лазер.
Эйдолон приготовился создать еще одну углеродную сферу. Лучше всего в отверстии. Рот Сайона был закрыт, но нос…
Эйдолон не сопроводил свою атаку какой-либо хореографией, не двигал рукой, не играл – просто поместил следующий углеродный шарик в левую ноздрю Сайона.
В последний миг Сайон сменил направление движения.
«Он приспосабливается, учится».
Самодовольство, чувство превосходства. Эти чувства примешались к легкому чувству отвращения, источаемому Сайоном. Он уверен в себе. Забавляется.
Еще одна попытка – снова промах. Сайон реагировал быстрее.
Узкий золотой луч пробил пузырь, и Эйдолона реактивно телепортировало вновь.
Сайон продолжил очередным взрывом золотого света во всех направлениях.
Пузырь не успел заново сформироваться и был недостаточно прочен. Кристаллиновая раковина Эйдолона растрескалась и начала разъедаться. Атака не прекращалась, кристалл стесывался.
Эйдолон мог скинуть способность, но какую? Потеря кристаллиновой оболочки убьет его прежде, чем другая способность как-то проявится. Телепортация? Он будет у врага как на ладони. Потерять атакующую способность, которая только что почти сработала, – нет.
Он цеплялся за каждую из способностей. Стиснул зубы, когда свет впился в плоть.
Он почувствовал, как полет покидает его. Эффект золотого сияния?
Нет. Его подхватило что-то другое.
Сайон выпустил его, и Эйдолон поспешил отбросить кристаллиновую оболочку, молясь о регенерации.
Его тело начало исцеляться; там, где плоть встречалась с плотью, возникали костяные гребни. Потребуется время, чтобы эта кость отвалилось, но это была самая быстрая регенерация в его распоряжении.
Три объекта направились к пришельцу со стороны рухнувшей платформы. Шары.
Они сдетонировали, каждый следующий через долю секунды после предыдущего.
Гластиг Уэнье. При ней было четыре призрака, три из которых трудились сообща. Один создавал исходные материалы, двое формировали из них объекты, и телекинетик одновременно удерживал Эйдолона в воздухе и метал бомбы в сторону Сайона.
Одна бомба создавала участки, где время то ускорялось, то замедлялось. Другая искажала пространство до такой степени, что на нее было больно смотреть.
Эйдолон избавился от всех способностей, кроме атакующей. Мог ли он сейчас позволить себе привлечь внимание Сайона?
Нет.
Но все же он это сделал. Сосредоточился на другом ушном канале.
Сайон сдвинулся вбок и крутанулся лицом к Эйдолону.
«Я недостаточно силен».
***
21 июня 2011, два года назад
Они собрались там же, где бесчисленное множество раз собирались в прошлом, однако сейчас висело молчание. Не было уверенности, убежденности.
Легенда остался у двери, не сел за стол.
– Рано или поздно это должно было случиться, – заговорил Числовик. – Вероятность…
– Не надо, – перебила его Александрия.
Числовик смолк и устремил внимание на свой ноутбук.
Эйдолон стянул маску, потер ее, очищая от слизи, налипшей, когда его проглотили, а потом исторгли обратно.
Он уткнулся взглядом в матовую поверхность.
– Нам необходимо подумать, – произнесла Доктор Мама. – На что это повлияет? Как минимум на следующую битву с Всегубителем. Сейчас мы не можем позволить себе проиграть.
– На Протекторат, – сказала Александрия. – Мы потеряем часть членов. Причем критически важных. Других сохраним, но общая тональность изменится. Мне придется подать в отставку, но до того я смогу еще внести какие-то изменения.
– Изменится много чего, – произнес Легенда. – Извини за вопрос, но тебя не гложет вина?
– Ни в малейшей степени, – ответила Доктор. – Все, что мы делали, мы делали, держа в уме конкретную цель. Мы знали, что будет малоприятно, но…
– Вы создали Сибирячку, – перебил ее Легенда. – Сибирячка убила Героя. У каждого поступка есть свои последствия. Тупая, бессмысленная надменность, и посмотрите, чего она вам стоила. Смерть Героя знаменовала собой конец наших лучших годов, множество членов Защитников и Протектората лишились всяких иллюзий.
– Тут можно возразить, – вмешался Числовик, – что его смерть побудила других идти вперед. Он был мучеником.
– Уверен, его самого этот аргумент бы утешил, – сказал Легенда. Его голос прозвучал жестко. В этом голосе собрался гнев, копившийся многие дни. – Вы заверяли, что в целом от этого в мире станет больше добра, больше героев.
– Так и получилось, – ответил Числовик. – Меньше, чем мы надеялись, но в целом мы в плюсе.
– Серый Малый? Сибирячка? Опыты на людях?
– «Да» на все перечисленное, – кивнула Доктор Мама. – На этой стадии я тебе лгать не буду.
– Я бы попросил показать это экспериментальное заведение, но не уверен, что моя совесть это выдержит, – сказал Легенда. – Господи. Что же я наделал?
– Ты без собственного ведома участвовал в нашей большой схеме, – ответила Доктор. – Если тебя это хоть как-то утешит, твоя совесть была достаточно крепка, чтобы тебя невозможно было полностью ввести в курс дела. Будут ли нас считать величайшими героями или величайшими злодеями в истории, зависит от исхода этой войны.
– Сомневаюсь, что смогу в это поверить, – заявил Легенда. Он провел пятерней по своим вьющимся каштановым волосам. К отдельным прядям пристали капельки пота. – Мне надо домой. Посмотреть в глаза мужу и ребенку. Они… они будут знать?
Контесса шагнула вперед и сказала:
– Александрия разобралась с ситуацией мастерски. Быстрыми действиями и убеждением мы сможем ограничить распространение этой информации. Несколько недель активности, и люди прекратят с таким энтузиазмом пытаться все это разглашать.
Легенда уставился на нее, не в силах понять сказанное. Когда он заговорил, его голос звучал ровно, не сочетаясь с выражением лица, с прищуренными глазами.
– Два вопроса.
– Я слушаю, – ответила она.
– Во-первых, кто ты, нахер, такая, чтобы решать? Ты будешь охотиться на героев, которые хотят распространить информацию, зачем? Чтобы попытаться их заткнуть?
– У меня получится.
Легенда покачал головой.
– И мой второй вопрос… Кто ты, нахер, такая? Все это время ты болтаешься рядом с Доктором. Ты больше чем просто телохранитель.
– Я человек, у которого получается, – ответила она. Кинула взгляд на Доктора. – Все, что ей от меня требуется.
Легенда снова покачал головой.
– Вы все так бесцеремонно к этому относитесь, так механически. Это что, ничего для вас не значит?
– Это значит очень многое, – ответила Александрия. – Мы потеряли огромное количества силы, власти, доверия. Это знание расколет геройские организации. Мы не сможем стереть им память, даже если попытаемся.
– Да, – согласилась Доктор Мама.
– Разве что ты хочешь воспользоваться слизняком? – задумчиво добавила Александрия.
Доктор Мама покачала головой.
– Слизняк, – произнес Легенда. – А я недоумевал, как Пятьдесят третьи теряют память. Это не творчество Мэнтона, он не участвовал в их создании. Он ваш.
– И он, и другие, – подтвердила Доктор.
– Неужели вам не стыдно? – вопросил Легенда, повысив голос.
– Мне стыдно, – прошептал Эйдолон.
Головы повернулись к нему.
– Я провалился. Во многих отношениях. Мы проиграли этот бой.
– Мы и раньше проигрывали, – возразила Александрия.
Эйдолон поднял на нее взгляд.
– Ты можешь посмотреть мне в глаза и сказать, что мы бы не победили и много лет назад? Когда я только вошел в игру?
Она встретилась с ним взглядом.
Он отпустил все способности, подождал, пока укоренятся новые.
– Если ты солжешь мне, я узнаю. Ты умеешь контролировать язык тела, но я узнаю.
Александрия опустила глаза.
– Да. Я слабею. Мы постепенно приближаемся к тем временам, когда мы должны быть на пике силы, к самым важным битвам, где любое нападение Всегубителя может вызвать цепную реакцию поражений, потому что мир окажется в итоге слишком слаб… а я слабею.
– И ты тревожишься, что станешь чересчур слаб, чтобы внести лепту в последние дни, – сказала Александрия.
– Да.
– Последние дни? – переспросил Легенда.
– Мы знаем, кто принесет конец света, – пояснила Александрия. Она встретилась глазами со своим прежним лидером. – Что принесет конец света. Сайон.
Глаза Легенды округлились.
– И вы никому не сказали?
– Это было бы катастрофично, – ответила Доктор Мама. – Катастрофично и преждевременно. Особенно сейчас, когда боевой дух и так критически низок. Мы надеялись дождаться наиболее подходящего момента. Все, что мы до сих пор делали, вело к этой возможности, но нам нужно, чтобы все организации по всему миру были в игре, нам нужны активы, как те, которые мы уже создали, так и те, над которыми только собираемся работать, и… нам нужен Эйдолон.
Легенда покосился на него.
– Из-за своей силы?
– Он аномалия. Мы можем лишь догадываться, но он явный выброс. Девиантный случай, который не девиантен ни в чем, кроме мастерства. Он перечеркивает все правила, и это то, что мы можем применить против врага, который и решил, по каким правилам будет играть мир.
– Но я все слабее, – сказал Эйдолон. – Я слишком слаб. Мои способности медленнее приходят. Если я пользуюсь какой-то способностью слишком много, я ее теряю насовсем. Больше уже не могу из нее черпать. Я не могу выбирать, какие способности получу, поэтому мой агент тянется к тем, которые имеют двойное применение, и, когда они расходуются, я становлюсь менее разносторонним. И при этом сами способности уже не так сильны, как прежде. Огонь не такой горячий, лазеры не такие сфокусированные, дальность не такая высокая. Если я не смог одолеть Ехидну…
– То мы должны найти других. Больше экспериментов, – заявила Доктор Мама. – Нам придется надеяться на появление нового Эйдолона.
Эйдолон плотно сжал губы.
– Больше экспериментов, – ошеломленно повторил Легенда.
– Контесса объяснит, – произнесла Доктор Мама. – Если ты готов выслушать?
Легенда поколебался, потом кивнул:
– Ладно.
«Меня заменят, – подумал Эйдолон. – Как инструмент, которым пользуются. Я на это согласился, но…»
***
Сайон испустил очередной столб золотого света, и Эйдолона швырнуло в сторону силой Гластиг Уэнье; его способности все еще укоренялись.
«Недостаточно силен».
Он создал новую порцию вещества. Сайон увернулся в третий раз.
Вопреки желанию Эйдолона способность к генерации материи начала уходить. Похоже, его агент решил, что ее недостаточно.
Она же один раз достала Сайона, разве нет? Или он, Эйдолон, так сильно этого хотел, что ему померещилось?
Его охватило яркое лазурное сияние.
Он принял форму живого поля искривленного пространства. Воздух вспыхивал при контакте с ним.
Сайон выстрелил, и Эйдолон затанцевал вокруг траектории выстрела, сближаясь с врагом, чтобы захлестнуть его собой.
В тех местах, куда попали лазеры Легенды, были ссадинки. Эйдолон вогнал в них свое новое тело, расширился.
Это работало.
До того момента, когда Сайон испустил золотое сияние. Девять десятых тела Эйдолона оказалось уничтожено. Оставшееся расшвыряло по сторонам.
Слишком далеко друг от друга, чтобы он мог собраться воедино.
За него это сделала королева фей со своем телекинезом – свела части Эйдолона вместе.
Все его чувства были затуманены, пока он летел, неясный и нематериальный. Он нашел новые способности и с трудом рематериализовался.
Он находился рядом с Гластиг Уэнье, и мир вокруг них был серым, утопающим в густом тумане. Луч Сайона бил по какому-то незримому барьеру.
– Передышка, – пояснила Гластиг Уэнье. – Я подумала, что ты в ней нуждаешься.
– Ты сильнее, чем я, – ответил Эйдолон. Эти слова чуть-чуть ранили его самого.
Она покачала головой.
– Нет? – переспросил он. – Или это какая-то загадка фей? Это на самом деле не твоя сила?
– Она моя. Наша. Но ты сильнее меня. Я это вижу. Проблема, первосвященник, в том, что ты должен открыть глаза.
– Моя проблема в том, что колодец пересох. Я больше не могу черпать из него силу. Мои лучшие способности ушли, а оставшиеся я растрачиваю с каждой минутой сражения.
– Так наполни колодец заново, – сказала Гластиг Уэнье.
– Это не так просто, но я готов рассмотреть любые предложения.
– Я уже дала тебе свое предложение несколько раз. Повторю вновь: открой глаза, первосвященник. Твою роль тебе не вручили с какой-то целью. Ты взял ее, понимаешь? Теперь тебе нужно понять свои обязанности.
– В чем мои обязанности?
– Обязанности первосвященника.
Эйдолон чуть не выругался вслух.
– Пожалуйста, поменьше загадок, побольше ответов. Если только ты не собираешься здесь умереть.
– Смерть неизбежна. Как и жизнь. Даже если Сайон преуспеет, некоторые выживут, потому что они достаточно хорошо спрятались, потому что они недостаточно интересные или выделяющиеся, чтобы убить. Жизнь, смерть, или-или.
– Это неконструктивно.
– Это может быть конструктивно, но в третий раз я повторять не буду. Или-или. Все представлено по ту сторону зеркала. Не идеальные отражения, но все-таки отражения.
– А что есть мое отражение?
– Ты должен знать, – ответила она.
– Ты?
– Мм. Нет. Но я могла бы, в узком смысле. Как я уже сказала, отражения искажены.
– Твоя сила в смерти, моя в жизни?
– Не так прямолинейно, но ты рассуждаешь в верном направлении. Я жива как королева фей, я собираю мертвых, я черпаю из них свою силу, чтобы служить им лучшим пастырем. Ты первосвященник мертворожденной феи, но можешь черпать силу у живых.
– Как?
Гластиг Уэнье поджала губы.
– Я уже дважды тебе сказала и один раз намекнула. Число три мне нравится больше других. В тройках есть значимость. Триады, триумвираты…
Он вспомнил ее предыдущие слова.
– Я должен открыть глаза.
– Да. Я уже начала беспокоиться, что ты повредил голову во время сражения. Я бы на твоем месте поспешила. Следующая демонстрация произойдет уже скоро.
Открыть глаза.
Его способности были оборонительные и атакующие. Возможности, все еще растущие до полной мощи.
Сайон разбивал барьер. Отказаться от этих защит перед лицом неизбежной атаки Сайона…
Эйдолон сделал это – отбросил всё.
Прыжок веры лишен смысла, если сделать его не в полную силу.
Эйдолон почувствовал, как шевелятся, проявляясь, способности. Три способности были утрачены, и ему оставалось лишь надеяться, что одной из трех новых окажется достаточно.
Он молился.
«Господи, позволь мне увидеть. Агент меня не слушается, но, пожалуйста, во имя всего правильного и справедливого в этом мире, пусть он даст мне увидеть».
Он почувствовал, как способности укореняются.
Что-то, что влияет на его тело. Эйдолон ее отбросил.
Барьер вокруг него и Гластиг Уэнье замерцал. На миг вода и небо стали синими.
Другая способность, что-то атакующее, в кончиках пальцев. Отбросил.
Полет, возможность сбежать. Нет.
Шесть способностей утрачено и обретено.
Он копал глубоко во время сражений со Всегубителями, с Ехидной, с Богомерзостями и другими крупными угрозами, но тогда он искал что-то атакующее. Что-то безопасное в определенном смысле.
Копать так глубоко в поисках чего-то психологического было страшно.
Что-то, что он уже когда-то исследовал, но не так.
Эйдолон сделал глубокий вдох, пробормотал молитву непонятно о чем и попытался очистить разум от всех прочих нужд, желаний и страхов.
С седьмой способностью пришла смена ощущений.
Он увидел, как пассажиры вспыхивают, обретают форму. Вспышки образов, теней, картин, как земных, так и чужеродных.
Гластиг Уэнье была мозаикой, витражом из трех переплетенных картин, текущих друг сквозь друга. Три призрака.
Он видел, как она тянется к ним, как они льются в нее и сквозь нее.
Это и есть она.
А что есть он? Какова его мечта?
– Сейчас, – произнесла она словно откуда-то издалека.
Поблизости от них умер Плащ, пострадавший при разрушении платформы. Эйдолон видел, как его образы начинают тускнеть, разрушаться с краев – так тьма может заполнять периферийное зрение человека, теряющего сознание.
Он увидел, как Гластиг Уэнье собирает его, избавившись от своих созданий и оставив лишь каркас вокруг образов.
Каркас принял в себя того Плаща, и тот вспыхнул новой жизнью.
Эйдолон ощутил, как шевелится его собственная сила.
Она эмулировала, копировала. Хваткие щупальца потянулись к Гластиг Уэнье.
Ее выражение лица изменилось, в нем почувствовался подавляемый гнев.
Нет.
Живые.
Их было немного. Четверо, по каким-то причинам не эвакуированные.
Эйдолон с помощью гидрокинеза приблизил их к себе.
Щупальца подсоединились к образам, окружающим их, к абстрактным идеям, словно у агентов не было ни личности, ни концепции «себя», помимо хранимых ими воспоминаний.
Эйдолон почувствовал, как его сила растет, и поспешно позволил новым способностям зацепиться, чтобы он смог наполнить их резервами, черпать из них энергию. Щупальца подсоединялись к агентам то тут, то там.
Они потеряют способности, станут слабее. Все равно они уже умирали.
Новые способности зацеплялись быстро. Они достигали большей мощи за меньшее время
Все еще стоя на краю разрушенной платформы, Эйдолон сделал глубокий вдох впервые за, как ему почудилось, лет десять. Тяжкий груз свалился с его плеч.
Две способности, третья для дополнительной восприимчивости, умение черпать энергию у других.
Он зачерпнул стирающей способности, которой не пользовался с тех пор, как в первый раз сражался с Бегемотом. Уничтожение материи. Никаких защит, которые эта способность могла бы пробивать, ничего нельзя атаковать, ни от чего нельзя увернуться. Просто большая область вырезается из существования.
Сайон двинулся, но зона поражения была размером с теннисный корт. Золотой человек лишился руки.
Раздался грохот – это воздух хлынул, заполняя пространство, из которого были вырезаны даже молекулы кислорода.
«Нужно чем-то удержать его на месте».
Требовалась другая способность.
Эта способность была ему знакома. Он применял ее, чтобы ограничить передвижения Левиафана в битве на Кюсю. Он потянулся на другую Землю и достал оттуда скальные обрывы.
Сайон уничтожил скалы, но его золотой свет воздействовал на камень только на этой Земле. Как только он остановился, появились новые скалы.
Сайон остановился для нового удара, и на этот раз он истребил скалы как на этой Земле, так и в другой реальности.
Эйдолон ударил стирающей способностью, пока Сайон оставался неподвижен.
Раздался грохот.
Сайон исчез.
Нет. Не исчез. Он скользнул на другую Землю, избегнув пораженной области с такой же легкостью, как человек может уклониться от брошенного камня, шагнув вправо.
К Эйдолону приблизилась Гластиг Уэнье. Она дала ему возможность летать.
Он убрал одну способность, почувствовал, как к нему приходит новая. Подкормился от еще двух раненых Плащей.
Эту новую способность он применил, чтобы бросить себя и Гластиг Уэнье в следующую реальность. Он уцепился взглядом за Сайона и ударил, пихнув в другую реальность часть золотого человека. Сайон пошатнулся, затем контратаковал.
Гластиг Уэнье создала преграду, торнадоподобную массу вращающихся клинков и других железяк, которые появлялись достаточно быстро, чтобы поглощать удар луча.
Эйдолон рубанул еще одним толчком реальности, и Сайон исчез.
Сбежал.
«Я почти так же силен, как был в начале».
Он почти что чувствовал себя собой.
***
Май 1986, двадцать семь лет назад
«Странное место для этой беседы».
Женщина, севшая напротив Дэвида, держалась очень непринужденно. Сопровождающая ее девушка-подросток выглядела столь же уверенной. Другие люди в этой маленькой кафешке кидали на них сальные взгляды.
Женщина – чернокожая, во всем белом; девушка – в форме частной школы, с блокнотом и перьевой авторучкой.
Они были аккуратными, подтянутыми. Дэвид чувствовал себя неподобающе одетым, незначительным.
– Должен признать, я несколько растерян, – произнес Дэвид.
– Это вполне объяснимо. Можете обращаться ко мне «Доктор».
– Без фамилии?
– В этом нет нужды.
Он нахмурился.
– О чем вы думаете? – поинтересовалась Доктор.
– Отсутствие фамилии меня вроде как беспокоит, если вы простите меня за эти слова, – ответил он.
– Прощаю, – Доктор чуть улыбнулась. – Вы очень вежливы.
Давид снова немного нахмурился.
– Почему-то у меня ощущение, что вы знаете обо мне все, а я не знаю о вас ничего.
– На этой стадии – весьма вероятно. Но все же я хотела бы побеседовать так, как если бы я не знала всех деталей. Вы подали заявку на вступление в армию, и ее отклонили.
Дэвид пожевал губу, обвел взглядом кафе. Городок был небольшой. Сколько друзей или знакомых его отца сидели здесь и, возможно, вслушивались?
– Вы не удивлены, но… ясно, что вы были разочарованы, раздавлены.
– Замолчите, – выдавил Дэвид. Он уперся взглядом в стол, губы сжались в ниточку.
– Они не слушают. Им интереснее разглядывать черную женщину в городке, где черных женщин мало, – сказала Доктор.
– Извините, – произнес Дэвид, внезапно ощутив стыд.
– Ваш город не в вашей власти. Что в вашей власти, так это то, что произошло на той неделе.
Дэвид сжал зубы. Когда он посмотрел в окно, на горле проступили линии.
– Вы пытались лишить себя жизни. Вам так сильно нужна была эта армия?
– Я просто… я знаю, что не в том состоянии, чтобы сражаться, тренироваться и все такое. Но я могу делать что-то другое. Кабинетная работа.
Женщина кивнула.
– Я могу предложить вам кое-что получше, чем кабинетная работа.
– Часть меня думает, что вы заглянули в мое досье, – сказал он. – И теперь пришли сюда, чтобы посмеяться надо мной.
– У меня нет намерений развлекаться за ваш счет, Дэвид. А что думает другая часть вас? Вряд ли ведь, что я ничем не выделяющийся врач с плохим чувством юмора?
– Она думает, что, если бы вы назвали свое имя, это было бы что-нибудь зловещее. Кара небесная. Все это выглядит чертовки похоже на сделку с дьяволом.
– Видимо, да. Но, должна признаться, я всего лишь смертная.
Дэвид нахмурился.
– Я не могу давать обещаний, Дэвид. Ни адских, ни райских, ни каких-то иных. Я не могу обещать тебе, что ты вступишь в армию. Совсем наоборот. Это подняло бы множество вопросов.
Дэвид снова кинул взгляд за окно. Ему было так стыдно, что он не мог встретиться глазами с этой женщиной.
– Дело было не в армии.
– Вот как?
– Я хотел сделать хоть что-то самостоятельно. Принять решение, совершить поступок. Перестать жить жизнью, в которой все решают за меня.
– Вступив в армию? – Доктор приподняла бровь.
Он издал смешок.
– Знаю. Глупо.
– Вы желали независимости. Я не могу вам ее обещать. Фактически, если эта сделка с дьяволом пройдет успешно, я могу что-нибудь от вас потребовать. Поддержку, помощь. Мне нужен солдат.
Дэвид обдумал услышанное не спеша.
– Я как следует поразмыслил, я понимаю, что у меня будут обязанности. Да. Пожалуйста. Я сделаю.
– Я ведь очертила риски? Шансы в лучшем случае невелики.
– Да. Ну, ясно же, что я не особо ценю свою жизнь, верно?
– Похоже, что так. Хорошо, идемте, – сказала Доктор. – Займемся прямо сейчас.
Дэвид кивнул.
Его руки двигались неуклюже, когда он опустил их по бокам и разблокировал колеса инвалидной коляски. Шрамы на запястьях были лишь одной из причин этого. Остальные причины – повреждения нервов от приступов, которые у него случались несколько раз в день с самого рождения.
Он избегал взглядов окружающих, когда Доктор взялась за ручки его коляски и повезла его навстречу судьбе.
***
24 июня 2013, сейчас
Эйдолон нагонял. Сайон продолжал убегать.
Мир без воздуха. Эйдолон задержал дыхание.
Мир магмы и дыма. Гластиг Уэнье дала щит, который их прикрывал.
Все более и более отдаленные Земли, менее пригодные к жизни, менее знакомые. Земля Бет осталась далеко, очень далеко позади.
Мельком – образ Сайона со спины. Мельком – образ Сайона, рука поднята для атаки.
Эйдолон контратаковал искривлением пространства, в то время как Гластиг Уэнье обеспечила защиту, сдвинув их в сторону.
– Почти, – произнес он.
– Почти, – согласилась она.
Эйдолон вспомнил предостережение Шелкопряды. Нельзя доверять этой девушке.
Но ему придется.
На каждом шаге другие решали за него, как ему жить. В детстве он был инвалидом, которого повсюду возили мать и отец, сам он едва был способен себе зад вытереть. Карьеры были для него закрыты. Стезю супергероя для него выбрали. Потом – события, предназначенные ему судьбой, закат карьеры в Триумвирате, надвигающийся конец света.
Сейчас он чувствовал себя ближе всего к свободе за всю его жизнь, однако все равно у него оставались обязанности. У него была миссия, и он знал, что делать.
Еще одна атака. На этот раз в координации с Гластиг Уэнье. Еще одна атака, рассекшая Сайона. Атака, которая обычного человека убила бы.
Он ощутил от Сайона некоторую степень напряжения. Беспокойства. Не такое сильное чувство, как отвращение, которое он уловил прежде, но заметное.
Если Гластиг Уэнье намеревается предать его, то сделает это сейчас.
– Ты не собираешься ударить меня в спину, королева фей?
– Каждый раз… – Гластиг Уэнье сделала паузу, когда они ступили на Землю, покрытую густой растительностью, – …когда он применяет способность, это стоит ему времени.
– Времени.
– Он экспериментирует, он играет, но он все еще не утратил надежду. Я не утратила надежду. Цикл все еще может завершиться, благодаря чистому везению. Он должен найти свое отражение в зеркале. Свое он потерял, как Питер потерял свою тень[1], но может возникнуть другое.
– Это не ответ на мой вопрос.
– Ты такой слепой, первосвященник. И глухой. Он не позволит себе растерять все время. Если оно будет заканчиваться, он прекратит играть, прекратит экспериментировать и будет просто ждать, коротать время в надежде, что явится кто-то еще и сыграет роль его отражения.
– Это и есть твоя цель?
– Да.
«Я тебе верю».
Он удвоил усилия, не забивая больше голову защитой от возможной атаки справа. Они перемещались от мира к миру так быстро, как он мог создавать порталы. Ближе… еще ближе.
И оказались лицом к лицу с Сайоном, в считаных дюймах.
Тот остановился и развернулся.
Гластиг Уэнье отодвинулась от Эйдолона, очутившись слева от Сайона. Все ее тело было напряжено, готово отбивать атаку. Эйдолон поднял руку, готовый атаковать.
Возможно, Сайон избрал другую тактику, которая будет стоить ему меньше времени, чем он терял, принимая безостановочные атаки Эйдолона?
Да, избрал.
Сайон заговорил во второй раз.
Четыре слова, едва слышных.
Осознание пришло не сразу.
Рука Эйдолона безжизненно упала.
Он крутил эти слова в голове, пытаясь убедить себя, что тут что-то другое, что он плохо расслышал.
Но он расслышал нормально. До Эйдолона дошло. «У него способность Контессы».
Скольких лет стоило Сайону ее применение?
Недостаточно, убедился он. Сайон победил его.
Сайон поднял руку, и Эйдолон не двинулся с места. Гластиг Уэнье уже спасалась бегством.
Сайон нанес смертельный удар.
[1] Вероятно, отсылка к книге Джеймса Барри «Питер Пэн и Венди» (1911), заглавный герой которой теряет свою тень. Примечательно, что в литературе известен еще один персонаж с таким именем, лишившейся тени, – Петер Шлемиль, заглавный герой рассказа Адельберта фон Шамиссо (1813). Но этот персонаж не потерял тень, а продал ее дьяволу. Я не думаю, что автор имел в виду именно его.