УЛЕЙ 5.4
Что меня больше всего бесит, так это когда меня просят прийти к определенному времени, а потом заставляют ждать. Мой предел терпения – около пятнадцати минут.
Мы с папой ждали больше получаса.
– Наверняка это они нарочно, – пожаловалась я. Когда мы пришли, нас попросили подождать в директорском кабинете несколько минут, но самой директрисы не было.
– Ммм. Пытаются показать, что у них здесь власть, что они могут заставить нас ждать, – согласился папа. – Возможно. А может, мы просто ждем другую девушку.
Я сидела так, что, если чуть-чуть ссутулюсь на своем стуле, то смогу видеть приемную в щель между окном и нижней частью жалюзи. Вскоре после нас появились Эмма и ее отец, выглядящие абсолютно спокойными, как будто это был самый обычный день. Она даже не волнуется, подумала я. В плане внешности Алан был ее полной противоположностью, если не считать рыжих волос, – он был большим во всех смыслах этого слова. Выше среднего роста, полный, и, хотя мог говорить и мягко при надобности, он обладал мощным голосом, привлекающим внимание людей. А у Эммы только грудь была большой.
Отец Эммы разговаривал с родителями Мэдисон. Миниатюрной, как дочь, была только мама Мэдисон, но молодо выглядели они оба. В отличие от Эммы и ее отца, Мэдисон и ее родители таки казались обеспокоенными, и могу предположить, что отец Эммы как раз пытался их приободрить. Особенно Мэдисон – она смотрела в пол и не особенно говорила, только отвечала на слова Эммы.
София пришла последней. Лицо ее было угрюмое и злое – чем-то это выражение мне напомнило Суку. Сопровождала ее явно не мать. Голубоглазая блондинка с сердцевидным лицом, одетая в темно-синюю блузку и брюки цвета хаки.
Вскоре в кабинет вошла секретарша и позвала нас.
– Выше нос, Тейлор, – пробормотал папа, когда я закинула рюкзак за плечо. – Держись уверенно, потому что легко нам не будет. Хоть правда и на нашей стороне, но Алан – партнер в юридической фирме, он мастерски умеет манипулировать системой.
Я кивнула. У меня самой уже сложилось такое же впечатление. Именно Алан инициировал эту встречу, после того как папа ему позвонил.
Нас провели по коридору в комнату с яйцеобразным столом для совещаний – обычно здесь работал школьный психолог. Троица и сопровождающие их взрослые (всего семь человек) устроилась у широкого конца яйца, а нас попросили сесть у противоположного, узкого. Вскоре вошли все мои учителя и директриса – они заняли места между нами. Возможно, после собрания злодеев двухдневной давности я видела больше, чем реально было, но я заметила, что мистер Глэдли сел рядом с отцом Мэдисон, а стул рядом с папиным остался пустым. Мы были бы полностью изолированы от людей на другом краю стола, если бы миссис Нотт, моя классная, не села слева от меня. Интересно, сделала бы она это, если бы оставались еще свободные места?
Я нервничала. Я рассказала папе, что прогуливала уроки. Сколько именно, не сказала, но просто мне не хотелось повторять ошибку Суки, оставляя его в полном неведении. Меня тревожило, что эта тема может всплыть. Тревожило, что все может пойти не так, как я надеялась. Тревожило, что я могу найти способ все испортить.
– Спасибо вам всем, что вы пришли, – сказала директриса, усевшись и положив перед собой тонкую папку. Это была худая женщина со светло-каштановыми волосами, стриженными под горшок – я никогда не понимала прелестей такой прически. Одета она была, словно для похорон: черная блузка, черный свитер, черная юбка, черные туфли. – Мы собрались здесь, чтобы обсудить инциденты, в ходе которых одна из учениц подвергалась преследованию, – тут она заглянула в свою папку. – Мисс Хиберт?
– Это я.
– Обвиняемые в неподобающем поведении… Эмма Барнс, Мэдисон Клементс и София Хесс. Вы уже бывали в моем кабинете, София. Мне лишь хотелось бы, чтобы эти визиты почаще были связаны с легкоатлетической секцией и пореже – с наказаниями.
София пробормотала что-то – вполне возможно, согласилась.
– Итак, если я правильно поняла, мисс Хиберт атаковала Эмму за пределами школьной территории? И вскоре после этого обвинила ее в преследовании?
– Да, – произнес Алан. – Ее отец позвонил мне, он вел себя вызывающе, и я счел наилучшим дать делу официальный ход.
– Вероятно, это действительно лучший выход, – согласилась директриса. – Давайте разберемся с этим делом.
Потом она повернулась к нам с папой и протянула к нам руки ладонями вверх.
– Что? – спросила я.
– Пожалуйста, изложите ваши обвинения в адрес этих троих.
Я слегка рассмеялась, не веря своим ушам.
– Отлично. Нас вызывают сюда внезапно, не дав времени подготовиться, но от меня ждут, что я готова?
– В таком случае, может быть, обрисуете основные инциденты?
– А что насчет неосновных? – с вызовом спросила я. – Все мелкие мелочи, из-за которых моя повседневная жизнь была адом?
– Если вы их не помните…
– Я помню, – оборвала я ее. Потом нагнулась к рюкзаку, который поставила в ногах, и достала толстую пачку бумаги. Мне пришлось несколько секунд ее листать, прежде чем я разделила ее на две части. – Шесть злобных мейлов; София столкнула меня с лестницы, когда я была почти внизу, и заставила меня выронить книги; она же толкала меня и делала подножки не меньше трех раз во время физкультуры; она же после физкультуры, когда я была в душе, бросила в меня мою одежду, и она промокла. До большой перемены я была вынуждена ходить в спортивной форме. На биологии Мэдисон пользовалась любой возможностью, чтобы выйти к точилке или к доске, и всякий раз, проходя мимо меня, скидывала на пол все, что лежало у меня на столе. В третий раз я следила и, когда она приблизилась, закрыла руками свои вещи, тогда в четвертый раз она пересыпала содержимое точилки себе в ладонь и, пройдя мимо меня, высыпала опилки мне на голову и на стол. После уроков все трое подкараулили меня, отобрали мой рюкзак и выкинули в помойку.
– Понятно, – директриса посмотрела с сочувствием. – Должно быть, это было неприятно?
– Это восьмое сентября, – указала я. – Первый школьный день в прошлом семестре. Теперь девятое сентября…
– Прошу прощения. Сколько всего у вас записей?
– По одной практически за каждый школьный день, начиная с прошлого семестра. Извините, я решила вести эти записи только прошлым летом. Девятое сентября: эти трое подбили других девушек в классе посмеяться надо мной. Я была с рюкзаком, который они накануне выкинули в помойку, и каждая девушка поблизости от меня зажимала нос или говорила, что от меня воняет помойкой. Это набирало обороты, и к концу дня подключились другие. Мне пришлось сменить электронный адрес, после того как всего за один день мой ящик заполнился письмами примерно одного и того же содержания. Кстати, у меня здесь каждый грязный мейл, который был мне послан, – я положила руку на вторую стопку бумаг.
– Можно? – спросила миссис Нотт. Я передала ей мейлы.
– «Сожри стекло и подавись». «Я депрессую от одного твоего вида». «Сдохни в огне», – цитировала она, переворачивая страницы.
– Давайте не будем отвлекаться, – сказал папа. – Со временем мы доберемся до всего. Сейчас говорит моя дочь.
– Я еще не закончила с девятым сентября, – продолжила я. – Эмм, где я остановилась? Физкультура, опять…
– Вы собираетесь зачитать все до единого эпизоды? – спросила директриса.
– Мне показалось, вам хотелось бы этого. Вы же не можете вынести справедливое суждение, пока не выслушаете все, что произошло.
– Боюсь, это довольно много, а некоторым из нас сегодня еще работать. Вы не могли бы ограничиться наиболее значимыми инцидентами?
– Они все значимые, – ответила я. Возможно, я повысила голос, потому что папа положил руку мне на плечо. Я сделала глубокий вдох, затем произнесла так спокойно, как только могла: – Если вам неприятно это все выслушивать, представьте, каково было это все пережить. Может, тогда вы хотя бы на долю процента получите представление, каково ходить в школу с ними.
Я посмотрела на девчонок. Явно нервничала только Мэдисон. София смотрела на меня рассерженно, а Эмме удалось принять скучающий, уверенный вид. Мне это не нравилось.
Заговорил Алан:
– Думаю, мы все понимаем, что это было неприятно. Ты это ясно показала, и мы благодарны тебе за это. Но сколько из этих эпизодов ты можешь доказать? Были ли эти мейлы отправлены со школьных компьютеров?
– Очень мало школьных почтовых адресов, в основном бросовые аккаунты на Hotmail и Yahoo, – ответила миссис Нотт, листая бумаги. – А что касается немногочисленных школьных аккаунтов, которые все-таки были использованы, мы не можем исключить возможность того, что кто-то не разлогинился, перед тем как выйти из компьютерного класса, – она посмотрела на меня виновато.
– Значит, мейлы не в счет, – сказал Алан.
– Это не тебе решать, – ответил папа.
– Много мейлов было отправлено в школьное время, – подчеркнула я. Мое сердце колотилось. – Я даже пометила их синим маркером.
– Нет, – сказала директриса. – Я согласна с мистером Барнсом. Думаю, будет лучше, если мы сосредоточимся на том, что можно доказать. Мы не можем сказать, кто послал эти мейлы и откуда.
Вся моя работа, все часы записывания событий дня (когда вспоминать события дня – это было последнее, чего мне хотелось) пошли в корзину. Я сжала кулаки на коленях.
– Ты в порядке? – спросил папа мне на ухо.
Однако кое-что доказать я могла.
– Две недели назад со мной заговорил мистер Глэдли, – обратилась я к комнате. – Он был свидетелем некоторых событий, произошедших в классе. Мою парту постоянно уродовали: в различные дни ее черкали, поливали соком и клеем, бросали на нее мусор и другие вещи. Вы это помните, мистер Глэдли?
– Помню, – кивнул мистер Глэдли.
– А после урока, помните, вы видели меня в коридоре? Когда меня окружили девушки и насмехались?
– Я помню, что видел вас в коридоре вместе с другими девушками, да. Если мне не изменяет память, это было вскоре после того, как вы сказали мне, что хотите разобраться со всем самостоятельно.
– Я вам сказала другое, – мне с трудом удалось не сорваться на крик. – Я сказала, что считаю, что все вот это, когда собираются все родители и учителя, будет фарсом. И пока вы не убеждаете меня, что я ошибалась.
– Тейлор, – произнес папа. Он положил руку на один из моих сжатых кулаков, потом обратился к учителям. – Вы обвиняете мою дочь в том, что она выдумала все, что здесь записано?
– Нет, – ответила директриса. – Но я думаю, что в ситуации, когда кто-то подвергается преследованию, этот человек может сгущать краски или видеть преследование там, где его нет. Мы хотим быть уверенными, что с этими тремя девушками обойдутся по справедливости.
– А со мной… – начала я, но папа сжал мою руку, и я заткнулась.
– Моя дочь тоже заслуживает справедливого обращения, и, если хотя бы один из десяти эпизодов, изложенных здесь, действительно имел место, это свидетельствует о продолжающейся кампании жестоких издевательств. Кто-нибудь с этим не согласен?
– «Издевательство» – сильное слово, – произнес Алан. – Вы по-прежнему не доказали…
– Алан, – перебил его папа. – Будь добр, заткнись. Мы не в суде. Все за этим столом знают, что эти девушки сделали, и ты не можешь заставить нас это игнорировать. Тейлор сто раз ужинала за вашим столом, Эмма – за нашим. Если ты намекаешь, что Тейлор – лгунья, скажи это прямо.
– Я всего лишь считаю, что она очень чувствительная, особенно после смерти матери, она…
Я швырнула в воздух стопку бумаг, лежащую на столе. Там было страниц тридцать – сорок, так что получилось приличных размеров облако парящих листов.
– Не смей, – сказала я очень тихо, так что с трудом слышала собственный голос сквозь гудение в ушах. – Не делай так. Докажи, что в тебе есть хоть что-то от человека.
Я успела увидеть ухмылку на лице Эммы, прежде чем она поставила локти на стол и закрыла лицо руками.
– В январе моя дочь подверглась одной из самых злобных, самых отвратительных шуток, о которых я когда-либо слышал, – сказал папа директрисе, не обращая внимания на бумаги, все еще опускающиеся на пол. – Она в итоге попала в больницу. Вы тогда пообещали, глядя мне в глаза, что присмотрите за Тейлор и будете настороже. Очевидно, вы этого не сделали.
Ответил ему мистер Куинлан, мой учитель по математике.
– Вы должны понимать, что нашего внимания требуют и другие вещи. В нашей школе есть влияние банд, мы имеем дело с серьезными случаями. Например, ученики приносят в класс ножи, принимают наркотики, получают в драках травмы, угрожающие жизни. Если мы оказываемся не в курсе некоторых эпизодов, едва ли это намеренно.
– То есть ситуация моей дочери не является серьезной.
– Мы не это хотим сказать, – с раздражением в голосе ответила директриса.
Алан вклинился:
– Давайте ближе к делу. Какое решение, по вашему мнению, должно быть принято здесь, за этим столом, чтобы вы оба ушли отсюда удовлетворенными?
Папа повернулся ко мне. Мы немного поговорили об этом заранее. Он сказал, что, как спикер своего профсоюза, всегда ввязывался в дискуссию, имея в голове конкретную цель. И мы определились со своими. Сейчас мяч был на моей половине корта.
– Переведите меня в Аркадию.
Я увидела не один удивленный взгляд.
– Я ожидала, что вы предложите исключение, – сказала директриса. – Большинство предложило бы.
– В жопу исключение, – ответила я. Потом прижала пальцы к вискам. – Приношу свои извинения за ругательство. Я буду немного импульсивна, пока полностью не отойду от контузии. Но нет, никакого исключения. Потому что исключение будет означать всего лишь, что они смогут подать заявление в следующую ближайшую школу, то есть Аркадию, а раз сейчас они ни в какую школу не ходят, то их примут в ускоренном порядке, минуя лист ожидания. Это будет для них только наградой.
– Наградой, – повторила директриса. Кажется, она оскорбилась. Вот и хорошо.
– Да, – сказала я, ни черта не заботясь о ее гордости. – Аркадия – хорошая школа. Никаких банд. Никаких наркотиков. У нее есть бюджет. У нее есть репутация. Если бы меня чморили там, я пошла бы к учителям и получила бы от них помощь. Здесь из этого нет ничего.
– Это все, чего ты хочешь? – спросил Алан.
– Нет, – покачала я головой. – Если бы выбор был за мной, я бы назначила этой троице отстранение от занятий с обязательным посещением школы на оставшиеся два месяца семестра. Никаких привилегий. Им было бы не разрешено танцевать, не разрешен доступ к школьным компьютерам, мероприятиям, участие в кружках и спортивных командах.
– София – одна из наших лучших бегуний в легкоатлетической секции, – сказала директриса.
– Это меня вот ни насколько не волнует, – ответила я. София посмотрела на меня зло.
– Почему отстранение с обязательным посещением школы? – поинтересовался мистер Глэдли. – Это означало бы, что кому-то придется за ними все время присматривать.
– Мне что, придется ходить летом на дополнительные занятия? – влезла Мэдисон.
– Если мы изберем этот путь, то дополнительные занятия будут, да, – кивнула директриса. – Но я думаю, что это чересчур сурово. Как упомянул мистер Глэдли, это потребует ресурсов, которых у нас нет. Наш персонал и так перегружен.
– Простое отстранение – это каникулы, – ответила я. – И это просто означает, что они смогут прогуляться до Аркадии и отомстить мне там. Нет. Я предпочла бы, чтобы их совсем никак не наказали, чем если их отстранят или исключат.
– Это, конечно, вариант, – пошутил Алан.
– Заткнись, Алан, – ответил папа. Потом сказал остальным сидящим за столом: – Я не вижу ничего нереалистичного в том, что предлагает моя дочь.
– Вы, конечно, не видите, – ответила сопровождающая Софии. – Однако вы бы испытывали другие чувства, если бы мы поменялись местами. Я считаю очень важным, чтобы София продолжала посещать занятия по легкой атлетике. Спорт дает ей дисциплину, которая ей необходима. Отнимите его у нее, и это приведет лишь к ухудшению ее поведения.
– По-моему, двухмесячное отстранение – это слишком много, – вставил свои два цента отец Мэдисон.
– Вынуждена согласиться по всем пунктам, – произнесла директриса. Мы с папой попытались было запротестовать, но она подняла руки, останавливая нас. – С учетом событий, произошедших в январе, и признания мистера Глэдли, что в его классе были происшествия, мы знаем, что некоторое преследование имело место. Мне хотелось бы думать, что годы, проведенные мною в качестве педагога, научили меня распознавать вину там, где она есть, и я уверена, что эти девушки виновны в некоторых эпизодах, в которых жертва их обвиняет. Предлагаю двухнедельное отстранение.
– Вы что, меня не слушали? – спросила я. Мои кулаки были сжаты настолько, что руки дрожали. – Я не прошу их отстранять. Это последнее, чего бы мне хотелось.
– В этом я полностью согласен со своей дочерью, – добавил папа. – Я бы сказал бы, что две недели – это смешно, если учесть целую простыню криминальных поступков этих девушек, вот только в этом нет ничего смешного.
– Ваша простыня имела бы какое-то значение, если бы вы подкрепили ее доказательствами, – сказал Алан и с усмешкой дополнил: – И если бы она не была раскидана по полу.
На секунду мне показалось, что папа его ударит.
– Больше двух недель означало бы, что успеваемость этих девушек пострадает до такой степени, что они могут остаться на второй год, – заметила директриса. – Не думаю, что это справедливо.
– А мои занятия не пострадали по их вине? – спросила я. Гудение в ушах усилилось до предела. Я запоздало поняла, что только что дала ей возможность поднять тему прогулов.
– Мы не утверждаем, что они не пострадали, – терпеливым тоном, будто разговаривая с маленьким ребенком, ответила директриса. – Однако правосудие по принципу «око за око» никому не служит хорошую службу.
Прогулы она не упомянула. Интересно, знает ли она про них вообще.
– А хоть какое-то правосудие здесь есть? – сказала я. – Я не вижу никакого.
– За неподобающее поведение они будут наказаны.
Мне пришлось сделать паузу, чтобы оттолкнуть прочь своих букашек. Видимо, они реагировали на мой стресс, а может, из-за контузии я чуть хуже чувствовала, что я с ними делаю, – так или иначе, они двигались ко мне, хоть я и не отдавала им этого приказа. Слава богу, в школу и в эту комнату они не проникли, но меня все больше волновало, что мой контроль над ними может оказаться неполноценным. Если это произойдет, то они, вместо того чтобы просто блуждать примерно в моем направлении, соберутся в полномасштабный рой.
Я сделала глубокий вдох.
– Ладно, – сказала я. – Знаете что? Плевать. Пусть они получат две недели каникул в награду за то, что делали со мной. Может, если у их родителей есть хоть капелька сердца или ответственности, они сами подберут достойное наказание. Мне плевать. Просто переведите меня в Аркадию. Позвольте мне уйти от всего этого.
– Этого я сделать не в силах, – ответила директриса. – Мои полномочия…
– Хотя бы попытайтесь, – умоляюще произнесла я. – Примените свое влияние, попросите об услуге, поговорите с друзьями среди других учителей?
– Я не хочу давать обещания, которые не смогу сдержать, – ответила она.
Это значило «нет».
Я встала.
– Тейлор, – папа положил ладонь на мою руку.
– Мы вам не враги, – сказала директриса.
– Серьезно? – я горько рассмеялась. – Забавно слышать. Потому что выглядит так, будто здесь вы все, та троица и их родители вместе против нас с папой. Сколько раз за сегодняшний день вы назвали меня по имени? Ни разу. Вы хоть знаете почему? Это такой трюк, которым пользуются юристы. Своего клиента они зовут по имени, а противника упоминают как «жертву» или «обвиняемого», смотря на чьей они стороне. Очеловечивают своего клиента, обесчеловечивают противника. Этот делал так с самого начала, может, даже до начала этой встречи, а вы невольно повелись.
– Это уже паранойя, – сказала директриса. – Тейлор. Я уверена, я назвала тебя по имени.
– Идите в жопу, – огрызнулась я. – Вы мне отвратны. Глупая, скользкая, эгоистичная…
– Тейлор! – папа потянул меня за руку. – Прекрати!
Мне пришлось на секунду сосредоточиться и снова отослать букашек прочь.
– Может, в следующий раз я приду в школу с оружием, – сказала я, яростно глядя на них всех. – Если я пригрожу пырнуть кого-нибудь из этих троих, может, вы хотя бы исключите меня? Пожалуйста?
Я увидела, как глаза Эммы округлились. Хорошо. Возможно, в следующий раз она подумает, прежде чем ко мне докапываться.
– Тейлор! – произнес папа. Он встал и крепко обнял меня, прижав лицом к груди, чтобы я не смогла сказать чего-нибудь еще.
– Может, мне стоит вызвать полицию? – услышала я слова Алана.
– В последний раз прошу, Алан, заткнись, – прорычал папа. – Моя дочь права. Это был фарс. Но у меня есть хорошая знакомая в прессе. Думаю, я ей позвоню и скину этот список мейлов и список происшествий. Может, давление общественности подействует как надо.
– Надеюсь, до этого дело не дойдет, Дэнни, – ответил Алан. – Если помнишь, твоя дочь не далее как вчера вечером напала на Эмму и ударила ее. Это в дополнение к сегодняшним угрозам. Мы можем предъявить официальное обвинение. У меня есть видео с камеры в торговом центре, плюс расписка той юной супергероини, Теневой Охотницы, что она была свидетельницей этого происшествия и что оно могло вызвать беспорядки.
А. Вот, значит, почему Эмма была так уверена в себе. У них с отцом был туз в рукаве.
– Были смягчающие обстоятельства, – возразил папа. – У нее была контузия, она была спровоцирована, она ударила Эмму только один раз. Обвинение рассыплется.
– Да. Но дело затянется на какое-то время. Ты помнишь – когда наши семьи все еще ужинали вместе, я говорил тебе, как заканчивается большинство дел?
– В зависимости от того, у кого раньше кончатся деньги, – ответил папа. Я почувствовала, что он прижал меня к себе чуть сильнее.
– Я, конечно, адвокат по разводам, но в уголовных делах то же самое.
Если мы обратимся в СМИ, он обвинит меня в нападении, просто чтобы истощить наши банковские счета.
– Я думал, мы друзья, Алан, – произнес папа напряженным голосом.
– Мы были друзьями, да. Но в конечном счете я должен защищать свою дочь.
Я посмотрела на своих учителей. На миссис Нотт, которую я даже считала своей любимой учительницей.
– Вы разве не видите, как это все вывернуто? Он шантажирует нас прямо на ваших глазах, и вы не понимаете, что эта манипуляция шла с самого начала?
Миссис Нотт нахмурилась.
– Мне не нравится, как это прозвучало, но мы можем комментировать и действовать только на основании того, что происходит в школе.
– Это происходит прямо здесь!
– Ты понимаешь, что я имею в виду.
Я отступила. Я так спешила покинуть эту комнату, что чуть не выбила дверь ногой. Папа догнал меня уже в коридоре.
– Мне жаль, – сказал он.
– А мне пофиг, – ответила я. – Я настолько не удивлена…
– Пойдем домой.
Я покачала головой и отвернулась.
– Нет. Мне надо уйти. Я пошла. К ужину не жди.
– Постой.
Я остановилась.
– Я хочу, чтобы ты знала, что я тебя люблю. Это еще не конец, и я буду ждать, когда ты решишь вернуться домой. Не сдавайся и не делай ничего безрассудного.
Я обхватила себя руками, чтобы остановить дрожь в кистях.
– ‘Кей.
Оставив папу позади, я направилась к выходу из школы. Тщательно убедившись, что он не идет за мной и не может меня видеть, я достала бросовый мобильник из переднего кармана толстовки. Лиза взяла трубку на первом же гудке. Она всегда так делала – одна из ее маленьких фишек.
– Привет. Ну, как прошло?
Я не смогла найти слов для ответа.
– Настолько плохо?
– Угу.
– Что тебе сейчас нужно?
– Врезать кому-нибудь.
– Мы собираемся на рейд против АПП. Тебе мы не забивали этим голову, потому что ты еще восстанавливаешься, и я знала, что ты занята этим собранием в школе. Хочешь присоединиться?
– Ага.
– Отлично. Мы разделяемся, чтобы вместе с другими командами провести несколько скоординированных атак. Ты будешь с, эээ, секундочку…
Она еще что-то сказала, но не в трубку. Потом я услышала бас Брайана.
– Все команды разделяются; немного трудно объяснить, но, в общем, так. Сука пойдет с одним или двумя «Странниками», кем-то из «Экипажа Разрывашки» и, возможно, кем-то из «Воинства Восемьдесят Восемь». Нам будет гораздо спокойнее, если ты пойдешь с ними же. Особенно с учетом напряженности между нами и «Воинством».
Я увидела в конце улицы приближающийся автобус.
– Буду через двадцать минут.