ЭПИЛОГ
ПОСЛЕ ЛИНЬКИ Э.1
– Полагаю, я оказываю себе медвежью услугу, – произнесла девушка.
– Медвежью услугу?
– Своим молчанием. Вы здесь, чтобы судить обо мне, а молчание обвиняет.
– Не уверена, что мне нравится слово «судить». «Оценивать» подходит лучше. «Слушать» – еще лучше. Я хочу послушать вас, потому что не смогу помочь, если не буду вас понимать, и я хочу, чтобы мое понимание проистекало из ваших слов, – сказала Джессика Ямада.
– Молчание тоже говорит о многом, не так ли? Недавно я слышала, как один человек говорил с людьми у власти о бездомных, об огромном числе беженцев, которым мы до сих пор пытаемся найти пристанище. Он говорил о нуждах, о женщинах и детях, о семьях, которые распались, потому что во временные убежища на пускали мужчин. Он предложил план, затем обосновал его жаркой тирадой о человечности и жалости, о руководстве и угрозе бунта, об угрозе со стороны людей, обладающих способностями, и много говорил о вере. На этой ноте и закончил. Знаете ли вы, на чем заострили внимание самые умные из тех, кто был в той комнате?
– Вы говорили о молчании. На чем-то, о чем тот человек не сказал.
– Вы таки внимаете, – в голосе девушки прозвучало легкое удивление.
– Это моя работа.
– Значит, вы уже в курсе, что то, что человек опускает, говорит не меньше, чем то, что он сообщает. Пустота в нашей речи, с вашего позволения. Пробелы. Тот человек ничего не сказал о ресурсах, о поставках продовольствия, потому что не хочет поднимать эту тему и не может ничего ответить. Молчание может быть громче слов.
Психотерапевт кивнула.
– Интересная мысль, и мы вполне могли бы обсудить ее в деталях, но, прошу прощения за эти слова, я думаю, что вы уклоняетесь от вопроса.
– Уклоняюсь?
– Избегаете, уходите…
– Я переспросила не для уточнения, доктор. Я выражала негодование, – сказала девушка с нажимом на последнее слово. В ее речи была некая вибрация.
– Чем бы вы ни были еще, вы все же остаетесь человеком.
– Было время, когда я бы на это отреагировала очень быстро. Вы были бы уже мертвы, и это при везении.
– …И вы ведете себя так, будто я должна что-то прочесть в вашем молчании. Проблема в том, что речь нуждается в периодах молчания, чтобы быть разборчивой, чтобы слова отделялись друг от друга, а не были сплошным, непрерывным шумом. Чтобы ставить рамки. Но верно и обратное. Чтобы найти смысл в том, что не было произнесено, нам нужны слова, которые бы это разбивали.
Девушка напротив Джессики Ямады чуть нахмурилась. Ее темно-зеленые глаза ничуть не дрожали, глядя в глаза психотерапевта. Взгляд обладал такой силой, что, казалось, способен остановить даже несущегося слона или ракету в воздухе.
– …Резонно, – произнесла она с большой неохотой.
Психотерапевт чуточку расслабилась, откинулась на спинку кресла.
– Что мы будем сейчас делать, зависит от вас. У меня были пациенты, которые наслаждались такого рода словесными дуэлями. Многие приходят на первую сессию, заранее уверенные, что их положат на кушетку и обнажат уязвимости, пока я буду бомбардировать их вопросами. Дискуссия возвращает им силу.
– Такой подход имеет смысл. Эти, эмм… – девушка нетипично для себя замялась, подыскивая слово, – паралюди… они тяготеют к конфликту.
– Немало свидетельств указывают на то, что так и есть. А что насчет вас? Вы тяготеете к конфликту?
– Нет. Что, полагаю, к лучшему. Моя вторая половина всегда была более терпелива, более расслаблена, чем у большинства других. Ее обязанности всегда были в конце. Тем, чьи обязанности в начале, приходилось тяжелее.
– Как вы определяете начало и конец, если это цикл?
– Начала и концы, – задумчиво произнесла девушка и чуть улыбнулась. – Так и тянет сказать, что я это просто знаю. Это инстинктивно, ты знаешь, кто ты есть. Но это похоже на ответ труса. Правильнее сказать, что ты можешь различить первое и второе, если между ними долгое, долгое странствие.
Психотерапевт сменила позу – взяла со стола рядом стакан воды и отпила.
«Явно приглашает меня продолжать говорить», – подумала девушка. Она переключила внимание на свой напиток. Холодный. Применив способность, она потянулась в темный, глубокий колодец внутри себя и вытащила одного индивидуума.
Пылетама[1], Обжигающая.
Индивидуум сгустился из теней. Темнокожая женщина, кожа которой была раскрашена я пестрые и яркие цвета, некогда скрывавшие черты лица не хуже любой маски. Там, где прежде были краска, плоть и самый минимум ткани, теперь бугрилась только плоть. Глубоко посаженные, скрывающиеся в тенях глаза ярко горели.
Девушка не сводила взгляда с психотерапевта, в то время как Обжигающая вытянула руку и опустила в воду сияющий палец. Спустя всего секунду от жидкости пошел пар.
Еще две тени стояли в других местах комнаты. Одна смотрела на книжную полку; ее губы двигались, когда она шептала что-то, что лишь девушка могла понимать. Другая стояла возле окна, сложив руки на груди; плащ колыхался от отсутствующего ветра, капюшон скрывал черты лица.
Девушка в массивном кожаном кресле, напротив, была лишь в топе без рукавов и юбке до колен. И воротник топа, и юбка по краям были обильно украшены кружевами. Белокурые волосы были заплетены в косу. Это придавало ей гораздо более юный вид, чем при прошлых появлениях здесь, а она выглядела юной и тогда.
– Вас тянуло сказать, что вы инстинктивно знаете, кто вы, – произнесла психотерапевт.
Девушка склонила голову чуть набок.
– Говоря откровенно, подавляющее большинство моих пациентов не знают, кто они есть.
Девушка поднесла дымящуюся кружку к губам. Комнату наполнил аромат медовухи с большим количеством специй. Психотерапевт не стала комментировать. Технически это было легально, какой бы юной девушка ни выглядела.
Девушка сделала глоток, затем произнесла:
– «Что», не «кто».
– Это ведь одно и то же?
– Возможно, – ответила девушка.
Психотерапевт заговорила медленнее, будто проверяла в голове каждое слово, прежде чем произнести. Чрезвычайно осторожно.
– Похоже, вы раньше знали, кто вы или что вы, а сейчас изменили свое мнение.
– Людям дозволено такое. Меняться.
Ответ прозвучал небрежно, непринужденно. Все, чего и требуют подобные заявления.
– Значит, вы относите себя к людям? Всего минуту назад вы сказали, что такая идея вас бы оскорбила.
– Вы занудствуете. Это всё вариации одного и того же вопроса, – ответила девушка.
– Да. Кто вы? Как вы себя воспринимаете? Изменилось ли это?
– Я, более чем вероятно, сильнейшее живое существо на этой планете, не считая оставшихся Всегубителей.
– Более чем вероятно.
– Убийца.
– В каком смысле? – уточнила психотерапевт. – Та, кому доводилось убивать, или та, кто убивает?
– Это одно и то же, разве не так? Такое позади не оставишь. Другие не позволят.
– Люди умеют забывать и прощать.
– Они могут забыть убийство, они могут простить безумие, но они не очень-то готовы примириться с психованной убийцей, – возразила девушка. Тихонько фыркнула, будто сама эта мысль вызвала у нее насмешку. – Вы хотели знать, кто я? Я, возможно, была величайшим союзником Сайона, пока не… перестала им быть.
– Почему перестали?
Когда девушка заговорила, в ее голос пробралось эхо. Хор голосов.
– Вы знаете, что я могла бы убить всех, если бы сделала такой выбор? Если прямо здесь и сейчас я решу встать и убить вас всех, это будет полностью в моих силах.
Психотерапевт даже не вздрогнула.
– Вы во мне сомневаетесь? – хор говорил во всю мощь. Сотня голосов из одного рта.
– Честно говоря, я мало знаю о боевой стороне событий, чтобы делать оценки, – ответила миз Ямада.
– Любой здравый человек волнуется за свое благополучие и за благополучие тех, кого он любит. Вы изображаете равнодушие.
– Я какая угодно, но не равнодушная. Меня искренне интересует то, что вы явно уклоняетесь от темы. От темы, которую сами же подняли.
– Эта педантичность меня начинает раздражать, – сказала девушка. Она резко встала с кресла. Две из ее теней рассеялись струйками дыма.
Пролапс, сын истязателя.
Фу Томти[2], всадник средь бела дня.
Две новые тени заняли места по обе стороны от нее. Габаритные индивидуумы. Некогда злодеи.
Психотерапевт продолжила:
– Вы прекратили звать себя Королевой фей. Когда я спросила ваше имя, вы ничего не ответили и молча сидели почти двадцать минут, лишь потом заговорили. Тогда вы могли бы помочь Сайону и уничтожить нас всех. Вы этого не сделали. Я спрашиваю вас, что произошло. Ясно же, что это для вас очень важно.
Взгляд девушки не колебался, однако она чуть опустила голову, и это движение погрузило ее лицо в более глубокую тень. Когда она заговорила, хор голосов, раздавшийся из ее рта, прозвучал спокойно.
– У вас есть предпочтения, как именно умереть? В моем распоряжении большой набор способностей. Есть быстрые способы, но, возможно, вам хотелось бы уйти более драматично? Если вы будете умолять о пощаде, я могу не трогать других.
– Вам разрешено сказать, что вы не знаете ответа, Сиара. Если потребуется, я сама могу предложить ответ, и мы сможем исследовать его вместе.
Девушка застыла. Ее тени «разминались», одна из них хрустела костяшками пальцев (этот кулак был размером примерно с грудную клетку психотерапевта).
Девушка рассмотрела мысленные картины, как она давит эту психотерапевтшу, как плоть мнется и сочится между пальцами призрака-великана. Хорошая альтернатива борьбе с чувствами, которые только что всколыхнулись.
– Никто не звал меня этим именем уже очень много лет, – слова были большей угрозой, чем что бы то ни было.
– Оно нашлось в записях, – сказала миз Ямада. – Я должна услышать ответ из ваших уст, прежде чем предложить свои мысли. Но позвольте предупредить: я даю лишь гипотезу. Пищу для размышлений. Я читала транскрипцию доклада, который вы представили Шевалье. Вы говорили о якорях. Я не хочу, чтобы вы… «заякорились» на что-либо, что я говорю. Воспользуйтесь этим, чтобы найти свой собственный ответ.
– Вы заявляете, что знаете меня лучше, чем я сама себя знаю.
– Это мы обсудим, если и когда доберемся достаточно далеко. Пока что мне нужно узнать ваши мысли о том, что произошло.
– Я…
– Но сперва, пожалуйста, сядьте, – перебила ее психотерапевт. – Мы обе знаем, что вы сейчас можете убить меня в любой момент. Их присутствие этого не меняет, но…
– Это, следует признать, действительно вульгарно, – закончила фразу девушка.
Миз Ямада кивнула.
– Сойдемся на этом.
Тени растворились.
Ампел, невезучий. Я и была его невезением.
Деймон, потерянная.
Двое, заменившие их, были детьми. Один, слишком маленький, чтобы разобрать по виду, мальчик это или девочка, носил рубаху с длинным рукавом и подолом до колен. Она крутилась, останавливалась, снова крутилась – игрушка маленького ребенка. Вторая обшаривала взглядом комнату. Мужчина в плаще с капюшоном оставался возле окна и, сложив руки, смотрел на мир снаружи.
Сиара заговорила:
– Он сломался. Он был сильным, он был благородным, гордым. Он был монстром, чужим. Они вывалили на него все человечество, а затем сломали его. Я могла бы вмешаться, но не вмешалась. Почему, сама не знаю.
Слова прозвучали скорее как вызов, а не как признание. Требование лучшего ответа.
– Хотели бы вы выслушать мою теорию?
– Как хотите, – ответила Сиара. Ей не вполне удалось изобразить безразличие, как она пыталась.
– Вы ровно то, чем кажетесь.
– И чем же я кажусь, доктор?
– Подростком.
Сиара нахмурилась.
– Я надеялась на хороший ответ. Я старше вас.
– Ненамного. Хронологически, думаю, мы одного возраста, нас разделяют всего девять месяцев.
– Вы упустили смысл того, что я сказала, – раздраженно произнесла Сиара.
– Нет. Я поняла. Хронологически вы старше, и, по этим меркам, ваша юность – всего лишь маска. По другим меркам, вы все еще ребенок. Ваш триггер был в очень юном возрасте, несомненно, вам было одиноко, как обычно и бывает с Мастерами. Несомненно, вы выживали исключительно за счет своих методов. В какой-то момент что-то произошло. Вы украли не ту способность, вы сражались с кем-то и проиграли, или вы просто оказались в плохом положении. Во время этих событий или после них вы раскрыли более мощные способности, и они затемнили вас как человека. Я не слишком сильно ошиблась?
Сиара не ответила. Ее жесткий взгляд, прежде вызывающий, сейчас был реально жестким.
– Вы были еще ребенком, и вам нужны были правила и фундамент, на котором выстроить себя, как и любому ребенку. Вы выбрали свой якорь, выбрали Сайона, и вы сформировали собственный взгляд на Плащей как на фей, чтобы дистанцироваться от мира, с которым не чувствовали почти ничего общего. Вы выстроили свою личность как Гластиг Уэнье – имя, которое дали вам другие. Возможно даже, это сыграло свою роль в том, что вы сдались и позволили поместить вас в Птичью клетку. Вы жаждали структуры.
– Вы смеете называть меня ребенком?!
– Я предполагаю, что функционально вы были ребенком вплоть до очень недавнего времени. Сейчас вы подросток. Сайон был для вас могучей фигурой, как минимум отчасти благодаря вовлеченности вашей способности в вашу повседневную, ежеминутную жизнь. Практически каждый ребенок проходит стадию, когда его родители неуязвимы, неспособны на ошибку, сильны и красивы. Они вырастают из этой стадии, когда реальность бросает вызов этому тезису. Если мое предположение верно, что ж, реальность никогда не бросала вызов этому тезису, потому что в случае Сайона он был верен.
– До того момента, когда он начал проигрывать, – сказала Сиара.
– Многие начинают бунтовать против родителей, когда вступают в подростковый возраст, когда начинают видеть в родителях людей с присущими им недостатками. В вашем случае все произошло быстрее. Решение в моменте. Независимо от того, права я или нет, вы были брошены в новый режим мышления, в новый режим существования, и, конечно, это было ошеломляюще.
– Значит, ваша теория в том, что сильнейшая из лидеров тюремных блоков в Птичьей клетке была всего лишь ребенком, какой бы взрослой она ни выглядела? И что ответ на мой нынешний кризис идентичности – что я всего лишь подросток?
– Для подростка самый главный, самый определяющий вызов – найти себя. Поиск самовосприятия. Для юноши или девушки без способностей это зачастую вопрос, в какую группировку они вписываются, какую одежду носят, как самовыражаются и по какому пути хотят двигаться вперед в смысле возможной карьеры. Для юноши или девушки со способностями это все то, что я перечислила, плюс ярлыки героев и злодеев, их место в команде, их место в семье, узы, которые они создают. Эти вопросы вы сейчас и задаете самой себе. Или я неправа?
– Мне не нравится, когда меня рисуют такими грубыми мазками, доктор, – сказала Сиара.
– Вариации есть всегда, – ответила миз Ямада. – Я никогда не подхожу к пациенту с мыслью, что вот это так и только так. Это отправная точка. Вам нужно найти себя, и вам нужно сделать это, неся бремя сильнейшего человеческого существа на планете. Здесь и сейчас я говорю вам, что в какой-то момент с этим сталкивается каждый. Это абсолютно нормально, определить себя как «кого-то, кто ищет определений».
Девушка слегка улыбнулась. Она поднесла кружку ко рту, потом вытерла рот большим пальцем.
Психотерапевт отпила еще воды.
– Вы улыбаетесь? Полагаю, значит, мне не стоит беспокоиться насчет надвигающейся гибели?
Когда Сиара снова заговорила, ее голос звучал нормально.
– То, что вы сказали, это… мысль. Улыбалась я потому, что подумала: что бы сказало ваше начальство, если бы узнало, что вы мне рассказали? Сильный парачеловек, который волен найти себя? Возможно, я пойду по стопам своего «родителя».
– У меня нет начальства, – ответила психотерапевт. – ОПП перестал существовать. Отдельные группы пытаются соорудить замену, но результаты выглядят в лучшем случае шаткими. Я здесь потому, что меня пригласили, а еще потому, что я хочу помогать людям. Я хотела бы помочь вам. Думаю, все были бы намного счастливее, если бы мы нашли для вас путь не по его стопам.
– А я просила вас о помощи?
– Вы до сих пор здесь, – ответила миз Ямада. – В-…
Она не договорила. Раздался стук в дверь.
Сиара подметила, что выражение озабоченности, появившееся на лице женщины, было сильнее, чем когда Сиара угрожала ей неминуемой гибелью.
– Прошу прощения, – сказала женщина и, встав с кресла, прошла через комнату и открыла дверь.
Сиара наблюдала за стоящей в проеме фигурой. Великан, закованный, как в броню, в шкуру монстра, рыцарь, струйка вместо фигуры, и все это сразу. Сиара видела, как само его присутствие раздирает дверной косяк, мельчайшее движение обращает в обломки части здания. Она ощущала вибрацию, запах пыли в воздухе.
Но это была лишь одна из версий здания. С глаз долой, из сердца вон.
Словно прищурившись (но не шевельнув веками), Сиара подправила свое зрение и увидела визитера так, как его видела психотерапевт. Мужчина в черно-золотых доспехах.
Его голос был еле слышен.
– Миз Ямада[3]. Прошу прощения за втор-…
– У меня сессия, Шевалье. Чрезвычайно важная сессия.
– Я знаю. Я очень, очень сильно извиняюсь. У меня крохотное окошко в расписании. Я надеялся переговорить с вами всего одну минуту.
– У меня сессия. Вы согласились подчиняться правилам, которые я установила. Это правило – очень серьезное.
– Если я не поговорю с вами сейчас, новой возможности мне придется ждать три дня. У меня по горло дел.
– Могу себе представить. Но у меня сессия.
– Одна минута. Поверьте, я знаю, как важно придерживаться своих правил. Но это настолько важно, что я обязан попросить. Можно я отниму одну минуту вашего времени?
Женщина колебалась.
– Пожалуйста.
Психотерапевт повернулась и встретилась глазами с Сиарой.
– Нет, Шевалье, я…
– Я тут справлюсь, – заверила ее Сиара. – На самом деле я была бы даже признательна за минуту-другую наедине с собой, чтобы поразмыслить о том, о чем только что беседовали.
Миз Ямада нахмурилась.
– Я скоро вернусь.
Дверь закрылась.
Рукуле[4], лжец.
Девочка, разглядывавшая комнату, исчезла. Позади кресла Сиары появился мужчина, ухмылка которого вытянулась в карикатуру на то, как выглядела при жизни. Зубы, не отделенные друг от друга, представляли собой сплошной костяной гребень, и слишком широкая ухмылка растянула глаза, превратив их в косые щелочки. Мультяшная внешность.
Рукуле склонился над спинкой кресла, и Сиара услышала его шепот с французским акцентом. Рукуле менял тон голоса, чтобы можно было различать двух говорящих.
– …коголь?
– Она велела своей тени приготовить его. Она не из тех, кто пьянеют, это больше для уюта, чем ради чего-либо еще.
– К вам в ресторан пришел медведь. Что вы ему подадите? Все, черт возьми, чего он захочет.
– Так и есть. Чего вам надо, Шевалье? Это и без прерываний достаточно выматывает нервную систему.
– Что-то случилось?
– Я не могу говорить с посторонними о сессиях с моими пациентами. Если мы собираемся говорить, давайте перейдем к вашим делам.
– У меня время на исходе. Ждать три дня – слишком долго, потому что для того, чтобы запустить процессы, нужно время. Мне придется начать принимать решения – об амнистии для всех, кто участвовал в битве, о геройских командах, о том, как мы собираемся управлять городом, в котором больше глубины, чем во всем, что мы когда-либо постигали. Эта женщина в комнате – она в центре всего. Выбор, который я сделаю касательно нее, повлияет на все остальное. Если я отменю амнистию для нее, если мне придется отменить амнистию для нее, то я проведу черту, и другие будут гадать, не слишком ли близко они сами находятся к этой черте.
– Шевалье, я не могу рассказать вам, как проходит сессия.
– Ненавижу, что вам вообще приходится говорить эти слова. Я не собираюсь задавать вопросы, нарушающие конфиденциальность. Я только хочу сказать, что меня удовлетворит, если вы сами сделаете оценку и отправите эту женщину нужным путем. Тут есть квартиры, мы можем устроить ее с большим комфортом. С любым комфортом, какого только может пожелать королева. Если ей потребуется дальнейшая психотерапия, вы можете направить ее туда. Если она достаточно стабильна, чтобы обсуждать дела, будь то амнистия или что-нибудь совершенно иное, вы можете направить ее ко мне.
– Я понимаю, о чем вы. Если она настолько опасна, что нарушение конфиденциальности оправдано, это не имеет значения. Если не настолько, я смогу дать вам знать, как проходит терапия, не сообщая ничего конкретного. Меня такой подход не вполне устраивает.
– В других ситуациях были более открытые коммуникации подобного рода. В не столь серьезных ситуациях. Мы не можем позволить себе не знать.
– Я не могу позволить себе рассказывать вам, Шевалье. Я просто… дайте мне подумать над этим.
– Большего я и не прошу. Нам нужна помощь, Джессика. Я знаю, что вы не можете сделать полноценное суждение за три дня с таким… сложным человеком, как она. Но даже отправная точка может все решить.
– Я понимаю.
– Мы соединяем вместе разрозненные куски. Главная проблема – масштаб всего этого. Все эти миры. Есть места, где люди могут начать восстанавливать свою культуру и свои города, есть места дикие. Все старое тоже никуда не делось. Иногда даже многократно умножилось. Но много и нового, и с каждым днем все больше. Все распухает, как снежный ком. У нас нет авторитета, а вокруг много сильных людей, которые пользуются своим весом напропалую. И это пугающие люди.
– Кстати о пугающих людях…
– Ваша пациентка, да. Я вас слишком задержал. Прошу прощения.
– Нет. Я думаю кое о ком, кто была моей пациенткой некоторое время назад. Могу ли я спросить насчет «Хепри»?
– Спросить можете, но ответ вам не понравится. И я не хотел бы, чтобы вы были отвлечены в оставшееся время вашей сессии.
Сиара услышала, как Лжец вздохнул, имитируя женщину по ту сторону двери.
– Поверю вам на слово. А сейчас я должна вернуться к Сиаре.
– Сиара? Ее гражданское имя. Ухожу с оптимизмом.
– Мой рот на замке, Шевалье.
Прощания не было. Дверная ручка повернулась, и дверь открылась. Рукуле исчез.
Пимэ Абтисс[5], мать слепого.
Как раз когда психотерапевт вошла в комнату, возникла еще одна тень. Женщина с повязкой на глазах и с маленьким, деформированным младенцем на руках. Пуповина тянулась от младенца и исчезала в прорехе халата.
Сиара мельком увидела удаляющегося по коридору великана, после чего дверь захлопнулась.
– Я очень, очень сильно извиняюсь. Это потребовало больше времени, чем я ожидала, – произнесла миз Ямада, занимая свое место.
– Неважно, – ответила Сиара и провела рукой по деформированной головке младенца. Тот растворился в тенях вместе с Пимэ Абтисс. Сиара не стала заменять ее другой тенью. – Прошу меня извинить, я подслушала.
На это психотерапевт слегка отреагировала. На миг застыла, будто вспоминая все, что было сказано, ища какие-нибудь компрометирующие детали.
– Я избавлю вас от дилеммы, доктор. Когда мы закончим, скажите мне, куда я должна пойти. Я освобождаю вас от любых требований конфиденциальности, сообщите Разрушителю все, что должны сообщить.
– Не думаю, что нам следует нацеливаться именно на это, – сказала психотерапевт. – Если держаться теории, которую я недавно обрисовала, то вы лишь недавно начали делать самостоятельные шаги. Вы с запозданием, но растете, и вам нужно начать делать выбор самой.
– Вы позволите мне выбрать?
– Мне кажется, лучшая отправная точка – это определиться с тем, кем вы хотите быть. Это даст вам инструменты для выбора, если вы почувствуете, что готовы.
– А если я скажу, что вы самоуверенны, что я не нуждаюсь в вашей помощи? Что я знаю, кто я? – в голосе девушки прозвучали угрожающие нотки, возвращение того эха.
– Тогда мы сможем поговорить о чем-нибудь другом. Или вы сможете уйти, если действительно этого хотите.
Сиара не двинулась, и ее тени остались на месте, держась, как животные, готовые наброситься на добычу.
Постепенно три тени вернулись к своим обычным занятиям.
– Тогда давайте начнем, – произнесла миз Ямада.
***
Крыша была утыкана зубцами, как у крепостной стены, и поручнями из металла темнее и прочнее железа. Некоторые Плащи отдыхали между металлическими изгибами, другие сидели, прислонившись спиной к невысокой стенке. Собралась толпа.
Но как только Сиара расслабилась, картина превратилась в нечто другое. Призрачные образы: мужчина в огне, женщина в полтора раза выше остальных. Образы, подобные теням Сиары, карикатурные, гротескные, – физические проявления способностей. С тем исключением, что эти были, несомненно, живыми. Они сдвигались каждое мгновение.
– Легенда? – произнес Разрушитель… Шевалье. Его голос прозвучал эхом, но, несмотря на громадный размер одного его доспеха и стройные очертания другого, корежащего тело внутри, все три голоса были одинаковыми, просто шли из разных точек.
Мужчина, окутанный ослепительным светом, шагнул вперед. Это был ходячий костер, сине-белый, с твердыми узорами жизни в глубине, добела раскаленный, грубая смесь пламени и молнии в одной форме, парящей в энергетическом урагане. Узоры помечали местоположение его головы, груди, кистей и стоп.
Но когда Блистающий Плут заговорил, голос его звучал нормально. «Легенда», – напомнила себе Сиара.
– Я был там в самом начале. Полагаю, это уместно, что я здесь в самом конце. Может быть, не правильно, я чертовски много о чем сожалею, но уместно.
Он сделал глубокий вдох, и пламя вспухло.
– Говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Давайте сократим речи и потратим секунду на то, чтобы посмотреть.
Он указал рукой, и люди повернули головы.
Нью-Йорк в процессе восстановления. Тонкое силовое поле удерживало пыль и зловещие облака, и город стоял в ярком солнечном сиянии. Где стекла были разбиты и где на уровне улиц проступили различные нефтепродукты, все почти что блестело. Сверкающий город.
Везде, где имелись повреждения, были люди; они ремонтировали, собирали, оттаскивали. Ставили палатки и брезентовые тенты, возводили барьеры. Там, где порталы прорвались между реальностями, уже росли здания.
Шевалье назвал это «городом с глубиной». Он был прав. Большинство городов существует в двух измерениях, распространяясь по четырем сторонам света. Здания существуют над и под землей, но даже самое высокое из них ничтожно в сравнении с шириной города.
Здесь, в этом городе, можно пойти в определенное место и свернуть в другой мир. Там человек обнаружил бы начальную стадию экспансии, идущей от этой центральной точки.
Слишком много всего, чтобы этим можно было управлять. Даже у самых мелких злодеев имелось пространство для маневра и манипуляций.
– Я никогда не подслащивал свои слова. Я прямолинеен, как мои лазеры, – сказал Легенда. – Это красиво и откровенно пугающе. Всегубители, мы от всей души надеемся, спят. Основные игроки заняты, они восстанавливаются и отстраиваются, что дало нам шесть месяцев мира подряд впервые за двадцать лет. А если считать вместе с конфликтами не-паралюдей в глобальном масштабе, даже не знаю, впервые за сколько лет. Чертовски долго, если не всегда.
Сиара на миг закрыла глаза. Когда открыла, Легенда был в своем человеческом облике.
Постоянно сохранять фокус очень утомительно.
– Время мира закончится. Оно всегда заканчивается. Когда станет плохо, это «плохо» будет еще хуже, потому что у нас был перерыв, потому что у событий было время повариться, потому что мы все еще не оправились от прошлого раза. Но я знаю вас, я сражался бок о бок с многими из вас. Шевроны, которые вы носите, тому свидетельство.
Сиара окинула взглядом окружающих. Большинство Плащей, как и она, носили на руке выше локтя простой символ – золотое кольцо с золотой точкой в середине. У некоторых это была петля из ткани, у других – выгравировано на броне.
Простой символ, показывающий, что они были там.
– Никакого контроля сверху больше нет, к лучшему или к худшему. Значит, наша работа – смотреть в оба, прикрывать друг другу спины, смотреть друг за другом. Могу сказать прямо сейчас, что это не будет идеально. Возможно, я сам – живое напоминание о том, что доверять нельзя никому. Для тех из вас, кто уделяли этому внимание, обстоятельства гибели Александрии в Броктон-Бее – свидетельство, что бывает, когда коррупция проникает слишком глубоко. Никому это не идет на пользу.
Легенда вздохнул, затем продолжил:
– Некоторые все еще злы на меня. На Александрию, Эйдолона, других, кто в этом участвовал. Но вы сейчас не заговорили, вы не перебили меня. Мне хотелось бы думать, что это потому, что мы все осознаем одно и то же. Вот это? Это наш второй шанс. То, о чем мы все иногда мечтали. Шанс вырезать гниль и начать заново, починить то, что раньше было сломано.
В группе были заметны отдельные кивки.
– И это будет трудно, – подчеркнул Легенда. – Те, кто знают, как сильно мы облажались в последней попытке, кто знают полную историю, те понимают, почему перспективы такие пугающие. Нам все еще необходимо расчистить бардак, оставшийся от последнего раза, и мы должны быть вдвойне, втройне уверены, что на этот раз мы идем вперед правильно. Уже сейчас есть люди, планирующие воспользоваться нынешними обстоятельствами для своего блага. Уже кое-что идет не так. Это путь против ветра.
– Но, – вмешался Шевалье, – как показывают эти наши шевроны, все мы сражались как минимум в одной на редкость сволочной битве, и мы ее выиграли.
– Так что черт меня побери, если мы не будем готовы к следующей, – согласился Легенда.
Из группы раздались одобрительные возгласы. Кулаки взлетели в воздух, ботинки затопали.
Легенда продолжил, когда возгласы начали затухать, но еще не утихли:
– И при всем, что было сказано, мы движемся вперед в том, что касается вторых шансов. Я хотел бы представить вам нового члена «Надзора». Валькирию.
Он указал рукой, и толпа раздвинулась. Все взгляды обратились на Сиару. Когда она зашагала вперед, ей пришлось держаться осторожно – ставшие более длинными ноги ощущались незнакомо. Оставаться юной имело свои плюсы. Карга, Шварце Танте[6], смогла дать Сиаре часть времени, которое она спрятала. Призрак героя по имени Тейн создал для нее доспехи, щит и серп.
При ее приближении толпа расступилась еще сильнее.
Девятнадцатилетнее тело было непривычным, костюм – тем более. Золотой и небесно-синий. Ткань, спадающая от пояса, очерчивала линии внутренней стороны бедер до колен, юбка доходила до середины бедер, оставаясь беззвучной, даже несмотря на золотые цепочки по краям подола. Маска совершенно не мешала смотреть, но постоянно напоминала о себе, прижимаясь к скулам и лбу. Даже волосы, стянутые в толстую косу, были длиннее, чем прежде.
Впрочем, крылья ей нравились. Крылья – это было хорошо. К остальному потребуется еще привыкнуть после тридцати лет девочкоподобной Королевы фей, но крылья ощущались как родные с самого начала.
– Вы создали новый Триумвират, – произнес какой-то Плащ в толпе.
Возможно, это прозвучало обвиняюще.
– Валькирия начнет с самого низа, – сообщил Легенда. – Она своими силами проделает путь к какому бы то ни было статусу, который будет ей соответствовать.
В толпе раздались перешептывания. Для многих разницы с предыдущей фразой не было. «Мы знаем, какой это будет статус».
На каждых двоих, которые думали, что привнесенная ею сила пойдет на пользу, был один, которого одолевали подозрения, сомнения, пессимизм. Они знали, кто она. Сопровождающие ее фигуры не оставляли места для сомнений. Она уже не могла думать о них как о тенях.
Она любила обсуждать слова, силу слов, силу титулов. Это была ее любимая часть сессий с психотерапевтом. Вопрос переименования теней возник недавно в ходе обсуждения, что означала ее новая идентичность и каково ее новое имя.
Валькирия, женщина-воительница, направляющая души павших воинов к посмертию. Эти духи – ее воины, не просто тени.
Нет, пожалуй, двое за нее на одного против – это еще оптимистично. Были и другие, кто сомневались, не спешили с поздравлениями. Дай им время подумать, и они начнут размышлять, что означает ее присутствие, начнут дивиться: если они падут в бою, не заберет ли она их себе, чтобы добавить к своей мощи?
Перед ее глазами вспыхнуло. На миг она словно угодила в ад. Плащи на крыше были нечеловеками, даже монстрами, искаженными и гротескными. Весь город сиял, как будто горел, из-за далекого присутствия других Плащей.
Валькирия подавила стремление ущипнуть себя за переносицу или потрясти головой. Ее сердце колотилось еще долго после того, как картина угасла.
Никто не обещал, что будет легко. Наоборот.
Речь завершилась, и город вокруг них требовал внимания. Постепенно Плащи начали отделяться от группы.
– Валькирия? – обратилась к ней Мисс Милиция.
Валькирия повернула голову.
Мисс Милиция указала большим пальцем в сторону мужчины с громоздким круглым щитом и копьем.
– Не хочешь поесть с нами? Нам скоро идти в патруль, так что мы собираемся поужинать пораньше. Ты можешь присоединиться.
Валькирия открыла рот, чтобы ответить, но передумала.
Она все еще училась говорить нормально, без фейской, аристократической манеры речи. Она получала уроки, и выходило пока что не идеально. Если она заговорит, люди рядом обратят внимание.
Но здесь и сейчас она почти что скучала по тому привычному ощущению. По силе ее прежнего голоса.
– Я тебя не заставляю, – сказала Мисс Милиция. – Честно. Я понимаю.
Именно Мисс Милиция пригласила Миз Ямаду, свела их и тем самым дала ей шанс. Она понимала, возможно, лучше, чем Шевалье или Легенда.
Валькирия напряженно улыбнулась ей и повернулась уходить.
Она шла по коридору в сопровождении трех выбранных ею воинов, цокая каблуками. В коридоре разговаривали члены «Надзора».
– А где Бунтарь?
– Полное радиомолчание.
Она была в полтора раза выше, чем прежде, атлетичная, в сверкающих доспехах, с оружием и щитом, но при этом чувствовала себя более уязвимой, чем когда-либо за долгое время.
Неполной.
Ее зрение вновь блеснуло, точно молния перед ударом грома.
Когда она была королевой фей, у нее была миссия. Она была частью чего-то гигантского, частью мощной машины, изменявшей форму целых цивилизаций и стиравших миры с лица вселенной.
– Теперь у нас есть мускулы. Можем, и удастся продвинуться. Вернуть портал в Восточном Квинсе.
– Шшш.
Взгляды обратились на нее. Они говорили о ней, как о чем-то секретном.
Слишком много людей. Ей требовалось побеседовать с психотерапевтом, но миз Ямады здесь не было. Та пришла бы сразу, после первого же телефонного звонка, но почему-то Валькирия чувствовала, что это лишь усилит ее ощущение уязвимости.
«Я хочу быть больше человеком».
Не человеком как таковым. Всего лишь больше человеком. Парачеловеком вместо нечеловека.
Она провела так много времени в психотерапии, разбираясь, чем был для нее Сайон, и примиряясь с потерей главной опоры, которой он стал для ее души.
В попытке дистанцироваться от него не направила ли она себя в точности на тот же путь?
То, что она видела вспышки в толпе, отнюдь не улучшало настроения. Она избегала их, спускаясь по лестнице в примыкающее строение. Когда-то она пользовалась только тем самым альтернативным зрением. Здесь и сейчас она при этом сражалась с хранителем мертвых. Отчасти поэтому она и чувствовала себя неполной, уязвимой. Они жаждали цели. Требовалась особого рода сила воли, чтобы вовсе не применять способности. Некоторые так делали, но их было мало.
Применять ее способность – значит убивать, значит находиться рядом с мертвыми, погружаться в самые тяжелые конфликты.
Неужели ее эксперимент по обретению человечности продлится так мало?
Она нашла безлюдный коридор и зашагала по нему. Здесь шло строительство, скрытое за пластиковыми щитами. Она не обращала на это внимания, просто пользовалась доступными ей путями.
В конце концов она добралась до большой комнаты – кафетерия, явно недоделанного. Имелась лишь половина столиков, кухня была пустая и без оборудования. В раздаточной были две дорожки, по которым предстояло скользить подносам. Одна из этих дорожек находилась за толстым плексигласовым барьером.
Валькирия села на столик, поставив ноги на скамью, и погрузилась в задумчивость.
Не прошло и пяти секунд, как зазвонил ее официальный телефон.
Она проигнорировала звонок. «Я хочу всего лишь немного покоя».
Она сейчас не она. Тогда это было безумие? Надменность? Присоединение к стороне ангелов?
Ее зрение искажалось. Даже здесь, вдали от других паралюдей, другое зрение показывало их присутствие в виде сияния, в виде волн. Она запрокинула голову к небу, но одна фигура пролетела и по небу, высоко над ней.
Валькирия услышала голоса и повернулась.
– Мы снова встретились, Королева фей, – прозвучало в помещении.
Она увидела худого мужчину в сопровождении здоровенной троглодитоподобной фигуры, идущего по ту сторону плексигласа. А по эту сторону была девочка – хрупкая, белокурая, в водолазке, джинсах и розовых кедах.
Валькирию кольнуло завистью. Она скучала по своему прежнему телу, а девочка отдаленно ее напоминала.
– Король гоблинов, – ответила Валькирия. – Я уже не пользуюсь этим именем.
– Жаль, очень жаль. А это моя Алиса, посещающая нашу не такую уж чудесную Страну чудес.
– Рили, – отозвалась девочка. – Сколько раз тебе говорить, не Алиса, Рили.
– Всего лишь титул, не имя, – ответил мужчина и захихикал. Пугающий звук, если учесть, какого пола и возраста человек его издавал. Впрочем, Валькирию это не смущало. В Птичьей клетке ей встречалось и кое-что похуже.
– Ладно, проехали, – сказала Рили. – Алиса так Алиса. Пофиг.
Валькирия перевела взгляд с одного на другую.
– А вам разрешено здесь находиться?
– Я заключенный, – ответил король гоблинов. – А она навещает.
– Официально навещаю. За мной присматривают. Скорее всего, и за тобой тоже. Мы в последнее время вели себя хорошо, и прославленный Нилбог в награду получил посещения, пока продолжает быть паинькой. Мы оба держимся подальше от барьера, и они не применяют камеры, чтобы утыкать нас дротиками.
Валькирия проследила за взглядом девочки и увидела камеру, закрепленную в углу.
– Как видишь, я дружу с людьми самого большого калибра, – произнесла Рили.
– Да, да, – кивнул мужчина, явно очень довольный. Сарказма, похоже, он не уловил. – Падший король – все равно король, верно?
– Если он может держаться с гордо поднятой головой, то он больше король, чем тот, кто полагается на корону и шелка, – ответила Валькирия.
– Да! Да! Именно так! – согласился Нилбог.
Рили улыбалась, словно вопреки собственному желанию.
Телефон снова зазвонил. Валькирия сбросила вызов. Теперь она знала, почему они звонят. Им не очень-то нравилось, что эти трое в одной комнате.
Не имеет значения.
– Я пришла за своей недельной дозой рассудка, если ты понимаешь, о чем я, – сказала Рили. – Если проводишь много времени с ними, нужен какой-то перерыв.
– Я верю, что знаю, о чем ты, – кивнула Валькирия и мысленно добавила: «Ты о прямо противоположном. О недельной дозе безумия. О возврате к знакомому». Все это как для комфорта, так и для напоминания себе, как далеко они зашли.
Возможно, это опасно. Валькирия подумала, не стоит ли поделиться с миз Ямадой.
Вероятно. Люди все равно передадут. И за ней, и за этими двумя наверняка следили.
Но поделится ли она тем, что это для нее значит? Что она чувствует себя увереннее теперь, когда удалилась от компании на крыше и от спичей?
– Может, порассказываем истории давно минувших дней? – предложил Нилбог. – О наших королевствах, о том, какими они были?
– Можно бы, – согласилась Валькирия. – Трагедии? Комедии?
– В моих историях, – заметила Рили, – трагедию и комедию разделяет жутко тонкая черта.
– Подозреваю, что мои истории – это в основном трагедии, – сказала Валькирия. – Все, кто достойны рассказа, в конце умирают.
– У меня прямо наоборот, – ответил король гоблинов и провел рукой по щеке стоящей рядом с ним неандертальской фигуры. Повернувшись снова к барьеру, он покачнулся, и здоровяк помог ему восстановить равновесие. – Мои фавориты сохраняются, они возвращаются, чтобы начинать приключение заново, каждый раз чуточку другие. Вот мой помощник. Они позволяют мне держать его, только его.
Для человека, говорящего о комедиях, он выглядел грустным.
«Амнистия все еще не прошла полностью. Остались заусенцы вроде этого короля без королевства».
Вдали раздались бегущие шаги; они приближались и становились громче: явно Плащи спешили сюда, чтобы перехватить ее.
Валькирия кинула взгляд через плечо.
– Подозреваю, этот визит скоро прервется.
– Дерьмо, – ругнулась Рили. – Не то чтобы король гоблинов был не замечательный, но…
Она смолкла.
– Может, в другой раз, – сказала Валькирия. Она подняла руки, когда Плащи вбежали в комнату у дальней стойки. Ей пришлось тщательно выбирать слова, чтобы ее речь не казалась странной. – Я веду себя паинькой.
– Мы предпочитаем перестраховаться, – ответил один из Плащей. – Если ты не против.
– Я понимаю.
– В другой раз, Королева фей, – произнес Нилбог. Улыбнулся и чуть поклонился.
Валькирия вернула поклон. Когда она выпрямилась в полный рост, оказалось, что она тоже слегка улыбалась. Это удивило ее саму.
Две стороны одной монеты.
Возрождение.
Действие было пустым, как если бы кто-то пошарил рукой в кармане, чтобы лишний раз убедиться, что там ничего нет. Она применила свою способность. Вывела одного из своих воинов с той стороны барьера.
Неандерталец отреагировал. Воин Валькирии не проявился полностью, но проплыл сквозь тело неандертальца и лишь потом отторг хозяина.
Почти. Близко.
«Пастырь мертвых», – подумала Валькирия, удаляясь. Король гоблинов тем временем успокаивал свое создание.
Все они – части целого. Хирург, Создатель, Хранительница мертвых. Логично, что между такими умениями есть синергия.
Возможно, способ вернуть ее мертвых обратно?
Она могла видеть их в темных уголках – ожидающих, преданных, покорных. Тех, кого она собрала; некоторые все еще восстанавливались после великой битвы шесть месяцев назад.
Сейчас она чувствовала себя лучше. Не такой неполной. Ее вторую половину устраивал такой ход мыслей.
Она просто не была уверена, куда это ее заведет.
[1] Põletama – (эст.) «жечь».
[2] P̄hū̂ comtī (ผู้โจมตี) – (тай.) «атака».
[3] Во всех предыдущих главах Ямада была «миссис». В этой главе «миз», т.е. женщина с неопределенным брачным статусом. Это в порядке вещей, так как глава написана с точки зрения Сиары, которая про Ямаду ничего не знает. Но почему Шевалье обратился к ней «миз», для меня загадка.
[4] Roucouler – (фр.) «ворковать».
[5] Pime Abtiss – (эст.) «темная (или слепая) аббатиса».
[6] Schwarze Tante – (нем.) «черная тетя».