Предыдущая          Следующая

 

ПЕРЕД НАЧАЛОМ ШОУ

 

♦♦♦ Дайя Омине – 6 сентября, воскресенье, 12.05 ♦♦♦

«Я была просто потрясена, да… да. Да. Конечно, я слышала про этих людей-собак, но подумала – ну, вы же знаете, по телевизору что только не рассказывают. Я и подумать не могла, что один из этих людей-собак объявится у меня на заднем дворе!»

На экране ЖК-телевизора женщина, лицо которой скрыто мозаикой. Голос домохозяйки средних лет искажен электроникой, но отвращение в ее тоне слышно совершенно явственно.

«Что за человек был Х (имя заглушено шумом)?»

«Мм… да нормальный, в общем-то. Но очень тихий. Когда с ним здороваешься, он всегда бормотал так тихо, что не разберешь, он вообще отвечает или нет!»

«Он делал что-нибудь, что привлекло ваше внимание?»

«…Вообще-то да. В последнее время, точнее сказать, когда пропали его родители… как таких называют? Хикикомори? Кажется, он закрылся в своем доме. На что он жил? …Кто ж его знает? Я лично понятия не имею».

«Вы не могли бы рассказать поподробнее про исчезновение его родителей?»

«Да. …А, но должна сказать: может, они просто переехали куда-то, а его с собой не взяли. Это только слухи, что они пропали. А конкретно я ничего не знаю. Х никогда особо не общался с соседями».

«Понятно… А вы знаете, что общего у всех людей-собак?»

Этот вопрос явно застал женщину врасплох.

«…Да. Они все преступники, да? И у них обычно тяжелые преступления».

«О преступлениях Х пока ничего не известно; как вы думаете –»

«Я всего лишь видела, как Х стоит на четвереньках и лает, больше ничего. Боюсь, мне нечего больше –»

Судя по всему, у женщины истощился запас интересной информации; камера отъехала назад, показав общий план студии, а потом наехала на ведущего и комментаторов.

Похоже, никто не знал толком, как обсуждать этот феномен – то ли в серьезной манере, то ли в шутливой. Неуклюжие попытки участников как-то прокомментировать это абсолютно загадочное происшествие выглядели просто жалкими – они несли полную околесицу.

Я шевельнулся на кровати, меняя позу, и презрительно усмехнулся.

Как я и планировал, по телевизору начали каждый день крутить ток-шоу, посвященные «людям-собакам».

Человек внезапно теряет способность говорить по-человечески и непонятно отчего вдруг начинает ходить на четвереньках – это и есть феномен «людей-собак». Ни одно ток-шоу не пропустит такую сенсацию.

Но сколько бы внимания эта тема ни привлекла, причина, лежащая в основе всего, на свет не выплывает. Множество врачей и ученых пытаются раскопать суть явления «людей-собак», но, что бы они ни делали, им не узнать, что причина – «шкатулка».

Так что комментаторам ничего не остается, кроме как разочаровывать аудиторию тривиальными выводами типа «они просто притворяются», «они сами себя убедили в том, что они собаки» или «это психическое заболевание». Один раз они пригласили какого-то подозрительного экстрасенса – видимо, для смеха, – но он-то как раз принес зрителям больше пользы, сказав: «Господь навлек это на нас; это испытание для всего тщеславного человеческого рода; он учит нас, что мы всего лишь животные».

Хех.

Что за хрень.

Если говорить о «тщеславии», то мысль, что Господь утрудит себя придумыванием для нас каких-то там испытаний, куда более тщеславна. Разве человека волнует, тщеславны ли тараканы?

Лишь человек способен на нечто столь абсурдное, как создание «людей-собак».

Я снова повернулся к телевизору; ведущий как раз завершал сегодняшний репортаж о «людях-собаках» какими-то очередными пустыми словами.

«Мы все искренне надеемся, что он скоро поправится».

«Мы надеемся, что он скоро поправится», э?

Недолго еще ведущий сможет так говорить.

«Х», он же «Кацуя Тамура» – действительно преступник, он убил своих родителей – но его злодеяния пока что не стали достоянием общественности. Когда о них станет известно, ведущий уже не сможет так непринужденно желать ему выздоровления.

Пока что лишь Кацуя Тамура да я знаем о его преступлениях, но это продлится недолго.

Общественное мнение не может пройти мимо того факта, что все «люди-собаки», которые до сих пор появлялись, оказывались опасными преступниками, а полиция не может игнорировать общественное мнение. Так что полицейские найдут какой-нибудь повод для расследования и вскоре обнаружат в саду дома Кацуи Тамуры останки его родителей.

И тогда Кацуя Тамура отправится туда, где ему и место, – в тюрьму. Нет… из-за проблем с психикой – скорее, в другое место; но это уже неважно. Моя цель вовсе не в том, чтобы наказывать преступников, которые иначе оставались бы на свободе.

Если с этим Кацуей Тамурой все пройдет по плану… мою подготовку можно будет считать завершенной. Сила моей «шкатулки» позволяет сделать «человеком-собакой» любого – я пользуюсь этой силой, чтобы находить тех, кто совершил преступления, и превращать лишь их.

Я делаю это, чтобы в глазах общественного мнения «человек-собака» равнялся «преступнику».

«Шавка на четвереньках – преступник».

Когда эта ассоциация закрепится, людей-собак автоматически станут считать нарушителями закона.

Каковы будут последствия моего эксперимента по социальной инженерии?

Существование «человека-собаки» такое жалкое, какое только можно себе представить. Все люди испытывают отвращение, когда «человек-собака» полностью теряет разум, опускается на четвереньки нагишом и начинает гавкать. Никто их не жалеет, поскольку они не считаются больше людьми, – особенно когда все верят, что «люди-собаки» – преступное отребье.

Все начнут бояться, что сами могут стать «людьми-собаками».

Люди осознают, что совершение преступлений может любого из них превратить в «человека-собаку». Но, поскольку никто не знает, что именно вызывает трансформацию, у людей не останется выбора – им придется прекратить любую криминальную деятельность и жить честной жизнью; только так они смогут избежать презрения общества.

Это положит конец преступности.

Конечно, абсолютного числа «людей-собак» катастрофически недостаточно. Необходимо заставить всех поверить, что преступники становятся «людьми-собаками» почти наверняка. Чтобы достичь этого, я должен создать больше «людей-собак» – толпы их.

Когда я это сделаю, их существование никто уже не сможет игнорировать.

Я вновь переключаю внимание на телик.

Тема изменилась; на экране новое видео. Похоже, его снял пешеход на свой смартфон: картинка размытая, и на заднем фоне слышны изумленные возгласы снимавшего.

Я вижу главную улицу квартала Кабуки-тё в Синдзюку[1]. Десятки взрослых мужчин и женщин распростерлись на земле.

С первого взгляда невозможно понять, к какой группе они принадлежат, поскольку у них нет между собой ничего общего: здесь якудза, белые воротнички, трансвеститы, обычные женщины и так далее.

Все они собрались вокруг одного человека и со слезами на глазах бросились перед ним на землю.

В объектив камеры попал тот, кто стоит в центре толпы, – юноша с серебряными волосами и серьгами в ушах. Юноша холодно смотрит на толпу.

Естественно, это я, Дайя Омине.

– Пфф.

И эти события тоже идут так, как мной задумано. Я был уверен, что сейчас, когда телефоны с камерами есть у всех, кто-нибудь обязательно снимет, если я устрою такое шоу на главной улице.

Даже то, что это покажут по ТВ, я тоже запланировал.

Комментаторы в студии хмурят брови и выдают всякие предположения, которые с истиной, естественно, ничего общего не имеют, типа «быть может, это какой-то новый культ?»

Правда, конечно же, совершенно в другом.

И феномен «людей-собак», и массовое коленопреклонение создал я с помощью своей силы.

Никто в студии пока что не связал эти два события друг с другом, но кто-нибудь наверняка это сделает – ведь они оба сенсационны и оба произошли в одно время. Люди в Интернете уже начали подозревать какую-то связь, и они, хоть и не думали особо, на правильном пути.

Это видео – предвестник моей главной цели.

Когда общество не сможет больше игнорировать феномен «людей-собак», я объясню массам, кто именно стоит в центре толпы.

И тогда мой план заработает по-настоящему.

 

Я вышел из гостиницы и иду по Синдзюку.

Воскресенье, середина дня. Людно. Я не в силах вытерпеть такую массу людей, у меня голова кружится.

Сейчас я уже знаю: большинство людей – грешники. Моя «шкатулка» заставила меня понять, что у миллионов людей внутри – поганая слизь.

Сейчас для меня такая толпа – все равно что извивающаяся помойка.

…Ну, к этому я тоже привык.

Уже сентябрь, но температура до сих пор не собирается понижаться. Жара стоит, как в середине лета. Я глянул на часы. Два часа дня.

По мере того как солнце движется по небу, моя тень постепенно удлиняется.

Один за другим люди вокруг меня наступают на мою тень.

 

Что автоматически активирует «шкатулку».

 

Каждый раз, как кто-то входит в мою тень, мое тело пронзают грехи. Грехи, грехи, грехи.

– …

Когда я только начал пользоваться «шкатулкой», я не мог удержаться на ногах. Но сейчас это уже привычное дело. Я больше не из тех, кого ломает подобное омерзительное ощущение. Я уже переборол свою слабость.

Это просто неприятная рутина.

– Угг!

Отвращение, нахлынувшее на меня, слишком велико – я не сдержал стона.

Что, черт побери, такое? Что за отвратительное ощущение, как будто кто-то сунул в блендер прогорклое растительное масло, блевотину и гусениц и заставил меня выпить то, что получилось?

Что за отребье несет в себе столь ужасный грех?

Потирая виски, я развернулся к человеку, стоящему на моей тени, и посмотрел ему в лицо.

– …

Ничего себе.

Девочка, на вид из средней школы, с черными волосами, завязанными в пучок. Самое подходящее определение – «невинная». Несмотря на выходной, она в школьной форме. По ее виду совершенно не скажешь, что она грешница. Наоборот, она кажется слишком чистой, чтобы быть частью этой толпы.

Услышав мой стон и увидев мое искаженное лицо, она смотрит на меня подозрительно. …Блин, кто в этом, по-твоему, виноват?

Наши глаза встретились; но она просто попыталась меня обойти.

– Откажись от своей мести. Мне жаль тебя, но ты пожинаешь то, что сама посеяла.

Девушка остановилась и повернулась ко мне. На лице отсутствующее выражение – видимо, она просто еще не осознала, в каком положении очутилась.

– Ты, конечно, хочешь наказать грешников, но парни, которые платят за твое тело, – не тот, кто дал тебе ВИЧ. И не его сообщники. Их грех куда меньше, чем то, что ты собираешься с ними сделать. Хотя, думаю, ты со мной не согласишься.

В ее глазах появилось замешательство, но лицо осталось бесстрастным. Может, она просто не очень умеет выражать свои чувства…

– Так что прекрати торговать собой и распространять ВИЧ.

С абсолютно застывшим лицом она наконец раскрыла рот.

– …Пожалуйста, не неси такой бред на людях.

Наконец-то заговорила. Мне пришлось напрячься, чтобы слушать ее слабый голос. Похоже, она не очень-то энергична.

– Можешь не волноваться! Смотри, на нас никто не обращает внимания. Если обращать внимание на каждого, мимо кого проходишь, ты просто свихнешься. Эта компания не почешется, даже если мимо них пройдет преступник, которого ищет вся страна.

Хотя, конечно, если кто-то вдруг начнет вести себя, как собака, это уже другое дело…

– Откуда ты знаешь, что я делаю?..

– Я не знаю. Я просто ощутил твой вонючий грех.

Ее безжизненное лицо начало меняться. Скорее всего, она хотела нахмурить брови, но из-за того, что ей плохо удается выражать свои чувства, она лишь прищурилась.

Потом она отвернулась и быстро пошла прочь. Похоже, она пытается сбежать.

– Тебе не сбежать. Ты уже у меня под контролем.

Я закрываю глаза.

Я закрываю свое зрение. Я закрываю себя.

Когда она наступила на мою тень, я поглотил ее грех. Сейчас я тянусь в глубину своей души и хватаю его.

Боль и онемение пронизывают меня всего.

Терпя боль, я ищу в памяти мысли этой девушки. Грязный клубок отвратных мыслей людей копошится у меня в голове; мне хочется зажать нос, хоть физической вони и нет. Я представил себе котел ведьмы, полный ядовитых трав и всяких ящериц.

Боль, которую я сейчас ощущаю, – скорее всего, лишь иллюзия; это просто стонет моя душа. Она изо всех сил дергается, пытаясь не прикасаться к этой грязи, и оттого во мне все болит. Словно громадный клубок червей внутри меня копошится.

Сопротивляясь волнам омерзения, я нашел наконец ее мысли среди множества других, которые держу в руке. Они похожи на «тень».

Каждая из этих мыслей, похожих на тень, – чей-нибудь грех.

И, потянувшись еще дальше в этот отвратительный котел, – я хватаю ее тень.

– Уу, ах!..

Школьница в нескольких метрах от меня скрючилась.

Я окончательно взял ее под контроль.

Я открыл глаза.

Крепко прижимая руку к груди в попытке побороть онемение, я медленно двинулся к ней.

– Аа, аааахааааааа!

Она кричит, дергается от боли.

Реакция девушки привлекает внимание людей вокруг, но никто не торопится ей на помощь. Ее либо игнорируют, либо просто наблюдают.

– Ты страдаешь всего лишь из-за того, что взглянула в лицо собственным грехам. Ты ведь это понимаешь, верно?

Не ответив ни слова, она начинает плакать.

– Не волнуйся. Я не собираюсь превращать тебя в «человека-собаку». Лишь те, кто отказываются за что-либо отвечать, отключают мозги и забывают о том, что такое чувство вины, – вот они настоящая плесень, они ниже шавок. К тебе это не относится. Ты страдаешь. Ты просто впала в отчаяние. Это значит, у тебя еще есть шанс вырасти. Но, думаю, за тобой нужно наблюдать. Поэтому –

Я швыряю тень ее греха к себе в рот.

– Стань рабой своего греха.

Безумная горечь распространяется у меня во рту.

Сделав это, я ее подчинил.

 

«Шкатулка», которую я заполучил: «Тень греха и возмездие».

Если без лишних подробностей – когда я нацеливаю «шкатулку» на кого-то, она использует спрятанное в самой глубине его или ее души чувство вины, чтобы передать этого человека под мой контроль.

Но я наложил на себя дополнительные условия. Чтобы контролировать кого-то, я должен взглянуть в лицо его (ее) грехам. По сути, мне приходится заглядывать в самые мерзкие уголки человеческих душ. К примеру, эта школьница передо мной занималась проституцией, в результате подцепила ВИЧ и впала в отчаяние. В качестве мести она продолжает торговать своим телом и заражает мужчин, которые занимаются с ней сексом. Несмотря на глубокое страдание, которое она испытывает из-за чувства вины, несмотря на приступы раскаяния, она не может остановиться. Ее грех уже живет собственной жизнью, он вышел из-под контроля и наносит вред всем.

Я взваливаю все эти грехи себе на плечи.

Я взваливаю себе на плечи и то зло, которое эти грехи причиняют.

В результате я сам оказываюсь под ударом.

Но лишь так я могу контролировать свою жертву.

…«Шкатулка» может выполнить любое «желание». Но людей с идеальными, ничем не искаженными желаниями не существует. «Шкатулка» исполняет такое искаженное «желание» в его точном, искаженном виде.

Я тоже не являюсь исключением. Из-за моего довольно обременительного чувства реальности я не могу заставить себя в полной мере поверить в силу «шкатулок». Против воли я понимаю где-то там, в глубине, что это просто сон.

Если «шкатулку» использовать бездумно, «желание» исказится и не воплотится в реальность.

Но, к счастью, я заранее знал об этом правиле. Поэтому я решил не использовать «шкатулку» сразу же после того, как получил ее от «О», а начал искать способ овладеть ей.

Прошло совсем немного времени, и я получил шанс подчинить себе «шкатулку», когда очутился внутри «шкатулки» Кодая Камиути «Игра бездельников». Там я многому научился.

Нельзя пытаться прямо заставить «шкатулку» исполнить «желание». Необходимо «пожелать» заполучить средство, с помощью которого можно исполнить «желание» самостоятельно.

Представьте себе, что вы хотите уничтожить мир. Если вы пожелаете этого прямо, ваше «желание» неизбежно станет неопределенным и полным сомнений, что не позволит вам овладеть «шкатулкой». Вместо всего этого вам следует пойти в обход и «пожелать» себе кнопку, которая запустит ядерную мясорубку. Такое «желание» обладает достаточной мощью, чтобы уничтожить мир, и при этом оно достаточно конкретное, чтобы его было легко визуализировать.

Конечно, это все равно может быть абсурдное «желание». Вы должны верить, что «шкатулка» обладает силой воплотить его. Так вот – я уже видел невероятную мощь «шкатулок». И для меня совершенно не проблема вообразить простые вещи вроде контроля над ядерными арсеналами.

Так овладеть «шкатулкой» может даже такой реалист, как я.

Мое истинное «желание» – «вымести всех безмозглых идиотов». Я воздержался от того, чтобы попытаться попросить этого непосредственно, и взамен попросил оружие, которое позволит мне это сделать.

Контроль над другими.

Вот какое оружие я выбрал.

Возможно, как раз моя натура и позволит мне осуществить мое «желание». Никто другой, думаю, не справился бы – не смог бы поверить, что может управлять другими. Но я всегда считал, что своими словами и действиями могу в какой-то степени управлять людьми. Так это или нет на самом деле, совершенно неважно – ведь осуществить мое «желание» без искажений позволит моя вера в то, что это возможно. Наложив на себя строгие ограничения, я тем самым еще больше конкретизировал свое «желание». И тогда смог наконец получить силу.

Но эта сила просто ничтожна по сравнению с моей главной целью. Она требует от меня настолько окольного пути, что это просто нелепо. Никогда в жизни я не ненавидел свой реалистичный взгляд на мир сильнее, чем сейчас.

Впрочем, я не очень и возражаю.

В конце концов, эта сила мне, по-моему, очень идет.

Не значит ли это, что она создана специально для меня?

 

– Прекратишь ли ты свою бессмысленную месть? – спросил я девушку, по-прежнему скрюченную и плачущую.

– Аххаххх, – она тяжело дышит, но вместе с тем отчаянно кивает.

Сомнений нет – она остановит саморазрушение местью. Похоже, контролировать ее нет особой нужды.

Что ж, раз я здесь закончил, можно идти. Но тут вдруг передо мной встают двое, по виду студенты.

– …Эй, что ты сделал с девушкой?

Тон говорящего спокоен, но их обоих явно переполняет праведный гнев, и, похоже, они не собираются меня отпускать. Определенно они решили, что я ее домогался.

– Я ничего не сделал. Верно? – я оборачиваюсь к ней.

Она поспешно утирает слезы и встает на ноги.

– Да. Совершенно ничего, – подтверждает она и поднимает голову.

Она не сделала ничего необычного, однако оба студента отшатываются.

…Почему?

Одного взгляда на девушку достаточно, чтобы понять их реакцию. Ничего удивительного, что они отшатнулись, увидев ее лицо.

Ее улыбка абсолютно неестественна – как будто уголки губ тянут вверх за нитки. Глаза тускло блестят.

…О нет, только не это опять…

– Этот человек – бог.

Пожалуйста, не надо.

Все, что я сделал, – подстегнул ее чувство вины. Я собирался взять ее под контроль, но в итоге не стал этого делать. Но, похоже, она смогла примириться с собственными чувствами именно потому, что я высосал ее раскаяние и показал его ей лицом. Случайно я провел нечто вроде идеального сеанса психотерапии.

А поскольку я достиг этого всего за мгновение и с помощью какой-то загадочной силы, девушка решила, что я бог. Это случается время от времени, когда я использую «шкатулку».

Такое развитие событий, похоже, поставило студентов в тупик, и они ушли с озадаченными лицами.

Я тоже скорчил гримасу и посмотрел на школьницу. Она тяжело дышит и ослепительно улыбается, как будто смотрит на небесное создание.

Ради всего святого, не называй меня богом. Прекрати. Серьезно. Это отвратительно. Ощущение такое, как будто кто-то сунул палец мне в горло. Я не похож на бога, и я не собираюсь становиться богом.

Но.

– …Верно. Я бог.

Мне придется позволить им звать меня так.

Я все еще слабак. Я до сих пор не отбросил прежнего «себя» из тех времен, когда я еще верил в доброту человеческой природы, – еще до того, как начал носить серьги. Потому-то я и страдаю так сильно, нагружая себя грехами других.

Если человеку положено страдать от такого, значит, я должен перестать быть человеком. Я должен стать бессердечным. Я насмерть задушил Кодая Камиути; если окажется, что этого недостаточно, чтобы превзойти мою слабость, значит, нужно будет убить еще. Вот как важно избавиться от моей слабости.

Я превзойду себя.

Если для достижения моей цели мне придется стать богом, я стану богом.

– …

Я гляжу на поклоняющуюся мне девушку.

Брать ее под контроль нет особой нужды… но, с другой стороны, не брать ее под контроль тоже повода нет. Как я могу стать богом, если я не готов отнять у нее достоинство, сломать ее?

Раздавить ее жизнь – просто, как дважды два.

Все равно ее жизнь практически кончена. А раз так –

– Оставь все ради меня.

Я прикасаюсь к «тени греха», спрятанной у меня в груди, и начинаю управлять ей.

– …Аах…

Она издает чувственный стон и приникает ко мне. Смотрит на меня снизу вверх влажными глазами, словно упрашивая меня властвовать над ней.

– Возрадуйся. Даже такой грязной шлюхе, как ты, я могу дать цель. Так, давай поглядим. Для начала вылижи мне ботинки. Сейчас.

– Ооо, спасибо! Огромное спасибо тебе!!!

Ни секунды не раздумывая, девушка начинает лизать мне ботинки.

– Я счастлива. Я так счастлива. Какое блаженство – прикасаться к тому, что ты носишь, пусть даже языком!

Купаясь в любопытных и осуждающих взглядах прохожих, я думаю:

Что за тупизна. Заставлять ее делать такие вещи – меня же и смущает. Блевать тянет. Но я должен подчинить так – каждого.

Я должен избавиться от моих мелких личных эмоций.

– …Нгг!

Но мне по-прежнему горько.

Я – прикасаюсь к одной из своих серег.

Сейчас их у меня уже шесть, в обоих ушах. Я жажду создавать дыры в собственном теле, потому-то и завел эти серьги.

– …

Почему-то в памяти всплывает лицо Коконе Кирино.

Я должен отбросить все свои чувства к ней, и все равно ее лицо почему-то всплывает.

Но Коконе Кирино в моей памяти – не та легкомысленная женщина-Барби, которая носит контактные линзы, постоянно меняет прическу и каждое утро тратит не меньше часа на макияж.

Коконе Кирино, которую я вижу, – застенчивая, пугливая девушка, которая все время ходила за мной хвостиком, куда бы я ни пошел. В те времена ее вечно виноватые глаза за стеклами очков смотрели только на меня.

Я вытряхиваю из головы образ Кири.

Да, я знаю! Моя привязанность к Кири – главное препятствие на пути к моей цели.

Я опускаю взгляд на девушку, продолжающую вылизывать мои ботинки.

Я изменю мир.

Я произведу революцию!

– …Точно.

Чтобы это стало возможным, я должен отбросить Коконе Кирино.

 

И еще мне необходимо одолеть моего злейшего врага.

«Я встречу нулевую Марию».

Некий одноклеточный, которого изменила игра-убийца и который настроен гнаться за своей целью с небывалой устремленностью.

Этот специалист по раздавливанию чужих «желаний» встанет на моем пути, можно даже не сомневаться. На этот раз его не втянет «шкатулка» – он будет действовать по собственной воле и попытается уничтожить мою «шкатулку».

…Кадзуки Хосино.

Я сражусь с тобой.

 

◊◊◊ Кадзуки Хосино – 6 сентября, воскресенье, 14.05 ◊◊◊

Даже после исчезновения Дайи Коконе не изменилась.

Неважно, ожидала ли она, что Дайя исчезнет; в любом случае ее отсутствие реакции совершенно неестественно. Это привело меня к следующему выводу:

веселый характер Коконе – не более чем маска.

Не только прямо сейчас – а все то время, что я ее знаю.

По правде сказать, я уже давно заметил, что ее жизнерадостное поведение выглядит каким-то натужным и искусственным. И еще я заметил, что Харуаки и Дайя знают, какова она на самом деле, но все равно подыгрывают ее натянутой веселости.

И я обратил внимание, что Дайе это все не нравится.

Правда, я никогда не думал, что выбор Коконе имеет такое большое значение.

В конце концов, все мы в какой-то степени пользуемся масками, когда общаемся с другими. Моги-сан, к примеру, рассказала мне, что ей пришлось немало потрудиться в прошлом, чтобы поддерживать свои знакомства. «Если Коконе нарочно старается такой стать, в ее выборе нет ничего плохого».

Так я думал.

Но я ошибался.

Иначе не было бы того случая.

 

– Нет, серьезно, Кадзу-кун, это было просто чудовищно! В смысле, да, конечно, вести себя с Касуми слишком нежно не надо было, это бы дало ей ложную надежду, но слушай, ты же понимаешь, в каком она положении, понимаешь ведь?

Это случилось после уроков.

– Ты ведь прекрасно знаешь, почему Касуми хочет вернуться в школу! Кадзу-кун, ты хоть понимаешь, как ты ее обидел своим поступком, и это после всего, что она перенесла во время своей реабилитации?!

Коконе ругала меня за то, что я накануне оставил Моги-сан и отправился домой к Марии.

– Хочу, чтобы ты знал: ты серьезно ошибаешься, если думаешь, что, раз она кажется такой веселой после того случая, значит, с ней все нормально! Ни с кем не будет «все нормально», когда он в таком состоянии! Касуми всего лишь пытается казаться сильной, чтобы не заставлять нас волноваться за нее!

Июль месяц, перед самыми летними каникулами. Хотя был уже шестой час, солнце по-прежнему заглядывало в окна, освещая класс. Возможно, было жарко, но этого я уже не помню.

Коконе изо всех сил пыталась сдержать слезы. Я не мог не восхититься ее сочувствием к подруге; впрочем, когда меня ругают, думать, конечно, следует не об этом.

Однако я не мог просто кивнуть и улыбнуться.

Я прекрасно понимал точку зрения Коконе. Конечно, я хочу обращаться с Моги-сан мягче.

Но я уже выбрал Марию.

Я решил ясно дать понять это.

– Коконе, я выбрал Марию –

Коконе, несмотря на явный шок от моей прямоты и упорства, тем не менее тут же ответила:

– Н-но это не оправдывает того, как ты вчера себя вел! Ты что, не мог хотя бы подождать, пока Касуми не станет немного лучше?! Хоть чуть-чуть подольше обращаться с ней ласково – это ведь совсем не проблема!

Я молчал.

Не потому что я был согласен с Коконе – просто что бы я ни сказал, это лишь ранило бы ее еще сильнее.

Если честно – она может говорить что угодно, ненавидеть меня, вообще никогда больше со мной не разговаривать – мой выбор не изменится. Я считаю Коконе своим хорошим другом и очень не хочу ее потерять, но это не имеет ни малейшего отношения к тому, что я выбрал Марию.

Я понимал, к чему Коконе клонит. Но когда наступит тот самый «подходящий момент»? И вообще, наступит ли он? Я что, должен сказать все Моги-сан, дождавшись ее возвращения в школу? А как насчет сделать это сразу после того, как Моги-сан успешно пройдет изнуряющий курс реабилитации и осуществит наконец свое желание жить нормальной школьной жизнью рядом со мной? Это и будет идеальный момент, чтобы сообщить ей, что я выбрал Марию?

Конечно же, нет.

Даже если я отложу, не буду прямо сейчас говорить ей о своем решении, Моги-сан все равно будет страдать.

– Ну скажи же что-нибудь, Кадзу-кун! Пожалуйста, не обижай больше Касуми так!

Я тоже не хочу ее ранить.

Я хотел сказать это Коконе от всей души, но, поскольку я действительно ранил Моги-сан, говорить такое я не имею права.

Я извлек мобильник. Коконе начала жаловаться, типа «что ты там высматриваешь?», но я, не обращая на нее внимания, открыл изображение, которое искал.

Фотка облаченной в пижаму Моги-сан, показывающей знак мира.

Мне правда очень нравилась эта фотка. Солнечная улыбка Моги-сан всегда меня приободряла.

Глядя на нее, я понимал, почему в другом мире и в другое время я вполне мог влюбиться в Моги-сан. Естественно же, что можно влюбиться в девушку, которая дарит тебе такую теплую, ласковую улыбку. Эта фотка была мне очень, очень дорога.

Поэтому – я ее стер.

Ведь я не мог уже выбрать Моги-сан.

 

Не произнося ни слова, я продолжал смотреть на Коконе. Побежденная моим твердым взглядом, она тоже больше ничего не говорила.

В классе мы были одни, так что сразу стало тихо.

…Да, повисла глубокая тишина.

Видимо, потому-то те две девчонки из нашего класса и решили, что здесь никого нет. Из-за этой ошибки они, возвращаясь в класс после занятий в кружке, громко перемывали косточки Коконе…

– Блин, эта Коконе в последнее время ведет себя как шлюха.

…не имея ни малейшего представления, что объект их ядовитых сплетен у них под боком.

– Она, по-моему, просто сучка, которой нужно, чтобы все на нее смотрели. Это ее вчерашнее нытье насчет очков меня просто выбесило. В смысле, ну ты поняла, да – насрать нам на твою рожу! Если не хочешь говорить с нами, иди к зеркалу и говори со своим отражением!

– Точно-точно! Меня просто бесит, что она вечно говорит только о себе! И потом, она и вполовину не такая симпатяшка, как она о себе думает. Если ее рожу сравнить с лицом Марии-сама, это просто небо и земля. Держу пари, Мария-сама в три раза красивее!

– Ха-ха, Ко, ну ты и злюка!

Эти веселые голоса я узнал. Они принадлежали двум нашим одноклассницам, подружкам Коконе. Они частенько обедали втроем.

– Но по сути-то все верно. Коконе ведь только на свою штукатурку надеется, скажешь нет? Ох-ох-ох, она так хочет, чтобы на нее смотрели мальчики!

– Мм… но она действительно пользуется успехом… Парни что, не понимают, что это все дерьмо собачье?

– О, им, чтобы втрескаться, достаточно, чтобы девчонка была не полной уродиной и заигрывала с ними. И, по-моему, они не так стесняются, если девчонка всего лишь немного симпатичная, нет?

– Да, потому-то у нее и получается!

– Хех, вот интересно, она сама-то думает, что ее все любят? В смысле, мы-то с ней ходим только потому, что к ней парни липнут.

– Ага, так от нее реальная польза.

– Но боже, как это меня нервирует. И сейчас от нее куда меньше пользы, когда этот языкастый принц перестал появляться в школе.

– Оо, Ми-тян, тебе ведь нравился Омине-кун, да?

– Он кажется таким твердым, но на самом деле он очень хороший! Он весь такой достойный и ничуточки не вульгарный! Я одна тебя понимаю, мой Дайя-кюун!

– Ох, прекрати, Ми-тян! Ты ведь все это говоришь только потому, что он красивый, да?

– Ну это логично. Уроды должны все сдохнуть!

– Но разве Омине-кун не встречается с Коконе?

– Мм, ну разве что в прошедшем времени?

– Аа, может быть, может быть. Может, она его соблазнила, но они разошлись, как только он понял, кто она на самом деле?

Я хотел заткнуть уши, избавиться как-то от этих невыносимых помоев, но как я мог это сделать, если их жертва рядом со мной?

Голоса приближались; вот-вот Коконе и те две окажутся лицом к лицу. Не в силах принять решение, я повернулся к Коконе.

Она, должно быть, сейчас в шоке и бела как мел. Может, даже в слезах… что мне делать? Помочь ей спрятаться и подождать, пока те уйдут? А потом пойти с ней в Мак, выслушать все ее напасти и попытаться утешить, насколько смогу…

Однако утешать ее не было нужды.

Она вовсе не казалась расстроенной.

Коконе – весело улыбалась.

– …Э?

Вот тут я действительно офигел. У меня просто в голове не укладывалось, как она могла сохранять самообладание, слушая такие ядовитые слова.

Да, задним-то умом все крепки. Увидев, что она сделала затем, я понял, что ее так забавляло.

Должно быть, в тот момент Коконе испытывала…

– Ху-ху…

…чувство превосходства.

Девушки открыли дверь класса. Едва увидев Коконе, они застыли так резко, что даже смешно было смотреть.

– О… о, ты была здесь?

В отличие от их застывших физиономий, лицо Коконе было сама безмятежность.

– Да.

Спокойствие Коконе явно сбивало их с толку.

– Эмм… Коконе?..

– Вот, значит, что вы обо мне думаете. Знаете, я не очень-то быстро соображаю, так что и не замечала раньше. Извиняюсь, честно! Я попытаюсь измениться к лучшему, обещаю.

– Э-эмм, да, Коконе…

– Знаю, знаю. Когда говоришь о ком-то плохо, очень легко чересчур увлечься, правда? Вы просто слишком увлеклись, на самом-то деле вы так не считаете. Я точно знаю.

Как-то легко она, похоже, простила подругам их жестокие слова. Девушки по-прежнему оставались напряжены, но на лицах начало проступать облегчение.

– Т-точно!

– Мы просто чересчур увлеклись!

Так они хором заизвинялись. Улыбка Коконе оставалась неизменной.

– Но знаете, поскольку я ведь все равно это слышала, осадочек-то остается… вы же понимаете, да?

– А-ага.

– Но я знаю выход: почему бы мне тоже не сказать вам пару слов? Тогда мы будем квиты и сможем остаться подругами!

– Д-да, ты права. Можешь говорить что угодно.

После того как «подруги» Коконе согласились на ее предложение, Коконе раскрыла рот и заговорила.

Глядя им прямо в глаза, она произнесла громко и отчетливо:

– Чтоб вы сдохли, гнусные твари.

Они вылупили глаза, явно не в силах осознать услышанное.

– Вы как пара сук во время течки. Ваши рожи такие уродливые, что в целом мире нет такого человека, чтобы рядом с ним вы казались красивее. Говорите, что от меня одна польза – парней притягивать? Повторите это еще раз, когда ваши мерзкие рыла станут чуть менее отвратными! Даже если вы хотите пользоваться мной как магнитом для парней, это бессмысленно – даже слепой не захочет стоять рядом с такой кучкой страшилищ, как вы!

Постепенно слова Коконе начали проникать в сознание одноклассниц; одна из них побагровела от ярости, вторая побледнела от страха.

– Ха-ха-ха, я с вас просто ржу! В смысле, вы ведь сами понимаете, что своей идиотской завистью сами же и признаете мое превосходство, верно? Что, быть вторым сортом так больно? Не переигрывайте только, ладно? В конце концов, я не так уж совершенна. Короче, позвольте сказать вам вот что: вы никчемные шлюхи, ваше единственное предназначение в жизни – чтобы я рядом с вами выглядела еще лучше.

Гневное пламя в ее глазах, сверливших ту парочку, резко исчезло, и на лицо вновь вернулась жизнерадостная улыбка.

– Отлично, а теперь давайте все забудем и снова станем подругами!

С тех самых пор эти две девушки не обменялись с Коконе ни единым словом.

 

Я прокручиваю в голове тот случай и одновременно, позаимствовав ноут у моей сестры Рю-тян, смотрю ютубовское видео о группе психов в Синдзюку.

Теперь я уже знаю.

Как Коконе могла говорить такие злые вещи тем двум девушкам и при этом страдать из-за Моги-сан.

Раньше я считал, что цель Коконе – вжиться в неестественный веселый образ, который она изо всех сил на себя надевала. Но это не так. Теперь я уверен: Коконе вынуждена была вести себя так. По какой-то причине у нее не было иного выхода, даже если ей приходилось наступать на горло собственной песне.

Если бы Коконе не издевалась так над собой, она не сохранила бы свое «я».

Подозреваю, что те две девушки случайно вторглись в запретную область личности Коконе.

И она сломалась.

До сих пор я так и не выяснил, что же послужило причиной ее внутреннего конфликта.

Но, готов спорить, Дайя знает правду.

– Аа, я это тоже видела! Классный парнишка, правда? Такой маленький, а уже с такой харизмой, – заглянув мне через плечо, абсолютно не в кассу произнесла моя «соседка по комнате». Я обернулся.

– …Эй, это мое умайбо!

Рю-тян как ни в чем не бывало открывает пачку умайбо со вкусом соуса тонкацу[2].

– Но ты же пользуешься моим ноутом?

– Пользуюсь. Но это не имеет отношения к делу.

Сестрица с явной неохотой достает кошелек и сует мне в руку десятииеновую монетку.

…Я не это имел в виду… ну да ладно.

Жуя умайбо, она безразличным тоном произносит:

– Интересно, мир меняют вот такие, как он?

Я снова поворачиваюсь к экрану ноутбука.

Да… возможно.

Возможно, Дайя пытается разрушить мир с помощью своей «шкатулки».

 

А если он пользуется «шкатулкой», то наверняка он втянет в это дело и Марию.

Как только это произойдет, повседневная жизнь Марии рухнет, и она вновь окажется во власти «Аи Отонаси».

– …Я…

…Не допущу этого. Любой ценой.

Во время «Игры бездельников» я понял, что мой враг – «Ая Отонаси», которая захватила «Марию Отонаси» и ведет ее к гибели. Ради Марии я должен освободить мир от «О» и «шкатулок».

Я должен остановить Дайю.

Но как?

Я ведь не «владелец». Мало ли на что способна «шкатулка» Дайи; я, возможно, просто ничего не смогу ему противопоставить.

Так как же мне защитить Марию?

– …

Есть одно чрезвычайно простое решение.

Есть способ, к которому я всем сердцем не желал прибегать, способ, который заставит меня предать прежнего себя. А, но почему это меня до сих пор волнует? Я уже морально готов запачкать руки. По правде сказать, я уже замарал их, бросив Кодая Камиути.

Так что –

 

Даже если мне придется воспользоваться «шкатулкой», меня это больше не напрягает.

 

Да начнется битва «шкатулки» против «шкатулки».

Битва моего «желания» сокрушать «шкатулки» против «желания» Дайи.

Я не знаю, какое оно, «желание» Дайи. Но точно знаю, что за это «желание» он будет драться в полную силу.

Каково бы оно ни было –

– Я его не потерплю.

Любое «желание», для осуществления которого надо полагаться на «шкатулку», – полнейшее дерьмо. Каким бы важным оно ни было для Дайи, – все равно дерьмо. Я сотру его в порошок и вымету прочь, ни пятнышка не оставлю.

Даже если мне придется убить Дайю.

– …Кадзу-тян, ты в последнее время страшненький какой-то. Сейчас у тебя был почти что взгляд убийцы, ты в курсе?

Пропустив мимо ушей треп Рю-тян, я выключаю ноут.

Я принял решение.

Я сражусь с Дайей.

 

Предыдущая          Следующая