Предыдущая          Следующая

РАССВЕТ 1.7

Солнце уже начало садиться, а полиция с нами еще только заканчивала. Естественно, ей же сперва надо было сюда прибыть – те, что находились тут изначально, были скомпрометированы, да и тоже жертвы, в общем-то.

Все, на кого воздействовал Царствие Небесное, ничего не помнили. Они как будто заснули – помнили, как потеряли сознание; некоторые говорили, что на краткие моменты приходили в себя, когда здание содрогалось или их ударяли, но они не осмысляли и не понимали, что в эти моменты происходило.

Несколько человек сказало обо мне как о повторяющемся образе.

Были опасения, что Царствие Небесное, уходя, прихватил с собой кого-нибудь или что не всех, кто был в толпе, учли, но, насколько я могла судить, тут было «все или ничего». Люди вспоминали, как приходили в себя, многие в опасной близости от продолжающегося супергеройского сражения, но воспоминания были туманными.

Я сидела на тротуаре возле главного входа в общественный центр, осознавая, что уже очень поздно. Небо стало оранжево-желтым, а на востоке горизонт почернел. Самые толстые части облаков над головой утопали в тени – зигзаги темноты посреди янтарности.

Дневная жара отступала, чему помогали облака. Из-за пыли и пота мои руки были в грязи, а там, где струйки пота смыли грязь, остались дорожки. Закончив помогать Дымному Плащу, я вымыла руки, после чего осознала, что не избавилась полностью от краски Темперы и крови на тыльных сторонах ладоней. Я до боли остро осознавала покрывающий меня пот, грязь и кровь, но не могла заставить себя пойти смыть все это, потому что это потребовало бы внимания.

Парадоксально, но мое сознание было совершенно четким.

Я снова переключила внимание на детишек. Лишний раз убедиться, что с ними все в порядке. В какой-то момент, когда я утонула в своих мыслях, появился Гилпатрик. Я смотрела на него, пока он не кинул взгляд в мою сторону. Он поднял руку, я подняла руку. После чего он снова переключился на подростков. Как и должен был.

Я заранее знала, что буду работать допоздна. Но я ожидала, что это будет перекладывание бумажек и общение с учениками. И мне эта сторона действительно нравилась. Шикарное занятие, когда не очень близко к дому.

При виде Гилпатрика я смогла немного расслабиться. Не потому что это предвещало что-то замечательное, а потому, что теперь мне не нужно думать о том, что надо бы найти Гила, узнать все детали, отложить знакомство с новостями или сообщение важных подробностей.

Я убрала руки за спину, чтобы не видеть кровь или трещинки с въевшейся краской, черной как тушь, откинулась назад и закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на голосах и звуках, на тихом ветерке и приятном тепле.

– Извини, – произнес Гилпатрик. Он подошел ко мне.

Не открывая глаз, я спросила:

– Ученики в порядке? Остальные?

– С ними все хорошо. За некоторыми приехали родители, за остальными я уже вызвал автобус. Психологически и эмоционально – не знаю. Было страшно, и было трудно понять, что происходит. Персонал общественного центра, естественно, огорчен насчет здания, но это не наша проблема.

Я открыла глаза.

Гилпатрик был без бронежилета. Майка, заправленная в черные штаны, водолазка, перекинутая через плечо. Лысый, бровастый, волосатое тело, волосатые руки.

– Джаспер в основном рассказал, – сообщил он. – Когда надо, он, похоже, надежен.

– Он хороший парень, – согласилась я. – Не случайно я хотела иметь его при себе.

– Теперь, думаю, я это понимаю.

– Если ты хочешь, чтобы этот проект стал чем-то позитивным, хотя бы в нашей школе, тебе нужно больше Джасперов. Ты хотел вердикт по детишкам, которых ты со мной послал? Я бы не стала назначать их на лидирующие позиции. Во всяком случае, если на сцене будут Плащи. То, что я видела и слышала, было не очень позитивно, а если кто и был не согласен, они не были достаточно уверены, чтобы высказать это вслух.

Гилпатрик прошелся пятерней по лысой голове, не дав мне ответа.

Мои руки устали поддерживать тело. Я подалась вперед.

– Ладно. Спасибо. Нерадостно слышать, но все равно я это ценю, – сказал он наконец. – Я принимаю твои слова как серьезный аргумент.

– По крайней мере, они следуют приказам.

– Я серьезно надеялся получить больше полезных рук, – произнес он. – Как неудачно.

К некоторым ученикам, беседующим с полицией, присоединялись родители. Я наблюдала за ними. Родитель и ребенок бок о бок, родители слушают озабоченно, узнавая подробности одновременно с полицейскими.

– Мне жаль, что так получилось, – сказал Гилпатрик. – Я говорил это совершенно искренне и совершенно искренне говорю сейчас.

– Я передала полиции свое детальное изложение событий, – ответила я, уткнувшись взглядом в свои руки. – Включая ту часть, где я подверглась нескольким атакам, воздействующим на эмоции. Это снимет с твоих плеч часть ответственности, если кто-нибудь спросит.

– Это не так уж важно. Ну, то есть важно, конечно же, и спасибо, но я не хочу заострять на этом внимание. Если люди станут возбухать на этот счет, я разберусь. Я знал, что делал, когда ввел тебя в игру. Сейчас я хочу поговорить не об этом.

– Я здесь задержалась, чтобы быть чем-то вроде опекуна для учеников, которые будут в роли свидетелей, и проследить, чтобы их не прессовали слишком жестко и не доставляли неудобств. Но прекратила это дело, когда поняла, что, оставаясь здесь, местами только осложняю ситуацию, потому что им не нравится находиться возле меня и потому что выглядело так, будто я пытаюсь защитить себя, влезая во все и влияя на их показания.

– Да, – кивнул Гилпатрик.

– Я отошла в сторону, и, по-моему, Джаспер и Лэндон последовали моему примеру.

– Это хорошо.

Я подумала, что сейчас ему самое время поддержать нить беседы и сказать наконец то, что ему надо сказать. Но он не стал.

В беседе наступила пауза. Новые машины заполняли пространство по периметру «квадрата» из травы, тротуаров и фонтана перед общественным центром. Очередные родители.

– Они упоминали Дымного Плаща? – спросила я.

– Только то, что ее увезли в больницу, и что прогнозы насчет нее хорошие. Темпера была рядом с ней. Что-то связанное с краской?

Без новостей, стало быть.

– Темпера остановила основную кровопотерю. Налила краску в рану, придала ей форму и отвердила. Но, возможно, мы потеряли Дымного Плаща в другом смысле. Возможно, после этого она не останется в рядах героев.

– Она так сказала?

– Были краткие сумерки между тем, как обезболы врубились, и тем, как обезболы ее вырубили, – ответила я. Шевельнула пальцами, ощутила, как неестественно чувствуется кожа на тыльной стороне ладоней, где осталась корочка, которую мне не удалось смыть. Я торопилась, потому что хотела продолжить приглядывать за школьниками из Патруля.

– Ты будешь заканчивать эту мысль? – спросил Гилпатрик мягким тоном.

Я закрыла глаза.

– Эмм. Мы потрепались. Она сказала, что живет у родственника, так что за ней будет кому присмотреть, если понадобится.

Слово «родственник» потянуло мои мысли сразу в нескольких направлениях. Я могла бы попытаться выбрать наиболее безопасное, но не была уверена в своей способности это сделать – очень уж устала и была подавлена.

Я продолжила:

– Ее брат оборвал связи с ней, когда она стала злодейкой. Она жила в том районе, где у всех домов накрылись фундаменты, потому что их делали в спешке, и всем пришлось выселяться хотя они только что заселились. Она обратилась к брату и с тех пор живет у него, восстанавливает отношения. Это могло бы дать мне какую-то надежду – положительное влияние, ты понимаешь, – но она говорила обо всем этом довольно цинично, когда мы с ней беседовали сразу после встречи, перед тем, как все это произошло.

– Цинизм до определенной степени вполне понятен. В таком она сейчас состоянии. А в каком состоянии ты, Виктория?

– На самом деле в близком к Дымному Плащу. Меня не вышвырнули из дома из-за тяпляпистой конструкции, но я живу с папой, потому что это позволяет нам платить за аренду по половине суммы, а мне хочется иметь доступные варианты с учетом нынешних обстоятельств.

– Я имел в виду не вопрос жилья, – сказал Гилпатрик. – Твоя голова, твое сердце. Остались какие-то последствия от эмоционального эффекта?

– Все последние два года, – прошептала я.

– Извини? Я не расслышал.

– Они прошли. Было реально хреново, когда эффект работал, но сейчас уже нет. Сейчас я в состоянии такого, знаешь, «утреннего похмелья», когда тяжелая голова, винить вроде не за что, но чувствую себя виноватой и размышляю обо всем, что натворила, пока была под этим делом, – сказала я.

– Это мне достаточно хорошо знакомо. Меня этим несколько раз стукнуло, еще когда я был рядовым и командиром отряда. И один раз это сделала ты.

– По твоей просьбе, – напомнила я Гилпатрику, подняв на него глаза. – И сейчас было хуже. Зацеп? Я читала об этой его штуке онлайн, когда отслеживала, кто сейчас вообще есть. Я уверена, он относится к новому мультитриггерному кластеру. Возможно, эмоциональный эффект был усилен работой Механика, а если нет, то что-то еще задействовано. Он ударил меня не так, как если бы была мелкая или вторичная способность.

– Мне жаль, – произнес он.

Он не плохой парень. Я хотела злиться, но не могла найти повода.

– Мне жаль, что получилось вот так, – сказал он. – Не предполагалось ничего подобного. Я ожидал, что будет немного неприятно из-за гражданских протестующих, но не думал, что будет что-то подобное. Не Плащи и не выстрел в конце.

Да и я не думала.

– Джаспер сказал, ты догадалась, почему я послал с тобой этих учеников.

– Ага, – кивнула я и поднялась на ноги.

– Насчет этого я особенно сожалею. Будь моя воля, я бы в жизни не устроил тебе такой проверки. Но воля была не целиком моя.

– А чья? – спросила я.

– Всех, – ответил он. – И никого конкретного. Все сложно. На «Надзор» и геройские команды давят, чтобы они следили, кто действует в поле, чтобы сверяли часы, и они обратились к некоторым из групп Патруля с озабоченностью. Они хотели координироваться, чтобы подростки не раздавали интервью и не подвергались опасностям со стороны кого-либо. Школа вступила в диалог и вошла в режим ПСЗ.

– Прикрыть Свои Задницы, – расшифровала я.

– Они хотели иметь возможность, если случится какое-нибудь ЧП, сказать, что предприняли разумные усилия, чтобы удостовериться, что паралюди, с которыми имеют дело ученики, рассудительны и безопасны. Я мог бы молчать насчет тебя, но…

Он смолк.

– Я бы не стала просить тебя об этом, – закончила я.

– …И у меня не было впечатления, что ты бы этого хотела. Ты не держалась скрытно. И я тоже не хочу работать в таком стиле.

– Да. Я бы этого не хотела, – согласилась я.

– Ты понимаешь, что я не могу оставить тебя, – сказал он.

Я кивнула.

Ну вот, приехали.

Блин.

Я не испытывала такой уж сильной привязанности к этой работе, но… блин.

– Применение способности к детям, заявления о возможном конфликте интересов, несоразмерное воздействие, подвергание опасности. Думаю, на этом тему замнут, вряд ли тебя будут преследовать.

Я снова кивнула.

– Есть мелкий шанс, что какой-нибудь ученик заявит об эмоциональных нарушениях из-за твоей ауры и потащит дело в суд. Я уже побеседовал с одним из полицейских, чтобы их задействовать, и мы получим что-нибудь в письменном виде. Если тебе понадобится, чтобы кто-нибудь тебя поддержал, я на сто процентов поручусь за тебя и за тот ход событий, который описал Джаспер. Все это было не по твоей вине.

– Суды сейчас в миллионе лет позади и еще удаляются с каждым днем, когда у нас нет полноценной системы правительства, – ответила я. – А к тому времени, когда она появится, это дело уже забудут.

– Есть такой фактор, – согласился Гилпатрик.

Эта сторона проблемы меня не волновала. Обижала, но не волновала.

– Тебе понадобится помощь, когда будешь выносить вещи из кабинета? – спросил он.

Я покачала головой. Не хотела об этом думать.

– Можно… – начала я, потом прокашлялась. – Можно я с этим вернусь к тебе позже? У меня… у меня, кажется, семейное мероприятие, куда я должна отправиться.

– Конечно, – ответил он. – В любой момент, кроме учебных или рабочих часов.

При этих словах я, возможно, вздрогнула, да так, что он заметил. Я понимала, почему он так сказал, но все равно слышать это было отстойно.

Я зашагала прочь.

– Виктория, – окликнул меня Гилпатрик.

– Да?

– Любая услуга, какая тебе понадобится, рекомендательное письмо, инфа, или если тебе будет нужна помощь Джаспера или других надежных людей в форме…

– Спасибо, – ответила я веселее и жизнерадостнее, чем чувствовала себя. – Я буду на связи.

И взмыла в воздух.

 

⊙

 

Есть что-то очень человеческое в желании собираться вокруг огня. Рационирование электричества означало, что каждый дом получал лишь определенное количество – тем больше, чем больше в нем жило людей. С другой стороны, имелось много дешевых дров. Уличные фонари загорелись, и одновременно во многих домах свет погас. На задних дворах вокруг кострищ собирались еще три семьи из нашего квартала. Две семьи играли музыку, причем разную, но звучало не особо какофонично. В каждом дворе, и переднем, и заднем, росли деревья, и они приглушали звуки.

Вся улица пахла угольями, и свет фонарей самую малость туманился от дыма.

У нас был хороший жилой квартал, хоть я и чувствовала в нем некую искусственность. Дома были каждый со своим характером, достаточно отличающиеся друг от друга по стилю и архитектуре, но пока что такие новые, что походили больше на декорации для фильмов, чем на настоящие жилища. Время и хаос поработают над этими резкими гранями. Краска и внимание превратят заборы из новеньких досок с редкими зазубринами от пилы по краям в нечто более персональное.

Это была полная противоположность той враждебности и просвету шириной в улицу между протестующими и общественным центром. Влюбленная парочка сидела на двухместном уличном кресле, обвив друг друга руками, и купалась в тепле костра. Друзья сидели с пивом в руках и беседовали. В другом дворе дети играли с собакой.

Тот путь, который я выбрала, привел меня сперва в задний двор. Подъездная дорожка, засыпанная щебнем, была в ширину больше, чем в длину, и обеспечивала место сразу для многих машин. Изгородь тянулась от жилого дома в одном углу до гаража в другом. Мама приглашала соседей, так что это кое-что значило, хоть отношения и достигли более-менее расслабленной стадии.

Папа сидел перед кострищем на одном из садовых стульев; огонь уже прогорел до мерцающих углей. Барбекю стояло справа от него – крышка открыта, маленькие кусочки мяса прилипли к решетке гриля.

Ему было сорок два, но выглядел он моложе. Его поджарое тело играло тут свою роль – только белизна в щетине на подбородке выдавала возраст. Стригся он тоже коротко. Сейчас он единственный не надел куртку или водолазку (благодаря близости сразу двух источников тепла) и ограничился облегающей футболкой, которая подчеркивала мускулы. Чертовски отвратное зрелище, поскольку он отец, мой отец, и вроде бы должен одеваться по возрасту. Имей я право голоса, настаивала бы на одежде, которая бы вовсе скрывала все признаки мускулов.

Однако выглядел он расслабленно. По правде сказать, таким расслабленным я его не видела давненько, а ведь я видела, как он вырубился на кушетке в своей квартире.

Я заметила, что мама села так, чтобы между ней и папой сидели двое соседей. В то время как папа оделся в футболку и спортивные штаны, мама принарядилась. Чуточку помады, уложенные короткие волосы, белая блузка с оборками, юбка-карандаш. Туфли она уже скинула, и сейчас они валялись под стулом.

Я осознавала их разный подход к одеванию. В иные времена, до всего этого, у них было больше… взаимосвязи, полагаю. Каждый влиял на другого, и в результате они лучше соответствовали друг другу.

Она улыбнулась. Закинула ногу на ногу, миг спустя развернула ноги, поставив их ровно на пол террасы, подалась вперед, смеясь чьим-то словам.

Я тоже улыбнулась.

Свет горел и в доме. Дверь была открыта, и люди свободно занимали пространство между лестницей на террасу, задним коридором и кухней с той стороны коридора. В комнате слева от коридора было темно. Я предположила, что там соседские дети, от подростков до двадцати-с-чем-то-летних. Я мельком увидела, как в темную комнату зашла Кристал, попыталась привлечь ее внимание поднятой рукой, когда она глянула в сторону окна, но не смогла.

Зато я привлекла внимание женщины, сидящей рядом с мамой. Она тронула мамину руку и указала на меня.

Я осталась стоять на месте, сложив руки поверх дощатого забора и опустив подбородок на ладони. Мама подошла.

– Ты ранена, – сказала она, прикоснувшись к моей руке там, где я ободрала ее о мостовую.

– Просто ошкурила.

– Ты взяла плохого парня? – спросила мама. Протянула руку и поправила мне волосы, сдвинув несколько прядей в сторону.

– Нет, – ответила я. – Но их было пятеро.

– Не хочешь поговорить об этом? Ты меня заинтересовала.

– Не особо. Сегодня…

Тут у меня дыхание застряло в горле.

– …не очень хороший день, – сумела все-таки я закончить.

Я заметила, что ее выражение лица изменилось, хоть источник света и был позади нее.

– Что? – спросила я. – Только не говори, что ты не оставила мне десерт, как обещала. Его ожидание – практически единственное, что сейчас держит меня на плаву.

Она улыбнулась, притронулась к моей щеке и поцеловала меня в лоб.

– Я оставила тебе десерт и еще кое-что, на случай если ты завтра захочешь на завтрак пирога или булочек.

– Значит, ты выполнила свой гражданский долг, – произнесла я с напускной серьезностью.

– Прошло уж много лет с тех пор, как я в последний раз не справилась с заданием, – ответила она в том же тоне. Переместила руку с моей щеки на висок. – Боюсь, ты разминулась с дядей Майком.

– Ай-яй-яй, – сказала я. – Я его почти что и не помню. Как он?

– Типичный дядя Майк. Взял с собой жену и твоих кузенов, а я защитой от детей совершенно не озаботилась. В то короткое время, что он пробыл здесь, творилось… нечто. Ураган хаоса и эмоций, а потом его как не бывало.

– О, какая жалость.

На заднем плане папа старался привлечь мое внимание. Он сел прямо и уже не выглядел расслабленным. Слабо улыбнулся мне. Я в ответ подняла кисть, лежавшую на локте другой руки, и легонько взмахнула.

– Спасибо, что пришла, – сказала мама. – Я знаю, что общаться с семьей тяжело после всего, что было, но для меня это так много значит. И для всех.

– Я пришла ради десерта, – заявила я. Потом поправилась: – …И немножко ради семьи.

Мама легонько хлопнула меня по виску и шагнула назад.

– Заходи тогда. Пообщайся с людьми, а я схожу за твоим пирогом.

Она зашагала к воротам возле гаража, чтобы их отпереть, и одновременно во двор вышла Кристал в компании наших ровесников. Она кинула взгляд в мою сторону, увидела меня и застыла, точно олень в свете фар.

Скрестила руки на груди, оборонительно, словно что-то было не так.

Одним ртом произнесла что-то. Я видела ее лицо недостаточно хорошо, чтобы прочесть по губам, но из контекста догадалась.

Папина поза – он по-прежнему сидел выпрямившись, с обеими ногами на земле.

Недавняя смена выражения лица у мамы. Даже выбор слов…

Я отступила на несколько шагов от забора. Мама застыла, успев лишь чуть-чуть приоткрыть ворота.

– Ты пригласила ее, – сказала я. Имея в виду вовсе не Кристал.

Мать вовсе не выглядела сконфуженной, и отрицать она тоже не стала. Она посмотрела в сторону дома, пытаясь понять, что я такого увидела, что навело меня на мысль.

Ураган гребаного хаоса и эмоций, вот уж точно.

– Ты пригласила ее, – повторила я. На этот раз эмоциональнее. – Она сейчас в доме?

Мама собралась, попыталась взять себя в руки. Теперь она выглядела сконфуженной.

– Я ведь сказала тебе, что пригласила всех.

– Она в самом деле в доме, – произнесла я.

Я попятилась еще. Мама распахнула ворота и сделала несколько шагов по подъездной дорожке – босыми ногами по щебенке.

Я подняла руку, веля ей остановиться. Она продолжила идти.

Я выбросила ауру, толкнула один раз.

Мать остановилась. Кристал, уже у ворот, тоже остановилась. Люди поднялись со стульев.

– Я думала, ты знаешь, – сказала она. – Я очень четко сказала «всех». Это планировалось как семейное воссоединение, когда все собираются вместе впервые за… за очень долгое время.

– Ты юрист, – ответила я. – Ты слишком хорошо обращаешься со словами, чтобы вести себя так охеренно тупо.

– Пожалуйста, – произнесла она таким тоном, будто это ей сейчас приходилось испытывать свое терпение и выдержку, – давай держаться как цивилизованные люди.

Я не могла даже смотреть на нее. Дрожала, уткнувшись взглядом в землю.

– Я допускала ошибки, как и твоя сестра, – продолжила она. – Она сейчас так хорошо справляется. Я хочу компенсировать свои прошлые плохие деяния и быть матерью для вас обеих, какой должна была быть с самого начала.

Я подняла глаза и уставилась на нее.

Помада, строгое одеяние, слова, всё в ней казалось теперь таким фальшивым, таким наигранным. Я ее даже не узнавала.

– Ты с этим в некотором роде облажалась, – проговорила я; вырвавшийся у меня шепот был единственный тон голоса, который был мне доступен, если только не орать на нее. Руки свисали по бокам, сжатые в кулаки.

– Это несправедливо.

– Ты с этим реально в некотором роде облажалась, – повторила я тем же придушенным шепотом.

– Виктория…

– Ты облажалась, мать, – сказала я. – Ты обла… ты обла… тебе и папа с этим подыгрывал?

– Я сказала ему, что придут все. Ты, твоя сестра, Кристал, дядя Майк. Он был удивлен, но… приятно удивлен.

Стало быть, и папа тоже. Снова это чувство, будто сердце выдернули из груди. Я зажмурилась изо всех сил, непроизвольно выдавив слезы. Я осознавала, что ее соседи смотрят.

– Не надо… не надо идти на поводу у эмоций, Виктория, – произнесла мама. – Пожалуйста. Я не хотела тебя ранить. Как раз наоборот.

– С этим ты тоже облажалась, – прошептала я.

– Перестань это повторять. Пожалуйста, – сказала мать. – Сейчас время вторых шансов, она очень усердно трудилась, чтобы добраться до нынешней точки. Я беседовала с людьми, которые с ней работают, так вот, она возвращается в свою колею в хорошем смысле. Я хочу, чтобы мы все сделали вторую попытку и чтобы на этот раз она получилась верной.

Я покачала головой.

– Если оставлять проблемы неразрешенными, как сейчас, это принесет больше вреда, чем пользы. И тебе, и ей.

– И поэтому ты решила пригласить меня на ужин и устроить сюрприз в виде ее, и ты подумала, что я ничего не смогу сказать или сделать, потому что здесь люди?

– Ты приписываешь мне мысли и заговоры, которых нет. Я хочу, чтобы вы с ней снова были сестрами. Чтобы мы снова были семьей.

– Это не тебе решать, – сказала я. – Блинский блин. Блинский блин. Блинский блин.

– Пожалуйста, не накручивай себя. Ты задыхаешься. Давай пообщаемся. Пожалуйста.

Я действительно задыхалась. Глотнула воздуха.

– Ты ведь понимаешь, что я никогда больше не смогу войти в этот дом, верно? Я буду видеть ее в каждой тени, бояться очередного сюрпризного приглашения.

– Я хочу, чтобы ты примирилась с ней, и тогда ты не будешь расстраиваться, даже если она действительно появится неожиданно.

– Я не могу принимать от тебя приглашений, – сказала я. Мое лицо начало искажаться, и я заставила его вернуться к чему-то более нормальному, пока не утратила способность видеть свою мать или хотя бы сосредоточивать на ней взгляд. – Я больше не могу брать у тебя десерт и вообще что-нибудь вместе с тобой делать, потому что она может быть здесь, внезапно. Я не могу тебе доверять. Как я могу тебе доверять?

– Мне жаль, что ты так чувствуешь. Я не осознавала, что ты в таком состоянии. Ты так хорошо справлялась, и она тоже хорошо справлялась.

– Как… – начала я. Прервалась, чтобы снова глотнуть воздуха. Когда мне снова удалось заговорить, голос превратился в шепот. – Как ты могла не осознавать, ты же видела меня в больнице? Как ты вообще можешь думать, что прими-… Как ты можешь думать, что это вообще возможно? Как…

Я закрыла глаза. Снова слезы.

– Как папа может так думать? Как вы могли видеть меня тогда, и как вы… как… как…

Грудь жгло.

– Кристал… – выдавила я, глянув в сторону дома.

Кристал все еще была на террасе. Стояла настороже у задней двери, держа красный щит. Глядя через плечо, она наблюдала за наш с мамой разговор.

– Кристал я сказала то же, что и твоему отцу. Она была настроена скептически, но согласилась, что это к лучшему.

Здесь я не доверяла маминой версии событий. Кристал, по крайней мере, сейчас меня поддерживала.

Я попыталась найти слова, но не хватало кислорода.

– Отдышись. Потом сможем всё обсудить.

Я работала над этим – глотала воздух.

– Я подожду, – добавила она.

От ее голоса становилось лишь труднее, не легче.

Когда я снова заговорила, получилось очень тихо. Но постепенно голос набирал силу.

– Как ты могла не быть там, пропускать визиты, или приходить с визитом и больше времени говорить с врачом, чем со мной, потому что быть со мной было тяжело? Как ты могла приходить тогда ко мне и отводить глаза в середине разговора, и обнаруживать, что это трудно, и не понимать, что мне пришлось жить так два года и что для меня это было в миллион раз тяжелее?

– Я знаю, что тебе было тяжело, родная. Я понимаю, в самом деле понимаю. Но ты не можешь вечно жить прошлым. Это неполезно. Ты не можешь носить это с собой.

– Сказал человек, который до сих пор спит со включенным светом, – заметила я.

Теперь уже она не смогла найти ответа.

– Это другое, – наконец произнесла она. Не стала пояснять, в чем именно другое.

Я молча смотрела на нее.

– Я хочу, чтобы мы все победили своих демонов, – сказала она. – Думаю, ты тоже этого хочешь.

Я продолжала смотреть.

В конце концов ответила:

– Я тоже этого хочу.

– Мы можем всё проговорить. Мы можем найти то, чего все хотим. Мы можем добиться прогресса на этом пути.

При всей своей внешней собранности она выглядела почти такой же расстроенной, какой я себя чувствовала.

Но в конечном счете, – и я знала это с самого начала, видя ее с… с ней, – она не была цельной персоной. Она старалась, она надевала хорошую маску, но мать была сломана уже очень, очень давно, и то, как она себя собрала, означало, что сострадания, понимания и сочувствия ей хватало на очень немного людей. Максимум на одну дочь.

Вторые шансы. Второй подход к снаряду, и сейчас эта дочь – не я.

– В интересах упокоения моих демонов я собираюсь держаться на расстоянии, – заявила я. – Не звони, потому что я не могу верить ни единому твоему слову. Как я буду строить отношения с папой, я разберусь позднее.

– Не делай так, – сказала мать. – Ничто не станет лучше от того, что ты оборвешь коммуникацию.

На это я хотела кое-что ответить.

Оно того не стоило.

Я развернулась уходить.

Услышала хруст гравия под ее ногой – она пошла следом. Я нажала аурой, мощно.

– Не применяй ко мне свою способность, Виктория Даллон. Это никогда не разрешалось, и, в любом случае, это не работает.

Я сделала глубокий вдох. На это тоже я хотела кое-что сказать.

Я ограничилась словами:

– Дай мне уйти. Если ты пойдешь за мной, я, вероятно, ударю тебя чем-то потяжелее, чем моя аура. И я чертовски уверена, что это сработает.

Возможно, это была бы хорошая фраза, если бы я не задыхалась от эмоций, произнося ее.

Я зашагала прочь. Своей способности к полету я не доверяла, когда перед глазами все тряслось. Словить паническую атаку в воздухе было бы очень неприглядно.

Люди стояли рядами возле заборов, окружающих их дворы, пялясь, наблюдая. Я разок вытерла слезы, новых решила не проливать (хотя бы здесь, где люди могут увидеть). Я сжала зубы.

На заднем плане я услышала повышенный голос папы.

Пока что я только шла, куда-то в сторону воды. Уличные фонари загорались перед приближающимися машинами и когда я выходила на улицы, а потом гасли. Время от времени они включались, реагируя на диких животных, освещая какого-нибудь заблудившегося оленя или торопящегося через дорогу енота. Мы обосновались здесь так внезапно, что звери все еще не пришли в себя.

Становилось холоднее. На мне была юбка и вообще одежда, которую я надела утром. Силовое поле защищало от ветра, что помогало не снижать температуру еще сильнее, но оно почти не защищало от окружающего тепла или его отсутствия.

Я напряглась, услышав позади звук бегущих шагов. Остановилась.

Не Кристал. Она бы летела, и она бы приземлилась на приличном расстоянии передо мной. И возможно, она бы вовсе не стала гнаться.

Значит, она.

Я не хотела смотреть. Не хотела говорить с ней.

Вместо этого я нажала аурой.

Еще один шаг, ближе.

Дочь нашей матери.

Я выбросила руку назад и вбок, словно нанося пощечину тыльной стороной ладони. Разорвала газон, тротуарные плиты и край дороги. По улице разлетелась земля, клочья травы и куски тротуара.

Долгая пауза – а затем я вновь услышала шаги. Теперь они бежали в обратную сторону.

 

⊙

 

Гилпатрик аж подпрыгнул, когда я возникла в дверях его кабинета, и чуть не сшиб картонную коробочку с лапшой в красном соусе, стоящую на стопке бумаг. Бумажная работа, с которой я бы ему помогала, если бы сегодняшний день пошел иначе.

– Виктория? Что случилось? – спросил он.

Значит, было очевидно, что что-то случилось.

– Я должна попросить тебя об услуге, – сказала я.

Окей, услышав собственный голос, я поняла, как он догадался. Я звучала как совершенно другой человек.

– Если ты не против, – добавила я.

– Конечно, я не против. Что случилось? Ты замерзла? Вечером очень резко похолодало. Что мне тебе принести? Да ты садись.

Он встал и обошел вокруг стола. Я чуть попятилась, тем самым намекнув ему остановиться.

Я не очень представляла, как мне ему ответить, как попросить.

– Кстати, – продолжил он, – в том, что касается меня, можешь подсчет не вести. Я считаю тебя своим другом и чувствую себя полным дерьмом, что так тебя подставил.

– Это тут ни при чем, – ответила я. – Мне просто нужно место, где остановиться на ночь. Пока я не разберусь кое в чем. Я уйду еще до того, как начнут приходить школьники.

Я заметила колебание, прежде чем он ответил:

– Конечно.

– Ты ответил не сразу.

– Только потому, что здесь не самое шикарное место для ночлега. Ты могла бы пойти ко мне домой, но это…

– Мне в некотором роде нужно место для подумать, – сказала я. – Но за предложение спасибо.

– Здесь проблемы с квотой на электричество, а температура упадет еще на несколько градусов, и здесь неважная теплоизоляция. В прошлую зиму тут был кошмар.

– Я помню, – кивнула я.

– Ну конечно, – согласился Гилпатрик.

Он продолжал кидать на меня очень встревоженные взгляды. Почти жалостливые.

Такие взгляды я ненавидела. Я их наполучала столько, что на всю жизнь хватит и еще останется.

– Окей, – сказал он. – У меня вот тут, возле стола, нагреватель. Только будь осторожна, когда оставляешь его включенным надолго, он пожароопасный.

– Буду осторожна, – заверила я.

– У нас в раздевалках сложены одеяла, можешь их взять, если соберешься спать. Если возьмешь охапку, можешь получить что-нибудь приемлемое. И постирал я их не очень давно.

– Я знаю, где их найти.

– На случай если выключится электричество, есть свечи. Но опять-таки следи насчет пожара.

– Все нормально, я буду осторожна, – повторила я.

– Окей, – кивнул он. – Ты уверена, что тебе не нужна компания? Можем поговорить о чем захочешь; если ты не ела, я могу сходить принести что-нибудь, или…

Я уже качала головой.

– Ладно, – сказал он. – Мне нужен был повод уйти домой, это подойдет. Но, может, мне все-таки стоит остаться? Ты можешь устроиться наверху, а я буду тут, внизу, у тебя будет место для подумать, и при этом у тебя буду я для поговорить, если ты решишь, что тебе это нужно.

– Нет. Не задерживайся из-за меня. Иди домой. Тебе завтра с самого утра общаться с разъяренными родителями, которые как раз выяснят, что произошло, и им хватит времени разъяриться.

– Мда, – нахмурился он.

– Пожалуйста, – добавила я. – Где что лежит, я сама знаю.

– Да, – сказал он. – Ты уверена, что ты в порядке? Ты же не собираешься…

Он замялся.

– Если бы я собиралась что-нибудь отколоть, я бы прихватила с собой еще кого-нибудь.

Он пристально разглядывал меня.

– К твоему сведению, я тут беспокоюсь, – произнес он наконец.

– Я справлюсь, – ответила я. – До сих пор справлялась.

– У тебя есть мой номер.

– Угу.

– Если понадобится что-нибудь, звони.

– Угу.

– И… будь здесь утром, когда я приду. Что случится задолго до того, как придут детишки.

– Угу.

– Окей, – сказал он.

Он взял свою папку для бумаг и бумажную стопку. Попытался собрать оставшиеся, и тут я подошла и помогла ему.

Молча я проводила его до машины и подала бумаги в нужный момент. Потом вернулась в здание и заперла за собой дверь. Здесь было просторно и темно – открытое пространство спортзала было без света.

Оттащила наверх обогреватель, затем взяла одеяла. Прихватила свечи и спички, а потом нашла коробки, разобранные и сложенные в стопки.

Я устроилась в своем кабинете, который технически уже не был моим, и принялась собирать коробки, снимать мои вещи с полок и упаковывать.

Обогреватель гудел, компьютерный экран щелкал, когда я проверяла что-нибудь или искала то, что обнаруживала в каком-нибудь досье.

Я сложила в отдельную стопку то, что хотела почитать, – досье, которые меня заинтриговали или которые я подзабыла, журналы, которые мне нравились. Разобрав треть полок и заполнив двенадцать коробок, я наконец устроилась в кресле, натянула сверху одеяла и взялась за чтение.

Меня хватило на две страницы, после чего я решила, что читать дальше не могу.

Просто не могла сидеть неподвижно, когда во мне кипела тревога.

Я встала, сбросив одеяла на пол, и подошла к окну. Из-за холода снаружи, обогревателя внутри и неидеальной изоляции оно запотело.

Я вытянула руку в сторону окна, в футе от прикосновения к нему. Включила силовое поле.

Пауза.

На затуманенном стекле появился отпечаток ладони. Потом второй.

Круглое пятно, оставившее после себя шлейф: оголенная грудь, прижавшаяся к стеклу и сдвинувшаяся.

Ниже круглого пятна – отметка, которую невозможно принять ни за что, кроме отпечатка половины лица.

Они двигались, хотя я не просила их об этом. Стекло слегка задребезжало от нажима. Отпечатки размазались.

Ноготь прошелся по стеклу, издав пронзительный, ушераздирающий скрежет.

Я убрала силовое поле. Плюхнулась обратно в кресло, и оно протестующе заскрипело.

Не второй триггер. Это я отлично понимала. Когда я впервые заполучила силовое поле, оно не защищало мой костюм. У меня были две теории, объясняющие почему.

Первая теория состоит в том, что я выросла и границы, которые силовое поле использовало, чтобы определять, что есть «я», тоже изменились. Я вдыхаю, выдыхаю, набираю фунт там, теряю фунт здесь, и оно подстраивается под максимальные границы. Это не объясняет, каким образом нередко под защитой оказывается и моя юбка, но я размышляла и об этом: мои ноги движутся, волосы когда-то были длиннее, сама я была короче…

Я была всем этим, силовое поле подстроилось, и теперь это навсегда стало новой верхней границей того, чем была я.

Как теория – довольно хлипкая.

Вторая теория – что виноват эффект Мэнтона, туманный термин, обозначающий встроенные защиты и ограничения способностей. Теория состоит в том, что встроенные защитные меры способности предохраняют только то, что я сама считаю частью себя, а костюм стал частью моей идентичности далеко не сразу.

А значит, это сейчас тоже я – в не меньшей степени, чем костюм, который я ношу.

Я не могу быть этим. Не могу сидеть спокойно и ждать, когда вес этой твари меня раздавит.

Я должна что-то делать. Снимать книги с полок – двигаться назад, а не вперед.

Я крутанулась в кресле и загрузила веб-страницу. Какое-никакое занятие. Методично выписывать детальные сведения о той группировке, которую я видела, изучать, наполнять себя информацией и давать знать другим, чему они противостоят.

Хоть чем-то конструктивным себя занять, пока либо электричество не отключится, либо я не устану настолько, что смогу лишь спать.

 

Предыдущая          Следующая