ГЛАВА 12. ИЮЛЬ II
1
У меня начались ночные кошмары.
Подробности я помнил плохо, так что не мог сказать, это всегда тот же самый сон или каждый раз разные. Но люди там всегда были одни и те же – либо совсем недавно умерший Кубодера-сэнсэй, либо Юкари Сакураги, упавшая с лестницы и погибшая в мае, либо Мидзуно-сан, разбившаяся в лифте в июне. Появлялись и некоторые из живых одноклассников – например Идзуми Акадзава или Томохико Кадзами…
Кубодера-сэнсэй смотрел на меня в упор; лицо его было залито кровью, глаза горели ненавистью. Потом он говорил.
Он говорил: «Это ты виноват».
Сакураги неуклюже поднималась на ноги и выдергивала зонт из шеи. Потом поворачивалась ко мне и заявляла: «Это ты виноват».
И Мидзуно-сан тоже. Двери больничного лифта раздвигались, она выползала наружу.
«Это все ты натворил».
«Это ваша вина. Вас обоих». Безжалостное обвинение срывалось с губ Акадзавы. И потом те же слова произносили Кадзами, Тэсигавара, Мотидзуки.
Стойте.
Пожалуйста, не надо… Так я пытался крикнуть, но голос не шел из горла. Я не мог ничего сказать.
Вы ошибаетесь. Это не моя вина… Я хотел возразить, но…
…Я ведь…
Они правы – в глубине души соглашался я. Вот почему. Вот почему я ничего не могу сказать.
Все из-за меня.
Все из-за того, что я пришел в эту школу.
Все из-за того, что я общался с Мей, девушкой, которой «нет». Я нарушил «решение» и тем самым испортил талисман, который должен был предотвратить «катастрофы». И уже не имело значения, что все мои действия были неизбежными.
Поэтому… из-за меня «катастрофы» этого года посыпались одна за другой. Из-за меня случились все эти бессмысленные смерти…
Я стонал во сне, пока мне не становилось трудно дышать, и просыпался посреди темноты. Это было по нескольку раз за ночь.
Я ногами отпихивал одеяло, липкое от пота, и, окруженный непроглядной чернотой, начинал глубоко дышать…
Если у меня снова разорвется легкое, мне уже не выкарабкаться. Эта мысль сидела в голове, как заноза.
2
– Да ладно, без вариантов же было. Что ты мог поделать? Не грузись, Сакаки. Можно себя винить сколько угодно, но это ж все равно ничего не изменит.
После самоубийства Кубодеры-сэнсэя первым со мной заговорил – ну кто же еще? – Тэсигавара. Он снова стал тем «крашеноголовым рубахой-парнем», которого я знал с самого первого своего дня в этой школе. Он как ни в чем не бывало беседовал со мной обо всем подряд. Словно это не он еще пару дней назад меня в упор не видел…
Когда я отпустил на этот счет несколько вполне простительных саркастичных фразочек, он ответил:
– Мне это тоже не нравилось, чувак. Нам вдруг пришлось резко отправить тебя в игнор, и я даже не мог тебе сказать, что происходит. Жуть, представляешь?
Тэсигавара было засмеялся, но тут же его лицо посерьезнело.
– Теперь-то ты в курсе ситуации? – уточнил он, видимо, чисто на всякий случай. – Вроде этот Тибики-сэнсэй из дополнительной библиотеки тебе в основном рассказал все, да? Значит, теперь ты въезжаешь, Сакаки?
– Да, въезжаю, – кивнул я, потом отвел глаза и повторил: – Въезжаю. Думаю, у тебя не было выбора… В смысле, что вы могли поделать? Все понятно.
Раз попытка удвоить количество «несуществующих» ни к чему не привела, крутить ту же пластинку не имело смысла. Дальнейший бойкот нас с Мей ничего бы не дал. Поэтому…
В результате смерти Кубодеры-сэнсэя изменилось отношение класса не только ко мне, но и к Мей. И не то чтобы они это как-то обсуждали и решили. По-моему, все само собой постепенно произошло.
К примеру, когда состоялся этот мой разговор с Тэсигаварой – на большой перемене в четверг – Мей была рядом. И Тэсигавара вел себя так, как будто она существовала, и даже пару раз к ней обратился.
И не только Тэсигавара. В отличие от того, что было до предыдущей недели, все одноклассники перестали держаться с Мей, как будто ее «не было».
Правда, характер Мей никак нельзя назвать общительным, так что изменение было слабым и даже вовсе незаметным, если только его специально не высматривать. Но все-таки новости наверняка разойдутся быстро, и учителя начнут во время уроков спрашивать ее и вызывать к доске.
С Мей Мисаки обращались как с человеком, который «существовал».
Конечно, так должно было быть с самого начала. Но я почему-то чувствовал себя не в своей тарелке, когда это видел…
Кабинет класса 3-3 на третьем этаже корпуса С был немедленно закрыт как место ужасной трагедии. Класс поспешно перевели в свободное помещение в корпусе В (а древние стул и парта Мей остались на прежнем месте). Поскольку не стало классного руководителя, «временно исполняющей обязанности» назначили, естественно, Миками-сэнсэй.
После переселения в корпус В стало ужасающе очевидно, как много в классе пустых парт. Пожалуй, этого следовало ожидать. Больше половины класса в день происшествия ушло домой рано – вполне естественная реакция. И на следующий день, и через день довольно много народу не явилось, использовав смерть Кубодеры-сэнсэя как повод остаться дома.
– Ну да, как же иначе-то, – заметил по этому поводу Тэсигавара. – Это ж нереально – увидеть такой ужас и чтобы это на тебя никак не повлияло. Любой с нормальными нервами захочет чуток побыть подальше отсюда. Если б нас оставили в том кабинете, я бы тоже сбежал.
– Кадзами-кун так ни разу и не появился.
– Да он с детства был самой большой тряпкой из всех, кого я знал. Плюс он же на самой первой парте сидел. Я ваще в шоке, что он не вырубился на месте.
Слова Тэсигавары звучали грубо, но за этой грубостью чувствовалась привязанность к другу, от которого он «рад бы избавиться». Переведя дыхание, Тэсигавара тут же добавил:
– Я ему звонил вчера вечером, и знаешь – у него был веселый голос. Я прям поверить не мог. Он сказал, что завтра уже придет.
– Интересно, решил ли кто-нибудь вообще не появляться до начала каникул? Всего пара дней ведь осталась.
Тэсигавара ответил без колебаний:
– Черта с два они придут.
Мей все это время слушала молча, но тут пробормотала:
– Некоторые, может быть, уже уехали из города.
– Уехали из города? – переспросил Тэсигавара с несколько обалделым видом. Мей чуть кивнула.
– Угу. Я слышала, каждый год так многие делают. Уезжают из Йомиямы на летние каникулы.
– В смысле, потому что за городом безопасно? Не знаю, правда ли это.
– Тибики-сан говорит, что, скорее всего, правда.
– Хммм. А как они это проворачивают? Что, рассказывают предкам, что происходит?
– Не исключено. Но вообще-то рассказывать об этом запрещено, даже родным, так что… непонятно.
– Хммм.
Наморщив переносицу, Тэсигавара наконец выплюнул:
– Фиг их знает.
Потом повернулся к Мей и добавил:
– А вообще ты странная, Мисаки. Ты ведь тоже во всем этом по уши, а ведешь себя так спокойно, как будто тебя не касается.
– Да?
– Мне почти даже кажется, что ты… – Тэсигавара замолчал, но после паузы продолжил нарочито небрежным тоном: – Может, на самом деле в этом году ты и есть «лишняя».
– Я? – тень улыбки мелькнула в правом глазу, не закрытом повязкой. – Не думаю, что это я.
– …Ну конечно.
– Да… Но знаешь – говорят, «лишний», который в классе, сам не знает, что он «мертвый». Так что, может быть…
Мей сейчас явно шутила, однако я вспомнил, что, когда этот вопрос всплыл у нее дома, она совершенно бесстрастно сказала нечто совершенно другое.
«Я знаю, что я сама не «мертвая»».
Почему? Как она может говорить с такой уверенностью?
Этот вопрос не давал мне покоя.
– Может быть, это и ты, Тэсигавара-кун, – заметила Мей с еще одной микроскопической улыбкой. – Как ты думаешь?
– Я… я? – Тэсигавара вылупил глаза и указал пальцем себе на нос. – Да не… слуш, кончай так шутить.
– А ты уверен, что «да не»?
– Эй, я живой! У меня офигенный аппетит по части еды и прочих радостей жизни, и я без понятия, с чего бы мне было помирать. Не то чтобы я хвастался, но я суперчетко помню всю свою жизнь, с самого детства.
Глядя на отчаянно оправдывающегося Тэсигавару, я не смог подавить смешок. Но все же…
Отбросить возможность, что он действительно «лишний» в этом году, действительно было нельзя. Я изо всех сил старался обдумать все спокойно.
Кто «мертвый»?
Я понимал, что вопрос, написанный на парте Мей, приобретает все большее значение.
3
Конечно, неожиданная смерть Кубодеры-сэнсэя послужила темой для разговоров у меня дома в Коикэ.
Еще с мая бабушка на каждую смерть вокруг класса 3-3 реагировала бурным потоком фраз типа «как страшно-то». Когда я вкратце пересказал ей историю самоубийства Кубодеры-сэнсэя, она сменила пластинку на «как жалко-то». Я, как всегда, понятия не имел, многое ли из этих разговоров понимал дедушка. Более-менее остро он реагировал, только когда слышал слова «смерть», «умер». Тогда он говорил свое обычное «не хочу больше ходить на похороны». Или вдруг у него на глазах выступали слезы, и он начинал тихо хныкать… Так все и шло.
Что до Рейко-сан, то она проявила достаточную тактичность, чтобы ограничиться фразой: «Для вас всех это было такое ужасное потрясение». В остальном она на этот счет не произнесла ни слова. Думаю, этого следовало ожидать. Это я понимал, но все же…
– Ты так и не вспомнила ничего про пятнадцать лет назад? – не удержался я от того, чтобы в очередной раз задать этот вопрос. – Ты тогда была в третьем классе средней школы; ты сказала, что «катастрофы» начались, а потом на полпути прекратились. Почему? Что их остановило? Неужели не помнишь?
Сколько бы я ни спрашивал, однако, Рейко-сан лишь угрюмо качала головой.
– Ты сказала, что на летних каникулах что-то произошло. Что это было?
– …Хороший вопрос, – Рейко-сан оперлась щекой на ладонь и погрузилась в размышления. Потом неуверенно нахмурилась и пробормотала, будто самой себе: – В то лето… умерла Рицко. Это значило, что оставаться дома ничуть не лучше… да, и тогда я поехала в лагерь на Йомияму…
– Лагерь?
Об этом я слышал впервые. Невольно я подался вперед.
– У вас они были? Лагеря на летних каникулах? Типа школьных выездов в горы?
– Ну, не в таком масштабе. Кажется, только наш класс поехал.
– А что такое этот «лагерь на Йомияме»?
– Я…
Рейко-сан замолчала, пытаясь подобрать слова. Бабушка, которая все это время сидела в стороне, слушая наш разговор, вдруг сказала:
– Она имеет в виду гору Ёми.
– …Что?
– Йомияма – так называлась гора. По ней и город назвали, когда он появился.
А… ну да, я вспомнил: к северу от города была гора, которая правда называлась «Йомияма». Мне это сама Рейко-сан рассказала. Точно – в апреле, когда навестила меня в больнице.
– Ее здесь так называют? «Гора Ёми»?[1]
– Да, – довольно кивнула бабушка. – В молодости мы с твоим дедом постоянно там лазали. С вершины виден весь город – потрясающее зрелище.
– Уааа, – вырвалось у меня, после чего я снова повернулся к Рейко-сан. – Значит, у вас на летних каникулах был лагерь на горе Йомияма. И ездил туда только класс три-три?
– …Да, – ее лицо оставалось напряженным. Она продолжила, запинаясь: – Там у подножия есть маленькая гостиница. Ее владелец раньше учился в Северном Ёми и подарил ее школе. И поэтому время от времени ее занимали для школьных выездов и разных других целей. Когда мы туда поехали, классный руководитель собрал ребят и…
– И что произошло? – нетерпеливо спросил я. – Там что-то произошло, в лагере?
– …Кажется, да, – Рейко-сан убрала руку от щеки и медленно покачала головой. – Я просто не могу вспомнить. Я уверена, что-то там было, но что именно…
– Вот как…
– Разочаровала я тебя, да? Извини, – и Рейко-сан испустила страдальческий вздох.
– Не, ничего, – прошептал я, не в силах произнести вслух: «Пожалуйста, не извиняйся».
Я испытывал в отношении всего этого самые разные чувства, но когда я видел, как Рейко-сан страдает, мне тоже становилось больно. Кроме того…
В конце концов, все это было пятнадцать лет назад, тем более – те события относились к «катастрофам». Поскольку Рейко-сан была вовлечена в них непосредственно, ничего удивительного, что у нее такой туман в памяти.
Расспрашивать ее дальше, похоже, бесполезно. Однако у меня все равно появилось слабенькое, но ощущение, что я подбираюсь к разгадке.
Надо будет расспросить Тибики-сана. И узнать его мнение.
С этим планом в голове я снова обратился к Рейко-сан:
– Все в порядке, можешь не волноваться, – и я неуклюже улыбнулся. – Не напрягайся так сильно, Рейко-сан. Все нормально.
4
Утро пятницы, 17 июля.
Накануне мои ночные кошмары наконец-то прекратились. Может, из-за саркастичных слов Тэсигавары, а может, я сам чуть успокоился. В любом случае, перед Тэсигаварой за мной должок.
– Вы Сакакибара-кун, да?
Кто-то обратился ко мне, когда я шел в школу и уже приближался к ее воротам.
Голос был незнакомый, мужской, доносился он спереди. Я удивленно взглянул на человека, которому он принадлежал. Ко мне направлялся мужчина средних лет; я его раньше уже видел. Его лицо расплылось в доброжелательной улыбке, и он приветственно взмахнул рукой.
– Эээ, а вы… – быстренько покопавшись в памяти, я извлек оттуда его имя. – Оба-сан, да? Из полиции Йомиямы.
– Польщен, что вы меня запомнили.
После гибели Мидзуно-сан меня в учительской допросили два следователя. Этот круглолицый был старшим из них.
– Ээ… я могу вам чем-то помочь?
– О, нет, я просто увидел знакомое лицо и подумал, ну вы понимаете.
– Вы здесь из-за того, что случилось с Кубодерой-сэнсэем в понедельник? Вы это тоже расследуете, да? – я задал вопрос в лоб.
Улыбка исчезла с круглого лица следователя, и он кивнул.
– Да. Вы ведь были свидетелем того происшествия, верно?
– …Угу.
– Должно быть, для вас это было настоящим потрясением. Чтобы ваш учитель так внезапно…
– Да.
– Мы рассматриваем случившееся как самоубийство. Обстоятельства не оставляют места для подозрений. Под вопросом остается лишь мотив самоубийства.
– Ну, ходят слухи. Что мать Кубодеры-сэнсэя не вставала с постели и что он…
– Что, это уже разошлось?
Губы полицейского изогнулись в грустной улыбке. Но кто знает, какие мысли прятались за этой улыбкой; во всяком случае, дальше он мне стал рассказывать все тем же своим обычным более-чем-нужно-умиротворяющим тоном.
– По-видимому, после убийства матери ваш учитель до самого отправления в школу точил нож, которым впоследствии покончил с собой. Причем очень энергично. Признаки этого мы обнаружили на кухне. Таким образом, возникает очень странная картина – куда боле странная, чем мы себе представляли.
– …
– Кого бы мы ни расспрашивали, все характеризовали Кубодеру-сэнсэя как очень серьезного, спокойного человека. И вдруг он ни с того ни с сего сделал все то, что сделал. Это действительно очень странно.
– …Да уж.
Чего этот сыщик пытается добиться, поймав меня в таком месте? Что он хочет из меня вытянуть? Едва я так подумал, как вдруг –
– Несчастный случай месячной давности, приведший к гибели Санаэ Мидзуно-сан, – неожиданно произнес он. – Несчастный случай двухмесячной давности, приведший к смерти Юкари Сакураги-сан. И гибель ее матери в автокатастрофе в тот же день.
– Мм, что?
– Я изучал все эти происшествия и не нашел никаких разумных объяснений, кроме чистой случайности. А поскольку нет ни малейших признаков грязной игры, нам незачем в это лезть.
– …А.
– И тем не менее – как бы это сказать? Эти происшествия не выходят у меня из головы. Я слышал, в прошлом месяце еще один мальчик умер, правда, от болезни. Некто Такабаяси-кун. В общем, факты таковы, что за очень короткий период времени лишилось жизни довольно много людей, так или иначе связанных с одним и тем же классом средней школы. Пытаться не обращать на это внимания – пустая трата сил. Вы со мной согласны?
Пока следователь говорил, он неотрывно смотрел мне в глаза. Но я лишь промямлил «ну…» и склонил голову набок.
– Поскольку я не мог выбросить это дело из головы, я начал расспрашивать людей, – продолжил он. – Исключительно из личного интереса.
Я продолжал стоять молча, склонив голову.
– В ходе расспросов я то и дело натыкался на странный слух. Так называемое «проклятие класса три-три».
– …
– Вы ведь слышали про это, не так ли, Сакакибара-кун? Что класс три-три Северной средней школы Йомиямы проклят и что время от времени – без какой-либо закономерности – бывают «проклятые года». В эти года каждый месяц умирает кто-то связанный с классом. И, по слухам, сейчас как раз один из «проклятых годов». Мне это все показалось нелепым, но на всякий случай я копнул поглубже. И тогда я обнаружил, что в прошлом действительно были года, когда умирало довольно много учеников и других людей, имеющих отношение к школе.
– Я… на этот счет ничего не знаю.
Я твердо покачал головой, да еще добавил отрицающий жест. Правда, сомневаюсь, что следователь счел эту реакцию искренней.
– Ну да… Естественно, всего этого недостаточно, чтобы я мог начать что-то делать официально. Если я попытаюсь рассказать начальству или коллегам, то стану посмешищем всего отдела.
При этих словах дружелюбная улыбка вернулась на круглое лицо полицейского.
– Даже если предположить, что все эти разговоры о «проклятии» имеют под собой почву, поделать мы все равно ничего не можем. Такова реальность. Так что у меня просто личный интерес. Я хочу, если только это возможно, узнать, где правда, а где вымысел.
Не знаю почему, но мне показалось, что я понимаю, что у него на душе. И, конечно, я просто не мог не высказать ему своего беспристрастного мнения.
– И все же, полицейский-сан, вряд ли вам стоит в это вмешиваться. Если здесь будет полиция, от этого никому легче не станет. А если вы будете вести себя беспечно, то и сами можете оказаться в опасности.
– Кое-кто мне уже дал похожее предостережение, – улыбка на круглом лице следователя опять превратилась в горькую усмешку. – Видимо, вы правы. Знаете – это, конечно, маловероятно, но все-таки…
Он замолчал и принялся копаться в кармане. Наконец достал потрепанную визитку и протянул мне.
– От полицейского вроде меня, может, и нет никакой пользы, но если вы когда-нибудь сочтете, что я могу чем-то помочь, не стесняйтесь обращаться. Я буду признателен, если вы позвоните мне на сотовый телефон. Номер на обороте карточки.
– …Хорошо.
– Честно говоря, у меня дочка в четвертом классе начальной школы, – напоследок сказал он. – Если она пойдет в муниципальную среднюю школу – что, скорее всего, и будет, – вполне возможно, что именно в Северный Ёми. И вот с учетом этого… в общем, я начинаю беспокоиться. Я спрашиваю себя: что если она когда-нибудь угодит в класс три-три?
– Ага… – кивнул я, но тут же добавил нечто совершенно безответственное: – С ней все будет хорошо. Уверен, к тому времени проклятие уже будет снято. Я уверен…
5
В тот же день после уроков мы с Мей отправились в дополнительную библиотеку. Естественно, мы хотели поговорить с Тибики-саном. Тэсигавара и появившийся наконец в школе Кадзами вроде бы хотели пойти с нами, но, к счастью, решили в итоге воздержаться. Мне не хотелось, чтобы в нашем разговоре было слишком много участников.
– О, здравствуйте. Как ваши дела?
Голос и улыбка Тибики-сана показались мне совершенно ненатуральными. В голове у меня тут же родился ответ «да не особо», но Мей меня опередила, сдержанно сказав:
– Нормально, спасибо. Обходимся без нелепых аварий и внезапных болезней.
– И раз появилась «жертва июля», игра в «несуществование» тоже закончилась.
– Да. Хотя у меня ощущение, что теперь все равновесие летит кувырком.
– Хммм. Я бы, пожалуй, сказал не «равновесие», а вообще «положение дел». Но, полагаю, ты права. Сейчас все в полной растерянности и не знают, что делать дальше.
Лицо Тибики-сана посерьезнело, и своим обычным безэмоциональным тоном он добавил:
– Сегодня ко мне приходила Миками-сэнсэй.
– Миками-сэнсэй? – тут же переспросил я.
– Тебя это удивляет?
– А, ээ, нет…
– Она тоже знает мою историю и хотела серьезно обсудить сложившуюся ситуацию.
– Обсудить что? Что ей делать как временному классному?
– Примерно так, – туманно ответил Тибики-сан. И тут же сам у нас спросил: – А вы двое? Тоже что-то хотите со мной обсудить?
– Ээ, ну да, – я серьезно кивнул. – Я хотел бы кое-что уточнить и кое-что спросить.
– Ого.
– По правде сказать…
И я изложил Тибики-сану то, что знал.
О «годе, когда «катастрофы» начались, но на полпути прекратились». О том, что это было в 1983, когда Рейко-сан училась в классе 3-3. О том, что, по всей видимости, что-то произошло во время летнего лагеря на каникулах. Мей я все это уже рассказал.
– 83… Да, полагаю, это был тот самый год, – Тибики-сан прижал дужку очков к переносице, медленно закрыл глаза, потом снова открыл. – Единственный год из двадцати пяти, когда это остановилось на полпути.
Он вытащил из ящика стойки черную папку – ту самую, со списками всех классов 3-3.
– Для начала давайте взглянем вот на это.
Он протянул нам папку, уже открытую на 1983 годе.
Как и в других случаях, красные косые кресты стояли против нескольких имен на странице. Это были умершие ученики. Справа от имен были заметки о том, когда и как они умерли. Я заметил пару случаев, когда умирали не сами ученики, а кто-то из их семей. Но упоминания о смерти Рицко, старшей сестры Рейко-сан, там не было.
– В том году было семь жертв, не считая Рицко-кун, о которой я не знал, – пояснил Тибики-сан, глядя на список через стойку. – Две в апреле, одна в мае, одна в июне, одна в июле, две в августе. Ты, кажется, говорил, что Рицко-кун умерла в июле? Значит, в июле было две жертвы, а всего восемь. Как видите, начиная с сентября смертей больше не было. А значит…
– Это прекратилось в августе.
– Именно. Взгляните на даты смерти «жертв августа».
Я сделал, что было велено. И обнаружил…
Оба умерших в августе были учениками класса 3-3. Более того, они умерли в один и тот же день – 9 августа. И причина смерти тоже была указана одна: «несчастный случай».
– Двое умерли в один день от несчастного случая…
Углядеть некую связь было легко.
– Это произошло во время летнего лагеря?
Тибики-сан молча кивнул, и я продолжил:
– Там, в лагере, случилось что-то, и двое умерли. Но случилось и еще что-то, из-за чего «катастрофы» в том году прекратились…
– Если вы посмотрите вниз страницы, то обнаружите, что имя «мертвого» отсутствует, – обратил наше внимание Тибики-сан. Я взглянул и увидел, что да, там было пусто. – Мне не удалось определить, кто именно в том году был «лишним», то есть «мертвым». Поскольку «катастрофы» прекратились на полпути, возможно, «лишний» исчез, не дожидаясь выпуска. И, возможно, следы его или ее присутствия тоже исчезли раньше. Ситуация совершенно беспрецедентная, и я не знал, что происходило. К тому времени, когда я заподозрил, что дела могут обстоять именно так, и занялся расследованием, воспоминания всех вовлеченных уже потускнели и имя «лишнего» не помнил никто.
– Хммм.
Я приложил руку ко лбу и принялся переваривать информацию. Мей рядом со мной спросила:
– Но в любом случае «катастрофы» прекратились в августе, да?
– Да.
– И главный вопрос – почему и каким образом они прекратились?
– Да.
– Вы хотите сказать, что до сих пор не представляете, «почему»?
– Очень слабо представляю. На уровне слухов и догадок.
– Слухов и догадок? – переспросил я. – А каких именно?
Тибики-сан страдальчески нахмурил брови и пробежался ладонью по встрепанным волосам.
– Как ты сам недавно сказал, Сакакибара-кун, школьный лагерь устраивался в гостинице, принадлежащей школе и расположенной у подножия Йомиямы.
– Эта гостиница до сих пор работает?
– Да, она открыта. Она называется «Мемориал Сакитани», и ее по-прежнему время от времени занимают для своей внешкольной деятельности кружки и секции. Хотя, полагаю, она уже довольно ветхая. Кстати, вверх по склону Йомиямы есть старый храм.
– Храм?
– Он тоже называется в честь горы: «Храм Йомиямы».
– Храм Йомиямы… – пробормотал я, покосившись на Мей. Она тут же кивнула. Похоже, она знала об этом месте.
– По словам участников того лагеря, они все посетили храм. Видимо, идея принадлежала классному руководителю.
– Когда вы говорите «они посетили храм», – я склонил голову набок, – вы же не имеете в виду, что там произошло какое-то божественное вмешательство?
– По правде сказать, некоторые всерьез так считали, – холодно ответил Тибики-сан. – Ведь фамилия того мальчика, Мисаки, который умер двадцать шесть лет назад, была Ёмияма. Не говоря уж о том, что люди давно уже предполагали, что имя горы произошло от слова «Ёми», то есть «ад». Йомияма – так сказать, гора ада. Существуют даже предания, где утверждается, что тот храм – как бы получше выразиться – место, где проходит граница между нашим миром и загробным. Полагаю, это и вдохновило классного руководителя на ту идею.
– И поэтому «катастрофы» прекратились?
– Некоторые так и считали. Я ведь говорил уже.
– Но тогда, значит, в «такой» год все, что надо сделать, – это посетить храм?
– Конечно. И, естественно, в последующие годы эта идея не раз приходила людям в голову, – голос Тибики-сана по-прежнему звучал холодно. – Однако, судя по всему, это не производило никакого эффекта.
– Значит…
– Поэтому я и сказал: «На уровне слухов и догадок». В конечном счете я не знаю толком, почему и как им удалось это сделать.
– То есть вы считаете, что посещение храма ничего не дает?
– Нет, я бы не стал делать столь поспешных выводов.
– То есть?
– Посещение храма может быть одним из условий. К примеру, оно могло возыметь эффект, потому что посетителей было больше определенного числа и потому что они пришли в начале августа, до Обона[2]. Вполне разумное предположение.
– Понятно.
– Но, конечно, нельзя исключить возможность того, что дело в чем-то другом, – Тибики-сан уставился на меня, потом кинул быстрый взгляд в сторону Мей и продолжил: – Вообще-то именно об этом мы сегодня говорили с Миками-сэнсэй, когда она приходила. Почему и как прекратились «катастрофы» пятнадцать лет назад. Речь шла примерно о том же, о чем и у нас сейчас, и, кажется, у нее возникли какие-то свои соображения. Она все время кивала и говорила «понятно» и «вот, значит, что было». Как будто разговаривала сама с собой…
Тибики-сан на миг прервался, потом сказал:
– Судя по ее поведению, не исключено, что в августе состоится аналогичный летний лагерь.
Он вновь уставился на меня.
– Два года назад ей тоже очень тяжело пришлось. С учетом того, что ее назначили классным руководителем после смерти Кубодеры-сэнсэя, она, полагаю, отчаянно ищет решение.
Мне ответить было нечего. Рядом раздался тихий вздох Мей. Взъерошив волосы, Тибики-сан произнес:
– Если это произойдет, вопрос в следующем: сколько учеников будет участвовать?
6
– У меня важное объявление. Я знаю, что это неожиданно и времени осталось мало, но тем не менее: в будущем месяце, с восьмого по десятое число, наш класс отправится в летний лагерь. Он будет проведен у подножия Йомиямы…
На следующей неделе – 21 числа, во вторник. Сперва состоялось общее собрание по случаю окончания первого триместра; в спортзале, где оно проходило, была настоящая парилка. Потом мы разошлись по классам, и на последнем перед каникулами классном часе –
Как и предвидел Тибики-сан, наша временная классная Миками-сэнсэй произнесла те слова.
В этот день, да еще в такое время здесь не было и двух десятков человек. Некоторые вообще не ходили в школу после смерти Кубодеры-сэнсэя, другие пришли разок и потом ушли. Возможно, кто-то, заручившись поддержкой родителей, вообще уехал из города, как предположила Мей.
Внезапное объявление о летнем лагере вызвало в классе волну перешептываний. В этом «шу-шу-шу» явственно слышалось беспокойство: «Почему это она затеяла такую штуку на каникулах?» Сдается мне, для тех, кто не знал причин решения Миками-сэнсэй, это была вполне естественная реакция.
– Я бы хотела, чтобы вы воспринимали это как важный ритуал, – продолжила Миками-сэнсэй, даже не пытаясь унять шушуканье. – Это действительно очень важный ритуал… Участие не является обязательным, но я буду признательна всем, кто сможет прийти. Вопросы есть?
В детали она углубляться не стала.
Летний лагерь, проводимый в том же месте и в то же время, что и пятнадцать лет назад. Если во время этой поездки мы все посетим храм Йомиямы, возможно, «катастрофы» прекратятся. Миками-сэнсэй решилась устроить эту поездку, однако, по-видимому, ей недостало духа дать классу полное объяснение.
Она стояла на учительском возвышении с очень напряженным видом – похоже, нервничала. В то же время мне показалось, что взгляд ее какой-то пустой.
Несмотря на мое собственное волнение, я пытался понять, что она сейчас чувствует, но…
– В ближайшие дни я разошлю вам распечатки с детальной информацией. Также там будут стандартные формы разрешения на участие; если вы будете участвовать, пожалуйста, верните мне подписанные формы к концу месяца. …Вопросы?
Вот и все объяснение, которое мы получили насчет этого летнего лагеря. Поднялась пара рук, но ответы Миками-сэнсэй были не лучше полного игнорирования…
…В общем.
Так я – мы – вошли в летние каникулы. Последние в средней школе летние каникулы… и, вполне возможно, последние в нашей жизни.
[1] Напомню, что «ёми» может означать также ад, загробный мир.
[2] Обон – японский праздник поминовения усопших. На большей части страны проводится с 13 по 15 августа.