Предыдущая          Следующая

ЧУМА 12. ИНТЕРЛЮДИЯ А

– Ну, у кого из вас, поносников, есть яйца для вот этого?!

Толпа разразилась воплями восторга; они нарастали, и вскоре их крещендо донеслось до летающей машины (и одновременно подиума) Чиркаша. Он стоял на носу, и ветер бился вокруг него, а плащ хлопал за спиной. Машина Пищалки напоминала вертолет, построенный человеком, который никогда не видел вертолета и который, закончив работу, решил внести в дизайн собственные усовершенствования: по всей поверхности этой штуки на равных расстояниях находились дополнительные винты. Вдобавок она была втрое больше типичного размера.

– Зеленый браслет означает яд, и этот яд половина из вас, способных только воздух переводить, уже пробовала! Мы сделаем его хуже худшего! Это будет худший из приходов!

Он поднял над головой миску с таблетками, присыпанными различными порошками.

– Берите горсть, потом прилягте поспать в одном из этих вот гробов. Как только крышка закроется, вы узнаете, что вас ждет. У кого-то будут крысы, у кого-то пауки, у некоторых вовсе никого не будет, а некоторых…

Луч света вырвался из днища толстого вертолета, и там, где он ударился в землю, во все стороны полетели клочки почвы. Едва луч угас, как в образовавшуюся дыру свалился гроб в сопровождении дождя из щебня.

– …похоронит заживо!

На этот раз шум толпы был более кровожадным, в нем была неприкрытая, бесстыдная ярость.

– Надеюсь, у вас, блевунов вонючих, найдутся дружки, которые вас откопают! Кто справится с этим дерьмом, пока у него самый крутой приход в жизни, получит гребаный зеленый браслет! А дальше до самого утра все бесплатное, как киска вашей мамочки! Пока у вас при себе эта крошка, вы имеете скидку в десять процентов на все, что купите у любого из нас, больших боссов! Ну так кто из…

Он смолк. Послышался стук (это микрофон ударился о поверхность под ногами Чиркаша), а затем яростный, но очень короткий вой (микрофон угодил в один из винтов сбоку машины и тут же перестал существовать).

Руки Чиркаша прижались к животу, из которого лилась кровь и лезли внутренности. Он развернулся, чтобы спасаться бегством, но новые резаные раны появились на его руке, ягодице, спине, шее. Уже находясь за пределами видимости большинства людей из толпы, он попытался уползти прочь, однако тянущиеся вперед пальцы отделились от кисти и улетели прочь в багровых струях.

Воздушное судно накренилось и начало поворачивать, но этот маневр окончательно похоронил Чиркаша. Поверхность под ним уже была скользкой от крови, а у него оставалась лишь одна рука с пальцами, чтобы за что-то цепляться, так что он стал съезжать. Он применил свою способность в попытке изменить поверхность и сдвинуть самого себя вверх, но было поздно.

Он упал во вращающийся винт и мгновенно превратился в фарш.

Стоя на крыше напротив судна, Джек дернул кистью руки и сложил бритву, убрав лезвие в рукоятку.

С тонкой улыбкой на губах он обернулся на своих коллег. Костерезка сидела на плечах у Сибирячки и увлеченно заплетала в косу пряди волос дикой убийцы. Птица-Разбойница и Жгунья стояли по разные стороны от остальной группы. Первая держала в руке книжку, у второй в четверти дюйма от кожи танцевали язычки пламени, создавая изображения людей и знакомых предметов; многие из этих изображений воспроизводили в миниатюре сцену гибели Чиркаша. По остальной крыше были распределены роботы Костерезки, у дальнего края терпеливо ждало приказов одно из ее франкенштейновых творений. Кажется, она зовет его Лесорубом? Оно начало разлагаться заживо, и Костерезка держала его подальше от товарищей, чтобы не задевать их чувств. Милочка стояла в тени Ползуна, бледная, стиснув руки перед собой. Она была вся съеженная, словно боялась, что в любую секунду ее ударят.

Ползун, самый монструозный член команды, возвышался над всеми. От груди до спины у него было десять футов, голова размером с небольшой автомобиль. Он сочетал в себе самые эффективные черты медведя и пантеры. Гибкий, подвижный, сочащийся безмолвной угрозой, но в то же время могучий и мускулистый. Его покрывали бронепластины; там, где бронепластины не дали бы необходимой гибкости, – чешуя; а там, где не годилась и чешуя, – иглы и жесткая щетина. С головы до ног он был цвета нефти – в целом черного, но при правильном освещении переливающегося всеми цветами радуги. Сотня черных шаров, вросших в бронепластины, усеивала его тело по всей длине. Едкая жидкость изливалась из пасти, усаженной кривыми зубами; она расплескивалась угрожающе близко от Милочки и разъедала бетон крыши. Самыми пугающими, возможно, были шесть ног: каждая из них разветвлялась в коленном или локтевом суставе на одну большую конечность, заканчивающуюся саблеподобными когтями, и несколько меньших (у четырех задних конечностей это были щупальца, у двух передних – человеческие руки с длинными пальцами).

Полным иронии голосом Джек произнес:

– Похоже, у Чиркаша вечеринка. Думаю, мы заслужили ночку развлечений в этом городе, мы ведь так долго скрывались, выжидая момента, чтобы показать себя. Непременно поблагодарите хозяев. Уверен, наше приглашение затерялось в почте.

Немало лиц расплылось в улыбках.

Ползун спрыгнул с крыши первым – просто швырнул себя в ночное небо и упал в самую гущу толпы. Тут же последовали и другие. Птица-Разбойница и Жгунья бросились к дальним краям толпы, призвав ураганы стеклянных осколков и пламени, чтобы отсечь своим жертвам пути к бегству. Создания Костерезки посыпались с краев крыши, чтобы не дать разбегаться остальным и удерживать их в одном месте.

На крыше остались четверо. Сибирячка, Костерезка, Джек и Милочка.

Сибирячка вытянула руку и схватила Милочку за воротник рубашки. Куда грациознее она вытянула вторую руку в направлении Джека. Он крепко ее сжал и произнес:

– Спасибо.

Полет с Сибирячкой был чем-то сродни искусству. Милочка его пока что не освоила, и ей не удалось даже сжать зубы и удержаться от вскрика, когда Сибирячка шагнула с края крыши. Что до Джека, то он позволил себе полностью расслабиться в тот же миг, когда Сибирячка потянула его. Все четверо полетели вместе – Костерезка сидела у Сибирячки на плечах, цепляясь за ее волосы, чтобы не свалиться.

От неприятной судьбы оказаться размазанными по полу их спасла специфика Сибирячки, передавшаяся каждому из них. Джек пошатнулся – в основном потому, что расслабил все тело, чтобы не сотрясти себе что-нибудь, когда Сибирячка его потянула, – но тут же выпустил ее руку и выпрямился. Милочка же рухнула на колени.

– Премного благодарен, Сибирячка, – произнес Джек. – Теперь иди. Развлекись.

Сибирячка потянулась к Костерезке и ссадила ее, а затем исчезла – всего один шаг отправил ее в гущу толпы. Ее не заботило, натолкнется она на кого-то или нет. Любого, кто был достаточно невезуч, чтобы оказаться у нее на пути, разминало в кашу, им ломало конечности и шеи, плющило грудные клетки. Доставалось даже тем, кто просто был поблизости: в них попадали разлетающиеся тела, тоже нанося серьезные раны.

Костерезка рассмеялась, и ее смех был свободен от социальных ограничений, от культуры, от самоцензуры – от всего. Это был смех ребенка, радостный и беззаботный. Один из ее механических пауков запрыгнул ей на спину и обвил несколькими ногами грудь. Две конечности, протянувшись, подсоединились к запястьям – в итоге механические руки отзеркалили форму и длину ее собственных. От их концов веерами развернулись скальпели, иглы, пилы и прочие инструменты: каждый инструмент расположился между двумя растопыренными пальцами. Тончайшие движения кистей рук приводили к перемещениям инструментов, чтобы Костерезка могла взять и применить какой-то другой из них. Еще два паука бросились вперед, вытащили из толпы одного из людей, раненных Сибирячкой, и медленно, дюйм за дюймом, поволокли к надвигающейся Костерезке.

Толпа могла бы накинуться на нее, но ей, толпе, не хватило смелости. Она рассыпалась.

Джек покрутил между пальцев закрытую бритву.

– Милочка, вставай. Всё шоу пропускаешь.

Милочка послушно встала. Она задрала голову как раз вовремя, чтобы увидеть размытое черно-белое пятно на фоне ночного неба, а миг спустя сбоку судна Пищалки раздался мощный взрыв. Оно накренилось, ударилось и отскочило от стены стоящего рядом здания, металлические обломки посыпались сверху в толпу. Серия маленьких взрывов, пробивших стенку судна изнутри, дала достаточно света, чтобы Джек и Милочка увидели идущую по палубе Сибирячку. В руке она сжимала женщину-«торговца». Миг – и она оторвала у женщины все четыре конечности, а потом впилась зубами ей в шею.

Оставшись без пилота и без работающих механизмов, судно тяжело рухнуло в самую середину толпы. «Торговцы», собравшиеся на улице, чтобы поучаствовать в Чиркашовом фестивале яда, разбегались, бросая своих повалившихся на землю товарищей, пытаясь удрать или найти укрытие. Панические вопли были вдвое громче криков восторга, которые были до того.

Сибирячка вспрыгнула на высшую точку разбитого воздушного судна – искореженные остатки винта, которые по идее не должны были выдержать ее веса. Ее волосы трепетали в потоках горячего воздуха, поднимающихся от груды горящего металла. Сибирячка огляделась, чтобы понять, где она сможет нанести наибольший урон, выплюнула кусок мяса и прыгнула в сторону, исчезнув с глаз. Винт даже не шелохнулся.

– Не собираешься поучаствовать? – спросил Джек у Милочки.

– Почему ты до сих пор говоришь со мной так, будто я в команде? Я ведь пыталась всеми вами манипулировать и облажалась.

– Твоим наказанием мы займемся как-нибудь в другой раз. Костерезка уже над чем-то работает.

Глаза Милочки округлились.

– Я знаю, что она… Я прочла ее эмоции ко мне… Я знала, что она думает о чем-то. Но услышать это прямо в лоб… О боже.

– Смею заверить, Шери Василь, что ты выпала из досягаемости Господа уже очень, очень давно, – улыбнулся Джек.

Милочка отвернулась и оглядела происходящее, будто это могло отвлечь ее от своих мыслей и страхов.

Ползун швырнул себя туда, где народу было больше всего. Тела стали разлетаться во все стороны, когда он зашагал на двух задних ногах, размахивая остальными четырьмя когтистыми лапами и двумя щупальцами в толпе «Торговцев». Когда все в пределах его немаленькой досягаемости были мертвы или задыхались от парализующего яда, он развернулся к разбитому воздушному судну и двинулся туда более размеренно. Каждый из сотни глаз вдоль его тела моргал, чтобы избавиться от крови и пыли, налипших на них во время этого короткого игрища.

Джек смотрел, как кто-то достал пистолет и нацелил на Ползуна, но передумал. Этот человек развернулся к Костерезке – и оказался лицом к лицу с Лесорубом. Мгновением позже Лесоруб рассек его надвое и тут же исчез в облаке белого праха, отправившись разбираться с другими стрелками, которые могли бы навредить его хозяйке или Джеку.

Возле Джека и Милочки возникла еще одна фигура. Джек думал, что это Лесоруб, пока не обернулся.

– О-хо, – произнес он, оглядев новоприбывшего. – И что у нас тут произошло?

Манекен стоял перед ним, безголовый, и его белое тело было все измазано темной краской и пылью. Правая рука заканчивалась у локтя, дальше ничего не было.

Остальные члены «Девятки» один за другим, похоже, замечали появление Манекена. Птица-Разбойница отошла от исходящего паром разбитого тяжеловесного бронекостюма; ее сопровождало облако окровавленных осколков стекла.

Костерезка отвернулась от своего пациента. Оттолкнула его и что-то сказала. Возможно, что-то вроде «беги».

Мужчина проковылял шагов пять или шесть, прежде чем его тело начало распухать. Правая рука стала втрое, а то и вчетверо больше нормального размера и побагровела, а потом взорвалась, закидав окружающих людей осколками кости и забрызгав кровью. Человек заорал; его крики становились все короче и отчаяннее, по мере того как остальные части его тела набирали критическую массу. Через десять секунд сдетонировало остальное тело.

Костерезка уже бежала к остальной группе, широко улыбаясь.

– Манекен! Ух ты! Тебя злодейка поломала? Бедный малыш. Как девочка с куклой поиграла.

Клинок выщелкнулся из оставшейся руки Манекена. Костерезка захихикала.

За спиной у девочки-Механика люди, в которых попали кости и кровь ее первой жертвы, начали вопить – их тела тоже стали распухать.

Джек нахмурился.

– Костерезка. Ты же знаешь мое правило насчет эпидемий. Ты должна играть честно с остальными членами команды.

– Никакой эпидемии! Обещаю! – ответила Костерезка, начертив рукой маленький крест поверх сердца. – Четыре или пять циклов, не больше. Катализатора при каждой следующей передаче будет где-то вдвое меньше, и в конце концов они смогут с ним справиться.

Птица-Разбойница приземлилась посередине их компании. Позади нее вспухло оранжевое зарево от пламени Жгуньи, совпав с нарастанием воплей толпы. Чудовищное тело Каша из песка и обломков загорелось, он безумно размахивал руками. Птица-Разбойница, не обращая внимания на хаос, который устраивала ее коллега, оглядела Манекена и голосом, в котором сквозило осуждение, произнесла:

– Манекен потерпел неудачу.

– Какая жалость, что ты не можешь видеть неодобрительного выражения лица Птицы-Разбойницы, Алан, – с улыбкой прокомментировал Джек.

Манекен навел руку с клинком на Птицу-Разбойницу – угроза и одновременно предупреждение. Джек напрягся, изучая выражение лица Птицы-Разбойницы, выжидая, не начнется ли сейчас что-то.

– Поражение допустимо, – произнес он, убедившись, что драка не началась. – Большинство из нас милосерднее, чем Сибирячка, и позволяет нашим кандидатам допустить одну-две осечки во время испытаний, разве не так? Мы можем позволять им выигрывать время от времени. Это дает им огонек надежды, который мы потом сможем отобрать и тем самым погрузить их в еще более глубокое отчаяние.

Он посмотрел на Птицу-Разбойницу, и та склонила голову в еле заметном кивке.

– Что поднимает довольно интересную тему, – произнес Джек. Он нашел взглядом Сибирячку и дал ей знак приблизиться. У нее на руку были насажены два трупа, как мясо на шампур; она отшвырнула их резким движением руки, прежде чем присоединиться к остальным.

Ползун был одним из двоих, кто пока еще не присоединился. Он сражался с молодым парнем, у которого исходило сияние от волос, из глаз и изо рта. Белые вспышки возникали с низкой точностью и чудовищной силой, вырезая в туше монстра сферические дыры. Это монстра лишь подбадривало: Ползун с энтузиазмом приближался к парню, а его раны заживали с поразительной быстротой. Мало чего могло ранить Ползуна в последнее время, так что Джеку редко доводилось видеть его регенерацию, работающую на полную катушку. Исцеление Ползуна действовало словно при ускоренной перемотке видео даже по сравнению с регенераторами, залечивающими раны за считанные секунды. Сотни фунтов плоти замещались буквально за пару ударов сердца.

Одна вспышка пришлась Ползуну в грудь точно по центру. Это заставило его приостановиться – наверняка он потерял одно из сердец и кусок спинного мозга. Парень со светящимися волосами разогнал свою способность на полную, вызвав несколько вспышек подряд. Одна из них угодила Ползуну в лицо, снеся полголовы и открыв ее в разрезе: половину мозга, череп шести дюймов толщиной и внутренность рта. Ползун рухнул.

Сибирячка следила за парнем; тот начал убегать, и она повернулась, будто собралась за ним погнаться.

– Нет, – велел Джек. – Отпусти его. Нам надо кого-то оставить в живых.

У него были и другие мотивы, но на этот счет он помалкивал.

Мозг Ползуна за пару секунд отрос до нормального размера (с пляжный мяч), сразу после этого восстановился череп, затем мышцы лица, следом кожа, волосы, покрытие из игл, чешуи и брони, примерно в такой последовательности. Ползун помотал головой, точно собака, которой в ухо попала вода, и огляделся, разыскивая свою добычу.

– Потом, Ползун! – крикнул ему Джек. – Сразишься с ним в другой раз! Сейчас общее совещание!

Ползун поколебался, затем вприпрыжку подбежал к остальным. Жгунья метнула огненный шар высоко над их головами, а потом вывалилась из него и приземлилась на корточки.

Где-то вдали слышались вопли и взрывы четвертой или пятой волны работы Костерезки. Из собравшейся на улице толпы выжили единицы.

– Я хотел дать вам всем возможность оттянуться, прежде чем мы перейдем к делу, – сказал Джек. – Похоже, одна девушка из команды, куда входят двое наших кандидатов, хочет или хотела заключить с нами сделку. Милочка, ты случайно не в курсе, она еще жива?

– Ябеда жива. Прямо сейчас она очень близко от погребенной девушки.

– О, ты это слышал, Ползун? Возможно, твоя кандидатка и эта Ябеда – подруги.

– Нет, – сказала Милочка, избегая встречаться глазами с кем-либо из группы. – Они едва знакомы.

– Какая досада, – Джек пожал плечами, потом продолжил: – Эта Ябеда желает сыграть в игру, разровняв площадку между нами и остальными. Если мы не сможем сузить свой выбор до единственного кандидата, то берем первого, кто вызовется добровольцем, и уходим. Наше поражение, а в нагрузку – удар по нашей коллективной репутации.

– Почему? Это плохая идея, – произнесла Милочка. – Она знала, что ты на это поведешься, знала, что ты сам залезешь в ситуацию, где можешь проиграть. Где мы можем проиграть. Нет никаких причин так делать.

Джек покачал головой.

– Причина на самом деле есть. Ограничения питают креативность. Скажи художнику нарисовать что угодно, и он, вероятно, будет мучиться с выбором, но скажи ему нарисовать что-то конкретное за ограниченное время для определенной аудитории, и эти ограничения, возможно, помогут ему создать что-то, до чего он ни за что бы не додумался, будь он предоставлен самому себе. Мы растем и развиваемся, испытывая себя. Такова моя личная философия.

– Это даже не испытание, – заговорила Птица-Разбойница. – За все время, что я в команде, ни разу не было, чтобы мы не сузили выбор до единственного кандидата.

– Мы можем отменить последний раунд, когда они дерутся между собой.

Птица-Разбойница повернулась к Джеку.

– А. Но опять-таки, последний раз, когда нам пришлось до этого дойти, был… при моем вступлении?

– Верно. Будут возражения, если мы добавим еще одно ограничение? Скажем, временной лимит? Будем работать по очереди. Каждому дается три дня, чтобы испытать кандидатов. Провал наподобие того, который, очевидно, потерпел сегодня вечером Манекен, влечет за собой штраф в один день. Успешное испытание, возможно, добавляет несколько часов, а устранение одного кандидата – целые сутки.

– Это не очень справедливо по отношению к тем, кто пойдет первыми, – заметила Костерезка. – Им придется испытывать больше народу за меньшее время.

– Зато им будет легче убирать кандидатов из списка. Больше шансов в далекой перспективе. На самом деле, чисто для фейр-плея, нам, возможно, придется подрегулировать бонусное время за успешное испытание, чтобы первым из нас досталось поменьше. Все ли вы доверяете мне принимать решения по части справедливости?

Костерезка, Жгунья, Сибирячка и Птица-Разбойница выразили одобрение кивками или голосом.

– Манекен?

Манекен один раз стукнул кончиком пальца по клинку, все еще торчащему из основания запястья.

– Пятеро согласны. Ползун?

Монстр потянулся, его мускулатура заколыхалась. Когда он заговорил, его голос прозвучал как мешанина разбитых звуков, едва напоминающая слова.

– Нет смысла.

– А, ты считаешь, что твой единственный путь к самосовершенствованию – это твоя способность. Я с удовольствием вернулся бы к этой конкретной дискуссии, но готов отложить это на другой раз, чтобы вы все могли снова вернуться к развлечениям. Посмотри на это вот с какой стороны. Наш обычный метод – заставить добычу бегать от нас в страхе. Чтобы хотя бы вынудить ее драться, ее надо загнать в угол, что, должен признать, ты умеешь очень хорошо. Сейчас, однако, у них будет причина объединиться, отбиваться от нас вместе и защищать тех кандидатов, которые решат воздержаться от наших испытаний и встретить нашу кару. Больше людей будет с тобой сражаться, и ты получишь больше шансов найти еще кого-то, кто сможет ранить тебя.

Ползун склонил голову в одну сторону, затем в другую. Потом пророкотал:

– Ладно.

– И осталась только ты, Милочка, наш заблудший новобранец. Ты опустила руки, потому что знаешь, что Костерезка уже работает над твоим наказанием. Но ты не должна унывать. У тебя все еще есть шанс проявить себя, а может быть, даже вовсе избежать воздаяния за твои юношеские выкрутасы. Полагаю, начать должен Манекен, и он будет оштрафован на один день за сегодняшнее поражение. И еще тебе придется разобраться с девочкой-букашкой, чтобы реабилитироваться за свой конфуз. Заставь ее страдать.

Манекен стукнул по клинку.

– Милочка, ты пойдешь второй. Твой последний шанс впечатлить нас.

Милочка кивнула, храня молчание, как и ее безголовый товарищ по команде.

– Отлично. Два дня Манекену, три Милочке. Ради справедливости необходимо ввести правило, что нельзя убивать кандидата, пока он не провалил ваше испытание. Таким образом, каждый потенциальный член нашей команды должен быть проинформирован об испытании и о том, что от него требуется, потом он должен провалить испытание, потом должен быть устранен или наказан, и так до тех пор, пока не останется один. Для тех из вас, кто желает показать свое превосходство над товарищами по команде, – Джек покосился на Птицу-Разбойницу, – есть несколько путей к успеху. Убрать нескольких кандидатов, или провести весь комплект испытаний, или добиться того, чтобы ваш кандидат выступил лучше других, или все вышеперечисленное.

– Мне нравится, – сказала Костерезка. – Звучит прикольно! Но что насчет Сибирячки? Как она должна объяснять им правила?

– В этом мы ей поможем. Сибирячка, у тебя то же испытание, что и всегда?

Сибирячка кивнула. Она потянулась к лицу Костерезки, стерла большим пальцем размазанную каплю крови, а потом слизнула ее с пальца.

– Ну, мы достаточно пообсуждали. За ночь я все обдумаю и представлю нечто достойное и вам, и Плащам этого города, которые станут нашими… противниками. Возможно, добавлю какие-нибудь правила, чтобы прикрыть лазейки и сохранить наше маленькое мероприятие управляемым. Панацея, Оружейник, Сука, Регент, погребенная девушка и Волкрюк. Жгунья никого не выбрала, а я со своим уже разобрался. Итого шесть кандидатов, мы должны отбраковать пятерых. А когда закончим с этим и установим свое превосходство, мы сможем убить эту Ябеду, ее друзей и остальных, просто чтобы все знали. Идет?

От всех последовали согласные жесты, кивки и бормотание.

– Хорошо. А теперь идите. Оттянитесь. Разберитесь с оставшимися. Не забивайте голову насчет того, чтобы оставлять кого-то в живых. Все уже знают, что мы здесь. У нас не больше пяти минут, затем уходим. Нельзя устраивать генеральное сражение с местными так быстро.

Его монстры вернулись к своей резне. Джек наблюдал за их работой и их игрой, подмечая все мелкие детали. Он прекрасно знал, что Птица-Разбойница притворяется цивилизованной, но, когда все спокойно, она не находит себе места, как и Сибирячка. Она читает книгу, но поднимает от нее взгляд каждые тридцать, пятнадцать или даже десять секунд, словно ожидая чего-то, надеясь на что-то. А Сибирячка начинает смотреть на товарищей по команде с голодным видом. В пище она не нуждается, но ей нравятся ощущения, она жаждет их так же, как кто-то другой может жаждать утреннего кофе. Стимуляция.

Ползун – Джек это знал – не выказывает никаких признаков скуки или беспокойства. Но когда он окончательно теряет терпение, то взрывается и становится почти неуправляемым.

Чтобы держать команду в узде, требовалось выдерживать баланс между кнутом и пряником. Постоянный тонкий процесс. Каждый член группы хотел чего-то от других, какими бы самодостаточными они, возможно, ни хотели выглядеть; это и были пряники, с помощью которых Джек удерживал их в коллективе, убеждал их оставаться и работать сообща. Это было нелегко: что служило одному кнутом, с легкостью могло оказаться пряником для другого.

Птица-Разбойница, которая сейчас ограничилась простым наблюдением, паря над происходящим, нуждалась в признании. Она оскорбилась бы, скажи Джек это вслух, но ей требовалось быть сильной в глазах остальных, будь то товарищи по команде или гражданские. Она многое могла стерпеть, но оскорбления или шутки в ее адрес выводили ее из себя. Что касается пряника, то обычная похвала могла удовлетворить ее на неделю, а возможность блистать насыщала на месяц. Вот почему Джек позволял ей «петь» каждый раз, когда они прибывали в новое место, хотя сам он находил это однообразным и скучным, поскольку сценарий раз за разом был один и тот же. Кнут для нее был совсем простой: угроза физического ранения или стыд, когда ее заставляют терять контроль над собой. Если бы она вздумала напасть на другого члена команды, Сибирячка или Ползун напали бы в ответ, и они бы ее ранили или убили. Неизбежно, неоспоримо. Сама мысль о позоре, который ждал бы ее при таком бесславном поражении, держала ее в узде лучше всего прочего.

Сибирячка наблюдала, как Костерезка вырезает и сшивает разнообразные мышцы и органы, которые она и ее механические пауки добывали у убитых. Плод ее деятельности принимал смутно человекоподобную форму.

С Сибирячкой было непросто. Джек сомневался, что кто-либо еще в их команде об этом догадывался, но самая дикая их коллега любила Костерезку. Сибирячка не обладала богатым воображением, ее абсолютно устраивало повторять раз за разом одни и те же грубые и жестокие сценарии, но тем не менее она получала удовольствие от творений Костерезки. Она находила в них некую красоту. Более того, иногда Джек дивился, не отвечает ли Сибирячка на жажду Костерезки иметь семью. Костерезка относилась к Сибирячке то как к старшей сестре, то как к семейному питомцу, но любовь Сибирячки к ней была почти что материнской, как любовь медведицы к своему медвежонку. Замечал ли хоть кто-то в команде, как Сибирячка составляет компанию Костерезке, как она решает сопровождать девочку, когда та куда-то выходит, как она постоянно не выпускает Костерезку из виду?

Кнутом Сибирячки была Костерезка – возможность лишиться компании девочки в какой-либо форме, в каком-либо виде. Угрозы в адрес девочки приводили ее в ярость, как ничто другое. А когда Сибирячке становилось скучно, она уходила развлекаться в одиночку, и это заставляло остальных сидеть на одном месте в течение часов или дней, пока Сибирячка не возвращалась. Обычно это означало поспешное отступление, когда герои, поняв, что не могут победить Сибирячку, являлись за остальной командой.

Костерезка хотела семью. Ее кнутом было неодобрение, отказ в «любви» со стороны тех, кто был ей ближе всего. Эмоционально она была намного младше, чем можно было предположить по облику. По ночам ей снились плохие сны, если она спала не в объятиях кого-то из старших коллег, обычно Сибирячки. Когда ей не спалось или она была в кислом настроении по какой-либо причине, она становилась такой же невыносимой, как любой из остальных, и одной из самых опасных.

Ползун хотел становиться сильнее и оставался в команде потому, что это подвергало его постоянной опасности. Вторая его мотивация была тоньше. Он терпеливо ждал того дня, когда Сибирячка в полную силу попытается разорвать его в клочья. Единственным кнутом, которым обладал Джек, была возможность распада группы до того, как это произойдет. У медали была и обратная сторона: когда Ползун решит, что в мире нет больше угрозы, которая может помочь ему эволюционировать дальше, это будет… проблемно. Вот почему Джек велел Сибирячке отпустить парня со светящимися волосами. Необходимость найти этого паренька означает, что Ползуну будет чем себя занять, и к тому же он попробует на вкус то, что может предложить ему Сибирячка.

Жгунья была во многих отношениях более трудной. Для использования ее способности с ней необходимо было управляться, ее нужно было провоцировать или настраивать так, чтобы она оставалась в более опасном, чем обычно, психологическом состоянии. Слишком сильно отклонишься в одну сторону, и она впадет в уныние и страх, станет уязвимой. Слишком сильно отклонишься в другую – она станет безрассудной, запросто сможет напасть на самого Джека или кого-то из остальных, и это приведет к катастрофе.

У Манекена была идефикс. Мало что задевало его так сильно, как чьи-то попытки помогать другим, причем попытки успешные; сам-то он на этом поприще потерпел чудовищную неудачу. Чтобы держать Манекена в узде, Джеку достаточно было напомнить ему, кем он был прежде. Простое небрежное произнесение имени «Алан» было для Манекена все равно что пощечина. Надобность в этом возникала редко: Манекен был предсказуемым, управляемым.

И Милочка, которая не доживет до того момента, когда они покинут Броктон-Бей… в некотором смысле. Надежда была ее пряником, но, увы, впереди ее ждали только кнуты. Джек встретился с ней взглядом и понял, что она знает, о чем он думает. Она прекрасно сознавала, что ее ждет чудовищная судьба, но не знала, какая именно. Этот страх позволял укрощать ее. Тем не менее подставлять ей спину было нельзя.

Кнуты и пряники. Игра с постоянным поддержанием баланса. Тысяча факторов. Даже сейчас Джек анализировал кандидатов, решая, что будет действовать, а что нет.

Оружейник и Регент слишком колкие – скорее всего, они уязвят гордость Птицы-Разбойницы. Сука поначалу будет фактором риска, но Джек был уверен, что способен управиться с ней и не давать разворачиваться дракам.

Сибирячка будет ревновать Костерезку, как только у той начнут развиваться хоть какие-то отношения с Панацеей.

Погребенная девушка стала кандидатом только из-за надежды Ползуна, что она достаточно сильна, чтобы сразиться с ним. Либо ей не удастся его ранить, и он от нее устанет, либо она преуспеет, и тогда у него не будет причин оставаться в команде.

Таким образом, влиться в команду могли только два кандидата. Джек сомневался, что в Суке или в Волкрюке есть то, что позволит им остаться надолго. Вскоре они будут заменены – убиты либо врагом, либо товарищем по команде; но, пока они в команде, они не нарушат столь тщательно выстроенный им баланс.

Джек сможет манипулировать исходом этого маленького состязания, проследить, чтобы кто-то из этих двоих продержался до конца. Это будет трудно, от него потребуется вся его искусность и ум.

Ветер подул ему в спину. Нагретый пламенем воздух, густо насыщенный запахом дыма и сладким ароматом крови.

Джек улыбнулся. В конце концов, эти вызовы были его личными пряниками.

 

Предыдущая          Следующая