МОНАРХ 16. ИНТЕРЛЮДИЯ В
– Прием устраиваешь? – спросил Головня.
– Мы ждали достаточно долго, – ответил Маркиз. – Слухи расходятся, спрос велик, и людям приходится тяжелее, потому что они думают об этом. Сейчас подходящий момент; ты готова, Амелия?
Амелия не отводила глаз от своих рук.
– Я не хочу.
– Наша жизнь полна того, что мы не хотим делать. Я не буду тебя принуждать, но, полагаю, к тебе и ко мне будут очень хорошо относиться, если ты возьмешься за это занятие. А если нет, то защищать тебя будет труднее.
Амелия нахмурилась.
– Ты имеешь в виду, что отдашь меня на съедение волкам.
– Нет. Нет. Если ты действительно решила, что не можешь, если развитие событий приведет к ультиматуму, я в случае необходимости откажусь от власти лидера блока W.
– Не могу понять, ты это всерьез или нет.
Маркиз не торопясь покрутил в пальцах сигарету, зажег ее, потом опустился перед Амелией на колени. Он заговорил, и сигарета задергалась у него во рту.
– Девочка моя. Я отнюдь не хороший человек. Я следую установленным мною правилам, но это не делает меня хорошим. В лучшем случае это одно достоинство среди многих, которые я не смог обрести. Чем бы я ни занимался, я делаю это без изящества, и это достаточно заметно, чтобы обнаружил любой внимательный человек. Я вырос в суровых условиях, и мне потребовалось много времени, чтобы преодолеть все это и заслужить то уважение, которое я сейчас имею. И я откажусь от него, если тебе это потребуется.
– Ты меня даже не знаешь.
– Ты моя семья, Амелия, – он встал, вытащил сигарету изо рта и поцеловал девушку в лоб. От него не укрылось, как она отдернулась в испуге и удивлении. – Что бы там ни было, а это самое важное, что есть на свете.
Он отвернулся, давая ей возможность впитать эти слова. Лун стоял у двери, скрестив руки, и Маркиз ему слегка улыбнулся. «Он увидит в этом признании слабость, но, правильно изобразив уверенность, я заставлю его теряться в догадках – может, это ложь, игра?»
Лун, как и все остальные заключенные, был в серой полотняной одежде, которая регулярно доставлялась сверху вместе с другими предметами первой необходимости. Он оторвал рукава рубашки, выставляя напоказ мускулистые руки, забитые татуировками до самых кончиков пальцев. Белки глаз, окаймляющие светло-карие радужки, были не белыми, а красными, налитыми кровью. Не считая мускулистого телосложения, это единственное, что отличало его от обычных людей, каких можно встретить на улице.
Лун был убийцей, диким зверем, играющим в человека. Маркиз собрал достаточно деталей, чтобы знать его историю. Лун нарушал правила, нарушал кодекс, потому что считал, что достаточно силен, чтобы ему это сошло с рук. Но эту силу он не мог выразить в числах: смесь чистой военной мощи, репутации и умения пользоваться обстоятельствами.
Среди спортсменов есть такие, кто изучает свой спорт, оттачивает технику, тренирует свое тело, ориентируясь на конкретные цели, а есть такие, кто черпает силы из природного таланта и инстинктов. Лун создал свою банду, покоряя конкурентов одного за другим, интуитивно определяя тех, кто стоит на его пути, и жестоко устраняя их. Его инстинкты и упорство позволили ему добиться успеха на уровне улицы, где он взял под контроль местную наркоторговлю и боевиков, но в масштабе более крупной войны он оказался не так успешен.
И в итоге Лун очутился здесь. Среди падших, так сказать.
Маркиз переключил внимание на Амелию. На свою дочь. Она сидела на краешке койки, подавшись вперед. Ее одежда не была порвана или как-то еще изменена, водолазка была чуть великовата – она жила в его блоке, и одежда здесь была рассчитана на мужчин. Пока что ее оставляли в покое. Он попросил мужчин в своем блоке быть с ней поделикатнее, и благодаря этому ей выказывалось некоторое почтение. Люди сторонились ее, но не потому, что знали что-то о ней, а потому, что знали его.
Это было рискованно и непривычно. Девушка в мужском блоке. Вообще-то ничего нового – некоторые мужчины женились, заводили подруг или платили девушкам, как проституткам. Но Амелия была лишена уверенности в себе, лишена внушительности, всем видом показывая, что она жертва, не воин.
Это не могло продлиться долго. Мужчины в Птичьей клетке оставались мужчинами, и эти мужчины оказались здесь, потому что противостояли системе. Некоторые, такие как Лун, нарушили неписаный кодекс, другие бросили вызов властям и проиграли, третьи просто-напросто нарушили правила слишком много раз. Они тратили столько времени и усилий, защищая человека, который ничего не давал взамен; лишь вопрос времени, когда их терпение лопнет. Либо они атакуют Маркиза – это может быть что угодно, начиная от открытого бунта и кончая тонким саботажем.
– Так значит, устраиваешь прием? – снова спросил Головня. У него была заросль рыжих волос, выбритых по бокам, и отверстия в носу и ушах, следы былых пирсингов. Лишь некоторые из них были заняты колечками и брусочками, сделанными вручную из металлического мусора здесь, в Клетке. Его кисти и предплечья были жжено-черными, они больше напоминали прогоревшие и остывшие бревна в камине, чем живую плоть.
– Устраиваю. Амелия может присутствовать.
– Ты уверен? – спросил Головня.
Маркиз повернулся и пристально посмотрел на парня, затянулся сигаретой.
– Ты никогда раньше не подвергал сомнению мои решения.
– Раньше твои решения не вызывали вопросов.
– Следи за языком, – предупредил Маркиз.
Головня прищурился и поджал губы, но лишь утвердительно кивнул.
– Пойди сообщи лидерам других блоков. Я поведу прием в течение одного часа, начнем через час после поставки, закончим, когда погасят свет. В порядке живой очереди. Могут приходить сами или присылать представителей. Мы не будем препятствовать их проходу, но не более чем два человека из каждого блока. Оставайся у входа в блок и следи, чтобы не было проблем.
– Мне потребуется охрана, если ты хочешь, чтобы я что-то сделал в случае проблем.
– Так найди ее. Или, если не можешь, скажи мне, и я поручу работу кому-нибудь другому, – раздражение Маркиза отразилось на его голосе.
Головня ушел.
Сколько еще пройдет времени, прежде чем они поднимутся против него? Есть разница между тем, чтобы быть достаточно сильным, чтобы тебя оставили в покое, и быть лидером тюремного блока. Лун был из первых, он, Маркиз – из вторых.
Впрочем, по-настоящему его тревожило то, что его будут атаковать косвенно – ничего не предпринимая, когда обижают Амелию, или не прикрывая его в критический момент.
На самом деле он всерьез обдумывал мысль спровоцировать среди своих людей бунт. Полная и безоговорочная победа напомнит им, почему он лидер блока W, и поможет выполоть более хитроумных индивидов, планирующих тонкие атаки. Если, конечно, они будут слишком нетерпеливы и попытаются воспользоваться возникшим хаосом.
Вариант, что он проиграет, Маркиз даже не рассматривал. Пока что он проиграл всего один бой, но там были смягчающие обстоятельства.
Так или иначе, спровоцированный бунт послужит лишь временной мерой. Проблему надо решать в корне. И корень этот – Амелия.
Маркиз покосился на нее. Она не двигалась с места и по-прежнему смотрела на руки.
Он не впервые видел таких, как она. Пустая оболочка. Tabula rasa. Чистый лист. Она плохо спала по ночам, ей часто снились кошмары.
Он видел других таких; двоих в его блок доставил их надсмотрщик-Механик. Но он не воспитатель. У него не было опыта в этом отношении. Он сделал что мог, пытаясь пробудить их от неврозов, а потом, когда через неделю-другую не увидел улучшений, обменял их в другие блоки. Люди, поврежденные на столь базовом уровне, обычно идут одним из четырех путей. Они выздоравливают, что бывает редко; кто-то заполняет пустой сосуд идеологией; их используют как ресурс, заботясь о них так, чтобы их талант можно было эксплуатировать; либо они истощаются, в них сгорает все, что они могли бы делать, будь то созидание или разрушение.
Сейчас Маркиз жалел, что не попытался тогда как-то исправить тех двоих, которых Дракон доставила в его блок. Если бы попытался, возможно, сейчас имел бы лучшее представление о том, что делать с Амелией.
– Они начнут подходить минут через двадцать. Амелия, пойди прими душ. Высуши волосы, прежде чем возвращаться, и не надевай водолазку. Она тебя закутывает, это создает впечатление, что ты прячешься. Рубашка с коротким рукавом будет в самый раз.
Амелия встала и направилась к выходу, шлепая тапочками.
Маркиз мог бы проводить ее, но не стал. В краткосрочной перспективе это было бы лучше, но в итоге повредило бы их имиджу. Он вышел из камеры своей дочери и встал в начале ограждения, расположенного по краю возвышающегося над тюремным блоком пятачка.
В блоке W было тридцать человек, включая самого Маркиза и Амелию. В распоряжении этих тридцати имелось пять телевизоров без пультов, два тренажера, одна открытая площадка для занятий физкультурой и спортом и гостиная зона со столами и скамейками. Сами камеры располагались в форме подковы вокруг общей области; два пологих пандуса сходились возле самой дальней камеры – Маркиза. Под его камерой начинался коридор, ведущий к зоне доставки и к душевым.
Возле телевизоров стоял на страже Щеголь, опрятный до карикатурности. Благодаря ему блок W оставался единственным, где работали все пять телевизоров. Он следил, чтобы каждый мог выбрать канал в свой черед. За аукционом присматривал Вой. Все уже получили свою долю сигарет, которые служили валютой при торговле за более необходимые предметы, доставляемые в блок. К примеру, новых одеял доставлялось меньше, чем в блоке жило людей, и в каждой поставке было, как правило, всего три или четыре книги – одна классическая и две из списка свежих бестселлеров. Хорошее чтиво и книги с похабными сценами могли перепродаваться другим заключенным за приличную цену, и они меняли владельцев, пока не истрепывались настолько, что хранить их становилось невозможно.
С этой точки возле ограждения Маркиз мог видеть практически каждую камеру в своем блоке. Только камеры у самого конца располагались под неудачным углом, и там он разместил своих подручных. И Луна.
Не во всех блоках жизнь была устроена так же, хотя их структура и поставки везде были одинаковы. Преимущество организации, установленной Маркизом, было в том, что люди были относительно довольны и оставались на своих местах. Подручные и сам Маркиз первыми выбирали вещи из поставок, но никто особо в нужду не впадал, поэтому, как правило, все соглашались, почти не жалуясь.
Маркиз смотрел, как Амелия сходит по пандусу до конца ограждения, потом спускается в коридор, ведущий к душевым. Он видел обращенные на нее взгляды – некоторые из них были почти звериными, голодными. Другие, чуть ли не более тревожные для той части Маркиза, которую он ассоциировал с отцовством, были холодными и расчетливыми. Немало пар глаз после взгляда на его дочь запоздало обращались на него самого, словно пытаясь выяснить, заметил ли он, что они заметили.
В качестве ответа он применил свою способность, создав две костяные пики, которые пересекли конец коридора в форме буквы Х.
Амелия прошла между пиками, чуть пригнувшись, и Маркиз заполнил оставшееся пространство ветвящейся костяной порослью.
Даже самые маленькие дела сейчас требовали много возни.
Маркиз сломал кость, сохраняя бесстрастное выражение лица, несмотря на сводящую с ума боль, ударившую следом. Боль быстро угасла, и Маркиз уронил остатки кости на пол, где они присоединились к множеству других обломков и отломков у входа в его камеру. Это вызывало в воображении картину львиного логова.
Игра была рискованная. Амелия могла послужить поводом для атаки, которого искали его враги или наиболее амбициозные подручные. В худшем случае он погибнет, а она… что ж, она станет ресурсом, который прогорит, иссякнет, лишится всего, что способен предложить. Если Маркиз выиграет достаточно времени и убедится, что Амелию не спасти, то он сможет вернуть ее в женские блоки, минимизировать потери и заплатить за попытку всего лишь ударом по репутации.
Он не хотел обоих этих вариантов. У него было так мало воспоминаний с ней – еще от тех времен, когда она была совсем малышкой, – но они все-таки были. Он помнил искры в ее глазах, когда она увидела костюм принцессы ручной работы, который он для нее заказал. Он вспоминал выражение смятения на ее лице, когда она училась писать буквы, сидя за его обеденным столом. Это разочарование сменилось восхищением, когда он показал ей, чего она сможет достичь, когда освоит это искусство, – выписал перьевой ручкой цветистый курсив.
Не раз и не два, готовя чай для очередной из своих долгих бесед с Луном, он вспоминал шуточную чайную вечеринку, которую как-то устроил для дочери.
Сейчас эти моменты казались более далекими, чем до того, как он воссоединился с Амелией. Он знал, что никогда уже не вернет их, но, возможно, он создаст другие, новые совместные воспоминания с ней. Глубокая беседа, гордость отца за достижения дочери.
Прежде чем это станет возможным, он должен разрешить нынешнюю ситуацию. Исправить Амелию – слишком высокая цель. Укрепить собственную власть – это в качестве краткосрочной цели сойдет. Нужно будет показать своим людям и другим блокам, что он не просто так вложил столько внимания и усилий в свою дочь. А чтобы достичь этого, ему придется расшифровать загадку ее души и придумать, как убедить Амелию продемонстрировать свою способность.
Судя по поведению его последователей, у него мало времени.
– Маркиз, если ты рассчитываешь на мою помощь, то будешь разочарован, – послышался сзади низкий, с сильным акцентом голос Луна.
– Я знаю. Ты сам по себе.
– До этого я уважал тебя больше.
«До моей дочери».
– Как и все остальные здесь. Очень жаль. Я надеялся, что заработал достаточный кредит доверия, чтобы и ты, и они могли доверять мне, верить, что я доведу это дело до успешного завершения.
– Ммм, – прогудел Лун. – А ты сам веришь, что доведешь это дело до успешного завершения?
Маркиз не был уверен, что сумеет убедительно солгать, и потому лишь улыбнулся.
– У тебя есть план? – спросил Лун.
– Увидишь, – ответил Маркиз. – Ты будешь на совещании?
– Я не из твоих прихвостней.
– Но ты за короткое время заработал себе репутацию. Это достойно похвалы.
– Кончай подлизываться. Давай сразу к делу.
– Если ты там будешь, это принесет пользу нам обоим.
– Ты покажешься сильнее, если у тебя есть бешеный пес на поводке, – проворчал Лун.
– Некоторые могут видеть это и под таким углом. Отрицать не буду. Но с моей точки зрения, ты опасен, и люди заметят, что я не беспокоюсь, когда ты у меня за спиной.
– Ты меня оскорбляешь. Заявляешь, что смотришь на меня свысока.
– Нет. Я излагаю факты. Да, в бою один на один, возможно, ты устроишь мне взбучку. А возможно, и нет. Но у меня есть подручные, и это дает мне полную уверенность в своей победе.
– Если так пойдет и дальше, вскоре этих подручных у тебя не останется.
– Я заметил, что по существу ты не возразил.
Вместо ответа Лун пробурчал что-то невнятное.
– Если останешься, – сказал Маркиз, опершись локтями об ограждение, – сможешь познакомиться с лидерами других блоков, получишь возможность разобраться в них заранее, еще до того, как убьешь меня и заберешь блок W в свои руки.
– Похоже, тебя это не беспокоит.
– Кто-нибудь непременно попытается, Лун. И кто-нибудь преуспеет. Может, через два года. Может, через пять, или через десять…
– Или сегодня, – перебил Лун.
– Не сегодня, – отмахнулся Маркиз. – Но когда-нибудь это случится, факт. И когда этот день настанет, я предпочел бы, чтобы это был ты.
Брови Луна взлетели в редком для него удивленном выражении.
– Почему?
Маркиз потянулся и швырнул окурок в коридор внизу.
– Ты ведь не считаешь, что я стану великодушным лидером, – добавил Лун.
Маркиз рассмеялся.
– Конечно. Но не лучше ли погибнуть от руки дикого зверя, который по воле обстоятельств живет вместе с тобой, чем от руки временного союзника, который ударит в спину?
– Не имеет значения, – ответил Лун. – Так и так ты будешь мертв.
Маркиз хлопнул его по плечу. Лун напрягся, в первую очередь от неожиданности этого резкого, фамильярного жеста. Маркиз вздохнул.
– Иногда я тебе завидую.
Он развернулся и пошел вниз по пандусу, в набитую людьми зону, где рассортировывали последнюю поставку.
Вой показал ему книги. Детективный роман про убийство, молодежная книга про любовь с привидением, книга с птичьей маской на обложке и роман Диккенса. Маркиз выбрал последнюю.
Он устроился на скамье, откуда мог видеть и коридор, и вход в блок. Пока другие уходили отсюда, он кинул взгляд на Луна, по-прежнему наблюдавшего за ним из-за ограждения наверху.
Маркиз перевел взгляд на книгу, делая вид, что читает, и в то же время обдумывая ситуацию.
***
Он глянул на дверь из костей как раз вовремя, чтобы увидеть приближающуюся тень Амелии. Управлять собственными «мертвыми» костями было труднее, но он был наготове и разрушил барьер прежде, чем Амелия к нему подошла.
– Ты долго, – произнес он.
Амелия обхватила себя руками.
– Я села, чтобы подумать, и потеряла счет времени.
– Всем нам свойственно тревожиться, девочка моя. Это ценное качество, если его применять в правильной дозе. Твои волосы высохли?
Амелия прикоснулась к волосам, но ничего не ответила. Маркиз потянулся, чтобы тоже прикоснуться, и снова увидел, как она вздрогнула.
– Достаточно. Присядь. На аукционе был последний роман из серии, кажется, «Исчезание»? Если тебе интересно, могу послать кого-нибудь, чтобы его нашел.
Она покачала головой.
– Неинтересно читать? Или неинтересно читать это?
– И то, и другое. В основном второе.
– По крайней мере, у тебя есть чувство вкуса. Ладно, собрание начнется через пару минут. Конечно, я хотел бы, чтобы ты присутствовала. Желательно тебе ничего не говорить, пока тебя не спрашивают напрямую, и говорить как можно меньше. Эту тактику я и сам применяю – меньше возможностей сказать что-нибудь не то.
– Они будут просить меня применить свою способность. Я не могу.
– Понимаю. Да, скорее всего, они пожелают увидеть демонстрацию. Я знаю только то, что рассказал Лун, а это немного, и то, что рассказала ты, а это еще меньше. С учетом всего этого я все же считаю, что демонстрация очень поможет укрепить наше положение.
– Я не могу, – еле слышно ответила Амелия.
«Тогда мы, вполне возможно, умрем, дочь моя», – подумал он, но вслух сказал другое:
– Значит, справимся как-то еще. Пока что, чтобы создать правильный имидж, тебе лучше всего смотреть прямо в глаза и отвечать четко и ясно. Садись.
– Окей.
Он встал и пересел на стол, примостив ноги на скамью рядом с Амелией.
Потом подал знак Щеголю и Вою, и они отошли от входа в тюремный блок W.
Всего здесь было двенадцать блоков с лидерами. Это означало, что прийти должны одиннадцать лидеров со своими помощниками. Кислотный Шторм, Гальванат, Учитель, Ученая Крыса и Судейский Молот – лидеры блоков с мужской стороны тюрьмы. Люстрация, Черная Кадзе[1], Гластиг Уэнье, Теория Струн, Цапля и Инженю – лидеры женских блоков. Были и еще блоки, но сошлись на том, что двенадцать – хорошее число. Оно давало возможность вести дискуссии, не впадая в слишком большой хаос, а кроме того, без лидеров оставалось достаточно блоков, чтобы им хватало пространства вести дела где-то в другом месте.
– Это и есть лекарь? – спросил Судейский Молот.
– Амелия, да.
– Мои люди говорят, что ты, Маркиз, издеваешься над ними, заставляя эту девушку оставаться в мужском крыле без возлюбленного.
– Уверяю, моего намерения в этом нет. Предполагаю, некоторые всегда ищут, на что бы пожаловаться, – ответил Маркиз, вежливо глядя на Судейского Молота.
– Не отнимайте мое время своими мужскими позами, – вмешалась Люстрация. – Мне надо приглядывать за женщинами. Я доставила тебе твою дочь, потому что ты обещал заплатить и потому что она попросила. Я была бы не против увидеть эту плату.
– Подразумевалось, что я заплачу в ближайшие недели или месяцы, не через неделю.
– А если я попрошу через месяц или два, ты отложишь плату снова?
– Не думаю, но, может быть, ты уточнишь, какого рода плату ты ожидаешь?
– Она лекарь. Кое-какого лечения будет достаточно.
«Черт, – подумал Маркиз. – Она не могла не спросить».
– Сейчас Амелия никого не лечит, – произнес он.
– Туманно, – голос Цапли был звучным, гладким. – Она не лечит, потому что не может или потому что ты продаешь ее способность?
Маркиз лишь улыбнулся.
– Ты открыто дал нам знать, что организуешь собрание, – проговорил Учитель. Он абсолютно не походил на Плаща. Во-первых, он был толст, во-вторых, некрасив, с красным лицом и лысоватой макушкой. – Теперь не скрытничай.
– Я скрытничаю? Нет, лучше выразиться иначе: мы взвешиваем свои возможности и получаем представление о положении дел. Лечение – редкая способность. Немало людей обратило внимание, что ее кодовое имя означает «исцеление от всех болезней».
Учитель самодовольно улыбнулся.
– Но спрос велик, и вы должны простить меня за то, что я веду себя как заботливый отец, но я не собираюсь растратить все эмоциональные и физические ресурсы моей дочери, раздавая ее лечение направо и налево. Мы выслушаем условия, обсудим все предложения в течение ближайших дней или недель, а потом дадим вам знать о нашем решении.
– Ты в самом деле продаешь ее способность, – сказала Люстрация.
«Способность, которую она не желает применять, способность, детали которой мне неизвестны. Что еще хуже, она связана с глубинной травмой, каким-то образом включающей в себя потерю сестры, и от этой травмы за несколько недель не избавиться».
– Видимо, так, – ответил он.
Гластиг Уэнье шевельнулась, и отнюдь не только Маркиз сразу уделил ей свое полное внимание. Та часть ее, которую можно было разглядеть под почерневшими изодранными остатками тюремного спортивного костюма, окутывающими ее, намекала, что она еще почти что подросток, но это было в первую очередь из-за ее способности. Она была одной из первых заключенных в Птичьей клетке, и Маркиз подозревал, что она будет здесь еще долго после его смерти. Не то чтобы ее мегаломаньяческие заблуждения были истиной. Просто никто не рисковал затевать с ней ссору.
Когда Гластиг Уэнье заговорила, голос ее прозвучал пугающе – нестройный хор десятка голосов, звучащих одновременно.
– Берегись, Маркиз. Ты заплатишь тысячекратную цену за свое высокомерие, когда армии фей восстанут ото сна и соберутся вместе для последней войны.
– Смею заверить, Гластиг Уэнье, что ты достаточно устрашаешь и в одиночку, – ответил ей Маркиз с улыбкой. – Мне вовсе не нужно, чтобы меня преследовала целая армия таких, как ты.
– Преследования не будет, ибо они будут готовы нанести удар в тот же момент, когда пробудятся, через триста лет от сего дня. Ты есть не более чем сон феи. Я вижу ее, столь бодрую, столь свободную в фантазиях своих движений, даже несмотря на сон. Полагаю, она вполне могла быть художником. Я хочу заполучить ее в свою коллекцию.
Маркиз был рад, что Амелия не высказалась по поводу «трехсот лет» и подразумеваемого факта, что он тогда будет еще жив. «Фея» на такое реагирует негативно.
– Ты мне уже это говорила, достопочтенная фея, – произнес он. – Смею заверить, ты заполучишь меня, когда я умру. А пока что я буду держать в голове твое предостережение.
– И твою дочь тоже. Твоя фея – родня той, что спит в этой девочке. Я не испытываю сомнений в том, что Амелия – лекарь, но это лишь одна из граней ее истинной силы. Я приняла решение: я не буду торговаться с тобой, Маркиз.
Маркиз откинулся назад, опершись на выставленные руки.
– Сожалею, но отношусь с пониманием. Тебе лечение не требуется, а твои люди заботят тебя мало.
– Я соберу их, когда они скончаются. Но ты ошибаешься, Маркиз. Я не выражаю безразличие к ее талантам. Я говорю, что буду вести дела с ней только как с равной.
За долгие годы пользования своей способностью, когда ему приходилось ломать собственные кости и каждый раз ощущать боль, Маркиз стал настоящим мастером по части умения скрывать эмоции под маской. Тем не менее сейчас ему с огромным трудом удалось не выдать свое изумление.
– Очень хорошо, – произнес он. Потянулся в карман и проворно извлек сигарету. Не спеша зажег. – Тогда будем на связи.
– Договорились, – ответила Гластиг Уэнье. Она протянула руку Амелии, и Маркиз напрягся.
«Надо ли ее остановить?»
Каждая рациональная частица его души говорила ему, что лидер блока С не в ссоре с его дочерью, что Амелии ничто не угрожает. Все остальные его частицы требовали ее остановить.
Амелия приняла протянутую руку Гластиг Уэнье, секунду поколебалась. Потом сделала книксен.
«Я научил ее этому больше десяти лет назад».
Гластиг Уэнье сделала ответный книксен, затем развернулась уходить.
Собравшиеся лидеры блоков провожали взглядом самопровозглашенную фею.
Есть Плащи, запутавшиеся настолько сильно, что считают свои способности настоящей магией. Есть Плащи, страдающие неврозами, но так, что это не выключает их, позволяем им функционировать. Гластиг Уэнье подпадала под обе категории, и она была достаточно сильна, чтобы к ней прислушивались. Маркиз никогда не предполагал, что это может оказаться для него полезным.
«Пожалуй, ее сдвиг играет мне на руку», – думал Маркиз, хотя сердце его бешено колотилось. Он планировал позволить напряжению в атмосфере нарастать, пока Амелия не окажется вынуждена применить свою способность, чтобы спасти его. В некотором смысле он бы прикладывал напряжение, сам при этом не являясь его источником. Ему это не нравилось, но ему нужно было, чтобы Амелия вырвалась из своего нынешнего состояния, ей было это нужно ради самой себя, и он был готов поставить на карту все, чтобы это произошло.
– Похоже, блок С будет с нами сотрудничать, – произнес Маркиз. И улыбнулся.
– Гластиг Уэнье, может, и видит глюки, но обычно она не ошибается, – включился Гальванат. – Она говорит, у девочки есть сила? Отлично. У нас стандартные проблемы. Дантист из блока Т слишком много дерет за свои услуги, а у нас кое у кого болят зубы. Ты можешь это вылечить?
Амелия все еще не сводила глаз со входа в блок Маркиза.
– Амелия, – окликнул ее Маркиз.
– А? – она пошевелилась.
– Ты можешь вылечить зубную боль?
– Теоретически, – ответила она.
«Хорошо, – подумал Маркиз. – Ответила туманно, но правдиво».
– Ты вмешиваешься в бизнес моего подручного, – заявил Учитель. – Мне это не нравится.
– Конкуренция – в отдаленной перспективе лучше всего, – возразил Маркиз. – Но, быть может, мы предоставим тебе скидку за доставленные неудобства?
– Эмм, – заговорила Амелия. Все взгляды обратились на нее. – Глупый вопрос, но если папа скажет окей, то, может, мы предложим сделку в обмен на ответ?
Маркиз подавил стремление нахмурить брови.
– Думаю, это возможно.
– Я знаю, что ответ «нет», но снаружи об этом никто не говорит, поэтому я не понимаю почему… Почему, хотя нас тут столько собралось, мы не можем вырваться наружу?
Маркиз вздохнул. Забивать себе голову мыслями о побеге – ошибка новичка, но у него не было возможности просветить Амелию. Хорошо, что она стала пооживленнее, что ей интересно что-то еще, кроме собственных сожалений, но это не способствовало улучшению их имиджа, да и не стоило другим уже сейчас узнавать обо всех ее возможностях.
– Это гора с полостью внутри, – заговорил Ученая Крыса. – Вакуум, арест-пена…
– Нет, – оборвал его Учитель. – Ты ведь хочешь узнать настоящий ответ, лекарь? Это будет недешево.
Амелия кивнула. Маркиз снова подавил стремление поежиться.
– Здесь, внизу, очень мало измерительных приборов, поэтому полной картины у нас нет, однако имеется крепкая теория, объясняющая, почему мы не можем просто телепортироваться наружу или пролететь через вакуум и пробиться через горный склон.
– Изложи, – произнес Маркиз. В конечном итоге это ни на что не повлияет, однако он о подобном слышал впервые.
– Технология искажения размеров. Прибор может быть не крупнее футбольного мяча и спрятан где-нибудь в горах. Искажающий аппарат может быть и крупнее, но ничто не указывает, что он хотя бы близок по размеру к настоящей тюрьме. Вырваться мы не можем потому, что наша тюрьма не больше твоего кулака. А если все это вот такое маленькое, – Учитель выставил вперед кулак, затем постучал им по ближайшему столу, – сколько тебе придется копать или телепортироваться, чтобы пробиться сквозь такую толстую поверхность? Или толщиной с вон ту стену? Или сквозь сто футов свинца и галлоны арест-пены снаружи?
– Окей, – кивнула Амелия. – Я поняла. Спасибо.
«Все могло пойти хуже, – подумал Маркиз. – Это уныло, но могло быть хуже».
Учитель пожал плечами.
– Отблагодари меня лечением в моем блоке.
– Скидка, – произнес Маркиз.
Учитель кивнул.
– Скидку можно устроить. Чего ты желаешь?
После этого дискуссия вошла в обычное русло. Маркиз занимался тем, что исподволь стравливал лидеров других блоков друг с другом, контролируя ход разговора и при этом ничего не обещая.
С этим он мог справиться. Тихое облегчение в нем сменило страх.
***
– Феи, – пробормотала Амелия. Они шли к общей обеденной зоне.
– Не настоящие, – ответил Маркиз. – Она видит то, что мы не можем, аврору вокруг тех, кто обладает способностями. И называет их чем-то другим.
– Нет, – возразила Амелия. – Я увидела ее физиологию, когда прикоснулась к ней. Я не смогла увидеть то, что видит она, но увидела, как она носит их в себе, вытягивает из них энергию. И еще три было рядом с ней, и она этой энергией их подкармливала… но они были неактивны?
– Она собирает души умерших и умирающих паралюдей, – ответил Маркиз. – Или души живых, которые ее рассердили. Но на самом деле это не души. Учитель говорит, что это психообразы, копии личности человека, его памяти и способностей. Она может держать активными сразу несколько штук и делать все, что ей угодно.
– Это не феи. И не души, и не психообразы. Наши способности – не часть наших тел. Иначе я могла бы их изменять или удалять. Когда я прикоснулась к Глас, эээ…
– Гластиг Уэнье.
– К ней. Такое ощущение, что я получила намек на недостающий кусочек мозаики. Они разумны. Может, они спят, как она сказала. Но они не тупые, и мне кажется, что я имею представление, что будет, когда они проснутся.
– Мы сможем этим воспользоваться?
– Не здесь. Не в Птичьей клетке.
– Какая досада.
– Господи, – пробормотала Амелия. – И почему я попросила отправить меня сюда? Если бы я осознала раньше…
– А почему ты попросила отправить тебя сюда?
Этот вопрос ударил ее, будто что-то материальное. Она обхватила себя руками, волосы упали на лицо.
– Моя сестра. Я применила к ней свою способность. Разрушила ее.
– Мне жаль. Результат сестринской вражды? Ссоры?
– Любви, – очень тихо вымолвила Амелия. Она понурилась. Маркиз взял ее за руку и отвел в альков, где гораздо меньше людей увидят ее, если она будет плакать.
– Увы, любовь. Самая жестокая эмоция из всех. Мне очень жаль.
Маркиз подумал, не обнять ли дочь, но не стал. Отчасти из-за того, что она испугалась его прикосновения в прошлый раз. Он позволит ей сблизиться с ним так, как удобнее ей самой. А отчасти – в небольшой степени – из-за того, что Гластиг Уэнье, похоже, считала эту девушку равной себе.
Прошло немало времени, прежде чем Амелия заговорила.
– Ты сказал недавно, что семья – это самое важное.
– Что-то вроде того.
– Я… поймешь ли ты, если я скажу, что не считаю тебя семьей? Я… я рада, что ты здесь, рада с тобой говорить, но моей семьей была Виктория.
– Я понимаю, да.
Опыт позволил ему скрыть боль от этих слов. «Я отдал тебя им, потому что был слишком горд, чтобы перестать быть Маркизом из Броктон-Бея. Я должен понимать, что ты выросла, больше прикипев к ним, чем ко мне, и все равно не могу».
– Я чувствую, что должна что-то сделать. Это очень важно. Если я смогу объяснить, рассказать кому-то, кто поймет…
– Боюсь, отсюда сбежать невозможно.
– И еще, – Амелия сморгнула выступившие на глазах слезы. – Я чувствую, будто уже предаю Викторию, уже забываю ее. Всего на несколько минут, когда я размышляла над тем, что обнаружила в той девушке, я прекратила думать о Виктории. Это моя вина, что ее больше нет, что осталось лишь то существо, которое я создала. Если я перестану о ней думать, если перестану страдать, это, по-моему, все равно что я сделаю ей подлость.
– Думаю, боль не уйдет, не прекратится так быстро, как тебе кажется. В конце концов, прошло не так уж много времени.
– Но… а если она прекратится совсем? Если я навсегда забуду, то выкину что-то большое из общей картины. Не то чтобы Виктория была идеальна, но…
– Но тебе необходимо беречь память. Идем.
Маркиз взял Амелию за руку и потянул за собой. Она была слишком занята, вытирая слезы с глаз и сопли из-под носа, чтобы протестовать.
И все же Маркиз был рад, что ее лицо было в общем и целом чистым к тому времени, когда они добрались до места назначения. Некий Механик сидел в углу обеденной зоны, разложив вокруг себя инструменты. Самодельные устройства, собранные из материалов того, что их окружало.
– Сколько стоит татуировка? – спросил Маркиз. – Для нее.
Амелия уставилась на него.
– Пять книг и пять сиг, – ответил Механик.
– Старых книг или новых?
– Любых.
Маркиз повернулся к дочери.
– Если ты решишь сделать ее, я бы посоветовал какой-либо символ, а не лицо. Татуировщик не поймет описание в точности, и картинка исказит твой мысленный образ.
– Я все равно не смогла вспомнить правильно ее лицо, когда это имело значение, – сказала Амелия, помрачнев.
– У тебя будет воспоминание о сестре в физической форме, а значит, ты не забудешь ее, пока жива. А когда ты закончишь, мы вернемся в твою камеру. Ты сможешь говорить с пустой камерой, сказать все, что нужно, и наблюдающие устройства Дракон это уловят.
– Это похоже на молитву, – заметила Амелия.
– С той лишь разницей, что есть шанс, что кто-то это выслушает и будет действовать, – ответил Маркиз.
Амелия кивнула и, сев на скамью, принялась объяснять татуировщику, чего она хочет.
***
Программа-домоправительница, мониторящая Птичью клетку, проследила за девушкой, когда та рассталась с отцом и вошла в свою камеру в тюремном блоке W.
Когда девушка заговорила, она обратилась к Дракон. Программа начала транскрибировать сообщение, как она делала с каждым словом, произносимым в Бауманнском центре содержания паралюдей.
Потом следящие программы стали изучать сообщение. Когда определенные ключевые слова встречались с определенной частотой, поднимались флажки; описания прогонялись через корпус записей по изучению паралюдей, и этот прогон поднимал еще флажки.
В шестидесяти двух милях над поверхностью Земли Симург изменила направление полета.
Следуя протоколу для случаев, когда Дракон отправляется на задание, система переслала сообщение на один из орбитальных спутников Дракон. По пути сообщение было искажено мощным вмешательством Всегубителя.
Получив со спутника искаженное сообщение, одна из подсистем ИИ Дракон приступила к его классификации. Ее подпрограмма, просканировав сообщение, увидела, что оно классифицировано как несрочное, а из-за путаницы в коде, вызванной импровизированными усовершенствованиями Бунтаря, оно проскочило мимо нескольких дополнительных подпрограмм и контрольных подсистем. Сообщение было сохранено вместе с другими заметками и данными, включающими в себя вспышки атмосферной радиации и случайные сигналы с планеты внизу – в лучшем случае фоновый шум.
Сочтя работу выполненной, программа-домоправительница заархивировала транскрипцию, как и прочие пятнадцать лет записей разговоров и заметок из Бауманнского центра содержания паралюдей.
Симург продолжила свой полет.
[1] Кадзе – (яп.) «ветер».