Глава 19. Серебряная оленуха[1]
К полуночи, когда Гермиона заступила на дежурство, пошел снег. Сны Гарри были беспокойными и непонятными: в них то и дело волнами вползала Нагини, сперва через огромное треснутое кольцо, затем сквозь венок из рождественских роз. Гарри то и дело просыпался в панике, убежденный, что кто-то звал его где-то вдалеке, воображая, что вой ветра за пределами палатки был на самом деле звуками шагов или голосов.
В конце концов он поднялся в темноте и присоединился к Гермионе, скорчившейся у входа в палатку и читающей «Историю магии» в свете волшебной палочки. Снег по-прежнему шел очень густо, и она с облегчением восприняла его предложение упаковаться пораньше и двигаться вперед.
– Пойдем куда-нибудь, где сможем укрыться получше, – согласилась она, дрожа от холода, пока натягивала футболку с длинным рукавом поверх пижамы. – Мне все время кажется, что я слышу движение людей снаружи. Пару раз мне даже показалось, что я кого-то вижу.
Гарри, натягивавший джемпер, застыл на месте и кинул взгляд на безмолвный, неподвижный Крадоскоп, стоящий на столе.
– Я уверена, что мне показалось, – нервно произнесла Гермиона, – снегопад в темноте часто играет штуки с глазами… но, может, нам стоит Дезаппарировать под плащом-невидимкой, просто на всякий случай?
Полчаса спустя, упаковав палатку и держа, Гарри – Хоркрукс, Гермиона – бисерную сумочку, они Дезаппарировали. Как обычно, их обволокла тугая тьма; Гаррины ноги оторвались от заснеженной земли и затем ударились обо что-то похожее на замерзшую почву, покрытую слоем листьев.
– Где мы? – спросил он, оглядывая новую массу деревьев, пока Гермиона, открыв бисерную сумочку, вытягивала оттуда шесты от палатки.
– Лес Дина, – ответила она. – Я один раз тут останавливалась лагерем вместе с мамой и папой.
Здесь тоже на деревьях лежал снег и было очень холодно, но, по крайней мере, Гарри и Гермиона были защищены от ветра. Бόльшую часть дня они провели в палатке, свернувшись поплотнее для сохранения тепла, рядом с замечательным и полезным ярко-синим огнем, в создании которого Гермиона была такой мастерицей и который можно было собрать и взять с собой в баночке. Гарри чувствовал себя так, словно он восстанавливался после какой-то краткой, но тяжелой болезни, и это впечатление еще усиливалось заботливостью Гермионы. Во второй половине дня сверху начали падать хлопья снега, так что даже их закрытая поляна покрылась свежим слоем пушистого снега.
После двух ночей, когда Гарри почти не спал, его чувства обострились. Их бегство из Годриковой Лощины было столь невероятным, что Волдеморт каким-то образом казался ему более близким, чем раньше, и более угрожающим. Когда вновь надвинулась темнота, Гарри отклонил предложение Гермионы дежурить первой и сказал ей идти спать.
Гарри перенес ко входу в палатку старую подушку и уселся. Он надел на себя все свои свитера, но даже при этом его слегка знобило. По мере того, как шли часы, тьма сгущалась все сильнее, пока не стала наконец абсолютно непроницаемой. Он уже совсем было собрался извлечь Карту Мародера, чтобы понаблюдать немного за точкой Джинни, но вспомнил, что сейчас рождественские каникулы и она наверняка дома, в Берлоге.
Даже самое крохотное движение казалось увеличенным в огромности леса. Гарри знал, что лес наверняка полон живых существ, но ему хотелось бы, чтобы они все оставались на месте и молчали, – так он мог бы легко отличить их невинный топоток или крадущуюся поступь от звуков, могущих сигнализировать о других, более зловещих движениях. Гарри вспомнил звук плаща, скользившего по палой листве много лет назад, и в этот момент ему показалось, что он слышит этот шорох снова, но тут он мысленно встряхнул сам себя. Их защитные заклятья работали многие недели; почему они должны разбиться сейчас? И тем не менее он не мог избавиться от ощущения, что в эту ночь что-то было по-другому.
Несколько раз он вздрагивал; его шея болела от того, что он, заснув, прислонялся к палатке в неудобной позе. Ночь стала такой бархатно-черной, что он словно был подвешен в лимбо между Аппарированием и Дезаппарированием. Гарри как раз поднял кисть руки на уровень лица, чтобы понять, может ли он различить собственные пальцы, когда это случилось.
Прямо перед ним возник яркий серебряный свет, движущийся между деревьями. Что бы ни было его источником, двигалось оно совершенно беззвучно. Свет, казалось, просто плыл ему навстречу.
Гарри вскочил на ноги, слова застряли у него в глотке. Он поднял Гермионину волшебную палочку. Он прищурил глаза, поскольку свет стал ослепляющим, деревья перед ним выделялись угольно-черными силуэтами, а это все приближалось…
И вот источник света вышел вперед из-за дуба. Это была серебристо-белая оленуха, яркая, как луна, ослепительная, выбирающая себе путь над землей, по-прежнему безмолвная, не оставляющая отпечатков копыт на тонком снежном покрывале. Она вышагивала прямо к нему, высоко держа свою красивую голову с большими глазами и длинными ресницами.
Гарри уставился на это создание, наполненный радостным удивлением, не от ее странности, но от того, что она была ему чем-то необъяснимо знакома. Он чувствовал, что ждал, что она появится, но просто забыл и не помнил до этого самого момента, что у них назначена встреча. Его мгновенное желание позвать Гермиону, столь сильное секундой раньше, угасло. Он знал, он готов был поставить свою жизнь, что она пришла к нему и только к нему.
Несколько долгих мгновений они смотрели друг на друга, затем она повернулась и пошла обратно.
– Нет, – произнес он, и его голос оказался хриплым от редкого использования. – Вернись!
Она продолжила неторопливо ступать мимо деревьев, и вскоре ее яркость была приглушена их толстыми черными стволами. Одну полную дрожи секунду Гарри оставался в нерешительности. Осторожность шептала: это может быть трюк, приманка, западня. Но инстинкт, всепоглощающий инстинкт убеждал его, что это не была Темная магия. Он побежал за оленухой.
Снег хрустел у него под ногами, но оленуха не произвела ни звука, проходя через деревья, ибо она была лишь чистым светом. Все глубже и глубже в лес она его вела, и Гарри шел быстро, уверенный, что когда она остановится, то позволит ему подойти к ней. И тогда она заговорит, и ее голос расскажет ему все, что он должен знать.
Наконец она остановилась. Она вновь повернула к нему свою красивую голову, и он помчался вперед; вопрос опалял ему рот; но едва Гарри разомкнул губы, чтобы задать его, оленуха исчезла.
Хотя тьма поглотила ее целиком, ее горящий силуэт все еще отпечатывался на его сетчатке; он заслонял обзор, становясь еще более ярким, когда Гарри опустил веки, дезориентируя его. Потом пришел страх: присутствие оленухи значило безопасность.
– Lumos, – прошептал он, и на кончике палочки зажегся огонек.
Силуэт оленухи тускнел с каждым миганием Гарриных глаз, пока он стоял, прислушиваясь к звукам леса, к отдаленному хрусту веток, к мягкому шелесту снега. Должен ли кто-то сейчас на него напасть? Заманила ли она его в ловушку? Было ли это лишь его воображением, что за пределами светового пятна от волшебной палочки кто-то стоял и следил за ним?
Он поднял волшебную палочку повыше. Никто на него не набрасывался, вспышки зеленого света не вылетали из-за деревьев. В таком случае, почему она привела его в это место?
Что-то блеснуло в свете волшебной палочки, и Гарри развернулся на месте, но все, что он обнаружил, – это маленькое замерзшее озерцо; его потрескавшаяся черная поверхность сверкнула, когда Гарри поднял палочку еще выше, чтобы его осмотреть.
Он осторожно подошел и глянул вниз. На льду отобразилась его искаженная тень и луч света от палочки, но в глубине под толстой, туманистой серой коркой сверкнуло что-то еще. Большой серебряный крест…
Его сердце подпрыгнуло до самой глотки; он бухнулся на колени на краю озерца и повернул волшебную палочку таким образом, чтобы направить как можно больше света на самое дно. Отблеск глубокого красного света… Это был меч с рубинами, сверкающими на рукоятке… Меч Гриффиндора лежал на дне лесного озерца.
Едва дыша, Гарри смотрел на него. Как такое могло быть? Как такое могло получиться, что он лежал в лесном озерце, так близко от места, где был их бивак? Может быть, какая-то неизвестная им магия притянула Гермиону к этому месту? А оленуха, которая, насколько он мог судить, была Патронусом, – что-то типа стража озерца? Или же меч был помещен в озерцо после того, как они сюда прибыли, именно потому, что они были здесь? В таком случае – где был тот человек, который хотел передать его Гарри? Вновь он направил свет волшебной палочки на окружающие деревья и кусты в поисках человеческого силуэта или блеснувших глаз, но и на этот раз никого не увидел. Тем не менее, Гаррино радостное возбуждение было чуть разбавлено страхом, когда он снова вернул свое внимание мечу, покоящемуся на дне замерзшего озерца.
Он указал палочкой на серебристый контур и прошептал: «Accio меч».
Меч не пошевелился. Да Гарри и не ожидал иного. Если бы все было так просто, меч просто лежал бы на земле, – подходи и бери, – а не покоился в глубине замерзшего озерца. Гарри направился вдоль края ледяного круга, лихорадочно вспоминая о предыдущем разе, когда меч явился к нему. Он был тогда в смертельной опасности и позвал на помощь.
– Помоги, – прошептал он, но меч остался равнодушно и неподвижно лежать на дне озерца.
Что же, спросил себя Гарри (снова идя вокруг озерца), говорил ему Дамблдор в последний раз, когда он доставал меч? Только истинный гриффиндор смог бы вытащить его из шляпы. А какие качества свойственны гриффиндорам? Тихий голос внутри Гарри ответил ему: смелость, хладнокровие, благородство отличают гриффиндоров.
Гарри остановился и испустил глубокий вздох, выпустив изо рта струю пара в морозный воздух. Он знал, что должен был сделать. Если бы он был до конца честен перед самим собой, он бы подумал, что мог бы догадаться в тот самый момент, когда только заметил меч подо льдом.
Он снова глянул на окружающие деревья, хотя и был теперь убежден, что никто не собирается на него нападать. У них были все шансы, пока он шел в одиночестве через лес, у них было множество возможностей, пока он осматривал озерцо. Единственной причиной, по которой он задержался, было то, что ближайшая перспектива была исключительно неприятной.
Дрожащими пальцами Гарри начал снимать многочисленные слои своей одежды. Где тут было задействовано «благородство», печально думал он, не совсем понятно; разве что ему будет зачтено как благородный поступок то, что он не попросил Гермиону сделать это вместо него.
Пока Гарри раздевался, где-то заухала сова, и он ощутил укол печали, подумав о Хедвиг. Теперь он весь дрожал, его зубы выбивали чечетку, но несмотря на это, он продолжал стягивать все с себя, пока не остался в одном белье, стоя на снегу босыми ногами. Он поместил поверх своей одежды сумочку, в которой лежали его палочка, письмо матери, осколок зеркала Сириуса и старый снитч, после чего навел Гермионину волшебную палочку на лед.
– Diffindo.
Лед треснул со звуком, прогремевшим в тишине, словно выстрел. Поверхность озерца раскололась, и куски темного льда застучали по взволновавшейся воде. Насколько Гарри мог судить, здесь было неглубоко, но чтобы достать меч, ему придется погрузиться полностью.
От дальнейших размышлений над задачей она явно не стала бы легче, а вода – теплее. Он подошел к краю озерца и положил волшебную палочку Гермионы на землю, по-прежнему зажженную. Затем, стараясь не представлять себе, насколько холоднее ему будет в ближайшее время и насколько сильнее он будет дрожать, он прыгнул.
Каждая пора его кожи протестующее закричала; даже воздух в легких, казалось, замерз, когда он погрузился по плечи в ледяную воду. Гарри едва мог дышать; трясясь так сильно, что вода выплескивалась через край озерца, он нащупал меч онемевшей ногой. Он хотел нырять не более раза.
Гарри откладывал момент полного погружения, секунда за секундой, трясясь и глотая воздух, пока не сказал себе, что это нужно сделать. Собрав всю свою храбрость, Гарри нырнул.
Холод был пыткой: его обожгло, как огнем. Казалось, заледенел даже мозг, когда Гарри рванулся сквозь толщу черной воды ко дну и вытянул руки, пытаясь нащупать меч. Его пальцы сомкнулись вокруг рукояти, и он потянул ее вверх.
В этот момент что-то плотно прижалось к его шее. Он подумал о водорослях, хотя ничто не касалось его, когда он нырял, и поднял свободную руку, чтобы освободиться. Это были не водоросли: цепочка Хоркрукса натянулась и медленно пережимала ему трахею.
Гарри дико толкнулся ногами, пытаясь выбросить себя на поверхность, но лишь продвинулся в каменистую часть озерца. Молотя по воде рукой и ногами, задыхаясь, он цеплялся за удушающую цепочку, не в силах ослабить ее замерзшими пальцами, и маленькие огоньки вспыхивали в его голове, и он должен был неминуемо утонуть, ничего другого не оставалось, он ничего больше не мог поделать, и руки, сомкнувшиеся у него на груди, несомненно принадлежали самой Смерти…
Кашляя и отплевываясь, мокрый, ощущая более жуткий холод, чем когда-либо в жизни, Гарри очнулся. Он лежал на снегу лицом вниз. Где-то поблизости кашлял, тяжело дышал и ходил пошатываясь еще один человек. Гермиона снова пришла на помощь, как она пришла тогда, когда напала змея… Но в то же время этот человек звучал не как она, и этот глубокий кашель, и тяжесть его шагов…
У Гарри не было сил, чтобы поднять голову и рассмотреть личность своего спасителя. Все, что он мог, – это поднести трясущуюся руку к горлу и нащупать то место, где в кожу глубоко впился медальон. Его не было: кто-то разорвал цепочку и освободил Гарри. Затем прямо над его головой раздался задыхающийся голос.
– Ты… что… свихнулся?
Шок, который испытал Гарри при звуках этого голоса, был единственным, что способно было придать ему сил подняться. По-прежнему дрожа с ног до головы, он с трудом встал на ноги. Прямо перед ним стоял Рон, полностью одетый, но вымокший насквозь; волосы залепили ему лицо; в одной руке он держал меч Гриффиндора, с другой свисал Хоркрукс на разорванной цепочке.
– Какого черта, – по-прежнему тяжело дыша, произнес Рон, поднимая повыше Хоркрукс (тот качался взад-вперед на своей укоротившейся цепочке в какой-то пародии на гипноз), – ты не снял эту штуку, прежде чем нырять?
Гарри не в силах был ответить. Серебряная оленуха была ничем, просто ничем по сравнению с появлением Рона, он не мог в это поверить. Дрожа от холода, он подобрал кучу одежды, по-прежнему лежавшую у края воды, и начал одеваться. Натягивая на себя через голову один свитер за другим, Гарри таращился на Рона, почти ожидая, что тот исчезнет, всякий раз, как он терял его из виду, но Рон должен был быть настоящим: он только что нырнул в озерцо, он спас Гарри жизнь.
– Это был т-ты? – наконец спросил Гарри, стуча зубами; из-за того, что Гарри только что едва не был задушен, его голос звучал слабее обычного.
– Ну… да, – чуть сконфуженно ответил Рон.
– Т-ты сделал ту оленуху?
– Чего? Нет, конечно нет! Я думал, это ты ее сделал!
– Мой Патронус – олень.
– А, да. Мне так и показалось, что он как-то по-другому выглядел. Без рогов.
Гарри повесил на шею Хагридову сумочку, натянул последний свитер, нагнулся, чтобы подобрать волшебную палочку Гермионы, и вновь встал лицом к лицу с Роном.
– Как ты здесь оказался?
Рон, судя по всему, надеялся, что этот момент наступит позже, а может, и вообще не наступит.
– Ну, я… это… я вернулся. Если… – он прокашлялся. – Ну… если я вам все еще нужен.
Повисло молчание, тема ухода Рона выросла между ними, как стена. И тем не менее он был здесь. Он вернулся. Он только что спас Гарри жизнь.
Рон посмотрел на свои руки. Казалось, он на мгновение удивился, увидев то, что он держал.
– Ах, да; я вот это вытащил, – произнес он (хотя это было совершенно излишне), протягивая меч ближе к Гарри. – Ты из-за этого прыгал, да?
– Ага, – кивнул Гарри. – Но я не понимаю. Как ты сюда добрался? Как ты нас нашел?
– Долгая история, – ответил Рон. – Я вас несколько часов искал, это большой лес, правда? И я как раз думал, что мне придется соснуть под каким-нибудь деревом и дождаться утра, когда я увидел, как идет этот олень и ты за ним.
– А еще кого-нибудь ты видел?
– Нет, – покачал головой Рон. – Мне…
Он поколебался, глянув на два дерева, растущие рядом в нескольких ярдах от них.
– …мне действительно показалось, что я видел, как что-то двигалось вон там, но я в тот момент бежал к озеру, потому что ты туда нырнул, а оттуда не вынырнул, и я не собирался делать крюк, чтобы – эй!
Гарри уже бежал к тому месту, которое указал Рон. Два дуба росли совсем рядом; на уровне глаз между стволами был промежуток шириной лишь в несколько дюймов – идеальное место для кого-то, кто хотел видеть, но остаться невидимым. Земля вокруг корней, однако, была свободна от снега, и Гарри не мог разглядеть ни намека на следы. Он двинулся обратно, туда, где по-прежнему стоял Рон, держа в руках меч и Хоркрукс.
– Что-нибудь нашел? – спросил Рон.
– Нет.
– Так как этот меч оказался в озере?
– Тот, кто призвал Патронуса, наверняка его туда и поместил.
Они оба посмотрели на серебряный меч, украшенная рубинами рукоять которого чуть сверкала в свете Гермиониной волшебной палочки.
– Ты думаешь, это настоящий? – спросил Рон.
– Есть только один способ узнать наверняка, так? – ответил Гарри.
Хоркрукс по-прежнему свисал с руки Рона. Медальон чуть подергивался. Гарри знал, что тварь внутри него снова пришла в возбуждение. Она почувствовала близость меча и попыталась убить Гарри, но не дать ему завладеть им. Сейчас было не время для долгих обсуждений; сейчас настал момент, когда надо было уничтожить медальон раз и навсегда.
Гарри огляделся, высоко держа палочку Гермионы, и увидел подходящее место: плоский камень в тени клена.
– Пошли, – сказал он и первым направился к камню. Сметя снег с поверхности камня, он протянул руку за Хрокруксом. Когда Рон предложил ему меч, однако, Гарри покачал головой.
– Нет, это должен сделать ты.
– Я? – переспросил Рон, явно пораженный. – Почему?
– Потому что это ты достал меч из озера. Я думаю, это должен быть ты.
Гарри не старался проявить доброту или щедрость. Так же определенно, как он знал, что оленуха не причинит вреда, он знал теперь, что именно Рон должен носить этот меч. Дамблдор по крайней мере научил Гарри кое-чему о некоторых типах магии, о непредсказуемой силе определенных действий.
– Я собираюсь открыть его, – произнес Гарри, – а ты его расколешь. Только сразу, понял? Потому что, что бы там ни было, оно будет драться. Тот кусок Риддла из дневника пытался меня убить.
– Как ты собираешься его открыть? – поинтересовался Рон. Он казался напуганным.
– Я попрошу его открыться на Змееязе, – ответил Гарри. Готовый ответ оказался на его губах с такой легкостью, что он подумал, что всегда его знал, глубоко в душе; вероятно, его недавнее столкновение с Нагини заставило его осознать этот ответ. Он посмотрел на змееобразную «С», выложенную сверкающим зелеными камушками: было очень легко представить, что это миниатюрная змея, свернувшаяся на холодном камне.
– Нет! – воскликнул Рон. – Нет, не открывай! Я серьезно!
– Почему нет? Давай избавимся от этой чертовой штуковины, она уж сколько месяцев…
– Я не могу, Гарри, я серьезно – сделай ты…
– Но почему?
– Потому что эта штука на меня плохо действует! – Рон попятился от лежащего на камне медальона. – Я не могу с ним справиться! Я не ищу оправданий, Гарри, за то, на что я был похож, но он действует на меня хуже, чем действовал на тебя и Гермиону, он заставлял меня думать всякие вещи, эти вещи я все равно думал, но из-за него все было хуже, я не могу это объяснить, и вот я его снимал, и моя голова снова нормально работала, и затем мне снова приходилась надевать эту хреновину обратно – я не могу, Гарри!
Он пятился назад, качая головой, меч волочился сбоку от него.
– Ты можешь это сделать, – сказал Гарри, – можешь! Ты только что достал меч, я знаю, именно ты и должен его применить. Пожалуйста, просто давай от этого избавимся, Рон.
Звук собственного имени, казалось, подействовал на Рона как стимулятор. Рон сглотнул, затем, по-прежнему тяжело вдыхая воздух своим длинным носом, снова придвинулся к камню.
– Скажешь мне когда, – проскрипел он.
– На счет три, – произнес Гарри, снова глядя сверху вниз на медальон и прищуриваясь, сосредотачиваясь на букве «С», представляя себе змею, в то время как содержимое медальона скреблось, словно пойманный таракан. Его можно было бы даже пожалеть, если бы не то, что порез на шее Гарри все еще горел.
– Раз… два… три… откройся.
Последнее слово вышло из его рта шипением и ворчанием, и золотые створки медальона, слабо щелкнув, распахнулись во всю ширину.
За каждым стеклянным окошком находился и мигал живой глаз, темный и красивый, какими были глаза Тома Риддла, пока он не превратил их в красные зенки с вертикальными зрачками.
– Бей, – проговорил Гарри, твердо удерживая медальон на камне.
Рон поднял меч дрожащими руками; острие нависло над отчаянно вращающимися глазами, и Гарри сильнее сжал медальон, уже представляя себе кровь, вытекающую из пустых окошек.
Затем из Хоркрукса донесся шипящий голос.
– Я заглянул в твое сердце, и оно мое.
– Не слушай его! – прохрипел Гарри. – Бей!
– Я видел твои мечты, Рональд Уизли, и я видел твои страхи. Все, чего ты желаешь, возможно, но все, чего ты страшишься, тоже возможно…
– Бей!!! – закричал Гарри; его голос эхом отразился от окружающих деревьев, острие меча задрожало, и Рон уставился в глаза Риддла.
– Всегда любим меньше других матерью, которая жаждала родить дочь… Сейчас меньше любим девушкой, которая предпочла тебе твоего друга… Всегда второй, вечно в тени…
– Рон, бей сейчас же! – проорал Гарри; он чувствовал, как медальон дрожит в его руках, и боялся того, что надвигалось. Рон поднял меч еще выше, и когда он это сделал, глаза Риддла засверкали алым.
Из окошек медальона, прямо из глаз выплыли, словно два гротескных пузыря, странно искаженные головы Гарри и Гермионы.
Рон закричал от потрясения и попятился, когда фигуры вырвались из медальона, сперва груди, затем талии, наконец ноги, и вот они стояли в медальоне друг рядом с другом, словно деревья с общим корнем, покачиваясь над Роном и настоящим Гарри, который убрал пальцы от медальона, ибо тот внезапно раскалился добела.
– Рон! – прокричал он, но теперь Риддл-Гарри говорил голосом Волдеморта, и Рон, загипнотизированный, смотрел не отрываясь в его лицо.
– Зачем ты вернулся? Нам было лучше без тебя, мы были счастливее без тебя, рады твоему отсутствию… Мы смеялись над твоей глупостью, над твоей трусостью, над твоим предательством…
– Предательством! – повторил Риддл-Гермиона; она была более красивой и вместе с тем более страшной, чем настоящая Гермиона; она покачивалась, злорадно хихикая, перед Роном, который был в ужасе, но не мог отвести глаз; меч бесцельно болтался где-то сбоку. – Кто мог посмотреть на тебя, кто вообще когда-либо смотрел на тебя рядом с Гарри Поттером? Что ты когда-либо сделал, по сравнению с Избранным? Что ты рядом с Мальчиком, Который Выжил?
– Рон, бей его! БЕЙ!!! – орал Гарри, но Рон не шевелился: его глаза были широко распахнуты, и Риддл-Гарри и Риддл-Гермиона отражались в них, их волосы извивались, как языки пламени, их глаза сияли красным, их голоса поднялись и звучали злобным дуэтом.
– Твоя мать признала, – глумливо произнес Риддл-Гарри, в то время как Риддл-Гермиона издевательски усмехнулась, – что она предпочла бы меня в качестве сына, с удовольствием бы поменялась…
– И кто бы не предпочел его, какая женщина взяла бы тебя? Ты ничто, ничто, ничто для него, – тихо пропел Риддл-Гермиона и вытянулся, словно змея, и обвился вокруг Риддла-Гарри, заключив его в объятие; их губы встретились.
На земле перед ними лицо Рона наполнилось болью; он вновь поднял меч дрожащими руками.
– Давай, Рон! – закричал Гарри.
Рон глянул на него, и Гарри показалось, что он увидел алый взблеск в его глазах.
– Рон?..
Меч сверкнул и рухнул; Гарри бросился в сторону; раздался лязг металла и долгий, протяжный стон. Гарри крутанулся на месте и поскользнулся на снегу, держа волшебную палочку наготове, чтобы защищаться, – но сражаться было не с чем.
Монструозные версии его самого и Гермионы исчезли; остался один только Рон, он стоял на месте, слабо сжимая в руке меч и глядя на разбитые останки медальона на плоском камне.
Гарри медленно направился обратно к нему, с трудом представляя себе, что ему говорить и что делать. Рон тяжело дышал. Ни следа красного не осталось в его глазах, лишь нормальная голубизна; а еще в них стояли слезы.
Гарри нагнулся, сделав вид, что он этого не видел, и подобрал разбитый Хоркрукс. Рон расколол стекло в обоих окошках. Глаза Риддла пропали, и покрытая пятнами шелковая выстилка медальона слабо дымилась. Тварь, которая жила в Хоркруксе, исчезла; истязание Рона было последним, что она успела сделать.
Меч звякнул, когда Рон выронил его. Он опустился на колени, сжав голову руками. Его трясло, но, как Гарри осознал, не от холода. Гарри засунул разбитый медальон себе в карман, опустился на колени рядом с Роном и осторожно положил руку ему на плечо. Рон не сбросил ее, и Гарри решил, что это хороший признак.
– Когда ты ушел, – тихим голосом проговорил он, благодарный за то, что не видит лица Рона, – она плакала неделю. Может, и дольше, просто она не хотела, чтобы я видел. Было много ночей, когда мы даже не разговаривали друг с другом. Когда ты ушел…
Он не смог договорить. Лишь теперь, когда Рон снова был здесь, Гарри полностью осознал, чего им стоило его отсутствие.
– Она мне как сестра, – продолжил он. – Я люблю ее как сестру, и я думаю, она то же самое чувствует ко мне. Это всегда так было. Я думал, ты знаешь.
Рон не ответил, но отвернул лицо от Гарри и громко вытер нос рукавом. Гарри поднялся на ноги и прошел туда, где в нескольких ярдах от камня лежал огромный рюкзак Рона, брошенный наземь, когда Рон побежал к озерцу, чтобы вытащить Гарри из воды. Гарри закинул его себе за спину и пошел обратно к Рону; тот при виде приближающегося Гарри поднялся на ноги, с покрасневшими глазами, но в остальном вполне успокоившийся.
– Прости меня, – невнятно сказал он. – Прости меня, что я ушел. Я знаю, что я был… был…
Он посмотрел в темноту, словно надеясь, что какое-нибудь достаточно плохое слово свалится на него и заявит, что это он и есть.
– Ну сегодня ты это типа как искупил, – ответил Гарри. – Достал меч. Прикончил Хоркрукс. Спас мне жизнь.
– Ты говоришь так, что можно подумать, я был намного круче, чем на самом деле, – промямлил Рон.
– Такие вещи всегда звучат круче, чем они есть на самом деле, – произнес Гарри. – Я уж сколько лет пытаюсь тебе это объяснить.
Затем они одновременно шагнули вперед и обнялись; Гарри прижал руками по-прежнему влажную спину куртки Рона.
– А теперь, – заявил Гарри, когда они отпустили друг друга, – все, что нам осталось сделать, – это снова найти палатку.
Но это оказалось совсем нетрудно. Хотя прогулка с оленухой через темный лес казалась долгой, с Роном поблизости обратный путь занял удивительно мало времени. Гарри с нетерпением ждал того момента, когда он разбудит Гермиону, и в палатку он вошел в невероятном возбуждении; Рон чуть помешкал позади него.
После озера и леса здесь было потрясающе тепло; голубое пламя по-прежнему плясало в чаше на полу, оставаясь единственным источником света. Гермиона спала, свернувшись калачиком под одеялом, и не пошевелилась, пока Гарри не произнес ее имя несколько раз.
– Гермиона!
Она шевельнулась, затем быстро села, откинув волосы с лица.
– Что-то случилось? Гарри? Ты в порядке?
– В порядке, все отлично. Более чем отлично. Я в норме. Здесь с нами еще кое-кто.
– Что ты имеешь в виду? Кто?..
Она увидела Рона, который стоял рядом с Гарри, держа меч и капая на потертый ковер. Гарри попятился в самый темный угол, скинул Ронов рюкзак и попытался слиться с брезентовой стенкой.
Гермиона сползла со своей койки и медленно, точно сомнамбула, пошла к Рону, не отводя глаз от его бледного лица. Она остановилась прямо перед ним, ее рот был слегка приоткрыт, глаза широко распахнуты. Рон кинул слабую, полную надежды улыбку и приподнял руки.
Гермиона метнулась вперед и начала колотить каждый дюйм его тела, до которого только могла дотянуться.
– Ай – ой – ацтань! Какого?.. Гермиона – АЙ!
– Ты – редкая – жопа – Рональд – Уизли!
Каждое слово она сопровождала ударом; Рон попятился, закрывая голову от наседающей Гермионы.
– Ты – приполз – сюда – обратно – через – столько – недель – ох, где моя палочка?
Судя по ее виду, она была готова вырвать палочку у Гарри из рук, и он среагировал инстинктивно.
– Protego!
Невидимый барьер раскрылся между Роном и Гермионой: сила его отбросила ее назад, на пол. Выплюнув попавшие в рот волосы, она снова вскочила на ноги.
– Гермиона! – воскликнул Гарри. – Успоко-…
– Я не успокоюсь! – вскричала она. Никогда раньше он не видел, чтобы Гермиона настолько теряла контроль над собой; она казалась совершенно обезумевшей.
– Отдай мне обратно мою палочку! Отдай обратно!
– Гермиона, прошу тебя…
– Не указывай мне, что мне делать, Гарри Поттер! – проклекотала она. – Не смей! Отдавай ее сейчас же! А ТЫ!!!
Она показала пальцем на Рона с устрашающе-обвиняющим видом; это выглядело как проклятие, и Гарри не мог винить Рона, когда тот сделал несколько шагов назад.
– Я бежала за тобой! Я звала тебя! Я умоляла тебя вернуться обратно!
– Я знаю, – сумел вставить Рон. – Гермиона, мне жаль, мне правда…
– Ах, тебе жаль!
Она испустила высокий смешок, явно не контролируя собственный голос. Рон оглянулся на Гарри в поисках защиты, но Гарри лишь скорчил гримасу, обозначив, что ничем помочь не может.
– Ты вернулся через столько недель – недель – и ты думаешь, что все станет нормально, если ты просто заявишь, что тебе жаль?
– Ну а что еще я могу сказать? – прокричал Рон, и Гарри был рад, что Рон продолжает сражаться.
– О, ну я не знаю! – с ужасающим сарказмом в голосе крикнула Гермиона. – Покопайся у себя в мозгах, Рон, это займет всего пару секунд…
– Гермиона, – вмешался Гарри, расценив это как удар ниже пояса, – он только что спас мне…
– Мне плевать! – заорала она. – Мне плевать, что он сделал! Недели и недели, мы уже могли быть мертвы, а он и не знал бы об этом…
– Я знал, что вы живы! – заорал в ответ Рон, впервые за это время перекрыв ее голос, и подошел настолько близко, насколько ему позволили Чары Щита между ними. – Гарри во всех «Профетах», везде на радио, они вас повсюду ищут, все эти слухи и идиотские истории, я знал, что услышу сразу же, если вы погибнете, вы не знаете, на что это было похоже…
– На что это было похоже для тебя?
Ее голос стал таким пронзительным, что еще немного – и его смогут слышать только летучие мыши; но тут она достигла такого уровня возмущения, что у нее временно кончились слова, и Рон воспользовался этой возможностью.
– Я хотел вернуться в ту же минуту, что Дезаппарировал, но я влетел прямо в банду Хватчиков[2], Гермиона, и я не мог никуда уйти!
– В банду кого? – переспросил Гарри, в то время как Гермиона швырнула себя в кресло, скрестив руки и ноги настолько плотно, что казалось невозможным, чтобы она смогла их распутать в течение нескольких лет.
– Хватчиков. Они повсюду, это банды, которые пытаются заработать денег, хватая муглерожденных и кровоотступников, Министерство назначило награду за каждого, кого они захватят. Я был один, и я был школьного возраста на вид, они все так возбудились, думали, что я скрывающийся муглерожденный. Мне пришлось их убалтывать, чтобы они не уволокли меня в Министерство.
– И что ты им сказал?
– Что я Стэн Шанпайк. Первый человек, о котором я подумал.
– И они поверили?
– Ну, они не были гениями. Один из них определенно был наполовину троллем, судя по запаху…
Рон покосился на Гермиону, явно надеясь, что она смягчится от этой маленькой шутки, но ее конечности оставались туго сплетенными, а выражение лица – каменным.
– Ну, в любом случае, они начали ссориться по поводу того, Стэн я или нет. Честно говоря, это было жалкое зрелище, но тем не менее там было пятеро их и только один я, и они забрали мою палочку. Затем двое из них подрались, и, пока остальные отвлеклись, мне удалось двинуть тому, кто меня держал, в живот, схватить его палочку, обезоружить того типа, который держал мою, и Дезаппарировать. Получилось не так уж хорошо, снова вышло Щепление… – Рон протянул правую руку, чтобы продемонстрировать отсутствие двух ногтей; Гермиона холодно приподняла брови. – …и я выскочил в нескольких милях от того места, где вы были. К тому моменту, как я вернулся на тот кусочек берега, где был наш лагерь… вы ушли.
– Надо же, какая трогательная история, – произнесла Гермиона высокомерным голосом, который она всегда использовала, когда хотела кого-то уколоть побольнее. – Ты, наверное, был просто безумно напуган. Ну а мы тем временем сходили в Годрикову Лощину, и, дай-ка подумать, что там было, Гарри? Ах да, появилась змея Сам-Знаешь-Кого, она чуть не убила нас обоих, а затем прилетел сам Сам-Знаешь-Кто и разминулся с нами буквально на секунду.
– Что? – выдавил Рон, переводя взгляд с нее на Гарри, но Гермиона его проигнорировала.
– Представляешь, потерял ногти, Гарри! Это действительно ставит наши страдания на их законное место, как ты считаешь?
– Гермиона, – тихо сказал Гарри. – Рон только что спас мне жизнь.
Она, казалось, его не слышала.
– Хотя одну вещь я хотела бы узнать, – произнесла она, зафиксировав взгляд в точке, расположенной примерно в футе над головой Рона. – Как именно ты нашел нас сегодня ночью? Это важно. Когда мы выясним, мы сможем быть уверены, что к нам не придет больше никто, кого мы не хотим видеть.
Рон посмотрел на нее, затем извлек из кармана джинсов маленький серебряный предмет.
– Вот.
Гермионе пришлось взглянуть на Рона, чтобы увидеть, что он показывает.
– Делюминатор? – она была так удивлена, что забыла остаться холодной и яростной.
– Он не только включает и выключает свет. Я не знаю, как эта штука работает и почему это случилось тогда и не случилось в какое-нибудь другое время, потому что я хотел вернуться с того момента, как ушел. Но я слушал радио, очень рано рождественским утром, и я услышал… я услышал тебя.
Он смотрел на Гермиону.
– Ты слышал меня по радио? – неверящим голосом переспросила она.
– Нет, я слышал тебя в своем кармане. Твой голос, – он поднял Делюминатор повыше, – шел отсюда.
– И что именно я говорила? – спросила Гермиона, голос которой выражал нечто среднее между скепсисом и любопытством.
– Мое имя. «Рон». И еще сказала… что-то про волшебную палочку…
Гермиона густо покраснела. Гарри вспомнил: это был первый раз, когда кто-либо из них вслух произнес имя Рона с того самого дня, как он ушел; Гермиона упомянула его, когда говорила о починке Гарриной палочки.
– Тогда я вытащил его, – продолжил Рон, глядя на Делюминатор, – и он совсем не казался другим или что-то еще, но я был уверен, что я тебя слышал. И тогда я им щелкнул. И свет в моей комнате выключился, но другой свет появился прямо за окном.
Рон поднял свою свободную руку и показал прямо перед собой, глядя на что-то, чего ни Гарри, ни Гермиона не могли видеть.
– Это был шар света, он типа как пульсировал, и он был голубоватый, вроде того света, который вокруг Портключа, знаете?
– Ага, – вместе кивнули Гарри и Гермиона, чисто автоматически.
– Я понял, что это оно. Я похватал свои вещи и упаковался, затем надел рюкзак и вышел в сад. Шарик висел там, он меня ждал, и когда я вышел, он немного попрыгал вперед, и я пошел за ним за сарай, и тогда он… в общем, он вошел в меня.
– Чего? – переспросил Гарри, уверенный, что не расслышал.
– Он типа полетел ко мне, – начал объяснять Рон, иллюстрируя движение свободным указательным пальцем, – прямо к моей груди, а потом… он взял и прошел прямо внутрь. Он был тут, – он дотронулся до участка рядом с сердцем, – я его чувствовал, он был горячий. И как только он оказался внутри меня, я понял, что я должен сделать, я знал, что он отнесет меня туда, куда мне нужно. Так что я Дезаппарировал и вышел где-то на склоне холма. Там всюду был снег…
– Мы там были, – произнес Гарри. – Мы провели там две ночи, и во время второй ночи мне все время казалось, что я слышу, как кто-то ходит вокруг нас в темноте и зовет!
– Ага, ну это, может, был и я, – кивнул Рон. – Ваши защитные заклятья, кстати, работают, потому что я вас не видел и не слышал. Хотя я все-таки был уверен, что вы рядом, так что в конце концов я залез в спальник и ждал, пока кто-нибудь из вас появится. Я думал, что вам придется показаться, когда вы сложите палатку.
– На самом деле нет, – сказала Гермиона. – Мы Дезаппарировали под плащом-невидимкой в качестве дополнительной меры предосторожности. И тогда мы ушли относительно рано, потому что, как сказал Гарри, мы услышали, как кто-то бродит вокруг.
– Вот, я оставался на том холме весь день, – продолжил Рон. – Я все надеялся, что вы появитесь. Но когда начало темнеть, я понял, что пропустил вас, поэтому я снова щелкнул Делюминатором, голубой огонь вышел оттуда и вошел в меня, и я Дезаппарировал и пришел сюда, в этот лес. Я по-прежнему вас не видел, так что я просто надеялся, что кто-нибудь из вас покажется в конце концов – и Гарри показался. Ну, конечно, сперва я увидел оленуху.
– Увидел что? – резко переспросила Гермиона.
Они объяснили, что произошло, и, по мере того как перед Гермионой раскрывалась история серебряной оленухи и меча в озере, она, нахмурясь, переводила взгляд с одного на другого, настолько сильно сосредоточившись, что забыла держать руки и ноги плотно сплетенными.
– Но это наверняка был Патронус! – заявила она. – Вам не удалось увидеть, кто его вызвал? Неужели вы никого не видели? И он привел вас к мечу! Просто не могу поверить! И что было потом?
Рон рассказал, как он наблюдал за прыжком Гарри в озеро и как ждал, когда Гарри появится на поверхности; как он понял, что что-то пошло не так, нырнул и спас Гарри, после чего вернулся за мечом. Он дошел до открытия медальона, после чего заколебался, и Гарри подхватил эстафету.
– …и Рон рубанул его мечом.
– И… и он умер? Так вот сразу? – прошептала она.
– Ну, он… он закричал, – сказал Гарри, искоса глянув на Рона. – Вот.
Он кинул медальон ей на колени; она осторожно подобрала его и осмотрела пробитые окошки.
Решив, что теперь наконец ситуация стала безопасной, Гарри удалил Чары Щита взмахом Гермиониной волшебной палочки и повернулся к Рону.
– Кажется, ты только что сказал, что ушел от Хватчиков с лишней волшебной палочкой?
– Что? – переспросил Рон, наблюдавший за Гермионой, которая по-прежнему изучала медальон. – Ох… о да.
Рон отстегнул пряжку рюкзака и вытащил из кармана короткую, темную волшебную палочку.
– Вот. Я решил, что всегда полезно иметь запаску.
– Ты был прав, – произнес Гарри, протягивая руку. – Моя сломалась.
– Шутишь? – недоверчиво сказал Рон, но в этот момент Гермиона поднялась на ноги, и он вновь опасливо посмотрел на нее.
Гермиона поместила уничтоженный Хоркрукс в бисерную сумочку, после чего забралась в свою постель и устроилась там, не произнеся ни слова.
Рон протянул Гарри новую волшебную палочку.
– Практически лучшее, на что ты мог надеяться, я думаю, – прошептал Гарри.
– Точно, – кивнул Рон. – Могло быть хуже. Помнишь тех птиц, которых она на меня натравила?
– Это еще не поздно устроить, – донесся из-под одеяла приглушенный голос Гермионы, но Гарри увидел, как Рон слегка улыбнулся, доставая из рюкзака свою бордовую пижаму.
[1] Ввиду большого количества вопросов от читателей поясню. Во-первых, употребленное в оригинале слово «doe» означает в данном случае самку оленя, а не лань (которая является совершенно другим животным). Во-вторых, согласно словарю Ожегова самка оленя – именно оленуха, а не «олениха».
[2] Snatchers. Слово произошло от глагола to snatch – хватать (в смысле захватывать).