ГЛАВА 7
«Настал день, когда вот этот вот я сижу рядом с женщиной на этой скамеечке. Более того, уже после девяти вечера. Конечно, со стороны это никак не может выглядеть, будто мы пара влюбленных… Старшая сестра и младший брат, а в худшем случае – будто девушка это делает, проиграв какой-нибудь спор…»
Харуюки крутил в голове подобные мысли, когда его левую руку, лежащую на коленях, крепко сжали протянувшиеся к нему пять пальцев. И одновременно он услышал:
– Мы сейчас не похожи на брата с сестрой. Для пущей убедительности, может, соединимся напрямую?
Собеседница на 80% прочла его мысли, и на эти ее слова Харуюки мог лишь заквакать: «Не-не-не-не-та-та-так-до-до-достаточно». Он рассудил, что не стоит добавлять про оставшийся вариант с проигранным спором.
Устрашала возможность того, что если Тиюри из квартиры семьи Курасима на двадцать первом этаже высящегося над головой Харуюки корпуса Б сейчас глянет вниз через бинокль с функцией ночного видения, то с легкостью увидит, что сейчас происходит с Харуюки. Хотя это, как ни крути, явно его воспаленное воображение. Впрочем, на ее животную интуицию ни в коем случае нельзя смотреть свысока… С нее станется именно сейчас резко захотеть коктейля из соевого молока, банана, апельсина и тапиоки, который только здесь в автомате и продается, и спуститься сюда…
– Мы же не делаем ничего такого, за что нам было бы стыдно, если бы нас увидела Тиюри-кун или Такуму-кун, верно? И потом, с ними устраивать внезапную ночевку нормально, а я даже не имею права посидеть вместе с тобой на лавочке?
– Не-не-не-не-не-не-ни-ни-ни-ни-ничего такого…
Если он выпустит из себя еще сколько-нибудь информации, может выйти очень плохо, поэтому Харуюки остановил свои эскапистские мысли и повернул голову к сидящей рядом девушке – которой был, конечно же, командир «Нега Небьюлас», Родитель Харуюки, Черный король Блэк Лотус – Черноснежка. И сразу же задал самый главный вопрос:
– …Это… Семпай, ты вроде говорила, что тебя Рейкер-сан подвезет на машине… ведь так? Почему ты тогда здесь?..
– Мм… ну, причина проста. По словам Ребенка Фуко… Кусакабе-кун, ее дом находится в противоположной стороне от моего, в Эготе в Накано. Уиуй живет недалеко от Фуко, так что ей нормально, но до меня пришлось бы сделать слишком большой крюк. Я сказала, что возьму такси, но воздержалась. Ну, кстати, я не сказала, когда именно возьму такси, так что, в принципе, я Фуко и остальным даже не солгала.
– Н-ну да… Кстати, семпай, а где твой дом?
На этот невинный вопрос Харуюки Черноснежка дернула бровью, а потом почему-то озорно улыбнулась.
– Ты же… в мою ученическую книжку заглядывал, так ведь?
Эти слова он вроде как уже где-то слышал. После мгновения замешательства Харуюки лихорадочно замотал головой.
– Я, я, я внутрь вообще совсем не заглядывал! И вообще, это когда было?!
– Хи-хи-хи… Месяцев восемь назад, да? Дорогие воспоминания.
Ее плечи подрагивали от смеха, но затем, словно вспомнив что-то, она посерьезнела и, крепко сжимая пальцами левую руку Харуюки, тихо произнесла:
– Кстати, Харуюки-кун. То, что ты в такое время один вышел из дома… это для того, чтобы нырнуть в Безграничное нейтральное поле где-нибудь в безлюдном месте за пределами двадцати трех районов? Я верно угадала?
На этот внезапный вопрос, попавший прямо в яблочко яблочка, Харуюки невольно кивнул.
– А, но, но вовсе не чтобы в одиночку все очки отдать… – поспешно добавил он, но Черноснежка, явно поняв и это, лишь кивнула, а потом задала следующий вопрос:
– …Значит, своему другому родителю ты оставил какое-то объяснение своей поздней прогулки?
– А, ага… Что пошел к Таку с ночевкой для подготовки групповой презентации…
На миг он подумал, что сейчас Черноснежка отругает его за ложь, но та, вопреки его ожиданиям, вновь спокойно кивнула.
– Мм, хорошо. Тогда пойдем.
И, по-прежнему держа руку Харуюки, встала. Харуюки, поскольку она его потянула за собой, тоже встал и бодро двинулся следом. Направились они… нет, не ко входу в дом, а на юг, к главным воротам.
– Ээ, это, куда…
Они шли в ту сторону, куда он изначально и собирался, но намерения Черноснежки были для Харуюки непонятны, и он лишь хлопал губами. Однако его спутница в черном больше ничего не ответила, а решительно прошла через двор, где тусовалось множество парочек, вышла из ворот и, не остановившись, шагнула на тротуар Седьмой кольцевой линии.
Похоже, она когда-то успела сделать заказ через виртуальный рабочий стол: прямо в этот самый момент перед ними на проезжей части остановился электромобиль. Белая машина с синей полосой, на крыше фонарь в старом стиле – такси. Задняя дверь автоматически открылась, и Черноснежка впихнула туда Харуюки, а потом залезла сама. Водителю, мужчине средних лет, она сказала лишь «пожалуйста», он ответил «хорошо», и машина плавно тронулась.
В нынешние времена, когда заказываешь через нейролинкер такси, как правило, одновременно указываешь и место назначения, поэтому Харуюки не знал, куда они едут. Он смотрел вперед, наполовину в ошеломлении, наполовину в возбуждении. Такси поехало по Седьмой кольцевой на север, но тут же свернуло влево, на улицу Васэда, и направилось прямо на запад.
Может, она собирается поехать-таки вдвоем в Мусасино? Но так нельзя. Едва Харуюки успел об этом подумать, как машина, не преодолев и километра, снова повернула влево. Миновав центр жилого района, оно проехало под эстакадой линии Тюо и двинулось на юг. Несколько минут спустя оно выехало на проспект Оме и повернуло на этот раз направо, но тут же снова налево.
В целом они двигались примерно в том же направлении, в каком от дома Харуюки была средняя школа Умесато, потом стали удаляться… по идее; однако место назначения по-прежнему оставалось загадкой. Вид за окном машины снова сменился на жилой район, количество зелени постепенно увеличивалось – и где-то через полминуты после того, как Харуюки это заметил, такси включило аварийку и остановилось.
Стоимость поездки Харуюки не знал, потому что Черноснежка оплатила ее тоже через нейролинкер. Одновременно со словами водителя «Ждем вас снова» дверца открылась, Черноснежка поблагодарила его и вышла из машины, Харуюки за ней.
Вид позади тихо отъехавшего электромобиля – совершенно не напоминал Японию, тем более сердце района Сугинами.
На просторной площадке, изобилующей газонами и придорожными деревьями, через регулярные интервалы стояли стильные белые домики. В целом это выглядело как картинка из американского семейного телесериала; дизайн у всех домиков был одинаковый, размер – довольно скромный.
– Ээ, эмм… что… здесь…
– Мм, да, ты же еще во втором классе. Это будут рассказывать на обществоведении во втором триместре. Это жилой комплекс с почти столетней историей, созданный по программе возрождения города, он называется Асагая Дзютаку. В начале двадцать первого века его перестроили, и это разделение на индивидуальные участки – практически все, что сохранилось.
– Ааа…
Если подумать – в облике этого жилого квартала, освещенного оранжевыми огнями уличных фонарей, ощущался некий особый стиль архитектора.
– …То есть это что-то типа квартала культурного наследия… да?.. – неуверенно спросил Харуюки. Черноснежка ответила: «Мм, ну, пожалуй, можно сказать и так», – после чего снова взяла Харуюки за руку и зашагала по изогнутой улочке.
«Если семпай решила показать мне это место, значит, наверняка этим хочет мне что-то сказать. Что-то необходимое мне сейчас… нет, что-то очень важное, что я должен заметить сам!..»
Крутя в голове эти мысли, Харуюки пошел бок о бок с Черноснежкой. Влажный июньский воздух создавал на неживых городских улочках унылое ощущение, но здесь благодаря обильной растительности чувствовалась, наоборот, свежесть. Пройдя по черной, влажной (возможно, недавно прошел небольшой дождик) двухполосной улочке метров двадцать, Черноснежка свернула вправо, в переулок.
Дорожка, с роскошью выложенная натуральным камнем, была ровно такой ширины, чтобы по ней могли рядом идти двое, и Харуюки подумал, что это больше похоже не на общественную дорогу, а на частный подъезд к какому-то зданию, однако в походке Черноснежки никакой нерешительности не ощущалось. Но ведь если они вторгнутся в пределы частной собственности, местные могут вызвать полицию. Идя на этот риск, Черноснежка тем самым пытается что-то сказать ему, Харуюки, а если так…
Харуюки лихорадочно думал, так что у него чуть дым из ушей не пошел; Черноснежка же остановила его напротив одного из домиков. После чего без тени сомнений подняла правую руку и открыла черные чугунные ворота.
– …А? Что?..
Как ни крути, а она сейчас взяла и открыла ворота чужого дома. Едва он успел так подумать, как произошло нечто еще более удивительное, от чего его глаза и рот распахнулись на всю ширину. Неужели Черноснежка, даже глазом не моргнув, прошла через распахнутые ворота, а потом взялась за ручку входной двери аккуратного домика?
– А, ээ, это… – вырвалось у Харуюки, все еще стоящего перед воротами. – Ч-что ты делаешь, семпай?! На-на-на-нас же рассердятся!
– Мм? Почему? И кто?
– Как кто… Ясно кто, те, кто здесь живут…
И тут Черноснежка, легонько пожав плечами, сказала:
– Об этом можешь не беспокоиться. Потому что здесь живу я.
– …А?
Рот Харуюки, и так полностью открытый, распахнулся за все разумные пределы, так что голова назад откинулась. А Черноснежка все там же спокойным голосом продолжила:
– Когда войдешь, закрой ворота. Замок запрется автоматически.
– …Ага.
Ни на какую другую реакцию Харуюки был уже не способен.
Одноэтажный дом типа лофта с гостиной/столовой/кухней плюс частный двор.
Таким было жилище полной загадок красавицы в черном.
Почти в сомнамбулическом состоянии Харуюки разулся и вошел в дом. Черноснежка провела его в просторную, где-то на четырнадцать татами гостиную (она же столовая).
– Мне надо переодеться, а ты пока располагайся.
Оставив эти слова, Черноснежка исчезла в двери в западной стене. Харуюки вновь задвигался на неверных ногах, остановился в центре гостиной и, хоть его мысли все еще буксовали, попытался собрать хотя бы зрительную информацию.
Домик был довольно компактный, но в то же время пол и подпорки были из натурального дерева, и это вкупе с широким окном, выходящим на юг, создавало ощущение свободы. Неожиданным было то, что внутри не оказалось почти ничего черного. Обои и потолок были светло-серыми, ковер и занавески – в коричневую полоску. Мебели было немного: в гостиной/столовой – всего лишь небольшой столик, подушка для сидения да стеллаж у западной стены. В кухне через стойку тоже виднелся лишь маленький холодильник и многофункциональная микроволновка, а также узкий буфет. Честно говоря, ощущения, что здесь готовят, не возникало.
В этом весьма скромном интерьере больше всего притягивал взгляд большой аквариум в юго-восточном углу. Харуюки, точно примагниченный, подошел и заглянул в подсвеченный оранжевыми светодиодами бак.
Рыбки. Маленькие тропические рыбки – сколько, десятка два? Их казалось совсем мало для аквариума метровой ширины. Зато под водой было буйство растительности. Густые, словно ковер; раскинувшие узкие овальные листья; напоминающие микроскопическую бамбуковую рощу – словом, растения были самые разные, но больше всех выделялись поднимающиеся от песка на дне к самой поверхности несколько длинных, тонких стеблей.
Поскольку в верхней части аквариума были установлены устройства для очистки воды и терморегулирования, Харуюки присел и взглянул на поверхность снизу вверх, как бы глазами плавающих в толще воды рыбок. И тут же увидел, что десяток с лишним стеблей оканчиваются характерными круглыми листьями, которые плавают на поверхности; растения будто тянулись еще дальше, к воздуху.
Форма этих темно-зеленых листьев была ему знакома. Он удивился – когда это он интересовался водными растениями? – но внезапно вспомнил.
За примерно четырнадцать лет жизни – всего один раз. Несколько дней он собирал в сети информацию, потом больше часа мялся у входа в магазин и наконец выложил все свои деньги за некое водное растение. Тогдашний Харуюки выбрал букет растений с длинными стеблями и круглыми листьями, чтобы преподнести лежащей в больнице некоей особе. Это были тропические водяные лилии.
– …Водяные лилии, которые ты мне подарил, я узнала, называются «Линдси Вудз».
Внезапно услышав этот шепот, Харуюки резко дернулся вбок и одновременно развернулся на девяносто градусов.
Успевшая переодеться из школьной формы в прямое домашнее платье без рукавов Черноснежка, наклонившись над аквариумом, вглядывалась в него. Платье было полностью черным и производило впечатление, как будто это вечернее платье. Лишь теперь мозг Харуюки, находившийся на холостом ходу и угрожавший остановиться вовсе, заработал на 80% мощности и позволил Харуюки осознать ситуацию.
«Я в такой поздний час, десять вечера, впервые пришел в гости к Черноснежке-семпай, более того, мы с ней одни, и еще более того, я оставил дома сообщение, что на ночь не вернусь – это вообще как?! Это вообще что?!»
Эти мысли промелькнули у него в голове мигом, но если он продолжит думать в этом направлении дальше, то может выйти опасный поворот, поэтому Харуюки отчаянным усилием воли переключился на информацию, которая была под носом.
– …П-правда? А я, я, я тогда только за цвет их выбрал… – выпрямившись и снова заглянув в аквариум, ответил Харуюки. Стоящая рядом Черноснежка хихикнула и сказала:
– Я тоже тогда не знала ни одного названия водяных лилий. Начала разбираться именно потому, что ты мне подарил эти.
Да, прошлой осенью, когда серьезно травмированную Черноснежку перевели из интенсивной терапии в обычную палату, Харуюки в тот же день навестил ее и принес букет тропических водяных лилий. Конечно, он их выбрал потому, что имя дуэльного аватара Черноснежки «Блэк Лотус» связано с черными лотосами, но продавец, составивший букет, добавил туда, помимо лотоса, еще четыре или пять других листьев. Харуюки запомнил их форму – круглую с тонкими разрезами – и потому, даже не видя цветов, догадался сейчас, что в аквариуме именно тот самый вид водяных лилий.
– Значит, значит, эти лилии того же сорта, что те цветы тогда… да?
На этот его вопрос Черноснежка улыбнулась невинной улыбкой, то ли озорной, то ли такой, с какой маленький ребенок хвастается чем-то, и покачала головой.
– Того же сорта, да, но не только. Здесь растут именно те цветы, которые ты мне подарил восемь месяцев назад… нет, правильнее сказать, их «дети».
– Ой!..
Харуюки изумленно уставился сбоку на лицо Черноснежки, подсвеченное лампой аквариума.
– Но, но я же тогда купил срезанные цветы… даже если их воткнуть в песок, они вряд ли пустили бы корни…
– Мм, верно. Но я тоже кое-что подчитала и узнала, что водяные лилии, в том числе подаренная тобой Линдси Вудз, могут размножаться почкованием, и у самого основания листа как раз может быть почка, а значит, из нее может вырасти и новый побег, и корень.
– Э… из л-листа?
– Да. Как только я это узнала, внимательно рассмотрела пять листьев из того букета и нашла одну-единственную почку. Я дала ей распуститься в горшке с водой, а как только выписалась, сразу пересадила в этот аквариум. Вот так их вырастить за восемь месяцев было нелегко. К сожалению, цветы должны появиться еще только через месяц.
– …
Грудь Харуюки переполняли эмоции из-за поразительной жизненной силы растения и тех колоссальных усилий, которые приложила Черноснежка, чтобы привязать к себе жизнь одного-единственного цветка, подаренного им, Харуюки. Он поедал взглядом покачивающиеся в воде стебли. Так, в необычно умиротворенном молчании, прошло несколько секунд… а может, минут. Потом Черноснежка выпрямилась и, мягко прикоснувшись к спине Харуюки, произнесла:
– Когда он расцветет, снова приходи посмотреть. …Так, ну а сейчас давай присядем.
На коврике перед окном гостиной лежала довольно крупная подушка для сидения. Черноснежка погрузилась в нее с одного края, а потом, потянув за руку задеревеневшего Харуюки, безжалостно приземлила его рядом.
Маленькие бусинки, которыми была набита подушка, деформировались и мягко приняли на себя вес Харуюки. После чего его тело неизбежно съехало к середине подушки, и туда же чуть соскользнула Черноснежка. Их руки соприкоснулись, и сознание Харуюки вновь едва не улетело в стратосферу, но Черноснежка спокойным движением вытянула правую руку и повозилась с виртуальным рабочим столом.
Освещение в гостиной угасло почти полностью, штора, до сих пор закрытая, приоткрылась примерно на метр, и стекло с регулируемым уровнем тонировки стало прозрачным. За окном оказался дворик с газоном и выстроившиеся в ряд у дороги широколиственные деревья в тусклом свете фонарей, а вдали в ночном небе ярко сверкали огни жилых многоэтажек.
Эта картина была, словно он заглядывал в Токио 2047 года из далеких времен, из прошлого века. Харуюки вновь осознал, что Черноснежка, скорей всего – нет, наверняка живет здесь, в маленьком домике в Асагая Дзютаку, совершенно одна. Невольно он пробормотал:
– Семпай… Как давно ты тут?..
Ответ пришел с задержкой секунд в пять.
– Я покинула дом, где жила с самого рождения, и переселилась сюда прямо перед тем, как поступить в Умесато. Точнее сказать… через полгода после того, как обезглавила Красного короля первого поколения Ред Райдера.
– …
Харуюки, затаив дыхание, обдумывал значение только что услышанных слов. Хотя, в общем, оно и без всякого обдумывания было ясным. Черноснежка покинула родной дом не из-за того, что поступила в среднюю школу в реальном мире, а из-за убийства Красного короля в мире Ускоренном.
Но что, черт возьми, это значит? Харуюки понимал, что Черноснежка лишила Ред Райдера всех очков благодаря правилу «внезапной смерти» для девятиуровневых, потому что сопротивлялась пакту о ненападении, связывавшему семь королей чистых цветов. Значит, и причина, и результат лежали в Ускоренном мире; как же это было связано с уходом из родного дома?
– …До сих пор я никому… даже Фуко и Утай этого не говорила… – неожиданно положив ему голову на левое плечо, прошептала Черноснежка. – Я намеревалась охотиться не только на Ред Райдера. Еще одного короля я пыталась уничтожить собственными руками. Более того, не в обычной дуэли. А в реальном мире, физическим методом… то есть атакой в реале с применением насилия.
– Э…
Снова у него перехватило дыхание. Поразило его не только то, что Черноснежка, которая даже ускоряться во время контрольных не позволяла, пыталась совершить нечто столь презренное, как нападение в реале, то есть «ФА». Раз это было возможно, значит…
– Се, семпай, ты, стало быть, знаешь кого-то из королей в реале… да?..
Сразу же ответа не последовало.
После долгого молчания Черноснежка произнесла одно-единственное слово:
– Прости.
Потом подалась влево и не только головой, но и всем телом прильнула к Харуюки. От мягкости и тепла, атаковавшего все пять чувств, сознание Харуюки вновь собралось было отлететь, но на этот раз он в последний момент его удержал. Потому что Черноснежка этим действием сейчас напомнила ему ребенка, который цепляется за взрослого в поисках защиты.
– Когда-нибудь… я тебе обязательно расскажу, обещаю.
Голос прозвучал настолько тихо, что даже непонятно, слышно его или нет. Харуюки чуть кивнул.
– …Хорошо.
Лишь это он кое-как сумел выдавить, но Черноснежка крепко вцепилась в рукав его футболки и прошептала:
– Спасибо.
В молчании – но и в покое тоже – протекли несколько минут. Чего-то типа настенных часов в этой комнате, похоже, не было, так что время можно было проверять только по индикатору в нижнем правом углу виртуального рабочего стола. Однако из того положения, в котором сидел Харуюки, маленький ДР-индикатор был виден аккурат на фоне груди Черноснежки. У существ, именуемых женщинами, похоже, развита сверхчувствительность к мужским взглядам; у Харуюки был некоторый опыт жестоких словесных атак Тиюри типа «Куда смотришь, Эроюки!». Харуюки хотелось бы поспорить, что это не преднамеренное движение глаз, а неизбежный приказ из самых глубинных областей мозга, но он чувствовал, что сейчас даже самое маленькое недопонимание со стороны Черноснежки приведет к тому, что нечто очень важное пропадет впустую. Поэтому он попытался применить высший пилотаж, отведя виртуальный рабочий стол до предела влево и затем посмотрев в нижний правый угол, как вдруг…
– …Кстати говоря, я до сих пор не получила от тебя объяснения, что ты делал.
При этих внезапных словах взгляд Харуюки застыл.
– Д-да ничего особенного, п-п-просто на часы хотел посмотреть.
– …На часы и все такое можешь смотреть сколько хочешь. Я не об этом…
Черноснежка подняла голову и, чуть надув губы, продолжила:
– Что вы с этой Кусакабе-кун делали в машине Фуко?
От неожиданного направления и силы этой атаки Харуюки вновь задеревенел. Если вспомнить – Черноснежка ведь прекрасно видела его и прилипшую к нему Рин Кусакабе на зажнем сиденье электромобиля.
– Ээ, нуу, в общем, это, мы с Рин… с Кусакабе-сан на дуэльной арене просто поговорили, никакого другого значения абсолютно насинг…
– Хмм. Однако ее выражение лица мне показалось очень эмоциональным. Точно больше ничего?
Под пристальным взглядом ее прищуренных глаз Харуюки невольно стал вспоминать. По правде говоря, «больше ничего» сказать было трудновато… в смысле, ему же Рин прямо в лоб призналась в любви. Вот это простое, но мощное «люблю» по-другому и не объяснишь.
– Ээ, ээ, нууу… с Эшем-саном правда ничего не было, правда! Ну, я только сказал, что собираюсь в Безграничное поле куда-нибудь далеко, а он ответил, что подбросит меня на мотике, вот и все, да.
Это была правда. Между Харуюки и бёрст-линкером по имени Эш Роллер, помимо заклятого соперничества и дружбы, не было ничего. Потому что в Ускоренном мире этим байкером прошлого века управляла не Рин Кусакабе, а то ли ее брат Ринта, то ли его вымышленный образ.
Услышав это объяснение Харуюки, прошедшее по самому краешку лжи, Черноснежка снова надула губы. Ни она, ни Тиюри, Такуму и Утай еще не знали про особые обстоятельства Рин Кусакабе. Они думали, что превращение этой робкой, всегда с глазами на мокром месте девушки в «Йя-ха-ха-вррррр» игрока в Ускоренном мире – это ее отыгрыш роли. Однако Харуюки им объяснить ситуацию не мог. Это право принадлежало либо самой Рин, либо Фуко Курасаки, ее Родителя.
К счастью, Черноснежка через несколько секунд расслабилась и, защипнув кончиками пальцев полную щеку Харуюки, сказала:
– …Ладно, сейчас добавление еще одного человека на ход битвы серьезно повлиять уже не должно.
– Ээ… что?
– Я что, должна это объяснять?
Она вложила в пальцы больше силы, и Харуюки поспешно замотал головой.
– Не, не, не ’олжна.
– …Ох уж.
Вновь улыбнувшись какой-то непонятной улыбкой, Черноснежка убрала руку. Внезапно откинулась на подушку спиной и, глядя в потолок, продолжила:
– Однако… я реально удивилась. Внутри того байкера, твоего первого соперника, оказалась девочка на год младше меня… До сих пор я даже не сомневалась в том, что в реале это такого же характера парень.
– Ага, я тоже…
– …Ну, по крайней мере, ее связь с Фуко выглядит убедительно. Пока мы шли к парковке твоего дома, мы немного поговорили – похоже, они познакомились в частной больнице. И когда Фуко ее впервые увидела, почти сразу звоночек прозвенел. Как и у меня с тобой было.
– Хм, хмм… В смысле, звоночек прозвенел?..
– Мм… Пожалуй, процитирую Фуко целиком. «Во мне есть тумблер, который Ворон-сан нажимает с силой сто очков, Уиуй – с силой двести, но у Рин была тысяча. Я как только ее увидела, сразу же поняла: я хочу ее обучать!» Вот так.
– По… нятно… – пересохшим голосом ответил Харуюки. Если ста очков хватило, чтобы скинуть его с вершины старой Токийской телебашни, то что за уроки получила тысячеочковая Рин, страшно было даже подумать.
Но тут Черноснежка, неловко улыбаясь, сообщила нечто немыслимое:
– Кстати, по словам Фуко, у меня при первой встрече с ней было десять тысяч очков. Я должна радоваться, что я ее подруга, а не Ребенок.
– …Д-да… уж…
Поскольку Черноснежка и Фуко дружили с низших уровней, видимо, познакомились они, когда ходили в средние классы начальной школы? Каким ребенком тогда была Черноснежка, по ней нынешней угадать было трудно.
– Я тоже… если бы с семпаем познакомился раньше… тоже был бы в прежнем «Нега Небьюлас», вместе делали бы разные штуки…
Когда у Харуки вырвались эти слова, Черноснежка придвинулась к нему и уставилась ему в глаза.
– Что ты такое говоришь. В то время у нас с тобой не было точек соприкосновения, так что с большой вероятностью мы не только не оказались бы Родителем и Ребенком и товарищами по легиону, но вообще встретились бы соперниками.
– А… н-ну да, разумеется…
Харуюки было расстроенно опустил голову, но тонкие пальцы поддержали его за подбородок.
– Ну, в таком случае я бы непременно всячески постаралась переманить тебя на свою сторону. Если бы так случилось… то есть если бы я пригласила тебя перейти в легион другого короля, как бы ты поступил?
Вопрос прозвучал шутливо, но где-то в глубине таилась серьезность, и Харуюки заколебался. Однако тут же, глядя чуть искоса Черноснежке в глаза, ответил:
– Думаю, я бы перешел в легион Черного короля, какими бы проблемами мне это ни грозило. И это… ну… не просто любезность на словах, ведь Таку… Сиан Пайл прошлой осенью тоже перешел из синего легиона в черный, и это ему стоило жутких проблем. Хотя сам он, сколько я ни расспрашивал, подробностей не говорил… Поэтому я тоже наверняка так же поступил бы. Потому что даже если бы ты не была моим Родителем и командиром, семпай, ты…
Он отчаянно нанизывал слова, но тут уперся в предел своего лексикона. Если бы он набирал эти фразы в текстовом редакторе нейролинкера, прогностический движок выдал бы ему список подходящих слов, но сейчас ему оставалось лишь искать нужное слово самому. Несколько раз Харуюки открывал и закрывал рот и наконец произнес последнее найденное слово:
– …Ты моя надежда.
Это слово отражало его истинные чувства, однако Черноснежка словно задумалась: ее взгляд какое-то время блуждал, а потом наконец на лице ее появилась улыбка – наполовину довольная, наполовину какая-то непонятная.
– Надежда, значит? Спасибо за такое слово, но вообще-то это я хотела сказать его про тебя. Если честно, с нашей первой встречи я уже много раз должна была тебе это сказать. Харуюки-кун, ты самый быстрый бёрст-линкер во всем Ускоренном мире, ты когда-нибудь превзойдешь даже королей, доберешься до самых основ этого мира. Да… и еще, кажется, я уже говорила тебе.
Тут у красавицы в черном белое лицо чуть изменило цвет, она в третий раз повернулась всем телом, обвила руками шею Харуюки и крепко прижала его к себе.
Приятная прохлада, сладко-освежающий аромат и мягкая упругость перегрузили все органы чувств Харуюки. И, как добивающий удар, одна короткая фраза.
– Харуюки-кун… я люблю тебя.
Шок был таким, что Харуюки показалось – у него в голове несколько нейронных контуров перегорело. Серьезно, он едва не потерял сознание. Отключения системы он избежал в самый последний момент, а тем временем в его правом ухе раздался тихий вздох, после чего Черноснежка продолжила:
– Я одинаково люблю и Сильвер Кроу в Ускоренном мире, и Харуюки Ариту-куна в реальном. Благодаря этому чувству я снова встала как бёрст-линкер и снова иду вперед. Уже это… куда большее чудо, чем даже система инкарнации. Я верю, что ради тебя смогу сделать все; держась с тобой за руки, я смогу дойти куда угодно…
– …Сем… пай… – только и смог прошептать в ответ Харуюки.
Он недостоин получать от кого бы то ни было слова типа «люблю» – это до предела негативное убеждение он в последнее время наконец-то отбросил, однако спокойно принимать такие слова все еще был неспособен.
Кроме того, если подумать – даже представить себя в этой ситуации с другой девушкой было бы непростительным грехом, и тем не менее всего где-то два с половиной часа назад он услышал от прильнувшей к нему Рин Кусакабе, реального воплощения Эш Роллера, такое же прямолинейное «люблю». В один день получить признание от двух девушек – этот факт мозг Харуюки не то что обработать – принять почти не мог.
Какое же извращение принципа причинности породило всю эту ситуацию, думал Харуюки своим полусгоревшим сознанием – и вдруг понял.
Естественно, причиной послужила его попытка исчезнуть.
От товарищей по легиону. От взглядов друзей. Из Ускоренного мира. Чтобы протянуть ему руки, чтобы сохранить узы, и Рин Кусакабе, с которой он провел больше всего боев, и мечница Черноснежка, которая дольше всех прожила в Ускоренном мире, обратили свои подобные драгоценным каменьям чувства в слова и передали их Харуюки…
«Я счастливый человек. Есть ли на земле еще такие счастливые бёрст-линкеры, нет, школьники?» – мысленно пробормотал Харуюки. Эта мысль для него стала открытием такого же уровня, как рождение в этом мире.
До сих пор он постоянно себя ненавидел. Презирал. Он был рад улыбкам и чувствам Черноснежки, и товарищей по легиону, и Нико, и Пард-сан, и Эш Роллера – словом, всех друзей; но при этом чувствовал, что, пока его внешность и содержание не изменятся, он недостоин отвечать тем же.
Но сейчас Харуюки впервые подумал вот что. Может, это и нормально, что он такой, какой есть? На то, чтобы произнести это вслух, у него пока что не было душевных сил, но когда-нибудь… когда-нибудь наступит день, когда он скажет это себе прямо… и вот тогда…
– Семпай… Я… я тоже… – сипло пробормотал Харуюки и попытался мягко положить левую руку на хрупкое правое плечо Черноснежки.
Но у него не вышло. И рот тоже ничего больше не хотел произносить.
Потому что «когда-нибудь» для Харуюки запросто может и не настать. Если из Сильвер Кроу, нет, из самого Харуюки не удастся вычистить уже более чем наполовину слившийся с ним «Доспех бедствия», Харуюки перестанет быть бёрст-линкером – либо лишится всех очков где-нибудь на задворках Безграничного поля, либо погибнет от убийц шести королей. И тогда, возможно, Харуюки потеряет большую часть воспоминаний и чувств, относящихся к Черноснежке. Да, и эту боль, которая сейчас переполняет его грудь, тоже…
«Но даже если воспоминания исчезнут, не исчезнут факты. То, что семпай сказала, что любит меня. То, что я сам понял, что я счастливый человек. А раз так, эти факты будут подбадривать меня, вести меня, даже если все закончится. Точно самоцветы у меня в руках, пусть я и не буду знать, откуда они».
Едва Харуюки так подумал, как из уголков глаз выкатились две слезинки, которые он до сих пор отчаянно удерживал. И упали на щеку прижавшейся головой к его груди Черноснежки.
В тонких руках, обнявших его за шею, сразу стало вдвое больше сил. И одновременно раздался почти неслышный голос:
– Харуюки-кун. Ты мой. Я не сдамся. Я не допущу того, чтобы тебя потерять. Ни за что.
Сообщив эти слова одно за другим, точно впечатывая каждое из них в грудь и себе, и Харуюки, она медленно подняла голову.
На ее белой щеке, кроме того, что капнуло из глаз Харуюки, серебряно блестела дорожка слез, вытекших из ее собственного глаза. Губы Черноснежки, почти соприкоснувшиеся с его губами, задрожали и выпустили новые слова.
– …Удастся ли очистительной способностью класса Утай, то есть самой мощной в Ускоренном мире, оторвать от тебя «Доспех бедствия» или нет, мы не знаем, это большой риск. Даже я, уже не раз и не два скрестившая мечи с этим берсеркером, не видела всей глубины тьмы, заключенной в этом доспехе…
Впившись глазами в глаза затаившего дыхание Харуюки, Черноснежка отчасти вернувшим прежнее напряжение голосом продолжила:
– Но есть всего один способ повысить шансы успешного очищения. У предыдущих Дизастеров в определенных ситуациях активность негативной инкарнации почти всегда понижалась. Это… сразу после схватки с очень сильным противником. Причем не после убийственной схватки, ненависть против ненависти, а после боя, который можно назвать настоящей дуэлью, в которую оба участника вкладывают себя полностью. Помнишь… когда мы втроем: ты, я и красная девочка – атаковали пятого Дизастера, мы отдали тому бою все, и после этого он не смог избежать выстрела главного калибра Рейн и получил тяжелые раны. В обычном состоянии Дизастер такой выстрел одной только аурой бы отбил…
Если вспомнить – действительно, когда пятый Дизастер, то есть Черри Рук, обменивался с Черным королем Блэк Лотус невероятными по силе ударами, от него было совершенно другое ощущение. Если бы не это, разве стал бы берсеркер пытаться удрать от Харуюки, добравшегося тогда всего лишь до четвертого уровня и даже не владевшего инкарнацией?
Нет, пятого приводить в качестве примера даже нет нужды. Шестой, то есть нынешний Харуюки, тоже подтверждает эту идею. Резко втянув воздух, Харуюки закивал.
– Семпай… То, что я сейчас – это по-прежнему я, может, как раз благодаря этому…
– Хоо?..
– Ну, я недавно дома в подробностях не рассказал, но… я сказал, что в Безграничном поле на крыше Роппонги Тауэра у меня был бой с членами другого легиона.
Закрыв рот, он сглотнул слюну и продолжил:
– Моими противниками были, эээ, один из верхушки «Грейт Уолл»… из «Шести доспехов», как он сказал, Айрон Паунд седьмого уровня и…
– Что… Железный Кулак Паунд из «Гре-Уо»?!
– А… т-ты его знаешь?..
Как только он спросил, Черноснежка убрала руки с его шеи, взяла Харуюки за уши и, потянув, ответила:
– Знаю ли я его… Это старый враг Железной Руки, то есть Рейкер. В Ускоренном мире ходит легенда, что Паунд завел себе ракеты из собственных рук только для того, чтобы кулаками сбивать Фуко в полете.
– А… значит, тот ракетный прямой – это…
Естественно. Кивая, он быстро размышлял. Он уже слышал, что признанным заклятым противником Скай Рейкер была заместитель главы красного легиона Блад Лепард, но, помимо этого, судя по всему, она свесила со шпиля Дома правительства в Синдзюку двух заместителей главы синего легиона, Кобальт Блейд и Манган Блейд. Более того, она была на ножах с заместителем главы фиолетового легиона Астер Вайн – сколько же, блин, у нее «заклятых врагов»?..
Содрогнувшись всем телом, Харуюки вернул заблудившиеся мысли на главную дорогу. Он снова встретился взглядом с Черноснежкой, и та, неловко улыбаясь, прошептала:
– Это просто невероятная встреча. …Да, так ты, значит, сражался с Железным Кулаком?..
– Э, это… не только с Паундом-саном…
– Что, с еще кем-нибудь из «Шести доспехов»? Неужели с кем-то выше Железного Кулака?
– С кем-то выше, да, можно и так сказать…
Черноснежка продолжала лениво потягивать Харуюки за уши, когда он робко назвал имя:
– Зе… Зеленый король… Грин Гранде там тоже был… Ну и, как бы это сказать, так само вышло…
– …Эй, не может быть, – хрипло произнесла Черноснежка, сильнее дернув Харуюки за уши. – И… и ты с ним дрался? С этим щитоносцем?
– Дрался… не знаю, просто один раз мечом по щиту ударил…
– …
Повелительница мечей протяжно выдохнула и отпустила уши Харуюки, которые тут же сократились обратно, как резиновые. Снова обхватила его за шею и, поглаживая волосы на затылке, прошептала:
– …Я твердо намеревалась не удивляться больше твоей безрассудности, но… Когда ты ударил мечом, то получил, наверное, дополнительный эффект от этого громадного щита, от «Зе Страйфа»? Но, похоже, не пострадал…
– Д-дополнительный эффект? Что он делает?
– «Отражение вдвое большего урона, чем был получен». Иными словами, чтобы сокрушить защиту, которую дает этот щит, надо либо избавиться от него одним сверхмощным ударом, либо бесконечной серией атак заставить аватар открыться а потом целиться уже в него самого. Хотя я не помню практически ни одного случая, когда что-либо из этого удавалось.
– Отражение. Может… это и было, точно.
Сражение с Зеленым королем – меч против щита, инкарнация против инкарнации – было как будто в далеком-далеком прошлом, однако Харуюки при воспоминании вздрогнул.
– …Но, наверно, эта сила вся в окружающее пространство ушла… Из-за этого половину Роппонги Тауэра снесло…
– Аа… может, это и был тот взрыв? Который мы видели от южного моста крепости императора…
На вопрос Черноснежки Харуюки, чуть подумав, качнул головой.
– Нет… думаю, нет. Уже после боя с Паундом-саном и Зеленым королем… там случилось еще кое-что крупное… Но это я попозже объясню, пока давай вернемся к нашей теме. Семпай, ты сказала только что, что «Доспех бедствия» становится не таким активным после тяжелого боя с сильным противником. Думаю, я сейчас именно в такой ситуации. «Зверь», который живет в доспехе, спит… точнее, дремлет, после того как я в бою с той парой из «Гре-Уо» выжал из себя всю инкарнацию до капли. Поэтому я и с Ри-… с Эшем-саном смог нормально поговорить, и с тобой сейчас вот так сижу. …Но когда-нибудь… да нет, не «когда-нибудь», наверняка уже завтра он проснется. И погонит меня драться. Смогу ли я ему сопротивляться, как сейчас, я… не уверен…
Для Харуюки произнести столь длинную речь, да еще в объятиях не кого-нибудь, а самого любимого и уважаемого им человека, да еще и не застряв где-нибудь на середине, – это, по идее, было делом высшей степени сложности. Однако он закончил свое объяснение, даже не осознавая этого, и внимательно слушавшая его Черноснежка почему-то слабо улыбнулась.
– …Мм, замечательный логический анализ. Я тоже думаю, что все так и есть. А раз так… для успеха завтрашней операции по очищению мы должны попробовать всего одну вещь.
– Э… одну ве-ве-ве-ве-вещь… ка-ка-ка-какую?
Харуюки стал запинаться и заикаться так сильно, что испортил эффект от предыдущей длинной речи. Черноснежка еще раз сладко улыбнулась и проворно пошаманила с виртуальным рабочим столом.
Тут же рядом, там, где только что ничего не было, из деревянного напольного покрытия с тихим звуком медленно поднялось нечто. Цилиндрический предмет диаметром около пятнадцати сантиметров, высотой около пятидесяти – скорей всего, это был связанный с домашним сервером терминал. Вообще-то такие предназначаются для пользования домашней электроникой без нейролинкера, однако Черноснежка, похоже, нашла ему другое применение. Из середины башенки она вытянула XSB-кабель и воткнула себе в нейролинкер.
– Харуюки-кун, ты принудительно разлогинился на вершине Роппонги Хиллз Тауэра, так?
На этот внезапный и неожиданный вопрос Харуюки мог лишь закивать.
– Мм. Значит, пять секунд… нет, три. Через три секунды после того, как я ускорюсь, выдерни этот кабель.
– Э… это, а зачем…
– Позже объясню. Давай, рассчитываю на тебя. «Анлимитед бёрст».
Произнеся команду сверхнебрежным тоном, Черноснежка тут же обмякла. Ничего уже не понимая, Харуюки был вынужден просто последовать инструкции. Как только число на цифровом индикаторе в правом нижнем углу поля зрения увеличилось в третий раз, он выдернул штекер из рояльно-черного нейролинкера.
Черноснежка тут же открыла глаза и серьезным тоном произнесла:
– Я вернулась, Харуюки-кун.
– …Эмм, семпай, я не понял, что, чего…
– Разве непонятно? Я в Безграничном нейтральном поле переместилась из Сугинами к Роппонги Хиллз Тауэру.
– …Ч-что?! – в панике вырвалось у него. Команда, которую он услышал, была на погружение в Безграничное поле, да, но – хоть на той стороне время течет тысячекратно быстрей, все равно три реальных секунды на той стороне соответствовали всего пятидесяти минутам. В мире, где нет ни такси, ни чего-то подобного, добраться пешком из Асагаи до Роппонги за такое время нереально, разве что бежать со всех ног…
«Нет. Нет, сейчас думать надо не об этом. Зачем Черноснежка это сделала?»
Но разве ответ не очевиден? Чтобы на той стороне встретиться с Харуюки.
– Не… нельзя, семпай! Когда я снова нырну в Безграничное поле, «зверь» опять может пробу-…
– Именно поэтому. Именно поэтому мы туда и пойдем, – с серьезным выражением лица заявила Черноснежка и вытянула из терминала второй кабель. Подвела его к шее Харуюки, и в этот момент их лица оказались вплотную друг к другу. Харуюки ощутил сладкое дыхание и услышал голос более отчетливый, чем при мысленной речи.
– Харуюки-кун. Мы с тобой «Родитель и Ребенок» и в то же время «учитель и ученик». А значит, такой момент непременно должен был когда-нибудь настать. Он настал. Не нужно бояться прогресса и его результатов. Сейчас тебе просто достаточно встать передо мной таким, какой ты есть.
– …Семпай.
Почти беззвучно обратившись к Черноснежке, Харуюки изо всех сил попытался задвигать непослушной шеей, чтобы помотать головой.
Он наконец-то понял, что хотела донести до него Черноснежка.
Сражаться – вот что. Ради того, чтобы в яростном бою отчасти истощить энергию «зверя», обитающего в «Доспехе бедствия», Черный король сама решила стать соперником Харуюки; тогда до самой операции по очищению завтра вечером «зверь» наверняка будет спать. Но… но.
– Я… с того самого времени, когда стал бёрст-линкером, твердо решил. Что бы ни произошло, я не буду драться с семпаем. Если до такого дойдет, я лучше сам снесу у себя «Брэйн Бёрст».
Когда Харуюки отчаянно заспорил полным слез голосом, точно ребенок, готовый разрыдаться, Черноснежка ласково, но напряженно улыбнулась и, увещевающе погладив Харуюки по голове, ответила:
– Ты сказал «драться», но это не будет именно драка, полная ненависти. Это будет дуэль. Главная и единственная причина существования «Брэйн Бёрста». Кроме того… – тут она слегка надулась. – Ты дуэлился с Эш Роллером… нет, с Кусакабе-кун, а со мной не можешь, ты это хочешь мне сказать?
– Не, не, я не в этом смысле…
– Хочу напомнить, что в Ускоренном мире разговаривать принято не словами, а кулаками, мечами и пулями. И кстати, я тут вспомнила: в ночь накануне гонки через «Гермес Корд» ты сам вызвал меня на дуэль, не так ли? Тогда ты очень, очень много важных вещей сказал мне не словами, а кулаками. На этот раз мой черед передать тебе то, что необходимо передать. Как Родителя.
– …Сем… пай…
Грудь Харуюки переполняли самые разные чувства, и сейчас он был способен лишь тяжело дышать. Черноснежка, ласково улыбаясь, кивнула и осторожно вставила штекер вытянутого из терминала XSB-кабеля в нейролинкер Харуюки.
– Теперь ты мне.
Лишь теперь Харуюки осознал, что по-прежнему сжимает в руке первый XSB-кабель. Несмотря на творящийся в душе хаос, он двинул пальцы почти на автомате и неуклюже подвел штекер к нейролинкеру Черноснежки.
Опустившая веки Черноснежка, когда перед ней возникло и исчезло предупреждение о проводном соединении, с улыбкой тихо прошептала:
– Идем по счету пять. Если оба безопасно вернемся, то…
Ее губы продолжали слабо двигаться, но слов Харуюки уже не слышал.
Затем голос Черноснежки резко усилился, и она стала словно нарезать время на части.
– Начинаю отсчет. Пять, четыре, три, два, один…
После того как он произнесет эту команду, может, прежним собой сюда уже не вернется. Готовый к этому, обуреваемый одновременно решимостью и нерешительностью, Харуюки в унисон с Черноснежкой произнес:
– «Анлимитед бёрст».