ЯД 29.5
Заключенные и Пятьдесят третьи хлынули в узкие коридоры, направляясь к особым камерам.
Я жестом подала сигнал двигаться. Наша группа попятилась, прижалась спинами к стенам. Голем и Манжета даже встали на кровать, чтобы не маячить на виду.
Я оказалась возле проема. Мантеллум был не так близко, чтобы ослепить моих букашек, поэтому я могла отслеживать людей, которые сворачивали за угол и приближались ко входу. Целая группа.
Я достала второй нож и включила тот, что мне дал Бунтарь. Предохранитель… и триггер.
Раз… два…
Парень во главе группы вошел в проем и остановился, едва увидел Ублюдка. Я прижала свой старый нож к его горлу, и он попятился было, но наткнулся на людей позади.
Три… четы-…
Серый туман закончил формироваться вокруг ножа. Примерно 3.7 секунды. Хорошо.
Парень не выглядел обеспокоенным. Тогда я вытянула руку и провела туманом по стене, пробороздив ее на несколько дюймов в глубину. Пошел дымок.
Парень застыл, и его взгляд метнулся вниз, словно он мог видеть нож, прижатый к его горлу, сквозь собственные скулы, лицо и подбородок.
Я медленно кивнула.
– Шевелись, жопа! – крикнул кто-то из заключенных.
Он не шевелился. Его взгляд стал сдвигаться и остановился на мне. Я двинула рукой (не вполне ровно, так как она была выпрямлена и держала вес) и ощутила, как лезвие скрипит о поросль на его шее.
Не Пятьдесят третий. Обычный парень.
«Обычный». Раз он тут, значит, со способностями.
– Шевелись! – приказал тип в коридоре.
– Dim byd yma, – произнес мой заложник, не отрывая глаз от меня. Потом добавил с сильным акцентом: – Здесь ничего.
Крики снаружи достигли пика. Мои букашки ощутили людей в соседней камере. Они схватили кого-то и сейчас всей группой вытаскивали его оттуда.
– Что-то не так, – сказал кто-то в коридоре.
– Плевать. Шевелись, ушлепок. Я хочу сам посмотреть, нет ли там какого-нибудь говна.
– Не говна, – ответил заложник. – Пусто.
Я медленно кивнула. Как ни странно, его это, похоже, взволновало сильнее.
Проблема с переводом? Культурная нестыковка?
Рев снова поднялся до максимума. Они схватили человека без рук и ног, не толстого, но с чем-то вроде зоба на шее, и безволосого. Пятьдесят третий.
– Вот он, – Чертовка повторила то, что произнес их заводила. Прокричал, судя по тому, как он вел себя на экране. – Тот предатель, через которого они нас контролировали. И планировали контролировать вас. Он собирался промыть вам мозги и сделать из вас частную армию… Тут он указывает на странных типов, которых они притащили снизу. Этот предатель собирался отослать остальных из вас без памяти, без личности, просто как мусор «Котла».
– Мы скучаем, – произнес человек в коридоре.
«Теперь тут только трое. Остальные отошли, чтобы увидеть, что происходит там».
– Думаю, я знаю, по чему ты скучаешь. Оно не стоит того, чтоб смотреть. Но первым наложить лапы на то, что в этой камере? Если этот говнюк не отойдет с прохода, я засуну ногу ему в анус и проделаю новый проход.
Я окинула взглядом нашу камеру. Все были напряжены. Даже Лун стоял неподвижно, щетинясь кончиками чешуек. Готовый к схватке.
В наушниках раздался голос Чертовки:
– Опа, забавный факт. Похоже, распять можно даже того, у кого нет ни рук, ни ног, если достаточно усердствовать и обладать подходящими способностями. Он раскачивает толпу, пытается начать охоту на ведьм. Эмм. Он кричит: кто хочет убить настоящего монстра, того, кто сделал это с нами?
Кровожадные крики толпы пробились даже сквозь звуконепроницаемые стены камеры. Я чувствовала в них эмоцию – гнев.
– Взгляните каждый на своих соседей, на тех, кто рядом с вами. Достаточно ли громко они кричат? Достаточно ли сильно они разгневаны? Потому что терпеть предателей мы не будем.
У моего заложника был такой вид, словно у него вот-вот случится инфаркт. Он был в ловушке между двумя очень опасными людьми.
Я смилостивилась, ослабила давление ножа, потом жестом велела ему войти в камеру.
Он медленно послушался.
Тип позади него выплюнул:
– Гребаный врун. Я знал, что ты врал. Хотел захапать всю эту херь се… бе…
Он увял, когда зашел в камеру достаточно глубоко, чтобы увидеть меня и остальных.
Я толкнула своего заложника, имея в виду, что он потеряет равновесие, после чего наши с ним разберутся. Вот только я не смогла, категорически и катастрофически, сдвинуть его с места. Он начал разворачиваться, и я оставила его в покое – поспешно прошмыгнула позади второго мужчины и атаковала третьего, пока он не уловил, что тут происходит, и не взбудоражил остальных.
Другие наши набросились на первых двоих.
Когда я сблизилась с третьим, тот выпучил глаза. Мой рой сгущался, и я в каждой руке держала по ножу.
У него были другие способности.
«Драться с Плащами, которых совсем не знаю, с незнакомыми способностями…»
Сфера из света окружила мою правую руку вместе с ножом, потом вспыхнули новые сферы, окружившие самые большие скопления моих букашек, уподобляя их светлячкам в ночи.
Что поставило меня в неудобное положение: мне теперь придется разбираться, что делает его способность и как ей противодействовать. Очевидное решение, подходящее к большинству способностей, – ударить противника до того, как он ударит меня чем бы то ни было своим.
Я попыталась вывести букашек из сферы, но сфера двинулась вместе с ними. Я направила отдельных букашек в разные стороны и ощутила, как они искажаются, разлезаются на кусочки, как будто они были капельками чернил, которые я прижимала к твердой поверхности.
Букашки прорвались через периметр и принялись кусать и жалить; противник отреагировал болезненно, как положено. Но букашки, окруженные светом, не смогли впиться в плоть. Они стали мягкими, мандибулы гнулись, точно восковые. Когда он махнул на них рукой, и сферы, и букашки исказили форму и раздавились.
Я убрала букашек в сферах с его пути и выбросила вперед свободную руку с ножом, отсекая противнику отход. Приблизившись, я ощутила, как руку окутывает эффект его способности. Еще одна сфера.
Я разорвала дистанцию. Сдвинулась всем телом, чтобы блокировать ему путь, и вогнала колено ему в живот.
Он отшатнулся, но тут же создал новые огни, которые окружили мои локти, колени…
Голову тоже. Перед глазами все… нет, не затуманилось, но цвета запачкались, как плохая акварель.
Дышать стало труднее. Не невозможно, но трудно.
Букашки, у которых при попытке выбраться из сфер погнулись мандибулы или исказилась форма тела, не возвращались к нормальному состоянию. Я сомневалась, что хочу ударить этого типа любой частью своего тела, если они потом не станут как прежде.
И я сомневалась, что хочу допустить, чтобы он меня ударил. Если мое лицо окажется настолько податливым, а он туда вмажет…
Он ринулся на меня, и мне пришлось податься вбок. Он неуклюже побежал по коридору в сторону толпы, прижимая руку к животу. Я распустила шелковые шнуры из отсеков на поясе и под броней и направила вслед ему стрекоз, чтобы те обвили его горло и ноги.
Я напряглась, приготовившись справляться с инерцией противника, но один из шнуров оказался короче остальных, и тот лишь споткнулся. Огляделся через плечо и выпустил новые сферы, покрывшие мои стопы.
Я бросилась вперед, задействовав полетный ранец. Потеряла ориентацию в пространстве, сражаясь с отдельными панелями в попытках сделать так, чтобы мои кисти, ступни и голова не врезались в стену.
Чертовка процитировала какую-то реплику, но я была сосредоточена на другом.
Полетный ранец стукнулся о стену, и я остановилась. На несколько долгих секунд мы оба застряли. Я не могла идти, потому что из-за размягчающего эффекта мои ступни раздавило бы весом моего же тела. И не могла ни к чему притронуться, не превратив руку или что-нибудь еще в пюре.
Что до того типа – он лежал на полу, его ноги были стянуты шнурами, слишком толстыми и крепкими, чтобы разорвать лишь своей мускульной силой.
Свет погас. Я увидела, как противник применяет свою способность. Световая сфера накрыла часть шнура. Он мог контрить мою способность, мне же не так повезло. Он раздвигал ноги, пока шнур не растянулся почти до обрыва.
Он начал подниматься на ноги, находя другие шнуры и разрывая их своей способностью. Он кричал, но, похоже, за шумом толпы его никто не слышал, а все взгляды были устремлены на слепую зону Мантеллума, где что-то происходило. Мой противник не получал подмоги, но и остановить его я не могла.
Во всяком случае, нитями.
Поэтому я послала свой рой в его нос и рот.
«Хочешь играть жестко, Размягчитель?»
Он рухнул, задыхаясь. Некоторые из насекомых были с капсаицином, но мало из букашек, обработанных спреем для волос и токсичными химикалиями, прожило так долго после моего предыдущего пополнения запасов.
Постепенно, в том порядке, в каком противник создавал сферы, они начали исчезать.
– Помощь нужна? – спросила Манжета.
– Нет, – ответила я, а мысленно произнесла: «Сорок секунд назад была нужна. Сейчас уже нет».
– Ладно, – кивнула она. Взглянула на задыхающегося человека и добавила чуточку другим тоном: – Окей.
Когда погасли сферы вокруг моих кистей и стоп, я позволила себе плавно опуститься на пол. Нажала на предохранитель и триггер, убрав дымку, и отправила ножи в ножны. Освободив руки, я несколько раз сжала-разжала пальцы, чтобы убедиться, что всё в рабочем состоянии, после чего взяла оставшиеся шнуры. Тянула за них, пока противник не оказался там, где мы с Манжетой смогли схватиться за него и отволочь к остальным.
До нас донеслись радостные крики. Я глянула на экран телефона и увидела странно привлекательного мужчину. Из культей безрукой, безногой фигуры тянулись цепи к полу и к высокому потолку, подвешивая жертву на высоте футов в пятнадцать. Мужчина был мертв или близок к этому настолько, что разница не имела значения.
Я могла видеть Мантеллума в центре толпы. Он стоял под растянутым мужчиной, и кровь стекала по его «мантии», которая словно струилась от спины и от боков головы. Его выражение лица было трудно прочитать, но само то, что он, судя по всему, наслаждался купанием в крови, а не избегал его… отнюдь не было для меня плюсиком.
– Похоже, у нас тут полномасштабный бунт, – прокомментировала Чертовка. – Безрукий типчик все равно что покойник, и они собираются разделиться, так чтобы при каждом, кто вне круга, было несколько человек, способных управиться с призраком-сторожем.
– Хранительница, – произнесла я, свернув за угол, и толкнула на землю все еще задыхающегося пленника. Тот, кого я взяла в заложники первым, был прижат к стене, его руки и ноги были крепко зафиксированы проекциями рук и ног Голема. Лун стоял прямо перед ним, их лица разделяло не больше фута. Ублюдок держал лапу на груди третьего пленника.
С троими разобрались, не взбудоражив остальных.
Красавчик и шипастый желтый парень подняли руки стоящего между ними заключенного, как будто праздновали победу в поединке. Я слышала шум толпы словно с большего расстояния, чем было на самом деле. Мои букашки, находящиеся вне зоны действия эффекта Мантеллума, слышали его на полной громкости.
– Она. Да, – сказала Чертовка. – Он их накачивает, говорит, что они пойдут за Доктором, но надо копать. Отбирает людей, у которых самые подходящие для этого способности. Они выкрикивают, что умеют делать. Думаю, они скоро уйдут.
На минуту выкинув из головы маленькую армию, которой мы противостояли, я чуть улыбнулась под маской. Ситуация навевала воспоминания. Но в этот раз у меня был мобильник. У меня был перцовый баллончик. У меня было оружие.
Я изменилась. Я была лучше готова сделать то, что нужно было сделать.
– Меньше противников в драке, – произнес Лун. – Если боитесь, дети, можете остаться здесь. А я скоро пойду.
Насмехается? Издевается? Нет. Не его стиль. Теперь, когда он преобразился, он был уверен в своем превосходстве. Он не полностью преобразился, даже не полностью покрылся чешуей, но, похоже, считал, что может ринуться прямо в толпу за нашим коридором и выжить.
– Нам надо выскользнуть отсюда, – сказал Голем. – Скинуть костюмы, надеть другие, смешаться с толпой.
– Вот только тебе твой костюм необходим, – возразила я. – Манжета со своим намного сильнее. Чертовке, Рэйчел и мне наши костюмы тоже полезны.
– Просто идея, – заоправдывался Голем.
– Идея, – согласилась я. – И вполне рабочая. Но она не решает нашу главную проблему. Надо остановить их, не дать преследовать Доктора. Если бы мы хотели только уйти, я бы согласилась с твоим планом, но сейчас…
– Похоже, они сформировали группы, – сообщила Чертовка.
Она была права. Мне пришлось наклонить телефон, чтобы другие тоже могли видеть то, что видела я. Между отдельным группами образовались разрывы, как только все разобрались, кто с кем должен быть. В главной группе, похоже, было человек восемьдесят – девяносто.
– Останавливать придется многих, – заметил Голем и глянул на меня искоса. – Хочешь что-то предпринять?
Я кивнула.
– Мы должны, не так ли?
– Черт, – ругнулся он, но спорить не стал.
– Канарейка? – обратилась я к ней.
Она не отрывала глаза от двоих парней на полу.
– Канарейка, – произнесла я чуть громче.
Ноль внимания.
Один все еще задыхался. Я велела букашкам выбраться из его трахеи. Они ее не блокировали, но мешали как-либо действовать. Тут ситуация была под контролем.
Канарейка явно ничуть не расслабилась, когда букашки поползли изо рта и носа пленника. Несколько вылезли из-под век. Он закашлялся и затошнил.
От того, что я стала полегче обходиться с «размягчителем», Канарейка напряглась еще больше. Возможно, мне следовало оставить его в прежнем состоянии.
– Канарейка, – повторила я в третий раз, добавив силы в голос.
Она растерянно посмотрела на меня.
– Ты можешь спеть им?
– Только им?
– Если у тебя нет контроля, то да. Только им.
– Думаю, да.
– Они от этого станут внушаемыми?
– Я толком не знаю. Я толком никогда не экспериментировала со своей способностью.
– Даже в Птичьей клетке?
– Нет, толком нет.
Я кивнула.
– Они будут меня слушаться, – продолжила Канарейка. – Если я настроюсь серьезно, они сделают все, что я скажу.
– Они внушаемы только для тебя или для любого?
Канарейка покачала головой.
– Ты не знаешь, – произнесла я в тот же момент, когда она произнесла: «Я не знаю».
– Можно их собрать всех вместе? – спросила я.
Лун двигался настолько стремительно, что застал меня врасплох. Он нагнулся и схватил «размягчителя» и второго типа за горло. Потом припечатал к стене рядом с тем, которого я взяла в заложники.
Голем приковал их к поверхности.
Лун пробурчал что-то, но я не смогла уловить смысл. Раздражение? Удовлетворение?
Он не находил себе места. Был готов сражаться. Возможно, этот звук означал «Вот, теперь мы можем прекратить трепаться и что-то сделать».
– Лун, – обратилась я к нему.
– Мм?
– Сходи присмотри за коридором? Твой слух достаточно острый, ты сможешь за ними следить. Плюс, возможно, тебе не стоит быть слишком близко к Канарейке.
– Мм, – ответил он.
Он сейчас меньше говорит из-за трансформации?
Канарейка прошла в дальний край комнаты и начала петь. Сперва без слов, будто нащупывая одним звуком, чего она хочет, потом более характерно.
Хоть она пела и тихо, я все равно слышала ее голос и от этого чувствовала себя более чем чуточку параноидально.
Я отошла в другой угол камеры и прислонилась к стене. Обнаружив, что все равно слышу Канарейку, я поместила между нами завесу из букашек и заставила их жужжать с переменной частотой – лишь тогда я перестала разбирать, что Канарейка выпевает.
– Что ты хочешь сделать? – спросила Рэйчел.
– Устроить хаос, – ответила я. – В идеале – хаос, в центре которого не мы.
Рэйчел кивнула.
– Стало быть, без собак?
Так много паралюдей… Я подозревала что собаки проживут лишь несколько минут, не больше.
– Да. Не будем подвергать их слишком серьезной опасности.
– Милые сантименты, – сказала Теневая Охотница, подбавив в голос самую капельку сарказма. – И как ты собираешься отмочить эту штуку с хаосом?
– Что бы вы ни собирались делать, делайте это быстро, – предупредила Ябеда.
Я собрала рой в плотную конфигурацию. Потом включила нож.
Нить привязала к рукояти, подняла нож в воздух.
– Что ты делаешь? – спросила Манжета. В ее голосе звучало неподдельное любопытство.
Букашки прекратили пытаться тащить нож, и я очень осторожно взяла его за рукоять, а затем убрала руку из роя.
– Была одна идея, но она не сработает. Рой слишком выделяется.
– Парящий нож смерти? – спросила Теневая Охотница.
– Базовая идея была такая, да. Но придется сделать что-нибудь другое, – я отключила нож, наблюдая, как эффект вокруг него обращается в дымку и растворяется. – Хранительница.
Я ощупала пространство букашками. Хранительница потянулась прямо в рой, позволив мне ощутить медленное движение ее руки.
– Если в общих чертах – как думаешь, ты сможешь справиться с большинством тех, кто там снаружи?
Она медленно пролетела через рой. Движение головы… она ею качала?
Меня охватило знакомое чувство разочарования. У нас были инструменты. Песня Канарейки, Лун, нож, псы, Хранительница, мой рой… Но в части исполнения это все не стыковалось.
Толпа сейчас ритмично, синхронно топала.
Если у кого-то не было энтузиазма, если кто-то без восторга воспринимал идею линчевать безрукого мужчину, он был бы бессилен против такой ярости. Как оно мог высказаться против, защитить жертву?
Думать об этом было страшно.
– Накачивает их, чтобы разнести там все, – прокомментировала Ябеда.
Раздался грохот. Я повернулась к мобильнику. Облако пыли, взбудораженная толпа. Кто-то расколотил камеру или несколько камер.
– …Если они продолжат в том же духе, доберутся до ваших камер чертовски быстро, – добавила Ябеда.
Я зажмурилась.
– Мы должны попытаться, – произнесла я. – Теневая Охотница? Уходи.
– Уходить? – переспросила она.
– Найди точку обзора в стороне от толпы. Будь наготове. Твои цели – особые Пятьдесят третьи. Когда я подам тебе сигнал, выбей их как можно больше. Оставаясь при этом в безопасности.
– Твоя забота о моем благополучии так трогает, Хиберт, – сказала она.
– Мне будет досадно, если тебя убьют, – ответила я. – У меня в голове навсегда будет червячок сомнения: не послала ли я тебя на самоубийство из-за нашей истории? А еще потому, что мы никого не можем себе позволить потерять. Потому что ты человек, а я не хочу, чтобы люди на нашей стороне бессмысленно умирали.
– То есть дело в гордости, – сказала она. – Мелкая, глупая гордость, которая заставляет тебя думать, что исход этого дерьма решишь ты. И, может, еще страх? Что ты потеряешь слишком много хороших солдат?
– Как тебе угодно. Интерпретируй как хочешь.
– Полагаю, ты будешь настаивать, чтобы я применяла болты с транквилизаторами. Потому что не хочешь, чтобы кто-либо бессмысленно умирал?
– Нет, – я покачала головой. Подумала о Тритоньере, об уникальной физиологии Пятьдесят третьих. – Летальные боеприпасы.
Теневая Охотница издала странный смешок, кинув взгляд на арбалет. Начала заряжать его привычными, отработанными движениями.
– Забавно, как все получается. Вот это, например. То, что я больше не могу тебя читать. И еще… что осталась только ты. Некому будет меня оплакивать, когда меня не станет. Семье, по большому счету, пофиг. Друзей не осталось. И даже товарищей по команде. Остается утешать себя мыслью, что если я помру, то хотя бы достану этим унылую, жутенькую ботанку из старшей школы.
– Я бы сказала что-нибудь ободряющее, – ответила я. – Хотела бы сказать, что ты значишь для меня больше, чем ты думаешь. Или что я уверена, что ты дорога кому-то еще… но вряд ли ты бы мне поверила.
– Не поверила бы, – согласилась она, не глядя мне в глаза. – Ладно, проехали. Я заберусь по лестнице как можно выше, наполовину вылезу из стены и начну оттуда стрелять. Буду там через минуту.
И она ушла – шагнула в стену, направившись к ближайшей от нас лестнице.
– Ты это серьезно, Рой? – спросила Чертовка. – Хотела о ней заботиться? Приободрить ее?
– Вполне, – ответила я. – Сейчас такой момент, когда лгать незачем.
– Ты слишком всепрощающая, – сказала она.
Огни мигнули, когда комплекс сотрясся от очередного удара.
– Они идут.
– Как и мы, – произнесла я. – Как только Канарейка будет готова.
Чертовка сказала:
– Знаешь, это всегда раздражало Алека. Ну, что ты не умела помнить зло. Слишком сосредоточена на настоящем, когда приходилось выбирать себе врагов и союзников. Мне даже приходилось тебя защищать.
Я почти не слушала, пытаясь сфокусироваться на рое, выбирая места, где букашки могут действовать, а где не могут, отслеживая заключенных, которые как раз задвигались.
Но последняя фраза застала меня врасплох.
– Ты меня защищала?
– Для него это был рис ондатр.
– Raison d’etre[1], – уточнила Ябеда.
– Угу. Это самое. Его самого папаша, считай, поломал, и это вроде как разожгло в нем огонь, хотя были всего лишь угольки, ну ты понимаешь, что я имею в виду? Толчок вперед, стимул двигаться, чтоб сделать эту дерьмовую работу. Стать злодеем с мыслью, что когда-нибудь он расплатится со стариком и сам станет боссом. Для него это была единственная причина вставать по утрам, ну, может, кроме базовых жизненных удовольствий. Мои предки меня тоже меня прохерачивали, но там было другое. Никакой злобы на них нет, только много грусти.
– Угу, – произнесла я, не зная, что тут можно ответить.
– Так что мы поссорились. Самое близкое к ссоре, что у меня было с этим говнюком. Ну, если Рой ведет себя по-доброму, то и я буду. Доброе деяние дня, раз уж я все равно сейчас просто торчу на месте, и докладывать мне нечего… Ты слушаешь, Тенюха?
– «Тенюха»?
Боже, я даже слегка испугалась, услышав в наушнике голос Теневой Охотницы.
– Я так понимаю, это «да». Регент рассказал мне о том своем фокусе. Как он тебя контролировал.
Канарейка прошла сквозь мой рой. Она молчала и явно не собиралась вмешиваться, судя по тому, как отводила взгляд в сторону всякий раз, когда говорила Чертовка.
– Он отвел тебя домой. Доставил тебе кучу проблем, прискребался к твоей маме. И вся эта шняга насчет того, что ты потом чуть не покончила с собой.
Я слушала, затаив дыхание. Лампы мигали, пол дрожал, а я стояла не шелохнувшись.
– Ладно, не собираюсь «трепаться», как сказал бы Лун. Он был там, ясно дело. И позже рассказал мне. Ну типа, сердце к сердцу, между нами двоими, которые ничего близко к сердцу не принимают, въезжаешь? Оба мы не из тех, кто смущается, так что и скрывать нам нечего. Можем делиться любыми историями. Делиться самими собой, чисто на разговорах?
У нее это прозвучало как вопрос. Как будто она была не вполне уверена и хотела, чтобы кто-нибудь подтвердил.
Я припомнила, как Регент ее контролировал. Держал ее своей способностью. Да уж, «делиться самими собой».
– Парень не из тех, кто дружит с собственными эмоциями. Как мне всегда виделось, они в нем были, он просто их не осознавал. И не мог осознавать. Поэтому уже после того, как он с тобой закончил, он понял, что, возможно, жестковато обошелся, возможно, ковырнул ножом сильней, чем обычно сделал бы, именно потому, что у него от этого зудело. От того, что у тебя есть семья, что он может чувствовать твои эмоции, и что он абсолютно знает, что ты этого абсолютно не осознаёшь. Он слеп к своим собственным эмоциям, а ты слепа к эмоциям других.
– Это вообще к чему-нибудь придет? – спросила Теневая Охотница. – Тебя несет.
– Послушай человека, которому рассказал ленивый псих, который контролировал твое тело. Твоя мама тебя очень любит, Тенюха.
Пауза.
– Окей.
– И это все, что ты хочешь мне сказать? Я тут изливаюсь, а ты мне «окей»? – возмутилась Чертовка. Она не заметила паузу перед репликой Теневой Охотницы, не заметила, что в каком-то отношении повлияла на нее.
А может, просто Теневой Охотнице потребовалась секунда, чтобы переварить слова Чертовки.
– Кончаем спор, – велела я, пока между двумя не самыми стабильными членами нашего отряда что-нибудь не произошло. – Канарейка?
– Они готовы.
– Хорошо. Рэйчел, Голем, Манжета. Если и когда мы выдвинемся, мне надо, чтобы вы создавали помехи. Когда выдвинемся, вы должны будете отвлекать их, защищать нашу основную группу, защищать нас, пока мы бежим. Рэйчел, держи собак достаточно крупными, чтобы они могли принять на себя пару ударов, но не настолько крупными, чтобы они застряли на лестничной клетке. Лун?
Нет ответа. Я ощущала его в коридоре, у самого угла, где коридор вливался в главное помещение с заключенными и другими камерами. Вместо ответа Лун повернулся. Возможно, он услышал меня через систему связи; так или иначе, он мог меня слышать в любом случае.
– Не думаю, что он знает, как пользоваться нашими коммуникациями, – сказала Ябеда. – А может, знает, но так сильно изменился, что ему это трудно.
– Лун, – повторила я. – Эти трое будут нас прикрывать. У тебя достаточно опыта, я не буду говорить тебе, что делать. Ты в Плащах больше десяти лет. Так что развернись по полной. Или делай то же, что эти трое. Тебе выбирать.
Снова никакого ответа. Возможно, он действительно не понимал нашу систему связи.
– Вы такие спокойные, – произнесла Канарейка. – Почти все вы. А Лун выглядел так, будто нервничал.
Лун в коридоре сжал кулак.
«Ты его раздражаешь такими словами».
– Меня трясет, – продолжила Канарейка, и страх действительно ощущался в ее мелодичном, странном голосе. – Из-за перчаток этого не видно, но меня трясет.
– Окей, – сказала я. – Ты не волнуйся.
– Я… – она издала смешок, насыщенный эмоциями. – Я… чертовски сильно волнуюсь.
– Мы проходили сквозь передряги и похуже. Все, кто здесь находятся.
– Мне от этого ничуть не легче. Скорее, я чувствую, что, пожалуй, в самом начале у меня была верная идея, когда я решила на связываться с этими плащевыми делами. Я наверняка облажаюсь, а ставки такие охерительно высокие…
– Расслабься, – сказала я. – Или… если это невозможно, то, эмм… скажи себе, что мы тебя прикрываем. Никто из нас не собирается позволить новичку умереть.
– Это не очень-то ободряет, – заметила она.
– Цени что есть, – ответила я. Пол трясся, и кто-то разносил вдребезги блок камер совсем неподалеку. Я почувствовала, что Мантеллум отступает – слепая зона сдвигалась.
Я ощущала лишь капельку нетерпения. Время было на исходе, а я еще не все успела подготовить.
Я раздвинула рой в стороны, чтобы видеть пленников.
– Вы трое, – сказала я.
Они подняли головы.
– Brutto tik, – пробурчал самый крупный из них.
– Тихо, – велела я так властно, как только сумела.
Он стиснул зубы, сжал губы.
«Он вообще осознаёт, что подчиняется?»
– Я вам не враг. Кончайте воспринимать меня как врага и слушайте.
Я заметила, как напряжение медленно покидает их.
– Кивните, – на пробу приказала я.
Все трое вразнобой кивнули.
– Голем? Выпусти их, – попросила я.
Голем создал новые руки и ими разломал прежние.
Троица стояла неподвижно; они казались лишь чуточку расфокусированными.
Я повернулась к самому крупному.
– Какие у тебя способности?
Он явно был сбит с толку.
– Скажи мне свои способности.
– Я плотный, – ответил он.
А.
Я вытянула в его сторону дезинтегрирующий нож, увидела замедленную реакцию, искренний страх и беспокойство.
Я развернула нож и подала его рукоятью вперед.
Парень неотрывно смотрел на оружие, все еще со страхом.
– Успокойся, – велела я.
Он расслабился – очень медленно, очень заметно.
«Это действует и на непроизвольные реакции?»
Он по-прежнему выглядел не в своей тарелке, но уже и близко не таким испуганным, как до того.
«Или это действует на произвольные, видимые признаки непроизвольных реакций?»
– Возьми его, – сказала я.
Он взял нож.
– Спрячь.
Он спрятал.
– Теперь не двигайся. Не бойся.
Он застыл.
– Эмм, – произнесла Канарейка. – Есть кое-что…
– Кое-что? – переспросила я.
– На него это не так сильно подействовало, как на моего бывшего, но… они очень буквально понимают все, что ты им говоришь. Даже вот так.
Я взглянула на плотного парня.
– Окей. Тогда…
– Тебе разрешено двигаться, чтобы дышать, – перебила меня Канарейка.
Парень шумно выдохнул.
– Теперь не реагируй, – приказала я ему.
Затем послала к нему букашек и собрала их под стандартной униформой, в которую он был одет. Они принесли с собой шелковые нити и свободно намотали их на руки и на ноги.
Следуя букве приказа, парень не реагировал.
Я подумала еще немного и дала ему побольше шелка. Сотни футов.
– Эта камера была пуста, здесь ничего, кроме людей, ищущих уединения. Иди куда-нибудь, где тебя никто не сможет видеть, жди, пока свет не погаснет, потом нажми предохранитель на ноже.
Судя по его виду, он не понял ничего.
– Мой бывший выглядел так же, но потом шел и подчинялся, а я и не знала, – сообщила Канарейка. – Думаю, он послушается.
– Тогда ты свободен. Забудь это.
Он ушел. Я взглянула на двоих оставшихся.
– Вы оба, снимите рубашки.
– Дааа. Мне нравится ход твоих мыслей.
– Утихни, Чертовка. Мы выдвигаемся, будь наготове.
– И выдвижение начинается с сексуальных моментов. Я не жалуюсь.
«Для человека, который ненавидит, когда его игнорируют, она слишком уж на это напрашивается», – подумала я, а вслух обратилась к пленникам:
– Сидите в коридоре поблизости от шипастого и чешуйчатого парня, который там сейчас. Скажите ему, чтобы шел сюда. Если кто-нибудь появится, поцелуйтесь друг с другом. Убедите их, что они нарушают ваше уединение, разозлитесь.
– Этот момент мне не очень по душе, – заявила Манжета. – Он жутковатый.
– Это лучше, чем если Луну придется разорвать случайных гостей на кусочки или сжечь их, – возразила я. – Предпочитаю «жутковатое».
– Окей, если говорить конкретнее, я скажу, что это, ммм, харасментоватое.
Я нахмурилась.
– Не целуйтесь взаправду, – велела я тем двоим. – Изобразите как можно правдоподобнее.
Манжета кивнула.
Остальные уже пришли в движение.
Когда двое остановились возле Луна, тот повернулся уходить.
Похоже, он собирался действовать в одиночку. Когтями он окончательно разорвал рубашку, уже порванную чешуйками, и отшвырнул ее, а потом зашагал к толпе. Из-за мешковатых джинсов он не слился с толпой идеально, но почти что мог сойти за Пятьдесят третьего.
Плотный парень с ножом остановился. Он нашел себе место в одной из камер, где никто не мог его нормально видеть.
Поднял нож, включил его. Я выпустила букашек из-под его одежды и обвила рукоять ножа нитями.
Свет погас.
Я подняла нож к потолку, затем понесла по коридору. Букашками я отслеживала коридоры по обе стороны от этого, ощущала общую планировку с камерами, располагающимися в ряды по пять, видела людей…
До того момента, когда наткнулась на слепую зону, созданную Мантеллумом.
Хронический недостаток человеческих существ – что мы редко смотрим вверх. Рой передвигался под потолком. Если кто-нибудь из паралюдей и обладал способностью его заметить, он не обладал достаточно зычным голосом, чтобы предупредить других.
И, стремясь использовать инструменты врага против него же, я смогла привести рой внутрь зоны эффекта Мантеллума. Если там есть провидцы или предсказатели, способные отследить мои действия или намерения, это предположительно ограничит их восприятие точно так же, как ограничивало мое.
Они уже линчевали одного из своих, были готовы линчевать кого угодно еще, кто не выказывал абсолютной преданности. Они праздновали, в каком-то смысле, и в то же время они накручивали толпу, добиваясь ее полной преданности. Все они на одной волне, к лучшему или к худшему. Я не могла видеть, но догадывалась, что причиной их медленного продвижения было давление толпы между ними и дверью.
Я здесь была слепа, но это не значило, что буду бить наугад.
Я протянула шелковую нить над слепой зоной. Добрых двести футов, четко по горизонтали. Остановилась я только тогда, когда букашки на обоих концах нити были за пределами слепой зоны Мантеллума.
Потом я протянула вторую нить, крест-накрест к первой.
Это дало мне точку отсчета, хоть и не идеальную. Если предполагать, что слепая зона – это круг или сфера, что похоже на правду, то я нашла ее центр.
Там был Мантеллум, источник эффекта.
Я дождалась, когда лампы снова мигнут. В тот же миг, когда букашки перестали видеть свет, тугой рой с нитями и ножом ринулся вниз.
– Теневая Охотница, Лун, это мой сигнал. Вперед. Чертовка? Уходи оттуда, возвращайся к нам.
Один проход. Ленивый пролет роя с подвешенным на нитях ножом.
Я ничего не видела, даже с помощью видеокамеры, но поняла, что Мантеллум застыл на месте. Границы круга прекратили медленно сдвигаться в направлении лестничной клетки.
Я выжидала, мысленно требуя, чтобы свет снова погас. Время шло.
Люди за пределами круга реагировали. Какой урон я нанесла?
Свет погас.
Еще один проход.
Эффект Мантеллума пропал. Слепая зона заполнилась: толпа, Плащи, брызжущая кровь. Букашки чувствовали это всё.
Свет вспыхнул. Кто-то из Плащей увидел поднимающийся к потолку рой.
В рой угодила глыба льда размером с небольшую легковушку. На толпу посыпались ледяные осколки.
От столкновения множество букашек погибло.
Рой не смог удержать нож. Мне пришлось призвать подкрепления, но я не смогла доставить нужное количество букашек до того, как нож ударился об пол.
Ну и ладно.
Я позволила ножу упасть и пройти сквозь пол, как сквозь масло. Нож улетел на этаж под нами.
– Хранительница, – произнесла я. – Эффекта, который тебя сдерживал, больше нет.
Я почувствовала ее движение.
Лун уже наступал. Огонь фонтанами вырывался из его когтистых лап, вливался в камеры. Толпа уходила с его дороги.
Я слышала их радостные крики. Они понятия не имели, что он не на их стороне, что это не просто рейд.
Лун запустил огненный шар, который пролетел в считаных дюймах над головами.
Шар угодил в блок камер и рассеял часть толпы.
Теперь Лун менялся быстро.
– Лун, – обратилась я к нему. – Сбавь пыл. Если ты слишком вырастешь, не сможешь спуститься по лестнице.
Никакой реакции.
Еще пламя, еще разрушения. Огонь распространялся, поджигая койки. На экране телефона я видела слабые язычки даже на камне и бетоне.
В его безумии была последовательность. Хоть язычки пламени и были маленькими, Плащи слегка отодвигались. Они подбадривали Луна в его буйстве, громко одобряли разрушение камер, в которых прежде сами сидели, но все равно становились жертвой стратегии, таящейся за этим всем.
Он оттеснял их, отгораживая отдельную область огнем и дымом. Делал так, чтобы нам пришлось иметь дело лишь с небольшим количеством.
Я обнаружила Чертовку – та перепрыгнула через некрупное пламя, направляясь к нам. Лун, либо не зная о ней из-за ее способности, либо не парясь из-за своего характера, был опасно близок к тому, чтобы поджарить ее: он поднял огненный барьер, отгоняя людей подальше клубящимся дымом.
Радостные крики сменились воплями страха и даже паники, когда болты Теневой Охотницы начали поражать особых Плащей. Со снайперской точностью.
Три выстрела, после чего кто-то ответил. Ультразвуковая атака, сосредоточенная. Арбалетные болты прекратили вылетать.
Она погибла? Вот так просто?
Нет. Полетели новые болты, с другого направления. Теневая Охотница стреляла из стен, высовывая в сумрак едва видимую голову, чтобы прицелиться, а потом поражала своих жертв.
– Пошли, – скомандовала я. – Теневая Охотница, Лун, мы идем. Прикройте наш отход, идите за нами, если сможете.
Никакой реакции от обоих. Они были заняты своей работой.
Я ощутила появление Хранительниц.
В огромном количестве. Они заполняли пустое пространство, перекрываясь между собой.
«Дупликатор?» – подумала я.
Аналогично Темпу, члену Броктон-Бейского Протектората, который погиб в битве с Левиафаном. Он был скоростным Плащом, способным обгонять машины и наносить сто ударов в минуту. Но это доставалось ему ценой ограниченных возможностей влиять на мир.
Хранительница была такой же.
Сама по себе она была слабой, не более чем струйкой воздуха. И не могла это отключить. Не могла вернуться в состояние, где была бы полностью материальной, способной нормально воздействовать на мир.
Но она дуплицировалась, комбинировала свои силы, создавала сотни себя, тысячи…
Она ворвалась в толпу подобно стихийному бедствию. Мои букашки ощущали, как воздух рвется, как заключенных швыряет в камеры.
Ощущали кровь, ощущали, как конечности гнутся под невозможными углами у тех, кто противился швырянию в камеру.
Энергетические атаки рассекали воздух, Хранительницу они почти не замедляли.
Оставшиеся особые Пятьдесят третьи с нижнего этажа начали атаковать, применяя способности, которые я затруднялась определить как звук, или огонь, или молнии, и Хранительница позволила сотням дублей исчезнуть в попытке уйти из-под ударов.
Мы вышли из коридора.
– Вы двое, помогайте нам защищаться, – велела я безрубашечной паре.
С учетом псов, Голема и Манжеты нам хватало сил, чтобы пробиться сквозь толпу на отгороженном Луном участке. Эффект неожиданности тоже пошел на пользу. У меня было не очень много букашек, но достаточно, чтобы ослепить нескольких человек, забить им ноздри и уши и тем самым отвлечь.
Лун направил свое пламя на тех, кто еще стояли, готовясь остановить нас, и это послужило последней каплей. Они рассыпались. Остались только двое, достаточно крепкие и упрямые, чтобы продолжать атаковать. Лун поднял одного из них и, махнув им, как цепом, отшвырнул второго.
Руки Голема отпихнули прочь некоторых других. Удары Манжеты, которая применяла свою способность к управлению металлом и свои металлические перчатки, были настолько сильны, что ломали кости. Она дробила руки и ноги, ломала ребра, расшвыривала противников.
Я не гордилась этим, но знала, что эта холодная, эффективная безжалостность как минимум отчасти была плодами того времени, которое мы с ней провели вместе.
Нас нагнала Чертовка. Под мышкой она держала шар с клубящейся массой партнерши Сплава, все еще шевелящейся.
Тяжело дыша, Чертовка сказала:
– Его я достать не смогла, но решила, что она точно будет на нашей стороне, верно?
Я лишь кивнула. Мне и без этого было на чем сосредотачиваться, например на тех, кто ее истязали.
На лестничной клетке в дальнем конце коридора, которая была как бы зеркальным отражением нашего пути к выходу, вниз продвигалась основная группировка, куда входили в том числе красавчик, шипастый парень и тяжелораненая Лощина.
Я была наготове. Я уже прицепила нить к заклепке на потолке – ту самую, на другом конце которой был нож, оброненный на предыдущий этаж. Он с размаху ушел в пространство лестничной клетки – легкий, небрежный мах.
Дезинтегрирующий эффект врезался в переднюю часть группы, в головы, плечи, шеи и прочие, уникальные для Пятьдесят третьих части тела.
Своим роем я контролировала этот мах; я добилась того, что нож вошел внутрь толпы, спешащей вниз по лестнице.
Новые попадания. Разрушения, люди падают друг на друга и скатываются по лестнице.
Кто-то (несомненно, обладающий какой-то сенсорной способностью) потянулся к ножу, пытаясь его схватить.
Я перерезала нить мандибулами букашек. Нож ушел в пол и приостановился, когда рукоять застряла на извивающихся телах.
Потом скользнул вбок, пока клинок продолжал разъедать все, к чему прикасался.
Опять-таки он проел лестницу и упал на предыдущий этаж. Я постаралась поймать его, схватив букашками за все еще болтающиеся позади него нитями.
Мы добрались до лестницы и развернулись к группе, которая там была.
Своими бесчисленными способностями они едва колупнули укрепленную металлическую дверь.
Манжета, игнорируя их, понеслась вперед и ударила по двери кулаком.
Удар получился таким громким, что оцепенела даже я, стоящая в центре нашей группы далеко от двери.
Манжета повредила дверь сильнее, чем большинство из тех.
«Хранительница была права. Мы бы не смогли прорваться здесь при нормальных обстоятельствах. Нас бы загнали в угол куда надежнее, чем когда мы были в камере».
Снаружи продолжалось избиение. Хранительница преследовала группировку на лестнице, измываясь и колотя. Она рассекла толпу на отдельные группки и стала отпихивать назад, в сторону пустых камер. Я стягивала к себе букашек партиями, попутно сосредотачивая их на нескольких людях за раз в попытке понять, что делает Хранительница.
Но даже так я не могла отследить все. У кого-то содрана кожа, кто-то прижимает руку к глазу, вот суставы, повернутые под неестественными углами, вот кровоточащие раны.
Ничего смертельного. Лишь наказание.
Лун, Манжета, Голем и Рэйчел разбирались с пятью угрозами здесь, на лестничной клетке. Теневая Охотница появилась и разделалась с шестой, вогнав транквилизирующий болт ей (ему) в шею.
Манжета снова ударила по двери. Та выпучилась, словно Манжета была вдесятеро крупнее и била вдесятеро сильнее.
Героиня ударила в третий раз, в четвертый…
После пятого удара дверь подалась.
Мы открыли путь вниз.
– Идем дальше, – велела я.
– К сведению, – раздался голос Ябеды, – чем глубже вы идете, тем хуже сигнал.
– Будем на связи, – пообещала я.
– Прошла атака на Гимель. Не особо хорошо, не особо плохо, но прошла. Не хотела вас разо-… но сейчас… Просто хотела, чтоб вы знали. Готовимся к… следу-… не появился в следующем месте… где он… Пожелайте нам…
И тишина в эфире.
Я проверила связь. Не работает.
Два зеркально расположенных лестничных проема сделаны, несомненно, из соображений безопасности, чтобы был еще один выход. Другая группа застряла там, где их сдержал нож. Мы прошли дальше.
Через четвертую дверь.
Мы остановились, тяжело дыша.
Еще одна укрепленная дверь – открытая.
А за ней – сплошная, гладкая стальная поверхность. Тупик.
Перед этой стеной сидели Сатиричный, Выброс, Бутонка и Леонид. Гуляки и Экзальта было не видать.
– Похоже, у нас проблема, – сказал Сатир, глядя на свои ногти.
– Не хочу вас оскорбить, – заявила я, – но думаю, что по чистой боевой мощи мы немножко сильнее.
– Так и есть.
– Поэтому, если только вы не заменили половину моей команды спящими агентами…
Он покачал головой:
– Только сейчас узнали о вашем присутствии, честно.
– …Я не особо напугана.
– Нет, – медленно, будто тщательно подбирая слова, произнес Сатир. – Дело не в нас. Дело в нем.
В нем?
А. В нем.
– А ответы погребены под полумилей сплошной стали, – продолжил он. Закусил краешек ногтя, потом отшлифовал это место о штанину. – Как я и сказал. Проблема.
[1] Raison d’etre – (фр.) смысл существования.